Елена Прекрасная Кожевникова Надежда

Глава тридцать пятая

Григорий продолжал всё время заботиться о Елене, помогал ей, утешал, был терпелив и нежен. Благодаря ему, Елена постепенно приходила в себя.

— Не тяни, делай предложение! — подстёгивала его Таисия Богдановна.

— А она согласится? — с надеждой спрашивал он.

— Я уверена. Она очень к тебе привязана.

И Григорий решился.

Однажды, субботним вечером, после ужина, когда они сидели в гостиной, он взял её за руку и проговорил:

— Лена… Леночка… Ленуся… Я давно собираюсь… давно хочу тебе сказать…

Он запнулся. И тогда заговорила она.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, и я тебе отвечу: я очень ценю твою преданность, у меня сегодня нет человека ближе тебя, и я согласна стать твоей женой.

Задохнувшись от счастья, он только прижимал её руку к своим губам и целовал, целовал, целовал…

Потом они обсуждали дальнейшее. Поскольку после смерти Амирана прошло не так уж много времени, Григорий предложил в Москве свадьбу не устраивать, никому не объявлять о их решении, а через неделю улететь на Кипр: «Захочешь — там распишемся, не захочешь — просто проведём вместе медовый месяц, или медовую неделю, сколько захочешь. Вернёмся без огласки, поживём у меня в Гальяново: тихо, рядом лес, по утрам — пробежки. Пока мы будем на Кипре, в квартире сделают ремонт, Яна проследит, она согласится»…

Он говорил, а она, после каждой его фразы, молча кивала в знак согласия. А сбоку, в дверях гостиной, невидимая Елене, счастливая Таисия беззвучно аплодировала Григорию.

И как бы подарком к этому событию, на следующий день, к вечеру, в квартире Елены прозвучал звонок. Сидящий рядом Григорий снял трубку, секунду слушал, затем повернулся к Елене.

— Это тебя…

Елена взяла трубку.

— Я слушаю.

В трубке прозвучало:

— Здравствуй, племянница! Это твоя тётя.

Елена поражена:

— Тётя?! Тётя Аделаида? Вы?!

— Представь себе — я! Не удивляйся, я давно простила тебя, но из-за своей фамильной гордости не могла сделать первый шаг. Очень переживала из-за отца и мамы — я ведь, как предчувствовала, была против их переезда, их новой деятельности… Впрочем, не стану ворошить прошлое. Пора исправлять ошибки, надо увидеться! Мы с Нельсоном приглашаем тебя в гости, у нас большая радость: Нельсон поймал вора, вернул украденные бриллианты — вместе и отпразднуем.

Елена счастлива.

— Тётечка Адя, я так рада вашему звонку! Спасибо за приглашение, но… Я не могу. Я выхожу замуж и улетаю с женихом на Кипр.

В трубке раздался голос Нельсона:

— Значит, тебя можно поздравить?

— Да.

— А может, успеете к нам, хоть на тройку дней, до отлёта?

— Не получится: улетаем через пять дней, в эту пятницу.

— Жаль. А возвращаетесь когда?

— Когда ремонт закончат в квартире Григория — мы первое время поживём там.

— Ремонт без вас? — удивился Нельсон.

— Яна проследит. Ты её помнишь — моя подруга… Ничего не хочешь пожелать?

Он не успел ответить, в трубке снова прозвучал голос Аделаиды.

— А нельзя хоть на несколько дней отодвинуть ваш отъезд?

— Увы, никак: Гриша, мой жених, уже купил билеты, заказал и оплатил гостиницу.

— Тогда счастливого путешествия! Вернётесь — и сразу к нам. Договорились?

— С радостью повидаюсь! И с вами, и с Нельсоном!

— Ждём!

Глава тридцать шестая

В кабинет Бориса заглянул моложавый блондин, с сумкой на плече.

— Разрешите? Я — Пшёнов, из фирмы «Тбилисо». Вы меня вызвали, вот, повестка.

— Заходите, присаживайтесь. Вы — правая рука господина Живидзе? Так?

— Да. Его заместитель и частично компаньон.

— Вот и хорошо, значит, вы в курсе всех дел?

— Конечно.

— И всё про всех знаете?

— Ещё бы! По долгу службы. Простите, у вас можно курить?

— Можно.

Пшёнов достал из футляра трубку и раскурил её. Улыбнулся Пахомову.

— С утра в напряжении, некогда расслабиться… Я вас внимательно слушаю.

— Значит, первый вопрос такой: Как вы относились к Амирану?..

— Внешне — дружески, а по честному, я его терпеть не мог. И их всех тоже.

— Кого это их?

— Пришельцев: киргизов, таджиков, узбеков… Ладно, эти, из Средней Азии, они, в основном, дворы убирают и кусты стригут… А вот кавказцы: грузины, армяне, чеченцы, — те сразу к пирогу лезут, отталкивают нас, коренных москвичей: у них фирмы, магазины, рынки… Они хозяева жизни, а мы, в лучшем случае, заместители!..

— Значит, вы не очень любили Амирана?

— А за что мне его любить? Ведь папочка ждал, чтобы, как только он закончит институт, взять его на моё место. Легче свои делишки можно будет проворачивать.

— Какие делишки?

— Не хочу быть сплетником.

— И всё-таки? Учитывая место, где вы находитесь, отвечайте конкретней.

— Хорошо. Но лучше меня ответят анонимки, которые поступают в прокуратуру. Не случайно, там уже завели дело на моего шефа, в отделе борьбы с экономическими преступлениями.

— Вы хорошо осведомлены.

— А меня вызывали для дачи показаний.

Борис, не скрывая иронии, спросил:

— И вы, конечно, немедленно предупредили своего шефа?

Пшёнов пожал плечами.

— Зачем? Сам натворил, сам пусть и отвечает. И потом, с меня взяли подписку о неразглашении.

Борис тоже закурил.

— Знаете, перед тем, как пригласить вас, я ознакомился с этим делом. Да, идёт проверка. Но знаете, на что я обратил внимание?

— Интересно. На что?

— В этих анонимках описаны такие подробности, такие тонкости!.. У меня возникло подозрение, что писал их кто-то из сотрудников. Не вы ли их автор?

Пшёнов рассмеялся.

— Может, и я. А может, кто-то другой. Любой честный человек должен реагировать на незаконные деяния.

— Анонимками?

— А почему нет? В советские времена они были сокрушительным оружием, да и сейчас тоже. Анонимка — она, как слабительное: коль приняли, результаты будут!.. В этой кавказской кодле давно пора покопаться, они же друг дружку тянут, бабка за дедку, дедка за репку-тут уже четыре родственничка работают, квартирки купили…

— А вы, конечно, бездомный? Вам приходится спать в собственном джипе?

— Не надо иронии! Да, у меня есть джип, и есть квартира, даже две. Но я — москвич. Коренной москвич!..

— А вот мне известно, что ваши родители переехали в Москву из Улан-Удэ и ваш отец — бурят.

Пшёнов смешался.

— Нет. То есть, да. Но мать у меня русская.

— Значит, вы — наполовину пришелец?

Пшёнов отбросил свою сдержанность и заговорил горячо и яростно, видно, что его это задело.

— Я имею право называться москвичом — отец здесь десять лет вкалывал! В девяностые годы заработал много денег. Стал крупным бизнесменом. Но связался с криминалом. За ним охотились. Он завтракал с пистолетом в руке. Но его всё равно подстрелили и всё забрали, кстати, те же кавказцы! С тех пор я дал слово: без криминала! Пусть медленнее, но безопасней: потихоньку скупаю акции нашей фирмы, думаю, вы и это знаете!.. Да, у меня уже восемнадцать процентов, и я…

— … и вы стреляете только анонимками. Да, вы — стратег: если сына убрать, а папу под суд, то вы сможете прибрать фирму к рукам. Так?

— Я бы тут навёл порядок. — Он уже успокоился. — Но пока это только мечты.

— Почему только мечты? Половина их уже свершилась — Амирана нет. Кстати, как вы к этому отнеслись?

— Честно? Я не очень переживаю. Больше того: я доволен, я мечтал, чтоб он исчез, попал под машину, или чтоб его в какой-нибудь драке пырнули ножом. Признаюсь, мне часто самому хотелось это сделать, но… Вам уже известен мой девиз: без криминала! И потом, знал, что подозрения сразу падут на меня. И вот подтверждение: вы же меня первого допрашиваете.

— Как вы отнеслись к предстоящей женитьбе Амирана?

— Молил Бога, чтобы свадьба сорвалась: не хотел, чтобы пришельцу досталась русская красавица. Да ещё богатенькая. Папин капитал плюс её наследство — они бы знаете как развернулись!.. Я счастлив, что Бог услышал мои молитвы.

— Почему вы со мной так откровенны?

— Я мог бы притворяться, но вы умны: если б я признавался в любви к нему, вы бы мне всё равно не поверили.

— Вы тоже умны. Точнее, хитры. Вы так яростно рассказываете о своей ненависти, чтобы я невольно подумал: убийца не станет признаваться, что хотел убить свою жертву. И сниму с вас любые подозрения… Молодец, хитро! Оценил! Но, всё-таки, я вас подозреваю! И прошу ответить: где вы были в субботу, в районе пяти часов?

— Дома.

— Что делали?

— Смотрел телевизор.

— Кто-нибудь к вам заходил, можете подтвердить?

— Нет. Дома я стараюсь побыть один — устаю от людей.

— Помните, что смотрели?

— Какой-то очередной детектив.

— Какой именно?

— Не помню, они сейчас все похожи друг на друга: убийца кого-то убивает, умный следователь расследует и находит преступника. Глупый — идёт по ложному следу, вот, как вы сейчас.

— Может, это и ложный след, но… Пока у вас, единственного, чётко выраженный мотив для убийства, вы сами признались, что ненавидели Амирана, и у вас нет алиби. Я вас задержу, как подозреваемого.

— Я и не сомневался. Помните у Ильфа и Петрова есть персонаж Кислярский, который в ожидании ареста держал при себе корзинку, с самым необходимым для тюрьмы. Вот и у меня с воскресенья приготовлены в сумке: пара белья, зубная щётка, паста, электробритва…

— У вас есть право на телефонный звонок: можете позвонить адвокату.

— Зачем? Вы и без адвоката меня завтра отпустите. А телефоном воспользуюсь. — Взял протянутую Борисом трубку, набрал номер. — Это я. Меня арестовали. Да. Да. Завтра. Как договаривались.

— Можно узнать, кому вы звонили?

— Любимой женщине… Я готов. — Протянул обе руки. — Где мои наручники?

Глава тридцать седьмая

На следующее утро в кабинет к Пахомову заглянул дежурный.

— Товарищ майор, к вам рвётся какая-то девица. Спросил фамилию, ответила: «Не надо фамилии, скажите, что пришла Тамара»

Пахомов кивнул.

— Пропустите.

Вошла Тамара, красиво причёсанная, нарядная, подкрашенная — видно, что она готовилась к этому визиту. Начала игриво:

— Здравствуйте, товарищ майор! Мои красивые ноги сами привели меня к вам.

Борис ответил подчёркнуто сухо, чтобы сбить её игривость.

— Я вас слушаю.

Она сразу сменила игривый тон на деловой:

— Хочу сделать официальное заявление: в субботу я была у Пшёнова дома. Мы вместе провели время, от пяти часов и далее.

— Почему вы вчера об этом не сказали?

— Во-первых, вы не спрашивали, а во-вторых, он не велел. Просил подтвердить только тогда, когда его арестуют.

Пахомов не мог скрыть своего удивления.

— Почему так?

— Не знаю, ему это для чего-то нужно. Спросите у него. И ещё он велел, чтоб во время нашей вчерашней встречи я говорила о нём побольше гадостей.

— Зачем?

— Он сказал, что тогда вы мне больше будете верить и его точно арестуете.

— Он хотел, чтоб его арестовали?

— Да.

— Но зачем?!

— Не знаю. Но на следующий день, то есть сегодня, велел прийти и подтвердить его алиби. Что я и делаю. — И она повторила: — В субботу я была с ним от пяти часов и до вечера.

— Он ваш любовник, а вы на него столько наговорили! Причём, искренне, я вам даже поверил!

— Я была искренной, потому что говорила правду: он большая сволочь. Но мужик потрясающий, и я это ценю: ведь мужчины сейчас все одноразовые, а он— бесперебойный, как электромолот. Я ценю в мужчинах мужчину! — И спросила с вызовом: — Что вы на это ответите?

— Отвечу: до свидания.

Он протянул ей подписанный пропуск.

Она взяла пропуск и, выходя из кабинета, послала ему воздушный поцелуй.

— Надеюсь!

Глава тридцать восьмая

В доме у Колобка Елена обратила внимание на старый телевизор, который служил подставкой для вазы с цветами Она спросила у Григория:

— Что это за памятник старины?

Григорий рассказал, что во времена всеобщего дефицита, папа достал его по большому блату. Когда его привезли и установили, счастливый Колобок уселся перед экраном, но телевизор его огорчил: каждый раз, когда показывали Брежнева (он тогда был Генеральным секретарём ЦК), экран тут же отключался, а так как генсека показывали довольно часто, то телевизор почти всё время не работал.

— А папа не пытался его починить?

— Конечно, пытался. Одним из его пациентов был пожилой телемастер, реабилитированный после отсидки в лагерях. Папа обратился к нему за помощью. Тот повынимал половину деталей, долго возился с ними, собрал их обратно и дал заключение: «Это кто-то на фабрике замудрил, но не вздумайте требовать замену: когда увидят в чём дело, вас обвинят в том, что это ваша работа и потащат в КГБ.» Напуганный папа внял его совету и оставил телевизор. Но тот Брежневым не ограничился: он стал так же реагировать на Андропова, на Черненко, на Горбачёва, затем на любого члена политбюро, на партийные съезды, на пленумы ЦК…

Елена рассмеялась:

— Какой-то явно антисоветский телевизор.

— Наверное. Он показывал только футбольные матчи и передачи «Из жизни животных». Потом вообще отключил экран и превратился в радио, но папа к нему привык и оставил в доме, как подставку для цветов.

— Слушай, он меня просто пугает, но и внушает уважение за свою принципиальность — я теперь с ним буду здороваться. — Елена с почтением помахала телевизору рукой и произнесла: — Привет, старичок!

— Привет, привет! — ответил телевизор. А вернее всего, ей это просто показалось.

Глава тридцать девятая

Садясь в машину, Пахомов достал мобильник и позвонил:

— Юрий, вы?..Это Пахомов. Я выезжаю. Жду вас.

Через час он входил в офис «Тбилисо». Зашёл в приёмную. Тамара приветливо поздоровалась. И добавила:

— Рада вас видеть.

— Здравствуйте. Мне нужен Пшёнов. Я заглядывал к нему — его там нет.

— Он здесь, — она кивнула на дверь в кабинет Живидзе. — Когда шеф улетает, он осваивает его кабинет.

— Ясно.

Борис пересёк приёмную и открыл дверь в кабинет Живидзе.

— Разрешите?

И вошёл, не дожидаясь ответа.

Пшёнов поморщился.

— Опять вы? Решили убедиться, что меня выпустили? Я же вас предупреждал, что так будет.

Пахомов сел на стул напротив Пшёнова.

— Да, ваше алиби подтвердилось. Но я пришёл утолить своё любопытство и задать вам вопрос: зачем вы заставили свою любовницу промолчать о вашем свидании? Почему сразу не сказали, что у вас есть алиби? Почему так хотели быть задержанным?

— Не поняли? — Пшёнов самодовольно рассмеялся. — Чтобы вас подставить.

— Действительно, не понял, объясните.

Пшёнов стал разъяснять, как непонятливому ученику.

— Это же служебное нарушение: не проверить алиби, не иметь ни одного доказательства и арестовать только по подозрению!.. Я сразу понял, что вы будете под меня копать. Решил себя обезопасить: теперь, после вашего прокола, что бы вы на меня не вешали, вам уже не поверят…

— А вы не подумали, что сокрытие истины от следствия наказуемо?

— Знаю. Но у меня красивое оправдание: не хотел компрометировать женщину!..

— Так вы ещё и благородны? Ну, ну… А теперь, благородный рыцарь, слушайте внимательно. Вы правы: мне могут не поверить. А вот капитану Ростовцеву поверят.

— И кто же это такой? — насмешливо спросил Пшёнов.

— Он из того отдела, куда приходили анонимки на вашего шефа. Так вот, капитан Ростовцев разобрался во всех махинациях…

Пшёнов радостно перебил.

— Наконец!.. Я же говорил, что этот Живидзе…

— Нет, не Живидзе, — теперь перебил его Борис, — а вы, Пшёнов, вы! — Вынул мобильник, набрал номер. — Заходите.

Дверь открылась, вошёл капитан Ростовцев. Представился.

— Капитан Юрий Ростовцев, из отдела борьбы с экономическими преступлениями. Гражданин Павел Пшёнов, вы обвиняетесь в подделке документов и получении прибыли с помощью незаконных махинаций.

— Какая прибыль? Какие махинации? Ни под одним документом нет моей подписи.

— Правильно. Вы действовали очень хитро: подавали Живидзе договора и акты непременно на двух страницах. Он ставил подпись в конце документа, на второй странице, после чего вы заменяли первую страницу на другую, на которой уже фигурировали иные цифры, завышенные в разы. Договор внушал доверие: бланк фирмы, печать, подпись директора — вам грузили, вы получали всё и делили: указанное в договоре количество приходовали для фирмы, а разницу, исчисляемую десятками, а то и сотнями тонн, сбывали налево. Незаконную прибыль клали в карман, часть её делили между соучастниками.

— Это поклёп! — закричал Пшёнов, чуть не выпрыгнув из кресла. — Как вы докажете?!

— Утром в вашей квартире был произведен обыск, найдены замененные вами страницы: вы их не уничтожали — ведь их надо было вернуть в договора, для отчёта. Арестованы два ваших сообщника, которые тут же во всём сознались, очевидно, вы им мало отстёгивали. И в вашем компьютере найдена новая анонимка, которую вы, очевидно, не успели пропустить через принтер.

— Это подстава! Я буду писать жалобы!

— Пишите, у вас теперь будет для этого много времени, — вмешался Пахомов, — только теперь вам придётся их подписывать.

Он поднялся и подошёл к Пшёнову.

— Вы были правы: я, как очень глупый следователь, шёл по ложному пути, но вышел на очень хитроумного мерзавца. Вы пытались посадить своего шефа, который доверял вам, как другу. Рыли для него яму, а попали туда сами — это вам наказание не только за махинации, но и за подлость.