Я – необитаемый остров Маркович Наташа
Он рассказал про взрывание мозгов, про то, что можно жить легко и радостно, про то, что жизнь удивительна во всем ее многообразии, и про то, что это многообразие мы и собираемся донести до окружающего населения. Главное при этом не прогибаться и не идти на компромисс с собой и окружающей средой, а изображать эту многообразную жизнь такой, какая она есть, без прикрас и глянца, в натуральном виде.
– Не получится, – мрачно произнес дизайнер в заблеванной майке по имени Родион.
– Почему?
– Матом нельзя в СМИ ругаться. Закон, бля. А без мата – какой натурализм?
Юра посмотрел на меня.
– Кажется, это правда, – кивнула я. – Там непонятная формулировка, в законе, но может статься, что так. Я завтра выясню все точно на встрече со специалистом.
– Как же мы без мата? Это ведь так жизненно.
– Не переживай, что-нибудь придумаем. В крайнем случае, свой язык изобретем, созвучный, или точки поставим. И будем утверждать, что это неотъемлемая часть художественного замысла. Кому надо – поймут. Все равно без ограничений не обойтись. Есть вещи и лица неприкосновенные. В таком случае специально укажем: вот здесь могла быть статья о том-то и том-то, но мы прогнулись и не написали ее, чтобы лизнуть жопу чиновникам и сохранить лицензию министерства печати. Ты же знаешь, главное все по-честному.
– А про политику будем? – мрачно спросил «заблеванный» Родион.
– Нет, – ответила я.
– Почему?
– Не люблю, не понимаю и не интересуюсь. Кроме Путина, Ходарковского и Трегубовой не помню ни одного лица.
– Какой еще Трегубовой?
– Которая написала «Хроники кремлевского диггера». Основные мои знания об аппарате управления страной почерпнуты оттуда. А лицо ее мне знакомо, потому что она бывает в моем ресторане.
– Нормальный подход!
– Нормальный. Субъективный. Ну ладно, может, я, конечно, утрирую, не в вакууме же живу, но сути это не меняет. Мир таков, каким его вижу я, главный редактор. В моем же мире политики нет. Не люблю суету. Я предложила остальным, тем, кто изначально влияет на контент журнала, привнести это явление – политику, – из своих миров, но желающих, увы, не нашлось. Может, им неинтересно, а может, связываться не хотят. Так что, во внутреннем мире «Shit end Rouses» политики и политиков нет. Сплошная анархия и беззаконие. Вернее, действуют обычные законы вселенной. Вообще, надо честно признать, мы будем изображать не мир, который есть вообще, а мир глазами основателей журнала и его сотрудников.
– А кому интересен ваш мир?
– Всем, кто созвучен. И это немалое количество. Мы же не вчера с Луны свалились, давно тут живем. В реалиях. Можно подумать, что все остальные СМИ шибко объективны. И не только СМИ. Любой бизнес – отражение личности главного идеолога с реминисценциями всего того, что творится в бошках остальных членов коллектива… А ты, кстати, чего в майке заблеванной?
– Потому что.
– А точнее?
– Надо. Я должен отличаться от белых воротничков. Какой смысл мне приходить в галстуке, как все, когда окружающие от меня ждут того, о чем сами не имеют ни малейшего понятия. И когда я прихожу в заблеванной майке, они думают: «О, он не такой, как мы, значит, он умеет делать то, что мы не умеем. И вообще, раз он майку забыл поменять, то, наверно, он не от мира сего, а, следовательно, очень нестандартный, креативно мыслящий человек. Именно такой нам и нужен. Стандартно мыслящий шедевр не создаст».
– Шикарная теория.
– Ну да, тупая. Вообще, мне просто иногда в лом заниматься одеждой. А тем более, сегодня. Я и дома-то не был.
– Можно я не буду уточнять, где ты был?
– Можно. На работе.
– Понятно. Ты вообще как, талантливый?
– Конечно.
– А кто здесь еще считает себя талантливым? Поднимите, пожалуйста, руки.
Руки лениво и недоверчиво подняли все, кроме двоих человек. Я их запомнила.
– А вы? – спросила я одного из них.
– Я водитель на полставки.
– Водитель должен талантливо водить машину. Водитель пожал плечами. Второго я спрашивать не стала.
Посмотрим потом. Народ привык верить словам, а не делам. Думаю, их скепсис вполне объясним. Я бы тоже про себя думала что-то типа: «Ну вот, непрофессионалы. Куда лезут? Самолетом бы еще стали управлять!» Но при этом ради интересного проекта рискнула бы. Что я в общем-то и сделала.
А мрачный дизайнер мне понравился. Наличием своей точки зрения, как минимум. Не говоря уже о совершенно фантастической теории заблеванной майки.
После собрания все разбрелись по отделам, а я пошла с Юрой к нему в кабинет, поговорить о своих ощущениях от собрания.
– Как здоровье? – спрашиваю.
– Да нормально. Сопли только.
– Сопли – это прекрасно.
– Почему?
– Ну, это же твои сопли. А ты прекрасен. Значит, и твои сопли прекрасны. Простая дедукция.
– Дурында!
«Я тебя люблю», – беззвучно ответила я. Мне показалось, что он услышал.
Слово «любовь» тесно переплетено в моем сознании со словами «боль», «страх», «обида». Я хочу научиться любить по-другому – легко и светло, радостно. По-настоящему. Все, что для этого нужно, – перестать жить, исходя из своих персональных ожиданий, а жить настоящим моментом, радоваться ему, ощущать его, наслаждаться им. Прописная истина. Однако почему-то почти никто не живет исходя из нее.
Когда-то я стажировалась на координатора «Игры» у Билла Готсби, известного тренера. Он сказал студентам следующее:
– Сердца бывают двух видов. Первые – закрытые на замок, бережно охраняемые, спрятанные за высокими и крепкими бетонными стенами, в железных, кованых сундуках. Вторые – разбитые.
Я заплакала, естественно.
– А другой альтернативы нет?
– Нет. Ты либо идешь по жизни с закрытым сердцем, и тогда ты не живешь, а выживаешь, превращая себя в ходячую тюрьму. Либо ты живешь по-настоящему, ярко, страстно, отчаянно, и тогда твое сердце будет разбиваться раз за разом. Ты будешь пытаться его склеивать, сшивать, как разорванную тряпку, на нем будут оставаться швы и шрамы, которые при каждом удобном случае напомнят о себе глухой болью, и с этим ничего не поделать.
Я потом часто обдумывала эти слова. Боль – это всего лишь боль. Чего же мы носимся с ней, как курица с яйцом. Просто каждый из нас переполнен чувством собственной важности и думает, что его боль самая-самая больная боль в мире. Надо привыкнуть к мысли, что боль – это всего лишь боль. Такая же, как у всех людей на планете. Перестать делать из нее фетиш. И отпустить ее на волю. Пусть будет.
Контент, однако
Очередной мозговой штурм выявил следующее:
1. Все намного сложнее, чем казалось вначале.
2. Все как всегда просто, нужно только начать рисковать, делать глупости.
Во время мозгового штурма меня посетила гениальная идея: надо заказать разработку фирменного стиля и всего дизайна журнала в студию Артемия Лебедева. Это, правда, задержит нас, но это реально бомба! Можно сделать высокий продукт. Хуже другое. Подозреваю, что денег понадобится в два раза больше, там цены экстремальные. Меня это не пугает. Я вообще за то, чтобы не экономить, а зарабатывать больше, и считаю, что грамотных вложений много не бывает. Все потом возвращается сторицей.
А вот где деньги возьмет Юлька, я не знаю. Оставили пока этот вопрос открытым. Я взялась выяснять, сколько это может стоить, хотя бы приблизительно.
Окончательно определились с рубриками и их концепцией.
Напоследок решили, что все материалы первого номера будем согласовывать дружной компанией – типа, редколлегия.
Будем действовать так до тех пор, пока у меня нюх не выработается. А может, и потом оставим эту схему, а то меня прямо колбасит от ответственности. Откуда я знаю, может, это мне одной на всей планете материал нравится, а остальной мир сочтет, что это полный отстой, непригодный для чтения.
Лупина, моего любимого художника, утвердили единогласно. Его творчество понравилось всем. Юлька рассматривала работы Лупина дольше остальных и заявила, что от некоторых ее просто воротит от омерзения. И показала, от каких именно. Ну, я бы сказала, это не самые отвратительные. Даже без дерьма и кишок.
Одна из этих картинок – моя любимая. Мозг человека вынесен на каких-то тягучих ниточках за пределы черепной коробки. Он застрял между прутьями большой клетки, а человек упрямо идет вперед, наклонившись, как против ветра, ему явно тяжело – за ним ведь тащится огромная железная клеть, в которой застрял его мозг. Правдивая вещь.
– Почему воротит, Юль?
– Не знаю. Я пытаюсь понять, что происходит, почему именно эти рисунки вызывают у меня омерзение. Что такое они задевают во мне?
– Ты ведь не против размещения их в нашем журнале?
– Нет, конечно. Они вызывают эмоции. Разные, прямо скажем, как в жизни. И они заставляют задуматься, это факт.
Лично мне гораздо более омерзительна картинка «Любовь на всю жизнь», на которой изображены песочные часы. В верхней части помещены милые сердечки. Эти самые сердечки перетекают в нижнюю часть часов, превращаясь уже совсем в другую субстанцию – коричневую, густую, и складываются неровными колечками, как порой бывает в унитазе. Это и есть то, что мы, люди, делаем очень часто в жизни – переводим любовь в отходы. Все светлые нежные чувства сливаем в унитаз. Тот, кто заявляет, что хоть раз в жизни не был в роли этих часов, тот врун и иллюзионист. В смысле, живет в иллюзиях.
Лупин – талант, ничего не скажешь. Он мастерски доносит простые истины. Надо вот только найти этого художника, а то на сайте, где его рисунки помещены, нет никакой информации. И еще договориться с ним о сотрудничестве, а то вдруг он вообще из психбольницы картинки свои отправляет.
Второй несомненный талант, найденный мною в далеком челябинском журнале, а впоследствии и в ЖЖ, – Дима Горчев. Он жжет, рулит, и «йаду» ему точно пить не нужно. Я-то думала, что он бедный непризнанный челябинский журналист местного масштаба, и решила срочно его открыть для всего читающего мира, а оказалось, что он в ЖЖ главный, его полстраны знает. Кто кого открывать должен – большой вопрос. Как я оказалась в другой части страны – не знаю, но это факт.
Нереально пишет, человек. Я, конечно, с ним не знакома, но судя по постам в ЖЖ Горчев невероятно свободолюбив и в неволе не размножается. Под окружающую действительность прогибаться не желает, хотя бы и за деньги. Рекомендуемый подход: пусть пишет что хочет, будем брать. Сделаем колонку без темы – и все дела. Кажется, это называется авторская колонка.
Незачем убивать в окружающих дух свободы. Тем более этот дух никакой лопатой не убьешь. Легче, наверное, самого Диму убить, чем его свободолюбивый дух.
Связываться с ним буду я. Никому не отдам это дело – самой интересно до чертиков. Мне важно, чтобы он согласился писать для нас.
А еще нам, конечно же, нужны оффлайновые знаменитости, для того чтобы о них писать разные истории. Куда без них?
- Без них-то мы куда, да просто ни-ку-да.
- Недаром все века их носят на руках,
- И мы опять готовы руки подставлять!
Это я и спела своим партнерам.
– Группа «Цветы», песенка про то, как сильно нам нужны девушки, а вовсе не знаменитости, – прокомментировал Юра, и сердце мое возрадовалось. Единый культурный слой у нас с ним. Это хорошо. Приятно.
Еще я вспомнила одного фотографа. Киса, конечно, боже мой! Киса – это Киселев. Суперфотограф! Приехал из Екатеринбурга, естественно. Все мои знакомые творческие отморозки приехали оттуда, и Киса не исключение. Он наименее отмороженный из моих екатеринбуржских знакомых, но, как ни странно, невероятно талантливый. Следовательно, отмороженность и талант напрямую не связаны. Одна беда, он знает себе цену, и боюсь, что стоит он сильно недешево. Ладно, позвоню, узнаю. Я сделала себе пометку в органайзер.
О! Витя, бывший парень моей подруги. Он вообще член союза фотохудожников. Если это имеет хоть какое-то значение, конечно.
Пока маловато, но что ж, будем искать.
Штурм творческой части плавно перетек в собрание, и Юля сделала доклад о состоянии дел в области производства. Я ничего не поняла, но порадовалась. Ибо по контексту доклада было понятно, что все более-менее хорошо.
Леша соответственно рассказал нам о каналах продвижения журнала. Оказывается, чтобы журналы были выложены на всех нормальных местах, нужно, грубо говоря, просто-напросто заплатить кому надо пятьдесят тысяч. В месяц.
– А кому надо? – поинтересовались мы хором.
– Фирмам-распространителям – по пятерке. Их примерно десять.
Плюс реклама.
– Сколько? Чего? Как?
– Примерно двести тысяч для начала. Потом еще по сто в течение шести месяцев.
– А подешевле нельзя?
– Можно. Но если хотите, чтобы было круто, то это даже мало. За эти деньги мне нужно будет крутиться, подключать все связи, пробивать статьи в журналах, телик, радио. И имейте в виду, что касается рекламы, то это все только на Москву и отчасти Питер.
– Ну, это понятно.
Каким-то таинственным образом мы умудрились не потратить еще ни копейки денег. Офис-то есть уже. Не знаю, сколько мы тут просидим в трех выделенных нам комнатах, но явно не слишком долго. Месяца два продержимся, пока штат не раздуем. Зарплату еще не платили, понятное дело. В общем, экономные мы ребята. Точный бюджет станет понятен после разговора с дизайн-студией.
Обрадовалась. Немедленно пришла Юля и отобрала кучу денег на компьютеры, да не простые, а золотые. Простые нам ни к чему, мы контора творческая и высокохудожественная. Эпплы нам подавай.
Маленькая Юлька
В общем, все кипит, шипит и пузырится.
Только дома затишье. И вообще, я ушла ночевать к Юльке. Мне грустно. А Юлька меня обнимет и разрешит мне поизображать из себя жертву. И пожаловаться и поплакать. Вот скажите, как можно жить без подруг? Разве реально все время быть в контексте побед, отдавания, достижения целей, радости, заботы? Ужасно. Иногда хочется стать маленькой девочкой, сесть под стол и наблюдать оттуда, как ползает по комнате мой друг Димка, мама гладит белье, папа смотрит телевизор и ест суп, а взрослая сестра с косичками учит букварь. Жевать очередную оторванную страничку из книги, ни о чем особенном не думать, никуда не стремиться. А если мне будет не хватать любви и внимания, я просто заору, и кто-нибудь из родителей непременно меня подхватит на руки и пожалеет.
А сейчас попробуй, заори! Тут же все начнут орать в ответ: «Как же так! Ты же людей учишь отдаванию! Перестань, сними в фокус себя и начни думать о людях вокруг!»
А вот фиг вам! У меня Юля есть. И я пойду к ней и буду ныть и жаловаться, пока мне самой не надоест и опять не захочется повеселиться.
Настоящие друзья нужны, чтобы хавать дерьмо друг друга. И слава богу! Конечно, если они только этим и занимаются, то это уже не дружба, а проституция, но и без этого не обойтись никак, поверьте.
Для начала мы выгнали ее мужа спать. Он был столь великодушен, что выгнался без вопросов.
– Слушать тут ваш бабский бред… – проворчал он и исчез за уголом кухни.
Маленькая Юлька налила мне чаю, и мы обменялись всеми жалобами, которые у нас накопились на мужиков, начальство, соседей и весь мир. К окончанию второй бутылки «Риохи» мир подобрел и заблистал новыми красками. И оказался, в общем-то не так уж плох.
Правда, появилась одна проблема. Мне с каждой каплей выпитого становилось все сложнее удерживать себя от того, чтобы не позвонить Юре и не рассказать ему о том, какой огромной, нежной и страстной любовью я его люблю. Просто-таки любовью планетарного масштаба! Жалкие останки здравого смысла напоминали о том, что, как правило, такие подвиги хорошо не заканчиваются.
Тогда я придумала технологию. Я пообещала Юле, что точно не позвоню ему и не признаюсь в любви следующие полчаса. Юля пообещала поддерживать меня в том, чтобы я сдержала слово.
– А то будешь со срывом разбираться, – прищурив глаз, пригрозила она.
Ненавижу это занятие. Как только заканчивались полчаса, я хватала свою пьяную волю в кулачок и давала новое обещание на следующие полчаса. Эго, убаюканное тем, что полчаса – это недолго и сегодня еще есть возможность взять верх, мирно засыпало на некоторое время. «Риоха» продолжала рулить.
В два часа ночи вдруг раздался телефонный звонок. Увидев на экране маленькую фотку Юры, я вскочила на ноги от волнения. Правда, тут же чуть не грохнулась, но холодильник меня спас, подставив под спину свой прохладный белый бок.
– Алле, – я изо всех сил старалась соблюдать спокойствие и вертикальное положение тела одновременно. При этом мне необходимо было говорить ясным и трезвым голосом.
– Наташ?
– Яволь.
– Ты пьяна?
– Что за дикое предположение? – я вдруг возмутилась.
– Ничего дикого в нем нет. Можно подумать, ты председатель клуба анонимных алкоголиков.
– Странные у тебя фантазии. Какие. – У меня вдруг почему-то сама собой поставилась точка посреди предложения.
– Ты где? – спросил Юра.
– Я-то?
– Нет, сантехник Равиль.
– Равиль? – я растерялась прямо. Какой Равиль? Почему не Пушкин, хотя бы?
– Так где ты?
– У Юли в гостях.
– Блин, бестолочь, могла бы хоть предупредить.
– Ты что, мой папа?
– Нет. Но это не значит, что я не могу за тебя волноваться. Ноги вдруг стали ватными, и я села на пол у холодильника.
– Он сказал, что волнуется за меня, – прошептала я Юльке, закрыв трубку рукой.
– Скажи тогда ему что-нибудь теплое и нежное.
– Мурзик, – сказала я в трубку.
– Да.
– Хочешь, я тебе еще меда куплю?
– Нет, спасибо, я еще тот не съел.
– Жалко. Но все равно, я чего-нибудь придумаю. Обязательно. Не волнуйся.
– Хорошо, не буду, – Юра засмеялся. – Пока, до завтра.
– Пока, – грустно сказала я трубке, а когда она загудела, добавила: – Ты просто не забывай, я тебя очень сильно люблю. Нежно и страстно. Любовью планетарного масштаба. Понял?
Маленькая Юлька растрогалась и пустила слезу. После этого мы тихонько спели песню, посвященную Юрию Гагарину, под названием «Опустела без тебя земля» и отправились спать. Я завела будильник, чтобы не проспать капитанские звонки. Юля дала мне одеяло и подушку с красивыми красными тюльпанами. Мне кажется, это хороший знак.
Юлька все-таки человечище! Энерджайзер и контролерище каких свет не видывал. Все и всех держит в поле своего зрения. Всегда знает, что и как надо делать не только ей, но и всем окружающим. Даже если вы не согласны с тем, что решила она, – это не имеет никакого значения. Сопротивляться бесполезно. Юлька все равно воплотит в жизнь принятое решение, причем безукоризненно организовав процесс его реализации. Самое интересное, что вы в конце концов не будете против. Дело в том, что она не будет продавливать свое решение тупыми быковскими методами. Я умоляю! Юля настоящая женщина и слишком изящна для ведения войн. Она вас убедит, вовлечет, на любой ваш аргумент найдет сто пятьдесят восемь контраргументов и еще под каждый из них подтянет бесподобное теоретическое да и, пожалуй, экономическое обоснование. Утомленный борьбой, вы сами в конце концов примете то решение, которое она же и лоббировала. Сами! Вот что важно. И никогда не сможете заявить, что вас заставили или ваше мнение проигнорировали. Фига! Решение ваше. Точка. И вы искренне убеждены, что оно верно.
Остается, правда, привкус вазелина в жопе, но это не важно, потому что, когда решение будет реализовано, вы в очередной раз убедитесь, что Юлька была права и вы приняли правильное решение.
Вот это-то и бесит, блин! Иногда хочется, чтобы все рухнуло и всем было от этого плохо, только ради того, чтобы Юля оказалась неправа. Правота – это самый страшный ее недостаток. Абсолютно все остальное на этом фоне можно считать достоинствами. Причем некоторые из ее достоинств безотносительны. Абсолютны. Она умеет сильно любить своих друзей и близких. При этом всегда понимает – когда надо жестко потренировать, а когда по голове погладить. Умудряется обо всех заботиться, встречать, кормить, укладывать спать, говорить по душам и даже белье со своевременным тюльпанчиком постелить.
Юлька тотально честна. И она, не задумываясь, уволит с работы своего самого любимого друга, если он того заслужит. Поборется за него до последнего, а если не поможет – уволит. Поплачет, все объяснит и даст расчет. А потом позовет в гости, напоит чаем и выслушает все жалобы, слезы, сопли… Обнимет и скажет о том, что ее любовь нисколько не уменьшилась от того, что человек облажался. И что ее дом по-прежнему открыт для него.
А если она сочтет, что ее начальник поступил неправильно, причем даже не в отношении нее, а в отношении любого другого человека, то она опять пустит слезу, подойдет к нему и выскажет свою точку зрения на просходящее. Вообще, плачет она довольно часто, потому что хрупкая и ранимая, как цветочек.
А как она заботится о своем Стасике, боже мой! Он просто не может не быть лучшим и успешным рядом с такой женщиной. Потому что она в него верит беспрекословно. И всегда верила, даже когда он был менеджером без жизненных целей, с зарплатой в нынешний ежедневный доход.
Мне кажется, он любит ее до судорог, до слез, хотя я никогда не видела его плачущим. Он суровый, молчаливый и сдержанный. Но все равно у меня есть такое ощущение, что он любит ее до слез.
Хорошая она, в общем, ничего не скажешь. Прямо даже и не знаешь иногда, как к себе относиться, находясь рядом с ней.
Дерьмо и розы
Утром я приняла капитанские звонки, разобралась с вопросами и начала реализовывать идею со студией Лебедева. Для начала в очередной раз изучила его сайт и в сотый раз восхитилась бескомпромиссностью основателя.
Мы делаем ваши сайты так, как считаем нужным их делать, а если вам не нравится – ступайте вон. А если уже нам не нравятся ваши политические убеждения, жизненная философия и тупая рожа, то делать вам сайт мы не будем ни при каких обстоятельствах. Ступайте вон еще раз.
Уважаю.
Таким образом, получив в качестве источника вдохновения еще одно доказательство того, что надо потратить всю эту чертову тучу бабла на дизайн в студии Лебедева, я написала им письмо и уже вечером сидела у них в комнате переговоров. Разговор шел с руководителем проектов.
Надо же, обзавелись комнатой переговоров и даже ресепшеном. Лет пять назад, когда я с кем-то туда случайно попала на переговоры, нас провели через всю студию, и я видела совсем другую картину. Настоящее логово неформальщины. Столы, заваленные креативом и заштампованные многочисленными кругами от кружек, куча компьютеров с «творчески оформленными» рабочими местами, разномастные кружки с кофе, люди, лежащие головой на рабочем месте, маньяки в драных джинсах с красными глазами, спящие ноги в кедах, гордо и бескомпромиссно торчащие из диванчика, даже кошка, кажется… Впрочем, последнее не обязательно, может, это плод моего воображения.
А теперь вот ресепшен. В прошлый раз мне здесь больше понравилось.
Мы чудесно поговорили с девушкой – руководителем проектов. Возможно, будем работать, если договоримся. Но есть один серьезный минус – сроки.
Вообще, разговор с этой девушкой, замучившей меня кучей вопросов, был полезен в любом случае. Я сама, наконец, в ощущениях прочувствовала концепцию журнала до конца. Вот мне хочется, чтобы там было все, как в жизни. Но в жизни не зашоренной и притворной, а настоящей, яркой, безумной, наполненной. Той самой, что сидит каждое утро на коврике у кровати, ждет с надеждой нашего пробуждения, чтобы закружиться в безумном танце страсти.
Увы, некоторые предпочитают не заметить беднягу, просквозить мимо тихонечко в ванную, на унитаз, а потом быстренько на работу, ссутулившись. Отбывать. Отбывать свою жизнь.
Мне хочется, чтобы в моем журнале все было неправильно. Никаких скучных интервью, где имидж идет впереди человека. Никаких притворно скалящихся в камеру красавиц. Настоящая красота в искренности.
Хочу, чтобы с первой страницы захватывала страсть, радость, злость, отвращение, ненависть, восторг. Чтобы чувства тащили читателя через все страницы и не отпускали, заставляли проживать все то, что прожили люди писавшие, снимавшие, рисовавшие…
А значит, и авторы нужны такие – умеющие жить, а не выживать. Умеющие тонко чувствовать внутренний мир человека. Умеющие не прятаться от боли, ярости, восторга, нежности.
Боже, где я возьму таких?
Вот мне, например, важно, чтобы был мат в журнале, ибо он есть в нашей жизни, и в немалых количествах. Мат при правильном пользовании создает энергию, между прочим. Важно, чтобы жесткие и честные вещи подавались бескомпромиссно. Типа той картинки с сердечками и дерьмом. Чтобы мы могли рассказать и о детях-инвалидах, которым мы день рождения Чебурашки каждый год организовываем. Чтоб про терроризм и ненависть к нему.
Я об этом говорила Маше из студии Лебедева. Сразу. Чтобы напугать.
Но забыла сказать о второй стороне.
Многие люди не умеют переживать и доносить до окружающих совсем другие чувства. Что я имею в виду? Слово «нежность», например, употребляется гораздо реже, чем слово «хуй». Слово «любовь» многие боятся произносить – говорят, что оно опошлено. Люди боятся быть хрупкими, трогательными, ранимыми, испытывать тонкие чувства.
Словно мы взяли и обрубили у линейки чувств оба конца. Остались лишь скромные спокойненькие эмоции. Радость на одном конце, злость на другом, но мы проявляем их в разумных пределах, чтобы окружающих не напугать.
«Живем мы что-то скучновато» – это, между прочим, Людмила Гурченко бог знает когда спела.
Я знаю точно, как это происходит. Мы потихоньку начинаем перекрывать поток ярких чувств с самого детства. Мир нас дисциплинирует и ограничивает. «Не плачь, ты же мужчина, не ори, это неприлично!» – стараются мамы и папы. Но это еще не беда. Даже не полбеды. Главный ужас наступает тогда, когда приходит страсть – самое, наверно, сильное чувство. Мы влюблены и готовы ради объекта страсти на любые подвиги. И мы их совершаем. Кураж делает нас неуязвимыми и непобедимыми. Оценка окружающих, долг перед Родиной, физические препятствия – все это не имеет никакой силы перед лицом нашей страсти.
Мой бывший муж совершенно пьяный много раз лазил по балконам ко мне на шестой этаж общежития. Это был смертельный трюк. В нормальном состоянии это было бы невозможно. Но тогда его ничего не могло остановить – ни охранники, ни мои слезы, ни страх… У него была цель – я. Вернее, его любовь.
И нет людей на свете, которые бы не испытывали рано или поздно боль от удара под дых. Боль эта страшная, ведь когда ты открыт – нервы оголены. Ударом может быть что угодно – измена, разлука, разочарование, да и просто насмешка или неосторожное слово, брошенное мимоходом. И все. Трансформация личности запущена на полную скорость.
«Эта боль невыносима. Я больше не намерен испытывать такое». И человек принимает решение не допускать больше таких ситуаций. Не любить страстно. Любить вполнакала. Кроме того, он срочно гасит, глушит боль всеми возможными методами, не позволяя себе ее переживать. И она, боль, уходит внутрь и затихает. Засыпает. Лишь изредка ворочается внутри, как больной зверек с облезлой шерстью.
Если сравнить наши эмоции с маятником, то все эмоции находятся в диапазоне его движения. Слева – ужас, ненависть, ярость; справа – восторг, эйфория, экстаз, вдохновение. Мы ставим ограничитель. Стоп! Вот досюда можно доходить – говорим мы и приостанавливаем маятник, чтобы он не дошел до отметки «ярость». Злости вполне достаточно – дальше слишком дискомфортно, да и, кроме того, неприлично. И со злостью-то не переборщить бы, палку не перегнуть.
Маятник тормозит, конечно. И до крайней правой отметки теперь он тоже не дойдет – ходу не хватит. Так и будет чиркать чуть-чуть, сантиметр туда, сантиметр сюда. А чтобы его раскачать заново – недюжинный талант нужен и масса энергии.
Все. Теперь жизнь загнана в рамки правильной посредственности. Эйфории не жди. Муза улетела. К более смелым и рисковым. Ибо вдохновение находится очень близко к крайней правой позиции на нашем маятнике.
Я знаю много людей, которые живут совсем не так. Они позволили себе жить ярко и яростно. Не побоялись рисковать, любить, ненавидеть. Но я также наблюдаю толпы, огромные массы людей, которые… Которые, вообще, наверно, не поймут, о чем это я…
Ругнутся лениво, прочитав эти строки, и отложат книгу.
Стоп! Я вам говорю, ленивые, трусливые суки! Зомби сраные. Хватит пить свое пиво с чипсами у телевизора. Хватит выживать! Начните жить, наконец! Любить, психовать, танцевать… Танцевать со своей жизнью.
Это прекрасный вальс, могу вам сказать. Божественный. Не знаю уж, как там будет потом, после того как меня съедят буби, но в данный момент мне все очень нравится.
Колбаса, блин.
Кажется, я поняла, почему меня все время называют инопланетянкой и белой вороной. Наверно Бог отпустил на мою долю маловато кожи. Не хватило, видать. И я чувствую любое дуновение ветра. И может, поэтому все свои эмоции никак не утихомирю. Вот какой была в детстве, почти такой же и осталась. Мне до сих пор причиняет боль любая мелочь, любое неосторожное слово, брошенное в мой адрес. Смешно сказать, я реагирую даже на смех прохожих – не надо мной ли они смеются? Я научилась притворяться дерзкой и независимой, но это так плохо помогает.
Да и хрен с ним! Зато не скучно.
В нашем журнале будет присутствовать вся линейка чувств и эмоций.
Внутренние разговоры
Юрик подозрительно посматривает на то, как я за ним ухаживаю. Наверное, он всегда настороже, ждет – попрошу я что-нибудь взамен, не попрошу? Буду напрягать – не буду? Прав, прав, человече! Все время хочется получить ответную посылку. И стоит огромных трудов оставаться веселой и довольной. Не запариваться. Не ожидать от него никакой любви и благодарности. Не страдать от того, что он в одной комнате спит, а я в другой. И нет у меня никакой возможности прижаться своим тельцем к его тельцу. И не поцеловаться. И не заняться любовью. И не поболтать о всяких личных, глубоко интимных вещах.
Я отслеживаю свои внутренние разговоры, заморочки, прерываю на корню ожидания.
Просто он важен мне. Я хочу быть с ним. Все – я, мне, мое… А настоящая, безусловная любовь – это ведь когда мне важно, чтобы он был счастлив. Вот я и тренируюсь в служении и отдавании.
Как-то еще при этом надо научиться соблюдать баланс, чтобы и себя не забывать любить. Не забывать счастливой делать.
Господи, настоящая высшая математика. Или сопромат. Эти предметы как были для меня загадкой много лет назад, так и остались. За плохое знание математики меня всего лишь выгнали из института.
А вот откуда нас выгоняют за незнание такого предмета, как любовь?
Потихоньку я начала придумывать новый тренинг. Про радость. Вот по какому предмету у меня отлично – так это по жизнерадостности. Все свободное от страданий, связанных с несчастной любовью, время – я радостна. Редко что меня запаривает в этой жизни. Разве что занятие не своим делом. Но эти периоды, как правило, непродолжительны. Меня очень быстро выносит из этих дел, как пробку, с шумом, треском и убытками. И я снова становлюсь огневушкой-поскакушкой.
Можно, конечно, считать меня пофигисткой, но это не совсем верно. Дела-то идут у меня, по крайней мере, настолько хорошо, насколько я хочу. А периодические страдания от неразделенной любви не позволяют считать меня идиоткой в каске. Ха-ха.
Хотя… Пофигистка, конечно. И растяпа. Это порой причиняет неудобства окружающим. Представьте среди своего ближайшего окружения человека, который все теряет, ломает и забывает. Наверно, это кошмар. Бедные мои друзья и партнеры…
Вообще-то, честно говоря, я всю свою жизнь была худшей среди лучших.
Сначала я была просто худшей. Еще с детского садика. Я прекрасно помню, как воспитательница говорила:
– Вот, дети, играть сейчас никто не пойдет, потому что Наташа не доела свою кашу. Все ждем Наташу.
И я с перепугу начинала лихорадочно давиться липкой кашей, чуть ли не до сблёва, а все остальные смотрели на меня с ненавистью. Им хотелось играть, а я так медленно ела. Я тогда все делала задумчиво. И спохватывалась, только когда злобные взоры детей обращались в мою сторону.
Потом, в жизни, много раз оказываясь в числе отщепенцев, я в итоге решила доказать всему миру, что я крутая и лучшая. И стала амбициозной. Теперь я всегда лезу вверх и только вверх. Стоит мне лишь завоевать какую-либо вершину, как я снова карабкаюсь еще выше, обламывая ногти. А прежняя вершина становится мне совершенно неинтересна, и прилежно изучать ее в деталях, становясь ее долгожителем и знатоком, я не желаю. И я опять оказываюсь среди тех, кто уже давно на следующей новой вершине, то есть среди лучших. По крайней мере получается по сравнению с теми, кто остался на предыдущей вершине.
Вот тут вступает в силу некий казус. Даже два. Поскольку я все-таки верю в глубине души в то, что я худшая, то среди этих лучших я оказываюсь худшая по-любому. Ведь мы всегда – всегда – всегда имеем то, во что на самом деле верим. Верим не на поверхностном уровне, а на глубинном.
Кроме того – второй казус: мне некогда становиться даже равной среди этих лучших, для этого требуется время и терпение, а мне необходимо карабкаться вверх. На следующий пик победы. Я его завоюю и снова стану худшей среди лучших.
В общем поговорка «в семье не без урода» – про меня.
Веселуха какая!
Да и фиг с ним. Надо признать, что сейчас меня это не особо заботит. Удовольствие я получаю, это факт. И, несмотря на то огромное количество трудностей и бед, которые я сама себе насоздавала, я сумела-таки выйти из них непобедимой, довольной и закаленной. И научилась к трудностям относиться философски, не теряя глубины переживаний. Просто когда я переживаю, то всегда делаю это осознанно, по собственному выбору. Я знаю, что все пройдет, как проходило раньше, и будет проходить всегда. Как веселое, так и печальное.
Живой журнал
Давно, лет шесть назад, когда после страшной болезни прошел только год, я, находясь еще на учете, имея инвалидную справку, уже вовсю занимаюсь любимым делом. Болеть некогда, поэтому я и не болею. Но все же по ночам иногда накатывает страх! Особенно весной, когда подорванный кошмарными лекарствами организм слабее, чем обычно.
И вот в одну из таких ночей я просыпаюсь, мокрая вся, как мышь, меня тошнит, в теле слабость и я тут же впадаю в панику. Помню, что с таких же симптомов все начиналось тогда, пару лет назад. А теперь я сижу одна, в темноте, на краю невысокой кровати, голые тощие ноги поставила на пол и плачу, дрожу крупной дрожью, все тело ходит ходуном. «Да что же это? – думаю. – Опять?!»
А в окно луна светит и луч, ее падает на мои трясущиеся бледные ноги и выхватывает их из темноты. Я смотрю на них сверху вниз, от колен до пяток, до самых пальчиков воткнутых в пол от напряжения, и вижу все в несколько непривычном ракурсе. И вдруг дух захватывает – как красиво! Я прямо замираю от восхищения игрой света и тени, любуюсь белыми линиями, изгибами, уходящими вниз, в темноту, заканчивающимися белыми же округлыми пятками…
И дрожь прошла сразу же, и страх отступил перед этим восторгом, а потом и смешно стало – Господи, это же мои ноги повседневные, ни больше ни меньше, – чего же это я так распереживалась?
В общем, легла я спать радостная, и голову себе больше не морочила в ту ночь.
В понедельник на собрании мне опять накатывают. Игроки мои в очередной раз оказываются в самостоятельном неуправляемом плавании. Все закономерно – часть моей энергии, огромный ее кусок, ушел на сторону. Журнал. Юра. И, кстати, неизвестно, что из них больше. Мне почему-то кажется, что не журнал.
На меня тут же накатывают приступы паранойи, и я начинаю чувствовать себя жертвой, злиться и всех втихую ненавидеть.
Энергия сразу иссякает, я тупо сижу у компьютера и не могу ни написать, ни прочитать ни одной строчки. Не могу сделать ни одного телефонного звонка. Мне жаль себя. Господи, вот ведь кошмар всей моей жизни – жалость к себе! Главное, я прекрасно знаю, как от этой напасти избавиться. Нужно просто перестать себя жалеть и заняться конкретным делом, но ведь жалеть себя гораздо проще. Можно сидеть и вообще ничего не делать, а только потреблять, потреблять, и потреблять ничего не отдавая, не напрягаясь, ни о ком не думая, ничего не создавая…