Ты можешь Геласимов Андрей

Человек не должен забивать себе голову всякой ерундой. Моя жена мне это без конца повторяет. Зовут Ленка, возраст – 34, глаза карие, любит эклеры, итальянскую сборную по футболу и деньги. Ни разу мне не изменяла. Во всяком случае, не говорила об этом. Кто его знает, о чем они там молчат. Я бы ее убил сразу на месте. Но так, вообще, нормально вроде живем. Иногда прикольно даже бывает. В деньги верит, как в Бога. Не забивай, говорит, себе голову всякой ерундой. Интересно, чем ее тогда забивать? Я вот сижу, например, думаю – сколько лет могут прослужить стулья. То есть не просто обыкновенные стулья, а те стулья, которые ты еще сам и не покупал. В смысле, которые от родителей там, от друзей. Начало семейной жизни. А что еще, собственно, дарить на свадьбу? То есть какую часть своей жизни ты можешь безвозвратно просидеть на стульях, за которые не платил? Получается, что пятнадцать лет. Пятнадцать лет сидения на бесплатных стульях – двое детей, в желудке какие-то язвы, устойчивая неприязнь к любому начальству, все отношения со старыми друзьями давным-давно псу под хвост плюс привычка ненавидеть родню – а ты все еще думаешь, что жизнь только начинается.

Совершенно случайно наткнулся на школьные фотографии. Алешка, самый незабываемый друг (из-за чего потом поссорились? Не виделись уже, наверное, лет семь), стоит рядом с этой девочкой. Нелепая школьная любовь. Половое созревание. Девочка из левой совершенно семьи. Учителя были категорически против. Не думаю, что волновались за нравственность. Больше всего их раздражал мезальянс. Тоже искали социальной гармонии. Но забеременела. Это даже Алешку привело в чувство. Впрочем, никакого суицида – ни уксуса, ни таблеток. Девочки-одноклассницы на кухне делали большие глаза, но кончилось все скучно. Просто аборт и ощущение серой пыли кругом. Как будто небо такое в облаках, и неизвестно, когда распогодится. Здравствуй, взрослая жизнь.

Но на фотографии этого нет. Стоят, улыбаются. У нее от ветра волосы разлетелись. Только что вышли из школы. «Последний звонок». Он махнул мне тогда рукой и сказал:

– Крышку с объектива сними. Ты крышку, дурак, снять забыл.

Я тут теперь посчитал – выходит, что семнадцать лет прошло с тех пор, как он мне это сказал. Что происходит, на фиг, со временем?

Так или иначе, но стулья от него лучше не становятся.

– Ты или новые покупай, или я не знаю, – заорала Ленка, свалившись на пол, когда у последнего стула отлетела спинка. – Дети ведь могут убиться. Достал уже всех со своей машиной!

Никакие дети, конечно, на этих стульях бы не убились. Они уже четко помнили – на спинки опираться нельзя. Это только мама у них была такая неловкая. Надо было в школе чаще на физкультуру ходить. Может, и на диетах теперь бы сидеть не пришлось.

– Не ори, – сказал я. – Чего разоралась? Машина тут совсем ни при чем.

– Сто раз повторяла: купи новые стулья. На прошлой неделе сам ведь чуть не свалился.

– Мне нужно лобовое стекло поменять.

– Достал уже всех со своей машиной!

На следующий день пошли обмывать новые стулья.

– Может, лучше пешком? – предложила Ленка. – Тут ведь ходу всего десять минут.

И смотрит на меня такими невинными глазами.

Я думаю, ладно, не буду из-за ерунды поднимать скандал.

– А на фига я ее покупал? Чтобы пешком по городу пыль глотать?

– Да ну тебя! Я ведь просто прогуляться тебе предложила.

Потом целый вечер она втирала Семеновым про нашу предстоящую поездку в Америку. Ей очень хотелось, чтобы они сдохли от зависти. Но они не подыхали и все время переводили разговор на другую тему. Ленка от этого сердилась и беспрестанно курила. Пепел она нарочно сыпала на скатерть. Когда Семеновым надоела ее настойчивость, они стали кашлять и поглядывать на часы.

– Ну что же, – наконец сдалась моя Ленка. – Засиделись мы, пора домой. Дети не любят долго одни оставаться. Теперь в следующий раз – вы к нам. Приходите, посидите на новых стульях.

– Разумеется, – улыбнулись Семеновы. – Обязательно к вам придем.

– Козлы! – сказала Ленка, когда мы вышли на улицу.

– Перестань ругаться. Вдруг они стоят на балконе и все слышат.

– Козлы, – повторила она, но уже как бы без восклицательного знака.

– Может, пойдем пешком? – сказал я. – А то, кажется, водочки было слишком много.

– Испугался? Не фиг было тогда сюда на машине приезжать. Достал уже всех со своей машиной.

– Ты пьяная.

– А ты-то какой?

– И я пьяный.

– А Семеновы твои – козлы.

– Они не мои.

– Вернее, это Семенов козел, а Семенова твоя – козлиха.

– Она не моя.

– Не ори. Чего ты на меня разорался?

– Может, пойдем пешком?

– Фиг тебе! Я сама за руль сяду. Где эта долбаная машина?

– Вот она. Ты тоже не ори. Ни за какой руль ты у меня не сядешь.

– Ну и пошел ты со своей машиной. И Семеновы тоже твои пошли.

– Вперед не садись. А то еще вырвет.

– Пусть вырвет. Сам потом будешь мыть. Вылизывать свою любимую машину.

– Пристегнись.

– Ты что, «Формулу-1», что ли, себе купил?

– Пристегнись, говорю, и хватит болтать. Ты меня отвлекаешь.

– Достал уже всех со своей машиной.

– Дверцу закрой.

– Я ее закрыла.

– Ты видишь, лампочка не погасла? Значит, у тебя дверь не закрыта.

– Ну, выйди тогда и закрой ее сам.

– Если вывалишься, я не виноват.

– Ты никогда ни в чем не виноват. У тебя всегда другие виноваты.

– Ты можешь немного помолчать? Я ведь треснусь во что-нибудь обязательно.

– Да ты треснуться-то нормально не можешь. Ну, куда ты едешь?.. Стой! – вдруг изо всех сил закричала она.

Я резко затормозил, но было уже поздно. Машину по инерции протащило вперед, и мы стукнулись в левый бок бежевой иномарки.

– Ну что, дорогой? – сказал подошедший через минуту кавказец. – Выходи, разговаривать будем.

Выходить мне не хотелось. Он стоял, склонившись к моему окну, и заглядывал Ленке за вырез платья. Ленка в ответ заискивающе улыбалась.

– Выходи, дорогой, – повторил он. – Тебя там люди ждут.

В иномарке сидело еще три человека. Все они смотрели на нас.

– Хорошо, – сказал я и выбрался из машины.

– Мы сейчас узнаем – хорошо или нет, – отозвался кавказец у меня за спиной.

– А я тебя помню, – сказал один из сидевших в иномарке, когда я сел к ним на заднее сиденье. – Ты в соседнем доме живешь.

Я посмотрел на его лицо и понял, что тоже его знаю. В доме напротив жили какие-то кавказцы. То ли торговали, то ли еще что.

– Давайте милицию вызывать? – сказал я, пытаясь в этой тесноте сесть хоть немного удобней. – Пусть разбираются.

– Зачем нам милиция? – протянул мой «знакомый». – Мы что, сами не разберемся?

– В каком плане?

– Во всех планах, дорогой. Зачем мы будем милиции платить? У них и так зарплата хорошая.

– А разве мы должны им платить?

– Эй, дорогой, зачем про деньги заговорил? Мы ведь не на базаре. Ты же не машину пришел к нам покупать.

– Нет, но…

– Не надо торопиться. Иди сейчас домой, отдохни, поспи, не нервничай. Завтра об этом поговорим. Ты ведь пьяный. Зачем тебе милиция?

– Ладно, – сказал я. – Тогда увидимся завтра. У меня квартира номер…

– Мы найдем тебя, дорогой, – он похлопал меня по колену. – Иди домой, не волнуйся.

– Что они тебе сказали? – У Ленки от нетерпения голос стал хриплым.

– Сказали, чтобы я не волновался.

– Как это?

– Вот так. Сказали – иди домой и спи.

– Ни фига себе, – протянула она. – Придурки какие-то, наверное.

Наутро я выяснил, что они были совсем не придурки.

– Да это же бандиты, – спокойно сказал мой знакомый с соседней заправки. – Каждый день у меня заправляются. Нормальные пацаны. Только у них, кажется, теперь проблемы.

– Ну да, я в них стукнулся вчера в двух кварталах отсюда.

– Нет, это не их проблемы. У них какие-то разборки с другими бандитами. Милиция их гоняет уже недели две.

– А то, что я в них стукнулся?

– Так это не их проблемы. Это твои проблемы. Им-то что до тебя? Купят на твои бабки себе новую машину, да еще и наварятся.

– Наварятся?

– А ты как хотел? Ты бы на их месте не наварился?

Я подумал, что зря я купил новые стулья.

– Ничего не зря, – сказала Ленка. – Будет, по крайней мере, на что поставить твой гроб.

Она посмотрела в мои глаза и тут же добавила:

– Шутка. Ты что, шуток не понимаешь?

– Ты знаешь, Лена, – сказал я спокойно, – может, тебе и смешно. Но мне не смешно ни капельки. Я сейчас просто описаюсь от страха. Я не хочу никаких бандитов. Я в Америку поехать хочу.

– Нет никаких проблем, дорогой, – сказал мой «знакомый» кавказец, проходя к нам в комнату и садясь на диван. – Покупай нашу машину и поезжай хоть в Гондурас.

– Я не хочу в Гондурас, – сказал я. – И вашу машину я тоже не хочу. Она у вас старая, и в багажнике наверняка кровь.

– Эй, какая такая кровь? Ты о чем говоришь? Мы видеокассетами торгуем. Мясом мы не торгуем.

Слово «мясо» мне не понравилось.

– Пять тысяч долларов нам даешь, машину себе забираешь.

– Пять тысяч долларов?!! Это же металлолом разбитый! Кто ездит на металлоломе за пять штук?

– Эй, он же не был металлоломом, пока ты вчера к нам не приехал.

– Так не говорят.

– Что такое?

– По-русски так не говорят.

– Эй, ты что, разве учитель?

– По-русски говорят: пока ты в нас не врезался.

Он с улыбкой посмотрел мне в глаза.

– Хочешь, чтобы я правильно на твоем языке говорил?

– Хотелось бы.

– Не любишь лица кавказской национальности?

– Мне все равно.

Улыбка с его лица исчезла.

– Завтра деньги для нас приготовь. К семи часам. Никому не звони.

Выходя из комнаты, он повернулся и добавил:

– У тебя жена красивый очень. Так правильно говорю?

Та школьная девочка у моего друга Алешки была не первой. До этого случилось еще кое-что. Не совсем приятное, надо сказать, но это уже другой разговор. Мне, вообще, всегда как-то непонятна вся эта дребедень. То есть вот мальчики дружат, тусуются, слушают музыку, начинают пить водку, прячутся от родителей, ходят на дискотеки, сами чего-то придумывают про жизнь, про мужскую дружбу, про то, что, мол, навсегда, а потом вдруг, хоп, появляется девочка. Непонятно все это. То есть так-то вроде бы все понятно. Вроде все так и должно быть – ну, там, мальчики-девочки. Это все хорошо. Но почему-то никогда нормально не складывается.

А может, у других получается ничего. Без того, чтобы один вдруг влюбился и от какого-то полного идиотизма решил, что, кроме него, никто полюбить так не может, и тут же начал ходить и показывать всем, какую красивую девочку он полюбил и, главное, какая красивая девочка его полюбила. И ощущение при этом такое, как будто все вокруг дураки, и вообще никто ничего не понимает, и вроде раз ты первый влюбился, то это уже как Америку открыл. В том смысле, что ведь никто у Колумба прав на это открытие не оспаривает. Любой идиот знает, что Америку открыл Колумб – мореплаватель и большой молодец. И если бы он ее не открыл, то неизвестно еще, где бы мы все теперь были. То есть ни рок-н-ролла, ни Голливуда, ни Чарли Чаплина, вообще ни фига. Сидели бы и тащились от одного античного, блин, искусства. Но он ее ведь открыл. И про это теперь все знают. Любой занюханный школьник – разбуди его – скажет тебе: «Америку открыл Христофор Колумб – известный мореплаватель и большой молодец». Ну, что же, открыл и открыл. И слава тебе, Господи. А вот взять и спросить того же самого школьника: «А почему тогда Америка не называется, скажем, Колумбия? Это ведь другое какое-то место. И значительно меньше размерами. Чего это Америку назвали Америкой? Это кто там такой шустрый подсуетился?» И вот тут не всякий уже школьник ответит. Потому что он еще ведь не знает, что всегда есть какой-нибудь умный малый и имя у него совсем не Колумб, но вот целый новый континент называют почему-то его именем. И проблемы-то все у школьника не от того, что он там истории не знает или географии. Нет, дело совсем не в этом. Он просто еще очень маленький и, к своему счастью, пока не подозревает, что люди только и ждут, как бы кого-нибудь по-крупному прокатить.

Впрочем, все это было очень давно. Я не про Колумба сейчас говорю. Самое-то странное, что именно друзья с тобой так поступают. Правда, окончательно мы с Алешкой расстались гораздо позже. Я даже и не помню, из-за чего.

– Но он ведь не откажется тебе помочь, – сказала Ленка. – Он же у них там крутой. Ты сам говорил.

– Отвяжись, я сказал. Нет, значит, нет. Я ему первый звонить не буду.

– Да он тебе звонит каждые полгода, а ты детей заставляешь врать, что тебя дома нет.

– Отвяжись. У меня голова болит.

– Скоро она у тебя болеть не будет.

– А я-то здесь при чем? – сказал я. – Хачик от тебя затащился. Они сначала тебя заберут.

– Козел!

– Я сказал – я ему звонить не буду. У него телефон, скорее всего, прослушивается.

– Таких бандитов, как твой Алеша, в городе миллион. Если их всех будут слушать, то телефонка нормальных людей обслуживать перестанет.

– Я ему звонить не буду!

Через пятнадцать минут Алешка сидел у меня на диване. На том самом месте, где до этого сидел «хачик».

– Молодец, что позвонил. Мы это дело уладим.

В машине, оставшись наедине, мы некоторое время неловко молчали.

– Слушай, а чего ты на меня так обиделся? – наконец первым заговорил он.

– Я не обиделся. С чего ты взял?

– Как не обиделся? Не хочешь со мной общаться, прячешься от меня.

– Я от тебя не прячусь.

– Да перестань. Я заезжал сколько раз, а тебя никогда дома нету.

– Работы много. Меня сейчас в Америку отправляют.

– Кончай! Последний раз я тебя на балконе видел, а Ленка сказала, что тебя дома нет. Чего ты обиделся?

Он перестал смотреть на дорогу и повернулся ко мне.

– Осторожней! – сказал я. – Врежемся в кого-нибудь.

– Как у вас там вообще-то дела?

– Нормально. Сережка в школу пошел.

– Да ты что? Когда?

– Этой осенью.

– Ни фига себе. Вот время идет. А у меня дочь родилась. Дашка.

– Поздравляю.

– Спасибо. Такая смешная девчонка. Ползает уже попой кверху и гадит везде.

Я вдруг почувствовал, что мне действительно приятно от того, что у него теперь есть дочь и что он радуется, когда вспоминает о ней.

– Поздравляю, – еще раз сказал я.

– Слушай, а может, ты разозлился из-за того, что я тебе тогда деньги давал?

– Кто же из-за этого будет злиться? – усмехнулся я.

– Но я ведь тогда понтовался. Мне хотелось, чтобы все видели, сколько у меня бабок, а ты такой, типа бедного родственника, там сидел. У тебя даже на такси денег не было.

– На такси у меня было.

– Да ладно, брось ты.

– На такси у меня было, – повторил я.

– Сколько у тебя там могло быть? Ты ведь даже в ресторан тогда бы не поехал, если бы я за тебя не заплатил.

– Я не просил тебя за мной заезжать. Ты сам придумал всю эту историю.

– Так, значит, ты из-за этого на меня надулся? Мы семь лет не общаемся из-за паршивого ресторана?

– Я на тебя не надулся. Просто у меня нет времени. Я занимаюсь своей карьерой.

Он еще немного помолчал.

– Слушай, а может, ты из-за поездки в Ленинград?

– Нет, не из-за поездки.

– Тогда из-за тех баб?

– Каких баб?

– Ну, помнишь, летели с нами в Сочи?

– Ну, и что?

– Я им про тебя всякую чушь заливал.

По его лицу скользнула смущенная улыбка.

– Да плевал я на этих баб.

– А может, ты из-за своей матери?..

– Слушай, хватит, – прервал я его. – Отвяжись. Я на тебя не обижался. Просто время идет. Многое меняется. Ко многим старым вещам начинаешь относиться по-другому.

Он помолчал.

– И к дружбе?

– Не знаю, – сказал я. – Может, и к дружбе. Короче, когда мы приедем?

– Уже приехали.

Он свернул в какую-то незаметную арку и через минуту затормозил.

– Расскажешь там все как есть. Я тебя тут подожду.

Раньше мне никогда не приходилось разговаривать с бандитскими боссами, поэтому я немного нервничал, и руки у меня быстро вспотели. Хорошо, что никто не предложил здороваться. Видимо, чужих они так не приветствовали. А то самому потом противно было бы вспоминать, как хватался липкими руками за мужественных и гордых бандитов.

– Проблемы? – спросил человек, представившийся Николаем Семеновичем.

Он был одет в дорогой спортивный костюм с красными полосками и пил апельсиновый сок. Я подумал, что, может быть, он занимается бегом и только что прибежал со стадиона. Кто их знает, этих бандитских боссов, какие у них привычки. А может, он вообще был директором того самого стадиона. Короче, руку он мне не протянул.

– Да вот, вы знаете, хачики одолели, – сказал я, стараясь вытереть потную ладонь о внутреннюю поверхность кармана.

Вдруг бы он захотел пожать мне руку, когда мы будем прощаться.

– Понятно, – он сосредоточенно кивнул головой, как будто речь шла о тараканах и его, как специалиста из санэпидстанции, приглашали полить запущенную квартиру дустом.

Я подумал, что все мы в конце концов примитивные расисты.

– Сколько просят?

– Пять штук.

– Рублями?

– Они не сказали.

– Значит, рублями. Когда придут?

– Сказали, что завтра в семь часов.

– Хорошо, – он кивнул головой и быстро объяснил мне, что нужно делать.

– Главное – не бойся, – добавил он на прощание. – У них недавно были разборки за городом. Двоих подстрелили. Так что они теперь сильно шуметь не будут. Им надо тихо сидеть, а то их совсем закроют. Да и война в Чечне им выходит боком. Поэтому иди домой и спи спокойно.

– Спасибо, – сказал я и подождал, не протянет ли он мне руку.

Моя ладонь к этому времени была уже совсем сухой.

– Иди. Чего стоишь? Завтра договорим.

Утром на следующий день я отвез Ленку с детьми к матери и стал ждать. Время тянулось ужасно медленно. Около пяти часов в дверь позвонили.

– Ты Емельянов? – спросил меня человек в кожаной куртке и спортивных штанах.

Позади него стоял еще один, точно такой же.

– Я.

– Это тебе. Можешь не считать.

Он протянул мне через порог наволочку от подушки, раздувшуюся до невероятных размеров.

– Спасибо, – сказал я.

Закрыв дверь, я вернулся в комнату и опустил наволочку прямо на пол. Первый раз в жизни мне приносили домой такую большую сумму. Первый раз в жизни мне приносили деньги бандиты. Первый раз в жизни мне приносили деньги в наволочке. Наверное, мне надо было загадать желание.

Я сидел на диване и смотрел на этот раздувшийся белый мешок с какими-то больничными печатями. Внутри лежала такая большая сумма, что моей семье хватило бы на целый год. Можно было бы совсем не работать. Просто делать все, что тебе нравится, и плевать всяким придуркам в лицо. Может, в конце концов, Алешка был не такой уж дурак, что выбрал эту работу.

Я протянул руку к наволочке и заглянул в нее. Все купюры были российские, достоинством не больше десяти рублей. Наверное, собирали на рынке. Я закрыл наволочку и стал ждать. Время тянулось ужасно медленно. Я почувствовал, что меня начинает тошнить.