День святого Валентина (сборник) Молчанова Ирина
— А ты слышал?
— Представь, слышал! Я рядом с девчонками винегрет в столовке ел. Так Ирка и не думала меня стесняться.
— Дура она! — на всю улицу крикнул Шмаевский.
— Полностью с тобой солидарен! — согласился Мишка. — Только незачем так кричать. Я тебя отлично слышу.
— Он, видите ли, слышит! — продолжал злиться Руслан. — А ты не мог этой Ирке вывалить на голову свой винегрет, чтобы она чушь-то не несла?
— Много чести ей было бы! Я винегрет на свои кровные денежки покупал! И потом, она говорила чистую правду! Она же не врала, что ты ей в любви объяснялся или там… целовался с ней. Она говорила только, что ты на нее смотришь! А это так и есть!
— Так я почему смотрю-то, ты знаешь?
— Догадываюсь.
— Ну?!!
— Я уже говорил, что ты, скорее всего, в нее влюбился. И от друга, между прочим, глупо это скрывать!
Шмаевский прижал Ушакова к стене дома, мимо которого они проходили, и зашипел ему в ухо:
— Ну, Миха! Ты меня достал! Последний раз говорю тебе, что я не влюбился! Ракитина просто красивая девчонка, а на красивых всегда приятно смотреть! Разве не так?
— Допустим. А зачем тогда ты про поцелуи интересовался?
— А почему ты мне так и не ответил?
Ушаков вырвался из рук Руслана, поправил сбившуюся на бок куртку и укоризненно сказал:
— Да я-то как раз тебе все, как на духу! Если уж целовался, так сразу прямо и признался.
— И это называется признался? Я тебя именно как друга спросил, понравилось ли тебе, а ты что? Какими-то нелепыми встречными вопросами стал отвлекать!
— Знаешь, Руслан, если честно, то слишком много разговоров про эти поцелуи. А на самом деле… В общем, ничего хорошего. У этой Тамарки… ну… из лагеря, губы были такие… знаешь, как мыло… И, представляешь, жарища, а она, как лягушка, холодная! Бррр!
— Ну… не все же, наверное, как лягушки…
— Может, и не все. Но не термометр же им ставить. Это, видно, кому как повезет. Мне вот не повезло. И все-таки… — Ушаков исподлобья оглядел приятеля. — Если не Ирка Ракитина, то кто?
— В каком смысле?
— Ну… с кем ты собрался целоваться?
— Ни с кем… Это я так… Пока только теоретически…
— А-а-а… Ну-ну! — явно обиделся Мишка. — Не хочешь говорить — не надо! Перебьемся! — И он решительно зашагал в противоположную сторону.
Руслан Шмаевский в замешательстве остановился. Нет, Катькины губы не были похожими на мыло. Они были теплыми и легкими, как… Впрочем, о чем это он?! Да плевать на то, какие губы у этой ненормальной Кэт! И на Ирку Ракитину тоже! Чтобы он на нее еще раз когда-нибудь посмотрел! Не дождется! Вот уж у нее губы напомажены точно до мыльного привкуса! И из-за этих мыльных дур он сейчас практически поссорился со своим самым верным другом! Это неправильно! Разве какие-то девчонки стоят его дружбы с Ушаковым! Да они с ним с самого детского сада…
— Э-э-э! Мишка! — крикнул он другу. — Погоди! Я же совсем не то…
Поскольку Ушаков даже не обернулся, Руслан бросился его догонять.
— Ну, не злись, Миха! — Шмаевский остановил Мишку, схватив за рукав куртки. — Еще не хватало, чтобы мы из-за девчонок ссорились!
— Так я почему злюсь, — сразу пошел на мировую Ушаков. — Потому что я и сам хотел с тобой об этом поговорить, а ты скрытничаешь!
— Ничего я не скрытничаю. Я же сказал, что рассуждал пока чисто теоретически, потому что возраст… как бы уже подходящий… а опыта в этом деле нет…
— Так вот и я про то! — горячо заговорил Мишка. — Понимаешь, меня, собственно говоря, лягушачьи Тамаркины поцелуи только и останавливают!
— В каком смысле? — Руслан от неожиданности даже встал столбом посреди улицы.
— Да понимаешь, мне девочка одна… ну… из нашего класса нравится… — Ушаков потащил Руслана за собой. — А как вспомню Тамарку, так прямо тошнит. Представляешь?!
Шмаевский почему-то решил, что Мишке непременно должна понравиться Катя Прокофьева, и он настроился на то, чтобы уверить его, что Катя еще похуже Тамарки будет.
— И что же это за девочка? — осторожно спросил он.
— Вот… только тебе… как другу… — начал Мишка и с недоверием оглядел Руслана.
— Да ты что, думаешь, я кому-нибудь растреплю? — удивился Шмаевский.
— Дай слово, что никому! — зачем-то попросил Ушаков.
— Кончай, Миха! — возмутился Руслан. — Я могу подумать, что ты во мне сомневаешься!
— Ну ладно… Гляди у меня! В общем, так: мне нравится… Вероника Уткина…
Шмаевский облегченно вздохнул, потому что понял: кривить душой на предмет Прокофьевой ему не придется. Он и сам не знал, почему так обрадовался, что Мишка не претендует на эту ненормальную Кэт. И какое ему до нее дело?
— Ну! И почему так странно реагируешь? — подошла очередь удивляться Ушакову.
— Как странно?
— Чего это ты развздыхался? — угрюмо спросил его Мишка. — Тоже на нее заришься?
— Нет, что ты! Это я просто так вздохнул… неконтролируемо!
— Ну гляди! — опять неизвестно зачем пригрозил Ушаков.
— И что ты собираешься делать? — спросил Руслан.
— Так вот в этом-то весь вопрос! Хотел куда-нибудь пригласить Веронику, а как вспомню Тамарку — прямо с души воротит!
— Так, может, не вспоминать?
— Это тоже, знаешь ли, неконтролируемо получается!
— Ну тогда, может, не целоваться? Хотя бы временно… пока Тамарка совсем не исчезнет из памяти?
— А что? Это вариант! — обрадовался Мишка. — Слушай, а может, мне прямо сейчас взять и пригласить ее куда-нибудь?
— Возьми и пригласи!
— Легко сказать, пригласи! А если она вдруг не согласится?
— Чего бы ей не согласиться? Ты у нас парень видный!
— Да? Ты так думаешь?
— Ну хватит, Миха, без конца задавать ненужные вопросы и увиливать! Решил пригласить, так иди и приглашай!
— Ты не злись, но я еще один вопрос все же тебе задам, как другу! А куда бы мне ее пригласить?
— Откуда я знаю! Я ни разу никого не приглашал.
— Ну а вот если бы пришлось, то куда? Можешь ты порассуждать… опять же… чисто теоретически?
— Могу. Сейчас погода хорошая. Тихая. И снег так красиво падает. Пригласи ее прогуляться по Питеру.
— А что? Дело говоришь! — обрадовался Ушаков. — Не зря я все-таки тебя спросил! Ну… так я пошел?
— Валяй! — согласился Руслан.
Мишка рванул к дому Вероники Уткиной, а Шмаевский в совершенно растревоженном состоянии поплелся к своему дому. И чего это он так испугался за Катьку Прокофьеву? Да разве она может кому-нибудь понравиться? Совершенно бесцветная и неинтересная женская особь!
Вечером Руслан не выдержал, позвонил Мишке и спросил:
— Ну как?
— Что именно? — снисходительно спросил его Ушаков.
— Кончай прикидываться! Прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю! — рассердился Руслан.
— Если ты про Веронику, то крепость сдалась, практически без боя!
— Да ну?
— Вот тебе и «да ну»! Представляешь, почти сразу согласилась со мной встречаться. Так… для виду только поломалась немного.
— И что? Вы гуляли?
— Разумеется, мы гуляли, Руслик! — Мишка опять сказал это так устало, будто они не по Петербургу бродили, а совершили восхождение по меньшей мере на Эверест. — В общем, если ты задумаешь что-нибудь в этом же роде, обещаю тебе любую консультацию!
— Да я пока как-то…
— Ну и зря! — перебил его Мишка. — Вот если бы ты запал на ее подругу, то мы могли бы гулять вчетвером! Здорово, между прочим, было бы!
— Кого ты имеешь в виду? — спросил Руслан, и в памяти опять всплыл довольно-таки неказистый образ Прокофьевой.
— Ясно, что не Катьку, — ответил Ушаков. — Кому она может понравиться? А вот Танька Бетаева ничего! Очень тебе рекомендую! У нее так височки выстрижены! Класс!
— Ну ты даешь! — восхитился Руслан. — Какие слова знаешь!
— С девчонками поведешься — еще не то узнаешь! — сказал Мишка.
Глава 3. От добра добра не ищут
— Поскольку меньше чем через месяц будет День влюбленных, который всей школе так понравилось отмечать, то предлагаю подготовить к традиционному концерту для родителей несколько сцен из «Евгения Онегина» и стихи о любви, — сказала Нинуля в самом начале урока литературы.
— Тоже Пушкина? — спросила Ник, то есть Вероника Уткина.
— Необязательно. Выберите стихи того поэта, который вам больше нравится. Только мне сначала покажите, а то сейчас в книгах можно найти такое…
— Это какое же «такое»? — выкрикнул Мишка Ушаков.
— Сами знаете какое, — не стала уточнять Нинуля.
— А если я, например, терпеть не могу все эти стишки? — не унимался Ушаков.
— Не отрывай время от урока, Михаил, — поморщилась Нинуля. — У меня и в мыслях нет предлагать тебе читать стихи со сцены.
Это Ушакову почему-то тоже не понравилось.
— То есть вы считаете, что я не в состоянии?
— Да, Миша, я так считаю. И думаю, что не я одна. Все знают, как ты завываешь, когда читаешь стихи наизусть.
— Это я-то завываю?!
— Еще как завываешь! Прямо противно! — подхватила Ира Ракитина и тут же обратилась к учительнице: — А кто будет Татьяной?
— Ну конечно, не ты! — опять встрял Ушаков.
— Это почему же? — обернулась к нему Ракитина, презрительно сузив свои красивые голубые глаза.
— Да потому, что ты — вылитая Ольга! «Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне»!
— Идиот! — бросила ему Ира и отвернулась.
— На себя посмотри! — ответил Мишка и без всякой паузы обратился к Нинуле: — Нина Владимировна! Я хочу быть Онегиным, потому что эта особа… — и он резко выбросил руку в сторону Ракитиной. — …меня так достала, прямо сил нет терпеть. Я ей так монолог вжарю, мало не покажется!
— Брось, Миха, у тебя не получится. Вспомни свое «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок!» — заметил Шмаевский. — Все хохотали до слез. Бедный Грибоедов еще раз умер бы, если бы услышал!
— Ты, что ли, на Онегина претендуешь? — сразу надувшись, спросил его Мишка. — Еще друг называется!
— Не-е-е… — протянул Руслан. — Я пас…
— И напрасно, — обратилась к нему Нинуля. — У тебя и внешность подходящая, и читаешь ты неплохо.
Весь класс мигом обернулся к последней парте, где сидел Шмаевский. Он покраснел от такого повышенного внимания к собственной персоне и опять отрицательно помотал головой:
— Н-нет… Это не для меня… Если бы в классе, то еще туда-сюда, а со сцены… В общем, не буду я, Нина Владимировна…
— Ладно, мы еще с тобой поговорим на эту тему отдельно, а сейчас запишите названия стихов Пушкина, которые могут вам пригодиться к чтению со сцены. Заодно запишите названия и нескольких стихов Лермонтова. Он у нас следующий по программе, и стихи о любви у него тоже прекрасные. Кстати! — Учительница с улыбкой посмотрела на Ушакова. — Мне кажется, Миша, что как раз ты сможешь подобрать себе что-то из Лермонтова. У него есть стихи, направленные против прекрасного пола. Тебе подойдет! Они даже с твоими особыми интонациями пройдут!
— Дались вам мои интонации… не хуже, чем у других, между прочим… — пробурчал Ушаков и склонился к тетради.
Кэт записывала названия стихов о любви и наливалась злостью. Все сошли с ума! День влюбленных! Пошлость такая! В прошлом году вся школа была залеплена розовыми и красными сердцами, завешана надувными шарами и всякими блестками, как на Новый год. Все шушукались по углам и писали друг другу идиотские любовные записочки. Кэт тогда ушла сразу с первого же урока, сославшись на головную боль. Ей противно было смотреть на всеобщее помешательство. А сейчас она уже абсолютно точно знает, что все это ложь: слюнявые признания и клятвы. Они живы только до тех пор, пока кто-нибудь другой не скажет: «Поцелуй меня». И тогда все! Любви конец, прости-прощай… Конечно, Шмаевский повел себя нетипично, но во всем виновата захлопнувшаяся дверь. Если бы не дверь, то он сейчас бегал бы за ней, как привязанный, а она выдавала бы ему поцелуи порционно, чтобы не привык и всегда о них мечтал. И все бы над ним подхихикивали, как сегодня над Ушаковым. Тоже Онегин выискался, рыжий и веснушчатый! Вот Шмаевский действительно подходит внешне: высокий, черноволосый… И лицо у него приятное… особенно глаза. Кэт хорошо их рассмотрела на лестнице. Они такие коричневые… прямо как шоколадные… А губы такие…
Кэт выпрямилась и даже перестала записывать за Нинулей. Что за ерунда! Ей плевать на то, какие у Шмаевского глаза и губы! Ее этим не купишь! И этот пушкинский Онегин тоже хорош! Деревенская девушка его наверняка бы компрометировала, и потому он ею пренебрег, а когда она стала признанной царицей Петербурга — сразу тут как тут! Зря только Татьяна перед ним разнюнилась: «Я вас люблю, к чему лукавить…» Могла бы назло ему сказать: «Мне теперь нет до вас никакого дела!»
По сути, Шмаевский тоже пренебрег ею, Кэт, как Онегин Татьяной. Вот бы стать красавицей, хотя бы как Ракитина! Русланчик тогда приполз бы на коленях, как миленький, а она сказала бы ему: «Пошел вон!» Пусть бы знал! А Ленский вообще ненормальный! Собственник! Рабовладелец! Подумаешь, его невеста потанцевала с другим и пококетничала слегка! И что такого! Она же не целовалась с ним! В общем, все эти стишки, названия которых Нинуля диктует, туфта и ложь! Наверное, придется и на этот День влюбленных заболеть…
Когда Кэт вернулась домой, то вместо прогорклого застоявшегося запаха никотина ее встретил сдобный пирожный дух. Навстречу ей из кухни выбежала веселая румяная мать. Кэт побоялась даже спросить ее о чем-нибудь, но она начала сама:
— Все в порядке, Катюшка! Я нашла работу! Они как раз искали юриста, а тут вдруг я! Мне пришлось помочь им составить один документ, и меня сразу взяли! Завтра уже выхожу! Раздевайся быстрей! Я на радостях пирогов напекла! Твоих любимых! С капустой!
— Ур-р-ра-а-а! — крикнула Кэт и бросилась матери на шею.
Они несколько минут постояли обнявшись, а потом Кэт спросила:
— Ма! А как там с куревом?
Наталья Николаевна слегка оттолкнула от себя дочь и смущенно произнесла:
— Далось тебе мое курево… Там разрешается, в специально отведенных для этого местах…
— Ма! А может, ты бросишь, а? Ну что это за женщина-юрист, от которой несет, как от мужчины! Вдруг это клиентам не понравится, и тебя снова уволят?
— Катька! Я не буду работать с клиентами! Это же не консультация! Это фирма по изготовлению и продаже лакокрасочных материалов. Я просто буду оформлять специальные документы… ну… и разное другое. У меня в основном будет работа с бумагами, а не с людьми.
— И все равно! Ма! Я ненавижу этот запах! Меня от него тошнит! И сразу все… плохое вспоминается… Честное слово, только забудешь про все наши несчастья, только чему-нибудь обрадуешься, а домой придешь, и сразу вместе с этим дымом тоска накатывает!
Наталья Николаевна виновато посмотрела на дочь и тихо сказала:
— Ты, наверное, права, Кать… Но сразу трудно… ты же знаешь…
— А ты постепенно… Я еще потерплю, только ты начни потихоньку отвыкать, ладно?
— Ладно… Мой руки! Пироги стынут!
— Ну, что нового в школе? — спросила Наталья Николаевна, улыбаясь тому, как дочь жадно запихивала в себя пирог за пирогом.
— Ма! — удивилась Кэт, роняя изо рта крошки. — Ты уже сто лет не спрашивала, как у меня дела!
— Значит… тебе есть что мне рассказать, — смущенно ответила она.
Кэт проглотила кусок пирога и задумалась.
— Знаешь, ма, — наконец отозвалась она, — а рассказывать-то… и нечего… Все, как всегда. Разве что… Представляешь, наш класс собирается ставить сцены из «Евгения Онегина»! Дураки, да?
— Почему? — удивилась Наталья Николаевна. — Я в свое время тоже читала со сцены письмо Татьяны.
— Да ну? Ты никогда не рассказывала!
— Так ты только что до этого доросла.
— Ма, а зачем ты читала?
— Странный вопрос. Все девочки обожают письмо Татьяны. А когда читают со сцены, то оно непременно предназначается тому мальчику, который нравится.
— И у тебя был такой мальчик? — изумилась Кэт и чуть не захлебнулась чаем.
Наталья Николаевна расхохоталась:
— Интересно, чем же я хуже других?
Кэт отставила в сторону чашку и очень заинтересованно спросила:
— Ма! Ну ты прочитала… и что?
— Что «что»?
— Ну что он сделал, тот, которому оно предназначалось?
— А он… просто обалдел!
— Как это?
— Так это! Он бросил свою… Муську Рогалеву и пригласил меня на танец после нашего концерта.
— А потом?
— А потом… потом мы клялись друг другу в вечной любви. Ведь мы не подозревали, что ничего вечного не существует…
Лицо Натальи Николаевны опять потускнело, и она отвернулась от дочери к окну.
— Ма… Это что… был отец? — едва дыша, спросила Кэт.
— Нет.
— Вот странно… А почему вы расстались… ну… с тем мальчиком, который бросил ради тебя свою Муську Рогачеву…
— Рогалеву.
— Какая разница!
— Конечно же, никакой.
— Так почему?
— Как-то не сложилось. Мы же были очень юными. Впереди расстилалась целая жизнь, и мы оба, наверное, надеялись, что встретим еще кого-нибудь получше.
— Э-эх, мама!!! Говорят же, что от добра добра не ищут! — Кэт пристукнула по столу кулаком с недоеденным пирогом.
Наталья Николаевна опять улыбнулась, погладила дочь по светлым спутавшимся волосам и сказала:
— Я рада, что ты у меня такая мудрая! Надеюсь, твоя жизнь будет счастливее моей.
Вечером к Кэт явились обе ее подруги.
— Ты опять собираешься игнорировать День влюбленных? — спросила ее Вероника. — Как в прошлом году?
— А вы, конечно, будете строчить направо и налево эти дурацкие «валентинки»? — презрительно бросила им Кэт.
— Так скучно же, Катька! — отозвалась Таня Бетаева, бывшая Бэт. — Уроки, уроки и еще раз уроки! С ума сойти можно! А тут праздник! Почему бы не порадоваться жизни?
— Представляешь, Катька… — начала Вероника.
— Я говорила, что остаюсь Кэт! — перебила ее хозяйка квартиры.
— Еще чего! Проиграла так проиграла! Надоели эти дурацкие прозвища. Все смеются.
— Знаешь, Катька, оказывается, ей Мишка Ушаков сказал, что у нее очень красивое имя — Вероника! — вставила Таня.
— Да! И он прав! С сегодняшнего дня я запрещаю называть меня Ник!
— А ты? — Кэт перевела взгляд на Бетаеву. — Тоже сделаешь официальное заявление, чтобы тебя теперь звали только Таней?
— А что плохого в моем имени? У Пушкина, между прочим, тоже Татьяна, а никакая не Бэт! А я, может быть, даже буду читать на концерте письмо Татьяны.
— Для кого? — быстро спросила Кэт.
— Как это для кого? Концерт же традиционный, для родителей!
— Концерт — это само собой, а письмо! Для кого ты будешь читать письмо?
— Знаешь, Катька… ты какая-то странная сегодня, — сказала Таня. — Что-то я тебя не понимаю.
— Чего же тут непонятного? Я тебя русским языком спрашиваю: в кого ты влюбилась?
Таня вдруг жутко покраснела, дрожащей рукой поправила волосы и задушенным голосом ответила:
— Ни в кого… с чего ты взяла?
— С того! Мы сегодня как раз с мамой на эту тему разговаривали. Она сказала, что девчонки это письмо со сцены читают специально для того, в кого влюблены! Так что колись, подруга!
Таня заерзала на диване, но так ничего и не сказала.
— Да это же ясно, как день! — рассмеялась Вероника. — Она в твоего Шмаевского втрескалась!
— Нет! — вскочила с дивана Таня. — Ничего и не в Шмаевского!
— Садись. — Вероника легонько подтолкнула подругу к дивану. — Ты уже всем своим поведением себя выдала!
— Ты тоже с Ушаковым все время кокетничаешь! Думаешь, я не вижу… — тихо сказала Таня.
— Подумаешь, пару раз прогулялись по Питеру! Меня же не трясет при его появлении, как тебя от Катькиного Русланчика!
— Что ты несешь, Вероника? Никакой Шмаевский не мой! Что еще за новости! — возмутилась Кэт, у которой почему-то вдруг стало сухо во рту и сильно захотелось пить.
— Какие же это новости! Мы тебе уже говорили, что Руслан перестал пялиться на Ирку и теперь все время на тебя поглядывает. Да и ты как-то странно повела себя. Зачем-то спорила с нами, поцелуи у спортзала обещала, а сама… Лучше бы рассказала, что у тебя с ним произошло. Вы встречались, да? Ну скажи, Кать!
— Ничего у меня с ним… не было… Просто я подумала, если поцелуюсь, то потом от него не отвяжешься… — еле шевеля шершавым языком, ответила Кэт. — А зачем это мне? Вы же знаете, как я отношусь ко всяким дурацким чувствам!
— Знаешь, Катька, вот я не уверена, что насчет любви права ты, а не Пушкин! — сказала Вероника. — Ленский из-за Ольги даже на смерть пошел!
— А эта Ольга что? — рассмеялась Кэт. — Если бы любовь была, то Ольга покончила бы с собой на могиле Ленского, а она выскочила замуж за какого-то гусара!
— Ну не все же такие!
— Все!
— И ты?
— И я, и вы все тоже!
— Ну уж нет! — вдруг громко произнесла Таня. — Если я полюблю, то ни за что не предам!
— Ну и дура! — объявила ей Кэт.
— Сама ты… — бросила Таня и, схватив куртку, выбежала из комнаты.
После хлопка входной двери Вероника сказала:
— Что-то мне тоже не очень нравятся твои идеи, Катька. И я, пожалуй, домой пойду.
— Скатертью дорога, — зло процедила Кэт. — Только не плачьте потом, когда выяснится, что я права.
Вероника пожала плечами и действительно ушла домой, а Кэт так и осталась сидеть в кресле. Провожать подругу она не пошла. Ей по-прежнему хотелось пить, но она специально не вставала с места и боролась с собой. Эта сухость во рту появилась у нее, когда подруги в разговоре упомянули Шмаевского. К чему бы это? Если честно, то такое с ней уже не первый раз. Стоило ей в школе наткнуться взглядом на Руслана, как у нее тут же в горле появлялся шершавый ком, мешающий глотать. А Шмаевский действительно на нее посматривает. Девчонки думают, что у него какие-то чувства к ней, а на самом деле он наверняка разглядывает ее как буйно помешанную. Как еще можно относиться к девчонке, которая ни с того ни с сего явилась на дом с поцелуями?
И все-таки права она, Кэт, а не Пушкин! Вот возьмем маму. Она читала письмо Татьяны со сцены для какого-то мальчика — и что? Помогло оно ей? Нисколько! Они все равно расстались. Если письмо не читать, результат тот же самый! Приезжают всякие тети Ларисы, и мужчины забывают про все свои клятвы и даже про то, что у них есть дочери! Так что никакой Шмаевский со своими взглядами ей и даром не нужен! Только зря тревожит… Ей хорошо и так, без него. Спокойно. А от добра, как известно, добра не ищут!
— Почему твои подружки так быстро ушли? — спросила Кэт мама, просунув голову в дверь ее комнаты.
— Уроков много задали, — ответила она.
Читать бесплатно другие книги:
