Фельдмаршал должен умереть Сушинский Богдан
– Любая другая – да. Но не княгиня… – повертела головой Кларета. – Эта способна молчать.
– Уж не она ли исполняла роль связной между вами и заместителем министра внутренних дел?
– Наконец-то!
– О чем вы?
– Просто я давно ждала этого вопроса. Вы ведь спросили искренне?
– А как еще можно спрашивать о таком?
– Теперь я уверена, что это не княгиня Сардони выдала мою тайну.
– Какую еще тайну? – рассеянно спросил обер-диверсант рейха.
– Относительно информации, связанной с Муссолини.
– Не она, конечно. Да и виделись мы с ней давно. У меня появились более надёжные источники. Остальное вам известно.
– А вот мне она рассказала всё. Ну, почти всё, – тотчас же исправила свою оплошность Кларета. – Кое-что я, правда, узнала не по её воле.
– Что и заставило затем княгиню разоткровенничаться с вами. То есть вы сумели принудить её к этому.
– Вот видите, а вы ни с того ни с сего напали на меня: «Замените своих информаторов! Замените информаторов!». Оказывается, они тоже кое-чего стоят.
– Наше величие в непобедимости наших врагов. В непобедимости… побеждаемых нами врагов.
– Фюрер любит такие высказывания.
– Ничего подобного. «Наше величие – в непобедимости наших врагов!» – отныне это мой родовой девиз.
– Кто это приходил к вам, наш генерал? – возникла в проёме двери Альбина, как только провела гостя.
– Бывший сослуживец. Решил проведать.
– «Бывший сослуживец» из гестапо, решивший проведать, чтобы любезно вручить вам ампулу с ядом, – почти злорадно прокомментировала «Двухнедельная Генеральша».
– О чем это вы, фрау Крайдер?!
– Я была в коморке, что за стеной, с которой начинается чёрный ход. За этой хилой стенкой слышимость лучше, чем если бы я была рядом с вами, в комнате.
– Вот оно что, – вяло отреагировал Бургдорф, прекрасно понимая, что это уже не первый случай подслушивания. – Зря вы так рисковали. Представляете, что было бы, если бы гестаповец заподозрил вас в подслушивании? Если бы он изобличил вас?
– Он, естественно, негодовал бы, но вы-то за меня вступились бы, наш генерал Бургдорф.
– Вот оно, коварство женщины.
– Оказывается, вы уже дослужились до того, что к вам на дом доставляют ампулы с ядом, – не стала Альбина обсуждать с ним извечную легенду о непостижимом коварстве женщины.
– Ни о какой ампуле вы только что не слышали, фрау Крайдер, – смертельно побледнел адъютант фюрера. – А если случайно услышали, то сразу же забыли о ней.
– Не раньше, чем сумею убедиться, что она предназначена не для вас.
– Не для меня, естественно. А почему вы спрашиваете? Только что вы утверждали, что прекрасно слышали весь разговор.
– Преувеличивала. К тому же помешал налёт авиации, которой я всё ещё панически боюсь.
– Но теперь вы знаете, что смерть от яда меня не прельщает, – нервно заверил её Бургдорф. Еще несколько минут назад ему не хотелось выпускать из своих рук талию этой женщины, а теперь не мог дождаться, когда она исчезнет с глаз.
– Я действительно могу верить вам? – взволнованно, едва слышно, спросила Альбина.
– Кто заставляет вас верить или не верить? И вообще, причем здесь вы?
– Странный вопрос, наш генерал Бургдорф.
– Опасаетесь, что труп придётся выносить из вашего дома, со всеми неминуемыми хлопотами по поводу похорон? Успокойтесь, всё равно я раскусил бы эту ампулу вне вашей усадьбы.
– Я опасаюсь вовсе не этого, наш генерал, – вдова всё еще держалась довольно воинственно, и генерала это настораживало. – И не советую разговаривать со мной, как с деревенской домработницей. Кстати, в своём министерстве я ведаю секретной частью.
– Вот уж не смел бы предположить…
– Потому и ведаю, что не смеете даже предположить нечто подобное. И ещё должна предупредить: вы не знали о моей должности до сих пор, не должны знать и впредь.
Бургдорф конвульсивно глотнул воздух, словно только что вырвался из удавки, и, взяв ампулу, осторожно опустил её в нагрудный карман своего кителя.
«Малиново-жасминный привкус, видите ли! Вот, оказывается, каковым будет привкус почётной смерти героя Африки, народного маршала, а также кавалера Рыцарского креста и всех прочих высших наград рейха! Пусть попробует после этого не воспользоваться трудами специалистов из «Особой химической лаборатории Мюллера»! И ничего, что для облагораживания привкуса понадобилось испытывать примесь к цианистому калию на дегустаторе французских духов! Специалист может погибнуть, главное, чтобы зря не погиб его талант».
– Значит, вы не знаете в точности, кому предназначается эта ампула, наш генерал Бургдорф?
– Не смотрите на меня такими испуганными глазами, фрау Крайдер. Когда ампулу вручают тому, кто на неё обречён, его заставляют раскусить, так сказать, в присутствии вестника смерти…
– Скажите уж «палача».
– Не ожесточайтесь, Альбина. Не забывайте, что все мы находимся на войне. Присутствие же вестника смерти необходимо для того, чтобы он мог окончательно удостовериться и со спокойной совестью доложить командованию о выполнении задания.
– Так объяснил этот гестаповец? Очевидно, этот момент я тоже прослушала.
– Ему ничего и не нужно было объяснять. Такова традиция.
– Я не слышала о таковой, – простодушно призналась вдова «двухнедельного». – Кто же тогда удостоен такой чести?
– Для меня важно знать, что вам, Альбина, очень не хочется, чтобы ампула предназначалась для меня.
Крайдер широким мужским шагом прошлась по комнате. Остановившись у столика, налила себе в рюмку коньяку и, лишь сделав пару небольших глотков, стоя спиной к Вильгельму, произнесла:
– Вы не совсем верно поняли меня, генерал Бургдорф. Я пока ещё в точности не знаю, кому предназначается эта порция яда, но, если говорить честно, теперь уже предпочла бы, чтобы предназначалась именно вам.
Только теперь генерал оторвался от своего кресла и удивленно уставился в затылок Альбины. Вот этого услышать от «Двухнедельной Генеральши» он не ожидал.
– Что-то я не пойму вас, фрау Крайдер. До сих пор мне казалось, что вы так же небезразличны ко мне, как и я – к вам.
– Только поэтому предпочла бы, чтобы вы ушли из жизни армейским генералом, а не имперским палачом. Лучше уж самому достойно уйти от пули или яда, чем представать перед германским народом каким-то там «вестником смерти». Что вы так смотрите на меня, генерал Бургдорф? Не смейте называть это жестокостью.
– В мыслях ничего подобного не было, фрау Крайдер. Это уже не жестокость, это мудрость.
15
Они вышли из здания и ступили на аллею, ведущую к курсантской казарме Фридентальских диверсионных курсов, чуть в стороне от которой, за холмистой частью парка, начинался небольшой учебный полигон. Две шеренги могучих клёнов выстроились по обе стороны её, как молчаливые воины охраны. В зеркале небольшого озерца скупо отражалась синяя туча, очертаниями своими напоминавшая обрубленный с носа парусник, с рухнувшей на корму мачтой. А чуть дальше – учебные вышки охраны, учебные блиндажи, к которым следовало подкрадываться, чтобы затем, без единого выстрела, уничтожать всех их обитателей; учебный «железнодорожный переезд» и шлагбаум на «шоссейной дороге»…
Словом, весь тот набор реальной фронтовой жизни, который всем курсантам, уже имевшим за спиной годы горького окопного опыта, приходилось осваивать заново с помощью ножа, мины, удавки, а главное, звериного оскала сражающегося не на жизнь, а насмерть диверсанта.
На полигоне Скорцени и полковнику Курбатову представили только вчера сформированный отряд коммандос-славян, состоявший в основном из успевших зарекомендовать себя в зондеркомандах и карательных полицейских ротах: русских, украинцев, поляков и белорусов, а также из хорватов и сербов, в своё время сражавшихся в рядах четников и усташей. Кроме того, среди курсантов нетрудно было обнаружить проходивших здесь специальную подготовку словенцев, болгар, чехов, словаков, боснийцев, македонцев и черногорцев, причём для многих из них это уже была вторая, а то и третья диверсионная школа.
Курбатов молча обходил их строй, внимательно всматриваясь в лицо каждого из новоиспеченных «фридентальцев», словно пытался признать в них хотя бы одного из бойцов своей группы «Маньчжурских легионеров». Что толкнуло их всех на диверсионную тропу? И есть ли среди них хотя бы один диверсант не по воле случая, а по призванию?
– Кто из вас уже успел понять, что оказался в этой школе случайно? – не удержался он, завершив осмотр и встав рядом со Скорцени. – Есть среди вас такие? – повторил он свой вопрос по-немецки.
– В этом строю стоят воины, готовые сражаться за свою Родину, – ответил офицер из хорватского отделения. – Каждый – за свою Родину. Независимо от того, будут они подготовлены в этой школе или вообще нигде не подготовлены.
Услышав этот ответ, Скорцени едва заметно улыбнулся и приказал командиру роты оберштурмфюреру СС увести курсантов на полигон, чтобы начать тренировки.
– Хотя нужно учесть: эти люди решились на подготовку во Фридентале, уже понимая, что война вот-вот закончится, – как бы излил вслух свои сомнения полковник Курбатов.
– Поэтому-то зря вы и смотрели на них с такой сочувственной обречённостью, – ответил Скорцени, провожая взглядом уходящую роту. – Знаете, чем отличается этот славянский легион коммандос от всех остальных, проходивших здесь подготовку со дня открытия этих «Курсов особого назначения»?
– Интересно будет узнать.
– Это уже не те, надёрганные по лагерным баракам уголовники, которым одинаково нечего терять, что по ту, что по эту сторону фронта. Не те растерявшиеся, струсившие, поддавшиеся на агитацию вербовщиков – с одной-единственной мыслью: «Главное —вырваться из лагеря военнопленных или из концлагеря, а там видно будет!..».
– Уверены, что таковых здесь нет?
– Во всяком случае, крайне мало. И не они определяют характер легиона.
– Тогда кто они, эти люди?
– Только что вы видели перед собой будущую элиту славянских народов. Здесь все как один – из аристократических или, по крайней мере, интеллигентных семей. Это проверено. Кроме диверсионных азов они будут изучать светские манеры, умение вальсировать, со светской непринуждённостью вести беседу с иностранными дипломатами и женами отечественных министров.
Курбатов невольно оглянулся на отдаляющийся строй коммандос. Будущая славянская элита шла, не держа ни шага, ни строя, переговариваясь и даже не пытаясь сохранять аристократическую осанку.
– Вы правы, полковник, – прочёл его мысли Скорцени.– Пока что эти «коршуны Фриденталя» мало напоминают офицеров-аристократов. Но при желании инструкторов и самих курсантов всё это: и осанку, и умение сохранять строй, как и умение держать слово офицера, – можно привить, воспитать, возродить. Среди прочего каждый день они будут просматривать специальные фильмы, которые способны настраивать на восприятие воинской выправки у офицеров русской, имеется в виду царской и белогвардейской, армий, а также у офицеров прусской и других воинских школ, которые помогают усваивать и манеры лондонских аристократов, и жертвенность служения Родине и сюзерену, характерную для японских самураев.
– Сам с удовольствием просмотрю эти фильмы, поскольку во время диверсионного рейда по тылам красных, признаться, основательно одичал.
– Вам тоже будет предоставлена такая возможность. Кстати, здесь, в стенах Фриденталя, я запретил какую-либо пропаганду расовой и национальной исключительности.
– Несмотря на то, что все они по убеждениям своим – закоренелые националисты?!
Читать бесплатно другие книги:
