Амулет Самарканда Страуд Джонатан
— А когда мне можно будет посмотреть на фрита?
— На африта. Скоро, если ты будешь хорошо учиться. Доедай поскорее — наверное, мистер Парцелл уже ждёт.
После завтрака Натаниэль собирал учебники и шёл в кабинет на втором этаже, где его и вправду уже ждал мистер Парцелл. Это был молодой человек со светлыми редеющими волосами, которые он часто приглаживал в тщетном старании скрыть проплешины. Звали его Уолтер. Он нервничал по любому поводу, а от разговора с мистером Андервудом (время от времени им доводилось беседовать) его просто-таки корежило. В результате мистер Парцелл срывал раздражение на Натаниэле. По-настоящему грубо обходиться с мальчиком ему не позволяла некоторая внутренняя порядочность — ведь ученик не отлынивал и работал в полную силу; но зато мистер Парцелл повадился придираться к каждой ошибке и при этом только что не повизгивал, словно какая-нибудь шавка.
Мистер Парцелл не учил Натаниэля магии. Он сам её не знал. Зато он изучил множество других предметов, и глубже всего — математику, современные языки (французский и чешский), географию и историю. Кроме того, большое внимание уделялось политике.
— Ну-ка, юный Андервуд, — мог сказать мистер Парцелл, — в чем основное предназначение нашего достойного правительства?
Натаниэль задумывался.
— Живее!
— Править нами, сэр?
— Защищать нас! Не забывай, что наша страна находится в состоянии войны. Прага до сих пор удерживает равнины восточнее Богемии, а мы стараемся не допустить её армии в Италию. Мы живем в опасное время. Агитаторы и шпионы чувствуют себя в Лондоне как дома. Чтобы сохранить целостность империи, нам нужно сильное правительство, а сила означает магию. Только представь себе страну без волшебников! Это же немыслимо — жалкие простолюдины у власти! Мы скатимся в хаос, а за этим неминуемо последует вражеское вторжение. И лишь наши руководители спасают нас от анархии. Вот к чему ты должен стремиться, мальчик. К тому, чтобы войти в правительство и править с честью. Запомни это.
— Да, сэр.
— Честь — самое важное достоинство волшебника, — продолжал мистер Парцелл. — Он владеет огромной силой и должен использовать её осторожно и благоразумно. В прошлом случалось, что бесчестные волшебники пытались устроить государственный переворот. Но у них ни разу ничего не вышло. А почему? Да потому, что против них сражались истинные волшебники, на чьей стороне были доблесть и справедливость.
— Мистер Парцелл, а вы волшебник? — Учитель пригладил волосы и вздохнул.
— Нет, Андервуд. Я… меня не избрали. Но всё же я служу стране по мере своих сил. Ну, а теперь…
— Значит, вы простолюдин?
Мистер Парцелл с размаху хлопнул ладонью по столу.
— Андервуд, здесь вопросы задаю я! Доставай свой транспортир, займемся геометрией.
Вскоре после того, как Натаниэлю исполнилось восемь лет, его учебная программа расширилась. Он начал изучать химию и физику. А ещё — историю религии и несколько важнейших языков, включая латынь, арамейский и иврит.
Этим и было занято его время с девяти утра до часу дня. В час он спускался на кухню, чтобы перекусить. Миссис Андервуд оставляла для него несколько сандвичей и заворачивала в оберточную бумагу, чтоб они не сохли.
Вторая половина дня проходила по-разному. Два дня в неделю Натаниэль и после обеда занимался с мистером Парцеллом. Ещё два его водили в бассейн, где дородный мужчина с пышными усами вел тяжелые, изматывающие тренировки. И Натаниэль в компании других, столь же мокрых детей плавал туда-сюда по этому бассейну всеми мыслимыми стилями. Он всегда был слишком застенчив, да и чересчур уставал, чтобы болтать с другими ребятишками-пловцами, а они, чувствуя это, сторонились Натаниэля. Так уже в возрасте восьми лет он узнал, что такое одиночество и каково это, когда тебя все избегают.
Ещё два дня были отданы музыке (четверг) и рисованию (суббота). Музыки Натаниэль боялся даже больше, чем плавания. Преподаватель музыки, мистер Синдра, был вспыльчив и тучен; его многочисленные подбородки колыхались на ходу. Натаниэль внимательно следил за этими подбородками: если они трепетали больше обычного, это недвусмысленно свидетельствовало о приближающейся вспышке гнева. Вспышки эти происходили с гнетущим постоянством. Мистер Синдра с трудом сдерживал гнев всякий раз, когда Натаниэль слишком торопливо исполнял гаммы, путался в нотах или ошибался в сольфеджио — а это случалось частенько.
— Как ты намереваешься вызывать ламию при помощи этого дребезжания?! — завопил однажды мистер Синдра. — Как?! Кошмар! Дай сюда!
Он выхватил у Натаниэля лиру, прижал её к своей обширной груди и заиграл сам, прикрыв глаза в исполнительском экстазе. Чарующая мелодия заполнила комнату. Короткие, жирные пальцы порхали над струнами, словно танцующие сардельки. На дерево за окном слетели птицы и умолкли, заслушавшись. На глазах у Натаниэля выступили слёзы. Перед его мысленным взором проплывали воспоминания далекого прошлого…
— А теперь ты!
Музыка оборвалась на пронзительной, дребезжащей ноте. Мистер Синдра сунул лиру Натаниэлю. Натаниэль принялся перебирать струны. Пальцы плохо его слушались. Несколько птиц в шоке свалились с ветки. Щёки мистера Синдры затряслись, словно остывший клейстер.
— Недоумок! Немедленно прекрати! Ты что, хочешь, чтобы ламия сожрала тебя? Её нужно очаровать, а не разъярить! Положи несчастный инструмент. Попробуем свирель.
Свирель, лира или пение — за что бы ни брался Натаниэль, его робкие попытки встречались воплями возмущения и отчаяния. А вот уроки рисования были совсем иными. Они протекали тихо и мирно. Учительница рисования, мисс Лютьенс, стройная, как тростинка, мягкая и доброжелательная, была единственной из всех преподавателей, с которой Натаниэль мог говорить откровенно. Как и миссис Андервуд, она не пожелала мириться с его безымянностью. Учительница попросила сказать, как его зовут — по секрету, конечно, — и Натаниэль без малейших колебаний назвал ей своё имя.
— А почему, — спросил он мисс Лютьенс как-то весной, когда они сидели в кабинете, а в распахнутое окно задувал лёгкий ветерок, — почему я должен копировать этот узор? Это трудно и скучно. Я бы лучше нарисовал сад или эту комнату — или вас, мисс Лютьенс.
Учительница рассмеялась.
— Наброски с натуры хороши для художников, Натаниэль, и для богатых дам, которым больше нечем заняться. Ты — не богатая дама, да и художником вряд ли станешь. И карандаш тебе нужен вовсе не для тех целей. Ты — ремесленник, рисовальщик, чертежник. Ты должен уметь воспроизвести любой узор, какой только тебе потребуется, — быстро, уверенно и, самое главное, предельно точно.
Натаниэль уныло посмотрел на лист бумаги, лежащий между ними. На листе был изображен сложный орнамент: переплетение листьев и цветов и вписанные меж ними абстрактные фигуры. Натаниэль перерисовывал этот узор в свой альбом. Он трудился над ним вот уже два часа без перерыва, но позади была едва половина работы.
— Ну, просто это кажется таким бессмысленным… — тихо сказал он.
— Нет, это вовсе не бессмысленно, — возразила мисс Лютьенс. — Дай-ка я взгляну, что у тебя получается. Хм. Неплохо, Натаниэль. Очень даже неплохо. Только вот взгляни — тебе не кажется, что этот купол чуть больше, чем в оригинале? Вот здесь — видишь? И ты оставил дыру вот в этой веточке — а это уже серьёзная ошибка.
— Но ведь маленькая! А остальное всё в порядке, разве нет?
— Не в этом дело. Если ты будешь копировать пентакль и оставишь в нем прореху — что получится? Ты можешь поплатиться жизнью. Ты же не хочешь умереть из-за такой мелочи, ведь правда, Натаниэль?
— Не хочу.
— Вот и прекрасно. Значит, ты не должен делать ошибок. Или они тебя погубят. — Мисс Лютьенс откинулась на спинку стула. — Ну а теперь начни сначала.
— Мисс Лютьенс!!!
— Мистер Андервуд не стал бы делать поблажек. — Учительница ненадолго умолкла, задумавшись. — Но судя по твоему крику души, бесполезно ожидать, что прямо сейчас ты преуспеешь больше. Потому мы на сегодня закончим. Отправляйся-ка ты в сад. Тебе не помешает погулять на свежем воздухе.
Для Натаниэля сад был приютом и местом уединения. Здесь никогда не проводилось никаких уроков. С этим местом не было связано никаких неприятных воспоминаний. Сад был вытянутым и редким; его окружала высокая стена из красного кирпича. Летом по ней вился цветущий плющ, а над лужайкой простирали ветви шесть яблонь. В самом сердце сада разрослись два рододендроновых куста; за ними был укромный уголок — его почти не было видно из окон дома. Здесь росла высокая, сочная трава. Каштан, возвышающийся за стеной сада, отбрасывал тень на каменную скамью. Рядом с позеленевшей от лишайников скамейкой стояло мраморное изваяние человека, сжимающего в руке разветвленную молнию. Человек был одет в викторианский сюртук, а на щеках его топорщились короткие баки, словно жвала у жука. Статуя потемнела от времени и непогоды и покрылась тонким слоем мха, но до сих пор производила впечатление огромной энергии и мощи. Натаниэль был очарован ею и даже однажды решился спросить у миссис Андервуд, кто это. Но она лишь улыбнулась.
— Спроси у своего наставника, — сказала она. — Он знает все.
Но Натаниэль не посмел ни о чём расспрашивать мистера Андервуда.
Именно сюда, в это тихое местечко с его уединением, скамьей и статуей, и приходил Натаниэль, когда ему нужно было собраться с духом перед уроком у своего грозного, сурового наставника.
9
В промежутке между шестью и восемью годами Натаниэль виделся со своим наставником лишь раз в неделю. Эти визиты происходили по пятницам, во второй половине дня, и превратились в настоящий ритуал.
После обеда Натаниэль поднимался к себе наверх, чтобы умыться и надеть чистую рубашку. Потом, ровно в половине третьего, он должен был предстать перед дверью читальни, расположенной на первом этаже. Ему следовало постучать три раза, и тогда изнутри раздавалось дозволение войти.
Наставник, небрежно развалившись, восседал в плетеном кресле у окна. Свет с улицы окутывал силуэт мистера Андервуда туманным ореолом, так что лицо его оставалось в тени. Натаниэль входил, и длинная тонкая рука указывала на заваленную грудой подушек тахту у противоположной стены. Мальчик садился туда и, сдерживая волнение, заставляющее сердце выпрыгивать из груди, изо всех сил ловил каждое слово наставника, каждую его интонацию, чтобы, не дай бог, ничего не упустить.
Поначалу, пока Натаниэль был мал, волшебник обычно довольствовался тем, что расспрашивал мальчика, как идут занятия, обсуждал с ним векторы, алгебру или принципы вероятности, просил вкратце пересказать историю Праги или изложить по-французски ключевые события Крестовых походов. Мистер Андервуд почти всегда оставался доволен ответами — Натаниэль был способным учеником.
Изредка наставник жестом велел мальчику умолкнуть посреди ответа и сам начинал говорить о целях и ограничениях магии.
— Волшебник, — говорил он, — обладает властью. Он напрягает волю и добивается результата. Он может совершать это и из эгоистических побуждений, и из добродетельных. Его действия могут вести и к добру, и ко злу. Но по-настоящему плохим можно назвать лишь некомпетентного волшебника. В чем заключается некомпетентность, мальчик?
Натаниэль беспокойно заерзал на подушках.
— В потере контроля.
— Правильно. Если исключить из контроля над необходимыми силами магическую составляющую, что останется?
Натаниэль качнулся взад-вперёд.
— Э…
— Пошевели мозгами, мальчик. Пошевели мозгами. Три «С».
— Скрытность, сила, самосохранение, сэр.
— Правильно. Что есть величайшая тайна?
— Духи, сэр.
— Демоны, мальчик. Называй их так, как они того заслуживают. О чём никогда нельзя забывать?
— Демоны очень злобные и непременно причинят вред, если только смогут, сэр. — При этих словах голос Натаниэля дрогнул.
— Недурно, недурно. У тебя превосходная память. Но отнесись внимательнее к тому, как ты произносишь слова — такое впечатление, будто у тебя язык заплетается. Стоит тебе в неподходящий момент неправильно произнести хотя бы один слог, и демон мгновенно воспользуется представившейся возможностью.
— Да, сэр.
— Итак, демоны — великая тайна. Простолюдины знают об их существовании и знают, что мы можем общаться с ними, — и потому они так боятся нас! Но они не осознают истины в её полноте — что всей своей силой мы обязаны демонам. Без помощи духов мы были бы всего лишь дешевыми фокусниками и шарлатанами. Наше единственное великое дарование заключается в умении вызывать демонов и связывать их своей волей. Если мы всё проделываем правильно, они вынуждены подчиняться нам. Но стоит нам допустить хоть малейшую ошибку, как эти твари накинутся на нас и разорвут нас в клочья. Мы ходим по лезвию ножа, мальчик. Сколько тебе лет?
— Восемь, сэр. Через неделю будет девять.
— Девять? Хорошо. Значит, со следующей недели ты начнешь должным образом изучать магию. Мистер Парцелл хорошо потрудился, дав тебе все необходимые базовые познания. Впредь мы будем встречаться дважды в неделю. Я начну знакомить тебя с основными принципами и догматами нашего сословия. Ну а на сегодня мы закончим тем, что ты расскажешь древнееврейский алфавит и сосчитаешь на иврите до десяти. Приступай.
Под присмотром наставника и учителей образование Натаниэля продвигалось вперёд семимильными шагами. Он с радостью рассказывал миссис Андервуд о своих успехах и млел от её похвал. По вечерам он смотрел в окно на далекое жёлтое сияние, окутывающее башню Парламента, и мечтал о том дне, когда он войдет туда как волшебник, как один из министров благородного правительства.
Через два дня после дня рождения Натаниэля, когда он сидел и завтракал, на кухню вошёл его наставник.
— Оставь это и ступай за мной, — велел волшебник.
Натаниэль прошёл следом за ним в комнату, служившую его наставнику библиотекой. Мистер Андервуд остановился рядом с широкой книжной полкой, заставленной томами всех цветов и размеров, от переплетенных в кожу словарей великих языков древности до потрепанных жёлтых книжечек в бумажных переплетах с таинственными знаками на корешках.
— Вот твой круг чтения на ближайшие три года, — сказал волшебник, похлопав по полке. — К двенадцати годам ты должен ознакомиться со всем, что содержится в этих книгах. Здесь в основном книги на среднеанглийском, латыни, чешском и иврите, хотя в описаниях египетских похоронных ритуалов встречаются фрагменты на коптском. Тут тебе пригодится коптский словарь. Твоё дело — прочитать всё это. Нянчиться с тобой мне некогда. Мистер Парцелл по-прежнему будет заниматься с тобой языками. Ты всё понял?
— Да, сэр. Сэр…
— Что, мальчик?
— А когда я всё это прочту, я буду знать всё, что нужно? В смысле, для того, чтобы стать волшебником. Тут же так много всего…
Мистер Андервуд фыркнул и красноречиво приподнял брови.
— Оглянись, — велел он.
Натаниэль обернулся. Рядом с дверью располагался книжный шкаф, протянувшийся до самого потолка. В нем стояли сотни книг, одна толще и пыльнее другой, и, даже не открывая их, можно было сказать, что все они напечатаны мелким шрифтом, по две колонки на странице. Натаниэль гулко сглотнул.
— Проработай все эти материалы, — сухо сказал мистер Андервуд, — и, может быть, ты чего-нибудь добьешься. В этом шкафу хранятся описания ритуалов и заклинаний, необходимых для вызова серьёзных демонов. Но ты начнешь вызывать духов лишь после того, как тебе исполнится двенадцать, так что покамест выброси это из головы. На твоей полке, — он снова постучал по дереву, — содержатся все необходимые подготовительные знания. И для настоящего момента этого более чем достаточно. А сейчас следуй за мной.
Они прошли в кабинет, в котором Натаниэль никогда прежде не бывал. На грязных, невесть чем заляпанных полках стояло множество бутылок и пробирок, заполненных разноцветными жидкостями. В некоторых бутылках что-то плавало. Что именно, Натаниэль сказать не мог, но толстое, изогнутое стекло бутылок искажало содержимое и придавало ему загадочный вид.
Волшебник сел за простой деревянный стол и жестом велел Натаниэлю усаживаться напротив. И подвинул к нему узкую коробку. Натаниэль открыл её. Внутри оказались небольшие очки. Давнее воспоминание заставило его содрогнуться.
— Ну, бери же их. Они тебя не укусят. Вот так. Теперь посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Что ты видишь?
Натаниэль неохотно подчинился. Ему почему-то было очень трудно смотреть в беспокойные ярко-карие глаза старика, и разум его сковало странное оцепенение. Он ничего не увидел.
— Ну?
— Э-э… Простите, но я…
— Посмотри на край радужки. Видишь что-нибудь?
— Э-э…
— Олух! — раздраженно воскликнул волшебник и оттянул нижнее веко. — Ну что, теперь видишь? Линзы! Контактные линзы! Вокруг середины глаза! Видишь?
Натаниэль в отчаянии присмотрелся снова и на этот раз разглядел еле заметный круглый ободок, опоясывающий радужку, тоненький, словно волосок.
— Да, сэр! — с пылом сообщил он. — Да, я их вижу.
— Ну наконец-то. Хорошо. — Мистер Андервуд откинулся на спинку стула. — Когда тебе исполнится двенадцать, произойдут два важных события. Во-первых, тебе дадут новое имя, и ты его примешь. Зачем это нужно?
— Чтобы демоны не могли узнать имя, данное мне при рождении, и обрести надо мной власть, сэр.
— Правильно. Естественно, вражеские волшебники не менее опасны в этом отношении. Во-вторых, ты получишь свою первую пару линз и будешь постоянно их носить. Они позволят тебе зреть сквозь обманные иллюзии демонов. До тех пор ты будешь пользоваться этими очками, но только по моему указанию. И ни под каким видом их нельзя выносить из этого кабинета. Тебе ясно?
— Да, сэр. А как эти очки позволяют видеть сквозь обман, сэр?
— Когда демоны материализуются, они могут полностью перенять все манеры того, кем прикидываются, и не только в царстве материи, но и на других планах бытия, — я скоро расскажу тебе об этих планах, а пока воздержись от вопросов. Некоторые демоны более высокого ранга могут даже становиться невидимыми; их злокозненной изобретательности нет предела. Линзы и, в меньшей степени, очки позволят тебе видеть на нескольких планах одновременно, и тем самым ты получишь возможность проникнуть взором за завесу их иллюзий. Вот, смотри…
Наставник Натаниэля пошарил по заставленной всякой всячиной полке, что висела у него за спиной, и выбрал большую стеклянную бутыль, заткнутую пробкой и запечатанную воском. В бутыли, в зеленоватой жидкости, напоминающей цветом морскую воду, плавала дохлая крыса — коричневая жесткая шерсть да бледная плоть. Натаниэль брезгливо сморщился. Его наставник это заметил.
— Ну, мальчик, что это такое, по-твоему?
— Крыса, сэр.
— Какая крыса?
— Коричневая. Rattus norvegicus, сэр.
— Неплохо. Любишь блеснуть латынью? Очень неплохо. Правда, совершенно неверно, но всё-таки. Это вообще не крыса. Надень очки и посмотри ещё раз.
Натаниэль повиновался. Очки были тяжелыми и холодили переносицу. Натаниэль посмотрел сквозь толстые дымчатые стекла; ему потребовалась пара мгновений, чтобы сфокусировать взгляд. А потом он разглядел бутылку и чуть не вскрикнул. Крыса исчезла. На её месте очутилось маленькое чёрно-красное существо с пористой физиономией, хитиновыми крыльями и складчатым, как гармошка, брюшком. Глаза существа были открыты, и в них отражалась горькая обида. Натаниэль снял очки и посмотрел ещё раз. В рассоле плавала крыса.
— Надо же!
— Алый надоеда, пойман и посажен в бутылку в медицинском институте одной юридической корпорации, — ворчливо пояснил наставник Натаниэля. — Мелкий бес, но выдающийся разносчик чумы. Способен прикидываться крысой лишь на материальном плане. На всех прочих проступает его истинная сущность.
— А он мёртв, сэр? — спросил Натаниэль. Мистер Андервуд хмыкнул.
— Мертв? Думаю, да. А если нет, то он наверняка очень зол. Он сидит в этой бутылке уже лет пятьдесят. Достался мне в наследство от моего учителя.
Он поставил бутылку обратно.
— Пойми, мальчик, — сказал волшебник, — даже самые слабые демоны злы, опасны и вероломны. Когда имеешь с ними дело, нельзя ни на миг забывать о бдительности. Смотри.
Мистер Андервуд извлек откуда-то из-за бунзеновской горелки стеклянный ящичек. Казалось, будто крышки у него и вовсе нет. В ящичке мельтешили шесть крохотных созданий, то и дело врезаясь в стены своей тюрьмы. Издали они походили на букашек, но взглянув поближе, Натаниэль понял, что для насекомых у них слишком много ног.
— Это так называемые букашки, — сказал наставник. — Вероятно, самая примитивная разновидность демонов. Их умственные способности даже не заслуживают упоминания. Но и они могут быть опасны, если вырвутся из-под контроля. Видишь оранжевые жала у них под хвостами? Они вызывают чрезвычайно болезненные опухоли, хуже, чем от укуса осы или пчелы. Букашки — хороший способ наказать кого-нибудь, хоть чересчур надоевшего соперника… хоть непослушного ученика.
Натаниэль посмотрел, как крохотные существа колотятся о стекло, и энергично закивал.
— Да, сэр.
— Злобные мелкие твари. — Наставник отодвинул ящичек. — Однако же достаточно произнести нужную команду, и они выполнят любое приказание. Тем самым они демонстрируют, на низшем уровне, принципы нашего ремесла. Мы владеем опасными орудиями, с которыми необходимо правильно обращаться. А теперь мы начнём изучать, как защитить себя.
Вскоре Натаниэль обнаружил, что ему ещё долго не позволят самостоятельно управляться с магическими орудиями. Он занимался с наставником дважды в неделю — и в течение нескольких месяцев только и делал на этих занятиях, что вел записи. Он изучал принципы пентаклей и искусство рун. Он узнал о должных ритуалах очищения, каковые следовало проделывать, прежде чем приступить к заклинанию демона. Он возился с пестиком и ступкой — составлял ароматические смеси, поощряющие нужных демонов и отпугивающие ненужных. Он изготавливал свечи самых разнообразных форм и расставлял их по бессчетному количеству узоров. Но наставник так ни разу никого и не вызвал.
Натаниэлю же не терпелось перейти к практике, и в свободное время он запоем читал книжки из библиотеки. Он поразил мистера Парцелла своей ненасытной жаждой знаний. Он с необычайным рвением трудился на уроках мисс Лютьенс, применяя обретенные навыки в черчении пентаклей под пристальным взглядом глаз-бусинок своего наставника. И всё это время очки пылились на полке мастерской. Единственным человеком, с кем Натаниэль поделился своей досадой, была мисс Лютьенс.
— Терпение! — сказала она ему. — Терпение — это высшая добродетель. Если будешь спешить, то потерпишь неудачу. А это довольно болезненно. Ты всегда должен оставаться спокойным и в то же время сосредоточенным на своей задаче. Ну а теперь, если ты готов, нарисуй это ещё раз, только с завязанными глазами.
Лишь через полгода учебы Натаниэлю впервые пришлось увидеть, как вызывают демона. К его величайшей досаде, сам он при этом остался всего лишь зрителем. Наставник сам нарисовал пентакли — в том числе и дополнительный, предназначавшийся для Натаниэля. Волшебник даже не позволил ученику зажечь свечи и, что ещё хуже, не позволил ему надеть очки.
— Но ведь без них я ничего не увижу! — не выдержал Натаниэль, хотя никогда прежде не позволял себе разговаривать с наставником столь обиженным тоном. Но мистер Андервуд прищурился, и Натаниэль тут же умолк.
Поначалу ритуал совершенно разочаровал мальчика. После заклинаний, которые Натаниэль, к удовольствию своему, по большей части понял, почему-то ничего не произошло. В мастерской подул лёгкий ветерок — и всё. Пустой пентакль так и остался пустым. Наставник стоял рядом, закрыв глаза; казалось, будто он уснул. Натаниэлю стало очень скучно. У него заныли ноги. Очевидно, этот демон решил не приходить. И вдруг Натаниэль с ужасом заметил, что несколько свечей, стоявших в углу мастерской, упали. Груда бумаг вспыхнула, и огонь побежал в разные стороны. Натаниэль вскрикнул и шагнул…
— Стоять!
От испуга у Натаниэля едва не остановилось сердце. Он так и окаменел с поднятой ногой. Оказалось, что глаза у наставника уже открыты, и он гневно смотрит на Натаниэля. Волшебник громовым голосом произнёс семь Слов Изгнания. Огонь в углу комнаты исчез, а вместе с ним и груда бумаги; свечи стояли себе и преспокойно продолжали гореть. Сердце Натаниэля заколотилось так, словно хотело выскочить из груди.
— Так ты захотел выйти из круга, а? — Натаниэль никогда ещё не слыхал, чтобы его наставник говорил столь язвительным тоном.
— Я же говорил тебе, что некоторые из них остаются невидимыми! Демоны — мастера иллюзий, и им ведомы сотни способов отвлекать и искушать тебя. Ещё один шаг, и ты сам вспыхнул бы, как свечка. Подумай об этом хорошенько. Сегодня ты пойдёшь спать без ужина. Марш к себе в комнату!
Последующие практические занятия происходили куда спокойнее. Натаниэль, вооружённый лишь своими обычными чувствами, наблюдал за демонами, являвшимися во множестве разнообразнейших личин. Некоторые выглядели как обычные животные — мяукающие кошки, глазастые собаки, несчастные, прихрамывающие хомячки, которых Натаниэлю до ужаса хотелось подержать в руках… Прелестные птички скакали внутри круга и что-то клевали. Однажды прямо из воздуха обрушился дождь яблоневого цвета, и комната наполнилась пьянящим ароматом, нагнавшим на Натаниэля дремоту.
Натаниэль учился противостоять всем искушениям и соблазнам. Некоторые духи насылали на него отвратительное зловоние, от которого Натаниэля тошнило. Другие очаровывали ароматами, напоминавшими ему о мисс Лютьенс или миссис Андервуд. Некоторые пытались напугать его всякими ужасными звуками: шепотки, бормотание, треск — такой, будто что-то рвется. Слышались чьи-то умоляющие голоса — сперва они звучали пронзительно, потом делались все ниже и ниже, пока не становились гулкими, как похоронный звон. Но ученик волшебника оставался глух ко всему этому и никогда больше не пытался выйти из круга.
Год спустя Натаниэлю было позволено надевать при заклинаниях свои очки. Теперь он мог видеть многих демонов в их истинном облике. Но некоторые, чуть более могущественные, сохраняли иллюзорный облик даже на других планах. Натаниэль спокойно и уверенно осваивался с этими искажениями восприятия. Обучение продвигалось успешно, равно как успешно крепли и его навыки самообладания. Натаниэль стал жёстче и упорнее и ещё решительнее рвался к знаниям. Его свободное время без остатка уходило на всё новые и новые манускрипты.
Наставник был доволен успехами своего ученика, а Натаниэль, несмотря на всё своё нетерпение, был очень рад уже и тому, что успел узнать. Взаимоотношения учителя и ученика стали весьма плодотворными, хоть и нельзя было назвать тёплыми. И, возможно, так всё и продолжалось бы, если бы не ужасный случай, произошедший летом, незадолго до того, как Натаниэлю исполнилось одиннадцать лет.
Бартимеус
10
В конце концов рассвет таки настал.
На восточном краю небосклона затрепетали первые скупые лучи. За доками начало медленно разгораться сияние. Я встретил его радостным улюлюканьем. Ну наконец-то!
Ночь выдалась утомительной, а во многом — и унизительной. Мне постоянно приходилось то прятаться, то слоняться где ни попадя, то удирать — я обегал добрую половину Лондона! Меня обхамила какая-то тринадцатилетняя девчонка. Мне пришлось искать убежища в мусорном бачке. И вот теперь, в довершение всего, я сидел, скорчившись, на крыше Вестминстерского аббатства и притворялся горгульей. Да, бывает и хуже. Но редко.
Первый солнечный луч коснулся Амулета, что висел на моей покрытой лишайником груди. Амулет засверкал, словно зеркало. Я машинально прикрыл его лапой — просто так, на всякий случай. Вдруг меня кто-нибудь ищет? Но на самом деле это не особо меня волновало.
Я просидел в том бачке в переулке часа два — достаточно, чтобы отдохнуть и насквозь пропитаться ароматом гниющих овощей. Потом меня осенила блестящая идея: добраться до аббатства и прикинуться каменным изваянием. Там меня защищало множество магической утвари, находящейся в этом здании, — её аура заглушала сигнал Амулета[23].
Со своего нового наблюдательного пункта я видел вдали несколько шаров-шпионов, но к аббатству ни один из них так и не приблизился. Наконец ночь растаяла и волшебники утомились. Вместе с ночной тьмой исчезли и шары с неба. Охотники отступили.
Когда встало солнце, я с нетерпением принялся ожидать предполагаемого вызова. Мальчишка сказал, что призовет меня на рассвете, но, очевидно, проспал. Чего ещё ждать от малолетнего лодыря?
Ну а тем временем я приводил мысли в порядок. Одна из них была совершенно очевидной: мальчишка — всего лишь козёл отпущения для какого-то взрослого волшебника, предпочитающего остаться в тени и переложить вину за кражу на пацана. Догадаться об этом труда не составляло. Ни один мальчишка столь зелёного возраста не поручил бы мне такую кражу по собственной инициативе.
Предположим, неизвестный волшебник желал нанести удар по Лавлейсу и заполучить в своё распоряжение силу Амулета. Если это и вправду так, он очень сильно рискует. Судя по масштабам охоты, от которой я еле-еле ушёл, пропажа Амулета Самарканда серьёзно обеспокоила многих могущественных людей.
Саймон Лавлейс даже сам по себе был весьма серьёзной проблемой. Уже один тот факт, что он в состоянии держать на службе (и в узде) Факварла и Джабора одновременно, говорит о многом. Когда он доберется до мальчишки, я пацану не позавидую.
А ещё эта девчонка-неволшебница и её приятели, которые противостояли моей магии и видели сквозь мои иллюзии. Я уже несколько столетий не встречался с людьми такого типа и, честно говоря, был немало заинтригован, обнаружив их здесь, в Лондоне. Хотя трудно сказать, осознают ли они подлинное значение своей силы. Девчонка, кажется, даже не понимала, что собой представляет Амулет Самарканда. Она просто знала, что это ценная вещь, которую стоит заполучить. Девица явно никак не связана ни с Лавлейсом, ни с мальчишкой. Странно… Как же она вообще влезла в это дело? Ну да ладно, меня это не касается. Крышу аббатства залил солнечный свет. Я позволил себе роскошь потянуться и слегка изогнул крылья.
И в этот самый момент меня и настиг вызов.
В меня словно вонзилась тысяча рыболовных крючков. Меня потянуло в несколько сторон сразу. При слишком длительном сопротивлении саму мою сущность могло бы разорвать в клочья — но сейчас мне совершенно незачем было медлить. Мне не терпелось поскорее сбыть Амулет с рук и выйти из игры. И я, искренне надеясь на это, подчинился вызову и исчез с крыши…
…и тут же появился в комнате у мальчишки. Я огляделся по сторонам.
— Ну и?
— Я приказываю тебе, Бартимеус, поведать: выполнил ли ты порученное тебе задание с усердием и…
— Естественно, выполнил! Это что, по-твоему, — бижутерия для маскарада? — Я ткнул своим горгульим клювом в Амулет, висящий у меня на груди. — Вот Амулет Самарканда. Он был у Саймона Лавлейса. Теперь он у тебя. А скоро опять вернётся к Лавлейсу. Забирай его и наслаждайся последствиями. Кстати, насчёт твоего пентакля: а что это за руны? А вон та дополнительная линия?
Мальчишка выпятил грудь.
— Это пентакль Адельбранда!
Я готов был поклясться, что он самодовольно ухмыльнулся — совершенно неподобающее выражение лица для столь зелёного юнца.
Пентакль Адельбранда. Да, я влип. Я принялся демонстративно оглядывать звезду и круг, выискивая хотя бы малейший пропуск в нарисованной мелом черте, хоть одну нетвердо проведенную линию. Потом я уставился на сами руны и символы.
— Ага! — взревел я. — Ты написал это неправильно! Ты понимаешь, что это означает?
И я подобрался, словно кот, изготовившийся для прыжка.
Мальчишка исхитрился одновременно побледнеть и покраснеть — лицо у него пошло пятнами, нижняя губа задрожала, а глаза чуть не вылезли из орбит. Казалось, будто он готов кинуться к этой надписи. Но он не кинулся, и мой план провалился[24].
Мальчишка поспешно осмотрел знаки на полу.
— Злокозненный демон! В пентакле нет изъяна — и он по-прежнему удерживает тебя!
— Ну ладно, ладно, я приврал. — Я уменьшился в размерах и сложил крылья под горбом. — Так ты хочешь получить этот Амулет или как?
— П-положи его вот в этот сосуд.
В самом узком месте между двумя кругами на полу стояла небольшая стеатитовая чаша. Я снял Амулет Самарканда и с изрядным облегчением кинул его в чашу. Мальчишка наклонился за ней. Я внимательно следил за ним краешком глаза: если бы его нога — да что там нога, пальчик! — оказалась за пределами круга, я сцапал бы его быстрее, чем богомол муху.
Но мальчишка был для этого слишком умен. Он извлек из кармана потрепанной куртки палку. На конце её торчал проволочный крючок, подозрительно напоминающий разогнутую скрепку для бумаг. После пары осторожных попыток мальчишка зацепил этим крючком за край чаши и втащил добычу в свой круг. Потом он поднял Амулет за цепь и скривился.
— Ну и вонь!
— Я тут ни при чем. Все претензии — к Ротерхитскому коллектору сточных вод. Ну, и во вторую очередь — к тебе самому. Я всю ночь только и делал, что спасался от погони, и всё из-за тебя. Тебе ещё повезло, что мне вообще удалось из этого выпутаться.
— За тобой гнались? — почти что с нетерпением спросил он.
Неправильная эмоция, малый. Попробуй страх.
— Половина всех демонов Лондона. — Я закатил глаза и прищёлкнул клювом. — Имей в виду, мальчик, — они идут сюда, желтоглазые и хищные, они стремятся схватить тебя. Ты беззащитен перед их силой. У тебя остался один-единственный шанс: выпусти меня из этого круга, и я избавлю тебя от их когтей[25].
— Ты меня что, за дурака держишь?
— На этот вопрос отвечает сам Амулет в твоих руках. Ну да ладно, неважно. Всё, я выполнил задание. Желаю тебе приятно провести краткий остаток жизни!
Мой облик замерцал и начал рассеиваться. Из пола поднялся зыбкий столб пара, словно для того, чтобы поглотить меня и унести прочь. Увы, это были лишь мечты. И пентакль Адельбранда позаботился, чтобы они не сбылись.
— Ты не можешь уйти! У меня есть для тебя другое задание! Ты выполнишь ещё одно деяние по моей воле.
Больше всего — даже больше, чем повторное пленение, — меня раздражали мелькавшие в его речи архаизмы. «Деяние», «злокозненный демон»! Каково, а? Да так уже лет двести как никто не говорит. И ежу ясно, что мальчишка выкопал всё это из какой-то старинной книги.
Но архаизмы архаизмами, а он был прав. Большинство обычных пентаклей связывают тебя лишь на один раз, для одного поручения. Выполнишь его — и гуляй. Если ты снова понадобился волшебнику, ему придётся проделывать всю канитель с вызовом с самого начала, а это довольно утомительно. Но на пентакль Адельбранда это не распространяется. Его дополнительные линии и заклинания запирают дверь, и ты вынужден остаться и исполнять дальнейшие приказы. Пентакль Адельбранда — сложная магическая формула. Для неё требуется сила и сосредоточение взрослого. И потому я перешёл в наступление.
Я позволил столбу пара опасть.
— Ну так и где же он?
Мальчишка был занят: вертел Амулет Самарканда в бледных руках. Он оторвался от созерцания и рассеянно взглянул на меня.
— Кто — он?
— Босс, твой наставник, серый кардинал, тот, кто стоит за кулисами и дергает за ниточки. Тот, кто втравил тебя в это дело, кто научил тебя, что нужно нарисовать и что сказать. Тот, кто так и будет тихо-мирно сидеть в тени, когда джинн Лавлейса поволочет твой истерзанный труп по лондонским крышам. Он затеял какую-то игру, о которой ты даже не догадываешься, сыграл на твоем невежестве и мальчишеском тщеславии.
Это его задело. Уголки его губ слегка изогнулись. Я постарался развить успех.
— Интересно, что он тебе сказал? «Молодец, мальчик, — нарочито покровительственным напевным голосом произнёс я. — Я никогда ещё не видел такого способного маленького волшебника. Скажи, а ты хотел бы вызвать могущественного джинна? А смог бы? Давай попробуем! Подшутим над кем-нибудь — украдем у него Амулет…»
Мальчишка расхохотался. Гм, неожиданная реакция. Я думал, что он возмутится или забеспокоится. А он рассмеялся.
Он последний раз повертел Амулет в руках, наклонился и положил его в чашу. Новая неожиданность. Мальчишка вытолкнул чашу на прежнее место — всё так же при помощи своей палки с крючком.
— Что ты делаешь?
— Возьми его обратно.
— Да не нужен он мне!
— Бери, кому говорят!
Я совершенно не желал препираться как идиот с двенадцатилетним мальчишкой — особенно с учетом того, что этот мальчишка сумел навязать мне свою волю. Потому я дотянулся до чаши и подобрал Амулет.
— Ну и что дальше? Предупреждаю: когда Саймон Лавлейс явится сюда за этой штукой, я не стану её отстаивать. Я верну её хозяину с поклоном. И укажу на штору, за которой ты будешь прятаться и трястись от страха.
— Подожди.
Мальчишка извлек из внутреннего кармана своей объемистой куртки нечто блестящее. Не помню, упоминал ли я об этом, но куртка была размера на три больше, чем нужно. Очевидно, когда-то она принадлежала очень неаккуратному волшебнику, потому что даже сейчас, несмотря на тщательную починку, носила недвусмысленные следы огня, крови и когтей. Я мысленно пожелал мальчишке такой же судьбы.
Теперь он держал в левой руке отполированный диск — бронзовое гадательное зеркало. Мальчишка проделал правой рукой несколько пассов и сосредоточенно уставился на зеркальную металлическую поверхность. Вскоре пленный бес, обитающий в диске — уж не знаю, кто именно это был, — отозвался. В зеркале появилось затуманенное изображение; мальчик поднес зеркало поближе к глазам. Я стоял слишком далеко, чтобы что-либо разглядеть в зеркале, но мне и так было на что посмотреть, пока мальчишка отвлекся.
Я оглядывал комнату. Я искал хоть какую-нибудь зацепку, которая позволила бы узнать, кто он такой. Какое-нибудь письмо с надписанным адресом, прачечная метка на одежде. И то и другое уже случалось. Нет, я, конечно, не надеялся узнать его истинное имя — это уже чересчур. Но для начала сгодилось бы и официальное[26].
Но мне не повезло. Самое сокровенное и самое красноречивое место — его рабочий стол — было аккуратно застелено плотной чёрной тканью. Платяной шкаф в углу был закрыт. Комод — тоже. Среди свечей стояла надтреснутая ваза с цветами. Хм, странная деталь. Вряд ли он сам их туда поставил. Значит, кто-то о нём заботится.
Мальчишка взмахнул рукой, и поверхность зеркала потускнела. Он вернул диск обратно в карман, а потом внезапно посмотрел на меня. Ой-ой-ой. Сейчас что-то будет.
— Бартимеус, — произнёс мальчишка, — я велю тебе взять Амулет Самарканда и спрятать его в хранилище магических предметов волшебника Артура Андервуда, спрятать так, чтобы волшебник ничего не узнал об этом. И ты должен сделать это скрытно, так, чтобы никто, ни человек, ни дух, ни на этом плане, ни на всех прочих, не заметили тебя ни по дороге туда, ни по дороге обратно. Я велю тебе после этого немедленно вернуться ко мне, незримо и беззвучно, и ожидать дальнейших приказаний.
Он выпалил всё это на одном дыхании, а потому, когда он завершил свою тираду, лицо у него начало синеть[27].
Я насупил каменные брови и сверкнул глазами.
— Отлично. Где это несчастное хранилище? — Мальчишка едва заметно улыбнулся.
— Внизу.
11
Внизу… Да, он меня удивил.
— Да ты никак подставляешь своего наставника? Ну ты и гаденыш.
— Ничего я его не подставляю. Просто мне нужно, чтобы эта вещь находилась в безопасности, под защитой его силы. Никто не станет искать Амулет Самарканда там. — Он на миг умолк. — Ну, а если станет…
— То ты будешь вне подозрений. Типичный ход волшебника. Да, ты — способный ученик.
— Никто не станет искать его там.
Читать бесплатно другие книги:
