Краткая история тьмы Веркин Эдуард

Зимин попробовал отключить слух. Чтобы не слышать всего этого. Хорошо бы вообще и не видеть, потому что этот Кокосов начинает как-то незаметно проникать в мозг, жить там отдельной жизнью.

– …Затем «Беовульф»! – продолжал Кокосов. – Герой без страха и упрека, ищущий сокровища дракона, но встречающий свою гибель…

Беовульф, подумал Зимин, это, конечно, да. Золото Рейна, или как там… Золото. Хорошо бы получить тот контракт на рекламу ноутбуков, можно, наверное, неплохие деньги поднять. Купить квартиру в этом самом Калининграде, на берегу моря, чтобы пахло соснами, чтобы волны выбрасывали на берег куски грубого янтаря, он бы связал из них бусы для Лары, ей удивительно идет янтарь.

– …А «Темная материя» – это ключ ко всему. Потому что «кошки ходят поперек»! Знаешь, у меня был кот…

– Ты рассказывал, – напомнил Зимин.

– Да, рассказывал…

Кокосов остановился и стал дышать хрипло и тяжело, Зимин подумал, что с такой скоростью к полудню до психушки они не доберутся.

– Бронхит, – пояснил Кокосов. – Ничего, я соберусь. Просто влажность большая, вот и одышка. Я продолжу…

Кокосов действительно собрался и стал шагать быстрее, правда, рассказывалось ему при этом хуже, задыхался, но Зимин его не жалел, держался в полную ногу.

– Я искал здесь, ну и это… заблудился. Тогда погода совсем испортилась, я уже думал в лесу заночевать, но вдруг заметил на холме корпуса. Апраксин Бор. Я как вывеску увидел, у меня волосы чуть дыбом не поднялись. Попал в кабинет главврача, там в столе тетрадка и лежала.

– Ну да, – сказал Зимин. – Бывает.

А дождя здесь нет, отметил Зимин. И облаков нет, небо чистое. Дорога просматривается отлично, впереди психушка, настроение отличное.

– Я тетрадку прочитал и понял, что сюда надо вернуться, – рассказывал Кокосов. – В Апраксин Бор. Я несколько раз пытался сюда вернуться, и у меня ни разу ничего не получилось. То мост снесет, то гроза, то еще что-нибудь. А один раз заблудился, да так, что три дня не мог выйти. Только потом я осознал, только потом до меня дошло, в чем тут смысл!

– И в чем? – спросил Зимин, подозревая, что особого смысла нет.

– В том, что мы должны прийти сюда вместе. То есть я должен тебя сюда привести!

Слово «привести» Зимину не понравилось, и он сказал себе, что, пожалуй, стоит быть настороже. Он и так был настороже, но теперь…

– Ты убедишься! – заверил Кокосов. – Убедишься, что все это реально!

– Непременно. Далеко еще?

– Не, рядом совсем. Хорошо ведь идем, а? Погода отличная, прохладно, солнце скоро взойдет, небо рассветет, не то что в вашем городе. Скоро уже.

Но не рассветало.

Зимин смотрел на часы, время приближалось к шести, а солнца не предвиделось. Зимин даже не мог определить, где восток, потому что навигатор, разумеется, не работал, небо было равномерно темно, а по звездам Зимин так и не выучился ориентироваться.

Они шагали дальше. Зимин зло и раздраженно, Кокосов брел за ним, стараясь не отставать, но все равно отставал, а когда отставал, то немного добегал по своей причине.

– Ты, Зимин, должен поверить…

– Может, ты еще мне про меня что расскажешь?

– Нет, на самом деле – любят гулять. Я все прочитал, у тебя все герои где-то бродят, то в полях, то в лесах, а ты сам бродить не любишь?

– Я люблю на диване лежать и грызть орехи. Бродить по заброшенным железным дорогам – нет.

– Зря. Это очень интересно. Я очень люблю…

Кокосов принялся рассказывать, как он любил бродить по лесным дорогам, и даже состоял в сообществе любителей заброшенных дорог.

Зимин глядел по сторонам.

Иногда кусты расступались и виднелся лес, сосны, высокие и почему-то темные, слишком уж северные.

Все-таки постепенно рассветало. То есть совсем медленно, утро обозначилось холодными сумерками, в которых окружающая природа приобрела стальной оттенок. И в восемь были сумерки, и в девять сумерки, в десять Зимин понял, что еще немного, и Кокос упадет. А потом ему придется тащить его на себе, потому что бросить его будет нельзя…

Кокосов запнулся и упал на рельс.

Зимин решил, что стоит остановиться. Передохнуть. Он сбросил рюкзак, быстро набрал дров для костра, развел огонь между рельсом и вывороченным камнем, поставил котелок. Через двадцать минут вода кипела, Зимин достал пачку с сухим шоколадом и высыпал ее всю.

– Горячий шоколад, – понюхал Кокосов. – Я тоже его люблю…

Зимин дождался, пока шоколад забулькает, вытащил из огня дымящуюся ветку, сунул ее в шоколад. Уголь зашипел, запахло вкусно.

– Жаль, что комаров уже нет, – сказал Зимин. – Правильно с комарами варить, гораздо вкуснее. Но можно и просто плюнуть, так раскроются наиболее тонкие вкусы…

– Не надо, – попросил Кокосов. – Обойдемся без комаров…

– Как знаешь, – Зимин разлил шоколад по кружкам.

Они пили шоколад не спеша, сидя на рельсах, отдыхая. Зимину хотелось спать, однако спать было нельзя, Зимин чувствовал это. Тут было опасно.

После привала зашагали бодрее, Кокосов уже не отставал. Правда, светлее не становилось, над землей продолжали висеть сумерки, хотя луна несколько выцвела и стала полупрозрачной.

– И что это значит? – спросил Зимин, указав на луну. – У тебя есть какие-нибудь объяснения сему астрономическому феномену?

– Такое бывает, я слышал… Но редко. В этих местах часто происходит разное.

– Знаю-знаю. Тут геомагнитные разломы, подземные моря, Гиперборея. Снежный человек, порталы, пропала экспедиция чешских уфологов. Будем считать, что я верю. Далеко еще?

– Нет, рядом совсем. К двенадцати будем…

Но к психушке вышли к трем. Никакого указателя, что это Апраксин Бор, но Кокосов уверил, что пришли они правильно, место то, он не ошибся.

Настроение у Кокосова явно улучшилось, он потирал руки и радостно озирался. Зимин особо не радовался, ему здесь до сих пор не нравилось. Глушь. Торчащие из осенних зарослей полуразрушенные здания с выбитыми стеклами. Много ржавого железа. Но похоже. Именно похоже, Зимин с неприятностью для себя обнаружил, что этот Апраксин Бор весьма и весьма согласовывался с тем, что представлял он. Такая же глушь.

– Тут была лечебница для самых необычных психов, – поведал Кокосов. – Я специально в Интернете смотрел. Не простые сумасшедшие, а с прибамбахами. Некоторые могли вызывать у других людей припадки, другие вызвали огонь, а некоторые… некоторые могли сквозь стены проходить…

– О! – восхитился Зимин. – Это впечатляет. Только что-то я в своей жизни никогда не видал ни одного такого, кто бы мог усилием воли зажечь хотя бы спичку.

– Потому что они все в психушках сидели, – сказал Кокосов. – Ты думаешь, их что, к людям допускают?

– Да! Их исследуют в секретных военных лабораториях, чтобы приготовить из них сверхоружие…

– Не, – с разочарованием сказал Кокосов. – Они совсем к оружейным целям непригодны. Поскольку не контролируемы. Ну что, пойдем?

– Пойдем.

Они направились в сторону корпусов.

Очень скоро, меньше чем за полчаса, Зимин понял, что все это совершенно бессмысленно. Как он и ожидал.

Во-первых, это совсем не было похоже на психлечебницу. Конечно, Зимин особо в этом не разбирался, однако никаких признаков дурдома им встречено не было. Ни решеток, ни стальных дверей с пудовыми замками, ни истлевших смирительных рубашек, обычные помещения, обшарпанные, заросшие мхом и плесенью, со сгнившей мебелью, с длинными лампами под потолком.

Во-вторых, искать тут было совсем нечего. В комнате, которая когда-то была кабинетом главврача, не оказалось вообще ничего, кроме ржавых потеков на стенах. Они спустились в подвалы и, как и следует, обнаружили там воду, давно застоявшееся болото, вонючее и непроходимое. Они поднялись на чердак и обнаружили там лишь пустые осиные гнезда, птичий помет и несколько дохлых летучих мышей.

В-третьих, Кокосов явно не знал, что искать и где искать. Он бессистемно бродил по коридорам, издавал многозначительные звуки, кивал сам себе, хмыкал и смотрел в потолок.

Зимин терпеливо бродил за ним, молчал и убеждал себя быть терпеливым.

Терпения хватило ровно на два часа.

– Ну и? – спросил Зимин, когда Кокосов пустился обходить руины в третий раз. – Мы облазили все эти развалины, и я совсем ничего не почувствовал. Ничего не увидел, ничего не заметил. Никаких тетрадей с записями мы не нашли. Ну и?

Кокосов промолчал.

– Мы ехали почти всю ночь, мы почти целый день тащились через лес, я, кажется, натер мозоли и стал чувствовать себя идиотом острее. И что? Смотрим на ржавчину на стенах и гнутые табуретки? Это, безусловно, весьма познавательно, но… Какого черта мы тут делаем?!!

Кокосов вздохнул.

– Я не знаю. В тот раз мне показалось…

– Тебе, значит, показалось?!

Кокосов побледнел. Опустил глаза, сделал рукой движение к карману.

Электрошокер, подумал Зимин. Конечно, он прихватил его, а может, еще чего прихватил.

– Это точно то место? – спросил Зимин.

– Точно. Я не мог ошибиться… Возможно, надо подождать…

– Долго? – осторожно спросил Зимин.

– Ночь, – негромко ответил Кокосов. – Лучше ночь тут провести, чем на узкоколейке.

– Ладно. На первом этаже есть отличная комната, кажется, там раньше хранили лопаты. Лопатная.

Кокосов был не против лопатной.

Зимин велел ему искать дрова, а сам отправился в овраг, к ручью, за водой.

Но воды он не нашел. В овраге ее не было, ручей пересох. Кроме того, Зимин обнаружил несколько мертвых родников, они были затянуты песком, отчего казалось, что они этим песком и текли. Так что пришлось Зимину и Кокосову жевать лапшу сухой, и хлопья тоже жевать сухими, Зимин даже лук пожевал. Как ни странно, это было не очень омерзительно.

После шести стемнело, Зимин развел костер, они уселись вдоль стен и некоторое время молчали. Зимин устал и думал мало, был зол. Кроме того, хотелось пить, хлопья пюре застряли в зубах, и Зимин никак не мог от них избавиться, и это раздражало. Он сидел, стараясь выковырнуть их языком, потом он старался выковырнуть их охотничьей спичкой, потом леской, потом он отгрыз ноготь большого пальца левой руки и попробовал им. Но хлопья были упорны, Зимин погрузился в их выковыривание, а потом вспомнил, что это не хорошо, это обсцессионно-компульсивный синдром, от которого он едва избавился в детстве.

Кокосов улыбнулся.

– Малиновое варенье, – сказал он.

– Что?

– Я тоже ненавижу малиновое варенье. И крыжовниковое. Все в зубах застревает.

Зимин промолчал.

– Извини, – вдруг сказал Кокосов. – Так не должно было случиться. Я был уверен, что… Сам не знаю… Наверное, надо подождать…

– Надоело, – перебил Зимин.

– Что? – не понял Кокосов.

– Всё. Живешь, как перед зеркалом. Точнее, между двумя зеркалами, куда ни взглянешь, везде отражения. Иногда даже непонятно…

– А что, если это мы и на самом деле отражение? – спросил Кокосов.

– В каком смысле? – не понял Зимин.

– Ну, в таком. Мы вот сидим и думаем, что мы – это первичная реальность. А все остальное – плод нашей фантазии, лучшие миры, которые мы придумали в печали. А если дело наоборот обстоит?

Зимину не хотелось сейчас погружаться в философию, ногу он сегодня уже натер.

– Восемь лет я придумывал сказки, – начал объяснять Зимин. – То есть, конечно же, не все восемь лет, четыре года я учился писать. Каждый день по шесть часов. Меня от этого уже тошнит. А потом приходит некий человек и начинает всерьез рассуждать…

– Что-то вроде страшного сна! – воскликнул Кокосов. – Не обязательно кошмара, нет, просто унылый беспробудный сон, в котором нет ни радости, ни счастья. Ну, вот сам посуди – разве может тень цветка быть ярче самого цветка? Есть мир – яркий, светлый, яростный, мир, в котором живут надежда, мир, в котором ветер. А есть наш. Похожий на болото, беспросветный. В нем нет счастья ни для кого, ни для богатого, ни для бедного. Понимаешь, тут нет счастья – тут только оттенки несчастья. Сто оттенков серого. А счастье – оно там. Пусть сегодня мы ничего не нашли, но оно там…

Указал Кокосов за окно, в темноту.

– Ага, – кивнул Зимин. – Тридцать три раза. Нет там никакого счастья.

– Есть.

– Нет. Это ты, дурачок, так думаешь, а я знаю. Потому что счастье – не там, оно здесь.

Зимин постучал пальцем по лбу.

– Счастье не может быть в человеке, оно может быть лишь вовне. Человек не может быть счастлив сам с собой.

– Да ты у нас Цицерон, – устало поежился Зимин. – Красиво излагаешь. Проводник, чаю!

– Человек не может быть счастлив сам с собой, – повторил Кокосов. – Человек ищет. В том числе и смысл. Человек должен услышать. А ты перестал слышать…

– Ты сам себе противоречишь, Спиноза, – возразил Зимин. – Ты уверяешь меня, что мы – отражение иного, лучшего мира. Но если мы – отражение, то чего ты тогда так переживаешь? Какая разница, что я сочинил или не сочинил? Пусть я десять раз бы написал, что Перец погиб – ничего с ним бы не случилось. Ничего.

– Я думал об этом, – покачал головой Кокосов. – Не все так просто. Видимо, случилось что-то такое, отчего тени обрели власть над хозяевами…

Зимин зевнул. Ему на самом деле стало скучно. И противно еще. Стыдно немного – ему представлялось, что Кокосов и его бред будут жизнеспособнее. Ярче. А так…

– Так вот, тени обрели власть над хозяевами, – сказал Кокосов. – Поэтому ты и можешь влиять на…

– Нет, – перебил Зимин. – Я могу влиять потому, что тень – это он. Перец. Это они наши тени. Они здесь!

Теперь он постучал себя по голове ладонью. И сильнее, чтобы звук получился звонче.

Кокосов несогласно помотал головой.

– А вообще… – Зимин задумался.

Он закрыл глаза, почувствовал злое раздражение. На всех.

На Кокосова. И не за то, что Кокосов втянул его в это бредовое мероприятие, а за то, что он, Кокосов, вот такой. Жалкий, но при этом настырный и прилипчивый.

На себя, за то, что позволил втянуть себя в это бредовое путешествие. За то, что он в сырой осенний вечер сидит на развалинах психушки, за то, что он вымок, замерз, за то, что он похож на дурака. Даже на Лару он почувствовал злость. Потому что она его не поддержала. Не сказала, что все это бред, морок, воспаление сознания. За то, что не схватила его за шкирку и не утащила в Калининград, к песку и к морю.

На человечество. Которое не может устроить себе нормальную жизнь, а вместо этого тридцатый век подряд придумывает себе вымышленные убежища. Тихие долины, рожденные тоской и неудовлетворенностью в жизни. И чертит к этим долинам карты, и само в этих придуманных картах пропадает. Жизнь трудна, но вот-вот прилетит звездолет.

Ага, прилетит, сейчас. За тобой, засранец бестолковый. А ты вообще этого звездолета достоин?

Зимин поглядел на Кокосова и сказал:

– А вообще, друг мой Кокосов, сам напиши.

– Что? – встрепенулся Кокосов.

– Сам, говорю, напиши. Пятую книгу. А я не буду. Не хочу. Хозяин – это я. А все они – мои выдумки. И что хочу, то с ними и делаю.

– Но ты же обещал…

Зимин рассмеялся, постарался сделать это как можно обиднее. Он поднялся со стула, отряхнул колени.

– Я передумал, – сказал Зимин. – Передумал. Ничего я не собираюсь тебе сочинять. Перец сдох – и точка. Засим, с пламенным приветом, прошу откланяться. Пока.

Зимин пнул костер, выбил из него искры, они поднялись к потолку и почему-то зависли, не погасли, а продолжали светиться, точно сверху на них глядели десятки маленьких красных глаз. Зимин дунул в них, и они погасли.

– Так-то вот, – сказал Зимин и направился прочь.

Он с трудом представлял, как он будет выбираться из Апраксина Бора, но ничуть не сомневался в том, что это у него получится.

– Погоди! – крикнул Кокосов. – Погоди, так нельзя! Зачем мы тогда сюда пришли?

Он обежал вокруг Зимина и встал у того на пути.

– Зачем?!

– Действительно! Зачем мы пришли в разрушенную психлечебницу ночью? Немного отдохнуть на лоне психопатической природы, только и всего. Прекрасное начало для фильмов ужасов. Но дольше оставаться тут я не намерен. Ни минуты. А намерен я отсюда свалить. Сколько тут до ближайшего города? Пятнадцать километров? Ничего, к утру как раз успею.

Зимин толкнул Кокосова плечом, лихо перепрыгнул через подоконник.

– Аста сиемпре, команданте!

И Зимин двинулся поперек двора к выходу. Он слышал, как пытается перелезть через подоконник Кокосов и как это у него не получается.

– Погоди! Пожалуйста! Виктор!

Зимин ускорил шаг. Он подумал, что Кокосову совсем не понравится остаться одному в заброшенной психлечебнице, что он испугается и…

– Постой! – Кокосов вывалился из окна, упал на древнюю брусчатку и ойкнул.

Он попытался подняться на ноги и тут же ойкнул еще громче и свалился.

Зимин уходил. Он приближался к воротам. Он не собирался оглядываться.

– Я ногу растянул! – верещал Кокосов вслед. – Кажется, я порвал связки!

– Поздравляю.

– Я тебя прошу! Не бросай… Ты должен. Ты должен, как ты не можешь этого понять!

– Да ничего я не должен! – крикнул в ответ Зимин. – Ничего! Никому! Не должен!

Кокосов полз за ним на одном колене, как-то боком умудрялся подпрыгивать.

– Должен! Ты сам не понимаешь просто… Ты пойми! Ты обязан сочинять книги!

– Ага! – не оборачиваясь, выкрикнул Зимин. – Сорок раз!

– Если ты не будешь сочинять…

– Мир рухнет! Ну конечно, кто бы сомневался! Развалится! Зодиак перекосится, и на землю осыплется. Земля сойдет со своей орбиты и вообще! Охотно верю.

Зимин упорно шагал прочь. Не оборачиваясь.

– Лара! – крикнул Кокосов вдогонку. – Лара! Я хочу тебе кое-что сказать…

Зимин остановился.

Кокосов умудрился подняться и теперь прыгал за Зиминым на одной ноге.

– Я хочу сказать… То есть спросить… Как ты с ней познакомился? Как? Ответь мне на этот вопрос, и я отстану! Пожалуйста!

Зимин смотрел, как Кокосов приближается. И, конечно же, Кокосов упал снова. Зимин вернулся к нему, крепко взял за шкирку.

– Мы познакомились в поликлинике, – сказал он. – Это было зимой. У меня врос ноготь, и я пришел его вырезать. А она вывихнула мизинец баскетбольным мячом. Мы познакомились в очереди к хирургу. И никакого тебе солипсизма.

– Неправда…

– Ты меня достал, – сказал Зимин. – Ты меня очень достал.

Он встряхнул Кокосова, притянул его к себе.

– Ты меня достал.

Зимин уронил Кокосова на землю. Тот попытался схватить Зимина за ногу, но Зимин вырвался и побежал. Не по узкоколейке, по дороге, которую он приметил еще днем.

Кокосов еще кричал что-то вдогонку, но Зимин не слушал. Было темно, по небу лезли низкие облака, из-за которых иногда выглядывали звезды. Бежать было не очень удобно, старая грейдерная дорога оказалась разбита и размазана, приходилось перепрыгивать через лужи и стараться не падать.

Ночью Зимин никогда еще не бегал, но по дороге бежать оказалось не так уж и сложно, главное стараться не делать слишком большие шаги, чтобы не запнуться. Но упал он всего четыре раза.

Он остановился километра через два, когда понял, что с пути он крепко сбился. Дорога явно спускалась к реке, а Зимин помнил, что ни через какую реку они не переходили. Видимо, во время бега он умудрился свернуть на другую дорогу. Зимин не очень удивился, в темноте можно заблудиться буквально в трех соснах, ну, свернул не туда, бывает. Надо вернуться обратно, вот и все.

Зимин почти повернул, но тут ему ни с того ни с сего захотелось посмотреть на реку. Он любил реки, как и любую текущую воду, и мог смотреть на воду долго, даже на пузыри в аквариуме. Хотя тут дело было не в воде, тут…

Зимин чувствовал, что ему просто необходимо посмотреть на эту реку. По-другому нельзя. Тянет. Как человека, боящегося высоты, всегда тянет выглянуть с балкона. Поэтому Зимин выругался и стал спускаться по дороге.

Он шагал, стараясь не вляпаться в жидкую грязь, и думал о том, что он это неправильно делает. Вместо того чтобы искать обратную дорогу, усугубляет ситуацию. В какой-то глухой местности, изобилующей размытыми дорогами и заброшенными психушками, он отправляется гулять по ночам. Тут ведь и волки наверняка есть.

Мысль о волках не приободрила. Зимин огляделся и пожалел, что не прихватил с собой газовый баллончик. Конечно, от волков им не отобьешься, а вот…

Зимин подумал об оборотнях.

В детстве он очень боялся оборотней. Однажды он видел, как в один из гаражей зашел дядька, а через некоторое время из него выскочил здоровенный черный волк. Потом, конечно, Зимин вырос и в оборотней верить перестал. Но не совсем. То есть он допускал… Короче, в полнолуние старался из дома без особой надобности не выходить. А теперь вот…

Мысли потекли в неприятном направлении, Зимин испугался и разозлился на себя, и назло испугавшемуся себе направился вниз по дороге. Прошедшие дожди подмыли ее по краям, песчаная подложка расселась, и стали видны черные корни деревьев и бревна, похожие на сгнившие кости. Видимо, дорога была проложена поверх древнего бревенчатого тракта, и теперь эти бревна проглядывали сквозь размытую землю. Воображение продолжало раскручиваться с убийственной буйностью, Зимину чудилось, что из-под грунта тянутся руки скелетов, он вспоминал страшные сказки про разбойников, подстерегавших по ночам своих жертв на российских шляхах и закатывающих их под колоса проезжающих. Кроме того, Зимину казалось, что за ним наблюдают. Он даже несколько раз обернулся, но ничего подозрительного не заметил.

Внизу действительно обнаружилась река. Неширокая, но какая-то слишком прямая, вытянутая, как стрела. Как канал. Через реку перекидывался небольшой деревянный мостик, когда-то вполне проезжий, но теперь явно стремившийся к аварийному состоянию. Прежде чем ступить, Зимин проверил его ногой, мостик выдержал.

Он дошел до середины и остановился.

Река, казалось, застыла. Вода стояла высоко, однако Зимин, сколько ни вглядывался, не мог уловить ее движения. Очень хотелось плюнуть, но сделать это Зимин почему-то не осмеливался. Тогда он поступил иначе – отщипнул от перил моста широкую щепку и отпустил вниз.

Щепка коснулась воды и застыла, точно влипла в густую черную патоку. Река была определенно со странностями. Впрочем, может, это из-за встречного течения, кажется, есть такие реки, которые текут только днем, а ночью останавливаются. А есть реки, которые текут в разные стороны, Волхов, вроде бы, а есть реки, в которых водятся чудовища. А то, что по воде не пошли круги, так, может…

Зимин не смог придумать этому объяснения. Поверхностное натяжение, вспомнил он. В этом весь смысл. Или вода слишком густая. Да мало ли…

Он решил проверить, поднял небольшой камень, отпустил в воду. Камень, не булькнув, ушел ко дну, поверхность все-таки взволновалась, на ней показалась яркая точка.

Зимин решил, что это соринка, попала в глаз и теперь вызывает странные эффекты. На всякий случай он задрал голову и увидел непонятное. Небо прямо над его головой немножко треснуло, и из прорехи потек огонь. Жидкий огонь, похожий на тонкую струю расплавленной лавы, только гораздо ярче, как будто кто-то отворил в небе маленькое окошко и теперь лил через него кипящее пылающее масло. Несколько мгновений Зимин одурело наблюдал, как этот кипящий огонь падает прямо на него. Потому что это было красиво. Завораживающее зрелище. Прекрасное.

Зимин понял, что надо спасаться, лишь в самую последнюю секунду.

Он заорал, перепрыгнул через перила моста и ухнул в черную мертвую воду. Она оказалась холодной, настоящий жидкий лед, у Зимина перехватило дыхание, он погрузился и успел определить под ногами глубину и почти сразу почувствовал, как немеют руки и останавливается сердце, и поглядел вверх.

Вода оказалась поразительно, сверхъестественно прозрачна, Зимин увидел надводный мир как через увеличительное стекло – резко и выпукло. Огонь разошелся над мостом на несколько языков, они упали одновременно, затопили мост слепящим пламенем и растеклись вокруг, по окрестностям и по поверхности воды.

Вокруг стало светло и ясно. Зимин опустил голову и увидел, что дна нет, что свет опускается в глубины и теряется в водной толще, что где-то далеко-далеко внизу сверкают острые, похожие на зимние звезды огоньки.

Огонь расплывался по поверхности. Зимин поплыл прочь, но не к берегу, а вдоль русла. Он чувствовал, как растет температура воды, как она из ледяной становится теплой. Воздух в легких заканчивался, Зимин выбрал место, где огня над водой не было, и всплыл.

Он почти немедленно захлебнулся в жгучем воздухе, закашлялся, обернулся.

Мост догорал. Огонь проел в нем дыру посередине, бревна, из которых мост был построен, превратились в раскаленные угли. Мост светился, и в некоторых местах угли испарялись, взлетая обратно в небо.

Горели берега. Мокрые деревья просохли и теперь разгорались с треском. Вода сделалась совсем нестерпимой, почти горячей. Зимин вдруг понял, что еще немного – и он сварится. Плыть в горячей воде было тяжело, к тому же Зимин чувствовал, что еще немного, и вода закипит. Он греб что есть сил, задыхаясь и захлебываясь, от резкого перехода в холод, а затем в тепло, сердце билось, готовое взорваться, Зимин заорал, бешено работая ногами и руками, и вырвался в полосу холодной воды.

Он почти не чувствовал себя от усталости, но упрямо греб к берегу, с трудом перебирая конечностями. Когда до илистого берега оставалось метров пять, судорога скрутила левую ногу, Зимин перепугался и едва не утонул. На берег он выполз с трудом, бухнулся на колени, и его тут же стошнило водой. После этого Зимин свалился на спину и огляделся.

Мост продолжал догорать. Пылали и берега, а под мостом умудрялась гореть даже вода. Небо над пожаром светилось, но не красным, а непонятно белым светом. Зимин протер глаза и первый раз подумал.

О том, что произошло.

Катастрофа ракеты, первое, что пришло в голову Зимину. Не отработали надлежащие ступени, ракета зависла и взорвалась в небе, недогоревшее топливо пролилось на землю и по пути воспламенилось. А тут мост. Вот все и выгорело к чертям. Вполне правдоподобно. И в духе – быть убитым падающей ракетой, один шанс из сорока миллионов, но ведь серебряные кости тоже висеть не умеют.

Затем Зимин подумал про метеорит. Вроде бы он слышал что-то о жидких метеоритах, они падают медленно, выжигая все вокруг. Жидкий метеорит. Один шанс из ста миллионов. Или даже меньше.

Или молния. Конечно, это не очень походило на молнию, но о природе молний почти ничего не известно, так что это вполне могла быть шаровая молния, шанс…

Шансов тоже немного.

– Везет, однако, – прошептал Зимин.

Он попробовал достать телефон, чтобы снять пожар моста на память, и обнаружил, что телефона нет. Видимо, утонул. Или бесноватый Кокосов его хитро вытащил, когда за ногу ухватил. Или вытрясся где. Так или иначе, телефона в кармане не оказалось.

Зимин ругнулся и поднялся на ноги.

Берег был крутой, поросший кустарником, но глинистый и размытый, Зимин попробовал подняться, цепляясь за кусты, но не получилось, глина разъезжалась под ногами, и Зимин падал в грязь. В конце концов ему надоело барахтаться, и он решил выбираться вдоль реки. К своему неприятному удивлению, он обнаружил, что выплыл к противоположному берегу, и чтобы вернуться обратно, Зимину требовалось перебираться обратно.

Он попробовал войти в воду, но она показалась ему неожиданно холодной, Зимин выругался еще громче, после чего отправился вдоль воды. Надо было выбраться на крутояр и вернуться к дороге, все просто.

Берег оказался равномерно высок, Зимин шагал вдоль него, мерз, щелкал зубами и то и дело пытался подняться наверх. И каждый раз не получалось, уцепиться надежно за траву и мокрые кусты не удавалось, Зимин оскальзывался и сползал обратно.

Постепенно горящий мост оставался позади, Зимин оглядывался и видел лишь белое зарево в небе, и темные тени, мечущиеся в нем, похожие на летучих мышей.

Километра через два Зимин наткнулся на поваленную сосну и вскарабкался на берег по ней.

Приречный лес оказался сырой, под ногами чавкало и булькало. Зимин определил направление и двинулся обратно к мосту, но почти сразу воткнулся в густой подлесок и сбился с пути, вокруг него была только мокрая растительность. Зимин замерз еще больше, зубы уже не стучали, зубы колотили друг о друга, Зимин с трудом справлялся с ними и пару раз едва не откусил себе язык. Кроме того, он потерялся. Сосны были высоки и мачтово одинаковы, подлесок густ и желт, и зарево совсем уже не проглядывалось, ориентир исчез, Зимин стал опасаться, что если он не поспешит и не доберется до моста и не вернется в Апраксин Бор, то совсем скоро в лучшем случае заработает воспаление легких, а в худшем и вовсе примеряет деревянную джинсовку от переохлаждения.

Но сориентироваться в мокром лесу не получалось никак, кругом все было одинаковое, Зимин начал впадать в беспокойство. И уже почти в панику. Глупость последних дней спрессовалась в жидкий метеорит, в прыжок с моста, во все это дурацкое приключение, которое обещало перерасти в лесную драму. Зимин вдруг представил заголовки областных газет, ну, когда его найдут, через пару недель то есть.

«В лесу найден труп известного писателя».

«Фантаст Зимин съеден барсуками».

«Летописец Страны Мечты: ушел и не вернулся»