Заклятые пирамиды Орлов Антон

Ага, а вначале никак не хотел соглашаться с тем, что когда-то он был жителем Сонхи! Наконец-то дошло… И Зинта готова была побиться об заклад, что случилось это с ним после купания.

– Значит, ты теперь как будто заколдованный? Наверное, в этом виновата мерзавка ведьма, которая насылала на тебя сны о Лилейном омуте, и не может быть, чтобы с этим ничего нельзя было поделать…

– Зинта, больше так не говори, она не мерзавка и не ведьма, – мягко, но непререкаемо возразил маг.

Лекарка призадумалась, потом хмыкнула: вот, значит, какие дела.

– Омут неплохо прополоскал мне мозги, – продолжил Эдмар после паузы, – но теперь я должен кое-что сам для себя сделать, тогда все будет в порядке. Можно считать, я пока болею, но это не помешает мне при необходимости защитить караван. Когда нужно действовать, это привязывает меня к настоящему моменту, и я чувствую себя лучше. Махур-нуба меня буквально спасает, как бы это ни шокировало вас с Дирвеном. А если рядом никого нет, я начинаю проваливаться в глубь самого себя и уплываю, куда понесет течением.

– Тогда тебе лучше не сидеть тут в одиночестве.

– Иногда хочется побыть одному, – непоследовательно возразил Эдмар.

Бледный, щеки ввалились, под глазами круги. Радужка длинных, чуть прищуренных глаз еще сильнее, чем раньше, отливает болотным и лиловым, словно сияющие грани искусно обработанного амитала.

– Что нужно сделать, чтобы ты поправился?

– Есть кое-какие магические средства… Больше не скажу, даже тебе. Это временное состояние, но пока оно меня мучает, я близок к умопомешательству. Не бойся, буйным не стану. Надеюсь на это, по крайней мере.

– Успокоил, – хмыкнула Зинта.

– Держись подальше от Йесто Тибелдона, – сменил тему Эдмар. – Или от Нохиш-нубы, или как его там на самом деле. Я заметил, что он тебя обхаживает.

– Он хороший человек. Приятный, чистосердечный, улыбчивый – настоящий доброжитель. Не говори о нем дурно.

– Демоны Хаоса… – Маг мученически закатил глаза к небу, окрашенному терракотовыми и лимонными отсветами заката. – Эта женщина меня доконает! Зинта, неужели ты нисколько не чувствуешь, с кем имеешь дело? Впрочем, это, наверное, как отсутствие музыкального слуха. Тогда хотя бы мне поверь и не связывайся с Нохишем.

– Сам-то с кем связался! С извращенцем-зложителем, а хорошего человека оговариваешь.

– Я-то знаю, с кем можно связываться, а с кем не стоит. В Махур-нубе нет фальши. Если вспомнить молонские диспуты на моральные темы, я бы сказал, что влюбленный извращенец в меньшей степени зложитель, чем какой-нибудь предприимчивый лживый субъект с повадками брачного афериста, в глубине души холодный, как давно остывший суп, который в придачу еще и протухать начал.

– А по-моему, оба они зложители, – не сдалась Зинта.

Диспуты, о которых вспомнил Эдмар, в Молоне регулярно проводились Отделами Добромыслия при местных Управах. Тот, кто получал приглашение, обязан был явиться туда и поучаствовать в общем разговоре, а воспитатели-доглядчики внимательно слушали, кто что скажет. Иной раз после диспута кого-нибудь брали под наблюдение, как не вызывающего доверия зложителя.

– Вот удивительно, как ты, при твоих-то помыслах, ни разу не нарвался, – добавила лекарка.

– Так я же имел в виду, что там можно болтать, а что нельзя, – ухмыльнулся маг.

– И это не фальшь, по-твоему?

– Она самая, но не такая приторная и масляная, как у любезного тебе Нохиш-нубы.

– Зачем же ты его нанял, если в чем-то подозреваешь?

– А что он может мне сделать? – Эдмар пренебрежительно фыркнул. – Как маг он для меня мелкая сошка. Рассчитывает поживиться на раскопках – если стащит какую-нибудь мелочовку, я даже отбирать не стану. Он недурной организатор и умеет управляться с работниками, тем и хорош. Главное, к себе его не подпускай, а то будет у тебя еще одно разочарование после Улгера. Если хочешь любовника, выбери кого-нибудь из сурийцев, а я потом попрошу Махур-нубу язык ему отрезать, чтобы не болтал во вред твоей репутации.

– Да что ты городишь?! – лекарка задохнулась от негодования. – Чтоб тебе самому типун на язык… Тьфу, прости меня, Тавше, не хотела я такое брякнуть, а то самой же лечить… Видишь, ты меня до греха довел. А Нохиш-нуба – обходительный кавалер, но ничего между нами нет, не думай лишнего.

Зинта не кривила душой. Ей порой вспоминался Суно Орвехт, и такие мысли в голову лезли, что становилось жарко и одновременно тоскливо – это же всего-навсего мысли, пустые фантазии, в жизни этого никогда не будет… А маг-полукровка развлекал ее разговорами, с видом дамского угодника оказывал мелкие услуги, и дальше дело не заходило, но ей показалось несправедливым, что Эдмар на его счет злословит почем зря.

– Из всей нашей банды я могу доверять только Махур-нубе и тебе, – обронил тот после новой паузы. – Потому что знаю, чего вы хотите.

– Ты знаешь, чего я хочу? Тогда поздравляю, потому что насчет этого я и сама понятия не имею, кто бы мне растолковал – спасибо скажу.

– Вот-вот, – усмехнулся маг. – Махур-нубе нужно известно что, не будем об этом вслух, а ты хочешь сама не знаешь чего – например, тащиться на край света через пустыню без особой цели или сидеть тут рядом со мной и смотреть на закат. Ваши желания чисты. Все остальные вынашивают корыстные планы, без конца прикидывая, как бы меня обвести вокруг пальца и урвать кусок пожирнее, когда откопаем клад. Грустно, зато не позволяет расслабиться. Пойдем ужинать?

Проторенных караванных путей, помеченных на всем протяжении следами верблюжьей мочи, в этом направлении не было. Вереница животных, оставшись без привычных путеводных запахов, пробивающихся сквозь песок, тянулась за наколдованным Эдмаром фантомным верблюдом – таким же большим и горбатым, как настоящие, с такой же порыжелой на солнце бурой шерстью.

На третий день впереди замаячили Собачьи скалы – темное пятнышко у горизонта, где светло-желтое песчаное море граничит с небесной голубизной.

Вблизи они оказались морщинистыми, растрескавшимися, выветренными – выпирающие на поверхность старые мослы земли, один их вид наводил на раздумья о седой древности. Тусклые пыльные махины горбились под знойным солнцем, в трещины и расселины намело песка. Звуки блуждали и постепенно замирали, отражаясь от раскаленных стен, складчатых, словно шкуры огромных окаменевших животных.

Оставив караван под присмотром Нохиш-нубы, Эдмар с телохранителем, Зинта и молчком прибившийся к ним Дирвен пошли посмотреть на нерукотворные скульптуры. Маг определял дорогу каким-то своим способом и шагал уверенно, словно уже бывал здесь.

Очередной поворот, и впереди площадка с изваянием посередине: под крутой аркой выгибает спину кот с кисточками на ушах. Каменный, но как живой. Вокруг, по сторонам света, еще четыре статуи – горделиво сидящие псы, не похожие друг на друга, зато одинаково величественные.

Пепельно-серые, под стать окружающим скалам, они выглядели так, словно были созданы вчера: нигде ни щербины, ни трещинки.

– Старые люди говорят, эти каменные звери были здесь всегда, с начала времен, – вполголоса сообщил Махур-нуба.

– Не с начала, – с задумчивым видом возразил Эдмар. – Они появились после одной истории, которая случилась страшно сказать сколько веков назад. Великие псы пылинке не дают упасть на свое творение. Не удивлюсь, если во время песчаных бурь это безопасный островок посреди всеобщей круговерти.

– Так и есть, алмаз моего сердца.

– Я это место на картинках видел, – поделился Дирвен. – Наши маги определили, что арка изображает Врата Хаоса.

А Зинта смотрела молча, стараясь проникнуться настроением скульптурной группы. Ей показалось, что оно довольно-таки невеселое: псы, несмотря на свой царственный вид, выглядели печальными, особенно каменный Дохрау, занимавший место на северной стороне площадки.

– Ты почувствовала? – взглянув на нее, приподнял бровь Эдмар.

Она кивнула.

– Считается, что кот под аркой символизирует силы Несотворенного Хаоса, которые хотят прорваться в Сонхи, а великие псы не пускают его и стерегут наш мир, – тоном гида произнес Дирвен.

– А по-моему, наоборот, – лекарка покачала головой. – Мне кажется, они его провожают, из-за этого им грустно.

– Зинта, ты меня иногда поражаешь, – заметил маг. – Навскидку в яблочко попала. Не знаю, какой там узор вышел из-под иглы Безглазого Вышивальщика, но все так и было, как ты говоришь. Это прощание. Северный Пес больше всех его любил, поэтому вид у него самый понурый.

– Вы насочиняли, как после шестой кружки пива, – не сдался Дирвен. – Кошки с собаками друг друга не любят. И чего он тогда спину выгнул, если его по-хорошему провожают? Маги-исследователи пришли к выводу, что здесь изображен лазутчик тьмы в кошачьем облике…

– Твои маги-исследователи ни чворка не знают, – фыркнул Эдмар. – В богадельню их нужно всем скопом. Ну, может, за редкими исключениями.

– А ты будто знаешь?

Мальчишка с вызовом сощурил глаза, светло-зеленые, как вода в лягушачьем пруду, опушенные длинными соломенными ресницами. Матхаву он во время переходов нередко снимал, поэтому успел загореть до оттенка золотистой бронзы, при этом нос у него облупился и вовсю облазил. Эдмар его раздражал хуже некуда, он и не пытался это скрывать. Только присутствие телохранителя удерживало его от какой-нибудь задиристой выходки. Зинта понимала, что ее присутствия для этого определенно не хватило бы.

– Знаю, – игнорируя его тон и глядя мимо, на лекарку и Махур-нубу, произнес Эдмар. – Хотите, расскажу одну очень старую легенду? Она имеет отношение к нашему путешествию. Но честно предупреждаю, мне известны только начало и конец. Представьте себе книгу, из которой выдрали страницы, находившиеся в середине.

– Опять бубенцов на уши навешаешь? – презрительно хмыкнул Дирвен.

– Как хочешь, так и понимай. Давным-давно в пустыне Олосохар, которая называлась тогда иначе – Подлунная пустыня, был большой оазис, и в нем стоял город Марнейя. Правитель Марнейи был красив, как полубог, мудр, справедлив и отважен. При этом ему повезло нажить великое множество врагов, якобы он им всем мешал хуже иголки под седалищем. Некий маг, завистливый, злобный и в придачу возомнивший себя величайшим из величайших, собрал армию, которая пришла под стены Марнейи и начала осаду. Надо сказать, правитель города сам был могущественным магом, с которым никто не смог бы тягаться, но воинство амбициозного старикашки тоже состояло сплошь из волшебников – у него было много вымуштрованных учеников, и союзников он навербовал целую толпу. Среди его учеников оказался тогдашний Страж Мира в смертном воплощении, но он перешел на сторону правителя Марнейи и вместе с ним защищал обреченный город. Двое против армии. Их задавили числом. Правитель, со всех сторон окруженный врагами, успел убить себя, чтобы не попасть в плен, а его друга взяли живым. Марнейю спалили магическим огнем, на ее месте осталось пепелище. По приказу старого мерзавца Стража Мира подвергли чудовищным пыткам, но убивать не стали, вместо этого внушили ему, что это он сжег город вместе со всеми жителями. Не выдержав гнета своего преступления, которого на самом деле не было, он сам себя проклял и совершил самоубийство. После этого его палачу, вместо того чтобы пожинать плоды победы, пришлось спрятаться в подземной цитадели от разъяренных великих псов, он жил там затворником и носа не смел высунуть наружу. Дохрау спал и видел, как бы вцепиться ему в глотку, Забагда, Харнанва и Анвахо тоже не могли простить ему расправы над своим хозяином. А Страж Мира, считавший себя предателем и убийцей, вдобавок находившийся под действием своего же собственного проклятья, отказался от человеческого воплощения и родился в следующий раз болотным котом. Для Сонхи настали не лучшие времена, поскольку Страж превратился в животное и вконец одичал. Никто не мог отыскать его в заболоченном лесу – ни боги, ни великие псы, ни волшебники, ни бывший правитель Марнейи, который в новом рождении опять стал могущественным магом. Дальше, увы, страницы вырваны, и что там случилось после, я поведать вам не могу. Зато мне известен конец этой истории. Или, может быть, еще не конец? Думаю, этого не знает даже Госпожа Вероятностей. Так или иначе, а правитель Марнейи, прежний Страж Сонхийский и старый жестокий маг-властолюбец, торжественно спаливший безобидный город в Подлунной пустыне, встретились снова, но уже в другом мире. У первого из них были свои частные причины, чтобы покинуть Сонхи. Что произошло со вторым, мне неведомо. По крайней мере, он вновь стал человеком. Чересчур добрым и самоотверженным, нередко себе во вред – бывший Страж Мира, это у них профессиональное, накладывает отпечаток. В то же время в юности он был парнем до жути неуравновешенным, чуть что, кидался в драку – бывшая дикая кошка, тоже накладывает отпечаток. То и другое вместе представляло собой этакую гремучую смесь… Зато и обаяния через край, никак невозможно пройти мимо. Третий, очевидно, удрал из Сонхи, едва подвернулась такая возможность, спасаясь от великих псов – как вор, на которого спустили собак. Надеюсь, они хотя бы штаны ему напоследок порвали… Он докатился до того, что стал террористом, то есть ужасателем, сколотил организацию, где его почитали как царя и бога, и принялся за старое. Двое защитников Марнейи опять столкнулись с ним, как с врагом, и состоялся поединок между марнейским магом и этим мерзавцем. Первый победил – за секунду до того, как на то место, где они находились, обрушилось нечто вроде гигантской «ведьминой мясорубки», все перемоловшей в пыль на сотню шабов вокруг. Зато бывший Страж Сонхийский остался жив. Он даже сумел незадолго до развязки проникнуть в потаенную глубину наглухо запечатанной прошлой памяти своего палача, узнал, кто на самом деле сжег город, и благодаря этому избавился от своего же собственного проклятия, которое терзало и угнетало его демоны знают сколько тысячелетий подряд. Итак, если вернуться к настоящему, цель нашей экспедиции – откопать подвал дворца правителя Марнейи и вскрыть тайник. То, что находилось под землей, от огня не пострадало.

Всю обратную дорогу Зинта размышляла, рассказал им Эдмар чистую быль, или насочинял, или смешал правду и вымысел неизвестно в какой пропорции… И почему он так уверен, что до его подвала за столько-то лет никто не добрался?

Для путешествия по Олосохару Хеледика оказалась идеальной спутницей. Неприхотливая и выносливая, не трусливая, не безрассудная, не капризная. Она была такой два года назад, когда выбирались вместе из Мезры, и жизнь в Аленде не сильно ее изменила.

Оделись на сурийский манер, юная ведьма вместо женского покрывала намотала на голову тюрбан, выпустив наружу длинный хвост волос песочного цвета: сведущий человек сразу поймет, кто перед ним, а невежда пусть пеняет на себя.

Купленные в Гуртханде верблюды – один с седоками в корзинах, два с припасами – бодро шагали на юго-восток по нахоженному караванному пути. Орвехта разбирало любопытство: что могло понадобиться древнему магу, вышедшему живым из Лилейного омута, в тех необитаемых краях? Если повезет, он об этом через некоторое время узнает.

В глинобитных городах, обнесенных старыми толстыми стенами с не единожды замазанными трещинами, Суно исподволь расспрашивал прислугу в харчевнях и на постоялых дворах. Результаты утешали. Дирвен вроде бы не пленник – во всяком случае, путешествует он не связанный, не с мешком на голове, а так же, как все остальные. И на околдованного не похож: Эдмару дерзит, ведет себя вызывающе. Те общались между собой на ларвезийском, но для того, чтобы оценить выражение лица, интонацию или усмешку, знать язык не обязательно.

Догнать бы их поскорее, пока этот балбес не нарвался. Он ведь принимает Эдмара за своего ровесника с разницей в два-три года, хотя это уже не тот Эдмар, вместе с которым он гонялся за ужасательницами в Разлучных горах, а потом сгоряча сцепился в «Столичной белке». Великие боги, и какого демона его понесло в такой компании сначала к Лилейному омуту, а потом еще и в пустыню?

«В этот раз Дирвен у меня получит, – решил Орвехт. – Еще хуже, чем в прошлый раз…»

Незачем гадать впустую, что перед этим произошло. Зная Дирвена, можно сказать одно: произойти могло все, что угодно. Очередная порция миндального мороженого.

Зинта Граско тоже с ними. Почему Суно запала в душу эта женщина, он по-прежнему не мог объяснить, но предстоящая встреча с ней его радовала и тревожила.

А Хеледика, после достопамятной истории с Дирвеном напоминавшая изящную бледную тень, которая присутствует отчасти здесь, отчасти в Хиале, теперь выглядела так, как будто наконец-то начала жить в полную силу. Глаза светятся над матхавой, словно сияющий на солнце песок. Не нужна ей больше любовь, с оттенком грусти отметил Суно, перегорело без остатка, другое дело – преследование и прочие азартные игры. А ведь если бы не Дирвен, оскорбленный в своих возвышенных ожиданиях, все могло сложиться иначе.

До Сатиба добрались под вечер. Провести ночь в длинном темноватом сарае, разгороженном на клетушки с жесткими тюфяками, в духоте, вдыхая вонь прогорклого масла, немытых тел, сушеного верблюжьего навоза и отдаленного скотомогильника, под аккомпанемент храпа нескольких десятков постояльцев – удовольствие из разряда «лучше не надо». Право же, лучше б заночевали в пустыне, среди медленно остывающих барханов, облитых белым лунным светом. Зато ужин и завтрак в здешней харчевне компенсировали перенесенные мучения.

Верблюды нуждались в передышке. Оставив их в загоне, Суно и Хеледика отправились на базар. Сатиб кишел народом. Сюда тянутся торговцы со всех концов Суринани, постоялые дворы битком набиты, на отдельную комнату с удобствами не рассчитывай – хозяева и так внакладе не останутся: грязная ночлежка по цене лучшей алендийской гостиницы!

Свободного пространства тут маловато, улочки узкие, словно трещины в сплошном глинобитном массиве города, постройки лепятся друг к дружке вплотную. Дома крыты внахлест большими кусками изжелта-серой кожи, похожей на рыбью. Такими же обрезками, высушенными до твердокаменного состояния, латают обвалившиеся заборы, а кое-где из них и двери сделаны. Самый дешевый материал, выйди через восточные ворота на дурно пахнущую свалку – сколько угодно этого добра наберешь. Отходы основного промысла.

В окрестностях Сатиба водятся жемчужные бородавочники – крупные, величиной с медведя, ящеры с широкими жабьими мордами. Внутри бугорков, которыми усыпаны их шкуры, созревают «олосохарские перлы», схожие с жемчугом. Мелочь идет на бисер, из тех, что покрупнее, делают украшения, попадаются среди них и такие, что годятся для амулетов. Ни один охотник не знает заранее, разбогатеет он, завалив бородавочника, или жемчужин окажется – раз, два и обчелся. Как повезет.

Мясо у этих животных жесткое, горьковатое и вонючее, даже голодные собаки едят его неохотно, поэтому ободранные туши гниют за восточной стеной, облепленные мухами и причудливыми, как кошмарный сон, насекомыми пустыни, которые прячутся от полуденного зноя, зарывшись в песок, и вылезают пугать народ ближе к вечеру.

В восточной части города селится беднота, но запах разложения доползает со свалки и до других кварталов, особенно в те дни, когда резвится Харнанва. Назло проискам окружающей реальности, в Сатибе в ходу поговорка, что деньги всегда хорошо пахнут.

Базар занимал самую большую из городских площадей перед южными воротами. Впрочем, большой она считалась только по сатибским меркам. Толчея тут царила такая же, как в Аленде перед королевским дворцом на Новый год, когда его величество с супругой по давнему обычаю бросают с балкона в толпу пригоршни серебряных монет. В Ложе давно уже велись разговоры о том, что хорошо бы сие безобразие отменить, но коллеги консервативного толка возражали, что нельзя попирать традиции и отнимать у народа праздник, да и почтенные лекари обидятся, для них предновогодняя восьмица – хлебное время, в особенности назавтра после дня Королевских Щедрот.

Здесь творилось то же самое, хотя толпа была другая. Бороды и матхавы, общий гомон, прилавки, сооруженные из хлипких дощечек и высушенных пластов колкой на ощупь кожи несчастных жемчужных ящеров. Сотни острых и пряных южных запахов, среди которых едва ощущается неистребимое вкрадчивое зловоние гниющих на солнцепеке ободранных туш. Или это всего лишь кажется? Суно держал Хеледику за руку. Песчаная ведьма не даст себя в обиду, но потеряться в этаком столпотворении с нее станется.

Они зашли в строение со сквозистыми, словно в клетке, стенами – главным его достоинством была крыша, дававшая тень. Внутри в несколько рядов тянулись прилавки, и Хеледика устремилась туда, где на фоне черной бархатной тряпки манили нежной белизной ожерелья, подвески, серьги, браслеты из «олосохарских перлов», а маг остановился возле пожилого сурийца, торговавшего материалом для амулетов. Слева нахваливал свой товар продавец благовоний, которые по известным причинам пользовались в Сатибе ураганным спросом. Справа купец в красной куфле, напоминавшей линялое стеганое одеяло, соблазнял всех желающих привозными орехами и жареными тыквенными семечками.

Выбор оказался удачным: торговец, к которому подошел Орвехт, видел Эдмара, Дирвена и лекарку под дланью Тавше, те ходили по базару в сопровождении двух сурийцев, которых звали Нохиш-нуба и Махур-нуба. Старику запомнилась эта компания, во-первых, потому что Дирвен, кто бы сомневался, разгуливал без матхавы, бросая вызов местным обычаям и дразня своим видом работорговцев, во-вторых, потому что не каждый день увидишь вблизи святую служительницу Милосердной, и, в-третьих, потому что молодой маг-северянин купил у него «арлебу» – редкую жемчужину с волшебными свойствами, вытягивающую силу из магических ядов.

Орвехт поддерживал учтивый разговор, в то же время изучая разложенный для обозрения товар. Наверняка это не все, должны быть еще и редкости вроде «арлебу», припасенные для понимающих покупателей. Краем глаза он уловил справа движение, заставившее его насторожиться. Все вокруг непрерывно двигалось: ожившая мозаика из миллиона кусочков, обычная картина для такого места, но рядом появилось нечто, выходящее за рамки. Вдобавок возникло ощущение волшебства. Суно медленно повернул голову и окинул рассеянным взглядом соседние прилавки.

Вот оно. К орехам приценивается носатый суриец в дорогой, но рваной куфле, а за спиной у него маячит, кривляясь, худой как жердь субъект с копной торчащих во все стороны волос, похожих на пожелтелую колосящуюся траву. Да это и есть самая настоящая трава! По одному из стеблей ползет черное насекомое, из зарослей торчат заостренные кончики ушей. Длинные мочки, тоже заостренные, проколоты и свисают до плеч грозди олосохарских жемчужин. Впрочем, не только – жемчуг нанизан вперемежку с маленькими глазными яблоками не крупнее бусины, студенистыми и помутневшими, вроде бы птичьими. Одет доходяга в какую-то несусветную рвань, его босые бледные ступни вдвое больше человеческих, костлявые руки свисают ниже колен.

Лицо существа, худое, словно обтянутый кожей череп, кривилось в непрерывных гримасах, то пародируя носатого покупателя орехов, то вываливая наружу длинный подвижный язык, подернутый прозеленью, как у трупа. Серьги покачивались, глаза щурились так, что Суно не смог бы сказать, какого они цвета. Амуши, обитатель пустынь и солончаковых степей. Его сородичи любят жестоко подшутить над людьми, а при случае и закусить человечиной не откажутся. Вопрос: куда смотрят здешние маги и амулетчики? Скверно обстоят дела в вольном торговом Сатибе, если такая дрянь просочилась за городские стены.

– Ты меня видишь? – тонким дурашливым голосом произнесло существо с травяной шевелюрой, опять скорчив невозможную для человека гримасу, как будто его худая физиономия была вылеплена из теста и обладала невероятной пластичностью.

– Вижу, – сухо подтвердил Орвехт. – Зачем ты сюда явился?

Окружающие начали коситься с недоумением: с кем этот странный северянин разговаривает, почему так уставился на пустое место? Один лишь старый продавец, с которым Суно перед тем беседовал, встревоженно сощурился и что-то забормотал – возможно, у него был амулет, уловивший присутствие нечисти, или он решил, что, если маг так себя ведет, это неспроста.

– А ты зачем явился? – передразнил амуши, вихляясь тощим телом, словно все его кости были сплошь переломаны. – Вынюхиваешь, маг? Ой, зря, зря, зря… Каким глазом ты меня видишь – левым или правым?

– И тем, и другим, – презрительно бросил Суно.

Знал он эту мерзкую шутку.

– Тогда с обоими попрощайся!

Продолжая кривляться, существо выбросило к его лицу тонкую суставчатую руку. Растопыренные пальцы оканчивались длинными и острыми белесыми когтями, изрытыми, словно они были поражены грибком. Суно смог спокойно рассмотреть их в подробностях, ибо эта страшная рука, не дотянувшись до цели, как будто влипла в невидимое клейкое желе, которое не пускало ее ни туда, ни сюда.

Обнаружив, что его переиграли, амуши изумленно выпучил глаза. Они были похожи на птичьи, точь-в-точь как те, что болтались в его жемчужных сережках, только побольше.

– Отпусти меня, маг!

– Сначала скажи, кто тебя подослал?

Тот молча пытался освободить увязшую руку, гримасничая так, что его остроскулой физиономии полагалось бы порваться, как измочаленной маске. Жесткая трава на голове колыхалась, как будто ее шевелил ветер. Окружающие попятились, напирая на тех, кто находился позади, и начали встревоженно переглядываться. Краем глаза Орвехт отследил, что к нему пробирается Хеледика: песчаная ведьма тоже обладала способностью видеть представителей волшебного народца. Заметив ее, пленник задергался еще сильнее.

– Отпусти меня, или всех тут прокляну! Не преследуй человека, с которым у нас уговор, убирайся с нашей земли! Зря ты сюда явился, зря, зря! Чтоб тебе…

Не позволив договорить, Суно швырнул его спиной о столб, подпиравший навес, одновременно сорвав с него морок невидимости. Народ засуетился, стараясь оказаться подальше от нечисти, люди сталкивались в панике и налетали на прилавки. Поднялся крик. Амуши начал приподниматься, скаля острые зубы и выставив перед собой скрюченные когтистые пальцы. Скорее всего, он уже понял, что кидаться на мага бессмысленно, слишком тот силен, и изготовился к обороне, но Орвехт не собирался проверять, что у него на уме. Надо убрать его отсюда, пока никто не пострадал. Ударив заклятием, Суно одновременно произнес формулу экзорцизма, отправляющую объект воздействия прямиком в Хиалу, и незваный гость исчез. На покрытой засохшей грязью каменной плите у подножия столба остался лежать желтоватый колосок из его шевелюры.

– Что случилось? – спросила девушка, наконец-то протиснувшись к Орвехту.

– Амуши передал привет от тех, кого мы догоняем.

С сомнением поглядев на безобидный с виду колосок, он бросил еще одно заклятие, и волшебный гостинец обратился в пепел.

На Суно и Хеледику смотрели с неодобрением: по всему выходит, что это они возмутители спокойствия на базаре, ибо, если бы не северянин, никто бы никакого амуши здесь не увидел. Впрочем, задержать мага с ведьмой желающих не было. Они отправились на постоялый двор за своими верблюдами и покинули Сатиб, не мешкая: Суно чувствовал, что для них так будет лучше, и у Хеледики, как она призналась, возникло похожее ощущение. Неизвестно, что их ожидало, если бы они рискнули задержаться в городе.

Амуши подослал Эдмар. Зачем? Решил отделаться от эмиссара Светлейшей Ложи, даже не выслушав, что ему собираются предложить? Хм, хотя бы из любопытства… Боги великие, он ведь должен понимать, что, если в погоню за ним отправили одного Орвехта, а не сотню-другую боевых магов с кормильцами, это означает переговоры, а не драку. Право же, странноватая реакция. Это ведь не Дирвен Кориц, а древний маг, знающий о том, кем он был раньше. Или он после омута не в себе? Или хотел испытать преследователя, посмотреть, на что тот способен?

– Это вполне в его духе, – согласилась песчаная ведьма, когда Орвехт изложил свои соображения вслух. – Создать какую-нибудь непростую ситуацию и посмотреть, что человек станет делать. Ему и в «Столичной белке» было интересно, как Дирвен себя поведет, когда нас увидит, хотя я говорила – не надо.

– Что ж, вот и нарвался он в «Белке», – заметил Суно. – Наваляли и в лечебницу увезли. Доигрался. Мог бы сделать полезные выводы.

Эта мысль худо-бедно подняла ему настроение.

Впереди все заросло перистыми темно-зелеными метелками, в просветах светлыми пятнами сквозил песок – сплошная двуцветная мозаика до горизонта. Вдалеке виднелись желтые громады, которые вначале можно было принять за горы, но по мере приближения они все больше напоминали диковинные сказочные чертоги.

Нанятых в Гуртханде работников охватило опасливое недовольство. Не зная сурийского языка, Зинта догадывалась об их умонастроении: эти маги совсем сдурели, прут на рожон, прямиком в те земли, где бесчинствует волшебный народец, – сами-то, может, и уцелеют, а для простого человека там верная погибель.

Большинство было смертельно перепугано, таращило помутневшие со страху глаза и чуть что хваталось за обереги. Четверо зачинщиков попытались поднять бунт и повернуть верблюдов на запад. Эдмар остановил их. Никто не понял, что он сделал – вроде бы применил какие-то чары, причиняющие боль, и в результате сурийцы были окончательно деморализованы: сбежать больше не порывались, потому что боялись господина, но идти вперед тоже не хотели, потому что боялись олосохарской нечисти.

Положение спас Нохиш-нуба. Хоть Эдмар на него и наговаривал, он был человеком услужливым и во многих вещах сведущим. Заварил подслащенный чай, угостил работников, и те быстро успокоились, потому что он подмешал туда какое-то снадобье. Лекарка наблюдала за его манипуляциями: не отрава, даже не волшебное зелье – скорее, лошадиная доза травяного отвара, каким буйных сумасшедших усмиряют.

– Они теперь похожи на сонных мух, – скептически заметил Эдмар. – Если они будут копать так же, как сейчас шевелятся…

– Это пройдет, – заверил его с доброй улыбкой Нохиш-нуба. – Назавтра к вечеру начнут приходить в себя, не раз уже опробовано, не беспокойтесь.

– О, так вы уже сопровождали кого-то в эти края?

– В эти – нет, но мне случалось путешествовать с караванами работорговцев, там иногда поднимались истерические волнения, и я помогал, как умею… – Перехватив острый осуждающий взгляд лекарки, он добавил: – Я человек просвещенный, рабства не одобряю, но лучше напоить людей чаем с безобидными травками, чем смотреть, как надсмотрщики орудуют плетками, не правда ли?

Одурманенные сурийцы, подчиняясь приказу, вяло карабкались в свои корзины. У некоторых это с первого раза не получалось, они скатывались на песок, поднимались и возобновляли попытки. Неудачи их нисколько не расстраивали.

Эдмар смотрел на эту картинку, недовольно сощурив длинные глаза, подведенные в придачу угольным карандашом, словно ему опять предстояло перевоплотиться в Энгу Лифрогед. Не обращая внимания на палящее солнце, он снял и матхаву, и тюрбан, по плечам рассыпались отмытые от краски темные волосы. Казалось, зной ему нипочем. Зинта хмуро поглядывала на это безобразие и в конце концов не выдержала:

– Не гневи богов, голову напечет, и солнечный удар тебя хватит!

– Не хватит, – улыбнулся маг.

Дирвен, последовавший его примеру – чтобы соперник не мнил, будто он здесь круче всех, – не выдержал и начал наматывать тюрбан обратно. Его загоревшее светлобровое лицо блестело от пота, а взгляд украдкой метался от Эдмара к Нохиш-нубе и назад, будто те были бойцовыми баранами и он гадал, на которого поставить.

– Что это такое? – спросила Зинта, кивнув на причудливые желтые громады у горизонта.

– Если я правильно понял, здешние дворцы, – отозвался Эдмар. – Их сооружает из песка волшебный народец.

– И мы туда поедем? Мы после этого в своем уме?

– Насчет тебя не знаю, а я пока еще в своем, – он не упустил случая поддеть ее, кто бы сомневался.

Нохиш-нуба выглядел спокойным: лицо бывалого человека, знающего об опасности, но не склонного ее преувеличивать и готового рискнуть. Напрасно Эдмар говорит про него гадости, сам стервец, каких не каждый день встретишь. Махур-нуба, судя по его виду, готов был отправиться за своим юным приятелем хоть на край света. Зинта уже к этому привыкла и перестала возмущаться, скорее это вызывало у нее грустную беззлобную зависть: если бы кто-нибудь к ней так же относился… Дирвен до того побледнел, что отчетливо проступили темные пятнышки веснушек на облупленном носу и на скулах, но страха старался не выказывать.

– Марнейя стояла там, на юго-востоке, – пояснил маг после паузы. – До места не особенно далеко. Если мы хотим откопать клад, придется туда поехать.

– Местность выглядит необитаемой, как будто никакого народца здесь нет, – степенно кивнув, поддержал его Нохиш-нуба.

– А если они объявятся, что мы, такие умные, будем делать? – опять не вытерпела лекарка. – Это ж вам не люди-разбойники!

– Зинта, поверь, я справлюсь, – кротко улыбнулся Эдмар. – Не знаю, догадалась ты или нет… Наверное, нет, раз до сих пор ни о чем не спрашивала. Это я убил Шуппи-Труппи.

Дирвен с детским изумлением распахнул светло-зеленые глаза и приоткрыл рот. Полное благообразное лицо Нохиш-нубы приобрело такое выражение, словно тот проглотил невзначай горошину жгучего перца. Суриец об истории с Шуппи-Труппи ничего не знал, но, похоже, и раньше не сомневался в способности своего кумира убить кого угодно.

– То есть как – ты?! – от растерянности уперев руки в бока, выпалила Зинта. – Ты ведь говорил, что не знаешь, кто это сделал!

– А у меня был выбор? Вначале я чуть не проболтался, но вовремя прикусил язык. Ты сказала, что Шуппи-Труппи, по общему мнению, прикончил опасный демон, с которым надо поскорее разобраться, и я решил не распространяться о своем подвиге, а то, чего доброго, и в самом деле примут за демона… И разберутся. Позже я убедился, что поступил благоразумно.

– То-то мне показалось, что ты в чем-то темнил, когда тебя добрые маги допрашивали. Как тебе удалось одолеть эту тварь?

– Когда меня швырнуло в Сонхи, я оказался перед дверью, около которой сидела эта образина, как будто вылезшая из самой вонючей помойки на свете. Она сразу на меня набросилась, и мы, сцепившись, вынесли дверь – не берусь судить, с посторонней помощью или благодаря собственному везению. У меня по-страшному болел ожог, но новая порция адреналина сделала свое дело, и я боролся, как бешеный, пока не свернул шею этой пакости. Магию тоже использовал – видимо, это сыграло решающую роль, поскольку Шуппи-Труппи был волшебным существом. Сначала казалось, что он невероятно силен, того и гляди раздавит меня своими мохнатыми лапами. Вдобавок он рвал меня когтями, кровь хлестала… Но после того, как я несколько раз ударил магией, он обмяк, стал похож на чучело, набитое соломой, и его шея порвалась, словно гнилая тряпка. Так что здешнюю нечисть я беру на себя. Нохиш-нуба, вы израсходовали все снадобье или осталось еще на несколько чаепитий?

– Запас есть, Эдмар-нуба.

Он выглядел озабоченным, и Зинта решила, что сага о кончине Шуппи-Труппи не очень-то его приободрила. Скорее даже наоборот. Может, он решил, что Эдмар привирает и хвастает, а раз так, веры его россказням никакой?

Сама она поверила безоговорочно, но ведь это она тогда нашла раненого Эдмара возле двери в междумирье, рядом с останками Шуппи-Труппи. То, что она сейчас услышала, увязывалось с ее прежними впечатлениями в непротиворечивую картину.

Когда снова тронулись в путь, Дирвен пристроился следом за лекаркой. И опять надел матхаву, чтобы спрятать выражение лица. Зинта догадалась, что он напуган и наверняка не может определиться, кого стоит бояться в первую очередь: олосохарской нечисти или Эдмара.

Она тоже боялась, но не до такой степени, чтобы это мешало ей во все глаза разглядывать колоссальные песчаные чертоги, которые как будто медленно плыли навстречу, сияя золотистой желтизной на фоне голубого неба.

Эти сооружения напоминали замки, которые Дирвен в детстве лепил из песка в аккуратном городском парке на берегу реки, куда его водила гулять сначала мама, а потом прислуга госпожи Хентокенц. Те же сглаженные очертания и отсутствие всякого намека на угловатость, те же похожие на норы проемы вместо окон и дверей, те же округлые балконы… Только в его песочных замках не было ни тщательно сделанных лестниц с маршами ступенек, ни рельефных узоров наподобие лепнины на стенах, ни шаров по обе стороны от широких входных арок, ни висячих галерей, соединяющих соседние здания и бросающих вниз темные дорожки тени.

– Если все это обвалится, нас с головой засыплет, – озираясь, пробормотала Зинта. – Здесь, неверное, нельзя громко разговаривать?

Дирвен почувствовал благодарность: сам хотел об этом сказать, но колебался, стоит ли.

– Ничего не обвалится, – возразил Эдмар, ехавший впереди Зинты. – Оно держится благодаря чарам и не рассыпается даже во время песчаных бурь, которые в Суринани называют Яростью Забагды.

– А где же обитатели этих хором? – Лекарка еще больше понизила голос, Дирвен едва расслышал.

– Не желают показываться нам на глаза, я полагаю.

Он мысленно поблагодарил Кадаха Радетеля, когда караван благополучно миновал этот фантасмагорический архитектурный ансамбль. Дальше опять простирались барханы. Местами картину оживляли заросли жесткой травы, «метелки» с длинными и узкими, как будто навощенными листьями-стрелками, усыпанный зелеными чешуйками стелющийся кустарник. Впереди маячило несколько пальм – по олосохарским меркам, почти роща. Ветра не было, но в одном месте, в ложбине меж двух барханов, пучок травы колыхался, если только не мерещилось от напряжения в глазах… Нет, не мерещилось.

– Эй, смотрите! – окликнул Дирвен. – Там трава шевелится!

– Это не трава, – возразил Эдмар. – Это прическа здешнего жителя, который любезно не хочет нам докучать. У тебя амулеты перестали работать?

– Для них расстояние слишком большое, – отозвался он нарочито грубоватым тоном. – Если б он был поближе…

– Поверь, он не из тех, с кем стоит сводить близкое знакомство.

– Беспокоиться не о чем, – с деланой жизнерадостностью подхватил Нохиш-нуба. – Все до последнего работника защищены оберегами, которые…

– Защитят разве что от издыхающего чворка, хотя, если верить вашим бухгалтерским записям, покупали вы их на вес золота, – неучтиво оборвал Эдмар. – Но с вами я, поэтому беспокоиться и в самом деле не о чем.

Дирвену показалось, что маг из Гуртханды после этого затаил обиду. «Погоди у меня, выскочка», – мелькнуло в его взгляде, в то время как глава экспедиции, Махур-нуба и Зинта смотрели в другую сторону. Он и раньше однозначно собирался что-то предпринять для того, чтобы завладеть кладом в одиночку, а теперь ему еще и за оскорбление расквитаться захочется. Что ж, тем проще будет с ним договориться… В предчувствии рискованной игры, которая вот-вот начнется, Дирвена охватило такое возбуждение, что во рту пересохло, и он потянулся за флягой.

Ночью кто-то шнырял вокруг стоянки, шурша песком, хихикая, издавая в темноте другие еле слышные звуки. Иногда можно было заметить мелькнувшую в лунном сиянии тень: мгновение – и ничего нет, очертаний не рассмотришь. Впрочем, Орвехту незачем было видеть незваных гостей, чтобы сказать: это не люди и не животные.

Верблюды беспокоились, да и путешественникам не спалось, хотя двойной защитный круг ни одну волшебную тварь не пропустит.

Хеледика сняла тюрбан, распущенные волосы ее окутывали, словно светлое шелковое покрывало, а бледный овал лица мерцал, напоминая отражение луны в неподвижном водоеме. От ее прелести дыхание перехватывало, хотя Суно, войдя в амплуа заботливого старого опекуна, привык смотреть на нее без вожделения. «Дурак Дирвен…» – подумалось ему в тысяча который раз.

У песчаных ведьм волосы играют не последнюю роль при совершении некоторых магических действий. В старинных трактатах утверждалось, что древние маги тоже пользовались подобными приемами, но это было в ту пору, когда никто еще не додумался до Накопителей и каждый работал в одиночку. Суно читал описания волшбы такого рода, однако для него эти рецепты не годились: чтобы вышел толк, нужно отрастить шевелюру по меньшей мере до плеч, а он, следуя неписаным правилам Светлейшей Ложи, стригся коротко. Будь на его месте женщина-магичка, другое дело… Впрочем, вдвоем с Хеледикой они и так от кого угодно отобьются, да их пока и не атакуют.

Нервы мотают. Проверяют, удастся напугать или нет. Жабий сын этот Эдмар с его провокациями.

– Я ложусь спать, – сообщил Орвехт, укладываясь на войлочную подстилку и заворачиваясь в шерстяной плащ. – Ты будешь отдыхать вторую половину ночи. Если что, сразу буди.

Место, где Эдмар велел копать, ничем не выделялось на фоне окружающего ландшафта. Барханы. Островки зеленой поросли посреди необъятной волнистой желтизны. Нелюдские песчаные чертоги – один поближе, еще три подальше, – застывшие в зачарованном мгновении, словно древние насекомые в кусочках янтаря: если время придет в движение, они неминуемо начнут осыпаться и расползаться, пока не превратятся в обыкновенные кучи песка.

Перед тем как заявить: «Дворец стоял здесь», Эдмар даже со своей картой свериться не удосужился.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво поинтересовался Дирвен.

Тот в ответ ухмыльнулся:

– Некое туманное предчувствие.

Нохиш-нуба глядел на организатора экспедиции со здравым скепсисом и печальной обескураженностью. Наскочило колесо на булыжник: бывалый ловкач привык обводить вокруг пальца и умников, и невежд, и безрассудных, и осторожных, но в этот раз жизнь над ним злодейски подшутила, сведя его с сумасшедшим. Между тем Махур-нуба уже начал командовать, властно покрикивая на работников, – то ли он не питал сомнений насчет предчувствий Эдмара, то ли просто хотел сделать ему приятное.

Сумасшедший наблюдал за развернувшейся суетой с удовлетворенным выражением в густо подведенных глазах. Голову парню напекло, мозги давным-давно закипели, как похлебка на плите, а ему подчиняются, как вменяемому.

Работники жизнерадостными не выглядели: действие одурманивающего чая закончилось, но они сознавали, что поднимать бунт или пытаться бежать бессмысленно, без магической защиты им из этих краев не выбраться. К тому же Эдмар посулил золота за усердие, это их чуть-чуть взбодрило.

Людей разбили на две группы: одни копают, другие отдыхают в тени под сооруженными навесами. Дирвен изрядно возмутился, когда Махур-нуба, скалясь в белозубой ухмылке, ему тоже сунул в руки лопату:

– Работай.

– С какой это стати?

– Кто не работает, тех буду наказывать, – негодяй скосил глаза на плетку, висевшую на поясе.

– Я должен поговорить с Эдмаром.

– Эдмар-нуба сказал, чтобы ты работал.

Тут Дирвен увидел, что Зинта, намотав свое покрывало на голову наподобие тюрбана и подпоясав светло-зеленый лекарский балахон, тоже взялась за лопату, и перестал спорить с этим ублюдком. Запомним и посчитаемся, а пока лучше не нарываться.

Эдмар и сам присоединился к ним, после того как очертил защитным кругом лагерь и территорию раскопок. Работали все без исключения, это смягчало обиду. Один Нохиш-нуба временами отлынивал, оправдывая это тем, что кто-то ведь должен готовить чай, восстанавливающий силы. Дирвен заметил, что ни Эдмар, ни его телохранитель к этому чудо-напитку не притрагиваются, и решил последовать их примеру. Почем знать, вдруг Нохиш и на него смотрит как на помеху? Он ведь выпускник Магической Академии и вряд ли забыл о том, что всем, кто состоит на службе, показывают портреты беглых преступников. Скорее всего, он догадывается, что амулетчик Ложи его опознал. Хорошо бы подкатился с разговором, – Дирвен не хотел делать первый ход.

Ямина постепенно росла вширь и вглубь. Пот заливал глаза, на зубах скрипел песок, мышцы ныли от непривычных усилий, на ладонях вспухали кровавые мозоли – впрочем, Зинта их тут же залечивала, подходя к тем, кто нуждался в помощи. Если она чуяла, что кто-то близок к тепловому удару, тоже успевала раньше, чем работнику становилось дурно. А Дирвен еще удивлялся, зачем Эдмар потащил ее с собой. Он хоть и умалишенный, но все наперед просчитывает.

Ночью тоже копали, при свете луны, похожей на сурийское серебряное блюдо, и плавающих над головами волшебных шаров – у каждого из них был свой оттенок: розоватый, зеленоватый, голубоватый, оранжевый. Работать в ночную смену понравилось Дирвену больше, чем днем. Песок не такой горячий, нет палящего зноя, и устроенная Эдмаром феерическая иллюминация не режет глаза, в отличие от ярящегося над пустыней солнца.

Еду выдавали строго отмеренными порциями, исключение делалось только для Зинты, если ей приходилось призывать силу Тавше. Однажды Эдмар застукал Нохиш-нубу за поеданием лишнего куска, и отношения между двумя магами еще больше обострились.

– Почему вы работаете вместе со всеми? – криво усмехнулся Дирвен, когда лекарка в очередной раз заставила его мозоли подсохнуть и зарубцеваться. – Вас ведь не принуждают.

Он заметил на ее небольших огрубевших ладошках такие же следы.

– Не по-доброжительски получится, если все копают, а я буду прохлаждаться. И чем быстрее мы отроем Эдмаров подвал, тем лучше.

– Для кого лучше? – Дирвен хмыкнул, копируя Суно Орвехта.

– Для всех. Эдмар должен добраться до того, что он называет своей аптечкой первой помощи, раньше, чем сойдет с ума.

– Так он уже сошел!

– Пока еще нет. Но чтоб этого не случилось, мы должны работать на совесть.

– Совершенно верно, – подтвердил неслышно подкравшийся к ним маг. – Дирвен, ты напряги воображение и представь меня свихнувшимся. Боюсь, что для Сонхи это будет равнозначно пробуждению сотни вулканов, череде землетрясений и нашествию армии демонов в придачу. Мне-то будет уже все равно, ибо ум за разум зайдет, а вам останется только посочувствовать друг другу.

Говорил он об этом с таким удовольствием, словно расписывал заманчивые для собеседника перспективы. Дирвену и впрямь стало не по себе, особенно когда он увидел, что радужка у Эдмара теперь золотисто-желтая, как янтарь.

– Что у тебя с глазами? Зинта, видите?..

– Это не заболевание, – успокоила лекарка. – Просто цвет изменился.

– Такие глаза у меня были в прошлой жизни, – мечтательным тоном пояснил маг. – А здесь, в Сонхи, меня когда-то называли Золотоглазым. Собираюсь вернуть себе это прозвище, оно мне нравится, но сначала надо разгрести текущие проблемы.

Он покосился на яму, которая за минувшие дни приобрела такие размеры, что там впору было устроить пруд и запустить рыбу для разведения. Внизу копошились сурийцы: одни копали, другие тащили вверх по склонам полные песка носилки.

– А ты уверен, что не напрасно роем? Вон какая глубина, и до сих пор ничего не нашли.

– Если я не ошибся в расчетах, прошло несколько сотен тысяч лет, так что до нужного пласта мы еще не добрались.

– Да откуда ты знаешь, что там вообще что-то есть? Такое барахло, как твоя карта, в каждой лавке древностей продается, с комплектом бубенцов на уши.

– Знаю, – Эдмар улыбнулся, щуря подведенные углем глаза, и Дирвен скрипнул зубами, потому что это нестерпимо напомнило ему Энгу. – Сам когда-то спрятал.

– Ты?!

– Что тебя удивляет? Я же маг-возвратник.

– Настолько древний, чтобы через столько лет… И ты это помнишь?

– Твоими стараниями. О, я ведь тебя до сих пор так и не поблагодарил…

– Это почему еще – моими?

Дирвену стало очень неуютно. Он понял, что услышит сейчас нечто такое, что его ошеломит хуже некуда, и лучше бы, пока не поздно, прекратить разговор, но глядел в недобрые желтые глаза Эдмара, как завороженный, а тот, в свою очередь, тоже не собирался щадить его и сворачивать на другую тему.

– Как ты думаешь, что такое Лилейный омут?

Так и есть, вот оно… Как же все плохо…

– Он желания исполняет, – собственный голос показался Дирвену чужим. – Вернее, только одно желание, если загадаешь выплыть оттуда живым, ты сам так говорил… Да?

– Нет.

– Тогда… Что он делает?

– Возвращает память и силу.

– Всем древним магам?

– Не всем. Только таким, как я. Тем, чье могущество превышает некий ценз. Остальных омут убивает.

«И я сам его туда привел, сам столкнул в воду! Боги, что же мне за это будет, если узнают…»