Краткая история тьмы Веркин Эдуард
– Дрюпин, ты что? Какие взрывы в трубе?
– Там не взрыв, – помотал головой Дрюпин. – Там особая конструкция, я еще раньше разрабатывал. Дергаешь там сбоку – и через три секунды она вспенивается и перегораживает коридор.
– Зачем? – не поняла я.
– Это на всякий случай, для ведения боя в закрытом пространстве. Конечно, это не боевой вариант, но что мог… Это если тебя кто-то преследует, то ты подрываешь бомбу – и стена. Не бетон, само собой, но без болгарки не прорезаться.
– Кто меня будет преследовать?
Дрюпин пожал плечами.
Вообще, правильно. Я взяла бомбу, закинула в рюкзак.
– Ладно, – сказала. – А ты тут тоже времени зря не теряй, разбери чего-нибудь, геликоптер какой построй.
– Построю…
Дрюпин снова схватил меня за руку, сделал проникновенное лицо. Что-то он сентиментален делается, подумала я, и полезла в трубу головой вперед.
Труба была сухая, и я этому порадовалась, ползти в какой-нибудь плесени или другой дряни не хотелось. Кроме того, труба оказалась достаточно просторной, наверное, при желании можно было подняться на колени.
Я не очень хорошо ползаю по трубам, тут нужна, прежде всего, практика, хотя дело это совсем нехитрое. Пробиралась я неспешно, разматывала шнур, глядела перед собой, толкала фонарик. На всякий опасный случай держала шокер наготове – почему-то мне представлялось, что вот вдруг из тьмы, ползущей передо мной, сейчас выскочит… Что-нибудь. Такое.
От этого было довольно неприятно.
Труба продолжалась довольно однообразная, гладкая, ни стыков, ни ржавчины, катушка разматывалась и разматывалась, я проползла метров примерно пятьдесят, и конца трубы не предвиделось. Ничего, терпения у меня запасено.
– Эй! – позвал издалека Дрюпин. – Сирень, ты как?
– Бывало лучше, – ответила я и ускорилась.
Шнура на катушке становилось все меньше и меньше, метров, наверное, пятьдесят осталось, я решила немного отдохнуть. Перевернулась на спину.
Тишина.
Вязкая, как воздух, который застыл здесь давным-давно.
Почему нельзя жить нормально? Как все люди? Я даже стряпать не умею. И танцевать. Много чего.
Зато стрелять умею.
Только не из чего.
Перевернулась на живот и отправилась дальше. Через двадцать метров шнур кончился. Он натянулся. Дрюпин тут же принялся дергать, я дернула один раз, все в порядке.
Надо двигаться дальше. Без шнура было не очень приятно ползти, я оставила катушку и полезла без нее.
Через десять метров наткнулась на кость. Нечеловеческую, скорее всего, собачью. Кость была не обглодана, аккуратная такая кость, белая, давно тут валяется. Судя по всему, я приближалась к цели. И по мере приближения к этой цели меня начинали охватывать…
Не то чтобы сомнения, просто…
Я решила, что лишние мысли мне совсем ни к чему, отодвинула кость, выдохнула и увидела свет. Его было довольно сложно рассмотреть за светом дрюпинского фонаря, но я увидела.
Потому что это был красный цвет.
Я выключила фонарь.
Красный свет пробирался в трубу сверху, бледными бордовыми лучами, в которых поблескивала мелкая серебристая пыль.
Люк. То есть такое же отверстие, сквозь которое пробралась в трубу я, решетка, посаженная на четыре болта. И гайки. Я достала плоскогубцы, стала откручивать. Гайки шли туго, но шли. Я тоже стала прикидывать – зачем такое мощное крепление решеток, хотя, в сущности, понятно – чтобы никто по трубам не шастал.
Вывинтила, вытолкнула решетку и быстро выбралась из трубы.
Помещение размером с наш склад. С красным светом. Пустое. Я ожидала другого, не пустоты. С чего здесь пустота? Помещение огромное…
Скорее всего, не успели заполнить. Сюда должны были свезти еще какое-нибудь ванхолловское добро, раритетные пни, самолеты его любимые, золотые подводные лодки, не знаю, что тут должно было быть. А ничего не было.
– Привет, – сказала я.
Ответило эхо, и мне показалось, что красный свет колыхнулся. То есть колыхнулась, конечно, пыль, но почудилось, что красный свет шевельнулся как живой.
Решила проверить. Обойти зал по периметру, посмотреть. Если зал такой же, как наш склад, то в конце должен быть выход. Я направилась вдоль стены. Под потолком подрагивали с неприятным жужжанием лампы, иногда искрили. Я продвигалась медленно, стараясь смотреть под ноги, мало ли что?
По мере продвижения к середине я начала ощущать беспокойство. Не знаю, чем оно было вызвано, наверное, слишком пустым пространством. Мне все время казалось, что сейчас, вот сейчас, в следующую секунду случится что-то, конечно же, страшное.
И оно случилось.
Я увидела стул.
Он стоял посреди зала, я почему-то его не заметила, обычный деревянный стул, ровнехонько в центре зала.
Я остановилась. Стул мне не нравился, зачем тут стул…
В следующую секунду я уже шагала к нему.
Я давно заметила, меня тянет к опасности. Наверное, во мне есть что-то от мыши, которая не может не пройти мимо притаившейся кобры.
Стул как стул, деревянный, в спинке одна перекладина выломана, кажется. Шаги мои звучали гулко, как в соборе, в готическом. Я никогда не бывала в соборах, ни в готических, ни вообще в каких, но откуда-то знаю, как звучат в них шаги. Как чувствуется в них воздух, как Бог разговаривает там с человеком.
А тут стул.
Я подошла вплотную, протянула руку, потрогала гладкую полировку спинки.
Стул как стул, чего я так разволновалась? Нет, Дрюпин определенно прав – это нервы, пришло время, когда Дрюпин прав почти без перерыва, не очень время.
Мне вдруг захотелось на этот стул сесть. И не удержалась, и села, прекрасно при этом сознавая всю глупость происходящего.
Стул деревянно скрипнул и покачнулся. Все. Ничего не произошло. Я сидела на стуле в центре зала и смотрела в потолок, в красную лампу.
Так я сидела минут пять, слушала и отдыхала, думала еще – зачем тут этот стул? Конечно, разумом понять наши ванхолловские базы нельзя, но все-таки какой-то смысл в этом стуле должен быть.
Посидев пять минут, я поднялась. Надо было осмотреть противоположную часть зала. К ней я направилась уже не вдоль стены, а напрямую. Звук шагов отскакивал от плоскостей, и мне все время чудилось, что за мной кто-то идет, оглядывалась от этого.
Дверь в конце зала оказалась открыта. За ней открывался коридор, освещенный таким же красным светом, я начала к нему привыкать, глаза уже не болели. Двинулась по коридору, стараясь держаться левой стороны. Шагала, внимательно разглядывая пол перед собой. Свет был довольно тусклый, а пол запыленный, видимо, из микрощелей в потолке сочилась мельчайшая бетонная взвесь. Это было мне на руку, если бы по коридору кто-нибудь проходил, я прекрасно бы это заметила, так я сначала думала.
Оказалось не так, мое продвижение подняло с полу пыль, она немедленно въелась мне в нос, и я принялась чихать, что в свою очередь подняло еще большую пыль, в которой я стала уже задыхаться. Свет от пыли сделался совсем мутным, видимость упала, наверное, это и сыграло со мной злую шутку.
Ловушки я не заметила.
Хотя, скорее всего, ее и нельзя было заметить, это был не люк, а чешуйчатая мембрана. Я даже охнуть не успела, как провалилась вниз, успела немного сгруппироваться и перевернуться, чтобы не хряпнуться на спину.
Упала на ноги, в воду, и тут же выхватила заточенный штырь и выставила его перед собой. Метрах в трех над головой, собираясь, прошелестела железом чешуйчатая диафрагма.
Это тоже был коридор, с виду точно такой же, как и верхний, только затопленный водой примерно по колено. Здесь тоже имелся свет, тоже красный, только лампы более тусклые и расположены реже. И это был явно совсем не простой коридор – в простом коридоре не стали бы устраивать ловушку.
Зачем вообще тут ловушка? Бред. Я продолжала оставаться в бреду, более того, я умудрилась в этом бреду провалиться в бред еще более глубокий. Поздравляю себя. Наверное, сегодня мой день рождения.
Я потрогала ладонью воду. Она оказалась неожиданно теплой, гораздо выше комнатной температуры, видимо, подогревалась специально.
Не стоило здесь оставаться. Следовало уходить. Надо думать о том, зачем эта ловушка здесь устроена. Вряд ли для того, чтобы просто попугать. Ладно, посмотрим.
Я двинулась по коридору, смешно, с некоторых пор в моей жизни слишком много коридоров, но делать нечего. Вспомнила про Дрюпина, он, бедняга, наверное, там за шнур издергался весь. И теперь трясется, думает, что он один остался.
Коридор разошелся на три одинаковых рукава.
Так. Я остановилась. Лабиринт. Прекрасная новость – я угодила в лабиринт. Что-то, кажется, Волк про лабиринты рассказывал, не помню точно, я ведь его не очень слушала, считала болтуном. Болтун он и есть. Правда, этот болтун сейчас где-то там, в далеках, а я тут, в подвале, залитом теплой водой. Хорошо хоть Дрюпин свой шокер сделал водонепроницаемым и с предохранителем, а то шибануло бы наверняка.
Следовало выбрать коридор, я двинулась по левому. На самом деле разницы в этих коридорах, видимо, нет, куда бы ты ни свернул, все равно рано или поздно попадешь туда, куда надо. Или куда не надо.
Смотря кому.
Я шагала, стараясь особо не булькать, не спеша, держась стены и размышляя, как отсюда выбираться. В принципе, любой лабиринт должен иметь выход. Если это простой лабиринт, то выйти из него достаточно просто…
Интересно, какого черта тут понастроили лабиринтов? И вода застойная, какая-то густая, почти желе…
Я запнулась правой ногой и провалилась в это желе, едва успев задержать дыхание.
Что-то длинное, похожее на пожарный рукав. Я вытащила эту дрянь из воды до половины и почувствовала, как у меня зашевелились волосы на голове.
Это была шкура большой змеи. Очень-очень большой змеи. Просто гигантской змеи.
Анаконды.
Поплавай с анакондами
Зимин закричал и вынырнул.
Вокруг него разливалась густая зеленоватая грязь, похожая на кисель. Зимин выпрямил ноги, не почувствовал дна, он всхлипнул и ушел в грязь, захлебнулся жижей и стал тонуть, и мгновенно почувствовал ленивое равнодушие. Он тонул, и ему было на это глубоко наплевать. Грязь затягивала в себя, убаюкивала, обещала покой, Зимин был готов принять этот покой, но тут до правой ноги дотронулось что-то живое. В этом прикосновении Зимин почувствовал угрозу, оно не понравилось ему, и Зимин рванул кверху.
Он неожиданно легко разгреб грязь, снова вынырнул на поверхность и стал выбираться на сушу. Она оказалась совсем рядом, Зимин напрягся и в два гребка оказался на земле.
Поднялся.
Вокруг простиралось болото, бескрайнее, воздух приплясывал от разноцветных испарений, что-то шевелилось вокруг на границе зрения, Зимин поворачивал голову, но поймать не успевал, зато почти сразу он увидел змею.
Сначала он решил, что это сгнившее бревно, полузатопленное, оно лежало метрах в десяти от него, блестело на солнце черной чешуей и пошевеливалось, умудряясь при этом оставаться недвижимым. И потом, никакое существо не могло быть такой длины и такой толщины, только дерево. А потом это дерево шевельнулось.
Зимин замер. То ли слишком тонкий и длинный крокодил, то ли слишком толстая змея.
Существо подняло голову, и Зимин убедился, что все-таки змея. Тяжелая плоская голова повернулась в его сторону, Зимин услышал, как по спине забегали жуки.
Зимин стоял, стараясь не дышать, не двигаться, не моргать глазами, стараясь прикинуться мертвым. Но бесполезно, змея почувствовала его, Зимин услышал, как зашипела тварь, внюхиваясь в воздух.
А затем она направилась в его сторону. Медленно, лениво переливаясь по жиже, издавая ужасный звук скрежещущей чешуи. Зимин попробовал шагнуть в сторону, бесполезно. Ноги окаменели, Зимин попробовал дернуться, однако ничего из этого не получилось, ноги не сдвинулись. Зимин дернулся сильнее, и не вышло опять, змея тем временем приближалась. До нее оставалось метров тридцать, и Зимин чувствовал, как из-за переливчатого блеска в угольно-изумрудной чешуе змеи начинает кружиться голова.
Он дернулся из последних оставшихся сил и заорал, и ноги оторвались, Зимин сделал шаг, потом другой и, наконец, побежал. Это было тяжело, точно за спиной у него объявился многокилограммовый рюкзак.
Змея перекатывалась, свиваясь и развиваясь в кольца, и поблескивая глазками, выпуская из розовой пасти раздвоенный длинный язык.
Зимин старался бежать и не оглядываться, что было совершенно невозможно, оглянуться очень хотелось, потому что Зимин знал, что тварь догоняет.
Анаконда ползла за ним.
Под ногами хлюпала грязь, он то и дело увязал в жиже, старался вырвать ноги, с каждым разом все тяжелее и тяжелее. Тварь не отставала, то приближаясь на расстояние броска, то отдаляясь, играя с Зиминым.
И вдруг исчезла. Шуршание чешуи смолкло, Зимин обернулся. Болото пошевеливалось, дрожал воздух, дрожали жижа и солнце… Зимин вдруг понял, что солнца нет. Свет был равномерно размазан по небосклону, в небе пульсировали отдельные солнечные сгустки, походящие на шаровые молнии.
Зимин наметил камень, возвышающийся над болотом, и двинулся к нему. До камня было недалеко, метров тридцать, и Зимин торопился. А потом…
Она возникла справа. Зимин увидел, как у нее сокращается горло, точно она только что кого-то сожрала. Она глядела на него холодным пустым взглядом, и он отметил, что у твари маленькие, размером с крупную бруснику, глазки. Почему-то именно это Зимина напугало особенно сильно, в этих глазках совсем не было жизни, только голод.
Зимин рванул, захлебываясь в жиже, утопая в ряске и тине, он быстро полз, подгребая ее под себя, переворачиваясь, влипая и с трудом отрываясь, тварь окружала. Именно окружала, Зимин слышал ее со всех сторон, и справа, и слева, и позади, и, кажется, даже сверху, она играла с ним. Забавлялась.
До камня Зимин добрался первым.
Вокруг камня гнили коряги, разные по размеру и степени корявости. Зимин, не оглядываясь, нырнул в них и замер, застыл, стараясь унять дыхание. Закрыл глаза.
То, что происходило с ним, было невероятно, он знал, что это невозможно, что так не бывает… но оно было.
Он попытался влезть в коряги глубже, начал пятиться и вдруг увидел прямо перед собой распахнутую красную пасть, почувствовал, как со всех сторон его окружает живое и сильное. Он попытался вырваться, но анаконда сжала кольца, Зимин услышал, как скрипнули суставы в правом плече, как начали сминаться ребра, как сплющилось о них сердце. Тварь яростно зашипела и впилась Зимину в голову, зубы вонзились в кожу, сорвали скальп…
Зимин заорал и проснулся.
Он лежал, уткнувшись лицом в подушку, старинная подушка, доставшаяся от бабушки, пух гусей, умерших задолго до того, как родился его отец. Кошмар. Во сне Зимин слишком тесно вжался в эту семейную подушку и стал задыхаться.
И пришли анаконды.
Все просто, проще не бывает.
Зимин улыбнулся. Обычный кошмар, вызванный удушьем, – распространенная штука, с ним такая случалась уже не раз. Ерунда.
– Зимин! – позвала с кухни Лара. – Ты чего орешь, Зимин?! Тебе опять кошмары снятся?
– Снятся…
Зимин спустил ноги на пол, потянулся и вдруг почувствовал на коже неприятное ощущение. Чуть ниже колена явственно сидело холодное пятно, Зимин потрогал пальцем. Действительно, пятно, удлиненной овальной формы, в том самом месте…
– Зимин, – в комнату заглянула Лара. – Ты страшно очень орешь, ты об этом знаешь?
– Нет.
– Я запишу на диктофон. Знаешь, это все очень неприятно, такие звуки… Я их все-таки запишу и отправлю, пусть их в фильм ужасов вставят. Ни один вопль с тобой не сравнится. Ты чего ногу трешь? Отлежал?
Зимин не ответил.
– Я все время что-то отлеживаю… У тебя там белое пятно.
– Значит, сильно отлежал, – объяснил Зимин.
– Выглядит зомбически. Или зомбификаторски. Не знаю как. Слушай, ты случайно не вымираешь?
– Вымираю. С определенного возраста этот процесс не остановить. Как насчет старой крепости? Когда двинем?
– Скоро. Слушай, помнишь Корчагину? Она фургон продает недорого, «ваген-транспортер», все, как ты хотел.
– Хорошо, я возьму, наверное.
– Маленький фургончик счастья? Не рано ли?
Зимин помотал головой.
Фургон он решил купить уже давно. Оборудовать его кроватями, домашним кинотеатром и полками. Ставить на эти полки непрочитанные книги, и коробки с неувиденными фильмами, и диски с неуслышанной музыкой. Путешествовать. Когда-нибудь, на пенсии. Конечно, до пенсии еще далеко, но что мешает начать готовиться сейчас?
– Знаешь, что меня всегда в тебе удивляло, Зима?
– Могучий ум?
– Не, ума ты вполне среднего, – улыбалась Лара. – Может, чуть повыше среднего. Меня удивляло всегда, насколько ты не похож на свои собственные книги. Как будто не ты…
Зимин сделал кривое лицо.
– Скучный ты тип, Зима, – сказала Лара. – Романтики в тебе нет. Тебе бы конторщиком работать, а ты в писатели подался.
– Сейчас побегу на курсы бухгалтеров.
– Лучше проводи меня до остановки.
– Провожу, провожу.
Ему совсем не хотелось оставаться дома, можно было отправиться в кино. А что? Почему не в кино, в кино интересно. И спокойно. Сидишь, смотришь, и на экран, и на то, как остальные кино смотрят.
Зимин стал одеваться. Умываться не стал, решил, что до остановки так сойдет.
Лара стояла в прихожей, заматывала вокруг шеи шарф.
– Что думаешь делать сегодня? – спросила она. – Судя по лицу, опять в кино собираешься?
– Да не собираюсь…
– Знаю, собираешься. Учти, это плохо кончится. К тебе вызовут психиатрическую неотложку и станут лечить пчелиным ядом. Ах ты…
Зимин прислушался, не услышал ничего.
– Что опять?
– Никус, кажется, явился, – Лара сняла туфли и поспешила на балкон. – Где же ты был, зараза?!
Зимин не разделял энтузиазма по поводу явления Никуса, по нему так лучше бы кошак вообще не возвращался, но эта шерстистая тварь была упорна. Собаку, что ли, завести?
Зимин чихнул и стал надевать кеды. Это сделать не получалось, потому что Зимин обнаружил, что шнурки на кедах затянуты зверскими узлами. Он принялся эти узлы развязывать и услышал близкий шорох.
За дверью кто-то стоял.
Зимин увидел эту картину достаточно ясно – вот за дверью стоит человек и, приложив ухо к стальному листу, слушает, оттопырив нижнюю губу.
Кокосов. Это, несомненно, был он. Собака. Псих ненормальный. Вот кого надо лечить пчелиным ядом. А еще прижиганием ароматическими сигаретами. Розгами, говорят, еще лечили. Шпицрутенами.
Зимин открыл дверь и увидел Кокосова. Тот стоял напротив и виновато улыбался.
– Здравствуйте, – сказал Кокосов.
Сегодня Кокосов выглядел немного по-другому. Вечером, под дождем, в шляпе и со старомодным портфелем Кокосов выглядел старше, сейчас же Зимин увидел, что Кокосов вовсе молод, что лет ему столько же, как Зимину.
Кокосов подышал на палец и надавил на кнопку звонка.
Звонок запел над головой непривычно громко, так что у Зимина заболели зубы. Зимин огляделся и, как всегда, почувствовал себя глупо – он озирался в собственном доме. Докатились. Нет, Лара была права, надо было покупать коттедж. Пусть маленький и одноэтажный, но отдельный. За забором. За таким высоким кирпичным забором, через который никто пробиться бы не смог. И не с жалким жирным котом Никусом, кастратом и бестолочью, а с собакой. С ротвейлером. И пусть он бегает вокруг, и днем и ночью, и если какой бестолковый Кокос приблизится на расстояние слышимости…
Кокосов позвонил еще.
– Зимин, там кто-то в дверь ломится, – сказала с балкона Лара. – Посмотри, кто там?
Зимин молчал.
Кокосов продолжал звонить. Этот Кокосов был удивительно назойлив. Редкостно назойлив. У Зимина заболела голова. Жизнь продолжала раскачиваться, с утра сон про анаконд, потом этот сумасшедший… Надо валить. Валить подальше в милом фургончике, заказывать пиццу, читать книжки, что ж он так трезвонит?!!
Зимин понял. Кокосов хочет увидеть Лару. Посмотреть на нее. Вот для чего все это придумано.
– Кто там?
С балкона послышалось недовольное мярганье, Никус возмущался, тварь.
– Водопроводчик, – ответил Зимин.
– Я не водопроводчик, – поправил Кокосов.
Зимин начал злобно щуриться.
– Я действительно не водопроводчик, я пришел поговорить…
– Опять? – спросил Зимин.
– Конечно. Это ведь важно.
Показалась Лара с исцарапанными по локоть руками, Зимину захотелось сбросить кота с балкона, царапины были глубокие.
– Никусу оторвали ухо, – сообщила Лара. – Представляешь?
– Это ужасно, – сказал Зимин. – Ухо…
– Он сердится.
Кокосов смотрел на Лару, Лара смотрела мимо, Зимин ждал, смотрел на обоих. Происходило нечто странное, только он никак не мог понять, что именно. Лара умела смотреть мимо, если это требовалось, сейчас она смотрела именно так.
– И что? – первой нарушила молчание Лара.
Она обратилась к Зимину.
– Ничего, – Зимин почесал косяк двери. – Ничего. Разве ты не видишь, что…
Опять заорал Никус, и Лара немедленно удалилась разбираться с вопросом.
– Кошечка? – поинтересовался Кокосов.
– Котик, – ответил Зимин.
– Кастрирован?
– В планах.
– Кастрируйте обязательно, а то будет дурить, на людей кидаться. Хотя кастраты вроде бы поперек ходить не умеют.
Кокосов ухмыльнулся. Никус заорал снова, а затем что-то упало, судя по звуку, стеклянное. Зимин заглянул в квартиру, а когда вернулся на площадку, обнаружил, что Кокосов уже исчез, площадка была пуста, Кокосов сбежал.
– Сволочь! – крикнул вдогонку Зимин. – Морду тебе всю разобью!
Снова показалась Лара. Руки ее были исцарапаны еще сильней, кроме того, на Лару во множестве налипла кошачья шерсть, но в целом она была, кажется, довольна.
– Чего орешь? – спросила она.
– А, Кокосов… Достал уже этот придурок, взялся меня преследовать.
– Кокосов? А, маньяк который… Ну да, ты рассказывал. Что ему надобно?
– Черт его знает. То есть он свихнулся на моих книжках…
– Приятно?
– Не очень. Я все время жду, что он выскочит и треснет мне по голове кирпичом.
– Ходи в шлеме, – посоветовала Лара.
Никус заорал. Требовательно, нагло, по-хозяйски. Зимин почувствовал, как у него зачесались руки, как ему захотелось взять и немножко утопить Никуса в унитазе…
Зимин решил, что, пожалуй, ему не стоит искушать судьбу.
– Ты, видимо, остаешься? – спросил он у Лары.
– Да, остаюсь. Надо Никуса обработать, неизвестно, где он валандался. Блох, может, нахватал.
– Успехов, – пожелал Зимин и удалился.
Разумеется, Кокосов ожидал его на лестничной площадке, между пятым и шестым этажом, и что-то корябал на стене.
– Кокосов, вы дурак? – спросил Зимин. – Зачем вы стену портите?
Кокосов смутился, покраснел, спрятал в карман карандашик и сказал:
– Слишком уж тут у вас чистенько. Это неправильно. Не должно быть слишком чистых стен, это противоестественно. Потом, вы как писатель должны меня понимать, это… это как боязнь чистого листа.
– А я вот вам хочу по морде дать, – объявил Зимин вдруг. – Как вы к этому относитесь?
– Амбивалентно. Кстати, Зимин, у меня к вам важный вопрос.
– Валяйте, – Зимин принялся разглядывать, что написал на стене Кокосов.
– Что вы сделали… – пробормотал Кокосов. – Что вы сделали с волосами?
Зимин на всякий случай потрогал голову. Волосы были на месте.
– Да я не про ваши волосы, а про ее. Лары.
– А что у нее с волосами?
– Как «что»? Вы разве не видите?! Они же темные!
Кокосов сказал это с таким непередаваемым удивлением и отвращением, что Зимин тоже удивился – почему? Почему у Лары темные волосы?
– Они темные, – повторил Кокосов. – А они должны быть рыжие, почти красные, такие волосы бывают у одной девушки из ста миллионов. А у вас они…
Читать бесплатно другие книги:
