Заклятые пирамиды Орлов Антон
– Он в свободное время где-то подрабатывает, чтобы нам денег на все хватало.
Эдмар со своей теплой компанией отправился на морскую прогулку. По крайней мере, это все, что он сообщил Зинте.
– Больше ему подрабатывать не придется. Проводите его в интернат лично, договорились? Чем скорее, тем лучше. Мы на вас рассчитываем.
И с чего ей после этого разговора сделалось так неспокойно и нехорошо? Радоваться за парня нужно. Накопитель – это важные исследования, большая честь, как сказал куратор, большое доверие… Только почему-то тех, кого туда забирают, больше никто никогда не видит. По крайней мере, такие ходят слухи.
Зинта выдвинула нижний правый ящик своего комода, достала картонную коробочку из-под леденцов, вытащила оттуда завернутое в бумажную салфетку серовато-черное перо, похожее на воронье. Бросила в камин. Перо сгорело в мгновение ока.
Предательство Хеледики, изменившей ему с тремя мадрийскими пастухами на иссушенной южным солнцем пыльной дороге, оставило в душе у Дирвена мучительную рану, однако в последнее время его гоняли с утра до вечера, изнуряя тренировками так, что не оставалось сил думать о разбитой вдребезги любви.
На то роковое свидание с Хеледикой он сбежал без спросу, за что ему крепко влетело: нечего прогуливать занятия и шататься по городу, когда каждый день на счету.
«Все идет к тому, что скоро тебя пошлют на первый перехват», – обронил невзначай один из преподавателей.
Работа с амулетами – прежде всего. Вдобавок рукопашный бой, решение логических задач, заговаривание зубов любопытствующим собеседникам. Полоса препятствий: перелезть через забор, взобраться по стенке, бегом по учебному полю, по доске через ручей, ползком по камням и раскисшим канавам. Амулетчик-одиночка должен все это уметь, чтобы остаться в живых, если рядом не будет группы поддержки.
Когда ему сказали, что после обеда он должен зайти в кабинет к учителю Орвехту, он туда отправился, не питая никаких опасений.
– Ты соблазнил и подтолкнул к самоубийству мою воспитанницу. Как я должен это расценивать?
– А?..
Суно Орвехт, с непривычно холодным и жестким лицом, молча смотрел на него, ожидая ответа. Вот сейчас сразу видно, что это маг выдающейся силы… Рассерженный маг.
Сперва Дирвен совсем по-детски испугался: учитель все знает… А потом до него дошло насчет самоубийства.
– Она… Она разве… Я не хотел…
– Я задал тебе вопрос.
– Ну, мы… Сначала случайно встретились около вашего дома… – промямлил Дирвен.
У него мелькнула трусливая мысль свалить все на Хеледику – мол, сама его в постель затащила, но что-то подсказывало, что лучше Орвехту не врать. Он опустил голову и выдавил, глядя в пол:
– Она… Что с ней случилось?..
– На твое великое счастье, ничего страшного. Я перехватил ее неподалеку от Моста Убийцы. Иначе я бы с тобой по-другому разговаривал.
Суно блефовал: даже если б девчонка успела, ничего из ряда вон выходящего он бы Дирвену не сделал, этот паршивец слишком ценен для Ложи. Но ему удалось парня напугать.
– Она сама виновата. Я же ее любил… А она предала нашу любовь!
– Каким образом предала? Поясни.
– Отдалась на дороге каким-то грязным пастухам… – В голосе Дирвена зазвенела обида. – Ее даже не изнасиловали, сама себя предложила! Как последняя шлюха!
– Когда это было и почему она это сделала? – Орвехт говорил сухим деловитым тоном, словно вел допрос.
– Сейчас посчитаю… – Мальчишка растерянно хлопнул по-девичьи длинными светлыми ресницами. – Три года назад или два с половиной, да? Другие песчаные ведьмы решили принести ее в жертву куджарху, и нужна была девственница, вот она и отдалась первым встречным.
– То есть это произошло за два с половиной года до того, как вы познакомились, и девочка спасала свою жизнь. Где же тут факт предательства по отношению к тебе, драгоценному?
Дирвен протестующее дернулся, уловив иронию, а потом непримиримо отчеканил:
– Все равно предала. Она должна была подумать о том, что мы с ней когда-нибудь встретимся, и она должна быть чистой… Для меня… Чтобы ничто не испачкало нашу любовь!
– Дай сюда свою экзаменационную книжку, – бесстрастно потребовал Орвехт.
– Вот, – Дирвен вытащил из кармана форменной куртки потертую зеленую книжицу с голубоватым кабошоном-амулетом на переплете.
Про себя он решил, что гроза миновала: учитель отругал его за Хеледику, а теперь хочет посмотреть, каковы его последние успехи.
И, кажется, не только посмотреть…
– Что вы делаете?! – от вырвавшегося у него вопля задребезжали стекла в подпирающем потолок старом шкафу с манускриптами и свитками.
– Аннулирую твою оценку по классической логике, – невозмутимо отозвался Суно. – И по парадоксальной логике заодно, так как на парадокс эта чушь тоже не тянет. Не представляю, как ты умудрился сдать экзамены… Пойдешь на пересдачу, и я попрошу почтенного коллегу Нильямонга погонять тебя по предметам как следует, ибо твои умозаключения ни в какую дверь не лезут. Держи, – он швырнул книжку через стол потрясенному Дирвену.
«Ты у меня надолго эту экзекуцию запомнишь».
– Но ведь это же совсем другое… – запротестовал разочарованный влюбленный, чуть-чуть опомнившись. – Ведь я же не на задании и не в школе эти умозаключения сделал, а в своей частной жизни!
– Так, давай сюда снова экзаменационную книжку.
– Но, учитель…
– Я сказал, экзаменационную книжку.
Дирвен покраснел и слегка скривился, словно собирался расплакаться, но требование выполнил.
– Ты не знаешь Устава амулетчиков Светлейшей Ложи, поэтому твой зачет по Уставу тоже аннулирован.
– Я знаю Устав!
– Непохоже. Если б ты его знал, ты бы помнил пункт о том, что амулетчик Ложи при любых обстоятельствах должен держать под контролем свои эмоции, сохранять рассудительность и здраво мыслить. Заметь, при любых, а не только в школе или на задании. Будешь сдавать Устав заново. А теперь иди на тренировку.
Мальчишка пришибленно поплелся к двери, но возле порога остановился и с вызовом спросил:
– А она, по-вашему, не виновата?
– В чем? – Орвехт устало вскинул бровь. – В том, что из толпы своих поклонников выбрала самого отъявленного остолопа и согласилась лечь с тобой в постель? Действительно, сглупила.
– В том, что не сберегла свою девственность для любимого! – огрызнулся Дирвен.
– Ты считаешь, что девственность – это главное, а все прочие человеческие качества побоку? – оставив без внимания его непочтительный тон, поинтересовался маг.
– Если девушка не сберегла свою честь, такую любить не за что. И я теперь ни с какой не свяжусь, пока не буду уверен, что она этого достойна.
– Берегись, как бы не подсунули тебе боги девственницу, которая будет стоить всех демонов Хиалы, вместе взятых, – хмыкнул Суно.
– Такая и то лучше, чем шлюха, которая подстилается под каждого пастуха, – упрямо сверкнув глазами, буркнул Дирвен.
– Свободен. И смотри, что-нибудь сболтнешь о Хеледике – уши оборву. Отнюдь не в переносном смысле.
Он вышел в коридор красный и злой, обиженный на учителя до глубины души. Нет, разбалтывать направо и налево о своем разочаровании он не собирался, он же все-таки не трепло, так что Орвехт мог бы не угрожать… Но полюбить он сможет только настоящую девственницу, которая скорее умрет, чем потеряет свою честь. Хеледика ему больше не нужна. И теперь из-за этой шлюхи пересдавать целых три предмета, не говоря об унижении: учитель аннулировал его хорошие оценки по обеим логикам, да еще зачет – как будто он дурак, неспособный мыслить логически и вдобавок Устава не знающий!
Эдмар все еще не вернулся со своей морской прогулки, и крухутак до сих пор не объявился, а Зинту чем дальше, тем больше снедала тревога. Казалось бы, с чего ей маяться? Добрый куратор из школы магов вознаграждение посулил… И Эдмар, как ни посмотри, тот еще зложитель… А все же она к нему привыкла, притерпелась, даже привязалась, да и он, надо сказать, с ней всегда вел себя по-хорошему.
Кроме того, если с ним здесь случится что-нибудь худое, рыжая Мар, живущая в чужом мире, так и не получит своего лекарства – там ведь не знают, что для того, чтобы вылечить отравленного мага, надо расплести самопроизвольно возникшие чары. Зинта никогда ее не видела, но очень хотела, чтобы она выздоровела.
Быть может, та ведьма, которая встретилась Эдмару на празднике Доброго Урожая, морочила его своими снами, чтобы предупредить: лучше тебе утопиться, пока не поздно, иначе ждет тебя жизнь хуже смерти?
Ерунда какая, подумала Зинта обессиленно. Накопитель – это ведь не каторга и не тюрьма, и попасть туда – очень почетно… Только почему же те, кого туда взяли, даже проведать своих близких никогда не выбираются?
На второй день она вернулась с работы в сумерках и бродила по комнатам, как неприкаянная, не находя себе места. Есть и то не хотелось. Когда в спальне задребезжало от стука оконное стекло, она туда бросилась, испытывая одновременно и надежду – сейчас все разъяснится, наконец-то можно будет успокоиться, – и холодок страха.
– Я тут как тут! – доложился птицечеловек, тяжело дыша. – Летел к тебе две ночи и два дня, не жалея крыльев… Надумала, чего спросишь?
– Да. Только не здесь. Возле дровяных сараев за нашим домом, где растет жимолость. Подожди там, я сейчас выйду.
Мелькнула мысль, что соседям незачем слушать их разговор.
Затворив окно, Зинта выскочила в коридор, спустилась на первый этаж по темноватой лестнице черного хода, где витали запахи прокисшего капустного супа, лежалого лука и мышей, и, отперев заднюю дверь, выбралась на задворки. Фонарей здесь не было, вокруг клубилась темень позднего весеннего вечера, но крухутака она в два счета нашла по зловонию: и захочешь – не ошибешься.
– Отдам тебе должок, все по-честному! – заверила из гущи жимолости крылатая тварь. – Задавай вопрос.
Зябко поежившись – и от вечерней прохлады, и от нехорошего предчувствия, – Зинта обхватила руками плечи и потребовала:
– Расскажи мне все, что ты знаешь о Накопителях.
Свое первое задание Дирвен получил раньше, чем предполагалось. От овдейских шпионов Ложи подоспело донесение, что из Овдабы в Ларвезу отправились еще две ктармийских ужасательницы с «ведьмиными мясорубками». Не морем, тогда их было бы несложно перехватить и пустить на дно, а через территорию Молоны. Приметы неизвестны, где собираются пересечь границу, тоже неизвестно. Как обычно.
Ктармийские проповедники и вербовщики утверждали, что весь этот мир погряз в пороках, люди живут неправильно, лишь одна Ктарма живет правильно, ибо знает, чего хотят боги.
Дожидаться, когда у богов лопнет терпение по поводу того, что какие-то смертные лучше них знают, чего они хотят? Но боги терпеливы и вдобавок любопытны. Они не станут вмешиваться без крайней нужды, лучше посмотрят, как будут развиваться события своим чередом.
Возможно, Светлейшая Ложа давно бы справилась с этой угрозой, если бы Ктарме не оказывала всяческую поддержку просвещенная Овдаба, стремившаяся любыми путями ослабить просвещенную Ларвезу. Овдейские власти укрывали и недурно финансировали ужасателей. Когда Дирвен жил в Овдабе, ему доводилось слышать пафосные рассуждения о «благороднейших ктармийских воителях за свободу и чистоту нравов, которые противостоят ларвезийскому имперскому засилью», а теперь ему предстояло сорвать игру этим «благороднейшим воителям». Вернее, воительницам: в качестве расходного мяса Ктарма чаще использовала женщин.
Порой ему мерещилось, как наяву, оборотное лицо серой бабочки-мертвяницы, страшное покойничье лицо той гадины, которая убила людей на площади Полосатой Совы. Мутные глаза, приоткрытый темный рот с запекшейся в уголках кровью, слегка попорченные, но крепкие зубы. Дирвен дал себе слово, что хоть в лепешку расшибется, хоть наизнанку вывернется, но ее товаркам сделать то же самое не позволит.
Перед отправкой на перехват с ним побеседовал учитель. Совсем не так, как в прошлый раз, и Дирвен понял, что Оврехт все же хорошо к нему относится, хотя и сильно рассердился из-за Хеледики.
– Учитель, я не подведу, – заверил он, стиснув кулаки от переполнявших его чувств. – Я все сделаю, как надо, как учили… Вот увидите, я этих двух теток поимею!
– Соображай, что говоришь, – вздохнул Суно. – Поимеет он их… Действуй по обстоятельствам, хорошенько все просчитывай, понапрасну не рискуй и не упускай своих шансов.
Магу подумалось, что Дирвен совсем мальчишка, не готов он еще для этого… Но амулетчиков его уровня в Ларвезе едва ли три десятка наберется, и руководство Ложи решило, что пора испытать его в деле.
Эдмар вернулся домой в тот час, когда черепица на крышах сверкает позолотой, а комнаты окнами на запад щедро залиты янтарным сиянием – малейшую царапинку на обоях можно разглядеть, но каждый знает, что это ненадолго, – и цвет неба такой томительный, такой многообещающий, что в душе как будто начинает звучать музыка.
По крайней мере, так оно обстояло для Зинты. До недавних пор. Сейчас она всего этого не замечала и сидела как на иголках. Тетушку Ринтобию она еще утром отослала, сказав, что в ближайшие несколько дней не будет нуждаться в ее помощи, и вручив ей деньги якобы за полгода вперед.
Зинта не хотела, чтобы кто-нибудь оказался причастен к ее преступлению.
Эдмар вернулся загорелый, с припухшими губами – то ли от морской воды, то ли от чего-то еще, не столь невинного. В хорошем настроении. Когда оно бывало плохим, на его физиономии поселялась стервозная ухмылка или, скорее, намек на такую ухмылку.
– Я сейчас приму ванну и завалюсь спать, – весело сообщил он с порога. – Горячая вода есть?
– Да, я согрела. – Собственный голос показался Зинте хрустким, словно хрупают под ногами полые стебли, побитые заморозками. – Тебе надо выкрасить волосы. Я собрала для тебя вещи в дорогу, самое необходимое.
– В какую дорогу? – он наконец-то посмотрел на нее, и увиденное ему не понравилось. – Зинта, что с тобой? Что случилось?
– Приходил твой куратор. Ты древний маг, и тебя собираются отправить в Накопитель. Мне крухутак рассказал, что такое Накопитель. Тебе надо бежать.
– Ты выиграла у крухутака?
– Я его спасла, еще зимой, и за это он должен был ответить на мой вопрос. Нельзя терять время. Куратор сказал, чтобы я проводила тебя в интернат, как только появишься, но сейчас уже поздно. Соседи видели, что ты вернулся, и за ночь ты должен оказаться как можно дальше отсюда. Я заварила травяной чай, прогоняющий сон, – на кухне, в желтом чайнике с аистами.
– Что такое Накопитель?
– Это страшное дело… – издалека начала Зинта, как будто оправдываясь перед иномирцем за свой мир. – Пойдем на кухню, я тоже выпью этой штуки.
Она не знала, как сама выглядит со стороны, но лицо Эдмара после ее рассказа вытянулось и побледнело, словно вся кровь разом отлила от слегка впалых щек.
– Как бы ни относился к тебе управитель таможни, он тебя не спасет, – заключила лекарка. – Для магов это источник силы, необходимая пища, без этого они не смогут колдовать, так что от Накопителя не откупишься. Я дам тебе каплю «жабьей слезы», на самый худой конец, это быстродействующий яд.
– Я знаю. Ты пока собирайся, а я пошел волосы красить.
– Может, тебя еще и постричь? Ежиком, чтобы совсем не узнали.
– Для того образа, в который я собираюсь перевоплотиться, понадобятся волосы подлиннее, – он нервно, но решительно усмехнулся. – Лучше убраться отсюда, когда совсем стемнеет, как раз времени хватит.
Из ванной доносился плеск воды, в дверную щель просачивался едкий запах разведенной краски, а Зинта, не находя себе места, бродила, как заведенная, по богато обставленной квартире с сурийскими коврами, резной мебелью красного дерева, плюшевыми креслами и фиалками на подоконниках. Прощалась с жильем, которое скоро перестанет быть ее домом. Ее отправят в тюрьму или сошлют куда-нибудь в глушь.
Яркий золотисто-янтарный свет, бьющий в западные окна, превратился в приглушенный коричневато-янтарный. Плеск в ванной стих, Эдмар ушел к себе в комнату. Зинта уселась, обхватив колени, на винно-красный с черными и рыжими узорами ковер и принялась размышлять: могут ли ее отправить на каторгу? И как лучше поступить: прийти с повинной или дожидаться, когда ее арестуют? Хотя тут и думать нечего – второй вариант, таким образом она выиграет еще немного времени для Эдмара.
Послышались шаги. Она вскинула голову – и поняла, что все сорвалось, никакого побега не будет, за ним уже явились, а она так и не успела отдать ему «жабью слезу»…
– Кто вы и как вы сюда вошли? – пружинисто выпрямившись, осведомилась лекарка нарочито строгим охрипшим голосом.
Может быть, удастся заговорить зубы незваным гостям, а Эдмар тем временем сумеет выбраться из дома…
– Судя по твоей реакции, маскарад удался на славу.
– Что?.. – Зинта оторопело уставилась на то, что стояло на пороге комнаты. – Это ты?.. Ох, Тавше, а я уж решила, что за тобой добрые маги кого-то прислали…
– Прекрасно. Значит, остальные тем более не узнают. Голос я тоже изменю, для этого есть специальное зелье – вычитал в одной старой книжке, сварил на пробу и ключевое заклинание оттуда же скопировал.
– Ты собираешься в таком виде выйти из дому? Ты спятил?
– Наоборот, я преисполнен здравого смысла, как никогда. Скажи, кого они, по-твоему, будут искать?
– Тебя.
– Меня – то есть кого?
Он говорил с такой интонацией, словно добивался от маленького ребенка ответа на вопрос, сколько будет один плюс один. Зинту это рассердило, и она молча скрестила руки на груди.
– Искать они будут некого Эдмара Граско, то есть юношу девятнадцати лет, темноволосого и стройного, с глазами переменчивого цвета и привлекательными чертами лица, – ничего от нее не дождавшись, продолжил Эдмар. – Значит, я должен походить на это описание как можно меньше.
– Самый умный, да? А как насчет запаха?
– Думаешь, они какую-нибудь тварь по следу пустят? Я сумею спутать след, на этот случай тоже есть чары.
– Я не об этом. Ты пахнешь как здоровый молодой парень, и если глаза видят одно, а нос чует другое, неглупый человек скорее поверит своему обонянию.
– Ты права. Подожди, есть одна мысль…
Он ушел. Зинта напряженно усмехнулась и покачала головой: истинный актер, надо же до такого додуматься!
– А теперь? – осведомился вернувшийся Эдмар.
– Теперь ты пахнешь так, как будто полчаса назад разгромил парфюмерную лавку.
– Уже лучше, правда?
– Правда. Скоро стемнеет.
– Вот именно, а ты до сих пор не переоделась. Собирайся.
– Куда? – растерялась Зинта.
– Ну, здрасьте – куда! Мы же с тобой вроде бы собрались податься в бега.
– Это ты подаешься в бега, а я остаюсь.
– Зинта, кто из нас после этого спятил? Ты у них жирный кусок из глотки вырвала – и думаешь, тебя пожалеют?
– Я служительница Тавше, ко мне, скорее всего, проявят снисхождение. Драгоценности, какие нашлись, я зашила в пояс, ты его лучше под низ надень. А если мы пойдем вместе, мы попадемся, ты ведь, если что, не сможешь прикрывать чарами сразу двоих.
– Еще как смогу. Я сильнее, чем ты думаешь. Они об этом не знают, а я мог бы быть первым учеником, но как чувствовал, что мне лучше не светиться.
– Возьми «жабью слезу». Это если другого выхода не останется…
– Взять-то возьму, но мы пойдем вместе. Зинта, ты мой единственный близкий человек в этом мире, и я не хочу тебя потерять. Или ты со мной – или извини, но я тебя убью. Ты ведь знаешь, как я теперь выгляжу. Есть магические способы очень быстро развязать человеку язык, поэтому еще раз извини, но оставить тебя здесь живую – это будет с моей стороны большая глупость. Надеюсь, ты и сама это понимаешь?
– Понимаю, – она сглотнула комок. – Мне лучше умереть, я давно уже не доброжительница, а зложительница. Я стала поедательницей шоколада, я не мешала тебе предаваться пороку, я пошла против добрых магов и закона…
– Зинта, ты и вправду зложительница, но не потому, что ела шоколад и тактично не вмешивалась в мою личную жизнь, а потому, что ты пренебрегаешь волей Тавше!
– Я пренебрегаю?.. – она растерянно вскинула голову, сморгнув выступившие слезы.
– Ты, ты, кто же еще. В других странах лекарей под дланью Тавше не так много, как в Молоне, и вообрази, сколько людей там мучается от болезней, а то и умирает, не получив необходимой помощи! Кто побогаче, приезжают сюда, но не у всех находятся на это средства. Возможно, это воля богини проявилась таким образом, что тебе теперь одна дорога – вместе со мной за границу. А ты отказываешься от того пути, на который зовет тебя долг лекарки под дланью Тавше, вместо этого ты предпочитаешь наслаждаться своими страданиями, как Улгер…
– Замолчи, – перебила Зинта, повысив голос. – Ты действительно думаешь, что такова воля Милосердной?
– Я в этом не сомневаюсь, так что собирайся поскорее.
Из дома они вышли, когда совсем стемнело, через черный ход, бесшумно притворив дверь. Прохладная весенняя ночь, белая луна на ущербе, в воздухе носятся проснувшиеся летучие мыши. Тускло светят желтые окна: уют, который остался позади.
Зинта шагала рядом с Эдмаром по пустынной булыжной улице, с увесистой котомкой за плечами, и ее одолевал страх – не столько перед тем, что их могут поймать, сколько перед кромешной неизвестностью.
4. Дирвен и девственница
Дирвен отправился в Разлучные горы, на тот глухой участок ларвезо-молонской границы, где чаще всего пробираются с одной стороны на другую всевозможные нарушители.
Западнее граница проходила через густонаселенные земли, по реке Ялахе, впадающей в Конский залив. Водную артерию маги Ложи держали под неусыпным контролем, и при попытке переправиться на ларвезийский берег посланниц Ктармы предполагалось потопить. Другое дело – хмурые горы, укутанные в хвойную шубу и оглашаемые тоскливым воем Каменного Лиса – вечного пленника угрюмой скалы.
По донесениям овдейских шпионов Ложи, «ведьмины мясорубки» в этот раз небывалой мощности, на целый городской квартал хватит. Не слабее той, что два с лишним года назад разнесла массу жилых и портовых построек в Кавиде. Услышьте, боги, пусть Дирвену повезет, и пусть Госпожа Развилок будет к нему снисходительна.
Разумеется, на тот случай, если парнишка со своим первым заданием не справится, предусмотрена пара запасных вариантов: для Дирвена Корица это скорее боевая проверка, чем такое дело, где вся надежда на него одного, но проверка эта опасней и серьезней, чем ежедневная работа иных опытных профессионалов.
Хеледика грустила, не хотела ни на балы, ни в театр, ни на светские вечеринки, но умирать передумала, и на том спасибо. Суно было некогда с ней возиться, его опять ждала Мезра.
Идея почтенного Тавелдона, высказанная на Совете, заинтересовала руководство Ложи, и из паянской школы выкрали лучшего ученика – древнего мага, предназначенного для Накопителя.
Парню едва стукнуло девятнадцать, его только-только собирались отправить на усекновение. Как известно, раньше нельзя. Вернее, можно, однако тогда выход силы будет в разы меньше, поэтому желательно дождаться, когда намеченная кандидатура войдет в наилучший для этого дела возраст. Суно такие рассуждения были противны. Порой нынешние волшебники напоминали ему паразитов, которые кормятся за счет древних бедолаг. Впрочем, ему-то хорошо смотреть на них с брезгливым неодобрением – он, «ущербный маг», и без Накопителей обладает достаточной силой, и хвала богам, что его почтенные коллеги до сих пор не приспособились тянуть из таких, как он… Орвехт старался не увлекаться подобными рассуждениями, которые могли завести Псы знают куда. Крамола Светлейшей Ложей ох как не поощрялась.
Когда он думал о том, что молонские коллеги в этот раз остались на мели, на его усталом лице появлялась сдержанная усмешка. Накопитель в Молоне должен был получить три новые жертвы, но одну из них сцапали и доставили в Аленду наемники Ложи, а вторая сама сделала ноги – правда, недалеко, до ближайшего канала.
Иномирец-возвратник с весьма скромными магическими способностями, но предприимчивый, беспутный и с непомерным самолюбием, которое воспитатели так и не смогли выкорчевать. Умник захотел стать магом круче всех своих одноклассников и, недолго думая, заключил сделку с демонами, а те обвели его вокруг пальца и собирались сожрать в следующее полнолуние. Вдобавок он умудрился проспорить им жизнь своей опекунши – доброжительницы, которая первой нашла его, когда он попал в Сонхи, и с тех пор о нем заботилась. Все это он изложил в покаянном письме, оставленном дома. Написал, что решил утопиться, чтобы не попасть на обед к демонам, и своей доброй опекунше все рассказал, в надежде, что ей удастся где-нибудь спрятаться от тварей Хиалы. Оба исчезли, а потом на набережной Белолодочного канала нашли пижонскую шляпу этого шалопая.
Вот ведь жабий сын, подумал Орвехт, еще и бедную женщину демонам продал! Хотя, надо признать, везучий жабий сын. Лучше утонуть, чем в Накопитель.
Похищенный древний маг покамест ничем не порадовал. Парнишка из молонской глуши, истинный доброжитель до мозга костей. Кто-то из тех, кто за ним присматривал, додумался принести ему чашку отменно сваренного шоколада. Из лучших побуждений, чтобы пленник поскорее освоился. Ага, вы правильно поняли, шоколада. Это молонскому-то доброжителю! Когда парень увидел, что перед ним поставили на стол, у него от такой заботы чуть желудок наружу не выскочил, следом за устремившимся на волю завтраком.
А самое грустное, что проку от него не будет. Это плохо и для Мезры, и для него, ибо все равно его ждет Накопитель, только не молонский, а ларвезийский. Как говорят в народе, чеснок лука не слаще. Способности у него оказались и впрямь неплохие: почти дотягивают до уровня Суно Орвехта. Не более того. А для Мезры нужен древний маг вроде тех, о ком сказки рассказывают – чтобы в мгновение ока рвал враждебные чары, чтоб по поднебесью летал демоном, чтобы нежить перед ним склонялась, как перед своим господином.
Философски вздохнув – на свете не так уж мало вещей, с которыми ничего не поделаешь, – Суно допил оставшийся в чашке шоколад и вновь подумал о Дирвене: хотелось надеяться, что юный амулетчик вдали от наставников будет во всем проявлять похвальное благоразумие.
Ох, мерзопакость какая, словно мыши во рту нагадили… Или кто там еще может нагадить? Голова сдавлена железным обручем, руки-ноги как студень, да еще какая-то зараза воет и воет – вроде бы далеко, но до того надрывно и тоскливо, что душу переворачивает, а на душе у Дирвена и без нее тошно. И не только на душе.
Не мог же он вчера сломаться на середине застолья! Извиняйте, мол, дяденьки, не привык я столько пить. Вот и приходилось дуть пиво наравне с этими небритыми загорелыми мужиками, пропахшими дымом, потом и лесом. Были в компании и три дамы. Вернее, одна-то суетилась по хозяйству и таскала на стол свою стряпню, просто тетка из деревни, а две другие уселись вместе с мужчинами – в кожаных штанах и егерских куртках, такие же резкие, развязные, с неженскими ухватками. Амулетчицы, мнящие себя ведьмами. Сразу видно, что не девственницы. Чернявая еще сказала: «Очумели вы, парни, не спаивайте ребенка!» – и Дирвен сразу ее возненавидел. Подлая стерва. Чтобы доказать, что он не ребенок, налил себе полную кружку, и дальше… Ага, дальше было что-то еще.
Проснулся он в общей спальной комнате, устланной для тепла циновками в несколько слоев, на соломенном тюфяке, укрытый истрепанным клетчатым одеялом. Без сапог, но сапоги никуда не ушли, стояли рядом. Убедившись, что ничего из амулетов не потерялось, Дирвен отправился наружу. Каждая стена норовила его предательски толкнуть, а каждый порожек – подставить подножку, и половик в коридоре нарочно коробился коварными складками, цепляясь за ноги.
Несмотря на все эти каверзы Рогатой Госпожи, он добрался до выхода и, отлив прямо возле крыльца, а то бы точно опозорился, нетвердо направился к стойке с позеленелыми медными рукомойниками над длинным деревянным корытцем. Прежде всего – умыться, а то тюфяк, на который его, бессознательного, вчера заботливо уложили, оказался перемазан чьей-то рвотой, и теперь у Дирвена вся рубашка этим испачкана, и лицо, и даже за ворот что-то попало.
Подумалось, что сказал бы учитель Орвехт, если б его сейчас увидел… Хорошо, что учителя здесь нет.
Дирвену было так худо, что лучше б на месте убили, а в небе клубилась влажная и мягкая серая хмарь, и горизонт заслоняли могучие горы – вблизи бурые, вдали синеватые. Сосны вокруг заставы росли такие высоченные и так плавно покачивали верхушками, что сердце замирало, если долго на них смотреть. В их ровный гул, скорее извечно-дремотный, чем тревожный, порой вплетался безысходно заунывный вой, долетавший издалека.
Он начал плескать себе пригоршнями в лицо холодную воду. Язычок рукомойника так оглушительно звякал, что голова раскалывалась. Вдобавок все вокруг тошнотворно зыбилось, словно не только ватные облака медленно плывут на восток и темные кроны сосен мерно шевелятся, а еще и земля под ногами колеблется, как будто стоишь на пароме.
Дирвен ухватился за столбик. Старое корытце местами растрескалось и зацвело изумрудной плесенью, вода из него стекала в желоб, который терялся в бурьяне. На отсыревшей стенке была тщательно вырезана древняя руна, отгоняющая незваных соседей. На заставе эти руны повсюду, потому что волшебного народца в Разлучных горах – что поганок.
Снова донесся далекий вой, преисполненный такой непомерной тоски, что вместить ее могло разве что пасмурное облачное море, опрокинутое над лесами и горами.
– Эх ты, герой! Амулетчик Ложи, а пить не умеешь! Это непорядок, надо наверстывать.
К умывальне подошел то ли егерь, то ли пограничник, рябой, заросший, веселый, на зависть твердо стоявший на кривоватых ногах, обутых в сапоги из толстой кожи. На Дирвена он смотрел с добродушным сочувствием.
– Скажи тетушке Велинфе, чтоб она тебе воды согрела, да отмойся хорошенько, а то форменное безобразие. Другой раз не пей сверх своей меры.
Дирвен обидчиво нахохлился и проворчал, чтобы перевести разговор на другую тему:
– Прибить бы эту тварь, которая так паскудно воет…
– Ха, это же Каменный Лис! Его не прибьешь. Неужели не слышал о нем?
Вроде бы слышал. Демон какой-то здешний. Считается неопасным, поэтому инструктировавший Дирвена маг в подробности не вдавался.
– Он, сказывают, допекал кого-то из могущественных, так что мочи не было, и за это его в скалу замуровали, – пояснил егерь. – Тыщу лет назад, а может, и больше. До половины засадили: передняя часть торчит наружу, а задняя в камне, и чтобы его убить, надо скалу разрушить. Иначе не помрет. А если кто-нибудь ухитрится его убить, тут же сам займет его место, смекаешь? Вот он там и воет тыщу лет напролет… По-разному бывает, то молчит, то воет, в последнее время его что-то разобрало.
Дирвен долго полоскал во рту, пока зубы не заныли от холода, а потом тетушка Велинфа нацедила ему капустного рассола да согрела воды, чтобы он смог помыться в лоханке и постирать одежду. К вечеру, когда на заставу прибыли с молонской стороны лазутчики, которые должны были сообщить наводящую информацию, он уже вполне пристойно выглядел, хотя и был чересчур бледен, а под глазами залегли тени. Тоже не слава богам: лазутчики решили, что он трусит и переживает. Уловив это, Дирвен чуть не обругал про себя Рогатую Госпожу, но вовремя спохватился – не время сейчас ее злить.
– Мы, кажись, высмотрели кого надо, – сообщил худой белобрысый парень с носом, похожим на полумесяц, словно когда-то свернутым в драке, и плутоватыми глазами рыночного вора. – Пять к одному, что это они. Две дамочки, причем одна из них вроде как ведьма средней руки, путешествуют с оглядкой. Готов запоминать приметы?
– Да, – степенно, как взрослый, кивнул Дирвен, мысленно прикоснувшись к амулету «Кладезь сведений».
Пока амулет при нем, он не забудет ни слова из того, что ему сейчас скажут. На память он ничуть не жалуется, но с амулетом круче, и вдобавок так положено, если ты на задании.
– Энга Лифрогед, около двадцати лет или чуть побольше. Девица высокая, статная, осанистая. Лицо продолговато-треугольное, нос прямой, рот немного великоват, а подбородок зауженный. Глаза серые с переходом в лиловый или болотный оттенок, напоминают переливчатый камень амитал. Волосы до плеч, блондинистые, брови и ресницы темные. Красит губы карминовой помадой, глаза подводит угольным карандашом. Одежда ларвезийского кроя: фасонистый серый жакет с пуговицами черного стекла, отделанный черным галуном, черная дорожная юбка, серая шляпка с черной кожаной розой и черной вуалью. Обута в шнурованные сапоги с металлическими нашлепками на носках и пятках. Выглядит сильной, ловкой, выносливой. Двигается то с дамской томностью, то порывисто. Держится властно и дерзко, с мужчинами кокетничает, но близко к себе никого не подпускает. Владеет приемами борьбы. Когда на постоялом дворе пьяный парень полез к ней под юбку, она его скрутила и впечатала рожей в столешницу до кровищи, а потом подняла крик, что ее хотят изнасиловать. Амулеты, выявляющие присутствие волшебников, отмечают возле нее магический фон.
– Вероятно, ведьма, – произнес Дирвен со знающим видом.
Смертники Ктармы – чаще всего амулетчики, кто же станет магами разбрасываться? Наверное, ее послали, потому что «мясорубки» в этот раз особо мощные.
– Нальва Шенко, около двадцати пяти лет, – продолжил доклад лазутчик. – Среднего роста, в меру полноватая, недурно сложена – этакий кувшинчик. Лицо круглое, нос небольшой, прямой, глаза серые. Волосы до плеч, темные с рыжиной, брови темные. Возможно, крашеная, потому что ресницы светлые. Женскими помадами лицо не пользует. Одежда: темно-зеленая вязаная фуфайка, штаны табачного цвета, коричневая дорожная куртка с капюшоном и деревянными пуговицами, все неброское, но из хорошей материи. На ногах кожаные ботинки со шнуровкой, поверх надеты резиновые боты. Выглядит выносливой, походка легкая. Держится скромно, говорит мало.
– Кто из них главная, вы не отследили? – серьезно, как и подобает амулетчику на смертельно опасном задании, поинтересовался Дирвен.
– Отследили, как же без этого, – слегка передразнив его, отозвался собеседник. – Командует Энга, но иногда они шепотом спорят, как будто одна другую в чем-то убеждает. Одеждой они различаются, словно госпожа и прислуга, а между собой держатся скорее как две кузины или подруги. Обрати внимание, Нальва одета как типичная молонская доброжительница, отправившаяся в дальнюю поездку, а Энга похожа на богатую столичную штучку, на здешний народ она производит чудное впечатление, как диковинная залетная птица. Они торопятся, а если б где-нибудь задержались, ей бы не поздоровилось – доброжители не любят, когда кто-то выделяется, завсегда найдутся охотники проучить индивидуалиста. Ужасатели Ктармы обычно стараются не привлекать к себе лишнего внимания, но так как они знают, что мы имеем это в виду, на сей раз, видимо, решили провести нас, применив нетипичную маскировку. Энга и Нальва скоро должны прибыть на постоялый двор «Три шишки», последний в предгорьях, чтобы оттуда по тропам двинуть через границу. Если только не повернут на северо-восточную дорогу – такой курбет будет означать, что это не наши дамы.
– Само собой, – солидно согласился Дирвен, стараясь не замечать легкой снисходительной насмешки, сквозящей в хитроватых глазах собеседника.
– Есть еще три подходящие женские пары, слушай дальше, а завтра спозаранку чтоб был готов – пойдем на ту сторону.
Зинта чувствовала себя так, словно катилась на санках с крутой ледяной горы, все быстрее и быстрее.
Они с Эдмаром сбежали из Паяны и почти добрались до границы. Погони не было. Если б была, их бы давно уже схватили, но Эдмар оставил письмо – будто бы он из-за своих проблем решил утопиться, и к тому же никто не догадывался, что они знают правду о Накопителях. Если б догадались, за ними ринулась бы вся Добрая Магическая Коллегия: владение такой информацией несовместимо с дальнейшей жизнедеятельностью.
Эдмар сказал, что сбил и затер след с помощью чар. Хотелось верить, что это надежно. С другой стороны, раз никто не кричит «Стойте!», едва их завидев, – значит, и вправду сбил.
Лекарка расстраивалась, что не удалось предупредить двух других учеников, тоже обреченных на этот ужас, но Эдмар смотрел на дело с философской жестокостью: так уж им не повезло, ничего не попишешь, спасибо Госпоже Вероятностей, что сами ноги унесли.
Надо следить за собой, чтобы случайно не назвать его Эдмаром. До сих пор Тавше миловала, ни разу не вырвалось.
От его рискованной игры у Зинты душа проваливалась в пятки: надо же такой невероятный театр в жизни устроить! И что будет, если этого сумасшедшего авантюриста разоблачат… Но ведь уже который день пошел – и не разоблачили.
Всю дорогу она провела как в лихорадке, ожидая каждую минуту, что какая-нибудь непредусмотренная случайность доведет их до беды. И лишь когда увидела пограничные горы, похожие на сказочно громадных бурых медведей, дремлющих под облачным пологом, и услышала тягучий шум достающих до поднебесья сосен, ее сжавшаяся в комок душа начала понемногу расслабляться и расправляться.
– Дальше двигай один. Будь молодцом, не подкачай!
После этого напутствия провожатые развернулись и канули в окутанный утренним туманом подлесок – словно их и не было.
Амулетчику для особых заданий спутники не положены. Раньше эта мысль наполняла его гордостью и позволяла посматривать на окружающих свысока, а теперь стало не по себе, вконец не по себе, до пробежавших по хребту холодных мурашек.
Один, не считая низкорослой мохноногой лошадки с заставы. Посреди дремучего леса. На переход ушло трое суток, и за это время он успел увидеть, на что здесь можно нарваться. До сего момента их был целый отряд, а теперь – Дирвен Кориц со своими амулетами и никого рядом.
По-другому нельзя. Ктармийские ужасатели чуют, когда их кто-то ищет, и на расстоянии до трех-четырех шабов могут если не убить, то причинить серьезный вред. Человек застывает истуканом, перед глазами цветными лягушками скачут пятна, в ушах оглушительно звенит, и пока знающие маги эти чары не снимут, пострадавший не вспомнит, ни кто он такой, ни что ему было поручено. У иных при этом сердце останавливается, и они падают замертво. Ложа до сих пор не разгадала это колдовство и многих потеряла, пока не решено было действовать иначе.
Информация, которую передали Дирвену лазутчики, была собрана с соблюдением всех предосторожностей. Тот, кто видел лицом к лицу возможных ужасательниц, о Ктарме не думал, его мысли уподобились расплавленному воску, из которого на некоторое время вылепилось нечто постороннее – размышления торговца, прикидывающего, как бы повыгоднее сбыть товар, или загулявшего мужа, сочиняющего оправдательную небылицу для жены. Сложная ментальная техника, доступная не всякому. Дирвен так не умел, но у него и задача была другая: получив от соглядатаев сведения, нанести по цели упреждающий удар. От упомянутых ктармийских чар его защитит «Гранитный панцирь». Загвоздка в том, что «Панцирь» эффективен не для каждого, а только для амулетчика незаурядной силы – такого, как Дирвен Кориц.
Подумав об этом, он воспрял духом. Правда же, нечего бояться. Он слишком крут, чтобы вон тот шмат тумана, который ворочается в кустарнике сам по себе – и не туман это вовсе, а серовато-белесый слизень величиной с собаку, или, скорее, неведомый представитель волшебного народца, напоминающий громадного слизня, – смог ему что-то сделать. И при нем амулеты, они спасут его от мелких уродцев в грибных шляпках, которые шмыгают с места на место и замирают, притворяясь грибами – то ли в надежде, что он их не заметит, то ли пытаясь его напугать. И Светлейшая Ложа, дорожащая своими элитными бойцами, не послала бы его через этот лес выполнять задание первостатейной важности, если б был риск, что по дороге его растерзают древоны – хищные волшебные твари, способные прикидываться засохшими деревьями. Не они ли изображают сухостой возле разросшегося малинника: покрытые лохматой корой, с цепкими лапами-корнями, черными провалами ртов и острыми сучьями в засохших кровавых пятнах? Впрочем, если это и были древоны, ни тот, ни другой не шевельнулся, толку-то тратить силы на защищенного с макушки до пят амулетчика. Два года назад Дирвен с завалящей побрякушкой «Удача водоплавателей» переплыл Бегону, и речному народцу не удалось утянуть его на дно, а мощные обереги, которые хранят его сейчас, тем более не позволят вон тому зеленовласому мороку с клочком тумана вместо лица и зыбкими удлиняющимися руками до него дотянуться. «Руки» растаяли в воздухе, а «волосы» оказались ветвистым зеленым побегом, и Дирвен так и не понял, действительно там был кто-то опасный, не сумевший преодолеть его защиту, или с ним сыграло шутку собственное воображение.
Тропинка, устланная рыжеватой хвоей, вывела к наезженной грунтовой дороге. Дирвен обрадовался, и его мышастая лошадка тоже обрадовалась: хоть она и была приучена к переходам через лес и в гриву ей вплели неприметные для чужого глаза обереги от волшебного народца, а все равно ей там не нравилось.
Сосны до облаков, лиственный подлесок, по обочинам желтеют одуванчики. Оглянешься – словно и не было никакой тропки. Дирвен мысленно обратился к «Кладезю сведений», чтобы запомнить это место во всех деталях и позже не ошибиться.
До постоялого двора «Три шишки» он добрался через час. Энга Лифрогед и Нальва Шенко туда еще не прибыли. Сам он представился Дирвеном Рувако из восточного городка Милопы, сообщив любопытствующим, что отправился погостить у родни.
Хозяин «Трех шишек», он же староста деревни, которая называлась Лульва Предгорная (где-то в западной стороне была еще и Лульва Равнинная), велел ему браться за грабли и вместе с другими доброжителями наводить порядок в общинном саду – мол, задержишься на денек-другой, а то у нас тут маловато рабочих рук. Дирвен скроил послушную мину и подчинился. По легенде, он местный. Юный доброжитель. То, что в Ларвезе расценили бы как возмутительное посягательство на чужую свободу, здесь заурядное дело: молонский коллективизм во всей красе.
А ему как раз и нужно задержаться в этой деревушке с дурацким названием, пока ужасательницы не объявятся, и чтобы те приняли его за обыкновенного молонского мальчишку, ничуть для них не опасного. Все было просчитано заранее, и Дирвен с удовлетворением убедился, что Светлейшая Ложа в своих расчетах не ошибается.
Орудуя граблями под сенью яблонь, усыпанных розовато-белыми бутонами, он мысленно сравнивал три страны – Овдабу, Ларвезу и Молону. Овдаба, его родина, считается развитым и просвещенным государством. Тамошние маги не стали бы создавать кровожадного монстра вроде Шуппи-Труппи для устрашения непослушных детей и не послали бы на смертельно опасное задание мальчишку, которому едва сравнялось семнадцать, а все же хвала богам, что он оттуда удрал. Ага, Закон о Детском Счастье, забота о подрастающем поколении… Кабинетных философов это восхищает, а Дирвена – нет, потому что сию трепетную заботу он ощутил на своей шкуре. Когда тебя разлучают с мамой, не обращая внимания на твои отчаянные возражения, – это намного хуже, чем когда тебе, не считаясь с возрастом, дают рискованное поручение. В Овдабе ты до двадцати лет ребенок, и твое мнение ломаной полушки не стоит. Да, о тебе заботятся – как садовник о вверенных ему кустиках, подравнивая их, чтобы не сильно отличались друг от друга, деловито щелкая громадными ножницами. В исправительном приюте Дирвен именно так себя и чувствовал – то ли кустиком, то ли домашним животным, предметом придирчивого наблюдения и безжалостного ухода. И если б его сейчас поставили перед выбором: вернуться туда или умереть, третьего не дано – он бы, пожалуй, выбрал смерть.
Через три года, когда ему стукнет двадцать, он поедет в Овдабу за мамой. И пусть только попробуют ее не отдать – тогда они узнают, что с первым амулетчиком Светлейшей Ложи шутки плохи.
Путешественницы объявились под вечер следующего дня. Из громоздкой, как любимый комод матушки Сименды, двухэтажной почтовой кареты высыпала целая толпа женщин. Их было около дюжины, и единственный затесавшийся среди них пассажир мужского пола, пожилой выпивоха с небритой красной физиономией и замызганным шарфиком на шее, выбрался наружу в последнюю очередь, изображая веселый ужас: мол, гляньте, люди добрые, в какую компанию я угодил!
Главных подозреваемых Дирвен узнал сразу. Энга Лифрогед с черной кожаной розой на шляпке выделялась среди остальных элегантным туалетом, словно дорогая безделушка в куче невзрачных вещиц. Вторая, Нальва Шенко, возле нее терялась, не сразу и заметишь, а лицо у Нальвы оказалось добрым и открытым, противоестественно симпатичным для ужасательницы.
На мгновение Дирвен ощутил безотчетный протест: неужели человек с таким выражением лица способен учинить что-то вроде того, что произошло на площади Полосатой Совы? Потом вспомнились наставления учителей: «В обычной жизни, до поры до времени, ужасатели могут выглядеть кем угодно, даже вполне славными людьми. Думай об этом как о наведенном на тебя мороке. У ужасателей нет ни пола, ни возраста, ни народности, ни веры, ибо главное для них – одно-единственное: нести всем остальным грязную смерть».
А эта Энга чуть выше него, попросту дылда, хотя держится, будто писаная красавица. Но не худая, а, скорее, рослая и стройная, как здешние сосны.
Читать бесплатно другие книги:
