Дамский пасьянс Серова Марина

– Павел Петрович, я много времени не отниму. Мне бы хотелось кое-что узнать по делу о самоубийстве на улице Разина.

Ушаков нахмурился, вздохнул, сложил руки в замок и уставился на меня.

– А в чем дело-то? Какое-нибудь частное расследование заказали?

– Самое интересное, что нет. Просто это была моя подруга.

– Да? – удивленно поднял брови Ушаков. – Ну у тебя и подруги…

– В жизни всякое бывает, сами знаете. – Я решила немного обидеться. – Разве она в чем-нибудь провинилась перед законом?

Ушаков почесал щеку, еще раз вздохнул и, глядя в сторону, сказал:

– Нет, вроде бы как выходит, что там самоубийство.

– Так вы, значит, в курсе этого дела? – спросила я и присела на стул напротив Ушакова.

– А как же! – на этот раз решил обидеться Ушаков. – Ты что, нас за лохов, как говорится, держишь? Если Заводское РОВД, то самое последнее в городе, что ли?

– Нет, я ничего такого не имела в виду, извините, Павел Петрович.

– Вот то-то, – шутливо погрозил он мне пальцем. – А что ты хочешь конкретно узнать-то?

– Понимаете, эту самую подругу я не видела уже несколько лет. А вчера узнала, что она развелась с мужем и приехала в город…

– У кого узнала? – неожиданно резко прервал он меня.

– От нашей общей подруги…

– Они общались между собой?

– Наверное… А что?

– И как зовут подругу?

– Я вам это обязательно скажу. Попозже… Или вам нужно прямо сейчас?

– Нет, пока необязательно. Продолжай.

– Ну, узнала я ее адрес, отправилась сегодня по нему, а там меня ошарашили новостью, что Ирина покончила с собой три дня назад. Но мне очень сложно это представить. Она была совершенно не похожа на человека, который способен сделать такое. К тому же и мотивы мне совершенно неизвестны. Так что я интересуюсь этим делом, что называется, в порядке личной инициативы, и никакого другого интереса у меня нет. Клиента тоже нет.

– Что личная инициатива – это хорошо, – философски заметил Ушаков. – А что интереса нет – наверное, тоже хорошо, – неожиданно закончил он.

– Так, может быть, по старой памяти, дадите ознакомиться с делом?

– А что знакомиться-то? – равнодушно проговорил Ушаков.

Он порылся на столе, достал кожаную папку, открыл ее и начал читать:

– Труп был обнаружен в ванной комнате висящим на веревке, прикрепленной к крюку, используемому обычно для вывешивания белья. Далее… – Майор сделал паузу, пробежав глазами по тексту. – Ну, тут идут анатомические подробности, – он вздохнул. – Действия производились в присутствии понятых – адреса, фамилии… Опознание трупа было произведено знакомыми покойной. Подпись – старший оперативной группы капитан Николаев. Вот и все…

Ушаков захлопнул папку и поднял на меня глаза.

– Может быть, все-таки дадите почитать? – кивнула я на папку. – И расскажете, что вы там накопали? Может быть, какие-то друзья всплывут, знакомые. Поговорить с ними, узнать, как она жила последнее время…

– Да плохо она жила, Таня, плохо, можно даже сказать, аморально, – снова тяжело вздохнул майор. – Только всего я тебе сказать не могу. Сама понимаешь, следствие все же идет, поэтому информация закрыта. Хотя все там, по-моему, ясно – самоубийство. У нас есть свидетель, который говорит о том, что твоя подруга была, к сожалению, слишком эмоционально неустойчивой. Любовь какая-то у нее была, красивая, да вот оказалась несчастливой. А женщины – они ведь существа такие странные! Ну, ты, наверное, и сама это знаешь.

Ушаков посмотрел на меня исподлобья и едва заметно усмехнулся.

– Или к мужикам относятся как к дойной корове – деньги, мол, давай, и все, никакой любви им не надо. Или уж если влюбятся, так хоть всех святых выноси. Пойдут, понимаешь, на все… Вплоть до преступления. Вот у меня в прошлом году случай один был…

– Но здесь же… – прервала я его.

– Правильно, а здесь дошло до самоубийства. Разница, между прочим, небольшая. Это тоже, кстати сказать, преступление. Если не перед законом, то перед богом… – Майор перекрестился, вместо иконы выбрав сейф, стоявший рядом с его столом.

– А что за свидетель, про которого вы говорили? Как его имя? – не унималась я.

Ушаков вдруг нахмурился и, повертев в руках авторучку, спросил:

– Зачем тебе это все? По крайней мере, сейчас? Мы разберемся, а потом, когда закроем дело, то я все тебе сообщу. Из-за хорошего отношения к тебе. Или, как ты говоришь, по старой памяти.

– Павел Петрович!

– Что Павел Петрович? – повысил голос Ушаков. – Мы здесь тоже, кстати говоря, работаем. Между прочим, в более жестких условиях и за меньшую плату, в отличие от вас, частных детективов. Кто его знает, может, там действительно не самоубийство, а может быть, этот самый тип, которого она любила, ее прикончил. Пока следствие не закончено, я и этого не исключаю. Нет, Танечка, мы сами разберемся. А потом встретимся с тобой за чашкой чая…

Ушаков ударил руками по столу, как бы давая мне понять, что разговор по принципиальному вопросу окончен, и с не лучшим для меня результатом.

– Хорошо, Павел Петрович… Убедил ты меня насчет самоубийства. А теперь послушай меня, – я неожиданно перешла с ним на «ты». – Вот эту интересную вещицу я обнаружила в квартире своей подруги.

И положила перед ним полиэтиленовый пакетик с белым порошком. Ушаков хмуро смотрел на пакетик где-то с полминуты, потом поднял на меня глаза.

– И еще, – добавила я. – Сегодня при выходе из подъезда, где она проживала, на меня напали. Еле-еле сумела уйти.

Ушаков нахмурился пуще прежнего и уставился в стол.

– Приметы нападавших помнишь? – мрачно спросил он.

– А! Что приметы! – в сердцах воскликнула я и махнула рукой. – Таких, как они, целая куча бродит, особенно в вашем Заводском районе, где любой пацан стрижется под лысого и воображает себя крутым. Типичное гоблинье с голдовыми цепями на шее, в майках и тренировочных штанах. Совершенно незапоминающиеся личности… Ко всему прочему, я уж совсем не ожидала, что такое может случиться, и поэтому не сумела поступить как обычно. Едва успела от них удрать, честно говоря. И сразу к вам, между прочим…

– Угу, угу… – майор кивал, по-прежнему рассматривая пакетик с порошком.

Он медленно протянул руку к селектору и нажал на кнопку.

– Фокин, зайди ко мне! – резко произнес Ушаков.

Почему-то я уже почувствовала себя лишней.

Спустя некоторое время в кабинете появился невысокого роста крепыш с каким-то пуленепробиваемым лицом. По крайней мере, мне так показалось.

– Сергей, это надо проверить, – сказал майор, подвигая к нему пакет с порошком.

– Угу, – коротко ответил Фокин, взял пакет и вышел из кабинета.

Спустя полчаса, в течение которых я безуспешно пыталась вытянуть из майора какую-нибудь информацию по делу, Фокин явился обратно и коротко доложил:

– Героин. Очистка средней паршивости. Возможное происхождение – Чечня. В прошлом месяце была партия с грозненского заводика младшего Басаева. Очень похоже…

Что ж, ничего удивительного в этом не было. Я с самого начала подумала именно так. Странно было другое – личность Ирины и содержимое этого пакетика у меня в голове стыковались плохо. Хотя, с другой стороны, много времени утекло с тех пор. Многие вполне могли за эти годы поменять свои ориентиры. Что касается Ирины, она всегда стремилась к красивой жизни. А стремление это иногда может привести на такую скользкую дорожку.

– Ну что, получается, что наркоманкой-то была твоя подружка, – вдруг почти весело сказал Ушаков, прерывая мои мысли.

– Почему это получается? – с вызовом спросила я.

– А как же пакетик? Сама знаешь, что в состоянии наркотического опьянения любое возможно. Обколются, обкурятся, испугаются жизни – и в петлю сразу, чтобы больше не бояться никогда и никого…

И тут до меня дошло, что по весу героина было явно многовато, чтобы просто держать его для себя. Слишком уж большая доза, такая обычно проходит в милицейских протоколах как «в особо крупных размерах».

Я прикинула возможную стоимость героина. Под две штуки баксов тянет, не меньше. Поэтому под категорию простого наркомана Ирина уже не подходила. Если это, конечно, пакетик был ее.

– Так что, Таня, спасибо тебе, что называется, за сигнал, – снова вывел меня из задумчивости майор Ушаков.

Этой фразой он сразу низвел меня до какого-то активиста добровольной народной дружины. Видеть во мне коллегу он почему-то отказывался.

– Тем более что я отвечаю в отделе за борьбу с наркотиками, – продолжил майор. – Поэтому мне тоже надо как-то продвигаться по служебной лестнице и раскрывать преступления. Тебе-то, я так понял, за это дело никто не заплатит? А я с твоей подачи сейчас получил, возможно, очередной «висяк» и большущий геморрой.

Взгляд майора стал жестким.

– Ну ладно, мне не заплатят, – согласилась я. – Но разве все можно мерить деньгами? Не всегда же мы работаем только ради них!

Майор ухмыльнулся и не нашелся что ответить. В этот момент активизировался селектор, и вялый женский голос сообщил, что майора Ушакова срочно просят зайти к начальнику отдела.

– Извини, Танечка, дела. Я на службе, – тут же поднялся он с места. – По окончании расследования все материалы тебе предоставлю. Но сейчас – извини…

– Хотя бы протокол вскрытия тела можно посмотреть? – попробовала еще подергаться я, хотя было ясно, что разговор закончен.

– А это не ко мне. Это в судмедэкспертизу обращайся, разрешение я тебе выпишу, – равнодушно сказал майор, приглашая меня жестом к выходу.

Весь его вид говорил о нервозности и нетерпении. Разумеется, служебное рвение прежде всего, но почему-то меня это привело в состояние крайнего раздражения, и я вышла из кабинета, даже не попрощавшись с Ушаковым.

Впрочем, он не особенно расстроился из-за этого и заспешил по направлению к кабинету начальства. Даже не спросил, буду ли я писать заявление по факту попытки нападения на меня.

Я вышла из здания РОВД в еще более поганом настроении, чем когда туда заходила. Слишком уж много разных бед свалилось на мою бедную голову этим днем: информация о смерти подруги, обнаружение наркотиков и оружия, нападение на меня в подъезде ее дома и, наконец, очень «радушная» встреча в РОВД.

Уже было слишком поздно предпринимать еще что-либо, относящееся к делу. Решив, что с утра завтрашнего дня я отправлюсь в судмедэкспертизу, я направилась к Кате Семеновой, чтобы рассказать ей о событиях, о которых сама узнала утром. Разумеется, я рассчитывала одновременно вытянуть из нее какие-нибудь неизвестные мне подробности из жизни Ирины Лейкиной за последние годы. Ведь именно Катя сообщила мне о ее приезде и дала адрес.

Катя встретила меня крайне удивленно. Мне даже показалось, что она не особенно рада меня видеть. Впрочем, это легко объяснилось: в гостиной на диване перед телевизором сидел молодой симпатичный парень, который при моем появлении сделал движение бровями вверх и с акцентом сказал:

– Здравствуйте…

Я сразу поняла, что это и есть тот самый Вацлав, который в настоящее время усиленно обрабатывается белокурой пышно-грудой Катей с целью создания прочной выездной семьи, основывающейся на нерушимом славянском братстве русских и чехов.

Поздоровавшись с ее избранником, я потрясла Катю новостью, сказав ей о том, что Ирки Лейкиной больше нет. У Кати округлились глаза, отвисла нижняя губа, а сама она прислонилась к косяку двери. Наверное, и я выглядела не лучшим образом, когда сегодня утром узнала об этом.

Дав ей опомниться после первоначального шока, я взяла ее за плечи и повела в другую комнату.

Катя устало опустилась на кресло и как-то нервно меня спросила:

– Как это случилось?

– Сама пока точно не знаю. Но вроде бы все говорит за самоубийство из-за какой-то неразделенной любви.

– Ее уже похоронили?

– Да, наверное. Она умерла четыре дня назад.

– У вас бе-да? – вмешался в разговор Вацлав. – Кто-то умер?

– Да, – ответила я. – Наша с Катей институтская подруга. Покончила с собой из-за какого-то мужчины.

– Странно… – тихо сказала Катя. – Никогда Лейкина не давала повода думать, что из-за какого-то мужика может потерять голову, а тем более удавиться.

– Я того же мнения. Но факты налицо. Завтра поеду в судмедэкспертизу, может быть, что-то выясню дополнительно…

– Ты что, думаешь, что… – лицо Кати стало напряженным, – что ее могли убить?

– Катя, ты же знаешь, что меня профессия обязывает, – вздохнула я. – Потом еще кое-что, – вспомнила я о предостережении гадальных костей, – заставляет меня придирчиво отнестись ко всем этим версиям…

– Что именно? – с любопытством посмотрела на меня подруга.

– На меня напали, когда я выходила из подъезда, где жила Ирка, – нашлась я с ответом, не желая распространяться о своих паранормальных советниках.

Катя прижала руки к лицу и с ужасом посмотрела на меня.

– Нет, не пугайся, ничего страшного не произошло. Я часто попадала в такие передряги. Сделай лучше кофе с бутербродами, а то мозги уже совсем не варят после всех этих событий.

Сидевший до сих пор молча Вацлав вызвался сам угостить меня кофе и исчез на кухне. Когда мы остались вдвоем, Катя шепотом спросила:

– Ну, как тебе Вацлав?

Я пожала плечами. Действительно, что можно было сказать, услышав две фразы, которые этот чех произнес за время нашего разговора?

Впрочем, ничего себе мужчинка… Хотя физиономия могла быть и более осмысленной: как-то не чувствуется в нем представитель европейской культуры. Я ожидала увидеть нечто более импозантное. Иностранец все-таки…

– Классный парень, – тем не менее одобрила я и тут же перевела разговор на тему, более интересовавшую меня. – Ты когда последний раз видела Ирину?

– Месяца два назад.

– Что она тебе рассказывала о своей жизни?

– Что с мужем разошлась, – скептически покривилась Катя. – Потом, что мать умерла где-то с год назад, теперь у нее здесь в Лесных Горах только тетка с дядькой. У них-то ребенок ее сейчас и живет. Она говорила, что с ребенком, мол, нельзя в городе выбиться в люди, потому что мешает он… Приплачивала, наверное, родственникам, помогала… Иначе бы они и не стали напрягаться.

– А где же она деньги зарабатывала? Случайно не знаешь?

Катя тяжело вздохнула.

– Тут она, кажется, что-то скрывала и недоговаривала, – выдержав некоторую паузу, ответила Катя. – Намекала на какого-то любовника – раз. Потом на какие-то подработки – два. Но когда я спросила в лоб, где она работает, ответила, что временно нигде. Жизнь сейчас такая тяжелая, что не устроишься… Короче говоря, у меня создалось впечатление, что она немножко темнила. Хотя не всем же работать частными детективами, – махнула она рукой.

– Ну, в общем, дело ясное, что дело туманное, – констатировала я, и эта моя фраза совпала по времени с возвращением в комнату пана Вацлава, который на подносе, как заправский кельнер, принес две чашки кофе и тарелку с маленькими бутербродиками.