К строевой – годен! Серегин Михаил
– Что, что ты помнишь, что я говорил?
– Что она врач… Извини, мне надо копать.
Ковыряться в земле – не самое легкое занятие. Фролу не улыбалось упираться тут рогами до изнеможения. Немного подустав, он стал шевелиться медленнее, потому как неизвестно, до каких пор им тут предстоит торчать. Отличник Федоров не задумывался над столь серьезными вещами, как усталость, и копал себе, как и прежде.
Ближе к обеду Фрол выдохся, несмотря на то, что пытался распределять нагрузку. Ноги его подкашивались, сердечко ухало прямо в голову.
Вывод напрашивался сам собой: для службы он не годен. Здоровья нет. Только попробуй здесь это объясни кому-нибудь.
Капитан нашел Фрола сидящим на двух битых кирпичиках подле кучи с землей.
Взглянув на «котлован», в котором трудился Федоров, начальник гауптвахты с долей любопытства посмотрел на Валетова:
– Из вас получается неплохой тандем. В армии важнее всего уметь хорошо копать. Чем глубже вы закопаетесь, тем меньше вас убьют. Куда же ты, Федоров, масло заныкал?
– Мама мне говорила, чтобы я никогда не воровал. Не брал я масло, товарищ капитан, – солдат перестал копать и стал смотреть снизу вверх.
– Где масло, Федоров?
– Нет у меня масла.
– Целых десять кило. Куда тебе столько?
– Незачем. Мама говорила, что много масла вредно.
– Придется тебе и после обеда копать. Пока не скажешь, куда дел. Караульный! Арестованных и наркоманов на подозрении – в камеру!
Хлебая воду с фрагментами капусты и вермишели, Фрол старался убедить себя в необходимости питаться тем, что дают. Переходить с разносолов на постную пищу ох как нелегко.
– Чем там тебя кормили, в санатории?
– Бананами, – слащаво улыбаясь, ответил Федоров, вспоминая о сладостях прежней жизни.
– Как тебе местная похлебка?
– В части лучше кормят. Но жизнь там хуже. Здесь лучше.
– Что ж тут хорошего? – Фрол огляделся. Решетки, голые стены, бетонный пол, нары, параша. – Это ж тюрьма. Ты мне скажи, в части лучше кормят?
– Лучше, – согласился мамин сын, лопая овсянку на воде с куском черного хлеба.
– Постель там дают?
– Дают.
– И стрелять?
– Иногда.
– И чего ж там тогда, по-твоему, плохого?
– Деды.
Фрола передернуло. Дедовщина для него, маленького и хиленького, представлялась огромной проблемой.
К камере подошел сержант.
– Валетов, на выход.
Глядя через решетку на сытую рожу, Фрол вспомнил гоблинов Гоги, которые держали его, пока бывший компаньон обрабатывал. Да, была в жизни ночка.
Мордатый повел Фрола через территорию части. Новобранец вертел головой.
Солдаты ходят только строем. Офицеры иногда отдают друг другу честь. Асфальтовые дорожки военного городка не остаются без внимания и постоянно подметаются. Тут и там видны зеленые шуршащие зады – словно кочки на болоте.
Праздношатающихся Фрол не заметил. Все куда-то идут, бегут или собираются идти или бежать, выстраиваясь в колонны.
На фоне серых зданий в глаза бросались две вещи: российский флаг на небольшом двухэтажном здании и надпись, сделанная огромными буквами вдоль всего плаца: «Дедовщина не пройдет. Порядок будет за нами!»
Судя по словам Федорова, данный лозунг – только лозунг.
Сержант проводил его в какой-то барак, неподалеку от ровного ряда гаражей, в некоторых из них Фрол видел мужиков, возившихся со своими машинами. Были и иномарки, и наши.
Барак оказался овощехранилищем. Спустились в добротный подвал. Несмотря на огромный вентилятор, продувающий помещение, чувствовался стойкий запах гнили.
Проходя между контейнерами со свеклой, картошкой, морковкой, Фрол дивился количеству хранящейся здесь жратвы. Не зря на входе охрана.
Лавировать между контейнерами долго не пришлось. Зайдя за очередной, сержант остановился. На ведре перед кучей гнилой моркови сидел солдатик и курил.
Повернувшись на шум, он заулыбался. Тонкие губы натянулись, демонстрируя отсутствие третьего верхнего зуба слева.
– Витек, ты чего так долго, в натуре. Оборзел вконец.
Сержант промолчал. По ситуации выходило, что солдат на ведре главнее.
– Эй ты, чмо, давай дерьмо в сторону, нормальное в контейнер.
Фрол как-то не сразу понял, что это к нему обращаются.
– Чего ты замер, мелкий? Бери ведро, начинай. Витек, сигарета есть?
– Есть.
– Пошли покурим. А ты давай, не разгибаясь. Служба началась, понял?! – Солдат поднялся, он оказался высоким, выше, чем хотелось бы Фролу, и склонился над ним с наглой ухмылочкой на конопатом рыльце.
– Понял, – промямлил Фрол.
Куча с непонятно по каким причинам прогнившей морковью, ведь подвал вроде сухой, не давила на мораль размерами.
«Можно и потянуть, а то найдут еще занятие», – Фрол еще не знал, что сейчас ему на ум пришла первая истинно солдатская мысль.
Авторитет вернулся довольный, во всяком случае, он улыбался, когда смотрел на обернувшегося Фрола. В следующее мгновение из-под него ударом ноги вышибли ведро.
– Это мое, запашок. Ты обо мне должен заботиться, а не я о тебе.
Фрол поднялся, огляделся. Ведер больше не было. Пришлось сесть на корточки.
– Ты откуда, сынок?
– Чебоксары.
– Да-а, – авторитет почему-то задумался. – Чувашский рай. Вон за теми контейнерами есть ведро. Тебе надо перебрать кучу до ужина.
Авторитет Фрола не подгонял. Все больше отлучался куда-то, потом приходил, проверял, как идут дела, и уходил снова.
Как-то спросил, за что на губу попал.
– Не на губу, в госпиталь. Думают, что я нарк.
– Очень даже похож. Такие суки, как ты, в карауле стреляют или себе в башку, или в тех, кто окажется поблизости.
– Я ни при чем. Какой-то урод курил марихуану в тамбуре.
– Значит, и сам курил, раз знаешь, как травка пахнет.
Фрол промолчал. Что-то этот фрукт очень агрессивно настроен против наркоманов.
– Почем кроссовки брал? – из гражданки на Валетове остались лишь кроссовки «Найк». Чтоб до военкомата дойти, можно чего и попроще надеть, но у него других не было. Все фирма и фирма. Так спиртным ведь торговал, не книжками.
Фрол как-то не задумывался над такими мелочами. Посмотрев на обувку, он почесал лоб.
– Долларов восемьдесят.
– Ни хрена себе! Жаль, что у нас с тобой размеры не совпадают. А то б махнулись.
Фрол бросил взгляд на начищенные кирзовые сапоги.
– А я послал командира взвода.
– Ты тоже на губе?
– Тоже! – поморщился солдат. – Шакалы.
– Кто?
– Офицерье! Житья не дают, суки. Молоденький шакаленок завалил в казарму в три ночи. Мол, я духов качаю. Качаю духов, ну и что? Остальные ж спят. В общем, этот урод мне и говорит: «Еще раз – и в дисбат». Ка-азел.
Появился сержант.
– Валетов, пошли.
– Витек, ты чего? Тут еще полно!
– Капитан приказал.
– И что! – заорал авторитет. – Я, по-твоему, сам должен?
– Должен, – набычился сержант.
– Ладно, Витек, но ты не прав.
Фрола увели от нестабильного авторитета. Ввели в камеру, но не в родную.
Глава 4
АЛЕКСЕЙ
Алексей Дмитриевич Простаков отлепил лоб от окна плавно бегущего вдаль поезда.
Кто бы мог подумать, что по возвращении с охоты его ждет отвратительнейшая новость. Пришла повестка из райвоенкомата. Он не хотел служить. Но и отлынивать от службы в роду у них считалось делом грязным.
Тут еще этот генерал, как уж его там, Серпухов. Придурок, на охоту с гранатами и пулеметом… С головой не дружит. Похоже, на самом деле у него там в черепе осколок.
– Я все устрою.
Посмотрим. Впрочем, на связи заезжего охотника Леха не очень-то и надеялся. Больше на себя рассчитывал.
Генерал еще спрашивал, где он служить хочет.
Призывник тогда пожал могучими плечами и опрокинул одиннадцатую вслед за десятой.
– Ничего-ничего, – махал рукой захмелевший Серпухов. – Найду тебе местечко. Хороший ты охотник, Леха.
Дед Федот приплелся на проводы, старый хрыч. Нагадал на тетеревиных мослах, что он вернется обратно обязательно.
Потом стал петь на северный манер, как мучает парня тоска в далекой армии, будто армия страна какая. Тоска, соответственно, по девушке. И девушку, ждущую любимого, тоже мучает та же тоска. В общем, он достал, но все дослушали.
Даша, девушка его, сидела румяная, глаза в пол. Еще бы, она наконец дозрела, и Леха через день после охоты сделал самое большое мужское дело в жизни. В его комнатке, на здоровенной кровати, тихим вечерочком. Видать, повестка резвости ему прибавила, а с нее немного гонор сшибла.
Теперь только и останется вспоминать те мгновения всю долбаную службу. Но, говорят, можно сходить в отпуск на восемнадцать дней. Вот тогда он с Дашей ознакомится по полной программе. Разглядит и запомнит в деталях формы и поверхность. И никакой охоты!
– Может, по пиву? – Маленький и шустрый Гена из соседнего села хлопнул здоровяка по плечу.
Генка близко жил от Лехи, всего пятьдесят километров. Друг друга пацаны не знали, познакомились лишь в областном военкомате.
Генка худенький, кость тонкая, только кисти рук непропорционально большие. Пальцы сильные, рукопожатие крепкое. Охотник, как и Леха. Зато восемь классов закончил. Сам.
А Простаков четыре года отсидел за партой, больше не смог. Родители как ни пытались убедить его учиться, ничего у них не вышло.
Сынок в одиннадцать лет заявил им, что они без образования живут и он проживет. Вот она, тайга, умеешь стрелять – прокормишься.
– Давай пить, – вяло согласился Простаков. Генке нужны были деньги, и он их получил.
– Я мигом, в вагон-ресторан и обратно.
– Ладно, только смотри, чтоб заика чего не почуял.
Прапорщик Маслоедов вез в часть восемь призывников. Посадив салаг в поезд, он каждое утро пересчитывал, все ли на месте, после отключался на одной из верхних полок.
– Про-про-простаков, – говорил он каждый раз после поверки, глядя большими голубыми глазами в окно, – ба-ба-баба есть?
– Девушка, – отвечал Леха, затем поправлялся: – Женщина.
Маслоедов медленно почесывал бок, смотрел в бескрайнее небо и по-житейски подводил итог:
– Зна-зна-значит, баба.
Одна и та же церемония повторялась раз за разом. Ехать до места неделю. Леха сделал далеко не утешительный вывод: прапорщик не только заика словесный, но еще и мысленный. Придется отвечать ему каждое утро одними и теми же фразами, надо ждать, пока дойдет.
Маслоедов спал, а все призывники, собравшись между двух перегородок плацкарты, пропивали последнее. Лехе денег не жалко, старший брат посоветовал ему все спустить в поезде.
Он тогда спросил – почему? Братан хитро улыбнулся и пообещал, что Леха непременно сам все узнает. Неужели так сложно объяснить?
Генка потянул Леху за рукав свитера.
– Расскажи, как ты в район ездил.
– Опять? – Здоровяку не хотелось ворочать языком, но общественность настояла, и пришлось вновь вспоминать все, что с ним приключилось.
– Медкомиссию я прошел быстро, – Леха поставил бутылку на стол и утер рот. – Они там на меня поглядели, сказали: годен. Только я до сих пор не пойму, зачем мужик в очках просил меня член показать. Эка невидаль. Ну, показал. Очки у него с носа упали, а я одеваться пошел. Надоели они мне. То глаза закрывай, то разбери, что они там шепотом говорят. Одна тетка стала картинки показывать цветные. Говорит: «Что видишь?» Я пригляделся. Как зверье в лесу маскируется, так там цифры написаны. Все в кружочках. Думали, не прочитаю. Дураки, я ж охотник.
Потом военком сказал, что я буду снайпером. Тупой он какой-то, а еще военный. Я ж и так снайпер. Зачем мне им по второму разу становиться?
В общем, ушел я от них в полдень. До автобуса, что домой возит, оставалось три часа. Делать нечего, а деньги есть, – Леха отхлебнул из бутылки и посмотрел на этикетку. – Вот пошел взял такое же, кажется. Сел на лавочку, сижу, пью. Солнышко, ветерок небольшой, на улице тогда было около двадцати, морозно чуть. Сидеть не очень. Все ж поддувает.
Здесь слушатели с пониманием закивали головами.
– Ну вот. Начал я вторую бутылочку, а первую у лавки поставил. Тут же мужичок ее подобрал. Небритый, дикий какой-то. Не понравился он мне. Пошел я в автовокзал от ветра, да и от этого мужичка, который стоял в стороне и ждал, когда я и вторую допью.
Народу в здании полно было, поэтому я на улице и сел поначалу, не хотелось в толпе.
В помещении я киоск с газетками и журналами отыскал. Купил себе альбом с картинками, «комиксы» называется. И взял, наличные все достал, тысячи три было, мелкие купюры искал.
Себе ничего не купил, главное, матери цепочку золотую, тоже в карман с деньгами запихал. Она так и болталась среди бумажек.
Тут ко мне разукрашенная такая маленькая девица прицепилась. Смотрит, главное, то на меня, то на деньги, то на недопитую бутылку пива.
Говорит, не хочу ли я угостить ее.
Ну, протянул я ей бутылку. Головой завертела, сказала, что есть недалеко кабачок. А она симпатичная, хоть и очень уж бледная. В чулках, представляете, на таком морозе. Ножки худые, ровненькие.
– Ну, у тебя, конечно, поднялся, – встрял Гришка.
– Не перебивай. Дай послушать, – зашумели все на него.
– Вошли в заведение. Сели за свободный столик в углу, взял я ей пива. Она закурила, сняла шапочку, волосы поправила. Ко мне тут же подсели два мужика. Рожи кривые, прыщавые. Уроды. Через какое место таких на свет воспроизводят? Один лысый, старый, лет сорок, другой, может, на пару лет меня постарше, наоборот, лохматый и нечесаный. Воняло от них. Слово «мыло», наверное, никогда не слышали.
В общем, поджали меня с боков, старый достал какой-то там ножичек складной с крохотным лезвием, ну, может, с ладонь оно-то и было, и мне в бок упер. Другой тут же стал меня обыскивать.
«Вы чего», – говорю. А старый мне: «Молчи». Девка тогда молодому подсказала, что деньги у меня в правом кармане брюк. И как она запомнила? Молодой ко мне в карман полез. Я прям растерялся. Какие наглые в городе люди есть. – Кто-то хихикнул. – Я сказал, что денег им не дам. А они не поверили. Девка закурила и дым мне в лицо пустила да еще назвала меня деревенским дебилом.
Меня так с рождения никто не оскорблял. Чувствую, до денег он добрался и руку назад тянет. А пачка толстая, и вытянуть он ее обратно никак не может. Там еще и цепочка для мамки. Велели мне привстать. Я поднялся, схватил рукой лезвие ножичка да и сломал его. Это ж плевое дело, каждый знает.
Старый отшатнулся, а у молодого рука все в моем кармане. Накрыл я его руку своей свободной, а в другой продолжаю отломанное лезвие держать. Ну, молодой и заскулил по-волчьи. А я их не очень люблю, волков-то. Быстро из-за голенища сапога, а они у меня на меху, классная вещь, достал свой нож, а сломанный на пол бросил. У моего походного длина четверть метра. Лезвие так просто не сломаешь.
Девчонки на стуле как никогда и не было.
«Извините», – молодой стал просить прощения. И все руку из кармана дергает. А из-за соседних столиков народ встал и вышел. Скоро в кабаке никого не осталось. Только я, парень с рукой в моих штанах и толстый мужик за перегородкой, что пиво продавал. Я ему: «Отпусти деньги». А его заклинило, прям как нашего прапорщика. Глазами моргает, руку тянет, чую, вместе с пачкой. Пришлось наколоть его немного.
Слушатели замерли.
– Тулуп его я проткнул слегка. Перепугался, закричал, не понял шутки, думал, я всерьез его зарезать решил. Деньги выпустил, руку выдернул и бежать. Потом я там так до самого автобуса в кабаке и просидел. Народу мало. Хорошо. И туалет у них кафелем выложен. Красота. Одного я не понял. Зачем же она про деньги сказала? Ведь я ее пивом собирался напоить. От чистого сердца. За просто так. От души. И обозвалась почему?
Гена зааплодировал.
– Леха, ты феномен.
– Чего? – Простаков никогда раньше не слышал такого слова. – Это ты по-английски?
– Не знаю.
– А я тебе по-английски могу ответить.
– Это как это?
– Фак ю.
В последние сутки развернулся настоящий фестиваль на отдельно взятых четырех койках. В небольшом закутке пропивалась и прожиралась последняя Лешкина тысяча.
Прапорщик и до сегодняшнего дня от бутылочки пива не отказывался, но водку брать никому не разрешал. Пацаны все равно глушили неофициально, и обходилось без последствий.
Вечером, накануне прибытия в Самару, а ожидалось оно утром в девять пятьдесят, Маслоедов решил устроить послабление.
– Ну-ну-ну как, в-в-водку будем?
Народ просто-таки осел на дно. Неожиданная приятность, надо сказать.
– То-то-только по пятьдесят грамм и все – баиньки. За-за-завтра в десять нас встречают н-н-на вокзале.
Леху еле растолкали. Генка, не церемонясь, хлыстал его по щекам. Наконец, когда тот очухался, он дал ему глотнуть воды из пластиковой бутылки.
Разодрав красные с перепоя глаза, Простаков посмотрел в маленькое окошко пассажирской будки, установленной на «ЗИЛ-131».
– Уже Самара?
Генка постучал кулаком по толстой лобной кости.
– Очнись, идиот, какая Самара. Мы там два часа назад были. Это Киржи! Уже в часть приехали!
– Чего, меня несли? Я ничего не помню.
– Хорош сидеть, ты последний, уже все вышли.
Леха резко поднялся, зашатался и пошел к выходу. Генка подхватил за ним небольшой пакетик с туалетными принадлежностями.
По совету брата Леха не взял с собой ничего. Только деньги на дорогу, а дорога прошла под пивом, как во сне, вроде вчера еще дома уснул, а проснулся – бац, в части.
Подойдя к двери, Простаков решил прыгнуть вниз, не пользуясь лесенкой. И прыгнул. В голову садануло откуда-то изнутри. В глазах потемнело, голова закружилась. Для того чтобы не упасть, он схватился рукой за будку.
– Бы-бы-быстрее! – рявкнул Маслоедов.
Зрение медленно возвращалось.
Лехе приходилось уже несколько раз строиться, поэтому он знал, куда ему нужно становиться. Став первым, он попытался замереть, что оказалось не так-то просто.
Земля звала его в свои объятия, и огромному сильному организму пришлось вести нешуточную борьбу с вновь проснувшимся после выпитой водички «зеленым змием».
Рядом с прапорщиком перед строем стоял какой-то мужик с четырьмя звездочками на погонах, по две на каждом, с журналом в руках.
Что такое?
У прапорщика под глазом Простаков увидел серьезной величины фингал. Кто ж это ему так? Вот это вдарили!
Маслоедов старался стоять по стойке «смирно». Взгляд его не отличался ясностью, впрочем, у привезенных в часть парней кристального взора также не наблюдалось.
«Сколько же мы вчера ужрали? Может, помнит кто. Надо выяснить ради интереса. Давно меня так не развозило».
Весеннее солнышко пригревало. Настроение медленно улучшалось. И чего не постоять в такую погоду в строю на солнышке. Красота!
– Сынки, – ласково, как показалось Лехе, обратился к вновь прибывшим военный с четырьмя звездочками на двух погонах, – вы напоминаете мне осиновую рощу в ветреную погоду. Смирно! – неожиданно рявкнул он, и набухавшееся отделение новобранцев вздрогнуло, на мгновение замерло, а затем снова принялось раскачиваться кто куда.
– Простаков!
До Лехи дошло, что его вроде зовут. Он встрепенулся, пошатываясь, вышел из строя и подошел к офицеру.
– Чего? – спросил сын Сибири, нависнув над мужиком с журналом, словно бык над ягненком.
Почему-то офицер отступил на шаг и начал орать:
– В строй! Встать в строй, солдат!
– А чего же звал? – обиделся Леха. Пришлось развернуться и идти на место.
– Стой! Кругом! Ко мне!
Мужик определенно начал выходить из себя.
Тяжело вздохнув, Простаков снова подошел к офицеру.
– Резче, резче надо команды выполнять, товарищ солдат!
Неожиданно пришлось рыгнуть. Выдох пришелся в лицо горлопану.
– В вытрезвитель! Немедленно!
– Вытрезвитель, – бубнил Леха, лупая глазами. – За что? Я почти трезвый.
– Молчать!
Леха посмотрел на прапорщика, ища поддержки, но тот почему-то улыбался. Он поднес руку к лицу, чуть дотронулся до синяка.
Тут Простаков сник.
– Я ничего не помню.
– Там вспомнишь! – продолжал орать разошедшийся не на шутку офицер.
Первым делом, сев в камеру, рассвирепевший новобранец с третьей попытки отодрал решетку с окна и бросил ее на пол. Потом подошел к фронтальной решетке из стальных прутьев и деформировал ее в нескольких местах.
Каждая из сплошных боковых перегородок, ограничивающая размеры камеры, получила по мощному удару кулаком.
Пацанчику, охраняющему арестованных, столько дури в одном теле видеть еще не приходилось, и он благоразумно сжимал рукояточку штык-ножичка и помалкивал, глядя на неистовства Кинг-Конга из Красноярского края.
Выпустив пар, Леха сел на нары и уставился в одну точку – отверстие в полу, предназначенное для отправления естественных надобностей.
Прошло вряд ли больше часа, и к камере кто-то подошел.
Леха повернул голову.
Плотный мужчина с весьма тяжелым подбородком был одет в черную кожаную куртку, армейские штаны и высокие армейские ботинки. Ни шапки, ни кепки на его лысой голове не было. О звании его можно было только догадываться, Леха все равно в погонах не разбирался. Так уж получилось.
На арестанта смотрели черные колючие глаза. Смотрели пристально, не моргая.
«Чего пялится? Я вроде не обезьяна».
– Чего встал, проходи давай.
Только теперь мужик моргнул.
Читать бесплатно другие книги:
