Приговор приведен в исполнение Зверев Сергей

– Не корчь из себя поэта. Ты мастак привязывать людей к себе. Загонять в угол и надевать хомут. Мне противно обсуждать твои паршивые комбинации!

Ольга Григорьевна порывисто встала. Взяла со столика серебряное ведерко с колотым льдом, в котором охлаждалась бутылка шампанского, и хрустальный фужер на тонкой ножке. Пошатываясь, она направилась к двери.

– Ты куда? – Бодровский встревоженно окликнул жену.

– Подышать воздухом.

Повысив голос, Платон Петрович приказал:

– Вернись!

– Ну уж дышать я буду без твоего разрешения! – фыркнула Ольга Григорьевна, занося ногу над ступенькой лесенки.

Препятствовать он не стал. Оставшись один, Бодровский взглянул на циферблат массивного золотого «Ролекса», булыжником болтавшегося на запястье руки.

До начала срежиссированного спектакля оставался час. Через шестьдесят минут к борту «Свордфиш» должна пришвартоваться лодка с крутыми парнями – главными артистами инсценированного ограбления. Анатолий завербовал двух оглоедов, которых в Италии принято называть людьми из-под темной звезды. Мордоворотов, протиравших штаны в третьесортных барах, не предупредили о реальных шансах потерять парочку зубов или сменить стойку бара на послехирургическую кровать с растяжками. Двум местным барыгам с синими, словно перезревшие баклажаны, рожами предложили сыграть роль грабителей, пообещав за достоверность исполнения отвалить солидный куш.

Платон Петрович, сочинитель этой бездарной пьесы, еще раз хотел прощупать Святого, испытать быстроту реакции, увидеть парализующее прикосновение пальцев.

Барыги получили расплывчатые инструкции, переданные телохранителем Бодровского на дикой смеси итальянского и английского языков с добавлением русского мата. Инструкции состояли из трех пунктов: первое – в оговоренное время подняться на яхту, второе – пошуметь, не причиняя никому вреда, третье – свалить, ничего не прихватив с собой. Расчет на берегу.

– Нихт полицай[3], – твердил Анатолий, для убедительности почему-то перейдя на немецкий.

Артисты-любители кивали небритыми физиономиями, похлопывали заказчика по плечам, заплетающимися голосами уточняли день и время, дублируя сказанное на пальцах, и возвращались к волнующей теме:

– Нихт полицай?!

Бычевший от тупости итальянцев охранник орал, распугивая посетителей бара:

– Блин! Да не будет ментов! Не будет…

Постановщик спектакля, господин Бодровский, не учел всех желающих блеснуть способностями на палубе «Свордфиш». Хитрец перехитрил себя…

Довольный ловко обтяпанным поручением шефа, Анатолий покинул бар, поставив завербованным ханыгам за свой счет трехлитровую бутыль вина. Они договорились встретиться около полуночи на заброшенном пирсе.

Не успели компаньоны телохранителя откупорить пробку, как за столик подсел звероподобный верзила и поманил синеносого пропойцу согнутым пальцем. Тот покорно придвинулся вместе со стулом.

Энвера, предводителя банды албанцев, успевшей прославиться своими проделками, знали во всех третьеразрядных кабаках городка. Бежавшие из нищей, опустошенной войной и мятежами страны, албанцы, оказавшись за границей, сбивались в стаи, занимавшиеся преступным промыслом, или нищенствовали. О проделках парней из банды Энвера на побережье говорили часто, но полиции никак не удавалось прищемить хвост звероподобному ублюдку, распугивающему своим видом туристов.

У албанца имелся вид на жительство, а на месте преступления Энвера застать никогда не удавалось. Внедрить же осведомителей в замкнутую среду албанской общины было невозможно. Соплеменников они не выдавали. Редких предателей быстро вычисляли и карали со средневековой жестокостью, насыпая в выпотрошенную брюшную полость сексота песок или груды камней.

Лапа албанца, имевшего репутацию похуже, чем у людоеда, скользнула вниз и сжала мошонку ханыги.

– Бамбино, я приготовлю омлет из сырых яиц… твоих яиц, бамбино, если ты не скажешь, чего хотел русский!

Второй знакомец Анатолия, смекалистый малый, ощутив кожей холодную сталь ножа в районе своей печенки, быстро выложил условия предложенного контракта.

Слежку за пожилой четой Энвер установил давно, выделив этих не считающих денег русских из общей массы туристов. Средний по европейским меркам курорт на адриатическом побережье Италии редко посещали богачи такого класса. Вычислить их не представляло особого труда, и в конце концов у Энвера созрел план нанести визит на яхту. Дело в долгий ящик албанцы откладывать не стали.

Сведения, полученные от пьянчужки, несколько смутили главаря албанцев своей невразумительной причудливостью. Но, рассудив, что у богатых свои причуды и инсценировка нападения нужна, чтобы развеять скуку и пощекотать нервы супруге, Энвер постановил подняться сегодняшним вечером на борт яхты. Расклад выпадал удачный. Карта сама шла в руки, и партия казалась беспроигрышной.

Несостоявшихся артистов албанцы вывели на задворки, оглушили, ударив по затылкам кожаным мешочком, наполненным мелким песком, и запаковали в мусорные контейнеры отдыхать до утра. Затем Энвер дождался шустрого пацанчика, приставленного неотступно следить за телохранителем русского миллионера. Замызганный подросток доложил главарю банды, что русский играет в пляжный волейбол с девками.

– Не позже одиннадцати поднимаемся на яхту! – распорядился Энвер, уверенный в успехе операции. – Телохранителя вырубим на пристани, когда он придет итальяшек к шефу на представление отправлять.

Приложившись к прихваченной из бара бутылке, вожак стаи выпил за успех предстоящего налета, поделившись вином с небритыми сообщниками.

До начала операции оставалось не так уж много времени.

К яхте налетчики подошли тихо, на веслах, с соблюдением всех мер предосторожности. Бесшумно поднялись на борт в иссиня-густых сумерках наступающей южной ночи. Палуба, сработанная из дорогих пород дерева, приглушила их шаги.

Святой находился в машинном отделении. Хозяин судна попросил его осмотреть дизель – механическое сердце двухмачтовой красавицы. Особой нужды в этой процедуре не было. Двигатель, собранный на заводах «Мерседеса», работал как часы, обеспечивая яхте крейсерскую скорость до тридцати узлов, и был уже опробован в деле.

Святой любил возиться с моторами, вдыхать запах масла и дизтоплива, разбираться в головоломках технических решений, придуманных конструкторами. Он с охотой откликнулся на предложение владельца судна и уединился в машинном отделении, пообещав подняться к ужину в каюту.

Шорох швартуемого у борта яхты резинового понтона Святой, занятый разглядыванием форсунки мерседесовского движка, не расслышал.

Ольга Григорьевна, очарованная безмятежностью теплой адриатической ночи, созерцала прибрежный пейзаж и россыпь огоньков города, бегущих от пирсов порта в долину и дальше по склонам холмов. Отпивая из высокого фужера маленькими глотками охлажденное шампанское, она смотрела на фиолетовую линию предгорий, мигающий огонек маяка, похожий на глаз циклопа, горящий во тьме. Один из визитеров неосторожно зацепился за бухту троса, лежавшего у правого угла рубки управления, и не удержался, чтобы не чертыхнуться. Обернувшись на шорох, женщина вскрикнула и выронила бокал. Этим ее активные действия завершились. Вернее, ей не позволили больше ничего предпринять.

Энвер, с голым торсом, покрытым густой растительностью и похожим на овечью шкуру, промчался по палубе, перепрыгивая через препятствия. Молча он с размаху ударил остолбеневшую женщину сжатым кулаком в переносицу. Та, упав навзничь, спазматически захрипела, забулькала, выталкивая изо рта кровь, то ли призывая на помощь, то ли умоляя о пощаде.

Невесть откуда взявшиеся облака заслонили луну. Яхта «Свордфиш», стоявшая на якоре в отдаленном секторе залива, стала невидимой для рыбаков, выходивших из порта на ночной промысел, для любителей ночных прогулок по пляжу, для патрульных машин полиции, стерегущих покой жителей и туристов, навестивших этот райский уголок Адриатики.

Возня на палубе, крики женщины, резкие команды главаря, не посчитавшего нужным более скрывать свое присутствие на борту судна, заставили Святого спешно покинуть машинное отделение. По узкому трапу он поднялся к остававшемуся открытым люку. Задержался на секунду, пытаясь сориентироваться в обстановке. Как опытный шахматист с полувзгляда оценивает расположение фигур на шахматной доске, так и Святой, ставя ногу на последнюю ступеньку трапа, уже знал свой первый ход – залог беспроигрышной партии.

Троица, бестолково галдя, шныряла по яхте, не ожидая, по-видимому, дальнейшего сопротивления. К списку жертв албанцев присоединился владелец яхты, лежавший лицом вниз у входа в каюту. Его тело наполовину находилось за дверью, волосы на макушке потеряли благородную седину, сбившись в липкий комок. Казалось, какой-то злой шутник положил ему на голову медузу, растекшуюся от уха до уха. Вот только медуза имела неестественный темно-малиновый окрас.

Низкорослый албанец, одетый в растянутые трикотажные шорты и такую же безразмерную майку с надписью на английском: «Я люблю Майами», пререкался со своим главарем. Он отчаянно размахивал руками, тыча носком ноги в распростертое тело русского бизнесмена. Верзила внимал словам коротышки с угрюмой сосредоточенностью и изредка оборачивался, бросая взгляд на рыдающую женщину.

Она, не отойдя от удара, повторяла как заведенная:

– Мальчики, возьмите что хотите и оставьте нас. Мальчики…

Ольга Григорьевна говорила по-русски, не отдавая себе отчета, что ее не понимают. С таким же успехом она могла умолять стаю хищников, распаленных запахом крови.

Ближе всех к трюму машинного отделения стоял довольно плотный субъект с кокетливой косичкой на затылке. Эта косица придавала ему вид заправского пирата, а скруток цепочек, обвивавших шею, только усиливал сходство.

Типчик, беспечно почесывая живот, брел по палубе и иногда восхищенно цокал языком. Шикарная яхта произвела на него впечатление. Задрав голову, он обозревал паутину снастей, когда Святой, вынырнув из укрытия, бросился в атаку.

Резким выпадом правой руки Святой проверил на прочность солнечное сплетение парня с косичкой. Тот не успел среагировать и защитить уязвимое место. Выпучив глаза, на подгибающихся ногах он, подчиняясь инстинкту самосохранения, сделал пару шагов к приятелям, уже мчавшимся ему на подмогу.

Бриз, веющий со стороны открытого моря, разогнал тучи, обнажив яркий, словно начищенный медный таз, диск луны. При зыбком свете картина происшедшего на палубе стала отчетливее. Обманчивые тени исчезли. Следы побоев на лице женщины стали яснее, точно невидимая рука стерла с него темный грим.

Поймав уползающего бандита за косичку, Святой крикнул:

– Ольга Григорьевна, как вы?!

Вместо ответа, которого Святой и не ждал, он услышал по-бабьи пронзительное причитание:

– Мальчики, возьмите что хотите…

Расстояние между Святым и двумя бандитами сократилось до опасного минимума, а он продолжал держать за волосы задыхающегося албанца, словно не зная, что с ним делать, – отпустить на волю зализывать раны или добить, чтобы не путался под ногами.

Длинноволосый сам выбрал свою участь. Вытянув шею до хруста позвонков, он повернул голову и впился зубами в бедро Святого. Непроизвольно вскрикнув, тот двинул не в меру ретивого парня согнутым локтем по затылку, а затем приподнял незваного гостя за косичку, встряхнул, точно мешок с мукой, повернул лицом к себе и ударом в подбородок отправил в короткий, но впечатляющий полет.

Двое налетчиков притормозили, ошеломленные феерическим зрелищем. Их длинноволосый приятель, описав неправильную параболу, перелетел через поручни и спланировал в воды залива. Столб брызг просигнализировал о не слишком удачном приводнении. Вслед за этим последовало звуковое сопровождение – надсадный рев, напоминающий сирену входящего в порт танкера.

Вырванная с корнем косичка осталась в руке Святого. Словно извиняясь за собственную жестокость, он сделал примиряющий жест, как бы предлагая непрошеным визитерам остановиться и уладить дело с миром.

Албанцы не были настроены использовать подаренный шанс. Выдвинувшийся вперед коротышка, изрыгая ругательства, жонглировал тесаком внушительных размеров. Обоюдоострое лезвие со следами то ли ржавчины, то ли запекшейся крови выглядело устрашающе. Зазубренное лезвие больше походило на изощренное устройство для пыток, чем на инструмент для поножовщины. Коротышка, замахиваясь тесаком над головой, продолжал наступать, оттесняя Святого.

Бриз вновь усилился, заставляя снасти звенеть. Поднявшиеся волны ударялись о борта яхты с легким стуком, точно тысячи деревянных молоточков исполняли на алюминиевых листах корпуса монотонную мелодию. Палуба подрагивала.

– Дмитрий! Ради бога, осторожнее!.. – срывающимся голосом закричала женщина. – Дмитрий, не связывайся с этим зверьем…

Святой не обращал внимания на стенания хозяйки «Свордфиш». Азарт борьбы, давно не посещавший его, захватил его с головой. Он отслеживал каждое движение коротышки, не упуская из виду и главаря. Последний беспокоил Святого гораздо больше. В повадках, расчетливо-скупых телодвижениях верзилы сквозила первобытная сила охотника, привыкшего загонять жертву до конца. Он передвигался мелкими шажками, словно танцуя. Мышцы на теле албанца подрагивали, но лицо сохраняло бесстрастное выражение самоуверенного игрока, не сомневающегося в победе.

Коротышка представлял полную противоположность. Он напоминал ртутный шарик, облаченный в майку и шорты. Дергаясь всеми частями тела, низкорослый бандит умудрялся еще и делать непристойные жесты, сулящие противнику массу сексуальных переживаний не слишком приятного характера. Не забывал он и размахивать своим древним тесаком, но с атакой медлил.

Между тем громила с голым торсом чуть поотстал от напарника. Дистанция между ними увеличивалась, но коротышка этого не замечал. Лезвие тесака плясало уже у лица Святого. Сквозь зубы он буркнул:

– Бог ты мой, из какого музея, парень, ты стащил такой раритет? С этакой штуковиной надо уметь обращаться!

Еще на половине фразы Святой швырнул пучок волос, остававшийся в руке, прямо в глаза коротышке. Опешивший албанец принялся тереть запорошенные глаза, продолжая по инерции двигаться вперед. Святой, вильнув влево, очутился у бока коротышки. Не теряя драгоценного времени, он провел серию ударов. Хруст ломающихся ребер слился с воплем осатаневшего от боли албанца. Выронив тесак, он закружился волчком, стараясь уйти из-под града ударов.

– Энвер… Энвер! – заорал он в паническом испуге.

Но тот по-рачьи пятился назад. Потерявший в мгновение ока двоих сподвижников – Святой потратил на подобающий прием непрошеных гостей две-три минуты, – здоровяк, похожий на шерстистого носорога, избрал более осмотрительную тактику. Уж слишком грозен был противник, нежданно-негаданно вынырнувший из трюма. Сгруппировавшись, Энвер приготовился обороняться. Выставив руку с американским армейским ножом, он с шумом втягивал ноздрями воздух и, не размениваясь на ругательства, готовился к главному моменту схватки, от которого зависела его свобода или даже жизнь. Подобравшись, как рысь перед прыжком, албанец отходил к носу судна, загоняя сам себя в угол. Определенно – профессионалом мастерской поножовщины Энвер не был.

Точный удар прямой ладонью по шее нейтрализовал коротышку. Расставшись с сознанием, он рухнул на палубу, угодив лбом в стойку ограждения, отчего его голова дернулась, словно теннисный мячик при подаче. Схватка проходила под аккомпанемент оглушительных воплей бандита, выброшенного за борт. Он вскидывал к небу руки в поисках несуществующей опоры, захлебывался, погружаясь в воду, а вынырнув, вновь принимался что-то орать на непонятном наречии. На четверть оскальпированный, он был неважным пловцом. Только испуг, заставлявший его конечности взбивать воду со скоростью винтов моторной лодки, позволял парню кое-как удерживаться на поверхности. Но такой прыти, замешанной на страхе утонуть, надолго хватить не могло.

«Минуту, от силы две продержится», – оценил его шансы Святой, переступая через распростертое на палубе яхты тело коротышки.

Энвер отступал к носовой части судна. Покрытый порослью черной шерсти от пупка до горла, албанец смахивал на плюшевого медведя, которому по ошибке приделали на фабрике игрушек голову человека. Из троицы, поднявшейся на борт яхты, не спрашивая разрешения хозяев, этот был, пожалуй, самым крепким орешком для Святого.

Слегка пританцовывая на полусогнутых ногах, верзила продолжал пятиться. Стальное жало ножа тускло отсвечивало в его руках, отражая свет звезд, зажегшихся над заливом.

От албанца остро пахло потом. Даже бриз не мог развеять удушливой терпкой волны, распространяющейся по яхте. Святой знал этот запах страха, когда каждая пора на теле человека начинает сочиться влагой. Шерсть на животе и груди Энвера будто покрылась слизью, потеряв свою курчавость. Святой знал и другое: страх – самый мощный допинг, способный толкнуть противника на любое безрассудство.

Оглянувшись, албанец убедился, что отступать дальше некуда. Пространство палубы конусообразно сжималось. Издав нечто наподобие боевого клича, Энвер сделал ложный выпад. Лезвие ножа сверкнуло у предплечья Святого, и тут же он получил удар по голени ноги. Расчетливый бандит намеревался сбить с ног противника, чтобы воткнуть нож в незащищенный затылок или спину.

Акция не удалась. Святой увернулся, проведя ответный, парирующий удар пяткой по селезенке громилы. Скрипнув зубами от острой боли, бандит чуть изогнул туловище. Воспользовавшись этим мгновением, Святой перехватил кисть руки албанца, сжимающую нож, и переломил ее в запястье.

Оружие выпало из рук Энвера и вонзилось в дерево палубы. Остальное было делом техники. Пройдясь по болевым узлам, которыми природа щедро наделила несовершенное человеческое тело, Святой швырнул обмякшего верзилу на палубу. Тот проскользил по безупречно ровным доскам и очутился у передней стены рубки управления. Натужно кряхтя, сплевывая густые комки крови, он, впиваясь ногтями в поверхность стены, поднялся и, пошатываясь, обернулся, ища глазами обидчика. Его взгляд, маловыразительный, с остатками угасающего сознания, тем не менее удивил Святого. Обычно после такой трепки нормальный человек перестает трепыхаться, переходя в разряд временно недееспособных. Албанец же растопыривал руки и что-то ожесточенно мычал.

Подойдя к нему, Святой, еще не остывший после происшедшего, укоризненно покачал головой:

– Неуемный ты какой-то! Расслабься, приятель.

Легко хлопнув его по шее, он заставил верзилу опуститься на колени, а затем подхватил его под мышки, подтянул к ребру рубки и приложил со всего размаху физиономией.

На яхте восстановилась тишина.

Святой неторопливо прошелся вдоль борта, снял спасательный круг, закрепил линь узлом и точным броском послал круг теряющему силы албанцу. Вытащив бедолагу из воды, учинил короткий допрос, взбадривая сизого от страха и боли парня подзатыльниками. После каждой затрещины тот отхаркивался коктейлем из слюны и морской воды, затирая следы ладонью. Ответы опережали вопросы. Албанец сносно владел итальянским и выложил все, как на исповеди.

Выслушав, Святой потрепал этого без пяти минут утопленника по щеке:

– Паршиво агентура работает! Увольнять таких халтурщиков надо. Увольнять без выходного пособия! Так и передай шефу!

Длинноволосый, с дрожащим подбородком, блестящим от вязкой слюны, двумя ручейками стекавшей из уголков рта, покорно кивал головой. Пальцы Святого мягко прикоснулись к впадине, расположенной ниже уха албанца. Зрачки его глаз закатились куда-то под веки, а дыхание на секунду пресеклось, чтобы потом стать ритмичным и спокойным. Святой придержал безвольно откинувшуюся голову налетчика. Оттащив умиротворенно посапывающего парня к приятелям, он с аккуратностью педанта сложил тела в рядок. Убедившись, что сознание к ним вернется не скоро, Святой спешно пересек корму и подошел к рубке управления.

– Как вы, Платон Петрович? – участливо спросил он уже поднявшегося Бодровского.

Владелец яхты сидел, прислонившись к дверному косяку. С видимым усилием от стер с лица гримасу боли.

– Терпимо, – ответил он, массируя ладонями виски.

– Пришвартуемся к причалу через пять минут. Я свяжусь по рации с берегом. Вызову врачей и карабинеров.

Жена владельца яхты одобрительно моргнула веками с почти бесцветными рыжеватыми ресницами. Давясь слезами, она бестолково суетилась около мужа, то размазывая ладонью кровь по его лбу, то поправляя оторванный рукав тенниски. При этом женщина по-деревенски жалобно причитала и была похожа на сельскую плакальщицу, приглашенную на поминки. Ольга Григорьевна Бодровская сейчас ничем не напоминала супругу человека, входившего в первую сотню богатейших людей России. Содрогаясь изможденным диетами, занятиями в фитнес-клубах и болезнями телом, она прижималась к постанывающему мужу.

– Не вызывай полицию. Встреча с карабинерами не принесет тебе радости. – Платон Петрович Бодровский отстранил жену, чтобы лучше видеть Святого.

Тот равнодушно пожал плечами:

– Никаких проблем. Я в ладах с местным законом.

Неловким движением супруга задела край неглубокой, но широкой раны, чем вызвала гневную реакцию мужа. Он отмахнулся от нее, словно от назойливого насекомого:

– Отстань. Лучше иди умойся и принеси нам коньяку.

Бодровский демонстрировал полное пренебрежение к здоровью жены, которой тоже досталось от бандитов. Следуя правилу – в чужой монастырь со своим уставом не лезут, Святой промолчал. А супруга сурового капитана яхты, видимо, привыкшая к крутому норову своего благоверного, не стала возражать и исчезла за дверями, ведущими в роскошно отделанные каюты.

Не дожидаясь коньяка, Святой пообещал:

– О гостях я позабочусь. А с карабинерами вы сами решайте.

Седовласый бизнесмен властно прервал его:

– Два раза не повторяю! Полиции на борту яхты делать нечего. Подонков ты отделал под орех… Спасибо. Благодарен.

Последние слова он произнес подчеркнуто весомо, вкладывая в них особый смысл.

– Ты, Дмитрий, бравый рубака. Основная часть представления прошла без меня, но судя по результатам… – Платон Петрович многозначительно хмыкнул.

Три пары подошв рядком чернели на палубе.

– Заурядная шпана. Итальянцы сначала распростерли объятия перед беженцами из коммунистического концлагеря под названием Албания, а после спохватились, когда с эмигрантами начались проблемы. Проходимцы, вроде этих, получают вид на жительство и даже паспорта. Быстро ориентируются, какому чиновнику сколько отстегнуть. Взятки – болезнь интернациональная. С народцем попроще сейчас не церемонятся. Поймают – и в репатриационный лагерь. Оттуда – пинком под зад на баржу и обратно в Албанию. Чтобы строили демократию у себя дома, а не откусывали куски от чужого пирога.

Платон Петрович поправил:

– От чужой пиццы… В общем-то справедливо.

Его собеседник встал, давая понять, что не все дела завершены и дальнейший разговор лучше отложить на потом.

– Я не политик. – Святой глянул сверху вниз на Бодровского.

Развернувшись, он направился к постанывающим в забытьи неудачливым пиратам. По очереди перенес их вниз, на резиновый понтон, предварительно перевязав швартовым канатом. Переместив тела на достаточно надежное плавсредство, опустил перекидной трап. Балансируя, спустился к понтону, поправил туши налетчиков, расположив их вдоль днища. Открутил крышку бензобака движка и проверил уровень топлива.

– Для непродолжительной морской прогулки вам, ребятки, хватит. А обратно, извините, придется веслами поработать, – говорил он неподвижным, словно бревна, албанцам.

Два цельнометаллических весла с раскладными рукоятками Святой предусмотрительно достал из уключин и положил между коротышкой и Энвером. Затем он зафиксировал рычаг руля в прямом положении. Повинуясь этому механизму, понтон мог плыть только прямо.

Яхта, стоявшая на якоре носовой частью в открытое море, была идеальной стартовой площадкой маршрута, определенного Святым для налетчиков. Занимай яхта другое положение, ему пришлось бы для осуществления задуманного устраивать ночное купание, выполнять сложные маневры или обходиться прозаической транспортировкой тел на берег.

На высокой ноте взвыл мотор. Святой убавил обороты. Понтон не предназначался для глиссирования и при избыточной скорости мог перевернуться. А брать грех смертоубийства на душу в планы Святого не входило.

– Ну, флибустьеры, в путь!

Прямоугольник понтона заскользил по волнам, держа заданный курс к выходу из бухты. Сильного течения в этих местах не наблюдалось, метеопрогноз также был благоприятный, а бензина хватало, чтобы покрыть не слишком значительное расстояние.

Святой был уверен на все сто процентов, что, когда албанцы очнутся, береговая линия еще будет в зоне видимости. Но добраться до нее, если их не подберет рыбацкое судно, будет стоить им немалых трудов и кровавых мозолей.

Понтон растаял в фиолетовом мраке, напоминая о себе лишь слабеющим рокотом движка. Тишина вернулась в залив. Приморский город с гостеприимно распахнутыми до утра барами, ресторанами, дискотеками подмигивал с темнеющего берега веселыми разноцветными огоньками.

Святой, скрестив по-турецки ноги, сидел у оставшегося неподнятым трапа. Он слушал гул прибоя – шум битвы, идущей от сотворения мира между морем и сушей.

Налетчики очнулись среди безбрежной сини под чихание глохнущего мотора. Анатолий провалялся ночь на полузатопленном прогнившем баркасе, с шеей, согнутой набок от удара обрубком стальной трубы. Раздетый догола, он прополз наутро обходными путями с заброшенного пирса на нудистский пляж, чтобы, украв там вещи, прикрыть срам и предстать перед шефом. А Платон Петрович посмотрел захватывающий поединок, подтвердивший превосходные бойцовские качества Святого, но заплатил за бездарно срежиссированный спектакль разбитой головой, на которую хирург частной клиники наложил потом четыре шва.

– Дмитрий, давайте сфотографируемся на память! – Бодровский прихрамывая ковылял по палубе. На его макушке была натянута сеточка, прижимавшая тампон, пропитанный травяным бальзамом, рекомендованным в качестве заживляющего средства.

Он достойно перенес провал и побои, но потом выместил злобу на недоумке-телохранителе. Щеки Анатолия горели от пощечин, а губы распухли, став похожими на укороченный утиный клюв.

В руках Платон Петрович держал фотоаппарат «Кодак» с взведенным затвором.

– Пожалуйста, на память… для семейного альбома Бодровских увековечим ваш облик!

Святой, одетый в широкие шорты-бермуды, не покидал «Свордфиш» после нападения больше чем на час; по обыкновению он коротал время в шезлонге, штудируя пухлую инструкцию программирования автопилота. Отложив том, упакованный на всякий случай в водонепроницаемую коробку-обложку, он потянулся, подставляя свой атлетический торс солнцу.

– Платон Петрович, я нефотогеничен. Запечатлеем лучше вас с боевыми шрамами. На светском рауте в России вы достанете фотку, покажете ее приятелям-банкирам и расскажете душераздирающую историю о корсарах Адриатики, взявших на абордаж мирное судно.

– Без вас, Дмитрий, повесть будет скучной. Никто не поверит, что старый, больной промышленник, по комплекции схожий с бурдюком прокисшего вина, и его безмозглый охранник отбили нападение пиратов. Позвольте задокументировать портрет спасителя яхты «Свордфиш» и ее команды! – с шутливым пафосом произнес Бодровский.

Автоматическая диафрагма «Кодака» сузилась, пропуская на пленку нормированную дозу света. Щелкнул затвор, и мягко прожужжала перемотка. Еще щелчок…

– Платон Петрович, ну я же не фотомодель, способная украсить обложку журнала! – молитвенно запротестовал Святой.

– Как сказать, голубчик, – загадочно улыбаясь, ответил хозяин яхты, умудряясь сделать третий снимок.

В тот же день господин Бодровский, сопровождаемый телохранителем, отправился в город. Пока шеф потягивал коктейль «Дайкири» в прохладном зале ресторана, Анатолий посетил фирменный салон с желто-красными логотипами на витрине.

– Проявите срочно пленку и сделайте двадцать шестой, двадцать восьмой и двадцать девятый кадры, – стальным голосом произнес этот коротко стриженный молодчик, катая по прилавку кассету.

Миловидная девушка в майке с глубоким вырезом стрельнула глазами из-под солнцезащитного желтого козырька:

– Синьор, если печатать все фотографии, выйдет дешевле.

– Нет, только названные кадры! – раздраженно выпалил охранник, заползая взглядом в вырез ее майки.

– Как будет угодно! – Девушка передала пленку оператору, работающему с проявочно-печатающей машиной, и принялась украдкой наблюдать за грубоватым клиентом.

Усевшись на стул, он беспрестанно вытирал пот бумажными салфетками, которые, скомкав, бросал в урну, причем всякий раз промахивался. Голова его, наклоненная к правому плечу, иногда дергалась, будто через нее пропускали электрический заряд, с секунду тряслась и лишь потом принимала прежнее положение.

Девушка прыснула в кулачок, отвернувшись к стене, и тут же набожно извинилась в душе: «…Санта Мария, прости меня за смех над калекой».

Готовые фотографии, вложенные в конверт, и пленку Анатолию вручили через десять минут. Он расплатился пластиковой карточкой, попросил стакан воды, которым запил болеутоляющую таблетку. На прощание охранник одарил девушку испепеляющим взглядом, процедив на русском:

– Подо мной, сука, ты бы не ржала, а визжала!

Уловившая по интонации непристойность в словах иностранца, девушка, выставив указательный палец, проводила клиента жестом, приобретшим всемирную известность благодаря американским фильмам.

Пробежавшись рысью по запруженным туристами улочкам, Анатолий доставил конверт шефу. Не надевая очков, Платон Петрович рассмотрел изображения, поднеся стекла почти к поверхности бумаги.

– Что за номер на груди? – спросил он, задержавшись на одной особенно удачной фотографии.

Телохранитель почтительно склонился:

– Где?

– Вот, под левым соском груди, – дужкой очков указал Бодровский.

Прищурившись, охранник всмотрелся в бумажный глянцевый квадрат и, распрямившись, радостно отрапортовал голосом полезного человека:

– Группа крови. В частях спецназа делают такие татуировки, чтобы при тяжелом ранении возни с переливанием крови было меньше. А потом и трупы проще идентифицировать. Есть метка на шкуре…

– Закрой рот и иди за такси. Не догадался лишние экземпляры заказать, кретин! – Платон Петрович зачмокал соломинкой, втягивая в себя «Дайкири».

Взбодрившись коктейлем, Бодровский нанес визит в филиал «Банко Амброзиано». Управляющий отделением долго тряс руку крупного вкладчика, чью персону приказал опекать сам директор банка. Русский миллионер попросил предоставить в его распоряжение сканер, чистый лист бумаги, компьютер с выходом в европейскую банковскую систему и телефон с факсимильным аппаратом.

Зайдя в комнату, Платон Петрович, не думая над текстом, набросал скорописью на листе с гербом банка послание доверенному лицу: «Соберите данные на человека, чью фотографию получите по банковской сети. Пользуйтесь источниками информации в правоохранительных и силовых структурах, оплачивая только конкретные данные. На подготовку досье отвожу ровно три дня». Бодровский проставил дату и подпись. Движения его рук были четкими и размеренными, точно у музыканта, играющего сложный этюд, где любое неверное прикосновение рождает фальшивую ноту, нарушающую гармонию.

Отсканировав фотографию, Платон Петрович ввел электронный вариант изображения в компьютер. Передохнув за любезно предложенной чашечкой кофе, он набрал международный код России, затем код Москвы и номер, где его звонков всегда ждал человек для конфиденциальных поручений.

– Прими факс! – сказал ему Бодровский. – В моем банке сейчас получат занимательный портрет… Удачи!

За тысячи километров от Апеннинского полуострова немолодой, бесцветный как моль человек с осанкой кадрового военного спустился на лифте, подхватив под мышку зонтик. Спрятавшись от веселого летнего ливня под кругляшом зонта, он прошлепал до стоянки, открыл дверцу белого «Вольво» и, усевшись в кресло, перечитал текст факса на термобумаге с перфорированными краями. Зачем-то посмотрев в одну из дырочек, окаймлявших листок, смял его, затолкал в пепельницу и поджег разогретым прикуривателем. Бывший руководитель отдела Второго главного управления Комитета госбезопасности[4] не любил оставлять следы. Никуда не сворачивая, он отправился в банк, принадлежавший через подставных лиц Бодровскому. Поколдовав над клавиатурой компьютера, он вошел в сеть, добрался до сайта с фотографией. Для подстраховки отставной комитетчик, фактический агент Бодровского по обтяпыванию деликатных, не подлежащих огласке делишек, переписал данные на дискету. Перекурив в открытую форточку, он подышал влажным воздухом и сделал завершающий штрих первого этапа заковыристого поручения. Увеличив в масштабах фото, бывший чекист отпечатал на лазерном принтере несколько портретов.

Затем он вышел через черный ход, сел в машину и вернулся домой. Съев диетический обед – чекистское прошлое отозвалось язвой желудка, – он скрупулезно исследовал портрет молодого темноволосого мужчины с рельефно вылепленным торсом. Обратив внимание на наколку под левым соском объекта, спец по вынюхиванию чужих тайн обвел номер красным фломастером. Потом он заполнил ежедневник на ближайшие три дня, предварительно сделав дюжину телефонных звонков.

Доверенное лицо Бодровского беспрестанно сновал по Москве, встречаясь в тихих скверах, на скамейках бульваров, под кронами деревьев парковых аллей с людьми из Министерства обороны и Генпрокуратуры, чиновниками, ведавшими правосудием, офицерами Управления кадров МВД.

С упорством крота бывший чекист перепахивал ведомственные архивы руками подкупленных должностных лиц. Для него не существовало запретов и грифов «Совершенно секретно». Деньги Бодровского открывали любые хранилища, папки, сейфы, компьютерные файлы. Педантично записывая расходы на взятки, отставной гэбист складывал добытый материал, ксерокопированные листы, помечая цену каждого.

Последнюю ночь перед назначенным сроком он не спал. Сгорбившись над письменным столом, пенсионер невидимого фронта просеивал сквозь аналитическое сито мозгов накопленные данные, пытаясь отбросить несущественное и выделить главное.

Едва забрезжило утро, во двор дома выплыла заспанная дворничиха с разлохмаченной метлой. Шаркнув разок своим разваливающимся инструментом возле бордюра, она взглянула на горевший в окошке свет и скорбно вздохнула, обращаясь к вертевшейся рядом пегой дворняге:

– Глянь, Баксик! Мается мужик из сто восьмой. Ноченьку глаз не смыкал!

Сердобольная дворничиха попала не в бровь, а в глаз.

Краткая справка оказалась слишком тесной для биографии объекта, а литературным талантом отставник не обладал. Потратив впустую ночь, он не нашел ничего лучшего, чем соорудить сборную солянку из послужного списка офицера элитной части спецназа, материалов уголовного дела, судебного приговора. Скомпоновав документы в хронологическом порядке, он рухнул на тахту вздремнуть.

В назначенный срок, пунктуально до минуты щель факсимильного аппарата, находящегося в помещении «Банко Амброзиано», начала изрыгать бумажную ленту, зазмеившуюся по полу.

Приехавший загодя Бодровский, уже истомившийся ожиданием, опустился на колено и подобрал начало ленты. Шевеля губами, он прочитал:

– …Рогожин Дмитрий, командир отдельного отряда спецназначения, был представлен к правительственной награде за мужество, проявленное при выполнении задания на территории Российской Федерации…

Платон Петрович бегло просматривал копии документов, скручивая ленту в рулон. Внушительный свиток, содержащий жизнеописание Святого и изложенный казенным языком рапортов, справок, протоколов, состряпанных канцелярскими крысами, был для Бодровского самым занимательным чтивом на свете.

Вернувшись на яхту, он заперся в каюте, отдав распоряжение не тревожить его. С усердием студента перед экзаменационной сессией магнат разбирал смазанные кое-где строчки, нечетко выведенные самописцами перегревшегося аппарата.

– Идеальная кандидатура… Чистильщик! – бормотал Бодровский, перечитывая отдельные фрагменты досье.

Холодный безжалостный блеск вернулся в его глаза. Подойдя к вмонтированному в стену каюты зеркалу, Платон Петрович потер переносицу и улыбнулся своему отражению.

– Поздравляю! Ты нашел чистильщика… Не торопись, не лезь напролом! Святой, то бишь Дмитрий Рогожин, крепкий орешек, но от меня ему не уйти.

В этот момент лицо магната озарилось блаженством, каким-то паучьим наслаждением, уверенностью, что жертва прочно запуталась в клейких сетях искусно расставленной сети.

Воткнув свиток в серебряное ведерко, стоявшее на столике, Платон Петрович достал зажигалку и поднес пляшущий язычок к бумаге. Пламя взметнулось вверх, пожирая свиток, потом обессиленно упало, оставляя после себя сизый пепел.

Вошедший на щелчок пальцев хозяина телохранитель вынес пепел в туалетную комнату и вытряхнул его из ведерка в раковину унитаза. Посозерцав круговорот воды, он облегчил мочевой пузырь, смывая налипшие на фаянс сизые хлопья.

Адриатические каникулы господ Бодровских подходили к концу. И у миллионеров отпуск небезразмерен. Дела требовали присутствия в России.

Украшенная иллюминацией яхта принимала гостей. Платон Петрович с супругой давали прощальный ужин. Приглашенных было немного, только избранные персоны: партнеры по бизнесу, оказавшиеся в этих краях, управляющий филиалом «Банко Амброзиано», ошарашенный милостью русского миллионера, Дэвид Стерлинг и Святой.

Официанты в смокингах, из-за льющегося пота и набриолиненных волос похожие на королевских пингвинов с растаявшего айсберга, обносили гостей шампанским. Банковский управляющий, человек чуть выше среднего достатка, налегал на икру, проглатывая бутерброд за бутербродом. Дамы в вечерних туалетах беззаботно щебетали, подставляя теплому ветру оголенные плечи и спины.

– Слава богу, отчаливают! – меланхолично произнес Святой.

Они с Дэвидом Стерлингом держались особняком, чувствуя себя на столь шикарном приеме не в своей тарелке. Святого к тому же агрессивно атаковала сексапильная дама, молодая жена итальянского лесопромышленника и владельца судостроительной верфи. Ее бюст, как два речных бакена, выпадал из декольте при каждом томном вздохе, адресованном Святому.

– Господин Бодровский озолотил побережье нашего залива, – прозвучал голос англичанина.

– …и вогнал в нищету тысячи людей на моей Родине, – буркнул Святой.

– Что ж, Бог неровно делит. Хотя к России он особенно несправедлив, – нашел на кого свалить дипломатичный старик.

Ему, как, впрочем, и Святому, жаловаться было грешно. Бодровский не глядя подмахнул чеки и за аренду виллы, и за внеплановые услуги.

Официант подал шампанское. Сухой, словно птичья лапка, ладонью англичанин подцепил бокал. Руки Святого остались в карманах брюк.

– Дмитрий, почему не берешь? – спросил Стерлинг.

– Не люблю пузырьков. В носу щекочут! – рассмеялся Святой.

Приглашенная капелла наигрывала мелодичные серенады. Столы наполнялись новыми блюдами, меняющимися, как картинки в калейдоскопе.

Святой вспомнил лишенные растительности горы, банки консервов из сухпая, насквозь промерзшие до бетонной твердости. Таблетки сухого спирта из горного пайка украли еще на складе, а развести костер было нельзя. Боевики волчьей стаей кружили по ущельям. Зазубренной частью штык-ножа его бойцы отпиливали кусочки ледяной массы и сосали, положив под язык, растягивая удовольствие. После привала группа начала восхождение на проклятый перевал… Перевал, где захлопнулись железные клещи засады, предупрежденной о рейде спецназовцев. Святой до гробовой доски не забудет, как из располосованных свинцом внутренностей корчившегося на каменистой тропе младшего сержанта вываливались осклизлые комочки непереваренной, подтаявшей перловой каши с мясом.

Стиснув до боли зубы, Святой отвернулся от жующей, смачно причмокивающей, пьющей публики, фланирующей по палубе под звуки чарующей музыки.

– Что с вами, Дмитрий? Вам нездоровится? – деликатно спросил англичанин, возвращая официанту недопитый бокал.

– Нет. Ничего. Меня подташнивает от гостей господина Бодровского, да и от него самого тоже. Я выгляжу белой вороной среди этих миллионеров, снобов, финансовых воротил. Обжираться икрой, как синьор управляющий, невзирая на окружающих, я не могу. – Святой украдкой сплюнул за борт.

– Жизнь подобна зрительному залу, в ней часто весьма дурные люди занимают наилучшие места. Пятьсот лет до нашей эры эту особенность подметил Пифагор, великий математик и философ. За две с половиной тысячи лет почти ничего не изменилось, но, может, на небесах места распределяются по-другому? – Старый вояка, приученный ко всему относиться с иронией, зашелся тихим, дребезжащим смешком, внезапно переводя смех в зевок.

Святой непонимающе посмотрел на англичанина. Прикрыв ладонью рот, мистер Стерлинг тоном большевика, проверяющего пароль, прошептал:

– К нам идет господин Бодровский!

Переваливаясь, точно откормленный гусь, магнат прошаркал по едва колышущейся палубе. За ним с видом заботливой няньки приковыляла супруга.

– Как вам вечеринка? – спросил Платон Петрович. – Отшельники! Ни с кем не беседуете. Игнорируете общество! А между тем, мистер Стерлинг, здесь можно завязать полезные знакомства. Вашему бизнесу не помешает вливание капитала.

Отменно учтивый пожилой джентльмен вежливо произнес:

– О, у меня скромные масштабы, господин Бодровский, и преклонный возраст для новых инвестиций. Слишком много хлопот…

Святой синхронно переводил.

– …а прием грандиозный. Жаль, что вы отбываете в Россию. Я нашел в деревенской таверне чудный винный погребок с превосходным белым вином!

Слащавая улыбка приклеилась к губам магната.

– Дела, уважаемый Дэвид, дела. Аукционы, распродажи, приватизация… Все требует моего присутствия. Когда мы будем вести цивилизованный бизнес, у меня в кабинете останется лишь одна кнопка. Нажав ее, я вызову нужного человека, который будет дальше решать, какую кнопку поменьше следует нажимать и кому поручать двигать дело. А пока… – Бодровский развел руками, – пока я незаменим.

Покачивая головой, словно китайский фарфоровый болванчик, Дэвид Стерлинг как-то бочком подобрался к супруге промышленника. Подхватив ее под локоть, галантный англичанин оставил мужчин один на один, угадав желание владельца яхты.

– Мое предложение остается в силе. – Магнат стоял, опершись обеими руками на поручни борта.

– Насчет чего?

– Составить нам компанию в круизе до России.