Путанабус. Две свадьбы и одни похороны Старицкий Дмитрий
И мы с Саркисом подвели к нему брачующихся.
— Возьмитесь за руки и скажите друг другу пред Богом и людьми слова брачного обета.
Билл осторожно поднял фату на невесте, потом снова взял Катю за руки и, глядя ей в глаза, с чувством сказал:
— Я буду любить тебя и почитать тебя во все дни моей жизни. Я, Вильям, беру тебя, Екатерина, в мои законные жены, чтобы быть с тобой и хранить тебя, начиная с этого дня. Я обещаю быть верным тебе во времена хорошие и плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, в горе и радости, пока смерть не разлучит нас.
Катя, держа Билла за руку, смотря ему в глаза и сияя запредельным счастьем, чуть сбивчиво произнесла ответную формулу брачного обета:
— Я буду любить тебя и почитать тебя во все дни жизни моей. Я, Екатерина, беру тебя, Вильям, как своего законного мужа, чтобы быть с тобой и хранить тебя, начиная с этого дня. Я обещаю быть верной тебе и в хорошие времена и в плохие, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, в горе и радости, пока смерть не разлучит нас, — и сама лучилась просто ангельским светом.
Было заметно, что говорила она не на своем языке. Заучила наизусть, скорее всего. Я же помню, что Катя довольно посредственно знала английский.
Потом они взяли с алтаря кольца и обменялись ими.
Методистский священник, прижав к груди Библию, бросил в толпу слова, словно пригрозил:
— Что Бог соединил, никакой человек да не разделит.
Потом, обратившись к молодоженам, произнес:
— Супружество, вами заключенное, я авторитетом Матери нашей Методистской церкви Новой Земли подтверждаю и благословляю. Отныне вы муж и жена пред Богом и людьми. Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Аминь.
Он перекрестил новобрачных книгой.
— А теперь скрепите свой союз поцелуем.
Тут же раздался шквал аплодисментов, и на радиоточке снова врубили Мендельсона. А Зоран стал усерднее тратить пленку под вспышку.
Итак, первая часть Марлезонского балета[84] завершена благополучно, а чуйка гадская все ноет про возможную подлянку и сдаваться не собирается.
Теперь осталось найти вторую невесту для продолжения банкета, пока первая целуется с законным мужем. Я же и второй невесте тоже посаженый отец.
Душа стремилась завершить наконец-то действо, которое снимает с меня ответственность за двух юных дев.
А кто спас хоть одну душу — спас весь род человеческий, говорит Писание.
Воздастся тому.
Надеюсь.
Вот Дюлекан стоит чуть в сторонке в своем подвенечном платье. Вижу. Одна стоит.
А где Доннерман?
Нет Доннермана.
Чуйка заныла просто бормашиной.
Пробежался глазами по толпе гостей.
Потом по периферии — и краем глаза зацепил знакомую фигуру, заворачивающую за угол оружейного магазина.
Я немедленно бросился туда, как самонаводящаяся ракета по тепловому следу.
Выскочив за угол, увидел, как Борис в свадебном костюме садится в служебный «хамви», с которого он уже оборвал все цветы, и они убитыми трупиками валялись на гравии.
— Стой! Ты куда? — крикнул я ему, подбегая к машине.
— Домой! — огрызнулся сержант, садясь на водительское место. — Обломись, Жора, не выйдет меня на проститутке женить. Думаешь, нашел лоха педального? — Он торжествующе показал мне комбинацию из трех пальцев, покрутив этой фигой у меня под носом.
— Кто тебе сказал, что она проститутка? — спросил я как можно спокойнее.
— Какая тебе разница? Главное — сказали.
— А ты не подумал, что тебе могли неправду сказать?
— А то нет? — взвился Доннерман.
Было такое ощущение, что еще чуть-чуть — и он начнет на себе рубаху рвать и пуп царапать. Накрутил себя парень нехило.
— Нет, — ответил я ровным тоном. — Эскорт — это торговля красотой, а не телом.
А внутри у меня все так клокотало, даже пристрелить его захотелось, урода. Взять и всадить три-четыре пули в эту наглую рожу. Даже не знаю, что бы было, не оставь я свой «шмайсер» в домике.
— Жора, не звизди, — отмахнулся от меня Борис, — мне глаза уже открыли. Можешь даже не стараться мне по ушам ездить. Живите дальше, как хотите, только без меня. Я вам не санитар города! — На последней фразе в голосе сержанта появились несвойственные ему визгливые нотки.
Он резко воткнул в торпедо ключ, показывая мне этим, что дальше говорить со мной не намерен.
— Я понял тебя, Боря, — сказал я ему. — Гад ты, Доннерман. Жениться ты с самого начала не хотел. А сейчас просто нашел повод соскочить. Ну и соскочил бы вчера, хрен с тобой! Но не на свадьбе же. Зачем ты, урод, сделал девочке больно! Козел ты после этого! Кстати, сколько я тебе должен за занятия?
— Нисколько. Отдай эти деньги бывшей невесте в качестве компенсации за несдержанное слово. — Сержант со стуком захлопнул дверцу.
Я развернулся и пошел к гостям.
За спиной зафырчал дизель и захрустел гравий под колесами отъезжающего автомобиля.
Обломись, Жора! Вот так вот, чисто по-человечески.
— Ну и хрен с тобой, золотая рыбка, — пробурчал я себе под нос. — Желаю тебе, Боря, в жены британскую стерву-феминистку с хорошим каблуком и большим самомнением. Традиционно воспитанной девочки ты просто недостоин, козел. Тем более — такой красивой девочки.
Как же пакостно, блин, на душе. Вот гад какой — всем праздник испортил, мент поганый, волк позорный.
Практически бегом добрался до места церемонии, где падре уже выкликал имена Бориса и Дюлекан.
Вскочил на помост, как в последний вагон уходящего поезда, слегка бедром потеснив пастора. Очень некультурно, но я торопился. И это меня извиняет в данной ситуации.
— Друзья, — улыбнулся я всем как можно радостнее, — второй свадьбы сегодня не будет по взаимному желанию жениха и невесты. Они просто не могли выбрать место для совместного проживания. Комлева терпеть не может Порто-Франко, а Доннерман в Москве — персона нон грата.
Боже, что за хрень я несу? Хотя сейчас любая хрень, которая не испортит свадьбу Кате, во благо. Дюле уже не помочь. А Катино счастье надо спасать.
— В общем, они поругались и разбежались. Дело житейское: «если к другому уходит невеста, то неизвестно кому повезло».
И тут я задорно запел, неожиданно даже для себя:
- Рулатэ, рулатэ, рулатэ, рула,
- Рулатэ, рулатэ, рула-та-та!
Припев старой песенки Эдиты Пьехи народ встретил без понимания. А потому пришлось снова перейти к разговорному жанру:
— Но ничто не помешает нам чествовать начало счастливой семейной жизни Кати и Билла. Смотри, Билл, чтобы Катю не бил, — погрозил я кулаком, а народ заулюлюкал, — иначе вернемся и отметелим тебя всем автобусом. Музыка! Туш! Гостей прошу к столу — откушать, чем Саркис послал.
Фу-у-у… Вот это спич. Охренеть, не встать.
— И вас, падре, тоже прошу к столу, — повернулся я к недоумевающему священнику, — на почетное место. Около жениха.
И тут же, спрыгнув с эстрады, ужом протиснувшись сквозь толпу, побежал разыскивать Дюлекан.
Какой-то местный дебил поставил в радиоточке запись шотландского оркестра волынщиков, и под эти нудные визгливые звуки все пошли пробираться в ресторан к накрытым столам. Музон, мля, только под нынешнее Дюлино настроение. Как по заказу. Только душу рвать…
Пока я нашел Дюлекан, весь взопрел. Все же жаркий сегодня вечерок.
Так и бегал по всему мотелю, раздираемый противоречивыми переживаниями. Успел то порадоваться, что в отряде сохранился классный снайпер, то побеспокоиться за ее душевное состояние. В таких случаях у баб, бывает, крышу сносит. И что выкинут в следующую минуту — они и сами не знают. Как бы руки на себя не наложила.
Вот я и беспокоился.
За снайпера.
Какая из Дюлекан баба — я не знаю.
В дальнем углу стоянки автомобилей перед мотелем нашлась наша таежница, скрытая большим «Ниссан-патрол».[85] Она в подвенечном платье сидела на грязной подножке кабины «Унимога»[86] братьев-буров и ревела навзрыд белухой, периодически поскуливая.
Заглянув в проход между машинами, нашел там же и самих братьев ван Ритмееров, сидящих около нее прямо на гравии. Они, скорее всего, в очередной раз разливали по оловянным стопарикам виски. В бутылке уже солидно убыло. Больше на дастархане ничего не было.
— Дула, — говорил по-английски короткими фразами для лучшего понимания один из братьев, протягивая ей стаканчик, — выпей. Отпустит. Верное средство.
Дюлекан взяла посуду и молча замахнула вискарь залпом, как за ухо. Отдала стакан и снова, все так же молча, принялась плакать, размазывая кулачком по щеке тушь. Я еще удивился: зачем ей, с ее угольно-черными ресницами, их еще тушью мазать? Пойми этих женщин!
Увидев меня, другой брат призывно махнул рукой:
— Джордж, садись с нами. Выпьем бурбона[87] за то, что Дуле крупно повезло. Ты представляешь, как ей было бы худо жить с таким ушлепком?
У меня с души большой камень свалился. Алконавты-психотерапевты милые мои, как вы вовремя тут нарисовались! Везет мне здесь на хороших людей.
Но сказал другое:
— А вы что не за столом? Вас же тоже приглашали.
— Мы тут из классовой солидарности. Охотники — все братья из одной гильдии и должны друг друга поддерживать и утешать, если это требуется. — Для убедительности Ханс ударил себя кулаком в область сердца, тут же ткнул указательным пальцем в небо, и гордо добавил: — Вот.
— Тем более — что там такое на столе есть, чего у нас нет? — поддакнул Клаас.
— Эта бутылка тоже с того стола, так что, считай, мы за ним и сидим. Удаленно, — добавил Ханс и заржал собственной шутке.
— Тогда и мне накатите, — сказал я, усаживаясь рядом с Дюлекан на гравий.
— Аск? — воскликнул Клаас и, сунув руку в приоткрытую дверь джипа, достал четвертый стакан.
— Только закуски у нас нет, — посетовал Ханс.
— Нэ трэба, — ответил я почему-то по-украински, но буры меня поняли.
Когда нас нашел Арам, мы все четверо хором пели песни на трех разных языках одновременно. Но вполне слаженно и полифонично, с полным пониманием друг друга. Рядом валялись три большие квадратные бутылки из-под виски. Пустые, естественно. И нам всем, включая Дюлю, было очень хорошо.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Новая Земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко.
22 год, 30 число 5 месяца, вторник, 10:00.
Утром (или уже ранним днем) меня ласково разбудила Булька. С кружкой капустного рассола, маленьким мерзавчиком[88] «Новомосковской» водки и обмотанной полотенцем кастрюлькой горячего хаша[89] — поклоном от Саркиса. И все это с лаской, легкими «материнскими» поцелуями и добрыми уговорами. Ни одного бабского упрека. Просто добрый доктор-похметолог.
— А где все? — спросил я, приходя в себя.
— Кто где, — отвечает, — но в пределах «Арарата», если тебя это волнует. Инга всех построила и озадачила.
— Как Дюля?
— Еще спит. Мы решили ее вообще не будить. Пусть сама проснется, когда захочет. Это вам, мужикам, не привыкать водку трескать, а она у нас, можно сказать, вообще непьющая…
И, улыбнувшись, добавила:
— Была.
— Понятна-а-а… — огляделся вокруг. — А кто меня раздел?
— Я же и раздела, мой господин, не валяться же тебе в дорогих одеждах. Они почищены и висят в шкафу, трусики постираны и сушатся, — предупредила она мой следующий вопрос.
Сама Булька была одета в полупрозрачный зеленый запашной пеньюар, с белыми кружевами: на воротнике, по подолу и каскадом — на широких рукавах. Пояс подвязан под грудью. Волосы распущены. На запястьях тонкие золотые браслеты. Штук по шесть. Красотка, прекрасно осознающая, что она — красотка. А что скромницу изображает, так такую роль сама себе выбрала: для ролевой игры в «гарем».
— А я как? Себя прилично вел? — понизил я голос. — Морду никому не набил? А то свадьба без драки — вроде как против традиций.
— Что ты, мой любимый господин, ты очень культурно в хлам напился в тихом уголке с бурами и насмерть упоил Дюлекан, — вроде серьезно говорит, а глаза смеются.
— И все? — даже как-то разочаровался в себе.
— Нет, господин, когда я тебя раздела и уложила, ты мне сказал: «Если хочешь трахаться — трахайся. Только, чур, меня не будить».
— Ничего не помню, — пробормотал недоуменно.
— Так я тебя и не будила. Слово господина для жены — закон.
— ???
Буле наконец надоело себя сдерживать, и она звонко захохотала, всплескивая руками. Браслеты мелодично перезванивались при этом.
— Тебе зеркало показать?
— А что там, в зеркале? — не понял я.
— Твое лицо.
— М-да? И что с ним теперь делать? — озадачился я, оглядев свое отражение.
— Принимать водные процедуры. — В ее голосе прорезались нотки доброй няньки. — Ванна давно готова, мой господин. Бритва, пенка и туалетная вода — там же. Вставай, я тебя туда провожу и обслужу.
— Я сейчас на секс не способен. Извини, — смутился я, вспомнив, что сегодня ее очередь в гареме.
— Как ты мог подумать обо мне так плохо, мой господин, — сказала Булька с укоризной в ответ на мою эскападу.
Она подняла мою тушу с кровати и поставила в вертикальное положение. Несмотря на рассол, хаш и опохмел, меня все еще штормило, хотя не сильно: так, балла на три-четыре. Девочка ловко подлезла мне под мышку, подставив узкое плечо, и, обняв за талию, повела меня в сторону санузла, приговаривая:
— Я клянусь пророком и его женами, что буду делать своему господину только приятное. Сначала помою любимую тушку, приведу ее в порядок и лишь только потом, если господин соизволит…
Новая Земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко.
22 год, 30 число 5 месяца, вторник, 11:12.
Пора кончать этот разврат. За сутки — три разных бабы, пьянка с суровыми африканскими мужиками, эротическая фотоссесия и две свадьбы.
Хотя нет… Свадьба была одна.
Ну, тем хуже для меня. Больше нервов ушло. Так рвать себя на британский флаг никакого здоровья не хватит.
А всего неделя прошла! Ой, мля… Что дальше-то будет?
Вот с такими мыслями осматривал я свое бабье войско, выстроенное Ингеборге на вчерашнем свадебном помосте, с которого уже убрали сукно и подмели цветочные лепестки.
Между висков шарахалась мелодия: «Тринадцать негритят пошли купаться в море… И их осталось десять». Редеет отряд сам по себе, а еще даже из города не выехали. Трех ослепительных красавиц до русских земель уже не довез. Ущерб новой родине налицо.
А кто вредитель?
Я вредитель.
Узнают — не простят. Прапорщик Быхов — первый.
Девять непокрытых красивых головок с ожиданием смотрят на меня, выстроившись в ряд. Целое отделение.
Десятая красавица рядом со мной стоит, держа в руках стопку черных беретов.
— Ну, что, бойцыцы, становимся бойцами, — обвел я глазами строй, любуясь красивыми лицами.
Девчонки смущенно заулыбались, но с вопросами не лезут, не галдят; ждут, когда сам скажу, что хотел. Доннерман хоть и гад, но профи. Все же неплохо их намуштровал за такое короткое время.
— Стрелок-радист Шицгал.
— Я, — вскинулась Роза.
— Выйти из строя.
Роза сделала два шага вперед. Почти правильно.
— В ознаменование окончания боевой учебы вы награждаетесь черным беретом и становитесь полноправным бойцом отряда «Факел». Поздравляю вас. Добро пожаловать на борт.
Ингеборге торжественно вручила ей головной убор с русским триколором на кокарде. И мы оба отдали Розе воинское приветствие; проще говоря, козырнули.
— Встать в строй, — командую.
Жду, пока Роза займет свое место, и объявляю следующую:
— Снайпер Комлева.
— Я, — моментально откликается Дюлекан.
— Выйти из строя.
Дюлекан вышла просто на «отлично». Хорошим таким строевым шагом со стуком подошв по доскам. Хоть на строевой смотр выводи. Шучу, конечно. До строевого смотра ее еще гонять и гонять, как Сидорову козу.
Внимательно всматриваюсь в Дюлю и не нахожу на ее лице следов депрессии. Вот и славненько. Нечего по этому козлу убиваться, не стоит он того.
— В ознаменование окончания боевой учебы вы награждаетесь черным беретом и становитесь полноправным бойцом отряда «Факел». Добро пожаловать на борт, мэм.
И поехало:
— Снайпер Бисянка.
— Пулеметчик Антоненкова.
— Стрелок Иванова.
— Стрелок Синевич.
— Стрелок Айзатуллина.
— Стрелок Вахитова.
— Стрелок Радуева.
Все. Последняя команда:
— Вольно, можно надеть береты.
Традиции и ритуалы не зря были придуманы еще в седой древности. Предки не дураками были. Казалось бы, какая хрень? Беретки копеечные раздаем. А на деле у девчат формируется чувство сопричастности к единому целому. ОТРЯДУ. Теперь есть на свете МЫ — носящие черные береты и ОНИ — все остальные. И каждая, получив беретку, ощущает, что это не просто головной убор, а знак, символ. Причем заслуженный. А это дорогого стоит.
Все девять девочек, получив береты, некоторое время помогали друг другу их правильно надеть.
Смотрелись в зеркальца.
Поправляли.
Красовались.
Я терпеливо ждал. Стремно становиться между зеркалом и женщиной. Чревато… Даже если ты ей командир.
Все же «Отряд» для них — пока такая же ролевая игра, что и «Гарем».
На службу их не призывали.
Присяги они не давали.
Контракта не подписывали.
Трибунал им не грозит.
Все добровольно, в том числе и дисциплина. Но до Одессы она край как всем нам нужна, чтобы доехать туда, желательно целыми тушками.
Прибежала Катя в шортиках и легкомысленной маечке на лямках, раскачивая под ней грудью в такт шагам. Она никогда не унижала свою грудь лифчиком.
— А моя беретка где? — возмущенно крикнула она, еще не остановившись.
— А тебе берет зачем? — спросила Наташа. — Ты ведь уже приехала.
— А я его на стенку повешу, в память о вас, — выдохнула Лупу, точнее — уже миссис Вильям Ирвайн, — и по выходным носить буду.
Вся дисциплина моментально рухнула, и девчонки кинулись обнимать друг друга, как хоккейная команда после удачно заброшенной шайбы.
Наконец Катя от всех отбилась и получила свой берет у Ингеборге. По правде, мы ей и так собирались его отдать. Зачем он нам? Лишнее место занимать?
— Жора, ты мне календарь на свадьбу подаришь? — спросила Катя, не отрывая взгляда от маленького зеркальца, одолженного у Анфисы.
— Не на свадьбу. Просто подарю. Первый экземпляр — твой. С автографами. Каждая подруга тебе распишется на своей странице. Я — на титуле.
— Офигеть. Дайте два. Один я в магазине повешу. А второй, с автографами, дома — по отдельности, в рамочках, — тут же смекнула хозяйственная Катя свой профит. То есть не столько свой, сколько уже семейный профит, раз в магазине собралась вешать в качестве рекламы.
— Заметано, — охотно отозвался я на эту просьбу.
Катя обняла меня и, подтянувшись, шепнула в ухо:
— Спасибо тебе за все.
Чмокнула, фактически клюнула, в районе уха, потом отпрянула и убежала в магазин.
К Биллу.
Впрочем, так и должно быть. Именно этого я и добивался. Хотя в глубине души все же немного жаль, что Катя уже не моя.
— Так, становись! — скомандовал отряду. — Кончай отдыхать.
Девчата, уже с меньшей охотой, продолжили играть в военщину.
Но встали.
Ровненько и по ранжиру.
Подождав, пока все успокоятся, сказал:
— На сегодня у нас следующие задачи. Первая — собрать все свои вещи, как для марша в Одессу. Вторая — после обеда полностью загрузить автобус для той же цели. Будем испытывать его с полной нагрузкой и полным экипажем. Предваряя ваши вопросы, поясню: прокатимся до Базы «Европа», совершим малый шопинг и обратно. Так что оружие почистить, магазины патронами набить. Кусачки и пломбировочная машинка — у Кати в магазине. Пользуйтесь блатом, пока есть. В четверг у нас конвой. Мы покидаем Порто-Франко. Так что, если с кем надо проститься — прощайтесь. Потом времени не будет. Роза, Таня и Дюлекан — со мной, сбор через десять минут. Остальные — под начало Ингеборге. Время пошло!
Так, народ озадачен. Теперь можно уже обойтись одним джипом Фреда, а то все мозги промял, как разорваться сразу в несколько мест одновременно.
Новая Земля. Свободная территория под протекторатом Ордена, город Порто-Франко.
22 год, 30 число 5 месяца, вторник, 12:07.
— Это уже не «Путанабус», — недоуменно заявила Бисянка, — это какой-то «Путанк».
Автобус стоял перед закрытыми воротами Олегова ангара и ничем не напоминал нам бывший миленький «скул бас». Это действительно была агрессивная монстра, не похожая на все то, что я видел ранее.
— Не «путанк», а «путанкетка», — со всей серьезностью завила Роза. — У «путанка» член во лбу торчать должен.
И, не удержавшись, прыснула в кулачок.
— Вы все неправы. — Дюля встала в позу оратора и вставила свои три копейки. — Так как пулемет у этой монстры только сзади, то это самая настоящая «путачанка».
На наши возбужденные вопли из ангара высунулись Олег с Михаилом.
Подошли, поручкались по очереди со всеми.
Олег первым делом, пробежавшись взглядом по девчонкам, осведомился:
— А где Катя?
Роза тут же выпалила:
— Да она вчера замуж вышла. Сейчас отсыпается.
— Как — замуж? — удивился Олег с большой долей недоумения. — Она же была замужем?
Похоже, с замужеством Кати со мной Олег успел смириться. А тут такое мимо пролетело, что могло бы и в него уткнуться, а он где-то не там лазил. Все это я четко прочитал на Олеговой роже, как на плакате МЧС, из серии «Это должен знать каждый».
— Не бери в голову, Олежка, бабы такие непостоянные, — удрученно пожал я плечами. — Ну нашла себе кого покруче меня. Такое дело, понимаешь? Житейское.