Клиника в роще Грановский Антон
– Думаю, что да.
– Вот и хорошо, – кивнул Шевердук. – А то некоторые врачи вообще не имеют права называть себя врачами. Их место – на скотобойне, а не в психиатрической клинике.
– Вы имеете в виду врачей этой клиники?
Шевердук смутился и отвел взгляд.
– Нет, конечно, я говорю абстрактно, – хмуро буркнул он. – Он снова посмотрел на Веру и сказал: – Насколько я понимаю, вы пока что просто осматриваетесь?
– Да, вроде того, – пожала плечами Вера и с улыбкой добавила: – Ваш заведующий называет данный период «медленным погружением в исследовательский процесс».
– Мне это знакомо. Каждый из нас через то же самое проходил.
– И как? Успешно?
Шевердук неопределенно дернул плечом.
– Ну, я ведь здесь. Кстати, я сейчас обхожу больных. Не хотите пойти со мной?
– С удовольствием!
– Что ж, идемте.
И мужчина снова зашагал по коридору, набычив голову и заложив руки за спину. Вере пришлось поторопиться, чтобы нагнать его.
Глядя на мощную сутулую спину доктора Шевердука, девушка подумала: «Интересно, за что он дал по физиономии тому врачу? Два медика не сошлись во взглядах на проблему прекогнитивных трансов?»
– Я видела вас во дворе клиники, – сказала она. – Вы о чем-то беседовали с молодым блондином.
Шевердук остановился – так резко, что Вера на него едва не налетела.
– Вы нас видели? – хмуро спросил он.
– Мельком. Я проходила мимо окна и увидела, как вы разговариваете.
– Это все, что вы видели?
Вера кивнула:
– Да. А что?
– Ничего, – Иван Федорович повернулся и вновь двинулся вперед, пояснив на ходу: – Антон Сташевский – наш молодой врач.
– То, что он молодой, я заметила, – Вера покосилась на лицо доктора и осведомилась беззаботными тоном: – Он ваш приятель?
Шевердук угрюмо усмехнулся:
– Я бы так не сказал.
– Вы, кажется, не любите Сташевского. А заведующий уверял меня, что коллектив клиники – одна большая дружная семья.
– Он вас не обманул, – сказал Иван Федорович. – Вы замужем?
– Да.
– Ладите с супругом?
– В основном да.
– А у вас никогда не возникало желания задушить его?
Вера улыбнулась:
– Возможно.
Шевердук хмыкнул и пожал сутулыми медвежьими плечами:
– Вот вы и ответили на свой вопрос. Кстати, мы пришли.
Он остановился перед палатой. В дверь палаты было встроено широкое стекло, позволяющее обозревать все, что происходит внутри. Вера увидела белую кровать, на которой с книжкой в руках сидел худощавый темноволосый парень.
– Он нас видит? – тихо поинтересовалась Вера.
Шевердук качнул головой:
– Почти нет. Это специальное стекло – абсолютно прозрачное только с одной стороны и очень прочное. Его нельзя разбить даже кирпичом.
Вера снова взглянула на парня. Он был в поношенных джинсах и белой футболке с надписью «Мир». Худощавый, большеглазый, с трехдневной щетиной, с нежной, как у девушки, кожей.
– Кто он? – спросила Вера.
Шевердук усмехнулся.
– Некто Евгений Осадчий. Но наши женщины называют его «Евгений Онегин». Кажется, он им нравится.
– Нравится?
Иван Федорович кивнул:
– Угу. Чертовски обаятельный парень.
«Чертовски обаятельный парень» вдруг оторвал глаза от книги и посмотрел на Веру. Улыбнулся, кивнул ей и снова опустил взгляд в книгу. Вера сумела прочесть ее название: «Идиот» Достоевского.
– Он нас точно не видит? – уточнила она на всякий случай.
– Только силуэты, – ответил Шевердук.
– Ясно. Больной читает Достоевского?
– Да. Осадчий обожает классику. Он перечитал все книги из нашей библиотеки. Шекспир, Достоевский, Фолкнер… У него отличная память, и он может цитировать книги целыми страницами.
– Завидная способность, – сказала Вера. – Но я не уверена, что романы Достоевского – хороший выбор для пациента психиатрической клиники.
– Вы правы, – отозвался Шевердук. – Но мера вынужденная. Первый месяц мы держали Осадчего без книг, и он страшно буйствовал. Вначале объявил голодовку, потом попытался перерезать себе вены. Но как только мы принесли ему книги, он тут же успокоился и стал самым дисциплинированным пациентом клиники. В последнее время дела его идут в гору. Никакой агрессии. Никаких рецидивов. Эмоциональный фон в норме.
Вера снова вгляделась в лицо парня. Осадчий отвел глаза от книги и о чем-то задумался. На лице у него застыла спокойная, безмятежная улыбка.
– Какой у него диагноз? – спросила Вера.
– Шизофрения, отягощенная манией величия, – ответил Шевердук. – Он поступил к нам в крайне тяжелом состоянии.
– И какую альтернативную личность он для себя выбрал? Наполеон? Или какой-нибудь великий писатель?
– Ни то ни другое. Во время приступов парень считает себя богом.
– Кем-кем?
– Богом, – с усмешкой повторил Шевердук. – Однако нам пришлось здорово потрудиться, чтобы выяснить это. Бог, которым себя воображал пациент, говорил на странном языке. Мы считали его язык вымышленным, но потом почти случайно узнали, что это один из диалектов полинезийских дикарей. Пациент воображал себя божеством по имени Бакемаке, богом гнева и мщения, которому древние полинезийцы приносили человеческие жертвы.
– И он действительно говорил на их языке?
– Да, – снова кивнул Шевердук.
В глазах Веры застыло удивление.
– Я читала о подобных случаях, но сама никогда не сталкивалась ни с чем подобным, – сказала она, скрывая волнение. – Неужели такое возможно?
– Как видите, да.
– Удивительно, – тихо проговорила Вера. – Я бы хотела с ним поговорить.
Шевердук покачал головой:
– Нет.
– Почему?
– Осадчий один из наших «особых» больных, доступ к которым крайне ограничен. Мы не знаем, как он отреагирует на появление в палате нового человека. Вы можете спровоцировать рецидив. Его психика, несмотря на явное улучшение, находится в крайне нестабильном состоянии.
– Но ведь рано или поздно нужно начинать, – возразила Вера. – Я проходила практику и много раз общалась с шизофрениками.
– Меня допустили к прямому контакту с пациентами только на вторую неделю работы. Почему бы вам не подождать хотя бы недельку?
– Я специализировалась на шизофрении, – упрямо возразила Вера. – И была лучшей в группе.
Шевердук взглянул на Веру хмуро.
– Здесь не институт и не ординатура, – сухо проговорил он. – Мы врачи, и от наших действий зависит душевное и физическое состояние пациентов.
Теперь нахмурилась и Вера, которая не привыкла отступать. Тщательно подбирая слова, она негромко, но четко проговорила:
– Интересно, что вы сделаете, когда у вас иссякнут аргументы? Дадите мне пощечину, как Сташевскому?
Лицо Шевердука застыло, на скулах вздулись желваки. Несколько секунд доктор в упор смотрел на Веру темными глазами (ей стоило больших усилий не отвести взгляд), после чего медленно сказал:
– Хорошо. Но наедине с ним я вас не оставлю.
– Само собой, – кивнула Вера. – Кстати, а что он натворил? За что его сюда направили? Могу я взглянуть на его карту?
– Нет, не можете, – отчеканил Шевердук. – Больничная карта Евгения Осадчего находится в сейфе у заведующего.
– Почему?
– Некоторые наши пациенты подпадают под особую категорию. В крайне сложных случаях работу доверяют только самым опытным врачам. При устройстве в клинику вас должны были об этом предупредить.
– Меня предупредили, – сказала Вера, смягчив голос. – И я не собираюсь ни на чем настаивать. Я просто хочу побеседовать с этим пациентом.
5
Евгений Осадчий отреагировал на появление Веры спокойно. Он лишь удивленно вскинул брови, вежливо поздоровался и, услышав ответное приветствие, спросил, слегка заикаясь:
– Вы наш новый в-врач?
– Да, – ответила Вера, усаживаясь на стул. – Сегодня мой первый рабочий день.
Евгений улыбнулся:
– Поздравляю. Когда-то я тоже хотел стать врачом.
– Что же вам помешало?
– Нерешительность. Однажды, мне тогда было лет десять, мы с родителями отправились в п-поход. В лесу моя мама наступила на стекло, и оно глубоко вонзилось ей в ногу. Звать на помощь было некого. Тогда папа взял нож, вынул из аптечки йод и сам прооперировал маму. Все закончилось хорошо, но я понял, что не выношу вида к-крови.
Вера выслушала рассказ Евгения с интересом. Пока она не видела никаких симптомов шизофрении. Пациент был оживлен, общителен и приветлив. О своей семье вспоминал без всякого негатива. Рассказ его был внятен, события в нем шли своим чередом. Рассказывая, Осадчий не отвлекался. Да и с памятью у него, если верить Шевердуку, все в порядке.
– Ваши родители сильно любили друг друга? – спросила Вера.
– Еще как! Знаете, как они п-познакомились? О, очень смешная история. Мама сидела в кафе, читала конспект и пила кофе. Неожиданно к ней за столик п-подсели два амбала. Они стали приставать к маме, хамить ей… И тут к столику подошел парень. Подошел и г-говорит: «Господа, а вам не к-кажется, что вы здесь лишние?» Ну, амбалы послали его куда подальше. Но не тут-то было. Парень поднял п-поднос и говорит: «Траектория движения подноса, умноженная на центробежную силу и увеличенная силой п-притяжения, равной сумме энергии и массы подноса, сделает удар невероятно мощным. А толщина вашего черепа равна всего лишь п-полутора сантиметрам. Если хотите проверить правильность моих расчетов, пожалуйста, оставайтесь на месте».
– И что, амбалы убежали? – спросила Вера.
– Точно! Да так б-быстро, словно их ветром сдуло! – Евгений взглянул на Веру весело и рассмеялся. – Так мой отец доказал, что тупая физическая мощь – ничто перед острым, смелым умом.
«Уровень интеллектуальной и физической активности достаточно высок, – продолжала анализировать пациента Вера. – Рассуждения логичны. Реальный мир воспринимается адекватно. Парень явно идет на поправку».
Евгений чуть прищурил свои большие карие глаза, окаймленные длинными, пушистыми ресницами, и мягко сказал:
– А вы н-необычная.
Вера взглянула на Евгения удивленно:
– Что же во мне необычного?
– Вы добрая, – ответил пациент.
– Ну, это как раз обычная вещь, – с улыбкой возразила Вера.
Евгений покачал головой и горячо проговорил:
– Не думаю. В наше время доброта – непозволительная роскошь. Остальные здешние врачи особой д-добротой не отличаются.
– Они добрые, – заверила парня Вера. – Просто не показывают этого.
– Добрые? – Евгений грустно усмехнулся. – Если так, то они не только не показывают, но и очень тщательно скрывают это. – Он ненадолго о чем-то задумался, затем повернул голову к Шевердуку и спросил: – Иван Федорович, у меня есть шанс когда-нибудь выйти из к-клиники?
– Шанс есть, – ответил Шевердук спокойно. – Но курс лечения еще не закончен.
– Когда же я отсюда выйду?
– Все будет зависеть от того, насколько успешным окажется лечение, – невозмутимо откликнулся Шевердук.
Осадчий снова повернулся к Вере и горько усмехнулся.
– Вы слышали? Здешние врачи не только добры, но и честны. На любой свой вопрос ты всегда можешь получить п-правдивый ответ.
Осадчий по-прежнему смотрел на Веру, и Вере вдруг стало неловко от его взгляда. Она отвела глаза.
– Думаю, нам пора, – Шевердук сделал шаг к выходу.
Когда Вера подходила к двери, парень окликнул ее:
– Можно вас спросить?
Вера остановилась и обернулась.
– Вы еще п-придете? – Евгений говорил взволнованно.
– Возможно.
– П-приходите! Они вам не позволят, но вы найдете способ обвести их вокруг пальца.
– Ты сегодня слишком болтлив, – мрачно обронил Шевердук. – Идемте, Вера Сергеевна.
И они вышли из палаты.
6
– Парень явно идет на поправку, – сказала Вера спутнику, уже в коридоре. – Рассуждает он здраво, и я не заметила никакой агрессии.
– Он вам понравился?
– Славный парень. И он так мило рассказывал о своем отце.
– Мило? – Шевердук мрачно усмехнулся. – Его отец был мясником. Однажды он пришел домой, достал из сумки нож и перерезал жене горло. А потом взялся за детей. Из троих сыновей уцелел только Евгений.
Ресницы Веры дрогнули.
– Ужасно, – пробормотала она.
Шевердук пожал плечами:
– Такова жизнь.
Вера снова взглянула на Евгения через дверное стекло. Лицо парня было безмятежным.
– Он об этом помнит?
– Вряд ли. Ему тогда было лет шесть. После того случая мальчик два года наблюдался у психиатра.
– Бедный парень. Вы связываете его болезнь с психической травмой?
– Я этого не исключаю. Но при лечении он никогда не возвращался мыслями к той истории. Ни словом, ни намеком. Даже под гипнозом.
Вера нахмурила лоб и задумчиво проговорила:
– Странно.
– Да, странно, – мрачно отозвался Шевердук. – Обычно в таких случаях амнезия не бывает настолько глубокой и стойкой. А теперь пойдемте – я покажу вам самого знаменитого нашего пациента.
Самый знаменитый пациент оказался громадным лысым мужчиной лет сорока пяти. Гигант был в полосатом больничном халате и таких же полосатых штанах. Склонившись над столом, великан держал в огромных пальцах маленький циферблат часов и внимательно разглядывал его через монокль, вставленный в правую глазную впадину.
На стене висели еще два циферблата, каждый размером с тарелку. На одном не было стрелок, а на втором секундная стрелка двигалась в обратную сторону.
Остановившись перед окном, Иван Федорович сказал:
– Настоящего имени этого человека не знает никто. Мы называем его Часовщик. У него была сильная мозговая травма – по всей видимости, несколько лет назад он попал в аварию. У него был проломлен череп. Видите вмятину и шрам с левой стороны головы?
Вера пригляделась и отчетливо увидела небольшую вмятину чуть повыше левого виска гиганта. Шевердук продолжил:
– Может быть, вы вспомните: полтора года назад в Москве объявился маньяк, который душил людей стальной проволокой. В газетах тогда поднялась страшная шумиха.
– Да, я читала, но сейчас уже плохо помню.
– На счету Часовщика восемнадцать трупов, – сказал Шевердук. – За час до ареста он выследил в парке целующуюся парочку, набросил им на шею проволоку и тянул до тех пор, пока стальная нить не срезала несчастным влюбленным головы. А потом поднял головы с земли и отправился гулять по городу. Так его и взяли.
Вера смотрела на Часовщика с ужасом. Словно почувствовав ее взгляд, верзила обернулся. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.
– Он объяснил, почему убивал?
– Он не проронил ни слова с момента ареста.
– Он не глухонемой?
Шевердук усмехнулся.
– Мы проверили его голосовые связки и слуховой аппарат. Все в полном порядке.
– И все же он не говорит… – задумчиво пробормотала Вера, пристально разглядывая лысого грузного гиганта. В ней начал просыпаться врачебный азарт. – А у людей, которых он убивал, было что-то общее? – спросила она вдруг.
– Только одно – все его жертвы были молодыми. Старики его не интересовали.
– Может быть, ему не нравилось смотреть, как люди стареют? – предположила Вера. – Вот он и спасал их от старости. Единственным доступным ему способом.
– Я тоже так думал, – отозвался Шевердук. – Убийство как акт милосердия… Но все это лишь наши с вами догадки. Мы должны помнить о двух вещах. Первая – перед нами сидит страшный убийца. Вторая – он очень опасен.
– Есть еще третья вещь: перед нами сидит больной человек. И мы обязаны ему помочь. Как давно он в клинике?
– Полтора года. На вид Часовщик сейчас практически безвреден. Но кто знает, что творится у него в голове?
– Какой диагноз ему поставили?
– Единственно возможный – аутизм.
Вера посмотрела на Шевердука удивленно.
– Вы хотите сказать, что вот этот человек – аутист?
Шевердук едва заметно пожал плечами:
– Мы применили несколько методик, пытаясь диагностировать заболевание. Но случай оказался слишком сложным. Можете считать его шизофреником, если вам так легче.
Шевердук покосился на широкую спину Часовщика и вздохнул.
– Если у парня и есть галлюцинации, то он ничего нам о них не рассказывает. Он не проявляет видимого беспокойства, с утра до вечера возится со своими часами и молчит. За те полтора года, что он находится у нас, не издал ни звука. Я даже не слышал, как он кашляет или чихает.
Глаза Веры разгорались все ярче.
– Что насчет альтернативной личности? – поинтересовалась она.
– Мы не смогли зафиксировать ее наличие или отсутствие, – Шевердук заложил руки за спину и уставился на Часовщика. – То же касается и его основной личности – она никак себя не проявляет. Если в один прекрасный момент Часовщик заговорит и скажет, что является посланцем с Марса, я вынужден буду ему поверить. И знаете, я не просто поверю, а даже обрадуюсь, – добавил Шевердук мрачно.
– Почему?
Психиатр усмехнулся темными губами.
– Потому что тяжело общаться с человеком, который ведет себя как каменная глыба. У типа только два естественных проявления – он ест и испражняется.
– И, вероятно, спит?
Шевердук сдвинул брови, глухо проговорил:
– Так должно быть, но я никогда не видел его спящим. И не только я. Никто в клинике не видел Часовщика спящим. Он все время бодрствует.
Вера наморщила лоб:
– Каннигулярный сон?
– Возможно. Но энцефалограмма это не подтвердила. Его мозг круглые сутки напролет пребывает в активном состоянии, в то время как сам человек больше похож на камень или деревянную колоду. Движутся только его пальцы.
Некоторое время Вера наблюдала за пальцами Часовщика. Потом спросила:
– Откуда у него часы?
– Черневицкий распорядился выдать ему несколько циферблатов со сломанными часовыми механизмами, – ответил Иван Федорович.
– Он их починил?
– Да. Но его часы, в лучшем случае, ходят в обратную сторону, в худшем – лишены стрелок.
– Интересный симптом, – заметила Вера.
– Да, но слишком неопределенный, который можно истолковать десятью различными способами, а потому для диагностики не очень пригодный. И еще…
Тут Шевердук сделал паузу и взглянул на Веру сквозь блеснувшие стекла очков.
– Я не сказал вам главного. С сегодняшнего дня Часовщик – ваш пациент.
Щеки Веры слегка порозовели.
– Значит, я могу с ним поговорить? – в голосе девушки звучало нетерпение.
– Конечно.
– Отлично!
До сих пор она никогда не сталкивалась с такими странными случаями и читала о них только в книжках по психиатрии. Ей едва удавалось скрывать возбуждение.
Шевердук открыл замок пластиковым электронным ключом, распахнул дверь палаты и жестом пригласил Веру внутрь.
Вера вошла и села в мягкое кресло. Теперь ее отделяла от Часовщика стена из небьющегося стекла с ровным рядком небольших отверстий, расположенных на уровне ее лица.
– Близко к перегородке не подходите, – предупредил Шевердук.
Он прошел к небольшой панели, вделанной в стену с кнопками и клавишами, и нажал на одну из кнопок. Стул, на котором сидел Часовщик, отъехал от стола, развернулся и плавно подъехал к стеклянной перегородке.
«Чудеса техники», – усмехнулась Вера.
Теперь они сидели с Часовщиком лицом к лицу. Часовщик не удивился, не поднял голову, он вообще никак не отреагировал на перемену своего положения. Лишь его толстые пальцы перестали двигаться и зависли в воздухе, как у игрушечного робота, у которого внезапно кончился завод.
Читать бесплатно другие книги:
