Внутренний порок Пинчон Томас
За две секунды Хоакин исчез под столом.
– Это что? – Лурд, не теряя головы.
– Какая-то психологическая срань из ‘Нама, – Крендель, увиливая танцем, – стоит кому-нибудь сказать, он выполняет.
– Нормалек, толпа, – прорезался Хоакин, который всю войну старался деньжат заработать, а ЗВ[23] не признал бы, если б она даже подбежала и стала шмалять ему в жопу ракетами, – мне тут ништяк – ты же не против, правда, mi amor?[24]
– Наверно, мнится мне, будто на свиданке с кем-нибудь очень низеньким? – а руки сложены и ослепительная улыбка, которая с одной стороны, может, чуть выше, чем с другой.
К Доку подошла миниатюрная, идеально сложенная «росинка»-азиатка в клубном наряде – при ближайшем рассмотрении она вроде бы смахивала на Нефрит.
– Тут пара господ, – пробормотала она, – которым так хочется увидеться с этими мальчонками, что вплоть до раздачи двадцаток направо и налево?
Хоакин высунул голову из-под скатерти:
– Где они? Ткнем пальцем еще в кого-нибудь, а на двадцатку подымемся.
– На сорок, – поправила Лурд.
– План бы сгодился, – сказала Мотелла, возвращаясь с Кренделем, – но только тут все вас знают, да и, вообще-то, обсуждаемая публика уже на подходе.
– Ой, блядь, это Блонди-сан, – сказал Крендель. – Тебе не кажется, что кипятком ссыт? По-моему, ссыт.
– Не, – ответил Хоакин, – он-то ничем не ссыт, а вот насчет его напарника я что-то не очень уверен.
Блонди-сан носил светлый тупей, который в Южной Пасе не обманул бы ничью абуэлиту[25], и черный деловой костюм смутно бандитского покроя… Весь взвинченный, колючеглазый, он одну от одной курил дешевые японские сигареты, и за ним влекся рында-якудза по имени Ивао, духовная чистота чьего дана давно скомпрометировалась склонностью к неспровоцированной раздаче тумаков; глаза его скользили туда-сюда, а лицо морщилось в потугах мысли – он пытался расчислить, кто тут станет его первоочередной мишенью.
Док терпеть не мог видеть настолько попутанных личностей. Кроме того, чем глубже Крендель с Хоакином влезали в дискуссию с Блонди-саном, тем меньше внимания обращали на Лурд и Мотеллу, а дамы от такого пропорционально сходили с ума и становились более подвержены тем грандиозным эмоциональным бедствиям, к коим обе имели вкус. Ничего хорошего никому сим не предвещалось.
Где-то тут опять случилась Нефрит.
– Так и думал, что это ты, – сказал Док, – хотя мы с тобой не вполне плескались во взглядах. Получил в конторе твою записку, но чего ты так сбежала-то? могли б потусить, знаешь, покурить дряни…
– Типа с теми уродами в «барракуде», что сидели у нас на хвосте от самого Холливуда? Это кто угодно мог быть, а нам не хотелось бед на твою задницу, чувак, тебе их и так хватает, вот мы и сделали вид, что нам В12 уколоться надо, а оттого, наверное, чутка пришпорились, поэтому, когда тебя увидели, подсели на измену и свинтили?
– Ты тут себе «сингапурских слингов» не мути, – посоветовала Мотелла, – такого говна вот не надо.
– Это моя старая школьная подружка, мы выпускной вспоминаем, геометрию, расслабься, Мотелла.
– И где эта школа у вас была, в Техачапи?
– Уууу, – завела Лурд. Девчонки уже дергались, и крепкие напитки не улучшали им настроения.
– Снаружи поговорим, – шепнула Нефрит, откаблучивая прочь.
Почти полное отсутствие освещения на парковке могло оказаться намеренным – предполагать ориентальную интригу и романтику, хотя стоянка выглядела и как место преступления, поджидающее следующего злодейства. Док заметил «файерфлайт» 56-го года с тряпичной крышей, – казалось, он тяжело дышит, словно гнал всю дорогу досюда, собирая розовые квитки, а теперь пытается прикинуть, как бы ему незаметненько чпокнуть капотом да поглядеть, как там полусфера поживает, – и тут появилась Нефрит.
– Я тут долго не могу. Мы на поляне Золотого Клыка, а девушке не надо без нужды сложностей с этой публикой.
– Это тот же Золотой Клык, о котором ты в записке предупреждала? Что это – банда какая-то?
– Если б. – Она замкнула уста на молнию.
– Ты не расскажешь мне после всех этих «берегись» и прочего?
– Нет. Вообще-то, я просто очень извиниться хотела. Мне так срано из-за того, что я наделала…
– А это… что, еще раз?
– Я не стукачка! – воскликнула она, – легавые нам сказали, что снимут обвинения, если мы тебя просто на место преступления затащим, а они ж уже знали про тебя, поэтому что тут такого, и я, должно быть, запаниковала, и вот честно, Лэрри, ты очень типа прости меня?
– Зови меня «Док», все четко, Нефрит, им пришлось меня выпустить, теперь они мне просто хвоста везде привесили, вот и все. На. – Он нарыл пачку покурки, выстукал одну о ладонь, протянул ей, она взяла торчащую, прикурили.
– Тот мусор, – сказала она.
– Должно быть, ты про Лягаша.
– Этот, такой гнутый кусок пластика.
– Он к вам в салон, случайно, не заходил?
– Заглядывал время от времени, не по-легавому, не ждал халявы или как-то – если этого парня и намасливали, скорее частным порядком, мистером Волкманном.
– А – не принимай на свой счет, но – не сам ли это Лягаш посадил меня на экспресс «Буэнас Ночес»[26] либо заказал кому-нибудь?
Она пожала плечами:
– Все это пропустила. Мы с Бэмби так офигели, когда ворвалась эта бригада громил с топотом, что и тормозить там не стали?
– А что насчет этих тюремных нациков, что спину Мики прикрывать вроде бы должны?
– То они тут повсюду, то их нет. Очень жалко. Некоторое время мы были их гарнизонной лавкой – уже даже различать их могли и все такое.
– И все исчезли? Это до или после того, как веселуха началась?
– До. Как облава, когда народ знает, что будет? Все вымелись, кроме Глена, он один… – она умолкла, словно бы стараясь припомнить слово, – остался. – Она выронила сигарету на асфальт и растерла окурок острым носком туфельки. – Слушай – с тобой тут кое-кто хочет поговорить.
– В смысле, мне надо быстро отсюда сваливать.
– Нет, он считает, вы сможете друг другу помочь. Новенький тут, я даже толком не знаю, как зовут, но у него наверняка неприятности. – Она зашагала обратно ко входу.
Из береговых туманов, как известно окутывающих саваном этот кусок портового района, теперь явилась еще одна фигура. На Дока никогда не бывало особенно легко нагнать жуть, но он все равно пожалел, что задержался. Личность он опознал по тому «полароиду», что ему дала Надя. Шланг Харлинджен, свежачком из потустороннего мира, где смерть со всей прочей своей побочкой напрочь уничтожила всю стильность, коей тенор-саксофонист мог располагать, когда передознулся, и в результате он теперь ходил в малярном комбезе, розовой рубашке на пуговицах из пятидесятых с узким вязаным черным галстучком и древних остроносых ковбойских сапогах.
– Здоров, Шланг.
– Я бы к тебе и в контору зашел, чувак, да подумал, там могут быть вражеские глазницы. – Доку занадобилась слуховая трубка или что-то, ибо – со всеми гудками и склянками из порта – Шланг имел наклонность впадать в почти неразличимое торчковое бормотание.
– А тут тебе ничего не грозит? – спросил Док.
– Давай-ка запалим и сделаем вид, будто вышли покурить.
Азиатская индика, густо ароматическая. Док приготовился к тому, что его тут же сшибет на жопу, но нет – он вдруг обрел периметр ясности, а оставаться в нем было не так и трудно. Уголек на кончике смазывало туманом, и цвет его менялся все время от оранжевого к ярко-розовому.
– Предполагается, что я мертвый, – сказал Шланг.
– Еще ходит слух, что ты не он.
– Не очень прекрасная новость. Быть мертвым входит в мой рабочий образ. Вроде как я это делаю.
– Ты на этих, в клубе, работаешь?
– Не знаю. Может быть. Сюда за получкой прихожу.
– А живешь где?
– Дом в каньоне Топанга. Банды, в которой я раньше играл, «Досок». Только никто из них не знает, что это я.
– Как они могут не знать, что это ты?
– Они и при жизни-то не знали, что это я. «Саксофонист» главным образом – сессионный чувак. Кроме того, за годы состав уже столько раз сменился, из тех «Досок», с которыми я начинал, все по большей части разбежались и собрали свои банды. Осталась лишь парочка из старой команды, а они страдают или, я хотел сказать, благословлены Памятью Торчка.
– Люди говорят, тебе поплохело от стремного герыча. Еще сидишь?
– Нет. Господи. Нет, я теперь чистый. Я побыл в том месте возле… – Долгая пауза и неподвижный взгляд, пока Шланг про себя рассуждал, не сболтнул ли он и так уже слишком много, а также прикидывал, что еще Док может знать. – Вообще-то, я был бы признателен, если б…
– Нормально, – сказал Док, – мне тебя не очень хорошо слышно, а как я могу говорить о том, чего не слышу?
– Ну да. Я с тобой вот про что хотел. – Доку показалось, он уловил в голосе Шланга нотку… не совсем обвинительную, но все равно она заметала Дока в один совок с какой-то несправедливостью побольше.
Док вгляделся в прерывисто отчетливое лицо Шланга, капли тумана, собравшиеся у того в бороде, сверкали под огнями «Клуба Азьятик», миллион отдельных крошечных нимбов, излучавших все краски спектра, и понял, что вне зависимости от того, кто кому тут поможет, Шланг наверняка потребует легкого касания.
– Прости, чувак. Что я могу для тебя сделать?
– Ничего тяжелого. Просто подумал, не мог бы ты проверить парочку человек. Даму и девочку. Убедиться, что с ними все в норме. Вот и все. И чтоб меня туда не впутывать.
– Где живут?
– Торранс? – Он отдал клочок бумаги с адресом Нади и Аметист.
– Мне туда доехать легко, может, и не придется с тебя за пробег брать.
– Не надо туда заходить, с кем-то разговаривать, просто посмотри, там ли они до сих пор живут, что перед домом, кто входит-выходит, нет ли органов поблизости, все, что сочтешь интересным.
– Займусь.
– Я не смогу тебе прямо сейчас заплатить.
– Когда сможешь. Когда угодно. Вот только разве, если ты из тех, кто считает, будто информация – деньги… в таком случае не мог бы я просто попросить…
– Имея в виду, что либо я не знаю, либо, если я тебе скажу, меня возьмут за жопу, ладно – что такое, чувак?
– Слыхал когда-нибудь про Золотой Клык?
– Конечно. – Замялся, что ли? Долго – это сколько? – Это судно.
– Уж-жастно ин-нерестно, – скорее пропел, нежели проговорил Док, как это делают калифорнийцы, дабы показать, что это не интересно вообще. С каких это пор мы бережемся судов?
– Серьезно. Крупная шхуна, по-моему, кто-то говорил. Ввозит всякое в страну и вывозит, но никто не хочет говорить, что именно. Тот японский блондин сегодня с бугаем-прихлебателем, он еще с твоими друзьями беседовал? Вот он знает.
– Потому что?
Вместо ответа Шланг мрачно кивнул Доку за спину, через всю парковку, вниз по улице к главному фарватеру и Внешнему Рейду за ним. Док повернулся, и ему показалось – там движется что-то белое. Но с накатывающим туманом все было обманчиво. Когда он выскочил на улицу, смотреть уже было не на что.
– Оно и было, – сказал Шланг.
– Откуда известно?
– Видел, как заходит в порт. Где-то в то же время, что и я сюда пришел.
– Даже не знаю, что я видел.
– Я тоже. Вообще-то, даже не хочу знать.
Возвратившись внутрь, Док обнаружил, что свет, очевидно, сместился скорее в ультрафиолетовый режим: попугаи у него на рубашке зашевелились и захлопали крыльями, принялись вякать и, возможно, разговаривать, хотя это могло быть и от дыма. Лурд и Мотелла тем временем вели себя действительно очень непослушно, предпочтя чем-то вроде парной команды напасть на парочку местных марух, для чего официанты и официантки, держась в полувидимости, переместили пару столов, дабы расчистить место, а клиенты собрались вокруг подбадривать. Рвалась одежда, дыбились прически, обнажалась кожа, запутывалось и распутывалось множество захватов с сексуальными подтекстами – обычные соблазны женской борьбы. Крендель и Хоакин по-прежнему увлеченно беседовали с Блонди-саном. Рында Ивао деловито наблюдал за девушками. Док втиснулся в поле слуха поближе.
– Только что посовещался со своими партнерами через спутник, – говорил Блонди-сан, – и наилучшее предложение – три за единицу.
– Может, я лучше пойду на сверхсрочную, – пробормотал Хоакин. – Наградными больше заработаю, чем с этого.
– Он просто расстроился, – сказал Крендель. – Берем.
– Это ты берешь, se, я брать ничего не собираюсь.
– Не стоит вам напоминать, – произнес Блонди-сан, зловеще забавляясь, – что это Золотой Клык.
– Нам лучше не переходить дорожку никакому Золотому Клыку, – согласился Крендель.
– Caaa-rajo![27] – Хоакин неистово, вдруг сообразив, – это чё девки там деют такое?
7
Док позвонил Сончо на следующее утро и спросил, слыхал ли тот когда-нибудь о судне с названием «Золотой Клык».
Сончо как-то странно ушел от ответа.
– Пока не забыл – в последней серии это кольцо с брильянтом на Рыжей было?
– Ты уверен, что типа не…
– Эй, да у меня был безмазняк, я просто не азглядел. А эти влюбленные взгляды на Шкипера? Я даже не знал, что они ходят вместе.
– Пропустил, наверно, – сказал Док.
– Я то есть всегда прикидывал почему-то, что она с Гиллиганом окажется.
– Не-не – с Тёрстоном Хауэллом 3-м.
– Да лана. Он никогда не разведется с Душечкой.
Пульсом застучало стыдное молчание – оба сообразили, что все это можно истолковать как кодовые обозначения для Шасты Фей и Мики Волкманна, а также, что совсем невероятно, и для самого Дока.
– Я чего про это судно спрашивал, – наконец произнес Док, – штука в том, что…
– Ладно, а давай-ка, – Сончо как-то резковат, – знаешь яхтовую гавань в Сан-Педро? Там местный рыбный ресторанчик есть, «Кофельнагель» называется, давай-ка в нем пообедаем. Я тебе расскажу, что сумею.
По запаху, шибанувшему внутри, Док не стал бы располагать «Кофельнагель» среди рыбных забегаловок, в которых пекутся о здоровье. А вот клиентуру расколоть оказалось не так легко.
– Тут не вполне новые деньги, – предположил Сончо, – скорее новые долги. Все, что у них есть, включая их яхты, они покупали по кредиткам заведений в какой-нибудь Южной Дакоте, такие можно получить, даже списав адрес со спичечной этикетки. – Они пробрались между яхтовладельческой пластикратией, сидевшей за столиками из пропитанных «Варатаном» люковых крышек, к кабинке у окна в глубине, выходившего на воду. – Сюда мне нравится водить очень особенных клиентов, а кроме того, я подумал, тебе вид понравится.
Док выглянул в окно.
– То, что я думаю?
У Сончо на шее болтался антикварный полевой бинокль со Второй мировой. Поверенный его снял и передал Доку:
– Знакомься – шхуна «Золотой Клык» из Шарлотты-Амалии.
– Это где?
– Виргинские острова.
– Бермудский треугольник?
– Недалеко.
– Солидное суденышко.
Док обозрел элегантно зализанные, однако отчего-то – вы б назвали такие: бесчеловечные – обводы «Золотого Клыка»: все в этом судне блистало немножко слишком уж целеустремленно, антенн и обтекателей РЛС[28] больше, чем пригодится какому угодно кораблю, нигде ни единого флага национальной принадлежности, настил открытых палуб из тика, а то и красного дерева, маловероятно, что предназначен для расслабона без удочки или банки пива.
– У него склонность заявляться без предупреждения среди ночи, – сказал Сончо, – без ходовых огней, без радиопереговоров. – Местные мудрецы, предполагая, что заходы эти связаны с наркотиками, могут в надежде помаячить день-другой, но вскоре рассасываются, бормоча что-то про «устрашение». Кем – никогда не проясняется. Начальник порта бегал весь взвинченный, словно его вынудили отказаться от всех обычных стояночных сборов, и стоило приемнику у него в кабинете ожить, видели, как он неистово подпрыгивает.
– Так какой мафиозной шишке оно принадлежит? – не видел большого вреда спросить Док.
– Вообще-то, мы думали нанять тебя, чтоб выяснить.
– Меня?
– Мысль посещала.
– Я думал, ребята, вы все тут в курсе, Сонч.
Много лет Сончо пристально послеживал за яхтенной общиной Южной Калифорнии, кто вольется, кто выльется, поначалу ощущая неизбежную классовую ненависть, которую такие суда, невзирая на всю их красоту под парусом, вызывали у средних достатков, однако со временем стал все больше погружаться в фантазии о том, как выйдет с кем-нибудь, может и с Доком, на яхте, по крайней мере – яхточке, без каюты, класса «Бекас» или «Лидо».
Как выяснилось, его фирма – «Харди, Гридли и Четфилд» – остро, почти отчаянно интересовалась «Золотым Клыком» уже некоторое время. Страховая история этого судна была упражнением в мистификации – сбитым с толку ярыжкам и даже партнерам приходилось отправляться прямиком к комментаторам девятнадцатого века вроде Томаса Арнулда и Теофилуса Парсонза, обычно – с воплями. Щупальца греха и желанья и та странная опутывающая весь мир карма, что сущностно важны для морского права, ползком проникли во все области тихоокеанской парусной культуры, и обычно понадобилась бы незначительная доля недельных представительских бюджетов фирмы, размещенная в горсти тщательно отобранных местных портовых баров, дабы выяснить что душеньке угодно – из еженощного трепа, баек про Таити, Муреа, Бора-Бора, упомянутых вскользь имен мошенников-старпомов и легендарных судов, из того, что случилось на борту или могло бы случиться, и какие призраки по-прежнему населяют кубрики, и какая старая карма лежит неотмщенная, ждет своего часа.
– Я Хлоринда, что будете, – официантка в помеси джавахарлалки и рубашки с хавайским рисунком, длинной ровно настолько, чтобы квалифицироваться как мини-платье, и такими вибрациями, что отнюдь не обостряли никому аппетит.
– Обычно я беру «Адмиральский Луау», – Сончо застенчивее, нежели Док рассчитывал, – но сегодня, наверное, для начала возьму фирменный рулет с анчоусами и, эм, филе манты, можно мне его зажарить во фритюре в пивном кляре?
– Желудок – твой. А тебе чего, дружочек?
– Ммм! – Док, озирая меню. – Столько доброго хавчика! – Меж тем как Сончо пнул его под столом.
– Если б мой муж посмел хоть что-нибудь из этой срани сожрать, я б его под жопу выпнула, а следом в окно вышвырнула все его пластинки «Железной бабочки».
– Вопрос с подковыркой, – поспешно сказал Док. – Я, э, крокеты с медузьим терияки, наверное? и «Трубадугря»?
– А пить, господа. Вам хорошенько набраться и ебнуть себе по мозгам перед тем, как вот это подадут. Я бы рекомендовала «Текильи Зомби», они довольно быстро действуют. – Она хмуро затопала прочь.
Сончо пялился на шхуну.
– Видишь ли, проблема с этим судном в том, чтобы выяснить хоть что-то. Люди сдают назад, меняют тему, даже, я не знаю, жуть нагоняют – валят в туалет и больше не возвращаются. – И опять Доку подумалось, что в лице Сончо он заметил странную тень желанья. – На самом деле называется она не «Золотой Клык».
Нет, первоначально шхуна звалась «Сбереженный» – после ее чудесного спасения в 1917-м от громадного взрыва нитроглицерина в порту Халифакса, что стер в гавани почти все остальное, как плавсредства, так и плавсостав. «Сбереженный» был канадской рыболовной шхуной, и позднее, в 1920-х и 1930-х, она к тому же заработала репутацию гоночной – регулярно состязалась с другими судами своего класса, включая по крайней мере дважды, легендарный «Синий нос». Вскоре после Второй мировой, поскольку рыболовецкие шхуны уступали место дизельным судам, ее приобрел Бёрк Стоджер – кинозвезда тех времен, которого вскорости внесли в черные списки за политические взгляды, и ему пришлось забрать свое судно и сбежать из страны.
– Вот тут сюда и впутывается Бермудский треугольник, – излагал Сончо. – Где-то между Сан-Педро и Папеэте судно исчезает, поначалу все думают, что его потопил Седьмой флот по непосредственным приказам Правительства США. Республиканцы у власти, естественно, всё отрицают, паранойя только растет, пока однажды пару лет спустя шхуна вместе со своим владельцем внезапно не объявляются вновь: «Сбереженный» – в океане напротив, у берегов Кубы, а Бёрк Стоджер – на первой странице «Варьете», и в статье сообщается о его возвращении на экраны в высокобюджетном проекте крупной студии под названием «Коммуняки, секретно». Шхуна же тем временем, внезапно, словно оккультными силами, перенесенная на другую сторону планеты, переоборудуется от киля до клотика, включая изъятие всех следов души, в то, что ты сейчас вон там видишь. Владельцами зарегистрирован консорциум на Багамах, и ее перекрещивают в «Золотой Клык». Вот и все, что у нас пока есть. Я-то знаю, почему меня это интересует, а вот ты с чего?
– Как-то вечером историю рассказали. Может, что-то с контрабандой?
– И так можно сказать. – Обычно легкомысленный поверенный сегодня казался чутка пришибленным. – А можно иначе: лучше б ей разорваться на куски в Халифаксе пятьдесят лет назад, чем оказаться в нынешнем положении.
– Сончо, сделай не такое зловещее лицо, чувак, ты мне аппетит испортишь.
– Как поверенный клиенту, эта твоя история – в ней, случайно, Мики Волкманн не участвовал?
– Пока нет, а что?
– Если верить сплетням, незадолго до исчезновения всеми любимого застройщика видели, как он поднимается на борт «Золотого Клыка». Предпринял небольшую экскурсию в открытое море и обратно. Вроде той, какие Шкипер называет «трехчасовыми турне».
– И погоди-ка – могу поспорить, его сопровождала такая симпатичная спутница…
– Я думал, ты разобрался с этой прискорбной сранью, вот, давай-ка я тебе ерша закажу или что-нибудь под этого «Зомби», тогда можешь свою хреномотину заново начинать.
– Просто спросил… Так все вернулись нормально, за борт никого не столкнули, ничего такого?
– Ну, тут странное дело, мой источник в федеральном суде уверяет, что и впрямь видел, как что-то переваливается через планширь. Может, и не человек, ему скорее показалось – утяжеленные контейнеры, может, то, что мы зовем «затопленным грузом, предназначенным к спасению», – это барахло, которое намеренно топишь, чтобы потом вернуться и вытащить.
– Они что, буем пометили это место или чем-то?
– В наши дни все электронное, Док, снимаешь долготу и широту точки затопления, а когда потом хочешь подойти к ней точнее, запускаешь сонар.
– Похоже, ты сам собрался сплавать и поглядеть.
– Скорее гражданским на борту увязаться. Люди в суде, которые знают, что я… – Он попробовал подобрать слово.
– Заинтересован.
– Это любезно сказано. Только не говори «одержим».
Словно он про цыпу так, подумал Док, надеясь, что губы у него не движутся.
Как повелось в эти дни, Фриц заседал в компьютерной комнате, пялился на данные. Вид у него был «спроси-не-насрать-ли-мне» – такие лица Док раньше замечал у новичков в мире аддиктивного поведения.
– Люди бают, твоя подружка свинтила из страны, прости, что новость от меня.
Док сам удивился силе ректогенитального толчка, пробежавшего у него по всему телу.
– И куда отправилась?
– Неизвестно. Она была на борту того, что федералы называют судном оперативного интереса – для них, а может, и для тебя.
– Ой-ёй. – Док посмотрел на распечатку и увидел название «Золотой Клык». – И ты это раздобыл у какого-то компьютера, который подцеплен к твоей сети?
– Вот это конкретно – из Гуверовской библиотеки в Стэнфорде – чья-то подборка противоподрывных досье. Вот, я все распечатал.
Док вышел в приемную и нацедил себе из титана чашку кофе, а бухгалтер Милтон, который в последнее время был труден в общении, тут же сцепился с Фрицем насчет того, отнести кофе Дока к представительским и командировочным – или же к накладным расходам компании. Секретарша Глэдис сделала погромче конторское стерео, которое в тот миг по случаю играло «Голубой привет», – либо заглушить перепалку, либо мягко предложить всем сбавить тон. Фриц и Милтон принялись орать на Глэдис, та вопила в ответ. Док запалил себе косяк и взялся за чтение досье, собранного частной разведывательной организацией, известной под именем «Совет американской безопасности», со штаб-квартирой в Чикаго, по словам Фрица, и действующей примерно с 55-го года.
Там содержалась краткая история шхуны «Сбереженный», обостренно интересовавшей противоподрывное сообщество своими мореходными качествами. Вновь всплыв в Карибском море, к примеру, судно занималось какой-то разведдеятельностью против Фиделя Кастро, который к тому времени уже орудовал в горах Кубы. Позже, уже под именем «Золотой Клык», шхуна оказалась полезна для антикоммунистических проектов в Гватемале, Западной Африке, Индонезии и других местах, чьи названия были вымараны. Часто она брала на борт похищенных «смутьянов», которых больше не видели. Постоянно возникала фраза «углубленный допрос». Судно перевозило героин ЦРУ из Золотого Треугольника. Перехватывало радиопереговоры у вражеских берегов и пересылало их агентствам в Вашингтоне, округ Коламбия. Доставляло оружие партизанам-антикоммунистам – включая тех, что высадились в злополучном Заливе Свиней. Хронология в этом досье доходила до настоящего времени и упоминала даже необъяснимую поездку Мики Волкманна перед самым его исчезновением, равно как и отход шхуны на прошлой неделе из Сан-Педро с известной спутницей Волкманна Шастой Фей Хепчест на борту.
Мики – как известно, щедрый спонсор Рейгана – мог активно участвовать в некоем антикоммунистическом крестовом походе, и это как раз было не удивительно. Но насколько глубоко сюда впуталась Шаста? Кто устроил ее выезд из страны на борту «Золотого Клыка»? Мики? кто-то еще так расплачивался за ее услуги в похищении Мики? Во что она влезла настолько по-тяжелой, что единственный выход тут – помочь подставить человека, в которого вроде бы влюблена? Облом, чувак. Обл. Ом.
Это предположим, что она хотела выбраться. А может, на самом деле стремилась не выбираться, из чего бы ни было, а Мики ей мешал, или, может, Шаста встречалась на стороне с Рангоутом, молодым человеком Слоун, а та, может, обнаружила это и пыталась отомстить, повесив на Шасту убийство Мики, а то и Мики, может, взревновал к Рангоуту и попробовал его замочить, только план его дал осечку, и тот, кому заказали работу, явился и случайно прикончил Мики или, может, намеренно, потому что пока-неизвестный мясник на самом деле хотел сбежать со Слоун…
– Гаххх!
– Недурственная пакость, а, – Фриц, возвращая тлеющий косяк в защепке, только и осталось от того, что они курили.
– Определи «недурственная», – пробормотал Док. – Я тут типа додумался уже до заморозки мозга.
Фриц протяженно захмыкал.
– Ну, частным сыскарям и близко бы к наркоте не подходить, от всех этих альтернативных вселенных только работа усложняется.
– А с Шерлоком Хоумзом как, он на кокаине все время сидел, чувак, ему помогало дела распутывать.
– Ага, только он… не настоящий был?
– Что. Шерлок Хоумз был…
– Это придуманный персонаж из пачки рассказов, Док.
– О ч… Нее. Нет, он реальный. Живет в том настоящем доме в Лондоне. Ну, может, больше не живет, давно это было, теперь-то то уже наверняка помер.
– Ладно тебе, пошли лучше в «Зуки», не знаю, как ты, а меня вдруг «пробило на кнедлики», как сказали бы Чич и Чонг?
Войдя в легендарную закусочную в Санта-Монике, они попали под красноглазый осмотр толпы ебанатов всех возрастов, которые, похоже, ожидали кого-то другого. Немного погодя объявилась Магда с обычным зукибургером и картошкой, а также говяжьим рулетом на ржаном хлебе, картофельным салатом и «Сель-Реями» «Д-ра Брауна» плюс еще одной плошкой пикулей и кислой капусты, и выглядела она при этом загнаннее обычного.
– А тут у вас людно, – заметил Док.
Она закатила глаза, обводя помещение взглядом.
– Поклоннички «Доктора Маркуса Уэлби». Вы когда-нибудь замечали, что вывеска «Зуки» на полсекунды возникает в начальных титрах? Моргнете – и пропустите, но вот этой публике такого уже с избытком – они приходят сюда и спрашивают, типа не мотоцикл ли это доктора Стива Кайли перед входом стоит и где больница, а еще, – голос у нее зазвенел, когда она отходила от стола, – их сбивает с панталыку, если они не могут найти в едрическом меню «Читоз» или «Твинкиз»!
– Хоть не «Мод-взвод»-ные, – проворчал Док.
– Что, – Фриц невинно. – Моя любимая передача.
– Больше похоже на про-легавый контроль сознания. Стучите на друзей, детки, Капитан даст вам сосачку.
– Слушай, я сам из Темекулы, а это Края Чокнутого Кота – там всегда болеешь за Игнаца, а не за Инспекту Щена.
Какое-то время они занимались набивкой ртов, забывая, заказывали что-то еще или нет, снова вызывали Магду, потом забывали зачем.
– Потому что частные сыскари обречены, – Док, продолжая прежнюю мысль, – это много лет уже заметно, в кино, по телику. Раньше вот были все эти великие сыщики – Филип Марлоу, Сэм Спейд, штемп штемпованный Джонни Стаккато, всегда умнее и профессиональнее легавых, вечно это они раскрывают преступление, а мусора ходят не по тому следу и путаются под ногами.
– Являются в конце браслеты защелкнуть.
– Ну а сегодня только легавых везде и видно, ящик переполнен блядскими полицейскими передачами, они просто обычные парни, стараются лишь свою работу делать, публика, грозят чьей-нибудь свободе не больше папаши в комедии. Ну да. Зрительская аудитория так счастлива от легавых, что буквально просится на нары. Прощай, Джонни Стаккато, добро пожаловать, Стив Макгэрретт, и не забудь при этом вышибить мне дверь, пожалуйста. А тем временем тут, в реальном мире, почти всем нам, частным топтунам, даже на квартиру не хватает.
– Так чего не уйдешь из бизнеса? Поселился бы на лодке в дельте Сакраменто – кури, пей, рыбачь, ебись, знаешь, чем там еще старье занимается.
– Не забудь еще ссаться и ныть.
Рассвет на подходе, бары только закрылись или закрывались, перед «Уэволнами» все либо сидели за столиками на тротуаре и дрыхли головами на «Здоровых Вафлях» или в мисках с вегетарианским чили, либо тошнили на проезжей части, отчего поток мелких мотоциклов шел юзом по блевотине и прочему. В Гордите стоял конец зимы, хотя погоды были далеко не обычны. Народ роптал в том смысле, что прошлым летом на пляжах лета не было до августа, а теперь вот, похоже, зимы не будет до весны. Санта-аны выдували весь смог из центра Л.-А. – в воронку между Холливудскими холмами и Пуэнте, на запад через Гордита-Пляж и в море, и так продолжалось вроде уже не первую неделю. Береговые ветра так сильны, что прибою не на руку, но сёрферы все равно, как ни странно, вставали ни свет ни заря поглядеть на эту рассветную дичь – она выглядела зримым аналогом тому, что каждый чувствовал шкурой: пустынные ветра, жара, неумолимость, да еще и выхлоп миллионов автомотосредств мешался с микроскопическим мохавским песком и преломлял свет к кровавому концу спектра, все было тускло, зловеще и библейски, словно небеса предупреждали: моряк, берегись. Акцизные марки штата на пробках бутылок текилы в лавках отклеивались, вот как сух был воздух. Теперь виннолавочники могли заливать в эти бутылки что угодно. В аэропорту реактивные самолеты взлетали не в ту сторону, вой двигателей не раскатывался по небу, где полагается, поэтому сны у всех вставали дыбом, если люди вообще могли уснуть. В небольшие многоквартирные комплексы ветер, сужаясь до свиста, проникал через лестничные колодцы, по пандусам и мосткам, а пальмовая листва снаружи трещала с влажным хлюпом, поэтому внутри, в затемненных комнатах, в свете жалюзи казалось, что хлещет ливень, ветер ярился в бетонной геометрии, пальмы бились друг о дружку тропическим потопом, так и тянет распахнуть дверь и выглянуть, а там, само собой, та же самая жаркая безоблачная глубь дня, ни дождинки, куда ни глянь.
Последние недели Св. Сбренд из Лондейла, для коего Иисус Христос был не только личным спасителем, но и консультантом по сёрфингу, и чья доска была старой школы, чуть меньше десяти футов, из красного дерева с перламутровым инкрустированным крестом сверху и двумя неистово розовыми пластмассовыми плавниками снизу, катался на приятеле с моторкой из стекловолокна далеко Наружу, где прибой, клялся он, такой, что узловатее наката и не бывает, волны больше, чем в Уаймиа, больше, чем на Бродяге дальше по берегу к бухте Полумесяца или на Тодос-Сантос в Бахе. Стюардии транстихоокеанских рейсов, заходящих на посадку в «ЛАКС», сообщали, что видели его внизу – он седлал волны там, где никаких волн быть не должно, фигурка в мешковатых белых плавках, белей того, как, вообще-то, они выглядели бы на преобладающем свету… По вечерам, с закатом за спиной он вновь восходил к мирскому оттягу раздолбайского Гордита-Пляжа, брал себе пиво и безмолвно тусовался, лишь улыбаясь людям, если без этого никак, ждал возвращения первого света.
А в его домовухе на берегу висела бархатная картина – Иисус, правая нога оттяжно впереди, на грубо сработанной доске с балансирами, призванной обозначать распятие, на волнах прибоя, который редко увидишь на Галилейском море, хотя это едва ли бросало вызов вере Сбренда. Что еще может означать «хождение по водам», как не сёрфинг на библейском жаргоне? Однажды в Австралии местный сёрфер с огромнейшей банкой пива в руке, Сбренд таких раньше и не видал, даже продал ему обломок Истинной Доски.
Как обычно у ранних посетителей «Уэволн», мнения касаемо того, где именно, если где-то, ловит волну Святой, расходились. Кто-то стоял за причуды географии – не обозначенную в лоции подводную гору или внешний риф, – кто-то – за чудное погодное явление из тех, что раз в жизни, а то и типа извержение вулкана или приливную волну где-то далеко, на севере Тихого, чьи накаты, достигнув со временем Святого, приобрели бы удобную узловатость.
Док, тоже поднявшись спозаранку, сидел, пил «уэволновый» кофе, в который, ходили слухи, подмешивали перемолотый белый-два-креста, и слушал все более беспорядочный базар, главным образом – наблюдал за Святым, дожидавшимся своего утреннего извозчика к прибою. В прошлом Док знавал сёрфера-другого, что открывали и оседлывали иные прибои, вдали от берега, на которые ни у кого другого не водилось оборудования под ногой либо в душе, – всякий рассвет они отправлялись туда одни, часто – по многу лет, тенями, наброшенными на воду, и там скользили, несфотанные и незафиксированные, минут по пять кряду, а то и дольше сквозь кипящие тоннели солнечной синезелени – истинного и нестерпимого цвета дня. Док замечал: немного погодя эта публика оказывалась уже не вполне там, где ее рассчитывали обнаружить друзья. Давние кредиты в пивбарах под пальмовыми листьями приходилось прощать, прибрежные милашки оставались угрюмо пялиться на горизонты и в конечном итоге сходиться с гражданскими из-за бермы, страховыми оценщиками, вице-директорами, охранниками и тому подобным, несмотря даже на то, что плата за брошенные квадраты сёрферов по-прежнему откуда-то поступала и в окнах все время возникали таинственные огни, много позже того, как на ночь закрывались притоны, а люди, полагавшие, что на самом деле видели этих отсутствующих сёрферов, впоследствии признавали, что им, наверное, все-таки взглюкнулось.
Док прикидывал, что Святой – как раз из таких вот ушедших вперед духов. Догадка его заключалась в том, что Сбренд седлал эти шизанутые волны, которые отыскивал, не столько из безумия или тяги к мученичеству, сколько в поистине каменном безразличье, в глубоком фокусе религиозного экстаза, как тот, в кого ткнул пальцем Господь: мол, тебя смоет во искупление всех нас. И что настанет день, когда Сбренд, подобно прочим, окажется где-то еще, пропадет даже из ЗВИСТа, Земного Вентера Идеального Сёрферского Трепа, и те же люди, что и сейчас, будут сидеть в «Уэволнах» и спорить, где он может быть.
Немного погодя явился приятель Сбренда с моторкой, и под антимоторочный ропот парочка отвалила вниз по склону.
– Ну, совсем спятил, – подытожил Флако-Гад.
Читать бесплатно другие книги:
