Молодой майор Платонов Андрей

1

Когда начались тяжелые бои за оборону Сталинграда, перед одним из соединений 51-й армии была поставлена задача. Она заключалась в проведении частной операции, чтобы сковать противника боем и не дать ему возможности направить часть своих сил отсюда, из степей, на усиление своих войск, штурмующих Сталинград.

Этот давно минувший и обыкновенный бой, который, возможно, будет забыт или обойден вниманием даже в подробной истории Великой Отечественной войны, имел одно особое свойство. Он был одним из первых, а может, самым первым боем, задуманным в районе Сталинграда как бой наступательный, а не оборонительный. Это стало известно бойцам соединения полковника Макарчука, и многие из них подумали тогда, что только теперь начинается настоящее дело и правильная война, а до того все было как в беспамятстве. Теперь же наступило время, чтобы опомниться.

Соединение, которым командовал полковник Макарчук, должно было выполнить лишь частную операцию, в которую входила задача по захвату пленных. Однако здравый разум рядового солдата понял этот бой как важное и новое дело, в котором мы будем бить, а не отбиваться.

Зайцев, как начальник артиллерийской разведки, должен был получить все данные для артиллерийской подготовки боя. Он обошел свое хозяйство и проверил, как артиллерийские офицеры и разведчики знают в своих секторах цели, как умеют обнаруживать их, насколько достоверно и точно изучены огневые точки противника, где находятся его батареи пушек и минометов и как расположены траншеи. По особому, охотному отношению рядовых и младших командиров к исполнению своих обязанностей, по искусству их работы Зайцев увидел, что люди воодушевлены. Простое сознание пользы своего дела в наступательном бою оживило солдатское сердце.

Зайцев с тщательной точностью ставил задачи, чтобы люди правильно и осмысленно понимали свои действия; особенно усердно он занимался в артиллерийских группах, выделенных для поддержки пехоты.

Он рассказывал молодым артиллеристам, как может сложиться бой, когда пехота подымется в атаку.

– Пред вами оживут огневые точки, которые не подавила наша артподготовка. Противник пустит в работу новые точки, которые у него молчали, а мы их не сумели разведать. Он может бросить танки на нашу живую пехоту. Тогда все дело в вас. Двигайтесь вперед, работайте по цели прямой наводкой, берите цель в упор на поражение, не оставляйте пехотинца, чтобы он не был сиротой против пулемета, пушки или танка врага… Понятно, как действовать?

– Пехота при пушке как при матери идет, – сказал старшина Кутепов. – Боепитания лишь бы достаточно было.

– Будет достаточно, транспорт у нас есть, – сказал Зайцев, – а для ближней подноски у нас есть руки. А если с боепитанием неуправка случится, все равно двигайте орудие живьем вперед, и чтобы пехота вас видела – вы с нею!

– А ну как противник пристреляется по такому орудию! – произнес Кутепов. – Заметит, что орудие идет немое, без огня, чудно, скажет – и как раз в вилку его, а потом на поражение!..

Зайцев молчал; он хотел, чтобы люди сами подумали, как тут быть.

Сержант разведчик Чухнов возразил Кутепову:

– А зачем так двигать орудие, чтоб тебя так точно противник пристрелял? Ты его двигай по-различному! У тебя на плечах тоже прицельный прибор есть – голова, пусть она работает. Орудие и то работает своим прибором перед огнем, а без головы какой боец бывает, он загодя покойник!

– Это правильно, – согласился Зайцев. – Ну, теперь жить можно, будем воевать!

2

Павел Зайцев получил письмо от брата Ильи. Давно уже они потеряли друг друга, но Илья кружными долгими путями все время разыскивал брата Павла. Видно, он посылал письма во множестве по всем направлениям, по разным полевым почтам, где мог, по слухам, по справкам и по догадке, оказаться Павел. Илья писал коротко, потому что, должно быть, каждый день составлял по нескольку таких писем и мало надеялся, что хоть одно из писем дойдет когда-нибудь до брата. Но любовь его была терпелива и заставляла непрерывно действовать, чтобы найти брата где-либо за тысячи верст и получить от него ответную весть.

Илья был моложе Павла на два года, но от доброты своей он всегда казался более старшим, потому что первым делал доброе дело, подобно старику, который от близости смерти уже не считался со своей пользой и не заботился о правилах обыкновенной расчетливой жизни. Он писал Павлу, как если бы приходился ему матерью: «Здравствуй, дорогой любимый Паша! День и ночь я думаю о тебе, усну и проснусь с одною мыслью в уме и в сердце, где ты, наш Паша, жив и здоров ли, либо уже нет тебя на свете, и горько плачу, лучше бы я погиб, а не ты. Береги себя, ты еще нам нужен и всей Родине. Как жить без тебя? Отзовись мне, Паша, хоть короткой вестью о себе, что ты живой, только всего, и своим почерком распишись. А о себе пишу, что я жив и здоров, три раза был ранен, воевал в Эстонии, а теперь нахожусь рядовым бойцом на Карельском фронте. Полевая почта… Кланяюсь тебе и целую, до скорой радостной встречи, остаюсь твой брат Илья».

– Бедный Илья, – вспомнил Павел Зайцев о брате, – пишет мне: береги себя, а сам уже три раза ранен. Он за меня там старается воевать, чтоб я целым остался. Чудак ты, брат мой…

Он хотел немедля ответить брату большим письмом и в предчувствии того, что он будет писать, ему стало хорошо на душе. Он хотел вспомнить в письме об отце и о матери, о детстве в Сибири, о вековой сосне, что росла у тракта, уходящего из их Велистова в тайгу, о разных явлениях, уже исчезнувших или существующих, никому, быть может, не дорогих и не нужных, но которые были свидетелями их детства и остались в памяти живыми и милыми на всю жизнь.