Парижский паркур Кузнецова Юлия

Глава 6,

в которой я гуляю по крыше и узнаю кое-что о паркуре

Я толкнула дверь плечом и ввалилась в комнату.

– Ника! Ты не слышала, я тебя звала?! Там меня чуть наша чокнутая тетка не укокошила!

Ники не было в комнате.

– Эй, – испугалась я, – хеллоу?

За моей спиной распахнулась дверь. Это оказался туалет, и Ника выходила оттуда, вытирая руки о бумажную салфетку с брезгливым выражением лица.

– Там полотенца в бурых пятнах, – поделилась она, – и дверь в туалет не закрывается полностью.

– Но тут вроде, кроме нас с тобой, никого нет, – сказала я, устраивая чайник на комоде и втыкая вилку в розетку, – а я к тебе ломиться не собираюсь. Ты как насчет пообедать?

– Попозже, – ответила Ника.

Она бросила салфетку в пластиковую урну в углу комнаты и, подойдя к трельяжу, достала из своей сумки, стоящей на стуле рядом, косметичку.

Я скинула рюкзак на кровать у левой стенки, затолкала под нее чемодан и осмотрела комнату.

Трельяж был самым изысканным предметом интерьера. Остальное все – попроще и довольно обшарпанное. Две кровати, застеленные дешевыми флисовыми покрывалами. Тумбочки с исцарапанными поверхностями. Пара покосившихся стульев, деревянный шкаф и комод. На письменном столе – франко-русский разговорник.

Немного пахнет сигаретами, однако дышать легче, чем внизу. Наверное, потому, что Ника распахнула форточку. Через форточку доносился шум поезда и стук колес: окно выходило на станцию. Я проследила взглядом за одним из поездов, потом отнесла фен в ванную.

Там умылась, тщательно вытерла лицо полотенцем (и только потом вспомнила о бурых пятнах), поразглядывала темные круги под глазами (еще бы, сегодня встали раньше шести утра) и крикнула Нике:

– У тебя зубная щетка в косметичке или в чемодане? Если что, могу поделиться, мне папа сунул запасную.

Она не ответила. Я вернулась в комнату и обнаружила ее за трельяжем сосредоточенно расставляющей в ряд пузырьки и тюбики из косметички. Брови нахмурены, губы плотно сжаты, спина сгорблена. Меня это насторожило, но я постаралась не выдать беспокойства.

– Так что? Лопать пойдем?

Она по-прежнему не отрывала взгляда от своих пузырьков.

– Я хочу побыть одна.

– Расстроилась из-за чемодана?

– Нет.

– Из-за того, что пришлось со мной жить?

Она промолчала. И я поняла – что да, она хотела жить одна.

– Ника, перестань! Это же весело – вдвоем жить! Я лично всю жизнь об этом мечтала! Это же так романтично – приехать в Париж с подругой, спать в одной комнате! Вечером помечтаем вместе.

Она взяла пузырек с лаком и принялась рассматривать его.

– Да чем я тебе не угодила? – разозлилась я.

– Я люблю порядок.

– В смысле? Я тоже люблю.

– Я люблю, чтобы все вещи лежали на своих местах. А у тебя в гостинице под Звенигородом был кавардак.

И она поставила пузырек на место. На то, откуда его взяла.

– Это творческий кавардак, – попыталась отшутиться я, но мне стало не по себе.

Ника никогда раньше не упоминала о любви к порядку. И вообще выглядела очень странно. Как будто она была шариком, из которого выпустили воздух.

Может быть, на нее так подействовала дорога? Или этот странный дом? Ведь до встречи с мадам Ника была абсолютно нормальной. Бодрой, насмешливой – как обычно.

Я решила дать ей отдохнуть. Если стану давить – ничего хорошего не выйдет. Как у моих родителей не выходит, если они пытаются на меня давить.

– Приляг, – ласково сказала я, – отдохнешь, а потом уже пойдем поищем, где перекусить. А я пока на балконе займусь йогой.

Если честно, никакой йогой я заниматься не собиралась. Это была жалкая попытка пошутить. Я надеялась, что Ника язвительно напомнит, что я собиралась бросить йогу, раз уж Зет бросил меня. И какая йога на балконе зимой, пусть даже и во Франции?!

Но Ника словно и не слышала. Я вздохнула и вышла на балкон. Позвонил папа.

– Да, папочка, все просто отлично! Пансион прекрасный, и мадам очень строгая! Тебе бы она понравилась!

Когда папа отключился, я вздохнула. Мне долго еще предстоит изображать радость в голосе? Будет тут хоть что-то радостное?

Я осмотрелась.

Балкон как балкон. Железные перила, обшитые желтыми пластиковыми листами, кое-где отошедшими от реек. Не застеклено, конечно. В углу пластиковый стул, на его сиденье – лужица грязной воды, в которой плавают прошлогодние листики.

По рельсам пронесся очередной состав, и я разглядела на одном из вагонов надпись в стиле граффити: «Love is everywhere!»[10]. Красивая такая, волнистая, заливка красная, контур зеленый.

– Забудешь тут про Зета, – мрачно пробормотала я.

Настроение у меня тоже здорово испортилось. И из-за Ники, и из-за странной мадам. И из-за того, что рисовать не хотелось. Как-то по-другому я представляла себе путешествие в Париж. Как-то более сказочно, что ли...

И тут заметила ее. Лестницу. Пожарную лестницу, которая шла по стене прямо рядом с балконом. Вела она на крышу. Что там? Домик французского Карлсона?

Интересно, есть у них такой герой, как Карлсон? Из французских комиксов я вспомнила только пса Пифа. И то – это очень старые комиксы.

В любом случае, крыша плоская. Если я на нее заберусь, вдруг удастся разглядеть что-нибудь интересное?

Я подергала лестницу. Вроде крепкая. Сразу вспомнился Звенигород. Вот здорово мы там повеселились, когда перелезали с балкона на балкон, чтобы подслушать опрос свидетелей. Я улыбнулась, вспомнив, как застрял на одном из балконов Ботаник и как мы напугали знаменитого оперного певца Лопуховского, и полезла наверх. Там перемахнула через невысокое ограждение и оказалась на крыше.

Она была абсолютно пустой, если не считать сломанного стула, старого выцветшего ковра, который явно не первую сотню лет сушился на перилах, и целлофанового пакета с логотипом какого-то супермаркета, который кружил ветер.

Сначала я подошла к ковру. Несмотря на почтенный возраст, на нем можно было разглядеть рисунок – по периметру были изображены пляшущие человечки вроде эльфов или гномов, видимо, героев французских сказок. Висел ковер на самом краешке перил, готовый свалиться в любую секунду, но я не стала его поправлять. Кто знает, может, наша чокнутая домоправительница использовала его, чтобы укокошить несчастных муженьков? Не хотелось бы тогда оставить на нем свои отпечатки пальцев.

С этой стороны виднелась крыша соседнего дома, на которой стояла сушилка с бельем, а рядом с ней – несколько цветочных горшков с засохшими растениями.

Я перешла на другую сторону крыши. Отсюда было видно кафе, у которого стоял охранник и громко что-то кричал по-французски в мобильник.

Почему я решила, что он охранник? Сама не знаю. То ли потому, что вся одежда была черной и напоминала униформу, хотя никакого значка нигде и не было видно. То ли взгляд, которым он провожал каждого встречного, не отрываясь от разговора, был таким подозрительным, словно этот парень отвечал не только за порядок в кафе, но и за порядок во всем мире.

Я наклонилась и отобрала у ветра кружащийся пакет. Распрямила его и прочла название супермаркета. «Карфур». Так, надо спуститься к Нике и предложить ей ультиматум: «Карфур» или кафе напротив? В любом случае надо куда-то пойти и раздобыть еды. Иначе меня укокошит Никина мама. Да и сама я себе не прощу, если получится, что Ника...

Мои размышления прервал странный звук. Шлеп! Я обернулась. Кто-то летел на меня, кувыркаясь через голову, а потом ловко поднялся на ноги и оказался тем самым парнем, который перепрыгивал через сумки и чемоданы в аэропорту!

Он бросил на меня взгляд, потом повернулся назад и посмотрел на перила. Ковра на них не было. Видно, он уронил его, когда прыгал с соседней крыши.

Эта мысль меня просто обожгла. Он что, правда, перепрыгнул на мою крышу с соседней? Как в кино?!

Дальше дело было точно как в кино. Он развернулся ко мне лицом, перелез через перила.

– Excusez-moi, je vais du prendre![11] – сказал он.

– Я русская! – воскликнула я. – Я тебя видела в аэропорту.

Он кивнул, словно его ни капельки не взволновало ни то, что мы соотечественники, ни то, что я заметила его тогда в Шереметьеве. Ухватившись за перила руками, он повис.

– Эй! – испугалась я и подбежала к краю крыши, но он уже спрыгнул.

Прямо на ковер. Шагнул в сторону, наклонился, поднял ковер, сунул его за рюкзак. Потом разбежался, подпрыгнул, толкнулся ногой о стену, поднявшись еще чуть выше, ухватился руками за перила, подтянулся, выставив локти углом, и перелез обратно на крышу.

– Вот это да! – вырвалось у меня, и я захлопала в ладоши.

– Никогда трейсеров не видела? – сказал он не слишком-то приветливо, возвращая ковер на место.

– Кого?!

– Трейсеров!

Еле дождавшись, пока он повесит ковер и с отвращением отряхнет руки, я выпалила:

– Как это называется, акро-стрит?

Он поморщился, словно я спросила, не называется ли то, что он делает, рыбалкой.

– Нет! Это паркур!

– Что это такое?

– Паркур? Искусство передвижения. И преодоления. А трейсер – это человек, занимающийся паркуром.

– Ага, – пробормотала я, во все глаза разглядывая этого трейсера.

Штаны из мягкой ткани оказались прямо нереально растянутыми, как какие-то шаровары. Серая толстовка без рисунков была перетянута лямками и набедренным поясом легкого рюкзака. На ногах – спортивные кеды на тонкой подошве, не слишком подходящие для луж, окружавших наш пансион, но, видимо, вполне годные для прыжков по крышам. Лицо загорелое, чуть обветренное. Русые, чуть вьющиеся волосы. Выражение лица – сосредоточенное, как тогда в аэропорту.

Но долго рассматривать его мне не пришлось.

Он стал разбегаться, готовясь к прыжку на следующую крышу. Потом побежал небольшими шагами.

– А ты можешь меня этому научить? – вдруг спросила я.

Он остановился. Нахмурился.

– Чему научить?

– Этому твоему... паркуру.

– Чему именно?

– Ну... по крышам прыгать. Это очень сложно?

– Это годы тренировок.

Он снова стал разбегаться, но я не отцеплялась.

– А ты где тренируешься?

– В Москве.

– А тут что делаешь?

– Приехал на тренировку к друзьям. Они учились у «Маджестик форс». Все? Допрос окончен?

– Нет! Что такое «Маджестик форс»?

Любопытство прямо прожигало меня изнутри. Наконец-то что-то увлекательное происходит!

Он потер лоб. Потом бросил взгляд на крышу кафе. Потом снова на меня. Вздохнул и приблизился.

Я разглядела у него на шее черный кожаный шнурок, на котором покачивался кулон: два дельфина, один побольше, другой поменьше, прильнули друг к другу. «Подарок? – мелькнуло у меня в голове. – Чей, его девушки?» Тем временем он сел на перила. Скинул рюкзак, достал бутылку воды.

– Это сооснователи паркура. Они его преподают. Мои друзья учились у них. Тренировки происходят в Эвери, это предместье Парижа. Но мои друзья сами из Парижа, и они покажут мне в городе, чему научились.

– И когда ты к ним пойдешь?

– Завтра с утра. В шесть.

– Слушай...

У меня захватило дух, когда я представила себе целую команду ребят в такой вот неприметной одежде, молча залезающих на заборы, перепрыгивающих с гаража на гараж, карабкающихся по стенам и бегущих по пустынным улицам.

– А можно с вами?

– Это не тренировка для новичков, – терпеливо объяснил он, – это продвинутый уровень.

– Но....

Я закусила губу. Только встретила что-то интересное, а оно уже уплывает из рук!

– Но есть же что-то, чему можно научиться?

– Всему можно научиться! В Москве есть целая Академия паркура. Найди в Интернете и запишись.

– А ты не мог бы показать мне пару движений прямо сейчас?

– Нет. Паркур не начинается с пары движений. Паркур начинается с растяжек и разогрева.

– Ну, разогрев покажи!

– Нет!

– А завтра с утра?

– Нет! Я не тренирую девушек!

– Почему?

Он нахмурился, но тут у него из рюкзака послышался звонок мобильного. «Пип-пип». Обычный гудок, никакого заливистого треньканья. Он достал телефон, глянул на экран, и выражение его лица смягчилась.

– Да, мам. Долетел, конечно. Все о’кей. Да-да, не волнуйся. Послушай, я помню. Не переживай. Зачем она тебе звонит? Послушай, это не нужно. Все, пока.

Став невольной свидетельницей этого разговора, я вдруг подумала: «Может, он тоже с кем-то расстался перед поездкой в Париж. Теперь эта его девушка звонит его матери, а ему это не нравится. И поэтому он не хочет тренировать девушек?»

– Ладно, – сказала я, – проехали. Я поняла, что мне тебя не переубедить. Все. Счастливой тренировки тебе с учениками «Маджестик форс».

Я отошла на другой край крыши и стала смотреть вниз, на кафе. У входа курил охранник, но я думала не о нем, а о том, что, пожалуй, пора сдаться. Ничего интересного в Париже мне явно не светит.

– Послушай, – сказал трейсер за моей спиной, – когда ты приедешь в Москву...

– То найду Академию паркура. Я поняла. Оревуар.

Надо же. Разозлившись, еще одно французское слово вспомнила.

– Чего ты обижаешься, а? Чего тебе так дался паркур? Парням ты и так, наверное, нравишься?

– Очень, – буркнула я, – именно поэтому они так и норовят меня бросить.

Он замолчал. Видно, вспомнил о своей душевной драме.

– Ты не думай, мне плевать, – поспешила я, – ну, что меня бросают. У меня другое горе. У меня творческий кризис. Всю жизнь рисую, а тут не хочется.

– И ты думаешь, паркур поможет тебе этот кризис преодолеть? – сказал он.

Подумал и добавил:

– Вообще, такое случается.

Я с надеждой посмотрела на него.

– Но для этого надо долго тренироваться, – поспешно сказал он, – а ты на сколько приехала?

– На неделю.

– На неделю... Послушай... Паркур – это очень сложный координационный тип деятельности. Вот представь, занимаешься ты боевыми искусствами. Учишься наносить удар. Чтобы довести его до автоматизма, нужно повторить его от пяти до десяти тысяч раз. Одно движение.

Он сделал паузу, отпил воды. Я кивнула.

– А паркур – это много движений. То есть, чтобы довести их до автоматизма, нужно много больше десяти тысяч раз. А чему я смогу научить тебя за неделю?

– Да неважно чему, – воскликнула я, – только бы чему-то новому. Мне нужен новый взгляд, новая точка отсчета, понимаешь?

– Ладно, – сдался он, – за кафе есть детская площадка. Встретимся на ней завтра. В пять утра.

– Отлично, – обрадовалась я, чем явно его удивила.

Однако радовалась я по той причине, потому что в пять утра Ника явно будет спать, и я могу спокойно уйти. Ей ведь не нравится паркур, вдруг из-за него у нее опять настроение испортится?

– Начнем с разминки. Йогой никогда не занималась?

– Как раз занималась!

– Тогда, может, и пойдет дело, – вздохнул он, – штаны есть у тебя спортивные?

– А джинсы не подойдут?

– Лучше штаны...

– Я найду! – пообещала я, пока он не отказался из-за штанов.

– Широкие. Растянутые, – сказал он, кивнув на свои «шаровары».

Вид у него все равно был не слишком радостный. Видно, подсчитывал, сколько крыш он мог бы покорить с пяти до шести утра.

– Вот навязалась, – пробормотал он, совсем как Кальцифер в «Ходячем замке Хаула», когда Софи забралась внутрь замка[12].

– Можно подумать, за вами никто не увязывается, – сказала я, – да вы небось только и делаете, что позируете туристам для фоток.

– Вот этого не бывает, – вскинул он голову, – иначе получится как раз акро-стрит. Паркур – это философия свободного перемещения. Просто куда хочу – туда иду. Границ нет, есть препятствия. Никакой показухи, никаких понтов.

– Расскажи поподробнее, – попросила я, усаживаясь рядом на перила и свешивая вниз ноги.

Он в сотый раз покосился на соседнюю крышу. Потом вытащил из рюкзака вторую бутылку воды, дал мне, тоже развернулся и свесил ноги вниз. При движении с его бутылки слетела крышечка. Я проследила взглядом траекторию ее падения, а потом повернулась к парню и сказала с самым серьезным видом, какой смогла изобразить:

– Надо ее поднять.

Тут он расхохотался. Наконец-то.

– Ника! – завопила я, вваливаясь через полчаса в нашу комнату, – ты не представляешь, кого я встретила на крыше!

– Карлсона?

Я улыбнулась. Ника по-прежнему была у трельяжа. Только теперь она красилась, макая то одну, то другую кисточку в разные баночки и коробочки с тенями, расставленными по полочке. Она глянула на мое отражение в зеркале и изогнула дугой правую бровь.

– Его зовут Грей, – сказала я, – ну, в смысле, это ник. Это тот парень, который перепрыгнул через дядьку, завязывающего шнурки, в аэропорту...

Я вдруг испугалась: а если Ника разозлится, вспомнив этот эпизод? Ей он тогда не понравился. Однако она лишь хмыкнула и достала из косметички большую кисточку для румян.

– Меня он не интересует, – гордо сказала Ника, нанося слой румян на скулы, – меня интересуют только нормальные бойзы, а не психи, которые гуляют по крышам.

И она фыркнула – совсем как ее кот Супербяка[13]. Я с облегчением вздохнула. Ника опять стала сама собой, ворчливой и ироничной. Значит, ее мрачное настроение объяснялось усталостью. Как хорошо, что я дала ей возможность передохнуть и побыть наедине с собой. А заодно и узнала кое-что о паркуре.

– Давай выберемся в город, – возбужденно сказала я, – поедим где-нибудь. Я тебе такое расскажу! У них там целая философия, в этом паркуре.

– Давай, – согласилась Ника, – а тут пока проветрим.

– Думаешь, мадам будет не против того, что мы не закрываем окно, когда уходим из дома?

– Будет против – пожалуюсь дэду. Он ее убьет, если узнает, что она дымит, как протухший вулкан.

– Потухший!

– Не важно. Важно то, что я глянула по справочнику «Американцы в Париже», который мне дал с собой дэд, и выяснила, что неподалеку делают хорошую пиццу.

– А в соседнем доме – кафе, – сказала я, – и никуда ходить не надо.

– Мы можем сначала пиццы поесть, а потом и в кафе заглянуть, – сказала Ника, поднимаясь. – Не забывай, мне надо работать над будущей ролью, а для этого необходимо...

– Потолстеть! – сказали мы с ней хором и засмеялись.

Я лично смеялась с облегчением. Ника пришла в себя, образовалось что-то здоровское на завтра. Кажется, отношения с Парижем начинают налаживаться! Может, и Зета удастся забыть? И... может быть... ко мне снова вернется желание рисовать?

Глава 7,

в которой мы встречаем еще одну странную мадам

В пиццерии было полно народу, в основном студенты и иностранцы; все кучковались за крошечными круглыми столиками, болтали, заглушая популярные американские хиты, несшиеся из динамиков, и лопали пиццу. Официантка в форменной черно-красно-белой одежде дала нам меню, улыбнулась, показав скобку на зубах, и хотела уйти, но мы не позволили ей, потому что у обеих нас уже бурчало в животе от вкусных запахов блюд, проносящихся мимо на круглых деревянных подносах.

Мы заказали два салата, две пиццы и две колы. Все это нам принесли минут через десять, и все оказалось просто огромным. Салат горой возвышался в миске и был посыпан гигантскими сухарями, а пицца оказалась закрытой и до отказа набитой ветчиной, сыром, овощами и даже креветками.

– И что, – спросила Ника, принимаясь за салат, – эти твои трейсеры просто бегают?

– Они не просто бегают. Они везде бегают. Везде, где хотят. Через перила. Балконы. По крышам бегают.

– В колодец прыгают, – продолжила Ника, – лишь бы на них пялились.

– Ты не понимаешь! Они, наоборот, не любят, чтобы на них пялились. Они это делают ради самих себя.

– Анбеливбл, хани... Это как если бы я стала актрисой для самой себя.

– Это же разные вещи. Понимаешь...

Я задумалась, наблюдая за пузырьками, поднимающимися по бокалу колы.

– Этот парень мне объяснил, что больше 80 процентов мозга отвечают за двигательную деятельность. И когда мы учимся совершать новое движение, то развиваем наш мозг.

– Бред, – фыркнула Ника, – я как-то тусовалась с молодыми теннисистами. Они все из себя крутые. Одежда от-кутюр. Цепи золотые. Денег чемоданы, личные водители. Корты в Майами. Но обычный разговор поддержать не могут. Просто рассказать, какой фильм нравится, а какой – нет.

– Может, потому что они на корте одни и те же движения совершают, – неуверенно предположила я, но тут же добавила: – Хотя глупость, конечно. Просто, наверное, разные люди есть. Кто-то хочет развиваться, а кто-то нет. Я вот хочу. Поэтому мне интересно узнать о паркуре побольше.

– И что, предложишь этому Карлсону тебя тренировать? – спросила Ника, запивая колой последний кусок пиццы и оглядываясь на шведский стол, где стояли мисочки с солеными огурцами, помидорами, оливками и грибами.

– Н-нет, – пробормотала я, опуская глаза и ковыряя вилкой свою пиццу, для которой у меня в животе уже места не было, – просто поищу в Интернете вот эту самую Академию паркура.

Вот так я соврала Нике. Но это было ради ее блага. Кто знает, как изменится ее настроение, если она узнает, что я пойду на тренировку по паркуру, который ей не нравится?

Не стоит рисковать ее настроением и аппетитом.

– Что-то я наелась, – объявила я, делая официантке знак рукой.

– Вот теперь я тоже, – кивнула Ника, стянув с моей тарелки кусок пиццы и запив его моей колой, потому что ее давно кончилась. – Харри ап, хани, нам еще в кафе зайти надо.

– Зачем? – испугалась я. – Я ничего уже есть не могу!

– Я тоже не могу. Пока. Но еще не вечер. А вечером мне может захотеться чего-нибудь вкусного. Не хочу упускать возможность...