Крестоносец Врочек Шимун
Михаил пожал плечами — Йыига, так Йыига, ему, честно сказать, было все равно — лишь бы в этом селении нашлась лодка (хоть какой утлый челнок), да хватило бы оставшихся монет ее арендовать или купить.
Хозяин постоялого двора (а по совместительству — и староста деревни) — высокий худощавый эст с немецкими именем Карл — встретил гостей приветливо, но без особых любезностей. Не лебезил, не кланялся, особо ничего не выспрашивал, лишь поинтересовался числом лошадей и кнехтов. Купцы тоже не проявляли никакого интереса ни к старосте, ни к его белесым дочерям-подросткам, что тут же занялись размещением прибывших и приготовлением пищи. Видать, и те и другие давно были друг другу не в новинку. Кроме Ратникова — на него девчонки явно заглядывались, особенно одна… длинная, как коломенская верста, белоглазая, с белесыми, как у молочного поросенка, ресницами. Нет, вообще-то она была ничего, симпатичная и даже вполне… Но с Лииной, конечно, никакого сравнения!
Она подкараулила его во дворе, почти сразу после не очень-то изысканного, но сытного — каша, печеная рыба, кисель — ужина. Сказала, что зовут ее Айна, что сейчас покажет место, где ночевать… Показала… В собственной постели, в небольшой пристройке, летней и сейчас довольно прохладной, если не сказать более. Вот вместе и грелись под одеялом из волчьих шкур. Ратникову не хотелось обижать девушку отказом, к тому же подобное поведение в здешней лесной глуши, похоже, было делом обыденным, во всяком случае, староста — если Айна, конечно, была его дочь — не проявлял ну совершенно никакого волнения или там, нездорового любопытства.
По-русски девушка говорила так же плохо, как и — надо полагать — по-немецки, ее же родную речь Миша, естественно, не понимал. Впрочем, тут нечего было и понимать, и так невооруженным взглядом видно…
Ничего не говоря, Айна усадила гостя на ложе и быстро, без всякого намека на стеснение, скинула юбку… рубашку…
Тощай! Ай, тощая!
Хотя, если по-другому сказать — фотомодель! И на личико ничего, приятственная…
— Ну, иди сюда, — улыбнувшись, Михаил привлек к себе прыгнувшую под одеяло девчонку. — Забеременеть не боишься?
— Цто? Цто? Ах, нет… Хочу!
Вот такие, однако, дела — хочет.
Михаил неожиданно для себя распалился не на шутку, быть может, потому, что девчонка эта оказалось полной противоположностью Лиине… и чем-то неуловимо напомнила ему Машу. Нет, чувства стыда и неловкости Ратников не испытывал — ну, разве что только намеки — не то было на дворе время.
Он с нежностью гладил Айну по плечам, спине и бедрам… поласкал ртом грудь, чувствуя, как до того несколько холодная девушка постепенно распаляется, впитывая в себя настоящий вулкан внезапно вспыхнувшей страсти.
А какая у нее оказалась улыбка! Ходила-ходила себе вокруг да около эта неприветливая и чем-то смешная чухонская дылда, но вот, стоило ей лишь улыбнуться, всего лишь улыбнуться, как тут же, буквально сразу, Ратников понял весь затаенный смысл поговорки о том, что некрасивых женщин не бывает! Не бывает — это уж точно! И дело тут вовсе не в водке, тем более ее еще и не было-то в это время, о, нет, отнюдь… Просто чудесная улыбка преобразила вдруг несколько утомленное лицо Айны, а вырвавшийся изо рта слабый стон удовольствия и неги растопил оставшийся лед.
Фотомодель! Явная фотомодель… если б на дворе был двадцатый век, двадцать первый… А сейчас, в это время наверняка на эту Айну никто из местных парней и смотреть-то не хотел, плевались — тоща, как палка!
— Ты очень красивая, Айна.
— Ой… Не надо… лгать, да?
— Нет-нет, поверь, я говорю правду. Ты видела свое отражение в светлых озерных водах? А блеск своих глаз? А эту улыбку, поистине, волшебную, колдовскую… Нет, пожалуйста, улыбнись еще… вот так! Теперь садись… поудобней… Ах…
— А разве так…
— Можно, Айна, можно! Поверь, тебе будет очень приятно…
Утром он нашел лодку. Вот через Айну и нашел — девушка спросила у Карла, приходившегося ей двоюродным братом.
Купцы собирались, не торопясь — Дерпт был, почитай, рядом, всего-то ничего и осталось. На всякий случай порасспросив торговцев и возниц о крепости — мало ли, пригодится — Ратников вслед за Айной спустился к озеру. Кругом было тихо и благостно, лишь потрескивал под ногами первый тонкий ледок, да где-то крякали утки. Деревья и кусты уже стояли в большинстве своем голые, лишь некоторые еще щеголяли в изысканных осенних нарядах. Над озером стоял туман, невесомый, почти прозрачный, за ним угадывался противоположный берег — серо-черный, с редкими яркими свечками не успевших расстаться с листвою деревьев.
— Будь… опасен, — вытаскивая из-за куста весла, предупредила Айна. — Страшен… Осторожен.
— Да-да, — Ратников улыбнулся девушке. — Осторожен — так правильно.
— Лед, — показывая рукой на озеро, Айна нахмурилась. — Лед. Скоро!
— Я знаю… Вот деньги за челнок… Хватит?
— Не надо деньги… Нет… надо. Благодарю. Счастливый путь!
Деревня на северном берегу, у Нарвы-реки, насколько себе представлял Михаил, была чудинской или вообще — водской — а чудь и водь — это не эсты, и расспрашивать о них Айну было бы бесполезно. Хорошо хоть лодку дала…
По краю озера ветер шевелил высокие камыши, бледно-желтые, сухие. Уныло склонили головы в воду ракиты и вербы… вдруг озарившиеся внезапно вспыхнувшие светом — из-за высоких елей на том берегу выглянуло желтое, по-летнему веселое солнышко! Выглянуло и тут же скрылось за белесым облачком. Рядом, не плесе, всплеснула какая-то крупная рыба… нет, не рыба! Весла!
Челнок! Выскочив из камышей, он быстро поплыл к тому берегу. На веслах сидел какой-то парень с небольшой бородкой и в синем, небрежно наброшенном на плечи, плаще.
— Ваш? — кивнув на быстро удаляющуюся лодку, спросил Михаил.
Айна дернулась, на бледном лице ее появилось на миг выражение тревоги:
— Нет. Не наш. Чужой. Тут бывают. Часто. Надо сказать Карлу!
— Да-да, — Ратников взял девушку за руку. — Скажи. Ты правда красивая, Айна! Очень красивая. Да!
Девушка улыбнулась и, вдруг опустив ресницы, несмело спросила:
— А ты еще приходить?
— Не знаю, — пожав плечами, ответил Миша. — Не буду тебе лгать.
— Я буду ждать, — повернувшись, Айна обняла его за плечи и крепко поцеловала в губы. — Когда бы ты ни пришел…
Эту фразу она произнесла на своем родном языке, но Ратников все равно понял. Вздохнул и, еще раз целуя девчонку, ласково погладил ее по плечам и тихо сказал:
— Прощай.
Сев в лодку, оттолкнулся веслом от берега и, подняв голову, посмотрел на Айну… не оглядываясь, девушка поднималась к деревне, стройная и гордая фотомодель… несчастная обитательница средневековья, обреченная из года в год рожать детей и быть всегдашней рабой мужа. Если бы еще этого мужа найти!
Все так… И все же! Как она сейчас шла! Как ставила ноги! Какая осанка, какой царственный стан… Как будто вокруг не холмы и пожухлая осенняя трава, а подиум какого-нибудь модного кутюрье, создателя высокой моды. Ишь, как идет, как идет… О, Боже! Ну, оглянись же… Нет! Все правильно — зачем? Все приходит… и все уходит…
Айна скрылась за высокой изгородью, и Ратников, вздохнув, приналег на весла, стараясь вести челнок сообразно изгибам береговой линии — на столь утлом суденышке, да еще без необходимого опыта, пуститься прямо через озеро он все же не рисковал, даже несмотря на то, что водная гладь выглядела приветливой и спокойной.
Михаил греб в охотку, почти не отдыхая, потому быстро согрелся и скинул прикупленный в Пскове плащ. Озеро не обманывало, оставаясь все таким же спокойным и благостным, утренний туман рассеялся, и сквозь полупрозрачную дымку облаков желтым волейбольным мячиком проблескивало нежаркое осеннее солнце.
Ратников невольно улыбнулся — до чего ж хорошо было кругом! Светло-голубая гладь озера, низкие, серовато-желтые берега, солнышко в блекло-синем небе. Главное — и ни намека на дождь! Это славно все, славно…
Чу!!!
Опустив весла, беглец вдруг всмотрелся в оставшийся позади путь… Показалось — кто-то плывет следом! То самый парень, в синем плаще? Или кто-то другой? Мало ли в здешних местах рыбаков, чего зря тревожиться? Да и тот, кто там плыл, кажется, чуть поотстал. Да-да, поотстал! Вот, его уже и почти не видно. Видать, расставил сети. Рыбак…
Ратников повернул голову — впереди показался какой-то большой остров, довольно низкий, почти стелющийся по воде, густо поросший смешанным лесом. Может быть — именно этот остров и есть? Может, именно там сейчас Макс с Эгбертом? И не надобно никуда больше плыть, ничего узнавать… Жаль, жаль, что вот так вот случилось с Тойво!
Михаил бросил весла и, отдыхая, завалился на корму. А вдруг — и вправду, вот сейчас, вот из-за тех сосен вдруг покажется Максик Гордеев, закричит, замашет руками, обрадуется… Ах, если бы, если бы…
Но, нет, не все так вот просто. К тому же Лиина говорила, что тот остров где-то на севере, дальше. А может, причалить? Ну, вот просто так, на удачу? Постоять, покричать… вдруг…
Ратников схватил весла и в три гребка врезал челнок носом в прибрежный песок острова. Привязал за какой-то корень, аккуратно сложил весла, вышел. Ласково плескались волны.
Михаил подошел к видневшемуся невдалеке серому приметному камню высотой примерно с него самого. Остановился, всмотрелся в начинавшийся уже тут же, сразу, лес — угрюмый, непроходимый, чужой — встал зачем-то на цыпочки, крикнул:
— Эгей! Макси-и-и-им! Эгберт! Ре-бя-та!
И кричал так минут семь, покуда не сорвал голос. И ничего, зря старался. Ну, в самом деле — а чего ждал-то? Ведь не ребенок, нечего в чудеса верить… их надобно организовывать самому, что намного труднее, нежели вот просто так, ничтоже сумняшеся, просто стоять и ждать какого-то там чуда!
Набрав в припасенную флягу волы из журчащего рядом с валуном родника — пожалуй, повкуснее озерной будет! — Михаил зашагал обратно к челну. Наклонился…
А весел-то не было!
Не рассуждая, Ратников тут же бросился в камыши, в любую секунду ожидая пения каленой стрелы, которую вовсе не собирался ловить сейчас собственной спиной. Да она и не запела, стрела-то… что странно. Зачем тогда украли весла?
— Эй, паря! — это прокричали рядом, из-за ракиты, прокричали по-русски, явно обращаясь к затаившемуся в камышах беглецу! — Ты, ты! Вышел бы — поговорил б.
И тут же повторили все то же самое по-немецки… точнее, это Ратников сообразил, что — повторили.
И что делать? Выйти?
Их, кажется, двое… Ага — как же! Вон еще парочка, с копьями, обходят по воде, слева. Да нет… не копья у них — мощное короткое древко, длинное навершье… Рогатина. С такой можно и на медведя.
— Да выходи ты, — показывая пустые руки, пошел к камышам вышедший из лесу человек — добродушный с виду мужик, коренастый, широкоплечий, с задорной кучерявой бородкой. Одет незнакомец был в русский полукафтан и длинную, с расписным подолом, рубаху, узкие штаны — порты — недешевого синего сукна (как сразу определил Ратников) были заправлены в такие же узкие сапоги, без каблуков, темно-красной, с тисненьем, кожи. Типичный прикид средней руки купчины… новгородца, псковича… а может, это торговец из Изборска или Смоленска, Полоцка — этих здесь тоже хватало.
— Да мы не разбойники, не воры, не тати, — улыбка у незнакомца казалась вполне дружелюбной, чем-то приятной даже. — Выходи, мил человек.
— Не тати, говорите? — Ратников все же решился выйти — держал в уме тех, с рогатинами. От них-то куда денешься? — А что же весла мои украли?
— Ну, извини, брат, — остановившись шагах в пяти от вышедшего навстречу беглеца, мужик смущенно развел руками. — Мы тут становьем встали, лодейку чинить. Так у нас неведомо кто всю снасть схитил!
— Лучше надо за своими вещами приглядывать, — напряженно пошутил Михаил. — Тогда их никто хитить не будет.
— Да мы вроде смотрели… — незнакомец выглядел таким бесхитростным и даже простоватым, что Ратников не выдержал, рассмеялся.
— Ага, вижу я, как вы смотрели… Так думаете, я это?
— Что-ты, что-ты, мил человек, — мужик перекрестился. — Не похож ты на шпыня ненадобного.
— Тогда весла верните.
— А и вернем… Меня Игнатом зовут.
— Михаил, — Ратников краем глаза наблюдал за теми… с рогатинами.
Ага, вот и они подошли, безмолвно взглянули на Игната. Тот, как видно, и был у них за старшего.
— Извиняй, Михайло, — еще раз произнес Игнат. — А за то, что обидели тебя, прошу, не отказать — откушай с нами. Ушица знатная, налимья, есть и из белорыбицы.
— А весла…
Старшой обернулся к своим, цыкнул:
— Да положите вы ему весла в лодку!
— Уже положили.
— Слыхал? Ну, пошли ушицу хлебать.
Гости из Дорогобужа — именно так представил всю свою компанию Игнат — расположились лагерем метрах в трехстах от приметного камня. Устроили шалаши, даже шатер разбили… И — старшой не соврал — с дюжину молодцев усердно конопатили вытащенное на берег судно — не такую уж и большую ладейку. Работали ладно: с шутками, прибаутками, с перекличем.
Увидев подходившего к горевшему у самого берега костру незнакомца — Ратникова, — ничуть не удивились и дело свое не прервали. Может, потому, что рядом с ним, широко улыбаясь, шагал Игнат. Дорогобужский гость… Он-то, может, и дорогобужский, а вот эти парни… Миша не зря прислушивался: «цто, зацем, цевой-то» — ну, явно новгородский говор, то же еще — «дорогобужцы»!
Ох, не прост этот зачем-то прикидывающийся добродушным простофилей Игнат! Далеко не прост. Однако ушица и в правду знатная. Она у «купцов» была в трех видах, в трех котлах. В одном — налимья, в другом — белорыбица, в третьем, кажется, из форели. Все, как положено, в те времена рыбу в ухе не смешивали. Налимья уха, так в ней одни налимы, форелевая — так, вестимо, форель, а не какой-нибудь там паршивенький окунь.
— Хороша ушица! — похлебав, искренне поблагодарил Михаил. — Вкусная.
— То-то, что вкусная, — старшой ухмыльнулся в усы. — Так ты, Мисаиле, откель будешь?
— Известно, откель — с Плескова!
— И как вам там, под немцами?
Ага! А то ты не знаешь, дорогобужец?! Коли ваш князь Ярослав тевтонов и привел… за себя воевать подначил, за трон псковский… а братьев рыцарей ведь уговаривать не долго.
— А по-разному, — честно отозвался Ратников. — Кому хорошо, кому — не особо. Да при любой власти так.
— А веру латынскую немцы как… не навязывают?
— Да не так чтобы уж очень, — Михаил ухмыльнулся. — Церкви латинской — так, почитай, и поныне нет! А ведь у нас в Плескове не одни орденцы — и рижские купцы, и цесарские, и даны — из Равеля, немцев хватает. А храма у них общего нет. Дело это, по справедливости молви, Игнат?
— Не дело, — Игнат согласно кивнул. — А ты-то сам как с Орденом? Уживаешься?
Миша сплюнул:
— Уживался, так сюда бы не подался! Тут-то, считай, свобода — охоться себе, рыбку лови, никому ничего не должен!
— Так ты что ж… один?
— Да не один. С ватагою. Только ватажка моя припоздала что-то. Боюсь, теперь до снега и не пожалует, придется тут одному куковать. Ну, да ничего, я привычный, — Ратников расхохотался и протянул опустевшую миску. — Еще ушицы не нальешь ли, хозяин?
— А? Кушай, кушай, гостюшка. Плесковский, значит? Это хорошо, что мы тебя встретили! Ну, ты трапезничай… а я пока своих молодцов проверю, в нашем деле ведь, сам знаешь, глаз да глаз.
— То, Игнат, верно!
Сидя на бревнышке у костра, хлебал себе Миша налимью ушицу, а сам все вокруг примечал. И речь — говорок новгородский — и орудие: мечи — вона, у молодого дубка сложены, копья-рогатины, луки-стрелы в саадаках, всего с дюжину, а еще и боевые топоры, и шестоперы… Куда мирным купцам столько?
— Ширше, ширше пеньку-от кладите! — командовал у ладейки Игнат. — И смолой, смолой заливайте… От, так!
За работой приглядывал, а сам, нет-нет, да и косил на костерок глазом — как там гость? А гостю что делать? Недалече в кустах еще двух парней заприметил, оружных. Вот и сидел. А куда денешься?
Солнышко уже поднялось высоко, засверкало куда приветливей, нежели утром, разморило, разжарило, кое-кто из парней у ладьи уже и рубахи скинул, работали по пояс голыми… все, как на подбор — мускулисты, поджары… Ой, не купцы это — воины! Не иначе — разведывательный отряд князя Александра! Точнее — один из многих подобных отрядов. А где сейчас сам-то князь новгородский? Копорье громит? Или уже на Псков движется? Да нет, вроде бы рано еще ему на Псков… Как прикидывал Ратников, Александр Грозны Очи — много-много позднее прозванный историками Невским — должен был взять Псков только в самом начале весны следующего, 1242, года. А затем — 5 апреля — знаменитая битва на Чудском озере. Вот, может быть, где-нибудь здесь или чуть южнее. Все правильно — это как раз и есть разведка. Купцы, блин, дорогобужцы!
Одна небольшая ладья… немного. Но и немало — зачем разведывательному отряду много людей? Игнат этот, похоже, человек бывалый, опытный… Одна ладья… Нет! Вон, еще кто-то плывет…
Встав, Михаил посмотрел на озеро, насколько это позволяло слепящее глаза солнце. Смотри-ко, вроде бы осень, а вот, поди ж ты… И лето было сухим, и такая же осень… Хлеба, однако, недород, как бы голод не вышел.
Быстро приближающийся челнок, похоже, заметили. Бросив раздавать ценные указания, Игнат тоже всмотрелся в водную гладь, точно так же, как вот только что Миша, прикрывая глаза ладонью. Затем подозвал двух парней, что-то сказал — послал навстречу… Сам же к ладье не вернулся, зашагал к костру, к гостю…
— Ну, еще ушицы?
Ратников ухмыльнулся:
— А вина что, нету?
— Вина? Да найдем. Посейчас, велю принести… Эй, Славко!
Подбежал какой-то поджарый парень, смуглый, чернявый.
— Вина принеси… взять, знаешь где.
Молча кивнув, парень ушел… вернулся через минуту, с кувшином и тремя кружками…
— Ну, и мы с тобой выпьем… — ухмыльнулся Игнат. — Я и дружок наш, Никифор. Давно уже его здесь ждем. Заждались… Да вон он идет!
Михаил обернулся и непроизвольно вздрогнул: со стороны озера, от только что причалившей лодки, к ним направлялся знакомый светлобородый парень в синем плаще… тот самый… лодочник…
— С кем это ты вино пьянствуешь, Игнате? — увидев Ратникова, лодочник неприязненно скривился — узнал.
— А — этот? — Игнат хохотнул. — Это друг. Плесковский. Все здешние места знает.
Никифор вдруг осклабился и схватился за нож:
— Местный, говоришь? Места знает? Он, между прочим, про все места здешние у Айны расспрашивал, а та девка с немцами знается. Так что зря ты с ним вино пьешь, Игнат. Никакой он не друг — предатель!
— Предатель, так предатель, — поставив кружку наземь, Игнат равнодушно пожал плечами и, обернувшись к своим, скомандовал. — Хватайте его. Предатель, так предатель. Интереснее будет поболтать!
Глава 10
Осень — зима 1241 года. Чудское озеро
Колобок
И спасались бегством все… если не хотели стать жертвами…
Хроники Фруассара
Ну вот, надо же так глупо попасться! Называется — из огня да в полымя. И ведь сам, сам во всем виноват, внимательней надо было быть, глядеть в оба.
Игнат сразу же провел допрос — говорил уже не так, как прежде, а по-другому, с угрозами и пристальным взглядом. Много чего интересовало этого хваткого мужика: кто в Новгороде предатель? Кто связник, через кого уходит информация в Орден?
То же еще, вопросы — как будто не ясно! Купцы — они в эти времена были главными поставщиками информации, шпионами. А кто из бояр — тут Ратников пожимал плечами — в таких высоких кругах не вращался.
А Игнат — и тот, второй, в синем плаще, Никифор — наседали, вели допрос можно сказать, неотрывочно: есть ли сообщники здесь, на Чудском? Во Пскове? Кто непосредственно связан с ними в Ордене? Почему Михаил плыл именно сюда? Зачем, ведь скоро зима и на озере встанет первый лед — тогда какое-то время с островков вообще никуда не выберешься…
У Миши уже голова разболелась от всех этих расспросов, и даже появился точно такой же соблазн, как при беседе с братом Дитмаром — выдумать всего как можно больше, пускай себе проверяют, ищут, а пока суд да дело, что-нибудь и придумается, может, и побег выгорит… Куда вот только теперь бежать-то? И так крестоносцы ловят, теперь вот, еще и новгородцы будут. А ведь эти люди Мише не чужие, почитай — земляки.
Господи! А ведь есть и еще одни землячки, черт бы их побрал! Чего ж про них молчать-то?
— Кнут Карасевич, Кривой Ярил? — Игнат и Никифор озадаченно переглянулись. — Это еще кто такие?
— Кривой Ярил — Мишиничей человек верный, тиун иль еще кто — точно не знаю.
— Но, но! — неожиданно взъярился Игнат. — Ты на знатные роды-то не наговаривай! Сам знаешь — такие наветы только под пыткой проверяют.
А вот тут он врал! По новгородским законам применение пыток было запрещено, по крайней мере — официально.
— А второй, Кнут, он кто? — требовательно посмотрел прямо в глаза Никифор. — Тоже скажешь, что боярских родов человече?
— И скажу! — Михаил ухмыльнулся. — Сами думайте — у кого еще важные сведения имеются, как не у бояр? Про Мирошкиничей род, поди, слыхали?
— Ну ты и плут! — покачав головой, неподдельно восхитился Игнат. — Со всеми боярами нас перессорить хочешь? Смотри-ка, и Мишиничи у него предатели-переветники, и Мирошкиничи? Все знатные роды перечислил? Никого не забыл? Может, еще Онциферовичей сюда приплетешь? Или самого посадника?
Не верили… Что ж — их дело.
Впрочем, нет — приметы Кривого Ярила и Кнута Карасевича Никифор тщательно записал в небольшую грамотку:
— В Новгороде поглядим. Может, и потолкуем.
Связав пленнику руки сыромятными ремнями, они пока поместили его в шалаше, рядом с ладьею. Все, как полагается, — приставили для охраны часового, молодого веселого парня, старательного напускавшего на себя серьезный, приличествующий сложившейся обстановке, вид. Звали парня Афоней, Афанасием — именно так обращался к нему Игнат.
— Смотри, Афанасий, в оба! Переветник хитер — чуть что, враз сбежит.
Парень лишь усмехнулся, показав белые зубы:
— Ницего, дядько Игнат — у меня не сбежит!
«Ницего» — новгородский, новгородский говор…
Как стемнело, костерок притушили, видать, опасались в открытую жечь, днем-то дымок развеивал ветер, а вот ночью, во тьме, пламя не скроешь — далеко видать.
Афанасия никто не сменил, то ли забыли, то ли не сочли нужным, парень так и проходил всю ночь вокруг шалаша с пленником. Не спал, даже не пытался — упертый. Утром, как рассвело, вывел «переветника» на моцион, деликатно отвернулся, но местечко подобрал открытое, не сбежишь — живо достанут стрелою.
Утро выдалось хмурым, промозглым. Все небо обложили низкие темно-серые тучи, накрапывал холодный, пополам со снежной крупой, дождь.
Парни разложили костер, наскоро перекусили, пленнику от их щедрот достались остатки ушицы. Затем, поплевав на руки, под руководством Игната спустили на воду отремонтированную лодейку да принялись быстро собирать на берегу скарб — скатали шатер, затушили костерок, подобрали манатки и копья.
Довольно потянувшись, Игнат обернулся к пленнику:
— Ну? Что сидишь? Пошли.
Зачавкала под ногами мокрая грязь, скрипнули сходни… Кто-то подхватил Мишу под руки, усадил на какой-то тюк, на самое днище. Низко, ни берегов не видать, ни озера — одно серое, затянутое тучами, небо. Порыв ветра швырнул в глаза ледяную кашу… Да, погодка… По команде Игната, парни дружно взялись за весла, отчалили… поплыли. Куда только — интересно знать?
А вообще — куда они могли здесь плыть? К Желчи-реке? К Черной? Ладейка небольшая, узкая — вполне по тем рекам пройдет, а по перекатам и протащить можно — легкая. А может, они сейчас будут тщательно изучать береговую линию? Примечать впадающие в озеро реки, ручьи, расположенные неподалеку деревни… Полная разведка, как и положено, князь Александр, несмотря на молодость — воевода опытный, ушлый.
Между прочим, скоро лед на озере встанет, того момента не так уж и долго ждать. А потому — миссия новгородских агентов должна была бы вот-вот закончиться. Если, конечно, они не собирались, бросив лодейку, оставаться в здешних местах и дальше, дожидаясь подхода новгородского войска где-нибудь на побережье, в лесах. Новгородское войско… скорее уж — суздальская дружина Александра, кованая рать в сверкающих шлемах.
Ратников уже стал замерзать, когда ладья наконец приткнулась к какому-то берегу. И это снова оказался остров, только очень маленький, шагов сто на двести, поросший низким густым кустарником и осиной. Далеко, почти на горизонте, угрюмым серым маревом проглядывался берег.
Насобирав валежника, воины проворно развели костер, поставили в котелках воду. Верно, затем и приставали — обедать. Опять ушица — а что еще-то? Правда, можно было бы взять на стрелу и парочку уток, вон их сколько крякало в камышах, но парням, похоже, было не до уток, как догадался Миша, разведчики то ли кого-то ждали, то ли, наоборот, незаметно преследовали, осторожно делая остановки в разных неудобьях. И, скорее, второе — когда садился в ладью, Ратникову показалось, что где-то впереди мелькнул парус.
Михаил специально немного задержался, якобы споткнулся на сходнях… Ну точно — парус! И не так далеко.
— Что, ослабел, человече? — помогая пленному подняться в ладью, усмехнулся Афоня.
Похоже, у этого парня теперь появилось особое задание — приглядывать за Михаилом, что он и делал, исполняя поручение старательно, но без нарочитой истовости. Сероглазый, с круглым веснушчатым лицом и легкомысленными кудряшками, Афанасий производил впечатление весельчака — часто шутил, смеялся. Игнат и все остальные смотрели на это снисходительно, быть может, делали скидку на молодость? Парню ведь вряд ли было больше семнадцати, безбородый еще, лишь над верхней губой — легкий подростковый пушок.
А парус-то приближался!
Неизвестное судно двигалось навстречу. И кто бы это мог быть? Обычные рыбаки? Тевтонцы? У Ордена, между прочим, очень приличный флот, правда, на Балтике…
— Как мыслишь, Игнате, они это? — как-то непонятно спросил Никифор. Спросил тихо, почти что шепотом, но Михаил услышал.
Интересная фраза… Что же, новгородцы тут кого-то ждут?
— На парусе должны быть лев и корона… Правда, сейчас плохо видно, — Игнат задумчиво почесал бороду и решительно махнул рукой. — Вздымайте стяг!
Лев и корона… Однако!
На носу взметнулся к небу флаг ярко-алого шелка с вышитыми на нем серебряными медведями. Взметнулся, затрепетал на ветру, яростно, словно бурно разгоревшийся факел.
— На всякий случай приготовьтесь, — перебравшись на нос, Игнат обхватил высокий форштевень в виде головы лошади и пристально всмотрелся вперед, на быстро приближающееся чужое судно.
Впрочем, пленник дальше уже ничего не видел — его наконец усадили на днище. Воины быстро облачались в кольчуги, изящные, серебристые, они сияли даже сейчас, в непогодь, видать, хорошо были начищены. Обычные короткие хауберты — такие же, как и у тевтонских рыцарей. Кое у кого, правда, двойные, те доспехи что сверху, — более грубой вязки, а некоторые — из крупных стальных пластин — чешуек…
Понятно… на всякий случай, готовятся к битве.
Ратников непроизвольно поежился — а ему-то что в данном случае делать?
— Отбой!!! — неожиданно обернувшись, весело закричал Игнат. — Они подняли знамя!
То, другое, судно оказалось гораздо больше — двухмачтовая купеческая барка, какие были в ходу у псковских и изборских купцов и ходили по всему озеру. На передней мачте было поднято синее полотнище с вышитым желтыми нитками львом и короной. Чей-то герб? Нет, скорее уж просто условный знак — недаром ведь тут все так конспирировались.
У Ратникова неожиданно засосало под ложечкой от дурных предчувствий — очень нехорошо, когда какое-то третье лицо становится невольным свидетелем чужих тайн. Не очень-то приятно самому быть таким вот третьим лицом… долго таковые обычно на этом свете не задерживаются.
— Корона и лев! — громко выкрикнул Игнат.
И тут же, в ответ ему, послышалось столь же громкое:
— Медведь и секира!
Ратникову показалось, что кричали с акцентом.
— Что-то вы долго! Мы уж думали, не придете, — с улыбкой бросил старшой, Михаилу не видно было — кому. Кому-то с того корабля, скорее всего — кормщику.
— Мы б и хотели раньше, но… Да и погода — сами видите.
— Да, погода не очень. Сворачивайте за нами, друзья!
Ого! Друзья — вот как? Интересно, что же это за друзья такие?
— Здесь недалеко остров. Вполне безлюдный, там и поговорим.
Спустив парус, новгородцы налегли на весла, разворачивая ладью. Поднявшийся ветер бросил Мише в лицо ледяные брызги.
Примерно через полчаса мерной гребли ладья ткнулась носом в песок. Как понял Михаил, это был все тот же маленький островок, на котором обедали… Ну да — вот и кострище…
— У нас тут задержка, — под присмотром Игната Афоня вывел Ратникова из ладьи все в тот же, оставшийся еще с прошлого бивуака, шалаш. — Можешь пока поспать, потом — покормим.
Ага, поспать…
Улегшись в шалаше на лапник, Ратников укрылся плащом, сквозь дыры в ветвях наблюдая, как сходят с купеческого корабля одетые на немецкий манер — узкие штаны, башмаки, плащи поверх коротких кафтанов — люди. Всего трое. У двух молодых — длинные волосы, бритые подбородки, короткие мечи, тот, что постарше — седобородый — с золотой цепью поверх синей бархатной куртки. Зеленый, вышитый серебром, плащ оторочен бобровым мехом, на голове — такая же бобровая шапка. Он, похоже, и был за главного.
— Прошу, пожалуйста, господа, — Игнат гостеприимно кивнул на только что разожженный костер. — Там мы можем спокойно поговорить.
И неожиданно перешел на немецкий, на какой-то диалект — любекский или южный, баварский. Ратников в таких тонкостях не разбирался. Но кое-что понимал, разговаривали не таясь, довольно громко, правда — и вокруг, у костра, никого не было, кроме вот Игната с Никифором да троих немцев.
Мишу в шалаше брало любопытство — кто же это такие? Да и вообще, что тут происходит? Что, Игнат с Никифором запродались Ордену? Или они встречаются с рижанами? А может, это вообще — датчане из Ревала-Ревеля-Таллина. Они как раз там сейчас, датчане, и город, бывшую свою Калевииан-Колывань местные эсты называют «Таан Лиин» — «Датский город».
— Передайте великий поклон цесарю от князя… И вот эти небольшие подарки.
Игнат обернулся, махнул рукой — один из воинов поспешно достал из мешка ларец, деревянный, узорчатый. Поднес, протянул с поклоном…
Седобородый немец улыбнулся, распахнул крышку:
— У нас тоже есть, что подарить…
А дальше уже говорили тихо, Ратников редко что мог разобрать, как ни прислушивался. Так, некоторые обрывки фраз только и долетали.
…император не может… ударить с запада… папа… а вот — что-то про ломбардцев… Ломбардская лига!
Господи! Понятно теперь! Фридрих Штауфен, номинальный император германских земель и самый главный враг покровителя Тевтонского Ордена римского папы! Фридрих — человек одаренный и умный — заручившись поддержкой германских князей (попросту, не вмешиваясь в их дела), решает сейчас проблемы с папой — бьется в северной Италии за инвеституру — право назначать епископов. Уж понятно — каждому хочется иметь везде своих верных людей, а епископы в раздробленной Германии — сила, соперничающая с князьями. Ломбардская лига — союз североитальянских городов, к которому примкнул и папа. Все это, как бывший историк, Ратников себе очень хорошо представлял — дело известное, сдавал когда-то экзамен. Хитер, хитер Александр — хочет договориться с Фридрихом по принципу — враг моего врага — мой друг. Оно, конечно, так, но… вряд ли дело дойдет дальше простого обмена любезностями и подарками, вряд ли они договорятся — император уж слишком увяз в итальянских делах, даже в германские некогда вмешаться, что уж говорить о далекой Прибалтике!
Однако… самим фактом таких переговоров можно повлиять на Орден!
Ага… вот у костра начали хлебать ушицу… похоже, переговоры закончились… Пьют вино. Прощаются. Немцы уходят на свой корабль…
Тяжело шагая, Игнат с Никифором остановились рядом с шатром.
— Что переветник? — спросил кто-то из них, похоже, что Игнат.
— Спит! — бодро отрапортовал Афоня.
— Спит? Ну, хорошо… Ты иди, Афанасий, к костру, похлебай ушицы.
Читать бесплатно другие книги:
