Антидиверсанты Зверев Сергей

1

«СПЕЦСООБЩЕНИЕ

Москва

2-е Управление ГРУ

Макарычеву

5 августа

Строго секретно

Дешифровано в 9-м Управлении: 13.54

От источника «Диксон» получены сведения исключительного значения. По словам одного из руководителей разведывательных служб США, в середине августа на территорию бывшего советского Полигона, расположенного на северо-востоке Украины, будет заброшен диверсионный отряд, целью которого является похищение стратегических материалов СССР (гриф особой секретности). В настоящее время не представляется возможным определить ни точные сроки его появления, ни конкретику оперативной задачи. Обращаю внимание на чрезвычайную ценность искомых материалов или компонентов для нужд Пентагона. Учитывая данное обстоятельство, прошу обеспечить прямой канал связи для непосредственной личной передачи курьеру новых, более подробных сведений, если они поступят в мое распоряжение в течение ближайших дней.

Келлан».

2

Северо-восточная Украина

Бывший Полигон Вооруженных сил СССР

16 августа

13.45

Когда-то очень давно, в прошлом тысячелетии, полковник Калмыков стоял здесь же, у сворота проселочной дороги, где белыми тонкими остями развевался по ветру ковыль, стоял на краю неглубокого оврага и смотрел вниз.

Тогда, как и сейчас, был жаркий август, напоенный пряными запахами чабреца и полыни. Неровными увалами расстилалась впереди успевшая порыжеть под южным горячим солнцем степь. Вдали, там, где небо и земля соединялись в одно неразличимое серо-голубое марево, тогда находился Полигон. Отсюда нельзя было увидеть ни охранных вышек, ни пятиметрового бетонного забора, ни куполообразного, похожего на обсерваторию, здания Центра управления. Но дух этого зловещего места расползался по окрестной территории на сотни квадратных километров, словно незримыми тисками сдавливая степные просторы, окутывая мрачной тенью безысходности села и хутора, поля, засеянные пшеницей, элеваторы, шоссейные дороги, запруды на небольших речках, текущих в узких долинах. Если бы он знал в то время…

Это было еще до Чернобыля, до страшной правды о Семипалатинске. Никто из местных жителей тогда не мог и представить, какая опасность таится совсем рядом от их домов, пытается проникнуть в их жизнь черными отравленными стрелами смерти. Никто не знал об этом тогда, никто не знает об этом и теперь. Поскольку здесь не помогут счетчики Гейгера. Тут бессильны специалисты-химики, физики-ядерщики, биологи. Опасность исходила от приборов, о силе которых по-настоящему были осведомлены всего несколько человек в мире: Главный разработчик, Главный конструктор, Начальник Полигона, Министр обороны и Председатель КГБ. Секретность работ обеспечивалась на особом уровне, а решение об испытаниях санкционировалось высшими должностными лицами государства.

Калмыков, щурясь от яркого солнца, бьющего прямо в глаза, всмотрелся в силуэт хищной птицы, медленно, словно дельтаплан, парящей над выжженными просторами. Похоже, что степной орел. Редкая встреча…

Он повернулся к водителю, чернявому сержанту по фамилии Бобриченко, который беззаботно курил, присев на траву рядом со штабной машиной – потрепанным «уазиком». Догадывается он хоть на микрон о том, куда привез своего командира? Радуется небось. До дембеля всего пара месяцев, отличная погода, завтра обещана увольнительная, значит, можно отправиться к своей зазнобе (Калмыкову было известно, что у парня в поселке такая есть).

– Пора ехать, Анатолий Дмитриевич?

Полковник кивнул, медленно прошел к дверце машины. Зачем он разрешил сержанту подобное панибратство, зачем поощряет неуставное обращение во время этих довольно частых выездов? Конечно, личный водитель начальника штаба – блатная должность. Военнослужащие тут быстро разбалтываются, как плохо прикрученные гайки, и позволяют себе то, о чем обычный солдатик даже и помыслить не может.

Бобриченко забрался за руль, завел мотор, поправил зеркальце заднего вида, осторожно повел машину.

– А говорят, что на Полигоне подземный бункер сохранился. Это правда?

Вот, пожалуйста, еще одно подтверждение! Даже не пытается скрыть своего праздного любопытства.

Но одергивать сержанта не хотелось. В конце концов, пусть лучше узнает информацию от полковника, чем будет кормиться байками. О бывшем Полигоне ходит множество слухов, как среди солдат соседних частей, так и среди младшего офицерского состава. Все они крайне далеки от истины. Правду до сих пор почти никто не знает. Да и сам Калмыков докопался до нее случайно. Почти случайно…

– В настоящее время, Бобриченко, Полигон, как тебе хорошо известно, полностью ликвидирован. Никаких строений и подземных ходов коммуникаций там не сохранилось и сохраниться не могло. Не повторяй досужих измышлений.

Полковник открыл походный, изрядно помятый портфель, достал папку с детальными планами учений, демонстративно углубился в свои штабные бумаги, давая понять, что любые дальнейшие разговоры прекращены.

Это Бобриченко научился отмечать давно, недаром возит Калмыкова уже целый год, успел узнать привычки полковника. Поэтому больше ничего не сказал. Машина уверенно двигалась вперед на средней скорости. Водитель старался ровно вести «уазик» на неровных колеях проселочной дороги и даже не просил разрешения включить радио.

За окном расстилалась все та же выжженная солнцем степь. Странно, что такую большую территорию до сих пор используют не в полную силу. Редкие стада крупного рогатого скота, высоковольтные линии электропередачи, далекие домишки небольших деревень, лесополосы, ощетинившиеся жнивьем поля, где уже убрали пшеницу. Вон задымились вдали трубы ТЭЦ – значит, скоро сворот на шоссе…

«Уазик» зарычал, взбираясь на взгорок рядом с зарослями акации, и вдруг резко остановился, словно врезался в невидимый барьер.

Калмыков не успел сразу ничего понять – так быстро, необратимо и страшно все произошло.

Бобриченко стремительно уронил голову вниз, уткнувшись лбом в приборную панель, откуда на рычаг переключения передач потекли струи крови. А весь салон засыпала крупа разбившегося вдребезги лобового стекла. Тут же правая задняя дверца распахнулась, и на Калмыкова уставились стволы двух автоматов.

– Выходим, полковник! Как можно быстрее! И без глупостей…

3

Северо-восточная Украина

Окрестности Полигона

16 августа

16.30

Иногда бывает трудно распознать, откуда исходит опасность.

Бойцу спецподразделения, имеющему за плечами немалый опыт силовых акций далеко не в дружественных странах, кажется, стыдно допускать промахи. Но всего не предусмотреть никогда.

Митин остановился у угла сарая, прижался к нагретым солнцем бревнам, вслушался. Тишина. Вдалеке – еле различимый шум мотора. Это работает трактор в километре севернее. Шумит листьями нескольких ив легкий ветерок. Вот и все звуки. Неужели померещилось?

Прямо по курсу – проселочная дорога, у самого горизонта уходящая в лес, справа – ветхая изгородь, слева – дряхлый колодец с подгнившими нижними венцами, сзади – стена развалившегося сарая.

Митин пришел с востока, со стороны реки. Конечно, можно было отлежаться до темноты в прибрежных зарослях. Но сейчас еще половина пятого. Какой смысл терять столько времени? Если его предположения верны, отряд может скрыться окончательно и бесповоротно.

Как же хочется курить! Митин сглотнул слюну, облизал пересохшие губы, бесшумно вытянул флягу из бокового кармана камуфляжной куртки, сделал осторожный глоток, ни на секунду не выпуская из виду сектор обзора.

Чутье спеца не может обманывать – рядом кто-то есть. Расстояние – не меньше ста метров, не больше двухсот. Так что сарай исключается. Важно также, что объект неподвижен. Он или сидит в схроне, внимательно отслеживая обстановку, или отдыхает, но при этом не потерял бдительности.

Конечно, второй вариант предпочтительнее. Но гарантий здесь нет и быть не может.

Что делать? Мысленно подбросить вверх монетку? Выпадет орлом – продолжить путь, решкой – вернуться к реке. Трудный выбор.

Митин почувствовал опасность, когда подошел к колодцу. Хотел достать воды, наполнить флягу, она была почти пустой. И именно в тот момент услышал невнятный звук. Но мало того. Еще и ощутил чье-то присутствие. Точнее, присутствие чужого. Возможно, это и враг. Один шанс из ста, что Митин сумел так быстро догнать отряд. Один шанс из двух, что тут окопался их разведчик, прикрывающий пути отхода.

Митин сконцентрировался, стараясь максимально верно оценить характер угрозы. Его увидели? Маловероятно. Ожидают появления в этом месте, чтобы произвести захват? Вряд ли. Тогда что же? Напрашивается простой вывод – кто-то всего лишь контролирует обстановку, опасается сделать неверный шаг и тоже ощущает приближение опасности.

Верно. Правильный ответ – его тоже почуяли. Одновременность реакции говорит о высоком профессионализме. Ведь обычный человек не в состоянии проявлять такие способности. Здесь речь может идти только о спеце с солидным боевым опытом.

Когда-то их учили действовать в одиночку. К примеру, оперативная задача выглядит так. Вражеская территория, группа уничтожена, связь с центром отсутствует, ты – единственный носитель важной секретной информации и должен скрытно покинуть недружелюбные места. Простор для любых действий, включая силовые, неограничен, есть возможность использования любых легенд, подтверждающих инфильтрацию в заданный район. Оружия, продуктов и денег нет (в запасе – только плитка шоколада), общение с местными жителями в любой форме также исключается.

При таких исходных условиях спецназовец должен задействовать скрытые резервы своего организма, пересилить себя, стать зверем, опираться не столько на разум, сколько на инстинкты.

Инструкторы без конца устраивали один и тот же экзамен: помещали испытуемого в изолированный (обычно лесной) район площадью не меньше пяти квадратных километров и заставляли находить скрытых наблюдателей на расстоянии по крайней мере в сто – сто пятьдесят метров. Митин в конце концов научился безошибочно выполнять это упражнение.

Трудно сказать, какие здесь действуют факторы. Скорее всего обостренная специальной тренировкой чувствительность позволяет организму откликаться на чужую ауру, на какие-то биоэнергетические токи другого человека. Очевидно одно – ощутить на расстоянии присутствие постороннего (в замкнутом пространстве это вообще ерунда) вполне реально.

На проселочной дороге показалась едва заметная черная точка. Машина. Только этого не хватало. Но нет – она свернула в сторону. Кажется, грузовик. Едет на соседние поля.

Для чего этот сарай? Вопрос на засыпку. Скорее всего раньше, когда тут в полную силу работало колхозное хозяйство, здесь выпасали в ночном лошадей. Потому и колодец под боком. А в сарае можно кемарить, хранить сено и скрывать коней от непогоды. Разумная мысль…

Прошло уже почти десять минут. Митин не двигался, прижимаясь к теплой стене сарая. Присутствие чужого сейчас определялось не столь отчетливо, но он был убежден, что затаившийся противник по-прежнему находится в стационарной точке. Кстати, при движении объекта чутье может выдать неверный азимут. Ну же, старина, напряги свою интуицию! Точнее, наоборот, отпусти ее на вольный выпас, как колхозного мерина…

Митин сделал два осторожных шага вправо, остановился, продвинулся дальше еще на полметра, опять застыл. Надо что-то делать. Ждать больше невозможно.

Рывком он в один миг достиг края сарая, бесшумно упал в заросли крапивы под сенью огромного лопуха, распростершего в стороны свои гигантские листья, как настоящее дерево.

Пять, десять, двадцать, тридцать секунд. Минута, вторая.

Ни единого звука, ни малейшего проявления чужого присутствия. Неужели все-таки ошибка? Хорош командир группы! Лопух под лопухом. Убивать таких надо.

Словно в ответ на эту мысль прямо над его головой просвистела пуля, колыхнув листья репейника.

4

Швеция

Стокгольм

29 июля

21.25

Сообщение Келлана было подтверждено неожиданным образом, причем в обход агентурной сети. Информация пришла со стороны. Пришла совершенно случайно.

Летом в Стокгольме проходила международная научная конференция по проблемам использования биоресурсов арктических морей. Руководитель российской делегации член-корреспондент Российской академии наук Александр Павлович Борщагин двадцать девятого июля, на торжественном банкете в последний день заседаний, имел удовольствие выслушать крайне странную историю.

Инициатором разговора выступил доктор Юргенсон, крупнейший специалист по фитопланктону, известный своими радикальными выступлениями в шведской прессе, направленными против природоохранной организации Гринпис.

– Эти идиоты, – Юргенсон, выпив даже пару фужеров коньяка, краснел как рак и приобретал дар красноречия, которого в обычном состоянии был начисто лишен, – эти идиоты даже не понимают, с чем пытаются бороться! Сражаться с техногенной цивилизацией не только глупо, но и преступно. Ладно, когда надо умерить аппетиты нескольких транснациональных корпораций, озабоченных идеей свести на нет тропические леса, тут я еще готов даже поаплодировать этим парням, но защищать Мировой океан! Да мы даже не используем его на пять процентов. На пять, вы понимаете, Александр? Морские экосистемы – самые устойчивые из всех, какие я только знаю. Это все равно что защищать космос от незапланированного проникновения летательных аппаратов!

– А аварии нефтяных танкеров? – осторожно спросил немецкий ихтиолог Клаус Циммерман, третий участник беседы (они отгородились от шумных речей у небольшого столика в углу ресторана). – Я думаю, что эти катастрофы могут вызывать закономерное беспокойство. Так же, как и нарушение некоторыми странами квот по рыбному промыслу.

Разговор шел по-английски, которым и швед, и немец владели в совершенстве, а Борщагин мог похвалить себя только за то, что хорошо понимает смысл изреченного, но сам говорит, запинаясь, используя примитивные речевые обороты, словно скопированные из учебника. Поэтому он предпочитал помалкивать и вступать в дискуссию только в самом крайнем случае.

– Проблема нефти, – Юргенсон резко взмахнул рукой («The oil problem – звучит идиотски, англичанин так бы не сказал», – подумал Борщагин), – до такой степени политизирована, что дальше, как говорится, идти некуда! Да, аварии наносят временный локальный ущерб. Но локальный, Клаус! Хотя бы один из этих мастеров лить словесную грязь, которая пострашнее нефти, удосужился бы пару раз произвести точные замеры на месте катастрофы спустя несколько лет. Была бы полная чистота. Полная! Экосистемы умеют мгновенно залечивать раны. Тем более морские.

– А морские течения? Естественная седиментация? Наконец, трофические цепи? Какие-то компоненты унесены на сотни миль, что-то в процессе осадконакопления оказалось на дне, а что-то, извините, потребили любители океанских деликатесов. – Циммерман кивнул на остатки блюда из филе трески, которое лежало на тарелке прямо перед неугомонным шведом.

– Удар ниже пояса, – Юргенсон энергично закурил трубку, одаряя собеседников ароматом прекрасного табака, – а если употреблять точные выражения, самая настоящая провокация. Вы используете методы этих прохвостов! Доказать ничего нельзя! Ничего! Одни слова…

Он глубоко затянулся и вдруг отложил дымящуюся трубку в сторону, как-то помрачнел.

– Правда, уважаемые коллеги, я недавно узнал некоторые шокирующие факты. Если эти данные соответствуют действительности, настоящая опасность крадется совсем из другого угла…

– Наверное, Гринпис хочет взорвать атолл Муроруа, чтобы обвинить во всем бывшего президента Франции, – ехидно заметил Циммерман, но Юргенсон никак не ответил на саркастическую реплику.

Он целую минуту сидел молча, потирая свои широкие грубые руки рыбака, потом опять взял трубку, которая уже успела потухнуть.

– Вместе со мной в университете учился один американец. По происхождению – швед, мать до сих пор живет в Мальмё. Собирался заниматься экологией кальмаров, даже подавал неплохие надежды. Но потом неожиданно бросил науку и ушел, куда бы вы думали? В разведшколу. Естественно, находящуюся под контролем США. Я, конечно, об этом не знал, так же, как и все наши однокурсники. Но вот недавно парень случайно мне встретился в Стокгольме. Мы с ним посидели, поговорили, выпили «Абсолют», вспомнили юность. Оказывается, его только что уволили из секретной службы (он мне не сказал, из какой). О работе там он помалкивал. Общий треп про жизнь. Деньги, женщины, дети. Потом он нализался, как финн («Не любят шведы своего бывшего вассала», – подумал Борщагин) и стал меня пытать про науку. Что да как. И вот вдруг…

Юргенсон прервался, закурил потухшую трубку и внимательно посмотрел сначала на Циммермана, потом на члена-корреспондента РАН, словно пытался определить степень их открытости.

– Если бы я вам не доверял, коллеги, то говорить ничего бы не стал. Информация эта даже не секретная, а, знаете, из той категории, что именуется «extraordinary». Все дело в собеседнике. При обычных условиях у меня отсутствовали бы основания поверить («Казенный американизм», – машинально подумал Борщагин про строение фразы, всерьез заинтересованный рассказом). Но Клайв! Трудно найти человека, более далекого от розыгрыша и выдумки!

– Олаф, вы нагнетаете в нашем тесном кругу нездоровую атмосферу сенсации, – улыбнулся Циммерман. – Пора бы уже пояснить, в чем суть вопроса.

Юргенсон выпрямился, опять церемонно отложил трубку в сторону и взглянул на Борщагина:

– Вы, Александр, должны были об этом слышать. В последнее время ваши русские коллеги много писали о лженаучной теории торсионных полей.

Член-корреспондент РАН улыбнулся. Как раз перед выездом на конференцию он прочитал разгромную статью академика Гинзбурга, посвященную разоблачению этой новой современной «лысенковщины». Не вдаваясь в суть проблемы, благо она была чрезвычайно далека от животрепещущего вопроса поддержания биоразнообразия морских экосистем в западной части Северного Ледовитого океана (именно такой теме был посвящен стокгольмский доклад Борщагина), Александр Павлович мог уверенно констатировать: торсионные поля – очевидная выдумка шарлатанов от науки. Вкратце, очень аккуратными английскими фразами, в которых преобладали безличные обороты, он постарался донести эту мысль до обоих участников беседы.

– По-моему, однозначная ересь, – кивнул Циммерман. – У вас другая точка зрения, Олаф?

– Была такая же, – швед потер свои ручищи и поочередно взглянул на коллег, – до тех пор, пока я не услышал Клайва. Называется это у них особым термином, но ведь дело, как вы прекрасно понимаете, совсем не в названии. Я не разбираюсь на достаточном уровне в вопросах современной физики, но кое-что читал. И убежден, что неизвестное или толком не изученное по тем или иным причинам излучение, формирующее особый тип поля, вполне может существовать.

– А при чем здесь морские экосистемы? – Скептически настроенный немец не мог сдержать пренебрежительной усмешки.

– При том, уважаемые коллеги, – Юргенсон наклонился вперед и произнес, заговорщицки понизив голос, – что в России и Америке давно созданы приборы, основанные на принципе действия торсионного излучения, способные лишать нормальных процессов жизнедеятельности все биологические объекты в радиусе нескольких десятков, а то и сотен километров. Американцы избрали в качестве полигона морскую акваторию в Атлантическом океане, где и работал Клайв. А вот про русских точно ничего не известно. Но их достижения, как утверждал мой приятель, куда более значительны. И самое важное, – Юргенсон перешел на шепот, едва слышный его собеседникам, – Клайв уверял меня в том, что американцы хотят найти в России эти разработки…

5

Северо-восточная Украина

Полигон

16 августа

15.35

Полковник Калмыков очнулся в полной темноте. Первая мысль (и нельзя сказать, что она была в данных обстоятельствах совершенно бредовой) закономерно убеждала в том, что с земной жизнью отныне покончено и можно поздравить себя с перемещением на тот свет. Точнее, на ту тьму…

Он потерял сознание через пять минут после того, как четыре человека, одетые в камуфляж, включающий и глухие колпаки для лица, атрибут знаменитых спецназовских «наездов», которые получили ироничное название «маски-шоу», заставили его забраться на заднее сиденье неприметных серых «Жигулей». Как только машина тронулась с места, полковник получил ощутимый удар в висок, после которого и потерял способность внятно воспринимать происходящее.

Вероятно, его вырубили профессиональным приемом. Это очевидно хотя бы потому, что он находился не в полной «отключке» и некоторое время слабо фиксировал окружающую действительность, хотя и не мог сказать в точности ничего про маршрут движения.

Видимо, где-то через час после нападения машина остановилась, и дальнейшего Калмыков уже не помнил. Сколько он уже находится здесь? Несколько часов? Несколько суток? И, главное, кто эти люди?

Нападение совершено грамотно. Работала, безусловно, какая-то специальная команда. Это, само собой, не бандиты с большой дороги. Да и для чего гангстерам нужен полковник? Выкуп предложить его семье, вытребовать скромную полковничью зарплату? Ответ очевиден – похитителям требуется иное. Информация, которой обладает Калмыков. Но и тут полная неясность.

В последнее время он не имел практически никакого отношения к таким материалам, которые хоть в какой-то мере можно отнести к разряду секретных. Обычная штабная работа, армейская рутина. Самые важные сведения содержались в потертом портфеле, ныне оказавшемся в руках нападавших. Но, как говорит в таких случаях двадцатилетняя дочка Калмыкова: «Это не супер, папа!» Кому нужны данные о планируемых через месяц учениях? О них даже в киевской армейской газете писали. Чушь несусветная! Для этого, кстати, полковник и приехал на территорию бывшего Полигона. Здесь очень удобно разместить замаскированный штабной пункт, откуда можно вести контроль за действиями подразделений.

Он вспомнил, о чем размышлял, сидя на краю проселочной дороги. И вдруг вздрогнул. Нехорошая мысль светящимся метеором пролетела по его сознанию. Полигон…

Калмыков являлся одним из немногих людей, кто получил закрытую информацию о производимых здесь в прежние годы испытаниях. А вдруг необходимы как раз эти материалы? Только кому? Кому и для чего?

Полковник пошевелился, приподнялся на локтях, ощутив при первом движении, как пульсирующей болевой точкой отозвалась правая часть головы. Судя по всему, он находился в каком-то подземном бункере. Пол холодный, каменный. Калмыков кашлянул. Любые звуки распространялись здесь с относительной гулкостью. Значит, помещение не очень большое. Наверное, его площадь примерно соответствует размерам столовой в родной войсковой части.

Калмыков встал, сделал несколько шагов наугад. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать…

Стоп! Он уперся рукой, которую, как слепец, протянул вперед, в шероховатую преграду. Тяжело присел на пол, нащупал пальцами какую-то ветошь, оперся спиной о стену. Да, никогда полковник не попадал в подобные переделки. А в сходных условиях находился только в курсантской юности, когда сидел за самоволку на гауптвахте военного училища.

А ведь вот в чем может быть дело! Он когда-то участвовал в работах по обустройству нижних ярусов подземных сооружений около Центра управления Полигона. И знал лучше многих схему расположения коллекторов. Господи, неужели его привезли туда? Но зачем?!!

О секретных разработках на Полигоне Калмыков не имел никаких сведений. И получил информацию об этом всего три года назад, во время своей короткой командировки в Москву в составе группы военных экспертов. Он представлял украинскую державу, поэтому не мог даже предполагать, что старый друг, Игорь Стеклов, ныне занимающий ответственную должность в одном из российских секретных ведомств, с которым они пересеклись совершенно случайно, узнав, что полковник проходит службу в этом районе, вдруг спросит:

– А ты был на Полигоне?

– Где?

– Да не парься, Толик. – Стеклов улыбнулся. – Сам понимаешь, о чем я. У нас есть свои источники. Ты же там когда-то работал…

Калмыков внимательно посмотрел на постаревшее заматеревшее лицо приятеля. Они давно не виделись, а люди с годами сильно меняются. Кем сейчас стал Игорь?

– Работал двадцать лет назад. Потом не был ни разу, – солгал полковник. Неужели Стеклову известно, что он и в последнее время приезжал на Полигон, спускался в разрушенные бункеры, два раза организовывал на этой территории командно-штабные учения?

– Вот что, Толя, я из тебя клещами сведения не вытягиваю. Ведь это по сути раскрытие военной тайны представителю чужой страны, – усмехнулся Стеклов.

Старый друг, мало что по званию был существенно старше Калмыкова, так еще принадлежал к элите другой державы. Сам полковник плевать хотел с высокой колокольни на все эти межгосударственные дрязги, но интерес к такой теме его поразил.

– Игорь, а зачем тебе это?

– Видишь ли, старик… – Стеклов замялся, прошелся по своему большому кабинету, почесал затылок. – Как бы тебе это попроще обрисовать? В общем, скрывать от тебя ничего не стану. В конце концов, мы с тобой из одного котла щи хлебали. Нам очень нужны сведения о современном состоянии дел на Полигоне. Ну так вот…

Он остановился у окна, сложив руки за спиной, потом резко развернулся, поднял рюмку с дорогим коньяком (в честь встречи генерал распаковал особые запасы спиртного) и сказал:

– За тебя, Толик!

Калмыков тоже выпил, закусил ломтиком лимона.

– Я понимаю, конечно, что выпытываю сейчас закрытую информацию, но по-другому никак не получится. Нам позарез требуются данные о том, что там делается.

– Но я же ничего не знаю…

– Не прибедняйся, Толик. Ты можешь сказать мне хотя бы одно – недавно там кто-нибудь из ваших себя проявлял?

Калмыков колебался. Разве можно рассказывать о том, что ему известно? Друг-то друг, но вообще это попахивает изменой воинской присяге.

– Наша часть к Полигону никакого отношения не имеет. Да, находимся рядом, в тридцати километрах, но больше нас ничего не связывает.

Стеклов долго бродил по кабинету, не говоря ни слова, как волк в вольере зоопарка. Потом неожиданно резко развернулся и сел за стол напротив полковника:

– Послушай, Толя… Я тебе сейчас кое-что расскажу. Но поклянись, что ты никому, ни единому человеку, об этом не заикнешься. Дело тут такое…

Калмыков иронически взглянул на Стеклова:

– Ты же меня знаешь. Тем паче что мы теперь – почти что стратегические противники.

– Деталей я, само собой, не ведаю. В советское время подобная информация доводилась только до уровня министра обороны. Но известно мне следующее… Во времена Брежнева на этом самом Полигоне, помимо официальных, санкционированных командованием испытаний обычных видов вооружения, проводились совершенно секретные эксперименты с неизвестным типом физического излучения.

Полковник не мог оставить саркастического тона: