Вприпрыжку за смертью Серова Марина
– У моей подруги беда, – продолжала визитерша. – Ее убить хотят.
– Может быть, вы сначала… – начала я фразу, но тетя меня опередила.
– Это Маша, – со значением посмотрела на меня Мила. – Мы давно знакомы.
Взгляд тетушки словно бы говорил мне: «Не обращай внимания на ее странности. Этому человеку можно доверять. Принимай ее такой, какая она есть».
– Так что, вы говорите, у вас произошло? – спросила я чуть более дружелюбно, наливая себе кофе. – И почему ваша подруга не пришла сама?
– Я ее спрятала. Понимаешь, она боится к тебе идти. Она вообще всего боится.
Мое обращение на «вы» было проигнорировано. Маша продолжала со мной общаться так, словно мы еще лет десять назад пили на брудершафт.
Гостья лишь подкрепила мое впечатление, которое отпечаталось у меня в сознании, – сочетание кротости и силы плюс явно придурковатый вид: отвисшая губа, чуть приоткрытый рот, большие мутные глаза. Взгляд всегда слегка удивленный, как будто девушку то ли обманули, то ли обрадовали. Да, ничего странного, что она обращается ко всем на «ты» – и даже к моей тетушке.
Рассмотрев это загадочное существо поближе, я убедилась, что Маша гораздо моложе, чем мне показалось сначала, – ей было от силы пятнадцать-шестнадцать, хотя с ходу можно было дать лет двадцать, а то и больше.
– Ну хорошо, – мягко проговорила я. – А кто тебе про меня говорил?
– Я вчера тебя у ресторана видела вот с ней, – указательный палец Маши запросто ткнулся в тетино плечо, как будто Мила была неодушевленным предметом. – А кто у нее племянница – Аня знает.
– Угу, – я поняла, что мне придется самой задавать вопросы, если я хочу что-то выяснить. – А эта самая Аня откуда меня знает?
– Какая ты непонятливая, – размеренно произнесла Маша, поглядев при этом на мою тетю. – Аня же бывала в этом доме вместе со своим папой. Да и меня тут хорошо знают, правда, Мила?
Тетушка одобрительно кивнула, подлила в пустую чашку Маше заварку и кипяток и пододвинула вазочку с печеньем.
– Угощайся, голубушка, а то что-то ты похудела за то время, пока мы не виделись.
Маша строго посмотрела на меня и спросила, указав пальцем вниз:
– Ты здесь полы моешь?
– Я. А что?
– Два раза в неделю стиральным порошком надо, чтоб блестели, – пояснила Маша.
– Уж она-то знает, – улыбнулась тетя Мила. – Опыт, голубушка!
– Я у Милы полы мыла, – медленно, словно произнося детскую считалку, проговорила Маша. – За пять рублей. А потом ты приехала.
– Вы так подрабатываете?
– Всем мою, кто хочет, – подтвердила Маша. – Меня папка с мамкой посылают.
Она отпила чай, громко при этом прихлебывая, и, вспомнив, о чем шла речь, заявила:
– Ты не бойся, Аня – она богатая, она тебе заплатит. У нее папа – миллионер!
– Вот как?
– Точно, – заверила меня Маша. – Его, правда, убили вчера, но это ничего.
– Так вы говорите о Головатове, – уточнила я наконец. – Правильно?
Маша утвердительно кивнула. Ее брови чуть сдвинулись, а улыбка пропала. Было видно, что девушка относилась к своей миссии очень серьезно.
– Значит, Аня сама не пришла, а послала тебя? – продолжала я расспросы.
– Ну да. Боится она, я же говорю. Ее тоже вчера убить хотели, – запросто ответила Маша, как будто речь шла о чем-то обыденном.
– Ладно, – качнула я головой, уже понимая, что у Маши голова устроена немного по-другому и сама она объяснить толком ничего не сможет. – Тогда ты мне вот что скажи: если у Ани отец миллионер, то зачем же она посудомойкой в «Ромашке» работает?
– Разве? – удивилась моя тетушка. – Анечка Головатова моет посуду?
– Женя правильно говорит, – Маша солидно подтвердила мои слова.
– А ты откуда об этом знаешь? – обернулась ко мне тетушка.
– Секрет фирмы.
– Аня Головатова моет посуду в кафе «Ромашка», потому что это я ее туда устроила, – не без гордости проговорила Маша.
Блестящий ответ!
Это похоже на анекдот про путешественников на воздушном шаре. Они заблудились, сбились с курса и кричат идущему внизу человеку:
– Где мы находимся?
Человек смотрит вверх и очень точно отвечает на поставленный вопрос:
– Вы, дорогие господа, находитесь в корзине воздушного шара…
– Она же дите, жизни не знает, – уверенно говорила Маша, отпивая чай глоток за глотком. – Целый месяц у нас жила, как из дома убежала.
Мы переглянулись с тетей Милой: оказывается, дочки миллионеров конфликтуют со своими родителями не только в американских детективах.
Очевидно, проблема отцов и детей не зависит от степени обеспеченности их родителей, и чада – хоть из бедных семей, хоть из богатых – будут по-прежнему отстаивать свое право на самостоятельность, независимо от времени и места проживания.
– Ну и как же Ане у тебя жилось? – участливо спросила тетя Мила.
– А че? – пожала плечами Маша. – Нормально. Мамка с папкой в запое целый месяц были, так что не мешали особенно. Это когда они трезвые, то начинают разговоры всякие про жизнь. Но это редко. А когда запой – то они не буйные, пьют и спят.
– И как же теперь у Ани будет складываться жизнь? – спросила я. – Отца ее вчера убили, верно ведь? А если ей грозит опасность, то ей нельзя продолжать работать на прежнем месте.
– А то! – немедленно согласилась со мной Маша. – Ну ничего, не пропадем. Найду работу и себе и Ане, прокормимся как-нибудь.
– А себе-то зачем?
– Так у нас после взрыва давешнего на учет закрылась администрация, – пояснила Маша. – Опять же – реконструкция. А нас – на улицу.
– Яснее ясного, – кивнула я. – Ну что же, с работой разобрались, хотя и не совсем. А где находится Аня? Что она сейчас делает?
– Я ж говорю – боится она, – твердила мне Маша. – Спрятала я ее.
– Место-то хоть надежное? – спросила я без особого энтузиазма.
– А как же! – гордо ответила Маша. – В погребе у меня сидит.
Я скривила губы. Мне не нравилась ни Маша, ни то, что она говорила, ни то, как она говорила, ни ее действия по отношению к Ане.
– Творило кирпичами завалила, никто не найдет, – уверенно продолжала Маша.
– И долго она там сидит?
– Долго, – озабоченно отозвалась девушка. – А ей долго нельзя. Там сыро, а она больная. Вот я к тебе и пришла со своей бедой.
Я вздохнула.
– Знаешь что, Маша, – начала я, тщательно подбирая такие слова, чтобы девушка поняла, но не обиделась на мой отказ, – я…
Но тут вмешалась тетя.
– Женя, я очень прошу тебя помочь, – с мольбой в голосе проговорила тетя Мила. – Я помню Аню с малых лет, и то, что она сейчас в погребе… С этим надо как-то разобраться. Смерть Вани Головатова, теперь эта история со взрывом… Все это ужасно.
– Ну что ж, – обреченно вздохнула я, – тогда поехали. Где твой погреб?
Глава 3
Я надеялась, что Аня Головатова сможет объяснить мне ситуацию более внятно, нежели ее недоразвитая, но верная подруга.
Однако первую половину дня я продолжала оставаться в неизвестности.
Расспрашивать Машу – гиблое дело. Я еще раз смогла в этом убедиться, пока ехала с ней на машине к дому Шихиных – ее родителей.
– Так почему Аня убежала от отца? – допытывалась я. – Ее что – обижали?
Маша лишь пожимала плечами и говорила что-то невнятное насчет судьбы, и особо упирала на то, что жизнь у всех разная.
Очень информативно, ничего не скажешь. Я также не смогла из нее выжать и крупицы информации насчет Паши Головатова, которого видела в ресторане.
– Брательник у нее крутой, – с уважительной опаской поведала мне Маша. – Очень у них все непросто, оттого и ушла она навсегда.
Шихины жили на краю города в одноэтажной развалюхе с треснувшим каменным фасадом и дощатыми стенами. Дом замыкал собой уползавшую на гору улочку, справа пространство было словно обрезано оврагом, тянувшимся перпендикулярно реке, слева – небольшим осиновым леском. Впереди возвышалась гора из песчаника, далеко позади едва виднелись городские девятиэтажки.
– А где же папка? – то растерянно, то встревоженно повторяла Маша, бродя по квартире и заглядывая во все углы. – Или пушнину собирает? Да нет, вроде он сегодня насобирался…
Впрочем, долго блуждать ей по жилплощади не пришлось – габариты были не те. Квартира Шихиных занимала от силы метров десять – убогая комнатушка с ветхой рассохшейся мебелью да чуланчик.
Заглянув на всякий случай в кухню и проинспектировав туалет, Маша пожала плечами.
– И куда задевался? Пойду у мамки спрошу, – Маша решительно направилась к соседской двери и требовательно постучала.
Не дождавшись ответа, толкнула дверь, и некоторое время до меня доносились невнятные голоса и звук сдвигаемых стаканов.
– Говорят, вышел, – вернулась Маша. Заметив мой вопросительный взгляд, устремленный на неожиданно чистые полы при довольно сильной загаженности всего остального, Маша пояснила: – Снизу-то я убираю, а что на столах да шкафах – папка с мамкой трогать не дозволяют. Заначки там у них, что ли, хранятся?..
Если заначки и были, то представляли собой авоськи с майонезными баночками да предусмотрительно не выброшенные флаконы из-под тройного одеколона: когда припрет бодун – выцедить хоть пару капель из каждого; практика знакомая – так заядлые безденежные курильщики не выбрасывают докуренные «бычки».
– Что-то у меня на сердце неладно, – очень серьезно обратилась ко мне Маша. – Сдается мне, что батяня прознал про Аню и пошел в погреб. Что у него на уме – один бог ведает.
– Ну так пошли, показывай, – подстегнула я девушку. – Где твое хозяйство?
Сарай оказался рядом, метрах в пяти от дома – лепящиеся одно к одному деревянные строеньица словно подпирали стены друг друга, оттягивая неминуемое падение сгнивших досок и продавленных крыш.
Дверь одного из сараев была приоткрыта. Вернее, просто отставлена к стене – доски были настолько расшатаны, что миниатюрный замочек (не больше, чем на почтовых ящиках) играл здесь роль скорее декоративную. Но вряд ли бы кому-нибудь пришло в голову взламывать такую развалюху.
Из сарая слышался какой-то неясный шум. Заглянув внутрь, я увидела плюгавенького мужика неопределенного возраста и на редкость хилого телосложения. Он сосредоточенно рылся в куче мусора и кирпичей, пытаясь разгрести завал. У него это не очень-то получалось, и он по большей части пыхтел и охал, нежели работал руками.
Завидев Машу, он немедленно бросил возню с громадным куском штукатурки, который безуспешно пытался сдвинуть с места, и принялся орать:
– Стерва! Корова! Сука! – каждое из этих ругательств он выкрикивал писклявым голоском, беспомощно потрясая над головой крепко сжатыми кулачками. – Да как ты… Да я тебя… Да ты мне…
И дальше в том же духе. Видимо, отец и дочь хорошо понимали друг друга, если Шихин мог позволить себе изъясняться исключительно ругательствами, междометиями и малоосмысленными словосочетаниями.
Очевидно, его гневные выкрики можно было бы перевести следующим образом:
«Я крайне недоволен тем, что ты мне помешала. Особенно мне неприятно, что ты воспользовалась моим слабым физическим состоянием и предполагала, что я не смогу разгрести завалы, которые ты устроила на крышке погреба. Когда мне представится случай, я тебя накажу!»
Но Маша почти не отреагировала на оскорбления и невнятные порицания.
Девушка лишь внимательно посмотрела на отца, желая определить степень его опьянения на данный момент, тяжело вздохнув, отстранила Шихина, словно он был неодушевленным предметом, и принялась доделывать работу, которая оказалась не по силам ее отцу.
Маша раскидала завал в считанные минуты. Глядя, как она управляется с тяжелыми балками и кирпичами, я еще раз смогла убедиться в недюжинной физической силе младшей Шихиной. Это в соединении с ярко выраженным инфантилизмом – если не сказать больше, умственной отсталостью – создавало довольно трогательное впечатление. Наверняка Маша была преданной подругой, хотя и воспринимала жизнь через призму своего искаженного сознания.
Откатив последнюю бочку, Маша отряхнула руки, вытерла их о какую-то тряпку, висевшую на гвозде, и решительно заявила, обращаясь к отцу:
– Аня уходит.
– Ду-ура! – взвыл Шихин, подскакивая к дочери. – Мне ж за нее двадцать долларов предлагали, а ты за бесплатно отдаешь?
Маша никак не среагировала на цену, назначенную за ее подругу в твердой валюте.
Она уже приоткрыла крышку погреба, собираясь спуститься внутрь, но я ее остановила:
– Разрешите мне.
Маша отступила в сторону, и я спустилась вниз по шаткой лестнице.
Погреб был не очень глубоким, но достаточно просторным. В дальнем конце ямы что-то смутно белело – за трухлявой бочкой с полусгнившей капустой, возле сваленных в кучу пластиковых бутылок. Я стала продвигаться поближе, стараясь ступать очень осторожно – на полу попадалось битое стекло.
Смутная белизна оказалась женским платьем. Еще два шага – и я уже могла разглядеть забившуюся в угол хрупкую фигурку.
Девушка сидела на корточках, опустив голову в колени и обхватив ее руками. Острые локти торчали в стороны, словно человек, которому не удалось спрятаться, пытался по-звериному ощетиниться.
Я подошла поближе и чуть тронула Аню за плечо. Та вздрогнула как от удара током и, не поднимаясь, замотала головой из стороны в сторону.
– Пойдем, – тихо сказала я. – Тебе не надо тут больше прятаться.
– Я никуда не пойду, – через силу произнесла Аня, так глухо, как будто сама зажимала себе рот ладонью. – Оставьте меня в покое.
– Нет, – твердо сказала я. – Покой сейчас для тебя – это смерть.
Тут Аня вскинула голову. Она смотрела мне прямо в глаза, и ее губы тряслись.
– Смерть? Как вы легко произносите это слово… Что вы вообще знаете о смерти!
– Гораздо больше, чем ты думаешь, – спокойно ответила я. – Но давай сверим наши впечатления по этому поводу чуть позже. Сейчас тебе действительно нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Меня можешь не бояться – я друг. Спроси об этом у Маши.
Это имя подействовало мгновенно – как магическое заклинание. Аня неуверенно поднялась на ноги и растерянно посмотрела на меня.
– Пойдем, – взяла я ее за руку и повела к лестнице по проходу между ящиков.
Аня покорно шла за мной, с трудом переставляя ноги, ее рука была вялой и влажной.
Когда мы выбрались наверх, папаша Шихин попытался взять реванш. Он понял, что Аня в таком состоянии не способна сопротивляться, и рискнул снова заявить свои права на обитательницу его погреба.
– Тут ей быть! – топнул он ногой. – Ты кто вообще, девка?!
Этот вопрос был обращен ко мне. Я не удостоила Шихина ответом, да он и не особо настаивал – стоило мне только внимательно посмотреть на него, как пьянчужка сразу же отступил, спрятавшись за спину своей дочери. Но Маша, разумеется, не оказала ему поддержки.
Мы вышли за ворота – я вместе с узницей и Маша. Аня, которую я вела под руку – девушка явно чувствовала себя плохо, – слегка пошатывалась и дышала с хрипом. Пребывание в погребе, даже непродолжительное, резко отрицательно сказалось на ее здоровье.
«Повезу ее к себе для начала, – решила я, – а там разберемся».
Впрочем, один вопрос все же стоило разрешить немедленно, что я и сделала:
– Значит, так, – проговорила я, когда мы подошли к моему автомобилю, – кто из вас меня нанимает? Давайте уточним позиции, чтобы мне было легче работать дальше. Ты, Маша, сказала, что хочешь меня нанять, верно? Но, я полагаю, заплатить ты не сможешь.
Маша уверенно кивнула.
– Тогда что же у нас получается? – продолжала я. – Задаром я не работаю, прошу учесть. Справедливость – справедливостью, но у всех свои проблемы, верно? Итак, я жду ответа.
– М-можете считать, что вас наняла я, – едва разжимая губы, проговорила Аня. – О деньгах не беспокойтесь, у меня все есть…
Девушку била мелкая дрожь. Она подняла голову, попробовала улыбнуться и попросила:
– Довезите меня до аптеки. Мне надо купить лекарства, которые я обычно принимаю. Пожалуйста, давайте обсудим все потом. Сначала аптека, а затем, – при этих словах Аня мечтательно зажмурилась, – если можно, я хотела бы принять горячую ванну.
– Без проблем, – откликнулась я, усаживаясь за руль. – Маша, ты едешь?
Шихина отрицательно покачала головой и, кивнув на оставшийся за нашими спинами дом, виновато пожала плечами. Ей предстояло еще разбираться с кипевшим безысходным гневом папашей-алкоголиком.
Читать бесплатно другие книги:
