КВАZИ Лукьяненко Сергей
– Тебе в земле пора лежать, – очень невежливо сказал я.
– Ну да. Однако мир изменился… Так вот, спасибо. Мне порой трудно понять, что ребёнку хорошо, а что – нет… У тебя ведь был сын?
– Да. Погиб в самом начале…
– Соболезную.
Я кивнул. За его словами не могло быть настоящих чувств, и Михаил знал, что я это знаю, но он всё же счёл нужным это сказать…
– Ровесник Найда, – сказал я. – Был бы ровесник. Только он в Ольгу пошёл, в жену… совсем светленький. Ему и года не исполнилось… А зачем ты изображаешь из себя отца мальчику? Ты ведь его не любишь. Нет, я понимаю, ты его спас во время катастрофы. Но потом? Почему не передал в человеческую семью на усыновление?
Михаил ответил не сразу.
– Кто такой хороший полицейский, Денис?
Я пожал плечами.
– Ну я, например.
– А без шуток?
– Ну, есть основные принципы, – сказал я. – Защищать людей. Не брать взяток. Руки с мылом мыть перед едой.
Михаил кивнул:
– Тоже годится. Но основное – справедливость. Хороший полицейский не может предотвратить все преступления и исправить все ошибки. Но он должен добиваться того, чтобы справедливость восторжествовала. Хотя бы в том, что зависит от него.
– Допустим, – сказал я. – Ты хороший полицейский, надеюсь, что и я тоже. А при чём тут мальчик Найд?
– Справедливость заключается в том, – рассудительно, будто ребёнку, объяснил Михаил, – чтобы я был ему отцом. Насколько могу – хорошим отцом. И то, что я не могу по-настоящему его любить, ничего не меняет, поскольку я должен стремиться к справедливости.
Я посмотрел на него и покачал головой:
– Жаль, Михаил, что ты не человек. Мы бы могли подружиться.
– А мы и так уже подружились, – ответил кваzи.
Я засмеялся и глотнул бульона.
– Нет, извини. Ты мой напарник, так сложилось. Ты хороший полицейский, я хороший полицейский, и это накладывает свой отпечаток. Но мы не друзья и никогда ими не станем. Точно так же, как ты не можешь стать Найду настоящим отцом.
Михаил задумался.
– Это неправильно. Найд считает меня отцом. А ты можешь считать меня другом. В чём разница, если я веду себя как хороший отец и хороший друг?
Я почесал затылок, вздохнул.
– Блин, хороший вопрос, как бы тебе ответить…
Джек Воробей суетился у соседнего столика, пытаясь вовлечь толстого веснушчатого мальчишку в игру. Пацан не втягивался. Ему хотелось есть пирожки. Я взял со стола салфетку, аккуратно скомкал и запустил Джеку Воробью в затылок. Аниматор начал озираться в поисках агрессора. Толстяк, видевший моё движение, захихикал. Я заговорщицки подмигнул мальчишке, тот подмигнул мне. Джек Воробей, утратив к нему интерес, двинулся по залу, явно выслеживая напавшего на него шалопая.
– Это не было хорошим поступком, – укоризненно сказал Михаил.
Я промолчал.
– Твои действия должны были мне что-то продемонстрировать и привести к пониманию моей неполноценности, – продолжал Михаил задумчиво. – Я подумаю. Но ты всё равно не прав.
Я махнул рукой:
– Оставь, Михаил. Будем считать, что ты меня переспорил и победил. А Найда сюда приведи. На следующей неделе как раз начнутся девятые «Пираты», дети их обожают. Говорят, правда, что Джонни Депп там почти не играет, он как стал кваzи, так очень разборчив в ролях, в основном его компьютерный аватар. Но какая разница, если он ведёт себя точно так же, как настоящий?
Михаил жевал бутерброд, размышляя о чём-то. Потом спросил:
– Скажи, то, чем мы занимались всё утро, это и есть твоя основная работа?
– Это ещё самая интересная её часть, – признался я.
– Ты заслуживаешь большего, – сказал Михаил с укоризной. – Ты хороший полицейский.
– Ну, так если заслуживаю и если мы друзья – колись, – предложил я. – Зачем ты прибыл в Москву, что расследуешь на самом деле.
– Это всё очень сложно, – ответил Михаил.
– А ты как-нибудь простенько.
Михаил колебался. Кажется, он и впрямь был готов к какой-то откровенности.
И тут у меня заиграл телефон.
– Как я ненавижу сотовую связь! – воскликнул я, доставая трубку. – И начальство!
Только на вызов царицы у меня стояла старая песня «Наша служба и опасна, и трудна».
– Михаил рядом? – спросила она, не здороваясь.
– Да…
– Дуйте к храму, быстро!
– Какому храму? – не понял я.
– К большому! Где приют Лазаря Вифанийского!
Связь прервалась.
– По коням, – сказал я, вставая. – Пирожки дожуёшь по дороге.
– Что случилось? – спросил Михаил, вставая.
– Не знаю. Но какая-то гадость, нутром чую.
Всем традиционным религиям случившееся десять лет назад сильно подпортило карму. Трудно говорить про «чаю воскресения мёртвых», когда ожившие покойники ходят вокруг и пытаются тебя сожрать. Невозможно обещать гурий в раю, когда мёртвому хочется гурий сожрать. И с сансарой как-то неудобно получается, разве что признать наш мир миром голодных духов.
Но человек – существо гибкое, а вера его – ещё гибче.
Все приспособились. Так или иначе.
И с миром восставших и кваzи тоже стали взаимодействовать.
Так или иначе.
Под храмом Христа Спасителя, где когда-то были автостоянки, зал церковных соборов и трапезные залы, десять лет назад открылся огромный госпиталь. Поначалу там пытались лечить восставших. В том числе молитвами и святой водой, если уж честно. А потом… потом госпиталь превратился в приют Лазаря Вифанийского, где содержались и содержатся восставшие. Те, у кого остались родственники среди людей.
Родственники, желающие держать своих восставших поблизости, а не отдавать их кваzи.
И готовые за это платить. Или скажем деликатнее – делать пожертвования храму.
Сейчас там было, наверное, тысячи полторы восставших. Опасное заведение, но оно уже стало частью городской традиции, да и церковь крепко за него держалась, как за визитную карточку своих добрых дел. Поэтому у приюта помимо врачей и санитаров была хорошая охрана (а также, по слухам, система экстренного затопления, способная за полторы минуты превратить храм в бассейн).
На полпути мы влипли в затор. На полноценную пробку он не тянул, но мы едва ползли. Я мрачно смотрел на велосипедистов, едущих по своим велодорожкам, и вспоминал, что раньше тут было четыре полосы для автомобилей, а не две. Очень хотелось достать из бардачка сирену, прилепить на крышу и рвануть, распугивая велосипедистов.
Но Даулетдинова сказала «быстро», а не «немедленно». Так что за такую инициативу я рисковал получить изрядный нагоняй.
Что же могло случиться в приюте?
Самое вероятное – восставшие вырвались на свободу. Но как это могло произойти? Там работают опытные смотрители.
Восставшие схватили кого-то? Ерунда, уж если схватили – так сразу растерзали, и весь вопрос в том, восстанет их обед из мёртвых или не сможет возродиться. Существовал определённый уровень повреждений тела, после которого человек не восставал. В первую очередь, конечно, должен был сохраниться мозг. Ну и тело хотя бы процентов на сорок-пятьдесят. Без сердца и лёгких восставали редко, хотя случалось всякое. Существовала даже инструкция о том, как отбиваться от восставших в безнадёжной ситуации: для того, чтобы восстать, и для того, чтобы не восстать… Для желающих продлить земное существование советы сводились к тому, что надо как можно быстрее умереть от потери крови, подставляя нападающим для укусов крупные артерии. Мёртвых восставшие уже не глодали, почти мгновенно утрачивали к ним интерес.
Так что же тогда произошло?
Район вокруг храма был уже оцеплен. Чтобы не вступать в пререкания, я бросил машину на набережной, и мы, достав удостоверения, прошли сквозь оцепление.
У самого храма нас остановила вторая цепь – и тут уже пришлось пререкаться. Мы были не в тех чинах и не из этого района, моя должность дознавателя никого не впечатлила. Но здесь сработала бумажка с печатями, которую достал Михаил.
И у самого храма мы наконец-то увидели знакомые лица.
Как ни странно, это был наш вчерашний собеседник, капитан Владислав Маркин. Ничего себе! Капитан ли он на самом деле, если командует на серьёзном происшествии такой толпой народа? А рядом с ним – наш эксперт, моя несложившаяся партнёрша по чаепитию, Анастасия! Они о чём-то энергично спорили, точнее – спорила Анастасия, а Маркин качал головой и пытался её успокоить.
Судя по тому, что одета Анастасия была совершенно не по форме – блузка и шорты, явилась она не с работы. Я бы даже сказал, что она прибежала прямо из дома в домашней одежде, сменив тапочки на босоножки и даже не глянувшись в зеркало. Для женщины это несомненный подвиг.
Но какого кваzи она вообще здесь делает? Её работа – пробирки, скальпель и газоанализатор!
– Всё те же лица, – внезапно сказал кто-то, хватая меня за локоть. – Хорошо хоть ребёнка не притащили. Что вы здесь делаете?
Это был пожилой гэбэшник, которого я вчера счёл экспертом вроде Анастасии. Сегодня я уже не был в этом так уверен – на мужчине был бронежилет, а за спиной – короткоствольный дробовик.
– А вы-то? – высвобождая руку, спросил я. – А она-то?
– Она-то понятно, – туманно ответил гэбэшник. – Но вы зачем явились?
– Что происходит? – спросил Михаил.
Поколебавшись, гэбэшник кивнул:
– Идите к шефу. Пусть он объясняет.
Михаил сразу двинулся дальше, а я задержался на секунду, посмотрел гэбэшнику в глаза. Тот вздохнул и негромко сказал:
– Захват заложников.
В полном недоумении я двинулся следом за кваzи. Захват? Заложников? Бред! Восставшие не захватывают людей в заложники. Восставшие нас жрут!
При нашем приближении и Анастасия, и Владислав замолчали. Капитан возвёл глаза к небу и даже развёл руками. Анастасия понурилась и отвела взгляд.
– Доброе утро, капитан Маркин, – сказал Михаил. – Что происходит?
– Всем хотелось бы знать, – ответил капитан. – Но это закрытая информация.
– Слушайте, Маркин. – Я оттеснил Михаила. – Здесь захват заложников, понимаю, это ваша прерогатива. Но, черт возьми, как?
– Откуда вы знаете? – резко спросил капитан.
– Птичка на хвосте принесла.
– Я этой птичке клюв начищу, – выругался Маркин. – Да, это наш вопрос, покиньте зону оцепления. Не заставляйте выводить вас силой.
– Это Виктория! – выкрикнула Анастасия. – Это Виктория, Михаил! Она захватила заложников!
– Кваzи захватила людей в заложники? – судя по всему, Михаил был шокирован.
– Восставших! – резко сказал Маркин. – Ваша психованная беглая кваzи напала на приют. Она освободила восставших, а людей выпустила.
– Всех? – уточнил я.
– Да, всех, – мрачно сказал Маркин.
– Ну так всё решается очень просто, – обрадовался я. – Про систему затопления не врут? Или ядовитый газ, разъедающий мёртвую плоть?
Анастасия почему-то посмотрела на меня очень недобрым взглядом. Михаил вздохнул и ответил вместо Маркина:
– Врут, конечно. Там не затопление и не газ. Там магнетроны. Весь приют – одна огромная микроволновка.
Я обалдел. Никогда не подозревал, что церковь настолько идёт в ногу со временем. Магнетроны! Ёшкин кот!
– Да не верю! – воскликнул я невольно.
– Это из старых военных запасов, – холодно сказал Михаил. – Разрабатывали какое-то оружие на страх супостатам. В боевых условиях против живой и мёртвой силы оказалось не очень эффективно, это больше рассчитано на технику. Но кто-то додумался использовать как системы безопасности в институтах, изучающих восставших, и к… – Он неприязненно посмотрел на Маркина и не закончил фразу. С тем же осуждением в голосе добавил: – Конечно, церковь тоже для своей лечебницы выпросила.
– Церковь ничего не выпрашивает, Михаил, – мягко поправили его. – Церковь просит.
Поп подошёл неслышно, будто опытный спецназовец. Да он такое впечатление и производил – немолодой, но очень крепкий, без свойственной попам полноты.
Одет он был в рясу неожиданно белого цвета. Я как-то привык к тому, что наши попы ходят в чёрном. Хотя у них вроде есть какое-то белое духовенство и какое-то чёрное… может, в этом дело.
– Включайте свои магнетроны, отче, – как можно вежливее сказал я. – И пусть Господь упокоит несчастных. Он их уж заждался, полагаю.
Священник мягко улыбнулся, будто я был ребёнком, сморозившим чушь.
– Ваше Высокопреподобие, – сказал Маркин, – извините, их сейчас уведут…
– Не надо, Слава, – сказал поп.
Ух ты! Да они знакомы, похоже!
– Протоиерей Пётр Меленков? – спросил неожиданно Михаил. – Руководитель седьмой канцелярии?
– Бедренец Михаил Иванович? Особый инспектор Представителя? – тепло спросил поп.
Я почувствовал себя лишним.
И поэтому немедленно вклинился в разговор:
– Простите, что вмешиваюсь. Я, конечно, простой полицай, в высоких материях не силён. Но с каких пор кваzи могут шантажировать людей, взяв в заложники восставших?
Михаил, Пётр, Владислав и Анастасия молча уставились на меня.
Почему-то мне стало неудобно.
– Я имею в виду, что не станет же она их убивать, – сказал я. – Кваzи относятся к восставшим как к детям. Это всем известно!
– Есть люди, которых ничуть не смутит необходимость убить ребёнка, – сухо ответил Владислав.
– Ладно, допустим, – неохотно сказал я. – Эта Виктория – совершенно психованная… даже для кваzи. Извините, Михаил. Допустим. Но мы не ведём переговоров с террористами. Кваzи – так кваzи, восставшие – так восставшие. Почему спецназ не начинает… э…
– Не начинает что? – ласково спросил Протоиерей. – Освобождение заложников?
– Да, глупость сморозил, – честно признал я.
И впрямь. Как освобождать полторы тысячи восставших, мечтающих сожрать своих освободителей? Они и сами по себе смертельно опасны, это ведь не новенькие, неуклюжие восставшие, эти просидели в заточении десяток лет, они быстры и неутомимы, их очень трудно убить. А уж когда их направляет воля кваzи, то отправлять в подвалы храма спецназ – это только кормить восставших.
– Тогда уж простите, но вот вам мнение простого полицейского, – сказал я. – Включайте магнетроны. Пока эта сволочь не бросила восставших на штурм. Это чахлое оцепление, – я демонстративно огляделся, – полторы тысячи хорошо выдержанных восставших не удержит. Вы даже огнемёты не подтянули, даже танки! Мы рискуем получить вспышку в центре Москвы. Вспышку первой категории!
Я понимал, почему вокруг нет бронемашин и сотен солдат. Паника в центре Москвы – это не шутка. Я только ждал, когда они начнут возражать и объяснять, в чём я не прав. А они почему-то молчали. Все. И поп в белой рясе, и наглый госбезопасник, и кваzи. Только Анастасия почему-то всхлипнула.
– Он прав, – неожиданно сказал Михаил. – К моему глубокому сожалению – он прав. Включайте свои магнетроны, Ваше Высокопреподобие.
Лицо Петра исказилось как от боли. Он покачал головой.
– Полторы тысячи душ…
– Когда вы вывели танки своей бригады на МКАД, вы не колебались, полковник Меленков, – сказал Михаил. – Вы убили сотни тысяч восставших и десятки тысяч людей. Но спасли миллионы живых людей.
Вот тут я понял, кто передо мной, сглотнул и подавил желание вытянуться по стойке «смирно».
Протоиерей покачал головой:
– Полковника Меленкова давно уже нет.
– Но вам придётся его позвать, Ваше Высокопреподобие, – сказал Михаил. – Простите, но это решение принять можете только вы. Я, со стороны кваzи, готов засвидетельствовать, что это был единственный возможный выход.
– Толик, – сказала вдруг Анастасия. – Моего младшего брата зовут Толик. Ему десять лет. Он… он там. Мама там. И он там. Когда… если он превратится в кваzи, он все равно останется ребёнком. Навсегда.
Она посмотрела на меня, глаза её были сухими.
– Наверное, Денис прав. Наверное, другого выхода нет.
Вот почему она примчалась к храму. Вот что значили её вчерашние слова про мать и брата, которые «отдельно».
– Вы слышали их мнение, – с каким-то облегчением произнёс Владислав. – Ваше Высокопреподобие, я к нему присоединяюсь.
Я посмотрел на бывшего полковника, чьим именем собирались назвать площадь в центре Москвы, но потом так и не назвали – говорят, по его настоятельной просьбе, человека, которого прочили в президенты, но который внезапно исчез отовсюду. И увидел в его глазах растерянность и страх.
Он боялся. Боялся второй раз совершить то, что однажды уже сделал. Убить полторы тысячи уже мёртвых… лишив их шанса однажды обрести разум и вернуться пусть к искажённой, уродливой, но всё же жизни…
Как в нём все это сочеталось?
Военное прошлое. Уход в религию. Церковная карьера.
И чем же он так нагрешил, что ему вдруг послано такое испытание?
А ещё говорят, что Бог каждому посылает лишь тот крест, который тот может вынести…
– Михаил, ты можешь нейтрализовать влияние Виктории на восставших? – спросил я.
– Мне для этого необходимо оказаться рядом, – ответил он.
– А на расстоянии?
– На расстоянии я смогу сдержать одного-двух… Если она бросит против меня хотя бы десяток – восставшие меня растерзают.
– Она на главном посту охраны, там всё просматривается с камер, – сказал Пётр. Но в голосе его послышалась надежда. – Электропитание автономное, хватит на трое суток.
– Совсем нет возможности подобраться поближе? – очень по-деловому спросил Михаил.
– Можно что-то придумать. Инспектор Бедренец, не стоит ли позвать ещё кваzи?
– Не все кваzи одинаково эффективны в управлении восставшими. У вас ведь были кваzи в персонале?
– Трое, – кивнул Протоиерей.
– Они умели управляться с восставшими. Но они не справились. Нет, Михаил, не будем плодить сущности сверх необходимого.
– Одному тебе всё равно не справиться, – сказал я.
– А я и не сомневался, что ты пойдёшь, – ответил Михаил. – Владислав, вы поможете нам с оружием и бронежилетами?
Владислав кивнул. Сказал, сморщившись:
– Но своих людей не дам. У меня прямой запрет на вход в здание…
– Ваших людей не надо, – сказала Анастасия. – Я пойду с ними.
Она обвела нас дерзким взглядом, будто ожидая споров. Но никто не спорил. Владислав только окинул её придирчивым взглядом, будто оценивал требуемый размер бронежилета.
– Ваше… э… высокопреосвященство… – начал я.
– Высокопреподобие, – поправил Пётр. Его лицо расслабилось, стало спокойным и собранным. – Да, конечно. Я пойду с вами, вам нужен проводник. Всё, что можно сделать снаружи, сделает мой помощник.
Хорошо выдержанный восставший – это не полуобглоданный труп, обретший способность двигаться и желание жрать живую плоть. Все съеденные и повреждённые части тела со временем регенерируют. Половину тела восставшие регенерируют за два-три года, если их, конечно, кормить. Это уже не прежняя плоть, она бледно-сероватая, но в принципе и у людей бывает такой цвет кожи. В их жилах медленно течёт густая псевдокровь, в которой нет эритроцитов, но которая прекрасно переносит кислород. В капилляры эта мерзость протиснуться не может, но восставших это не смущает. Если пищи нет – они впадают в летаргическое забытьё, в котором могут находиться годами. Уморить голодом, насколько я знаю, за десять лет так никого и не удалось. Обычно восставшие двигаются медленно, даже не очень координированно, но когда чуют пищу – обретают стремительность движений.
В общем-то они не многим отличаются от кваzи. Тоже сильны и выносливы. Только разума нет и не вегетарианцы.
Я застегнул бронежилет, поднял и закрепил твёрдый кевларовый воротник. Зарядил дробовик.
Снарядились мы все одинаково. Для противостояния восставшим никто не придумал ничего лучшего, чем многозарядный дробовик с крупной дробью, пистолеты с тупоконечными пулями, имеющими высокий останавливающий эффект, и мачете – как последний довод. Автоматы, гранаты – это всё от лукавого. Огнемёт эффективнее, конечно, но восставшие боли не чувствуют и могут долго сражаться, сгорая заживо.
Команда, конечно, у нас собралась удивительная. Протоиерей, кваzи, полицейский офицер и девушка-эксперт.
– Если бы мы были в компьютерной игре, – сказал я, – то вы могли бы немножко колдовать, Ваше Высокопреподобие.
Протоиерей проверил магазин в дробовике и сухо сказал:
– В компьютерных играх колдуют маги, а священники исцеляют и призывают божественную силу. Насчёт исцеления я вам ничего не гарантирую, а молюсь с утра и так непрестанно.
Признаюсь – я не нашёлся что ответить.
Мы стояли в бойлерной, расположенной где-то на границе между помещениями собственно храма Христа Спасителя и подземными помещениями приюта. Шумела вода в трубах, щелкали какие-то реле. Десяток молчаливых полицейских, караулящих здесь, прятали глаза. Они останутся в относительной безопасности, а мы пойдём навстречу полутора тысячам голодных восставших.
– Эта дверь ведёт в нижнюю бойлерную, а оттуда – в помывочную, – сказал Протоиерей, указывая на крепкую железную дверь, запертую изнутри на замок и внушительный засов. – В помывочной нет видеокамер, нас заметят не сразу.
– Почему нет? – удивился Михаил.
– Настояло общество защиты прав восставших, – объяснил Протоиерей. – Среди пациентов ведь есть несовершеннолетние.
– О Господи, – вздохнул я.
– Если вас утешит, я тоже считаю это глупостью, – ответил Пётр. – Но в данный момент это нам на руку. После помывочного зала мы выйдем в пятое отделение, пройдём мимо палат… – говоря, он водил пальцем по разложенной на шатком пластиковом столике схеме. – Потом лаборатория микробиологии, кухня…
– Кухня? – Меня охватил нервный смех.
– Так её называют. Потом коридор, комнаты персонала и главный пост охраны.
– Скажите, а чего требует Виктория? – поинтересовался Михаил. – То, что она отпустила людей, – обнадёживающий признак. Быть может, если мы пойдём на её условия…