Завтра никто не умрет Зверев Сергей

– Паша! – Голос Динки в далеком Шветтере тоже срывался. – О, господи! Ты так давно не звонил...

– Надеюсь, ты не вышла замуж? – пошутил он.

– Вот теперь узнаю. – Она засмеялась. – Все в порядке, родной?

– Конечно.

– Говорить можешь?

– М-мм... – он замялся, – желательно лирику.

– Отлично, дорогой. Судя по голосу, у тебя не так уж шоколадно?

– Да нет, все в порядке, – Туманов сделал над собой усилие. – Просто разговариваю с тобой за счет российских налогоплательщиков. Не сказать, что чувствую при этом угрызения совести... В общем, не молчи, хочу слышать твой голос. Говори, рассказывай. Чем занимаешься?

– Как обычно. Блюду свою нравственность, вышиваю мальтийским крестиком.

– Получается?

– Крестом – да. Шучу. Ты когда приедешь? – Похоже, она зажала трубку ладонью. – Месяц назад ты обещал, что приедешь через месяц.

– Скоро. Через месяц. – Он заволновался: – Ты не одна?

– Это соседка – мадам Розмари, ты ее знаешь. Она тут через ограду свешивается, я в саду... Я так и знала, что ты не приедешь, Туманов! Черт, это когда-нибудь закончится? Подожди, она о чем-то спрашивает... – В трубке сделалось глухо, Динка что-то тараторила по-французски. Пока он до нее доберется, она не только французский выучит, но и немецкий и половину итальянского. – Она ушла, Паша. Спрашивала, не зайдем ли мы сегодня с Антошей к ней вечером на яблочный пирог. У мадам Розмари дочь – примерно возраста Антошки, она страстно хочет их познакомить. Ведь она считает, что Алиса – сестра Антошки.

– Ребенок Розмари? – пробормотал Туманов, – Не вздумай их сводить вместе – от греха подальше... Рассказывай, Динка, рассказывай – как дела, как дети? Ходят в школу?

– Ты спятил. Они уже окончили школу...

– Ну и ну, – засмеялся Туманов. – А в России так медленно идет время...

– Старею я, Пашенька, – скорбно призналась Дина. – Свойство у нас, у баб, такое – активно подвергаться старению. Толстой стала. Представляешь, я уже такая толстая, меня скоро «Боинг» не поднимет. А вот Алиса красавицей растет. Я должна быть бдительной – когда Антошка проходит мимо ее спальни, с ним что-то происходит. Я, конечно, далека от мысли, что он чувствует то же, что чувствует любой мужчина в его возрасте...

– Гомо эректус? – засмеялся Туманов.

– Фу, как пошло. К сожалению, ты прав – пубертатный период. А в целом жизнь как жизнь. На днях приходили из опекунской службы – я прогнала их вилами. Зимы почти не было – уже листочки зеленеют. Половину Швейцарии в декабре смыло половодьем, но это была не наша половина. Цены опупенные, даже не знаю, удастся ли безбедно дожить до твоего приезда... Да, чуть не забыла, вчера я наконец-то попала в аварию. Ехала по перекрестку, на свой красный – ну, подумаешь, немного скорость превысила и дальний свет забыла выключить, когда из тоннеля выехала. Но ведь трезвая была! И на встречную почти не выезжала. А этот гад – видит же, что женщина едет, мог бы пропустить, так нет, бросился на меня на своем «хорьке», как на амбразуру. Не волнуйся, я даже не ушиблась, капот немного помяла. Дорожная полиция слетелась аж на трех машинах, права отобрали, машину тоже, да еще и таких обидных вещей наговорили. Придираются, в общем.

– Придираются, – вздохнул Туманов. – Знаешь, Динка, когда ты рядом, меня всегда преследует необъяснимое чувство тревоги. А когда тебя нет, я просто в панике. Особенно после таких заявлений. Скажу честно, я очень рад, что тебя лишили прав и машины.

Он скомкал беседу, попрощался – человек за дверью начал выказывать признаки нетерпения. Удалил из телефона информацию о последнем разговоре, вернул аппарат, провалился в беспокойный сон.

Вечером по холлу кто-то сновал, стучали шары, смеялись люди. Туманов выбрался из убежища, побрел знакомиться. Прибывшие сбрасывали рюкзаки, сумки, оживленно переговаривались. Каждый считал своим долгом схватить кий и красиво промазать по шару.

– Долголетов, – сунул мозолистую ладонь улыбчивый крепыш в засаленной штормовке, – спецназ ГРУ. Из-под Коломны. И еще двое таких же – представляю с удовольствием: Рудик Газарян, Саня Могильный.

Он пожимал протянутые руки, что-то говорил, а сам витал над солнечной Швейцарией. Каждый раз после разговора с Диной он мучительно долго приходил в себя, проклинал эту страну с ее порядками, грезил о каком-то мифическом, пусть даже СЕМЕЙНОМ, счастье. И не мог понять, что творится вокруг. Жилистый чернявый Газарян долго тряс ему руку, издевался над молчуном Могильным, который террористу в глаз с километра попадает, а по шару бьет хуже бабы. На предложение самому ударить Газарян смутился, заявил, что душа обязана лениться, и ушел спать. Так же поступили еще двое прибывших – Ольшан и Кащеев из-под Можайска.

– Если что, свистите, мужики, – и разбрелись по комнатам, заявив, что не спали больше суток – потому что, в отличие от некоторых, не бездельничали, а занимались настоящим мужским делом. К полуночи все опять собрались в холле, рачительный Кащеев извлек из рюкзака литр азербайджанского коньяка, и народ оживился. Потом все вопросительно посмотрели на Шальнова. Майор снисходительно махнул рукой.

– Ладно, гуляем сегодня. Все равно с этого литра не упьемся.

– А мы еще нарисуем, майор, если мало будет, – хитровато ухмыльнулся Кащеев и покосился на свой рюкзачок.

Сидели хорошо, душевно. Газарян, воровато озираясь, отжал буфетную дверь и вскоре вывалил на бильярдный стол гору съестного.

– Ну, не посадят же, – виновато развел он руками. – Должны догадываться, что по ночам мы тоже люди. Уроды какие-то – холодильники запирают на висячие замки.

Выпили обе бутылки коньяка, потом еще виски, хитроумное пойло, обозванное австрийской самогонкой, – знакомый Ольшана ездил по коммерческим делам в Вену и купил другу на тамошнем «колхозном» рынке. Потом Кащеев заявил, что праздник без водки – что паспорт без фотки, и извлек из волшебного рюкзачка бутылку вполне съедобной «Столичной». Поговорили о работе, о политике, сошлись во мнении, что политика – дерьмо, и заниматься ею могут только жалкие и ничтожные личности. Кащеев и Ольшан рассказали, как на днях в Можайске ликвидировали банду отморозков, промышлявших грабежами и убийствами на дорогах. Тридцать покойников за несколько месяцев. А шевелиться начали, когда убили племянника тамошнего градоначальника. Предрассветный штурм спецназом заброшенной фермы – яростное сопротивление, в итоге двенадцать убитых бандитов, трое раненых своих, из которых один скончался, не доехав до госпиталя. Это нормально, дружно сошлись во мнении, один «двухсотый» в такой заварухе – хороший показатель. Долголетов и Могильный рассказали о последней операции на Кавказе. Чеченское село в горах, приютившее крупную банду, взяли в кольцо (лазить по горам российские военные, слава богу, научились), предложили тем, кто не считает себя врагом России, с миром уйти, а потом задумчиво смотрели, как авиация разносит деревню на мелкие кусочки. Вести солдат на штурм было бы чистым свинством – все подходы к селу были плотно заминированы. Газарян похвастался, как в прошлом году получил ранение в ногу, и, пока однополчане геройствовали, склеил супругу зама комчасти по воспитательной работе. «Какой душевный бабец, мужики, – тоскливо бормотал Газарян, – вот кому бы я отдал сердце со всей грудной клеткой...» Туманов тоже не ударил в грязь лицом, поведал, как при его посильном участии покончили с бандой наркоторговцев в окрестностях Северной Пальмиры. О том, какой «наркотик» гоняли за бугор, скромно умолчал.

– Майор, а вы где служили? – спросил Долголетов у Шальнова.

– Двадцать лет служу, – скривился Шальнов, явственно намекая, что мозоль больная, – еще при коммунистах начал. Нагорный Карабах, Абхазия, Цхинвал. Кем только не был – и инструктором, и миротворцем... Ну, вы это знаете: у кого армия сильнее – тот и миротворец.

Компания дружно засмеялась.

– В девяносто пятом – в Чечню на «белом» танке. Командовал разведвзводом. Давил эту нечисть в горах, на равнинах. В Грозном телестанцию держали – наши уже откатились, а мои ребята три дня в разрушенном здании оборонялись – в окружении, без жрачки. Еще шутили: Дом Павлова в Сталинграде. Под сотню бородатых рыл уложили. А когда совсем невмоготу стало, взорвали пол в подвале и ушли к своим по канализации, да еще и трубу заминировали... А когда в 2000-м власть сменилась, националы из щелей вылезли, уехал в Приморье, партизанил немного – но так, без фанатизма. В 2004-м снова власть сменилась, вспомнили про меня, «парламентариев» прислали. Возглавил роту спецназа, и снова на Кавказ – ох, как тяжело тогда было... Все помнят, реальная угроза висела над Ростовом и Ставрополем. В Буденовске эмир Казлаев хозяйничал. На осадном положении жили, теракты каждый день – то автобусы взрывали, то дома, то остановки с людьми. Сейчас потише вроде стало, загнали эту мразь обратно в горы, но все равно неспокойно...

– Майор, а что мы здесь делаем? – спросил Ольшан. – Толком не объяснили – мол, Родина знает, а вам не положено. Откомандировали на несколько дней в распоряжение хрен знает кого, для проведения хрен знает чего...

– Мы тоже ни черта не знаем, – поддержал Могильный. – Нет, приятно, конечно, сидеть тут, пить с вами, разговаривать...

Майор помрачнел.

– Узнаете в свое время, мужики. Операция секретная, велено до срока не болтать. Думаете, мне это в радость? Замучили уже со своей секретностью.

– А вы намекните, Роман Андреевич, – подмигнул Газарян. – Мы никому, честное пионерское.

«А мне рассказали, – недоуменно подумал Туманов. – Ах, ну да, я же типа заместителя при Шальнове».

Майор задумчиво вертел стакан – видно, грани пересчитывал. Въехала машина во двор, кого-то выгрузила. Полку неинформированных прибыло: в холл ввалились еще трое.

– Надо же, – восхитился Газарян. – С корабля – и прямо на бал.

Двое из Приморья – прибыли, как «попутный груз», на транспортной авиации. Один из Иркутска. Некие Прудников, Ивлев, Федоренко. Пока знакомились и распечатывали вискарь (откуда взялся?), компания снова пополнилась. Распахнулась дверь, и на пороге возникли... две молодые женщины. Черненькая и светленькая. Не сказать, что красавицы, и одеты не на выпускной бал, но и не какие-нибудь уродины. Мужская компания одобрительно загудела.

– Вот это да, – отвесил челюсть Газарян. – А вроде не заказывали девчат. Или это начальство решило нам приятное сделать?

– А кто-то сейчас по шее получит, – выразительно сообщила светленькая. А темненькая показала, как это будет выглядеть, и вся компания покатилась от хохота. Мнение, что женщинам в спецназе не место, предпочли не озвучивать. Девчонок окружили, посадили на почетное место. Кто-то завыл, шутливо заламывая руки, сожалел, что нет шампанского с апельсинами. Девчата попались компанейские. Светленькую звали Оксаной Штурм, темненькую – Надей Величко. Обе трудились по линии Министерства чрезвычайных ситуаций (чрезвычайно грустных ситуаций – пошутил Газарян), обеих привезли из Мурома, где стоял их базовый лагерь; обе были подругами. Оксана трудилась при штабе в службе анализа и технической информации (что не мешало ей сносить тяготы и знать пару приемов), Надя – в засекреченном подразделении, имеющем отношение к шифрованию и прочему «утаиванию» данных. «Специалисты по анализу и разбору информации, – сделал мысленную зарубку Туманов. – Ну что ж, пока это не противоречит версии, изложенной троицей в ангаре». И все же появление девиц ему не понравилось – он предпочитал традиционную роль женщин в обществе.

Но другие так не считали. Веселье вспыхнуло с новой силой. Новоприбывшие из Приморья рассказали пару сальных анекдотов – девицы покатились от смеха. Обе были неплохо сложены – это стало заметно, когда они скинули с себя штормовки, Оксана вздула челку, а Надежда распустила волосы, и они, под сдавленные стоны мужиков, рассыпались по плечам.

– Никаких вольностей, господа офицеры, никаких вольностей, – сглатывая слюнки, бормотал майор Шальнов, – это наши боевые товарищи.

– И вообще мы с Оксаной будем спать в одной комнате, – поставила в известность Надя.

– Только не говорите, что вы лесбиянки! – театрально взвыл охочий до слабого пола Газарян.

– Мы не лесбиянки, – сунула ему под нос кулак Оксана, – мы лучшие подруги.

– А разве женщины могут дружить? – озадаченно спросил Долголетов.

– Могут, – просветил Газарян. – Если молча завидуют друг дружке, значит, дружат.

Чуть не получив по челюсти, он перебрался на другой конец бильярдного стола.

Чем закончилась гулянка, Туманов не знал – извинился за проявленное свинство и побрел спать. Публика серьезная, перегнуть с алкоголем не должна.

Наутро он беседовал с майором Шальновым. Собеседник был собран, сосредоточен и совсем не похож на вчерашнего компанейского «батю».

– Вечером выступаем, Павел Игоревич. Из всей компании вы единственный, кто знаком с предстоящей операцией.

– Практически ничего не знаю, – пожал плечами Туманов.

– Узнаете. Работа ожидается муторная и неприятная. Постарайтесь днем хорошо выспаться. В семь вечера едем на базу в Бурово. Не болтать. Будет борт до острова Рыбачий. Там получим инструкции и распишем «пульку» – кто и чем будет заниматься. Нас двенадцать человек, а фактически десять. Девчонок следует прикрыть – пострадать могут кто угодно, только не они. Начальство решило, что проводить операцию лучше малыми силами – так меньше шума. Начальству виднее. С одной стороны, и понятно – территория другого государства, наглеть не стоит. Так что идите отдыхать, Павел Игоревич, а я побеседую с каждым бойцом индивидуально. Посмотрим, на что способны эти «малопьющие»...

Туманов старался абстрагироваться от реальности – очень действенно, когда не хочешь в ней участвовать. Автобус с задраенными окнами, шумная база ВВС, где и без них, в связи с «высокой» проверкой, царил переполох. Три часа в воздухе, общежитие казарменного типа, где им рекомендовали не распаковываться. Столовая, склад с амуницией, местный арсенал глубоко под землей, первый и последний инструктажи. Павел понял, что прошлое осталось за бортом подлодки, когда почувствовал нехватку воздуха и открыл глаза. Душное пространство, напичканное техническими приспособлениями (по большей части ржавыми), мерно подрагивало. В ушах гудело. Тусклый свет то гас, то загорался. Пахло соляркой, чем-то разъедающим, гнилым.

– Куда мы денемся с этой подводной лодки? – несмешно шутил Долголетов, зажатый между стальной штуковиной «вентильного типа» и сомкнутыми рычагами задраенного люка. Свет замигал, потом стабилизировался, но стал совсем мерклым. Лица спецназовцев выплывали из мрака, как лица мертвецов из фильма ужасов Джорджа Ромеро. «А ведь действительно подводная лодка, – недоуменно думал Туманов. – Надо же такому случиться». Наваждение не отпускало. Он начал подмечать за собой такие странности (возможно, алкогольного происхождения) – взрыв, провал, недоуменно озираешься, куда же ты попал, а потом озарение – ну, конечно, ты прекрасно об этом знаешь! И где носило твое воображение? Туманов скосил глаза, повел плечами, насколько позволяло пространство. На теле термическое белье, комбинезон из прорезиненной ткани, сверху куртка из более плотного непромокаемого материала. Короткие сапоги – стоптать невозможно, гидростойкие, возможно, не горящие. Запястья и лодыжки плотно стянуты, на голове шапка, легко переходящая в маску – вроде бы шерсть, но с добавками, отталкивающими воду. На куртке множество карманов – в том числе на рукавах и даже на спине. Вес амуниции и снаряжения равномерно распределен: в подреберных карманах магазины для автомата, пара наступательных гранат РГ-42, на поясе НРС (нож разведчика специальный), в плечевых карманах пара ножей для метания. В кобуре «стечкин» с ударно-спусковым механизмом на базе немецкого «зауэра», двухрядным магазином на двадцать патронов. На коленях десантный «калашников» со сложенным прикладом. Решили не мудрить, выбрали самое надежное и не капризное. Рейдовый рюкзак за спиной. Обвешан с ног до головы. Ходячее армированное недоразумение. Смерть неверным собакам.

Он, кажется, уснул. Как долго они уже плыли? Начал исподлобья рассматривать людей. Спецназовцы не роптали, не жаловались на духоту и условия перевозки. Им, по крупному счету, было без разницы, на чем ехать – на подводной лодке, на верблюде, на фаустпатроне. Молчали, отрешенно смотрели перед собой. В одинаковых униформах, в шапках, надвинутых на глаза, они казались какими-то «унифицированными» – даже женщины.

– Твою-то мать, в гробу удобнее, – не выдержал Долголетов и попытался сменить позу. Взвыл от боли, насадив позвоночник на какой-то винт.

– Эти подлодки не предназначены для перевозки личного состава, – невозмутимо заметил худощавый усач Федоренко.

– А для чего они предназначены? – фыркнул Газарян. – Для перевозки водки?

– А помните «Особенности национальной рыбалки»? – встрепенулся молодой Прудников. – Там водку возили на такой же подлодке. Может, это она и есть?

– Дурья башка, – постучал по лбу угрюмый Ольшан. – Ту подлодку снимали в студии. Она вообще не существует. Не знаешь, как киношники дурят нашего брата?

Спецназовцы оживились. Не было в стране человека, не смотревшего «Особенностей национальной рыбалки», снятой в 98-м году. А также предыдущих «особенностей охоты». У создателей фильмов были планы на продолжение, но разразилось бедствие под названием «приход к власти патриотов», и молодая российская киноиндустрия быстро померла. Кино в смутное время практически не снимали, а если и снимали, то исключительно тупые агитки, оплаченные из бюджета. Финансирование киностудий не просто урезали, а буквально прекратили.

– Эх, прикольное было кино, – вздохнул Могильный, – жизненное такое. Ну, не без перехлестов, конечно...

– А я вообще не пью водку, – проворчал седой, как снежная вершина (хотя и не старый), Ивлев, – организм не принимает. Пиво могу, коньяк могу, вино, мартини, джин, ликер – в любых сочетаниях, а стоит водки выпить – происходит... мгновенная чистка организма.

– Я тоже не любитель белой, – поддержал Газарян. – Вот коньячок армянский – это вещь. Правда, дорогуша? – толкнул он локтем надувшуюся Оксану Штурм. – Как наша «бьютифул лайф»? Чего недотрога такая?

– Да иди ты, – огрызнулась девушка.

– Наша принцесса превратилась в тыкву, – заржал Газарян.

Туманов перехватил быстрый взгляд Надежды. Мазнула его украдкой и уткнулась в пол. «Самое время», – подумал Туманов. Впрочем, против брюнеток он ничего не имел. Тему можно было развить – при возвращении, разумеется, на базу после удачно завершенной операции. Он закрыл глаза – так проще было сдерживать в рамках приличия закрепившуюся в горле тошноту.

– А где тут, интересно, перископ? – донесся приглушенный голос молодого Прудникова.

– Сейчас принесут, – отозвался под общий хохот хохмач Газарян.

Туманов погружался в полудрему. Говорливый Ольшан где-то за кадром повествовал, как пару лет назад участвовал в похожей морской высадке. Власть НПФ на Дальнем Востоке рухнула одновременно с центральной. Почему так было, никто не задумывался. В краевом партийном комитете трое бонз застрелились в один день. Без всяких переживаний, предсмертных записок. Каждый в своем кабинете. Знающие люди понимали, что сработала установка. Проект «Лаборатория», откуда еще росли уши? Четвертый из местного «ареопага» зомбирован был поверхностно, а то и вовсе не был. И пулю в собственной голове считал неприемлемой. Бросился в находкинский порт, прихватив важную документацию и кругленькую сумму из партийной кассы. Яхта уже ждала на «VIP-парковке». Команду подобрал заранее – знать, чувствовал, чем кончится синекура. Завели моторы – и полный вперед в открытое море. Пока чесался местный «Бастион», он уже до нейтральных вод добрался. Куда хотел – в Японию, Корею, Китай, – сам, поди, не понимал. Хорошо, что яхта сломалась. Пока команда возилась с ремонтом, догнал их пограничный катер. Националы ударили кинжальным огнем – у них, оказывается, имелся на мостике крупногабаритный пулемет «браунинг». Ольшан участвовал в операции. Туговато пришлось спецназу. Чуть на дно не отправились – кормить местные морепродукты. Корпус катера получил неустранимые повреждения, капитанский мостик разнесло, половина группы пала под свинцовым ливнем. Только злость помогла раздавить гадов. Прижали тонущий катер к борту яхты, подавили огневую точку, десантировались на борт. Убивали изуверов без жалости, и только беглого бюрократа пощадили – как кладезь ценной информации. Пришлось на яхте возвращаться в порт – от катера одни пузыри остались...

– Ничего и не похоже, – проворчал Могильный. – Подумаешь, с борта на борт. А при чем тут подводная лодка?

– Эй, Павел, чего такой злой? – толкнул Туманова в бок Долголетов.

– Я не злой, – вздохнул Павел, открывая глаза и делая доброжелательную физиономию, – я задумчивый...

Заскрипела дверь соседнего отсека. Высунулся майор Шальнов. Он что-то торопливо дожевывал.

– Эй, земляне! – провозгласил командир трубным басом, – на горизонте Марс! Готовы к десантированию? Погодка за бортом, должен предупредить, так себе...

Спецназовцы зашевелились. Кто-то стал приподниматься, оправлять амуницию. Покатилась по полу граната. Прудников ахнул, кинулся ее ловить – поймал, сунул в подсумок и покраснел, как девица, случайно обнажившая грудь.

– Олень тунгусский, – покачал головой Шальнов и исчез в головном отсеке.

– Не бойся гранаты, она ручная, – крякнул Газарян.

Лодку тряхнуло. Кто не успел присесть, повалился на соседей.

– Кстати, о катастрофах, – сказал Ивлев, неохотно убирая руку с груди Оксаны, которая смотрела на него с любопытством (вряд ли под семью одежками он мог там что-то почувствовать), – на АПЛ «Киров» во Владике в ноябре в отсеках душевно рвануло. Сам не видел, но разрушения, говорят, были колоссальные. Реактор, слава богу, не задело – а то перепуганные власти уже собрались город эвакуировать. Вроде бы кто-то гранату пронес – то ли намеренно, то ли по дури. Трое погибли, но в целом ситуацию спасли. Кстати, леди и джентльмены, у вас нет такого ощущения, что мы всплываем?

Субмарина явно поднималась. Работали гидропланы – горизонтальные рули, вытеснялась вода из балластных цистерн. Придавило к жесткому сиденью, и желание излить под себя рвоту стало просто неприличным. Что-то заскрипело, хлопали люки, над головой раздался топот. Заскрежетал штурвал, отъехала крышка люка. В нутро отсека ворвалось завывание ветра. Возникла небритая физиономия члена команды.

– Эй, покойнички, готовы? Всем надеть спасательные жилеты!

– Надеюсь, мы не вплавь до берега? – проворчал Долголетов.

Матрос гоготнул.

– Да нет, ваши лодки уже готовят – поплывете, как белые люди. Под люком рычаг, можете нажать – получится лестница. Выбирайся по одному!

– А я с дамой, – заволновался Газарян, хватая под локоток Оксану. – Настоящий я мужик, вывез бабу в Геленджик... – Он стал подмигивать всем желающим посмеяться. – Нас так и не представили, мэм. Рудольф Рубенович, характер стойкий, в порочных связях незаменим. Эх, родная, стащить бы с нас эти презренные одежды.

– Боже, как ты мне уже надоел, – без особой злости сказала Оксана. Туманов снова перехватил взгляд Нади – в этом взгляде было что-то не от этой обстановки.

Лодка всплыла в ночной темноте. Над головой висела плотная, темно-свинцовая масса облаков, как закопченный потолок. Море волновалось, волны захлестывали всплывшую палубу, похожую на спину кита. Ветер свирепствовал яростными порывами – буквально сразу омертвело лицо. Дождя вроде не было, но надолго ли? Как в анекдоте – «невероятность осадков будет небольшой». Разговоры отставили в сторону – взялись за дело. Члены команды уже закончили накачку резиновых шлюпок, вставляли весла, устанавливали подвесные моторы.

– Моторами не пользоваться! – пытался перекричать шум ветра Шальнов. – Идем на веслах! Моторы – на всякий пожарный! Делимся на группы! Надеюсь, каждый помнит, что надо делать? Туманов, командуйте своими людьми!

Шлюпки на канатах стравляли в море. Их подбрасывало на волнах, пересаживаться с покатой поверхности в резиновые суденышки было крайне неудобно. Держались за руки, страховали, поддерживали, члены команды помогали навьюченным спецназовцам. Оказаться в ледяной воде было равным самоубийству. Прудников не удержался, заскользил. Страхующий сзади тоже поскользнулся.

– Семен Семеныч... – стоящий на коленях в шлюпке Федоренко сцапал парня за грудки, броском через бедро швырнул на дно лодки. – Помереть не терпится, парень? В твои-то неполные двадцать с небольшим...

– Ага, – поддержал перелезающий следом Ивлев. – Вот так помрешь – и вспомнить нечего.

Туманов поддержал Надежду, она поблагодарила взглядом – довольно уверенно перебралась в лодку.

– Отдавай концы! – крикнул Туманов матросу, примкнув последним к своей группе...

В этом было что-то жуткое. Две неустойчивые лодочки качались на волнах. Рубка подлодки скрылась в пучине – вода бурлила какое-то время, волна накрыла то место, где ее последний раз видели. Шлюпку швыряло из стороны в сторону. Желание проблеваться становилось невыносимым. Кто-то уже не утерпел – высунулся за борт, излился. Туманов достал компас. По идее, их должны были высадить севернее острова – то есть грести предстояло на юг. Он отдал распоряжение: Прудников и Долголетов навалились на весла.

Плыли долго. Или так казалось, что долго. Море штормило, порывался пойти дождь. Несколько раз в зоне видимости появлялась вторая шлюпка. Туманов сверял курс. Временами озирался на своих людей, задерживал взгляд на Величко, которая, свернувшись на корме калачиком, перчатками закрывала лицо от пронизывающего ветра. В группе было шестеро – Туманов, Величко, Прудников, Долголетов, Федоренко, Ивлев. Остальными командовал Шальнов на своем плавсредстве.

Призрачный остров сгорбленным верблюдом выплывал из тумана. Мрачнее зрелище трудно, наверное, представить. Скалистую глыбу окружали гребни известняковых складок, выступающих из моря, – казалось, что резвились гигантские дельфины, а потом попали в стоп-кадр. Острые зубцы, отвесные стены, сильно изрезанная береговая линия. На инструктаже говорили, что остров небольшой, от силы пять квадратных километров. И не везде на нем скалы – есть вполне проходимые участки, даже какая-то растительность. Имелся даже план острова, который дали каждому на изучение – правда, Туманов сильно сомневался в его достоверности. Он напряженно всматривался в темень. Глыба вырастала, было видно, как волны разбиваются о выступающую над водой скалу, накатывают на берег в крохотной бухточке.

– Что это, мать честная? – зачарованно пробормотал молодой Прудников.

– А на что это, блин, похоже? – буркнул Ивлев.

– Выглядит, прямо скажем, депрессивно, – заметил Федоренко.

– Остров как остров, – простонала из своих перчаток Надежда. – Давайте уж быстрее, что ли, высадимся, а то этот ветер уже бесит...

– Ага, наляжем, – Прудников навалился на весло.

– Отставить, – прошипел Туманов. – Фонарь включать нельзя, а тут повсюду камни. Идем на минимальной скорости.

Они проплыли мимо торчащей из воды скалы – похожей на забрало на шлеме викинга. Едва не коснулись ее бортом. Казалось, остров отступил – высился все в том же отдалении – призрачный, нереальный...

– Неужели с этой стороны они не выставили постов? – удивился Федоренко.

– Говорили, север они почти не прикрывают, – отозвался Долголетов. – А если и прикрывают, то без усердия. Держу пари, что посты имеются, залезли куда-нибудь в пещеру, сидят, у костра греются.

– Я бы тоже сейчас погрелась, – мечтательно проговорила Надежда. – Какого, спрашивается, дьявола? – встрепенулась она. – Не могли нас высадить поближе к острову? Подлодка-то компактная, уж пролезла бы.

– Не думаю, – откликнулся Туманов. – В этих прибрежных водах рельеф морского дна сильно изломан. Они не имели права рисковать... Пляшите, господа, – мы, кажется, входим в мертвую зону.

Выступающая скала осталась слева. Вал за валом с оглушительным шумом разбивались о мыс. Взлетала пена. Лодка входила в бухту, заваленную гигантскими булыжниками. Усилилась качка в прибрежных водах. Предстояло виртуозно вклиниться между двумя остроконечными огрызками – только так был шанс проскочить, не разбившись о камни. Группе майора Шальнова провернуть этот номер не удалось. Гребцы не справились с управлением. Шлюпку понесло на скалу, гребцы налегли на весла, но спастись от конфуза уже не могли: шлюпку подхватило волной и буквально размазало о камень.

– Упс, – пробормотала Надежда.

Люди выбирались из воды, держа оружие над головой, падали на берег. Кто-то, подпрыгивая от злости, выжимал шапку.

– Будем учиться на чужих ошибках, – поучал Туманов. – Так, ребята, а ну-ка, правее руля, мы им покажем, как нужно...

Лодку вынесло на маленькую галечную косу. Схлынула волна. Пока не подошла вторая, люди спешно выпрыгивали из нее, потом тащили лодку под скалу, маскировали камнями в узком гроте.

– Будем считать, все нормально, – хлопнул Туманова по плечу Шальнов. – Некогда сушиться, по дороге обсохнем. Помните, что надо делать? Проверим рацию, Павел Игоревич.

Молча наблюдали, как люди Шальнова, растянувшись в цепь, поднимаются на взгорбленную ленту скалы. Там имелась вполне проходимая тропа. Дай бог, чтобы она, как и было обещано, тянулась вдоль всего острова. По плану группа Туманова должна была выждать четверть часа, а потом начинать продвижение в глубь острова. Спецназ растворился за скалой. Павел посмотрел на часы. Начало четвертого ночи. Люди забирались под скалу, где была площадка, засыпанная щебнем, пошучивали. Кто-то курил, прикрывая рукой тлеющий окурок. Тьма немного разредилась, но смотреть было не на что. Только море выкатывало на берег волну за волной.

В положенное время майор Шальнов вышел на связь. Его группе удалось обойти часть острова, и в данный момент она находилась примерно на юго-западной стороне. Будьте осторожны, предупредил майор, имеются патрули. Один уже засекли, но снимать не стали: позиция была невыгодной. Двигаться с полной осторожностью.

– С богом, славяне? – Туманов подтянул амуницию, забросил на плечо десантный автомат и зашагал в узкую расщелину между двумя внушительными глыбами.

Очень скоро это каменное царство начало раздражать. Они плелись с черепашьей скоростью по узкому распадку, аккуратно ставя ноги, чтобы не скрипеть крошевом – шум моря в эту теснину почти не попадал, и каждый звук громче вздоха, отдаваясь эхом, взлетал по отвесным стенам. Над головой изломы, «петушиные» гребни, острые края. Скалы разомкнулись, образовалось что-то похожее на ступенчатую тропу – наверх, к зубчатой вершине. Туманов первым ступил на тропу... и вдруг, отпрянув, прижал палец к губам. С ветром долетели голоса. Люди попятились, прижались к стене. Тяжело и надрывно дышала Надя.

– Назад! – Павел юркнул за выступ, туда же на цыпочках потянулись остальные.

– Павел Игоревич, – зашептал Прудников, – давайте я поднимусь, разведаю. Вы не думайте, я не такой уж неуклюжий, я полосу препятствий быстрее всех преодолеваю...

Ну что ж, самое время принимать нестандартные решения.

– Давай, Саня, – решился Туманов, – только без наказуемой инициативы. Не надо брать огонь на себя, договорились? Оставь автомат, гранаты, сними рюкзак. Топай.

Парень скинул все, что могло тормозить передвижение, начал ловко карабкаться и вскоре пропал из вида.

– Курим, – пробормотал Долголетов. – Это, кажется, надолго. Зря вы, Павел, поставили на эту лошадку. Молодой еще сопляк, прошляпит чего-нибудь.

– Сашка молодец, не наговаривай, – глухо отозвался Ивлев. – Бывает, конечно, что и скосячит, но кто из нас может без ляпов? Он молодой, гибкий, в любую щель пролезет. Куда уж нам, старикам, – мы теперь только на открытой местности вояки.

За спиной послышался шорох. Ахнула Надежда, Туманов заслонил ее собой, вскинул автомат.

– Только не стреляйте! – зашипел Прудников, объявляясь неведомо откуда. – Здесь тропа лучше, камни почти не падают. Мы подойдем к ним сзади. Их трое – устали службу тащить, сидят в ямке, греют руки над таблеткой сухого горючего...

– Показывай дорогу, Сусанин, – распорядился Туманов. – Долголетов, Федоренко – со мной. Остальные ждите здесь.

Ветер сменил направление. Голоса уже не долетали. Тропа привела на вершину холма, откуда открывался вид на волнующееся море. На юге никакого вида не было – кручи вздымались выше уровня глаз. Повсюду голые скалы, ни кустика, ни былинки, только тонкая сыпь лишайников покрывала камни. Тени скользили между камнями, перебегали от укрытия к укрытию. Три фигуры в покатой каменной чаше, короткая стычка. «Хреново, – думал Туманов, обнажая нож, – сначала убиваешь, а потом уж смотришь, кого убил».

Навалились втроем. И тех было трое – все по-честному. Он даже не видел, кого режет. Тот дергался, пытался вырваться, шлепал губами, словно хотел что-то сказать – но трудно разговаривать с ножом в спине. Павел провернул в ране лезвие, вытащил. Коллеги, кажется, справлялись. Ивлев оглушил «своего» ударом по голове, оседлал, перерезал сонную артерию. Третий вроде бы смирился с судьбой, перестал сопротивляться, а когда Федоренко попытался перерезать ему горло, внезапно изогнулся дугой, схватил его за руку, начал выкручивать. Оба усердно кряхтели.

– Требуется помощь? – участливо справился Туманов.

– Сам сделаю, – просипел Федоренко, – невелика наука.

Правая рука оказалсь зажатой. Федоренко изловчился, ударил левым локтем в переносицу. Боец содрогнулся, затих. Но когда он подбирал нож, чтобы закончить наконец это муторное дело, тот вновь задергался, завертелся! Сильным толчком сбросил с себя спецназовца, подпрыгнул, понесся саженными скачками наверх. И вновь Федоренко не растерялся. Нож, прорисовав дугу на фоне серого неба, вонзился парню в загривок. Хрустнул позвонок. Боец сломался, как сухая ветка, ноги подломились, он покатился обратно в чашу.

– Чувак, это круто, – уважительно сказал Ивлев.

Раздался странный звук. Подняли головы. Прудников, не принимавший участия в резне, согнулся пополам, поливая лишайник рвотой.

– Молодой еще, – вздохнул Федоренко, – неравнодушный пока к такому.

– Скоро поймет, что это просто работа, – поддержал Ивлев. – У всех людей своя работа. У нас – вот такая.

Тела перевернули, осветили. Мертвецы как мертвецы. Не пишут прислужники Ордена у себя на лбу, что работают на Орден. Относительно молодые люди, небритые, спортивной комплекции. Черные куртки, отороченные мехом, черные круглые шапочки, порядком стоптанные сапоги (ходили много). На вооружении «каштаны». Документов или еще каких бумаг, проливающих свет на личности убиенных, на телах не нашли. В ранцах – аптечки, свернутые дождевики, остатки чая в термосах-фляжках, банальные галеты.

– А чай-то, между прочим, зеленый, – заметил Федоренко, осушая фляжку. – Кислятина несъедобная. Чего это они? О здоровье пекутся?

– Ну, в натуре, – всплеснул руками Ивлев и засмеялся: – Дегустация зеленого чая в доме престарелых.

Туманов задумчиво подбросил на руке компактную рацию. А вот это совсем не здорово. Если с ликвидированным патрулем попытаются связаться сослуживцы, выйдет неприятность. Но не оставлять же было в тылу эту компанию.

– Быстро валим, – распорядился он. – Прудников, тащи тех двоих.

Он растоптал рацию. Тела сбросили в расщелину – пусть ищут. Когда подоспел хвост группы, ничто не напоминало о побоище.

– Вы чем это тут занимались? – подозрительно потянула носом Надя.

– Не задумывайся, Надя, – буркнул Федоренко. – Начнешь задумываться – плохо кончится.

Выбором нового врага долго не мучились. Спустились со скалы и вновь оказались во власти битого камня. Держать направление становилось труднее – двигались зигзагами. Но вот проход расширился, появились клочки какой-то чахлой растительности, даже деревья – кривые, разлапистые, коротконогие, непонятно как произрастающие на каменных уступах. Стационарный пост могли и проглядеть. Домик из сосновых брусьев, замазанных глиной, притулился под скалой, почти сливался с местностью. Возможно, днем его бы сразу заметили, но ночью, под слоем свинцовых облаков...

– Ложись, – приказал Туманов.

Легли.

– А чего это такое? – прошептал Прудников.

– Откуда нам знать, – огрызнулся Ивлев. – Может, музей.

– Давайте не будем заходить? – предложила Надя. – Ну, избушка, пусть стоит.

– Сомневаюсь, – проворчал Федоренко. – Не так-то просто пройти мимо с невозмутимым видом. Ты как считаешь, Павел Игоревич?

– Считаю, что оставлять за спиной мы можем лишь материальные ценности.

Они подкрались поближе. Скалы в этом месте вздымались широкими уступами, журчал ручеек, вытекая из скалы. Проблемы с питьевой водой на острове, похоже, не было. «Воду сторожат?» – мелькнула глупая мысль. В избушке что-то горело. Вряд ли электричество. Лампа масляная или что-то в этом духе.

Так и оказалось. О смысле поста в ущелье долго не дискутировали. К службе здесь относились халатно. Человек в черном вскинул голову. Он сидел на плетеном стуле за каким-то раритетным столом, перелистывал журнал в свете масляной лампы. Подпрыгнул, попятился, в глазах заметался испуг. Туманов вскинул приклад, ударил в челюсть. Боец повалился и остался лежать в углу, закатив глаза.

– По базе пробил, – невозмутимо констатировал Ивлев.

Второй, мирно спавший на дощатой лежанке, проснулся, вскочил, вращая глазами. И этого отправили в нокаут.

– И даже не вспомнил боец, что в кармане у него винтовка, – усмехнулся Ивлев, снимая со стены незаменимый в ближнем бою «каштан».

Осмотрелись. Женской руки в этом суровом мирке явно не чувствовалось. Потрескивала буржуйка, дрова были навалены неопрятной кучкой, пустые кружки сдвинуты на край стола, пачка чая, рваная обертка, крошки, пустая тара от лимонада.

– «Носкаином» попахивает, – поморщился Федоренко. – Неряхи какие-то.

Павел обшарил тела, вывел из строя очередную рацию. В одном из парней еще теплилась жизнь. «Притворюсь, что не заметил, – подумал он, – все равно не жилец».

– Уходим.

– Ага, бегу. – Прудников прилип к журналу, за которым коротал ночку покойник, бегло его перелистывал, цокал языком. – Мужики, тут бабы – глаз не отвести...

– Голые, что ли? – хохотнул Федоренко.

– А то.

– Или обнаженные?

– А в чем прикол? – парень недоуменно хлопнул глазами.

– Прикол в понятии. Голая баба – это пошло. А обнаженная – важнейшее из искусств. Ладно, бросай свою порнуху. Давай, детка. И закрой наконец рот.

Надя встретила их на крыльце гробовым молчанием. Пытливо всматривалась каждому в глаза, молча пристроилась в хвост колонны.

– Молчит – и не надо ее перебивать, – шептал Ивлев, – молчащая женщина – это находка. Слушал бы и слушал.

Люди нервничали – этот остров оказался длиннее, чем было обещано. И стерегущие его личности вряд ли относились к «зомбированным слоям населения» – судя по тому же порнографическому изданию. Нарастало беспокойство. Теперь Туманов двигался в авангарде. Машинально отмечал – тропа под ногами не «случайна», она протоптана людьми, и пользуются ею часто. Тропа петляла, приходилось перед каждым поворотом припадать к стене, оценивать обстановку. Черные утесы громоздились со всех сторон. Впереди он разглядел что-то вроде арочного прохода. Предчувствие подсказало – цель близка. Но стоит ли вот так, с бухты-барахты...

– Предлагаю не спешить, – объявил он людям. – За этой «подворотней» что-то есть. Лезем на скалу. – Павел кивнул на ступенчатую глыбу слева от прохода.

До вершины скалы они не добрались. Незачем. Открывшейся панорамы вполне хватало для обзора местности. Люди рассредоточились, созерцали неожиданное зрелище. В котловине между нагромождениями скал и утесов расположился... классический средневековый замок.

О том, как выглядит база Ордена, никто не говорил. Считалось несущественным. Главное – план помещений. Зашевелилось что-то в районе копчика, прохладная змейка заструилась по позвоночнику. Туманов недоверчиво всматривался в расползающуюся по острову серость. Этому замку была чертова прорва лет. Высокая крепостная стена опоясывала постройки практически вкруговую. Зубцы на стене почти не сохранились – развалились от времени, от непогоды. Квадратная башня выделялась на переднем плане – раза в полтора выше стены, практически без окон. Лишь под карнизом чернела вереница узких отверстий. Две сторожевые башни, диаметрально отдаленные друг от друга, внутри крепостной стены серели еще несколько построек. Но самое гнетущее впечатление производила центральная башня. А ведь с нее видно море, сообразил Туманов. А с моря ее не видно, она сливается со скалами. Уму непостижимо, как этот замок сохранился до наших дней. Стены обветшали, во многих местах из кладки вывалились камни, но впечатление дырявой стена не производила – толщина стен была такая, что хоть из пушки молоти. Что это было – форпост викингов? Или викинги – это уж совсем лохматая старина?