Лучшие романы о любви для девочек Селин Вадим
– Но тем не менее закончилась. Я тебя очень прошу, не ищи его в городе и не проси что-то сделать, ладно? Так будет только хуже. Мы снова поругаемся. А я не хочу. У меня другая жизнь началась, без него, – вздохнула я и со значением сказала: – Я теперь в дельфинарии…
Фулата посмотрела на меня пронзительным взглядом, который точно рентген показывал ей все мои скрытые мысли, и проговорила:
– Не идет тебе дельфинарий, Полина, не идет.
– Как это – «не идет»? – отозвалась я.
– Не твое это – рыбу морским котикам бросать. Не смотришься ты с этим занятием.
– А с каким смотрюсь?
– На вышке смотришься, – серьезно сказала моя темнокожая подруга. – С биноклем в руках. В костюме спасателя. Смотришься, когда как ветер мчишься спасать человека, в беду попавшего. А с ведром рыбы, которую в бассейн ты кидаешь, – не смотришься.
После этого признания некоторое время в купе висело молчание.
– На вышке мне все будет напоминать о Марате, – произнесла я наконец. – Там же рядом прокат плавсредств… Нет, Фулата, обратной дороги нет. Раз уж так получилось, значит, тому было суждено случиться.
– Как хочешь, – не стала спорить Фулата. – Я просто мнение свое сказала. Ну, мы с тобой еще пообщаемся, когда ты придешь в себя. Сейчас же ты… не такая, как всегда.
– Прежней я уже не стану.
Фулата отвела взгляд и наигранно бодро хлопнула в ладоши:
– Жизнь продолжается, на месте не стоит. Как и этот поезд. Тебе уже пора выходить.
Я кивнула, поднялась с полки, собираясь уходить. Тут как раз в купе вошли темнокожие девушки – сокурсницы Фулаты, которые вместе с ней занимались плетением косичек. С ними я тоже попрощалась до следующего лета и вышла из купе.
Через три минуты я стояла на перроне и смотрела на Фулату в окно отъезжающего поезда.
Железнодорожный вокзал – это совершенно особенное место. Здесь люди плачут при расставании, улыбаются и обнимаются при встрече; стоя на перроне и глядя в окно, разговаривают по телефону с теми, кто уже сидит в вагоне и ждет отправления; идут за поездом, когда тот трогается… В поездах едут люди с разными судьбами, мыслями, проблемами. Когда состав прибудет к месту назначения, пассажиры расстанутся и скорее всего больше ни разу в жизни не увидятся.
Казалось, один из вагонов этого поезда занят не людьми, а моей прежней жизнью, которая вместе с составом уходит куда-то вдаль.
Я поежилась словно от холода, хотя на улице была жара, развернулась и пошла домой.
Вечером ноги сами понесли меня на наш пляж. Точнее, на мой пляж. Теперь он снова мой, потому что я одна.
Несмотря на то что в душе была пустота, я сумела восхититься погодой. Вечер был необыкновенный – теплый, звездный, на черном-черном небе ни облачка, были очень четко видны созвездия. Низко в небе висела огромная желтая луна с темными впадинами – лунными морями.
Я пришла на пляж и полезла в карман за зажигалкой, чтобы развести костер, и вдруг обнаружила, что надела шорты, в кармане которых лежала фотография. Фотография Марата. В прошлом месяце ее сделал Артем по моей просьбе. Тогда наши отношения с Маратом только зарождались. Как сейчас помню – разыгрался шторм, а Марат сидел у кромки воды, и от него было невозможно отвести взгляд. Он – красивый смуглый парень на фоне хмурой тучи, из-за которой льются на море солнечные лучи. На его ноги набегает пенистая вода, ветер развевает волосы… Я увидела эту картину и попросила Артема сфотографировать катамаранщика. Артем как раз в то время постоянно носил с собой цифровой фотоаппарат – он фотографировал Аню – официантку в пляжном кафе «Каракатица». Теперь же он с Катей. Интересно, Артем все еще берет с собой фотоаппарат на работу или уже нет? А кого взяли спасателем вместо меня? Тоже интересно.
Я щелкнула зажигалкой и осветила огнем фотографию. Надо же, какой реалистичной она вышла. Так и кажется, что сейчас подует из нее соленый штормовой ветер, на лицо упадут капельки пены, золотистые лучи из-за тучи осветят мой пляж… И из фотографии выйдет Марат.
Я усмехнулась. Ага, размечталась. Выйдет он… Как бы не так.
Вздохнув о прошлом, я положила фотографию на песок и осмотрелась. Пляж. Почти на каждый сантиметр его площади наступал Марат. Наверное, песок все еще хранит тепло его ног… Эти пальмы помнят обо всем, что здесь было. Родник тоже был свидетелем того, как Марат когда-то играл здесь на гитаре и пел песню о костре, горящем как его страсть, и того, как мы пекли в углях картошку, и того, как… волны выбросили на берег злосчастную бутылку с запиской, из-за которой я стою сейчас здесь одна и тоскую о том, что было.
Но, как известно, что было – то прошло. Нужно каким-то образом жить дальше. Смотреть вперед. И надеяться на лучшее.
Я взяла хворост, лежащий под пальмой, сложила его для костра и поднесла зажигалку. Сухие ветки разгорелись быстро, легко, они уютно затрещали, вспыхнули и светом озарили весь мой небольшой пляж.
Я уселась рядом с костерком, поджала под себя ноги, положила на колени подбородок и устремила взгляд в сторону моря.
Никогда не думала, что в этом оазисе буду чувствовать себя одиноко.
Я плохо пою. И никогда не делаю это при людях, потому что знаю, что фальшивлю, мои способности к пению далеки от совершенства, но сейчас на меня что-то нашло, и я захотела спеть песню про костер, которую Марат пел мне на нашем первом свидании. Я привела его сюда на пляж, мы развели костер и сидели около него точно так же, как я сейчас. Только вдвоем. Рядом. Якобы ненароком при каждом удобном случае касаясь друг друга.
Я прокашлялась, на всякий случай осмотрелась и тихо запела:
– Горит костер, как страсть моя… В ночной тиши я жду тебя… Я узнаю твои шаги, Марат мой милый, ко мне приди…
Я осеклась. Вообще в оригинале этой песни вместо слова «Марат» поется «цыган», но я спела «Марат»… Видимо, у меня на почве одиночества произошли в мозгах какие-то конкретные изменения.
Я перешла к припеву:
– Хочу любить, хочу страдать… Хочу любить, хочу гулять… Мне все равно – что ты, что я, пропасть с тобой судьба моя…
И вдруг метрах в десяти от себя я услышала:
– Ты подойди ко мне поближе, да приласкай меня скорей! И зажжется кровь Марата ярче тысячи огней!
Меня словно хлыстом по спине ударили. Я вскочила на ноги. Около скалы, которая скрывает мой пляж от посторонних глаз, стоял Марат. В руках он держал гитару.
«У меня галлюцинации», – подумала я.
– А ты неплохо поешь, – пряча глаза, неуверенно улыбнулся Марат.
– Не обманывай. Я отвратительно пою, – возразила я.
До сих пор удивляюсь, как у меня получилось ему ответить, ведь от одного только его вида меня будто парализовало.
– Я серьезно, – покачал головой катамаранщик. – Нужно, правда, научиться дыханием владеть, а в общем и целом все довольно неплохо…
После этой фразы между нами воцарилось молчание.
Я не могла определить, правда я его вижу рядом с собой или это сон, но неистово колотящееся сердце в груди ощущала очень четко.
Марат выглядел как мираж – красивый, с гитарой, в коротких шортах, боксерской майке, которая очень выгодно подчеркивала его развитые плечи и бицепсы. Волосы катамаранщика были уложены гелем с мокрым эффектом. А может, они были просто мокрыми.
– Зачем ты сюда пришел? – спросила я, садясь обратно на песок.
Марат не ответил на мой вопрос, а вместо этого задал свой:
– Свободное местечко у костра найдется? Хочу погреться. Что-то в душе холодно.
Я медленно кивнула.
Я находилась в том же самом состоянии, когда первый раз в жизни разговаривала с Маратом в очереди за коктейлем, где нас свела судьба после моего месячного наблюдения за ним. Тогда я тоже не верила, что стою рядом с этим парнем, он что-то мне говорит, я отвечаю, ощущаю запах его туалетной воды, и происходящее кажется чем-то нереальным, что должно закончиться внезапно, без предупреждения, когда еще не успеешь насладиться его присутствием рядом и запомнить все запахи и звуки, окружавшие в тот момент.
Впрочем, так я себя чувствовала все время нашей дружбы. Я боялась, что однажды вдруг проснусь, и Марат окажется сном – настолько все было замечательно.
– Как ты меня нашел? – странным хриплым голосом поинтересовалась я, отметив про себя, что он побрызгался туалетной водой, от которой я просто сходила с ума.
– Твоя мама сказала, что ты пошла прогуляться. Сначала я пошел к палатке Фулаты, но там узнал, что африканцы сегодня уехали. Ну, я сюда отправился. И не ошибся.
– Зачем ты пришел? – я смотрела на него, как на привидение.
– Ты не рада меня видеть?
– Рада. Но мы же… все обсудили уже.
Марат нахмурил брови и сменил тему:
– Для чего ты маме сказала, что я уехал?
– Я думала, ты уже уехал. Вот и сказала.
– Нет, я здесь был, – покачал головой катамаранщик. – Я не мог вот так просто уехать и не попрощаться с тобой.
– Так ты попрощаться пришел? – разочарованно спросила я.
– Нет. Пока что просто поговорить.
– О чем? Мы уже, по-моему, обо всем поговорили.
Вдруг Марат придвинулся ко мне. От неожиданности я отпрянула, потом вопросительно уставилась на него.
– Ты чего? Марат, ты чего? Зачем ты это делаешь?
– Полина, извини, – шмыгнув носом, сказал он. – Я как ненормальный себя повел. Я хочу с тобой поговорить.
– Какой смысл говорить, если ты слушать не хочешь? – заметила я.
Я чувствовала себя пьяной. Даже на расстоянии полуметра ощущала тепло его тела. Он него шли какие-то невидимые разряды, от которых у меня кружилась голова. Как раньше.
– А, ладно, и не надо ни о чем говорить! – махнул рукой Марат. – Я и так уже все знаю. Я, это… в общем, с тем парнем сегодня встретился.
– С каким парнем?
– Васей.
– С Васей? – оторопела я. – Где?
Марат взял веточку, лежащую у костра, и принялся чертить на песке какие-то рисунки.
– Он в Лимонный приехал. Его Катя привезла. Потом уже выяснилось, что она к нему домой поехала и попросила со мной поговорить. Сказала, что если он настоящий мужик и не до конца бессовестный, то приедет и объяснит мне все, что между вами было на самом деле, пока еще безвозвратно не испортилась жизнь двух людей. Ну, он и поговорил со мной… Сказал, что сам тебя поцеловал без твоего согласия. Полин, прости, а? Давай, все будет как прежде?
– Значит, Васе ты поверил, а мне – нет?
Марат опустил глаза.
– Тебе я тоже верил. Правда. Клянусь. Я верил тебе! Но…
– Что – «но»? Что, Марат? – в порыве чувств я снова вскочила с песка. – Ты понимаешь, что случилось? Мне жить не хотелось из-за того, что ты мне не веришь! А ты так спокойно обо всем говоришь.
– Думаешь, мне легко было? Ты ошибаешься. Может, мне было еще хуже, чем тебе. Я во благо, все во благо.
– В какое еще благо? Нет никакого блага. Все паршиво.
Марат от волнения проиграл для чего-то какой-то аккорд и положил гитару на песок. Наверное, он сам не понимал, что делает.
– Полина, я специально не верил, – жарко сказал он. – Делал вид. Я хотел, чтобы мы расстались. Чтобы ты не ждала меня, не страдала, чтоб жила как все нормальные люди.
– Ты с ума сошел? Без тебя я не могу жить как нормальный человек, – выпалила я.
Марат расширившимися глазами посмотрел на меня.
– Значит, не можешь? Значит, все еще можно вернуть обратно?
Я не стала отвечать. Все и так было понятно.
«Так вот о каком содействии обмолвилась Катя, когда я позвонила ей, чтобы сказать, что согласна работать в дельфинарии, – прозрела я. – Она тогда уже придумала все исправить с помощью самого Васи…»
– Я понимаю, что поступил жестоко, но мне казалось, что это необходимо, – продолжил Марат. – Думал, так будет лучше. Но оно не лучше. Все только хуже стало. Поверь, Полина, как свинья я себя вел лишь ради нас… Я не хотел, чтобы ты страдала. Посчитал, что делаю правильно, когда намеренно провоцировал расставание и ссору. Ты можешь меня и не простить, но я теперь знаю, что ты будешь страдать без меня. И я без тебя. Так зачем нам друг друга обманывать? Черт с ним, с ожиданием. Уж лучше ждать, чем умирать друг без друга. Твое право не ждать меня, послать куда подальше то, что я специально не хотел тебя слушать, но я через какое-то время все равно приеду сюда. Брось меня и живи как…
– Как нормальный человек? – улыбнулась я. – Я же уже сказала, что без тебя я не нормальный человек.
И все. Нас как прорвало. Мы стали рассказывать друг другу, как провели эти дни, как страдали. Марат корил себя за то, что решил «во благо» расстаться, а получилось только хуже. Я тоже что-то рассказывала – и о том, как мне было плохо, и о дельфинарии, и про тетю Тому говорила, перескакивала с одной темы на другую.
Да, я могла кричать на Марата, говорить, что не хочу его видеть и хочу забыть, но… Зачем? Какой в этом смысл? Правильно он сказал – зачем обманывать друг друга? Конечно, я была рассержена, что он намеренно хотел расстаться («во благо»), но его возвращение опьянило меня, и вся злость куда-то делась. Я чувствовала, как во мне пробуждается радость жизни и желание наслаждаться каждой секундой.
– Катя хорошая девчонка, – под конец взаимных откровений произнес Марат. – А Вася – ну его. О нем нужно забыть. Вот только жаль девушек, что бутылки найдут… Он же обманщик. Но мы не имеем права ничего ему запрещать. Это же не преступление – бросать в море бутылки с письмами. И не преступление приходить по адресу, написанному в записках. Правда, я все же не сдержался, поговорил с ним по-мужски, кулаками. Как он посмел тебя целовать… Думает, что ему все позволено…
– Я не хочу о нем разговаривать, – отрубила я. – Давай забудем этот отрезок жизни. Его не было.
– Не надо его забывать, – не согласился Марат. – Наоборот, нужно помнить. И не делать так, как сделали. Вернее, я сделал…
– Мы оба это сделали. Не нужно было мне идти к Васе. Хотя мы и без него ссорились.
Мы помолчали.
Потом вдруг он медленно придвинулся ко мне и еще медленнее приблизил свое лицо к моему. При этом он не отрываясь смотрел мне в глаза.
У меня будто заложило уши. Все краски вокруг померкли. Четко я видела только лицо Марата.
«Сейчас поцелует», – промелькнула мысль в голове.
Он приблизил свое лицо к моему и поцеловал. В щеку. Нежно, неуверенно и бережно.
– По-дружески, – улыбнулся Марат.
– По-дружески, – улыбнулась я в ответ.
Между нами тут же исчезла вся неловкость, появившаяся в результате последних событий, и мы почувствовали себя легко и уверенно – как в самый разгар наших отношений.
– Может, картошку в углях запечем? – предложил Марат, похлопав себя по животу. – Что-то есть хочется.
– Конечно, давай испечем. Кажется, там в пакете под пальмой еще остались запасы.
Марат поднялся с песка и, задержав на мне взгляд, пошел за картошкой.
Я посмотрела на море, звезды, луну, на мир, что нас окружает, и мне стало так легко и свободно, что захотелось летать. Вот что значит иметь друга. Хорошего. Такого, как Марат. И пусть совсем скоро он будет далеко, но мы все равно вместе. Потому что нужны друг другу.
Создавалось впечатление, что на свете не существует ничего, кроме этого пляжа и нас двоих…
Берег омывали волны. Шурша пеной, вода уходила обратно в море и уносила вместе с собой прошлое… На мокрой метровой ленте песка, окаймляющей пляж, можно было нарисовать все, что угодно. А можно и написать. Например, пожелания, которые тут же смоет вода и отдаст морю. А оно, я уверена, поможет эти желания исполнить.
Я взяла прутик, лежащий у костра, тот самый, которым Марат что-то рисовал на песке, и направилась к воде. У меня в голове было одно желание. Касающееся нас двоих.
Но то, что я напишу, узнает только море.
Девочка-лето
Глава 1
Попутчица-советчица
– Объявляется посадка на поезд номер двенадцать, отправление – с первого пути. Объявляется посадка на поезд номер двенадцать, отправление – с первого пути…
– Наш! – воскликнула мама. И тут же задалась вопросом: – Никогда не понимала, почему все вокзальные объявления читают тетки с такими гнусавыми голосами? На вокзалах многих городов была, и везде эти гнусавые голоса! Потрясающе!
– Мама, да ну этих теток с их гнусавыми голосами! – махнула я рукой, веря маминым наблюдениям – по роду своей деятельности ей приходится часто путешествовать, чтобы собирать материал для газеты «Тайная сила», в которой работает обозревателем всего мистического и имеющего какое-либо отношение к мистике. – Бежим на поезд, а то опоздаем!
– Чего на него бежать? Вот он стоит. До отъезда еще полчаса.
«Действительно, зачем спешить?» – мысленно согласилась я и заметила, что почему-то всегда, когда оказываюсь на перроне (даже в роли провожающей), мне хочется куда-то спешить. Как только выхожу на перрон, сразу появляется ощущение тревоги и волнения, что куда-то не успею.
На вокзале даже пахнет по-особенному: мазутом и спешкой. Я очень люблю железнодорожные вокзалы и ездить на поезде тоже люблю. Мне нравится стоять на перроне рядом с этой многотонной махиной, называемой поездом, и смотреть на буфера, большие гайки и заклепки, нравится наблюдать за проводницами и проводниками, которые стоят у входа в свои вагоны и проверяют у пассажиров билеты, люблю дальние рейсы с остановками раз в два-три часа. Это очень необычно – выходить дышать свежим воздухом на незнакомой станции и замечать, как с расстоянием, проделанным поездом, меняется климат… Но больше всего в поезде мне нравится чай, который проводники подают в железных подстаканниках. Почему-то этот чай кажется особенно вкусным. Наверное, тому способствует атмосфера поездки, ведь в любом путешествии обычные вещи кажутся необыкновенными…
Помню, мы с родителями как-то раз поехали на машине из Лимонного по городам Золотого кольца. Это было незабываемо! Спать на заднем сиденье, ощущать, что находишься в постоянном движении, обедать и ужинать, остановившись в какой-нибудь незнакомой деревне…
Даже не знаю, что романтичнее – поезд или машина. Наверное, одно не уступает другому.
Я мечтательно закрыла глаза. Представила проплывающие пейзажи за окном. Пассажиров, туда-сюда снующих по узкому проходу, устеленному ковровой дорожкой. Незнакомые станции, города, села…
Ту-дух-ту-дух… Ту-дух-ту-дух…
– Полина, ты меня слышишь? – донесся до моего сознания голос мамы.
– А?
– Газету, спрашиваю, купить? В поезде почитаешь.
– Нет, не надо, я книжку с собой взяла. Тем более на вокзале газеты в десять раз дороже стоят! Ну, мам, идем в поезд, уже пора.
Я подхватила свою небольшую сумку (люблю путешествовать налегке) и направилась к нужному вагону.
Показав проводнице билет, мы с мамой взобрались в вагон. Еще два месяца назад мама не смогла бы этого сделать, потому что у нее были сломаны рука и нога, но сейчас конечности уже срослись, и мама без проблем преодолела крутые железные ступени. Гипс сняли несколько недель назад, но мама все еще инстинктивно осторожно наступает на ногу.
В купе, кроме сидевшей на нижней полке и отрешенно смотревшей в окно женщины, больше никого не было.
Заметив нас, она кивнула и снова отвернулась к окну.
Мы с мамой переглянулись. Нас обоих мучил вопрос: попутчица нормальная или со странностями? Почему-то мне всегда «везет» на попутчиков. Один раз вместе со мной в купе ехали свидетели Иеговы, которые, едва тронулся поезд, стали с фанатичным блеском в глазах пропагандировать свою веру; другой раз моим спутником стал толстый мужчина, который вез с собой кучу саженцев и чуть не выколол мне ветками глаза, а ночью он жутко храпел; еще очень хорошо помню старушку, которая везла с собой огромную клетку, где сидело сорок волнистых попугайчиков… Также никогда не забуду мужчину, который еще до отправления поезда вытащил из сумки копченую курицу и стал ее есть. Он покупал этих кур на каждой станции и ел их так, словно голодал недели две.
«Кем окажется эта женщина?» – было интересно мне знать.
Я спрятала сумку с вещами, положила пакет с едой на свою полку, и в этот момент послышалось:
– Провожающих просим покинуть вагон!
– Господи! – панически воскликнула мама и заметалась по купе. – Надо же на дорожку посидеть! Полина, садись! Если не посидеть на дорожку, то путь будет непредсказуемым! Один мой знакомый забыл посидеть на дорожку, и его машина попала в аварию, так что скорее садись!
Мама силой усадила меня на полку и устроилась рядом.
– На дорожку надо сидеть обязательно, – вновь назидательно молвила она.
Я всегда удивлялась выражению «на дорожку». Оно какое-то странное. Звучит как одно слово.
Женщина с интересом на нас взглянула и вновь отвернулась к окну.
– Пиши сообщения, все рассказывай! – шепнула мама мне на ухо и выразительно посмотрела на попутчицу.
«Вдвоем, что ли, ехать будем? – подумала я. – Сейчас уже поезд отойдет, а в купе только двое. Хотя чего удивляться? Курортный сезон закончился, отдыхающие не едут с юга…»
В купе заглянула проводница и, выяснив, что в вагоне до сих пор находятся провожающие, погнала маму на улицу.
Я подошла к окну. Мама стояла на перроне и эффектно вытирала платком слезы на глазах.
Мне тоже захотелось плакать. А когда поезд тронулся и торжественно заиграл гимн России, слезы полились ручьем по щекам.
Сама не знаю, что со мной происходит в поезде, ведь я езжу к бабушке довольно часто и в купе чувствую себя как дома. Однако всегда, когда я стою у окна, смотрю на маму на перроне и слушаю гимн России (и зачем его включают?), в горле появляется ком. Который, правда, исчезает сразу же, как только поезд выезжает с вокзала.
Так случилось и в этот раз – вскоре слезы высохли, и я принялась застилась полку. Попутчица не проявляла никаких странностей – не агитировала меня стать свидетельницей Иеговы, не выкалывала ветками глаза, не показывала измученных дорогой и тем самым подверженных стрессу попугайчиков и, к счастью, не терзала копченых кур.
«Неужели хоть раз повезло? – с облегчением вздохнула я. – Слава богу, тихая спокойная женщина попалась».
Она сидела на своей полке и продолжала смотреть в окно, подперев голову ладонью.
Ощущая качающийся под ногами пол, я вышла из купе и стала у окна. Поезд ехал по берегу моря. Я видела заходящее солнце, редких людей на пляже. Мне стало тоскливо, что я покидаю родные места. Но тут же вспомнила, ради чего их покидаю, и мгновенно повеселела.
Обычно в конце октября на пляже еще много отдыхающих, но в этом году осень прохладная, и поэтому пляж почти пустынен. Но дело еще и в том, что летом Черное море очень спокойно, будто оно – огромная ванна, специально созданная для купаний, но в сентябре – октябре (а особенно зимой!) начинает волноваться и штормить так, что гнет железные столбы и разбивает в крошку бетонные причалы. В основном только местные жители знают, что прибрежную зону ремонтируют к каждому курортному сезону. Но к лету море снова успокаивается, приглашая отдыхающих полюбоваться лунной дорожкой, насладиться шорохом волн и пропитаться полезным йодом и солью.
«В этом году бархатный сезон прошел очень быстро», – подумала я, глядя на море. Кстати, выражение «бархатный сезон» появилось в прошлом веке. Раньше богатые люди приезжали на море не купаться и загорать, а гулять, дышать целебным воздухом. Оздоравливаться они предпочитали не летом, а весной. Дамы надевали на прогулки платья из бархата – поэтому сезон и носит название «бархатный». Правда, в наше время так называют отдых в сентябре – октябре, а не весенний.
Я зашла обратно в купе и с изумлением отметила, что попутчица сидит в той же позе, что была, когда я выходила минуту назад, но уже в другой одежде – в спортивных штанах, майке, домашних тапочках.
«Когда она успела переодеться? – поразилась я. – Она же дверь не закрывала! И вообще, в окне отражалось купе за моей спиной, и я не заметила, чтобы женщина переодевалась. Мистика какая-то. Или я задумалась и поэтому ничего не заметила?..»
Я села на полку и с неким подозрением взглянула на попутчицу. Это была женщина средних лет со смуглой кожей, распущенными длинными черными волосами, черными глазами… Черные брови были выщипаны таким образом, что создавалось впечатление, будто она горделиво их вскинула. На пальцах – крупные золотые перстни.
«В принципе ничего особенного», – подумала я, но ощущение дискомфорта все-таки осталось.
Я перевела взгляд за окно и смотрела в него довольно долго. Постепенно море скрылось за горами; сами горы стали мельчать и отдаляться. Теперь поезд ехал по равнине. Кипарисы и пальмы здесь уже не росли. Их сменили тополя.
Через два часа стемнело. Я услышала какой-то шорох и будто очнулась. Оказывается, это попутчица вытаскивала из пакета еду.
– Угощайся, – вдруг доброжелательно сказала она. Это была первая ее фраза, произнесенная с того момента, как мы выехали из Лимонного.
– Спасибо, я не голодна, – покривила я душой. Я уже успела проголодаться, но решила потерпеть, потому что, во-первых, мне было неудобно принимать еду от незнакомого человека, а во-вторых, я испытывала перед этой женщиной некий трепет. Сама не знаю почему.
Она посмотрела на меня испытующе и пожала плечами: мол, не хочешь, как хочешь.
В купе заглянула проводница и любезно поинтересовалась:
– Вам чего-нибудь принести?
– Чаю, будьте добры, – отозвалась попутчица.
– Мне тоже, – сказала я.
Проводница кивнула и через минуту принесла чай.
Женщина ела, а я, чтобы не смущать ее, взяла детектив, который прихватила из дома, и начала читать.
– Сейчас будет остановка, – неожиданно произнесла попутчица.
Я оторвалась от книги.
– Ну и что? – только и нашла я что ответить. – Вы хотите выйти на свежий воздух и чтобы я последила за вашими вещами?
Она отложила бутерброд, пристально посмотрела на меня и покачала головой:
– Нет. Я хочу, чтобы вышла ты, – это было сказано каким-то особенным тоном.
У меня внутри неприятно похолодело.
– Что вы имеете в виду?
Женщина резко подалась вперед и всмотрелась мне в глаза.
– Не езжай, куда едешь! Выйди на ближайшей станции и возвращайся домой.
Мне захотелось вжаться в стену, лишь бы быть подальше от попутчицы.
От неожиданности я не могла вымолвить ни слова. Я испытала жуткий страх перед этой особой.
– Зачем это – возвращаться? – все же сказала я.
– Затем, что поездка ничего хорошего тебе не принесет.
– А вы откуда знаете? – автоматически спросила я, хотя не собиралась вступать с ней в диалог. Больше всего я мечтала о том, чтобы выбежать из купе, закрыть дверь и не видеть эту тетку – очень уж неприятно она на меня действовала. От нее ощутимо веяло чем-то мощным, подавляющим и необъяснимым. – Откуда знаете, что не принесет?
– Я много чего знаю… – таинственно произнесла она и бесшумно отпила чай.
– Откуда?
– Оттуда. – Женщина сделала непонятный широкий жест рукой и, откусив кусок от душистого красного яблока, утвердительно сказала: – Ты мне не веришь.
Я промолчала. Сделала глоток чая и не почувствовала его вкуса.
– Ну хорошо, – кивнула она, тщательно пережевывая яблоко. – Тогда я скажу то, что заставит тебя поверить моим словам. Не так давно, летом, ты успела побывать в шкуре и удава, и кролика. Я права?
– Вы это о чем? – отстраненно пробормотала я, помимо воли погружаясь в воспоминания. – Какие удавы? Какие кролики? Вы что-то путаете. Я вас не понимаю.
– Прекрасно понимаешь! Не езжай, Полина, куда едешь, если слезы лить не хочешь.
– Откуда вы знаете мое имя?! – Я подскочила на месте и чуть не ударилась головой о верхнюю полку. Внутри все клокотало. – А-а! Вы слышали, как ко мне мама обращалась? Или паспорт смотрели? – Я кивнула на паспорт, лежащий на столике. Я забыла его убрать после того, как проводница удостоверилась в моей личности.
– Мне не нужно подслушивать, чтобы что-то узнать, – промолвила женщина и едва заметно улыбнулась.
– Вы мне не нравитесь, – напрямую заявила я. – Я не просила вас гадать. И вообще, у меня мама этим занимается. Если бы меня в поездке что-то такое ожидало, она сказала бы.
– А она не гадала перед поездкой, – снова пожала плечами попутчица и пристально всмотрелась мне в глаза.
«Действительно, мама не гадала», – вспомнила я. И от этого мне сделалось еще неуютней.
Хоть черноволосая женщина и угадала этот факт, но я не прониклась к ней доверием. Я не люблю, когда без спросу лезут в мою жизнь. Когда говорят мне то, о чем я не прошу.
Поэтому я легла на полку и отвернулась к стене, давая понять, что не настроена на разговор.
Попутчица загремела пустым стаканом, зашуршала бумагой из-под бутербродов и сказала:
– Зря ты, Полина, так реагируешь. Я же только добра тебе желаю.
Я повернулась к ней.
– Что вам от меня надо? Как я уже сказала, моя мама тоже фанатка всего мистического. И она говорит, что ни один уважающий себя колдун не будет давать советы, если его об этом не попросят.
Читать бесплатно другие книги:
