Нашествие ангелов. Книга 1. Последние дни Коллинз Сьюзен

30

Я не актриса и терпеть не могу врать. До соблазнительницы мне тоже далеко. Трудно практиковаться в искусстве соблазнения, если приходится постоянно возить сестру в инвалидной коляске. Не говоря уже о том, что обычные джинсы и мешковатый свитер не особо этому способствуют.

Я изо всех сил ищу способ привлечь внимание альбиноса, но в голову ничего не приходит.

Пытаясь что-нибудь придумать, я иду в обход зала.

С другого его конца в сторону воинов движется небольшая свита из женщин и охранников. Они следуют за ангелом, который почти столь же прекрасен, как и воины, но в его облике нет ничего угрожающего – светло-каштановые волосы, теплый взгляд, несколько великоватый для таких идеальных пропорций нос. Он излучает радушие и дружелюбие, словно прирожденный политик.

На нем серый костюм по моде двадцатых годов и начищенные до блеска туфли. Из жилетного кармана свисает до пояса золотая цепочка часов. Он то и дело останавливается, обмениваясь с другими ангелами несколькими словами приветствия. Голос у него столь же теплый, как и взгляд, столь же дружелюбный, как и улыбка. Все улыбаются ему в ответ – все, кроме двух женщин, идущих в шаге позади по обе стороны от него. Одетые в одинаковые серебристые платья до полу, они похожи на пару платиновых кубков. Это люди, но глаза их мертвы. Они оживляются лишь однажды, когда Политик бросает на них взгляд.

В их глазах вспыхивает ужас, который они тут же подавляют, словно достаточно лишь проявить робость, чтобы случилось нечто кошмарное. Я почти вижу, как дрожат мускулы женщин, когда они с трудом сдерживаются, чтобы не съежиться перед Политиком.

Эти женщины не просто его боятся. Они напуганы до полусмерти.

Я снова смотрю на улыбающегося ангела, но не распознаю ничего, кроме дружелюбия и искренности. Не заметь я реакции женщин, решила бы, что из него мог бы получиться лучший друг. В мире, где инстинкты имеют огромное значение, кажется весьма странным, что не можешь опознать в ком-либо того, кем он на самом деле является – и о чем известно этим женщинам.

Двигаясь по кругу, мы с Политиком идем друг другу навстречу, приближаясь к кабинке воинов.

Он поднимает взгляд и замечает, что я за ним наблюдаю.

В его глазах вспыхивает интерес, и он улыбается мне. Улыбка его столь дружелюбна, что мои губы машинально изгибаются на долю секунды, прежде чем в голове срабатывает сигнал тревоги.

Политик меня заметил.

Перед моим мысленным взором мелькает образ меня самой, одетой как его девушки-трофеи, с восковым пустым лицом, отчаянно пытающейся скрыть страх.

Чего так боятся эти женщины?

Я спотыкаюсь, не в силах приблизиться к нему еще на шаг.

Передо мной возникает официант в смокинге и белых перчатках. Он закрывает меня от Политика, предлагая поднос с пенящимся шампанским.

Чтобы потянуть время, я беру бокал и пытаюсь сосредоточиться на поднимающихся пузырьках в золотистой жидкости. Официант поворачивается, и я снова вижу Политика.

Наклонившись к столику воинов, он о чем-то негромко говорит.

Я облегченно вздыхаю. Опасный момент миновал.

– Спасибо, – бормочу я официанту.

– Пожалуйста, мисс.

Что-то знакомое в голосе официанта заставляет взглянуть на его лицо. До этого меня настолько отвлекал Политик, что я даже не посмотрела на своего спасителя.

Мои глаза расширяются при виде рыжих волос и веснушчатого носа. Это один из близнецов, Тра или Тру.

В его взгляде нет ничего, кроме бесстрастного профессионализма. Никаких признаков удивления или даже узнавания.

Отлично у него получается. Никогда бы такого не подумала, основываясь на опыте общения с ним. Но ведь братья говорили, что они крутые шпионы Оби. Тогда я решила, что они шутят или преувеличивают.

Слегка поклонившись, он уходит. Я жду, что он обернется и бросит мне озорную улыбку, но он идет дальше, предлагая гостям напитки. Кто бы мог подумать? Я отступаю за толпу, прячась от Политика. Знал ли Тра-Тру, что спасает меня, или это лишь счастливая случайность?

Что он здесь делает? В моей памяти вновь возникает караван Оби, прокладывающий путь к городу. Грузовик, полный взрывчатки. План Оби набрать бойцов Сопротивления, устроив эффектную акцию против ангелов.

Здорово! Просто здорово! Если близнецы здесь, вероятно, они выбирают место для контрудара.

Сколько у меня времени, чтобы вытащить отсюда Пейдж, прежде чем они взорвут это заведение ко всем чертям?

31

После короткого разговора Политик покидает кабинку воинов. К моему облегчению, он идет напрямик через клуб, а не в мою сторону. Похоже, он вообще обо мне забыл, то и дело останавливаясь и обмениваясь приветствиями с гостями.

Все наблюдают за ним. Несколько мгновений никто в толпе возле меня не произносит ни слова, затем начинается осторожный обмен репликами, словно люди сомневаются, стоит ли вообще что-то говорить. Воины за столом с мрачным видом молча пьют. Что бы ни сказал Политик, вряд ли им это понравилось.

Дождавшись, когда шум голосов вокруг вернется к прежнему уровню, я снова подступаю к альбиносу. Мысль о том, что здесь присутствуют члены Сопротивления, вынуждает меня торопиться.

И все же я колеблюсь, оказавшись на краю потока женщин. Вокруг альбиноса образовалась свободная от дам зона, и, как только я в нее войду, меня сложно будет не заметить.

Похоже, ангелов больше интересует общение друг с другом, чем с женщинами. Несмотря на все их усилия, к ним здесь относятся как к модным украшениям ангельских костюмов.

Когда альбинос поворачивается в мою сторону, я начинаю понимать, отчего женщины держатся от него поодаль. Дело не в полном отсутствии пигментации, хотя наверняка и оно отпугнуло бы некоторых. В конце концов, этих женщин ведь не отталкивают мужчины, у которых растут перья на спине и кто знает, где еще. Что значит для них какое-то отсутствие пигментации? Но его глаза… Стоит лишь заглянуть в них, и я понимаю, почему люди его сторонятся.

У него кроваво-красные глаза. Я в жизни не видела ничего подобного. Зрачки – тоже нечто невероятное. Они столь велики, что занимают большую часть глаз, и их окружают розовые кольца радужки, в которых мерцают миниатюрные молнии. Глаза обрамлены длинными ресницами цвета слоновой кости, словно они и без того недостаточно заметны.

Я не в силах отвести от него взгляд. Наконец в замешательстве отворачиваюсь и замечаю, что и другие люди нервно косятся на него. Остальные ангелы, несмотря на их ужасающую агрессивность, выглядят так, словно созданы в раю. Этот же словно вышел прямо из кошмаров моей матери.

Мне немало доводилось бывать среди людей, внешность которых лишала меня присутствия духа. Пейдж пользовалась популярностью в сообществе детей-инвалидов. Ее подружка Джудит родилась с короткими ручками и крошечными деформированными кистями. Алекс ходил шатаясь, ему приходилось корчить жуткие гримасы и пускать слюни, чтобы разборчиво произнести несколько слов. Уилл был полностью парализован, и ему требовался специальный насос, чтобы дышать.

Люди таращились на этих детей и сторонились их точно так же, как и этого альбиноса. Когда с кем-то из компании Пейдж случалась какая-нибудь неприятность, сестренка собирала их вместе на тематическую вечеринку – вечеринку пиратов, или вечеринку зомби, или вечеринку с переодеванием, на которой один из ребятишек появился в пижаме и с зубной щеткой во рту. Дети шутили и хихикали, искренне веря, что вместе они сильнее. Пейдж была их лидером, советником и лучшей подругой в одном лице.

Ясно, что альбиносу нужен в жизни кто-то вроде Пейдж. По едва заметным признакам можно понять – он прекрасно осознат, что все оценивают его по внешности. Ангел держит руки близко к телу, голова чуть опущена, и он редко поднимает глаза, стараясь быть там, где темнее. Где выше вероятность того, что любопытствующий примет его глаза за темно-карие, а не кроваво-красные.

Полагаю, если кто-то и может вызвать предубеждение у ангела, так это его собрат, словно окруженный невидимым адским пламенем.

Несмотря на позу и поведение, в нем безошибочно угадывается воин. Все впечатляет – от широких плеч и великанского роста до перекатывающихся под кожей мышц и огромных крыльев. Как и у ангелов в кабинке. Как и у Раффи.

Все его компаньоны выглядят так, словно рождены сражаться и побеждать. Они подчеркивают это впечатление каждым уверенным движением, каждой повелительной фразой, каждым дюймом занимаемого ими пространства. Я никогда бы не заметила, что альбиносу слегка неуютно, если бы сама не имела подобного опыта.

Едва я ступаю в свободное от людей пространство вокруг альбиноса, он поворачивает голову в мою сторону. Я смотрю ему прямо в глаза, как смотрела бы любому другому. Едва проходит шок от вида пары чуждых глаз, я встречаю оценивающий взгляд и узнаю приглушенное любопытство. Я слегка покачиваюсь, ослепительно улыбаясь ему.

– Какие у вас красивые ресницы, – говорю я, слегка растягивая слова, но стараясь не переборщить.

Он удивленно моргает своими белоснежными ресницами. Я подхожу к нему и, споткнувшись, проливаю немного шампанского из своего бокала на девственно-белый костюм.

– О господи! Простите, простите меня! Как я только могла! – Я хватаю со стола салфетку и пытаюсь промокнуть пятно. – Давайте помогу отчистить.

Я рада, что не дрожат руки, хотя и прекрасно осознаю грозящую мне опасность. Эти ангелы убили больше людей, чем погибло в любой войне за всю историю. А я только что облила одного из них шампанским. Не слишком оригинальная уловка, но это лучшее, что я способна придумать в такой ситуации.

– Сейчас все будет в порядке, – бормочу я, изображая подвыпившую девицу.

Вокруг кабинки становится тихо, и все смотрят на нас.

В мои планы это не входило. Если ему было неуютно оттого, что на него бросают тайные взгляды, сейчас он, вероятно, ненавидит идиотку, из-за которой оказался в центре всеобщего внимания.

Он отбрасывает мою руку, схватив за запястье – крепко, но не больно. У меня нет сомнений, что он мог бы сломать мне руку, если бы захотел.

– Сейчас пойду и сам разберусь, – раздраженно бросает он.

Это меня вполне устраивает. Я решаю, что он был бы вполне приличным парнем, если бы вместе с себе подобными не обрек землю на адские муки.

Он спокойно идет в сторону туалета, игнорируя взгляды как ангелов, так и людей. Я тихо следую за ним. Сперва возникает мысль и дальше разыгрывать пьяную, но я тут же от нее отказываюсь – если только кто-то не отвлечет его, помешав дойти до туалета.

Никто его не останавливает, даже чтобы поприветствовать. Я оглядываюсь в поисках Раффи, но его не видно. Надеюсь, он не рассчитывает, что я продержу альбиноса там до тех пор, пока он не сочтет нужным появиться.

Как только альбинос входит в туалет, из тени появляется Раффи с красным конусом и складной табличкой «Временно не работает». Поставив конус и табличку перед туалетом, он проскальзывает следом за альбиносом.

Я не знаю, что делать. Оставаться за дверью и стоять на страже? Если бы я полностью доверяла Раффи, я бы наверняка так и поступила.

Я вхожу в мужской туалет, разминувшись с тремя выскакивающими оттуда парнями. Один из них поспешно застегивает штаны. Все они люди и вряд ли станут возмущаться, что их вышвырнул из туалета ангел.

Раффи стоит у двери, глядя на альбиноса, который настороженно смотрит на него в зеркало над раковиной.

– Привет, Иосия, – говорит Раффи.

Кровавые глаза Иосии суживаются, пристально глядя на Раффи, и тотчас же потрясенно расширяются. Он поворачивается кругом. Недоверие в нем борется с замешательством, радостью и тревогой. Я понятия не имела, как можно одновременно испытывать подобные чувства, а тем более как они могут одновременно отображаться на его лице.

Выражение лица Иосии вновь становится бесстрастным. Похоже, для этого ему потребовалось немало усилий.

– Мы знакомы? – спрашивает он.

– Это я, Иосия, – говорит Раффи, шагая к нему.

Иосия пятится вдоль мраморной стойки.

– Нет… – Он качает головой, хотя его выдает взгляд. – Вряд ли я тебя знаю.

Раффи озадаченно смотрит на него:

– В чем дело, Иосия? Понимаю, прошло немало времени…

– Немало времени? – Иосия издает короткий смешок, продолжая пятиться от Раффи как от зачумленного. – Угу, можно и так сказать. – Его белые губы изгибаются в натянутой улыбке. – Немало времени… и впрямь смешно, угу.

Раффи не сводит с него взгляда, склонив голову набок.

– Послушай, – говорит Иосия, – мне нужно идти. Только… не ходи за мной, ладно? Пожалуйста. Я не могу позволить, чтобы меня видели с… чужаками.

Он судорожно вздыхает и решительно шагает к двери.

Раффи останавливает его, упираясь ладонью в грудь:

– Мы перестали быть чужаками с тех пор, как я вытащил тебя из рабства и сделал солдатом.

Альбинос ежится от прикосновения Раффи, словно от ожога.

– Это было в другой жизни, в другом мире. – Снова судорожно вздохнув, он понижает голос до едва слышимого шепота. – Тебе не следует оставаться здесь. Это слишком опасно.

– В самом деле? – скучающим тоном спрашивает Раффи.

Иосия поворачивается и возвращается к умывальникам.

– Многое изменилось. Все стало намного сложнее.

Хотя голос Иосии звучит уже спокойнее, я замечаю, что он пытается держаться как можно дальше от Раффи.

– Настолько сложнее, что мне подобные обо мне позабыли?

Иосия заходит в кабинку и спускает воду.

– О нет, никто о тебе не забыл. – (Я едва могу разобрать его слова в шуме воды, так что за пределами туалета наверняка вообще ничего не слышно.) – Как раз напротив. О тебе в обители только и говорят. – Он переходит в другую кабинку и снова спускает воду. – Практически идет кампания против Рафаила.

Рафаила? Он имеет в виду Раффи?

– Почему? Кого это волнует?

Альбинос пожимает плечами:

– Я всего лишь солдат. Махинации архангелов выше моего понимания. Но если хорошенько подумать… После того как застрелили Гавриила…

– …наступил вакуум власти. Кто стал Посланником?

Иосия смывает воду еще в одной кабинке.

– Никто. Ситуация тупиковая. Мы бы все согласились, чтобы это был Михаил, но он не хочет. Ему нравится быть генералом, и он не оставит военную службу. Уриил, с другой стороны, так стремится получить поддержку большинства, что готов собственноручно расчесывать нам перья.

– Понятно, для чего эта бесконечная вечеринка и женщины. Он идет по опасному пути.

– Тем временем никто из нас не понимает, что, во имя Господа, вообще происходит и зачем, черт побери, мы здесь. Как обычно, Гавриил ничего нам не сказал. Сам знаешь, как он любил театральные эффекты. От него нельзя было ничего добиться, кроме самого необходимого, да и то считалось за счастье, если он не говорил сплошными загадками.

Раффи кивает:

– И что же мешает Ури получить поддержку, которая ему так необходима?

Альбинос включает слив в очередной кабинке и, несмотря на шум воды, лишь показывает на Раффи и шевелит губами:

– Ты.

Раффи приподнимает брови.

– Именно, – говорит Иосия. – Кое-кому не нравится мысль о том, что Уриил может стать Посланником, поскольку у него чересчур близкие связи с преисподней. Он постоянно твердит, что посещение Бездны – часть его работы, но кто знает, что там на самом деле происходит? Понимаешь, о чем я?

Иосия возвращается в первую кабинку, и туалет снова наполняется шумом спускаемой воды.

– Но самая большая проблема для Уриила – это твои парни. Все они тупоголовые и упрямые, а то, что ты их бросил, настолько их разозлило, что они готовы тебя на куски разорвать, но не позволят это сделать кому-то постороннему. Они говорят, что на пост Посланника должны претендовать все оставшиеся в живых архангелы, включая тебя. Уриилу не удалось их переубедить. Пока.

– Их?

Иосия закрывает кроваво-красные глаза:

– Ты сам знаешь, что я не вправе настаивать, Рафаил. Никогда не был вправе и никогда не буду. Мне еще повезет, если потом не придется мыть за ними посуду. Собственно, я едва удерживаюсь в их компании, – обреченно бросает он.

– Что они говорят про меня?

Голос Иосии смягчается, словно ему не хочется сообщать столь дурные вести.

– Что никто из ангелов не способен так долго продержаться в одиночку. И если ты до сих пор к нам не вернулся, это может лишь означать, что ты мертв. Или перешел на другую сторону.

– То есть стал падшим? – спрашивает Раффи.

На скулах у него проступают желваки.

– Ходят слухи, что ты совершил тот же грех, что и Хранители. Не вернулся, потому что тебе этого не позволили. Хитроумно избежал унижения и вечных мук, сочинив историю про то, как избавил своих Хранителей от необходимости охотиться на собственных детей. А все нефилимы, которыми кишит земля, – доказательство того, что ты никогда даже не пытался этого делать.

– Какие еще нефилимы?

– Ты что, серьезно? – Иосия смотрит на Раффи словно на сумасшедшего. – Они повсюду. Люди боятся ночью выйти на улицу. Любой слуга расскажет кучу историй о том, как видел полусъеденные трупы или как на их группу напали нефилимы.

Раффи моргает, словно пытаясь осознать услышанное от Иосии:

– Это не нефилимы. Они нисколько не похожи на нефилимов.

– Они ведут себя как нефилимы. Они едят как нефилимы. Они терроризируют всех, как нефилимы. Ты и Хранители – единственные из живущих, кто знает, как они должны выглядеть. А ваши свидетельства не очень-то заслуживают доверия.

– Я видел этих тварей, и они не нефилимы.

– Кем бы они ни были, клянусь, вам было бы куда проще истребить их всех до последнего, чем убеждать массы, что они не те, кем кажутся. Поскольку кем же еще они могут быть?

Раффи бросает взгляд на меня, затем отвечает, глядя в блестящий пол:

– Понятия не имею. Мы называли их низшими демонами.

– Мы? – Иосия смотрит на меня, и я изо всех сил пытаюсь стать невидимой. – Ты и твоя дочь человеческая? – Голос его звучит отчасти обвиняюще, отчасти разочарованно.

– Не в том дело. Господи, Иосия! Послушай, ты же знаешь, я бы никогда сюда не явился после того, что случилось с моими Хранителями, не говоря уже об их женах. – Раффи раздраженно расхаживает по мраморному полу. – К тому же это последнее место, где стоило бы разбрасываться подобными обвинениями.

– Насколько я знаю, никто здесь еще не перешагнул черту, – говорит Иосия. – Некоторые утверждают обратное, но они из тех, кто в свое время рассказывал, будто со связанными крыльями и руками убил дракона.

Альбинос спускает воду еще в одной кабинке.

– Тебе же, с другой стороны, нелегко придется, пытаясь убедить народ в… сам знаешь в чем. – Он снова бросает взгляд в мою сторону. – Надо будет противостоять пропаганде, ведя свою собственную кампанию, и только тогда у тебя появится шанс на возвращение. Иначе тебя попросту линчуют. Так что советую уйти через ближайший выход.

– Не могу. Мне нужен хирург.

Иосия удивленно поднимает белые брови:

– Зачем?

Раффи смотрит в кроваво-красные глаза Иосии. Ему явно не хочется отвечать. Ну давай же, Раффи! У нас нет времени на тонкую психологию. В любую секунду кто-нибудь может войти, а мы даже еще не добрались до вопроса о Пейдж. Я уже собираюсь открыть рот, когда Раффи наконец говорит:

– Мне отрезали крылья.

Теперь уже Иосия таращится на Раффи:

– Как – отрезали?

– Совсем.

Глаза альбиноса расширяются от шока и ужаса. Они выглядят столь зловеще, что странно видеть в них жалость и сочувствие, как будто Раффи только что заявил, что его кастрировали. Иосия открывает рот, но тут же закрывает, словно решив, что любые слова прозвучали бы глупо. Он смотрит на пиджак Раффи, сквозь который видны его крылья, затем снова на его лицо.

– Мне нужен тот, кто сможет пришить их обратно. Так, чтобы они снова действовали.

Иосия отворачивается от Раффи и наклоняется над раковиной.

– Ничем не могу помочь, – с некоторым сомнением отвечает он.

– Все, что от тебя требуется, – поспрашивать, объяснить ситуацию.

– Рафаил, здесь операцию может сделать только главный врач.

– Отлично. Это лишь упрощает твою задачу.

– Главный врач – Лейла.

Раффи смотрит на Иосию, словно надеясь, что неверно расслышал.

– Она единственная может это сделать? – В голосе его звучит страх.

– Угу.

Раффи проводит рукой по волосам, словно пытаясь вырвать их с корнем:

– Ты все еще…

– Угу, – неохотно, почти смущенно отвечает Иосия.

– Можешь ее уговорить?

– Ты же знаешь, я даже голову высунуть не могу. – Альбинос раздраженно расхаживает туда-сюда.

– Я бы не стал просить, будь у меня выбор.

– У тебя есть выбор. У них тоже есть врачи.

– Это не выбор, Иосия. Так сделаешь, о чем я прошу?

Иосия тяжело вздыхает, явно сожалея о том, что он собирается сказать:

– Посмотрим, может, что и получится. Спрячься в каком-нибудь номере. Я найду тебя через пару часов.

Раффи кивает. Иосия поворачивается, собираясь уходить. Я открываю рот, беспокоясь, что Раффи забыл о моей сестре.

– Иосия, – опережает меня Раффи, – что тебе известно о похищениях человеческих детей?

Иосия останавливается, не дойдя до двери. Его лицо неподвижно. Слишком неподвижно.

– Каких детей?

– Думаю, ты знаешь каких. Можешь не рассказывать мне о том, что с ними происходит. Я хочу лишь знать, где их держат.

– Мне ничего об этом не известно, – отвечает Иосия, не глядя на нас и стоя лицом к двери.

Из-за нее доносится джазовая музыка. Из всеобщего шума выделяются голоса мужчин, которые приближаются к туалету, а затем голоса стихают, вновь сливаясь с фоном. Похоже, стоящий снаружи знак действует.

– Ладно, – говорит Раффи. – Увидимся через пару часов.

Иосия с силой толкает дверь, словно желая как можно скорее отсюда убраться.

32

Я лихорадочно обдумываю только что услышанное. Даже сами ангелы не понимают, зачем они здесь. Значит ли это, что их все-таки можно убедить уйти? Мог ли Раффи стать ключом для разжигания гражданской войны между ангелами? Я изо всех сил пытаюсь понять ангельскую политику и те возможности, которые она могла бы предоставить.

Однако я обуздываю свои мысли, ибо ни одна из них не поможет мне найти Пейдж.

– Ты все это время говорил с ним и задал лишь один вопрос о моей сестре? – Я в бешенстве гляжу на Раффи. – Он явно что-то знает.

– Ровно столько, чтобы вести себя осторожнее.

– Откуда тебе известно? Ты даже не пытался выдоить из него информацию.

– Я знаю Иосию. Что-то его напугало, и больше он все равно ничего не скажет. А если бы я попробовал давить, не было бы и этого.

– Ты не думаешь, что он как-то с этим связан?

– С похищениями детей? Не в его стиле. Не беспокойся. Сохранить что-либо в тайне среди ангелов практически невозможно. Мы найдем кого-нибудь, кто нам все расскажет.

Он направляется к двери.

– Ты в самом деле архангел? – шепотом спрашиваю я.

Он самоуверенно усмехается:

– Что, впечатляет?

– Нет, – лгу я. – Но я хотела бы подать жалобу на действия твоего персонала.

– Обратись к среднему руководству.

Я иду следом за Раффи, испепеляя его взглядом.

Мы выходим из двустворчатых дверей, оставляя позади удушливую жару и шум, и направляемся через прохладный мраморный вестибюль к ряду лифтов, стараясь держаться возле стен, где тени гуще.

Раффи ненадолго задерживается возле стойки, за которой стоит светловолосый человек в костюме – словно робот, мысли которого заняты чем-то другим, пока мы не оказываемся рядом. Его лицо оживляется, превращаясь в вежливую профессиональную маску.

– Чем могу помочь, сэр?

Вблизи его улыбка кажется слегка натянутой. Почтительный взгляд, обращенный к Раффи, тут же становится холодным, как только портье переводит его на меня. Вполне могу его понять – ему не нравится работать на ангелов, а льнущие к ним люди нравятся еще меньше.

– Дай мне номер, – надменно требует Раффи.

Он стоит во весь рост, даже не удостаивая собеседника взглядом. Либо хочет припугнуть портье, чтобы тот не задавал лишних вопросов, либо все ангелы ведут себя так и ему не хочется выглядеть иначе. Скорее всего, и то и другое.

– Верхние этажи уже все заняты, сэр. Чуть пониже подойдет?

Раффи вздыхает, будто для него это наказание:

– Вполне.

Портье снова косится на меня, записывает что-то в старомодный гроссбух, протягивает Раффи ключ и говорит, что наш номер 1712. Хочется попросить еще один для себя, но я предпочитаю не раскрывать рта. Судя по тому, как женщины ищут себе сопровождающих для прохода в здание, подозреваю, что из людей разрешено свободно передвигаться только слугам. Так что ничего не поделаешь.

Повернувшись ко мне, портье говорит:

– Можете подняться на лифте, мисс. Электричество здесь работает надежно. Единственная причина, по которой мы используем ключи, а не электронные карточки, – так предпочитают хозяева.

Он что, в самом деле назвал ангелов хозяевами? При мысли об этом у меня холодеют пальцы. Несмотря на всю мою решимость схватить Пейдж и убраться отсюда ко всем чертям, очень хочется как-то поучаствовать в расправе над этими мерзавцами.

Меня и в самом деле не оставляют мысли о том, что они подчинили себе наш мир. Они могут снабжать электричеством освещение и лифты, а также обеспечивать регулярные поставки изысканной еды. Можно назвать это магией – объяснение ничем не хуже других. Но я пока что не готова отбросить столетия научного прогресса, начав думать подобно средневековой крестьянке.

Кто знает, может, поколение спустя люди будут полагать, что всё в этом здании приводится в действие силой магии. Я стискиваю зубы, осознавая, во что превратили нас ангелы.

Я разглядываю идеальный профиль Раффи. Ни один человек не может выглядеть столь совершенным. Лишнее напоминание о том, что он не один из нас.