Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней Коняев Николай
Скоро, скоро и мое бренное тело положат в гроб и опустят в холодную могилу, и засыплют землей, могильщик сделает холмик, поставит крест. Может быть, найдется добрый человек, который напишет на доске мое имя и прибьет к кресту.
Честные отцы! Прошу вас: кто когда придет к этой могилке моей, помолись о моей многогрешной душе…»
И вот, кажется, и далеко в Финляндии расположился Новый Валаам, но оживают в молитвенных раздумьях одного из последних валаамских старцев Валаамские предания…
Из стеклянного света ладожской воды, из сумерек, сгущающихся под тяжелыми лапами елей, из неподвижности несокрушимых скал, из молитвенной тишины, кажется, рождались они…
«Случилось же так: ночью некоему духовному и многолетнему старцу было явление – как будто стоит он в той большой церкви Святого Преображения, где лежит нетленное тело святого Германа (так как тогда только преподобный Герман был в церкви). Видит, что сам тот святой встает из своего гроба, выходит с жезлом из церкви и говорит следующее:
Не могу больше терпеть слез моих чад, но пойду к брату моему Сергию, чтобы избавить нам их от напавшей беды.
И с тем стал невидимым.
Тогда еще мощи святого Сергия были в Великом Новгороде…»
И снова и снова задумываешься о судьбе Валаама, и трепетом охватывает душу, когда пытаешься разгадать загадку этой судьбы…
Как странно, так не похоже, и вместе с тем по сути одинаково, повторяется судьба Валаамского монастыря в веках…
Мы слишком мало знаем о первой разлуке братии с Валаамом, произошедшей в одиннадцатом-двенадцатом веках. Знаем только, что монастырь успел пережить к тому времени и расцвет и признание…
О трагедии Валаамского монастыря в годы первой русской смуты известно лучше… Монастырь остался в руках иноземных захватчиков, а братия ушла в Россию…
Еще лучше известны подробности разлуки братии с Валаамом в двадцатом веке…
Теперь уже на Родине остался монастырь, а братия ушла в Финляндию…
Есть что-то зловещее в этом перевертывании с ног на голову сюжета разлучения братии монастыря с Валаамом…
А вот нынешняя «Летопись Валаама», которую я списал у одного приозерско-валаамского краеведа…
«1946 год. На Валааме появился первый председатель Сельсовета. (Вернее – председательша). Фамилия ее была Бесценная. Сельсовет разместился в императорских покоях.
1950 год. На Валааме разместился госпиталь для инвалидов Отечественной войны. Привезли 150 «самоваров» – лишенных рук и ног инвалидов. Остров был закрыт.
1958 год. На Валаам начали ходить теплоходы. Два раза в неделю ходили сюда «Короленко» и «Красногвардеец».
1967 год. В Воскресенском скиту оборудована летняя база. Тогда островам был нанесен урон, сравнимый с военным. Из 13 скитов семь сожгли туристы. Базу выжили с острова только в 1982 году.
1976 год. Валаам объявлен заказником природы.
1980 год. На Валааме образован филиал музея-заповедника[11].
1984 год. С Валаама съехал интернат для инвалидов войны. Некоторые полагают, что, благодаря интернату, и не разорили до конца строения монастыря. Иначе все было бы разрушено».
В принципе, можно и это считать новой Валаамской летописью…
Есть тут и кой-какие факты, и боль интеллигентного человека за свое национальное достояние.
Только Бога нет…
Только вера отсутствует…
А без веры в Бога собрание фактов какое может иметь отношение к Валааму?
Глава девятая
Но не прервалась и в этом лихолетье валаамская нить…
И среди этого мрака не угас валаамский свет…
Да и как он мог угаснуть, если, отрываясь от монастырского летописания, от хлопотливых забот, связанных с канцелярией монастыря, писал благословленный на валаамское иночество самим праведным Иоанном Кронштадтским монах Иувиан, письма десятилетнему мальчику Алеше.
«Милый и Дорогой мальчик Алеша!
Спаси Тебя Господь, Дорогой мой, за Твое милое письмо и за поздравление с праздником Рождества Христова.
Я глубоко тронут Твоим приветом и письмом.
Мне очень приятно слышать, что Ты с такой любовию принял посланные Тебе книжечки. Старайся со вниманием прочитывать их и слагать в своем юном сердечке священные глаголы, которые начертаны в этих книгах.
Старайся чаще молиться, Дорогой Алеша, и просить Господа, чтобы Он просветил твой ум к познанию Его святой воли и к восприятию полезного учения. Молитва просветляет память и очищает наш ум и сердце от всего нечистого…
Валаам, январь 1938»
«…Грустно мне было узнать от Тебя, Алешенька, что все праздники Ты провел в постели, будучи болен.
Помоги Тебе Господь Бог поправиться здоровьем.
С верою несомненною и с горячим усердием молись Богу, чтобы Он послал Тебе здоровье, и верь: Он услышит Твою детскую молитву и пошлет Тебе здоровье.
В подтверждение этого посылаю Тебе копию письма, из которого Ты прочтешь, как один мальчик Гавриил вымолил у Бога пшеницу, совершенно уничтоженную градом и проливным дождем.
Посылаю Тебе в благословение св. образок Великомученика и Целителя Пантелеймона, со Святого Афона. Прими его с верою и проси этого Божия Угодника, чтобы он укрепил Твое здоровье…
Валаам, 22.01.39»
«Милое Дитя о Господе, Дорогой Алешенька!
…Отрадно слышать, что Ты с верою и с теплым усердием принял Святую Икону Великомученика Христова Пантелеймона и молишься ему.
Верь, дорогой Алешенька, что детская Твоя молитва особенно угодна Господу Богу и Мученику Его Пантелеймону.
Бог даст, поправишься здоровьем и опять будешь у нас на Валааме.
Я очень рад слышать от Тебя, что Ты прочел те книги, которые были подарены Тебе: этим Ты глубоко меня порадовал.
О. Лука, о. Памва и о. Марк кланяются Тебе и молятся ко Господу о даровании Тебе здоровья и спасения душевного, также и я грешный всегда поминаю Тебя в своих убогих молитвах…
Валаам, 02.03.39»
«В продолжение понесенных Тобою неоднократных болезненных недомоганий, мы каждый раз искренно сочувствовали Тебе, Алешенька, а также и молились за Тебя Богу, чтобы Господь уврачевал Тебя и даровал бы Тебе Свой драгоценный дар – здоровье телесное и спасение душевное. О сем и сам Ты молись Господу Богу, помня Его слова, изреченные в Евангелии Христовом: “Имей веру Божию. Истинно говорю вам: если кто скажет горе сей: двигнись и ввергнись в море, и не размыслит в сердце своем, но веру имет, что будет по слову то; сбудется ему, что ни скажет; того ради говорю вам: все, что в молитве просить будете, – веруйте, что приимете, и будет вам”.
Такая молитва веры спасет болящего и воздвигнет его от болезни… с искренней к Тебе любовию остаюсь – м. Иувиан.
Валаам, 25. 06.39»
«Милый и дорогой мальчик», «милое дитя о Господе», «дорогой Алешенька», – это будущий Святейший патриарх Московский и всея Руси Алексий II, молитвам и хлопотам которого во многом обязана Валаамская обитель своим новым возрождением…
И нужно ли еще говорить о силе валаамской молитвы, если черным по белому написано в этих письмах, что этот Патриарх всея Руси был вымолен вааламскими монахами – отцом Иувианом, отцами Лукой, Памвой и Марком, всей братией еще того Валаамского монастыря…
Сам Святейший патриарх тоже говорит об этом…
«На меня, девяти– и десятилетнего мальчика Валаам произвел неизгладимое впечатление. Архитектура монастыря и скитов, намоленность храмов, удивительная природа северного края, духоносные старцы и насельники обители; их трудолюбие, открытость, доступность для каждого паломника и особая чуткость – все это поражало. Во многом эти два посещения Валаама определили мой будущий жизненный путь».
Мы знаем, что Святейшему патриарху Алексию II суждено было стать во главе величайшего дела – на развалинах гибнущей державы суждено было начать дело возрождение Святой Руси…
Разумеется, будущие церковные историки точнее смогут оценить деятельность патриарха Алексия II, но и сейчас с каждым месяцем, с каждым днем его святительского служения все яснее и отчетливее видишь, что нам некого поставить рядом с ним.
Никто из наших современников по масштабу своих созидательных свершений и близко не приближается к тому, что совершено нашим Святейшим патриархом…
И чрезвычайно символично, что десятилетний Алексей Редигер оказался одним из последних паломников того Валаама.
«Глубоко трогательным было наше отплытие с Валаама в конце августа 1939 года… – говорит Святейший в своих воспоминаниях. – Ощущалась грядущая катострофа. Множество насельников пришло проводить корабль. Провожающие и отплывающие пели гимн монастыря “О, дивный остров Валаам…”. Все плакали – и те, кто уезжал, и те, кто оставался. Было такое чувство, что эта встреча последняя и что не придется больше увидеть Валаам с его духоносными, любвеобильными старцами-молитвенниками…»
Вместо эпилога
Иногда думается, что Господь по беспредельному своему милосердию к нам попустил те несчастья, что происходят сейчас с нашей Родиной – православной Русью. Закрываются для нас широкие пути.… Оставлен один только узкий и трудный Путь, но который ведет к спасению.
18 сентября 1989 года. Совет Министров Карелии принял решение передать в пользование Ленинградской епархии собор с внутренним каре и близ расположенные скиты. Значительную роль сыграла в этом инициатива митрополита Лениградского и Новгородского Алексия, того самого мальчика Алеши, за которого и молились валаамские монахи, когда болел он…
3 (16) октября. Заседание Священного Синода под председательством Святейшего патриарха Пимена, на котором Преосвященный митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий сообщил о передаче Ленинградской епархии части монастыря и скитов на Валааме, перечисленных в его рапорте. Постановили: возблагодарить Господа Бога за возобновление монастырской жизни на о. Валааме.
30 ноября (13 декабря). Это самая главная дата новейшей истории Валаама. На память святого апостола Андрея Первозванного первые шесть иноков из Троице-Сергиевой лавры во главе и иеромонахом Варсонофием (Капраловым) прибыли на остров и разместились в бывшем изоляторе дома инвалидов. На Старом Валааме возобновилась монашеская жизнь.
В нижнем храме собора во имя преподобных Сергия и Германа зазвучали молитвы. Начались и монастырские реставрационные работы.
– Мы говорили, говорили… – рассказывал здешний краевед о своем впечатлении от первого настоятеля. – Вернее, я говорил, говорил, а он сидел молчал и только в конце сказал: «Ну вот мы с вами и познакомились».
Апрель 1990 года. Верховный Совет Карелии решил вернуть обители все «храмовые и административно-хозяйственные здания».
Июнь 1992 года. Верховный Совет Карелии передал монастырю и земельные угодья на Валааме…
1990 год. В праздник Вознесения Господа нашего Иисуса Христа митрополитом Ленинградским и Новгородским Алексием вновь совершено освящение главного престола нижнего соборного храма во имя прпп. Сергия и Германа, валаамских чудотворцев.
Валаамскому монастырю дарован статус ставропигиального.
8 (21) июля 1996 года. По благословению Святейшего патриарха, священноигумена Валаамского монастыря Алексия II в Валаамскую обитель из Санкт-Петербурга перенесена Валаамская икона Божией Матери (список, выполненный валаамскими монахами в 1902 году).
9-12 июля (22–25 июля). Святейший патриарх Алексий II совершил освящение вновь сооруженной раки над мощами преподобных Сергия и Германа, почивающих под спудом, а также иконостаса нижнего соборного храма.
Книга третья
Валаамские рассказы
«Игумен Дамаскин»
Когда выбрались из приозерских шхер, подул ветер, заходили волны по Ладоге… Ветер срывал пенистые верхушки с волн и брызгами швырял в лица пассажиров, толпящихся на палубе. Несколько капелек ладожской воды упало на лежащую на моих коленях книгу святителя Игнатия (Брянчанинова), в которой я только что читал о шторме на Ладоге…
Я закрыл книгу…
Странно перепутывалось описание шторма, разразившегося в прошлом столетии, с тем, что происходило сейчас…
Все пространство вокруг покрылось белыми гребешками волн. Вдалеке они весело играли на солнце, но, приближаясь к нашему теплоходу, темнели и, налившись силою, обрушивались на судно, которое под ударами волн тяжело переваливалось с борта на борт. И чем дальше от берега, тем круче волна…
– Ничего! – словно ободряя меня, проговорил стоявший рядом монашек. – Наш «Игумен Дамаскин» качку хорошо держит!
«Игумен Дамаскин» – это наше судно.
Ну, а тот, в честь кого оно названо, может быть, самый, если, конечно, не считать преподобных Сергия и Германа, известный настоятель Валаамского Спасо-Преображенского монастыря. Крестьянский сын, только в монастыре обучившийся грамоте, он был извлечен, как мы говорили, из молитвенного уединения архимандритом Игнатием (Брянчаниновым), приехавшим на Валаам разбирать возникшую здесь смуту.
Менее чем за месяц Дамаскина посвятили вначале в иеродиаконы, потом в иеромонахи и, наконец, в игумены, а настоятельское служение его длилось сорок два года, и много штормов и непогод пришлось пережить Дамаскину, уверенно проводя сквозь них монастырский корабль. Это при игумене Дамаскине стал Валаамский монастырь таким, каким мы его знаем теперь…
Без труда «Игумен Дамаскин» выдержал и нынешнее волнение на озере…
Едва начало темнеть, мы увидели Валаам. Долго шли, наблюдая, как все ярче разгораются огоньки монастырских маяков-скитов. Уже в полной темноте, обогнув Никольский скит, вошли в монастырскую бухту, и сразу волнение стихло…
«Как легкое бремя на плечах гиганта» – это цитата из книги Игнатия (Брянчанинова) – возвышался вверху на скале монастырь…
Валаамское время
Монастырь живет по иерусалимскому времени. Летом оно на два часа отстает от московского. По монастырскому времени – церковные службы…
Местные жители стараются не обращать внимание на нововведения, хотя трапезы для местных жителей тоже по монастырскому времени, но все они живут исключительно по московскому.
Как теплоходы…
Или как телевизоры…
С местными жителями у монастыря отношения непростые…
Возобновление монашеской жизни совпало по времени с началом перестройки, и в результате многие островитяне – по свойственной человеку привычке искать врага поближе… – с монастырем и связывают ухудшение своей жизни.
– Чем живут сейчас на Валааме? – спросил я у (местного жителя) одного из них. – Работа на острове есть, кроме монастыря?
– Есть… – сказал он. – Подснежником.
– Подснежником?!
– Мы бомжей так своих, валаамских, называем… Они получают квартиры на материке, продают и возвращаются назад.
– А почему все-таки подснежники?
– Так они зимой успевают пропить свои квартиры, а весной, по первой воде, когда сходит лед, и возвращаются на Валаам…
– А еще какая работа есть? – повторил я свой вопрос.
– Какая там работа? Совхоз давно закрылся… Вместо него монастырь теперь… Только, если рыбу ловить… Мои давно уже все на материк уехавши…
– А в каком году?
– В каком? – Мужик задумчиво посмотрел на монастырь с возносящимися ввысь голубыми куполами Спасо-Преображенского собора. – Ну, давно вообще-то… Тогда еще купола на соборе были черными… Лет пять назад…
Послушник Александр
Наверное, самые тяжелые, это предпраздничные дни для послушника Александра. Монастырская гостиница переполнена – забиты уже и десятиместные номера, и чердак! – а народ продолжает прибывать.
И у всех – благословение. У всех – какие-то бумажки с правом на размещение. Ругаться – не ругаются, кричать – не кричат, но недовольство паломники не скрывают… Ну а послушнику Александру раздражаться не положено, у него один ответ: «К отцу Гурию, пожалуйста, идите… Как благословит…»
Отец Гурий – монастырский гостинник. Всеми вопросами размещения в монастыре ведает, решает, где и кого разместить…
Разумеется, в соответствии с благословением игумена… Разумеется, в соответствии с положением прибывшего…
Но сейчас, накануне праздника, забито в монастыре всё, и отец Гурий благословляет послушника Александра размещать вновь прибывших куда-нибудь. Мест-то уже нигде нет…
– Куда же размещать вас? – спрашивает послушник Александр. – Ведь ни одного места свободного не осталось.
Он осеняет себя крестным знамением и говорит:
– Пойдем… Поглядим…
Нет… Свободных мест не появилось за эти минуты. Но выясняется, что не заняты койки паломников, уехавших на Святой остров. Из-за непогоды уже не вернутся они сегодня, корабль пустой пришел, не смог подойти к острову… Чего же койкам пустовать? И вот, хотя и нет свободных мест, но – воистину чудом Господним! – устраивается на ночлег и наша группа.
И так у послушника Александра – каждый день.
В обычной гостинице дежурная отработает смену – и на отдых.
А послушник Александр и вчера – в гостинице, и сегодня, и завтра… До тех пор, пока не кончится послушание…
И ни раздражения в Александре, ни угрюмости.
Спокоен… Приветлив…
В свободное время Александр любит фотографировать…
Показывал толстые альбомы своих снимков. Снимки интересные. А особенно интересно то, что многие монастырские здания и пейзажи сняты с одной точки, но в разное время дня и года. И когда они размещены рядом, словно бы время течет по страницам альбома.
Белое поле покрытого снегом замерзшего озера…
Белый заснеженный остров…
Белое здание скита и Никольского храма с искоркой золотой маковки…
А вот тот же скит, только на голом, скалистом берегу, в ржавчине осенних деревьев.
А вот фотографии самого монастыря…
Сбросив тесноту зелени, деревья как бы пропускают к озеру здания…
А как хорош монастырь весною, когда дымкой распустившихся почек еще не погашено золотистое сияние скал, высоко вверху, прямо посреди неба, белые стены, и из них – голубой в голубое небо – шпиль колокольни…
Еще несколько альбомов заполнено фотографиями монахов. Многие сфотографированы не раз и не два. Лица повторяются, мешаются между собою.
– Это тот монах, которого мы в том альбоме на скиту видели?
– Нет… Это батюшка… Приезжал на Валаам…
– Как похожи лица!
– Похожи… – говорит Александр и неожиданно добавляет, что есть замены. Занимаясь фотографией, он уже давно заметил это. Уходит какой-нибудь батюшка из земной жизни, и очень скоро, совершенно случайно, встречаешь другого, точно с таким же лицом, с такими же глазами, с такой же улыбкой… Что это?
Мы молчим… Перелистываем страницы альбома, по которым, подобно воде, в блескучем целлофане конвертов течет время…
А гостинник Александр и не ждет ответа.
Осеняя себя крестным знамением, идет открывать ворота. Снова кто-то прибыл из паломников, снова надо – без молитвы тут никак не обойтись! – куда-то пристраивать его…
Лиза
В Гефсиманском скиту, где нас поселили, живет послушник Борис и красивая, маленькая, желтая, с пушистым, как у белки, хвостом кошка Лизонька.
Сама она нездешняя, ее привезли, как утверждает Борис, из Италии, но она уже хорошо обжилась на Валааме, мяукает так, что местные коты отлично понимают ее…
Утром Борис всегда варит Лизе два яйца…
– А почему ее Лизой назвали? – спросил я.
– Так это же вы и называете ее так… – ответил Борис.
– Мы?! А вы как зовете ее?
– Лисонькой… Видите, какая рыжая она, как лиса…
– Вот как… – смущенно сказал я. – Ну, в общем-то вы правы… Говорят, вообще не хорошо именами, которые в святцы занесены, животных называть…
– Ну, это я не знаю… – сказал Борис. – Да вы не смущайтесь… Не вы первые в Лизоньку кошку переименовываете… Она и на Лизоньку откликается…
Валаамская луна
Из-за обилия воды что-то странное происходит здесь со светом белой ночи…
Ночной воздух как бы искрится, и так странно из-за скал, из-за верхушек деревьев выплывает – только, наверное, на Валааме бывает такая – луна.
Борис рассказывал, что поднимаешься от Гефсиманского скита наверх, к часовне, а там луна так близко, что, кажется, пешком можно дойти…
– До луны?!
– Ага… Все видно там… Так близко, чего не дойти?
Молитвенник
Пусть наши молитвы сольются в единый плач ко Господу, чтобы те, о ком мы молим, возрадовались духом за нашу любовь к ним…
Архимандрит Кирилл (Павлов)
Однажды мне довелось встретиться на Валааме с паломниками из Троице-Сергиевой лавры. Помянули в разговоре и старца, архимандрита Кирилла (Павлова).
Кто-то спросил, тот ли это легендарный сержант Павлов из Сталинграда, или все разговоры об этом – обычная поэтическая выдумка, каких немало бродит среди православных.
– И так, и этак говорят… – ответил инок Сергий. – А сам старец Кирилл, по смирению своему, не отвечает на этот вопрос. Но, судя по всему, сержант Павлов – это он и есть.
– Он, конечно! – поддержал его пожилой монах. – Кто еще так против целой армии сумел бы дом оборонить? Только такому молитвеннику, как Кирилл, и возможно этакое…
Собеседники мои ошибались.
Хотя архимандрит Кирилл (Павлов) тоже сражался в Сталинграде в чине сержанта, но командиром пулеметного отделения 42-го гвардейского стрелкового полка 13-й гвардейской дивизии генерала Родимцева; 58 дней оборонявшим знаменитый Дом специалистов был другой сталинградский сержант – Яков Федотович Павлов.
Но сказать об этом я не поспел.
– Не знаю, как насчет Сталинграда… – сказал другой монах. – А вот нынче, когда бесовские силы решили заставить нас номера вместо имен принять, немногие против подняться осмелились… Но наша Лавра вместе со своим духовником, старцем Кириллом, встала… А эти ИНН, небось, пострашнее фашистских танков будут… Этой печати антихриста потруднее путь преградить!
Прозвучали эти слова, и, действительно, как-то и не нужно стало выяснять, какой Павлов, кем был и кем стал…
Далее завздыхали паломники, что, видно, времена исповедничества начинаются… Говорили, что одно утешение, что в Греции сумели афонские монахи оборонить народ, на Украине тоже устояли православные… Может, и мы выстоим, коли такие молитвенники, как архимандрит Кирилл, у нас есть…
Даст Бог, тоже сумеем мы вместе с ним оборонить нашу страну, которую раньше принято было называть Домом Пресвятой Богородицы…
Бесы
То ли от здешней тишины такими пронзительными кажутся пьяные выкрики в ночи, то ли в святом месте появляется потребность у людей издавать особенно визгливые звуки, но тут ночной шум, привычный в любом другом месте, режет ухо.
– Это еще что… – говорит послушник. – А вы бы слышали, что два года назад было. Аки бесы кричали по ночам…
Сейчас спокойнее… Сейчас многие жители все-таки перебрались с острова на материк.
Но странности, по-прежнему, бросаются в глаза.
Ходили смотреть Игуменское кладбище. Под пригорком, где кладбищенская церковь, где кресты на могилах игуменов, – кладбище. Там могилы монахов, послушников, благодетелей монастыря… Здесь и солдатские (инвалидские?) могилы, и местных жителей. Некоторые – совсем свежие.
И вот, впервые и вижу такое, на многих могилах – сигареты.
– Странно, – говорю, – сигареты ведь не дешевые нынче. А тут, на острове, столько бомжей… Неужто никто сигареты не забирает с могил?
– Культура… – шутят мои спутники. – Монастырь действует и на них.
– На них?! – переспрашиваю я.
– Ну, на этих… – смутился мой спутник. – С рогами которые…
А чего смутился?
Конечно же, действует…
Изуродованное лицо
– Не знаю, как и назвать то, что я видел тут… – проговорил мой собеседник, пожилой, довольно представительный мужчина. – Я и сейчас себя верующим человеком не считаю, а тогда и вообще не задумывался об этих вещах… Но вот, что было… Приезжал я тогда на Валаам по командировочным делам… Больше десяти лет с тех пор прошло… Монастыря тогда еще не было, только музей…
Управившись с делами, я отправился вечером осмотреть природу и местные достопримечательности. Забрел, конечно, и на территорию самого монастыря. Долго бродил здесь, пока не столкнулся со своим соседом по гостиничному номеру. Сосед у меня хороший мужик был, только уж очень страшный. Все лицо – в чудовищных шрамах. И днем на него – смотреть нелегко, а тут, в сумерках, среди сырости храма – просто как током меня ударило. Отшатнулся даже.
– О, Господи! – говорю. – Извините, пожалуйста…
Но сосед не обиделся.
– Не берите в голову, – говорит. – Другие в обморок падали, бывало.
– Где это вас? На Невском пятачке, вы говорили?
– Можно сказать, что на Невском пятачке…
– Простите… А почему так неопределенно?
– Потому что, если разобраться, то раньше это произошло. Еще здесь, на Валааме…
– Как это? – спросил я. – Ничего не понимаю…
– Это верно… – сказал сосед. – Понять тут, действительно, ничего невозможно. Я ведь, дорогой товарищ, в здешней школе юнг учился. В сороковом году нас сюда привезли и в казарме, где мы в гостинице сейчас живем, разместили… И все как положено пошло. Учеба… Строевая подготовка… Политзанятия… Еще комиссар, его Исаак Львовичем почему-то звали, на атеистическую подготовку нас водил. Выдаст каждому по кошке… Это такая проволока на швабру намотанная, и ведет в храм. Лики святых со стен сдирать. А нам что? Мы же краснофлотцы будущие! Так шаркаем по стенам швабрами, что до кирпича побелку сдираем.
И вот однажды привел нас Исаак Львович сюда.
– По свя-ятым разойдись! – командует. – Приступить к уничтожению!
Мне преподобные Сергий и Герман достались.
Я кошку в руки взял, проверил – хорошо ли проволока держится, потом преподобных оглядел, прикидывая, откуда ловчей к уничтожению приступить.
И вот тут, понимаешь, с глазами Сергия встретился…
Смотрит он на меня, как будто живой. И главное, без страха смотрит, а задумчиво так, словно высмотреть пытаясь, что я за человек. И я… Ты понимаешь, и я сам, как будто не на него, а на себя смотрю… И тоже сообразить пытаюсь, что я за человек… Сколько я простоял так, не знаю. Тут комиссар, Исаак Львович, ко мне подлетает.
– Юнга Иванов!!! – кричит. – В чем дело?
– Не знаю, – говорю, – Исаак Львович… Чего-то странно мне.
– Странно?! – закричал комиссар. – А ну, швабру в руки, юнга Иванов! Выполнять приказ! Предрассудок уничтожить!!!
Он кричит так, а изо рта слюна прямо в лицо мне летит. И такая слюна жгучая у него, палит кожу… Я уже и не понимаю ничего. Словно столбняк напал. Но швабру поднимаю, и медленно так, железной проволокой по лику преподобного провожу…
А потом уж и не знаю, что со мной было. Очнулся в постели… Товарищи по школе, конечно, посмеялись надо мною. Девчонка, говорят, ты, а не моряк… Но посмеялись и позабыли… И я тоже позабыл… А снова, уже на Невском пятачке вспомнил, куда всю нашу школу бросили.
Читать бесплатно другие книги:
