Загадка Александра Македонского Гульчук Неля
Все семь рядов стен составляли семицветный пояс из белой, черной, пурпурной, голубой, красной, серебряной и золотой полос, из которых белая была нижней, а золотая верхней.
В этом великолепном дворце, построенном из кипариса и кедра, персидский царь хранил свои сокровища. Перекладины на потолках, стены, колонны и столбы в залах и покоях царя были покрыты серебряными и золотыми листами. Даже кровля была выстлана ими.
Но и здесь, в своем роскошном дворце, в отличие от прежних лет, когда рядом была любимая жена Статира, владыка мира не знал покоя. Вести, поступающие с западных окраин, были тревожными.
Гонец прибыл поздним вечером.
Царь царей, не пожелавший беспокоить себя на ночь, приказал перенести доклад гонца на утро.
Однако царь провел неспокойную ночь и на рассвете отправил своего ближайшего слугу во дворец Бесса, который располагался за черной стеной, на холме ниже царского дворца.
Бесс не догадывался о причинах столь спешного вызова к царю, тем не менее он считал своим долгом явиться немедленно. Как бы там ни было, но и слабый царь Дарий в его глазах был главой огромного царства. Кто же виноват, что вместо него в Персии не родился новый Кир? Можно ли обвинять Дария в том, что он был только тенью своих великих предшественников? Но, с другой стороны, такого царя легче было подчинить чужой воле.
Царь царей, томясь в ожидании, терял остатки терпения, когда стража распахнула двери его приемных покоев и объявила о прибытии Бесса.
– Пусть войдет, – приказал царь и, в нарушение дворцового этикета, сам пошел ему навстречу.
Бесс склонил голову и оставался стоять в этой почтительной позе, пока Дарий не предложил ему подойти поближе.
Подойдя к царю, Бесс пал ниц перед своим повелителем.
– Царь царей имеет распоряжение для своего верного слуги?
– Да, – подтвердил Дарий, – вчера поздним вечером нежданно прибыл гонец с тревожным донесением, о котором сейчас мы подробно узнаем.
В приемный покой царя вошли и другие военачальники, которых царь пригласил на утренний совет.
Присутствующие уселись по полукружью в креслах напротив трона царя.
Явившийся по приказу гонец рухнул лицом вниз у ног Дария.
– Рассказывай! – резко приказал царь.
Слова, казалось, доносились из недр земли.
– Флот персов более не существует. Острова Хиос, Кос и Лесбос опять вступили в союз с македонцами.
В рядах полководцев и зевак из придворных, проснувшихся с утра пораньше, кто-то ахнул. Остальные застыли в гробовом молчании.
Дарий превратился на какое-то мгновение в камень, затем овладел собой:
– Что? Но это невозможно! Ты думаешь, что нас так легко одурачить? Кто тебе заплатил?
Гонец заставил себя подняться на дрожащие ноги, призвав на помощь все мужество и терпение.
– О, царь царей, я не лгу! Наши гарнизоны и флот переметнулись на сторону врага.
Царь молча смотрел вперед, словно слепой в необъятную тьму. Бесс видел подобное выражение лица у людей, близких к обмороку, но Дарий сидел на троне и, казалось, не дышал.
Полководцы тихо зароптали:
– Жалкие трусы, предатели!..
– Македонцы оказались доблестными воинами и на суше и на море!
– Конечно, удар силен, этого нельзя на признать, – Бесс попытался взять инициативу в свои руки. – Но сдаваться нельзя!
Дарий вздрогнул и уставился на Бесса, словно его неожиданно разбудили.
– Что? – царь передернул плечами так сильно, что скрипнул трон, но вместе с этим движением стряхнул, похоже, и оцепенение.
Великий царь был невероятно бледен, – здоровый румянец поблек, уступив место синюшной бледности, – но глаза уже утратили выражение слепоты.
Дарий думал, прикидывал, начал отдавать приказы нетерпеливым голосом: собрать войска, всю армию привести в боевую готовность.
Приглашенные ясно сознавали, что персидская армия была приучена к мысли напугать слабого врага лишь своей численностью – и соответствующим образом подготовлена. Никто не ожидал, что враг окажется столь сильным или что его сила возрастет так быстро, станет столь сокрушительной.
– Проклятый Македонец! – злобно проговорил Бесс. – Чтобы стервятники расклевали его печень!
Бесс знал, что в войсках учения проводились от случая к случаю, что от долгого бездействия воины расслабились. Тем не менее, приняв решение, он обратился к царю:
– Да, несомненно, надо собирать войска, готовиться к решительной битве. И победителями в ней будем мы!
Дарий обвел своим царственным взглядом военачальников: Сатибарзана, Хорессана с Фретаферном, Атропета, Ариобарзана. Они смотрели на него пока еще преданными глазами. Слово попросил Сатибарзан:
– О Дарий, царь царей, царь четырех стран света, царь всего, отныне нам предстоит спасать глубь Востока. Что значат потери всегда ненадежных приморских городов в сравнении с верными мидянами и персами, в сравнении с полчищами конницы бактрийской равнины и с храбрыми горными народами?
Согласно кивнув в знак одобрения Сатибарзану, царь царей стал призывать военачальников биться во главе своих народов во славу Персии:
– Благословенное правление бессмертного Кира превратило нашу некогда малую страну в великую державу мира. Как донесла разведка, ненасытный царь Македонии возмечтал раздвинуть свои границы до Вавилона, Персеполя, далее до берегов Инда.
Ухмылка появилась на лицах военачальников.
Не улыбался один Бесс.
– Вы подумайте только, – продолжал царь, – может ли чья-нибудь армия мериться силою с персидской? Это все равно, как если бы козленок рискнул выйти против шакала. Мы должны проглотить Македонца со всем его войском, как лев свою жертву.
«И все-таки, – подумал про себя Бесс, – и все-таки именно войско Александра обратило нас в бегство при Гранике и Иссе».
Свою речь царь царей заключил словами:
– Перед горными цепями Центральной Персии войско нечестивых должно встретить настоящее многотысячное азиатское войско, собранное со всех концов нашего царства.
Военачальники изъявили радость по поводу намерений царя царей вернуть Персии былую славу.
Бесс предложил собирать армию на равнине Вавилона.
Услышав возгласы всеобщего одобрения, Дарий внезапно вспомнил битву при Иссе и почувствовал, что Бесс снова загоняет его в какие-то сети, из которых выбраться будет невозможно.
Но решение, готовиться к новому сражению, уже было принято с его царского согласия.
После военного совета Дарий почувствовал себя совершенно разбитым. Он вышел в сад перед царским дворцом, приказав телохранителям не впускать к нему никого.
Вход во внутренние сады царского жилища, расположенные перед покоями царя, был запрещен под страхом смерти. Сюда допускались только избранные, особо приближенные к царю.
Даже журчание струй фонтана и пение диковинных птиц, заключенных в золотые клетки, не успокоило царя. Он прошел к Царским воротам, расположенным в середине двора. Здесь, восседая на своем троне, Владыка мира показывался народу.
Но сейчас Дарий был один. Он не спеша прохаживался по саду, размышляя: «Мы недооценили Македонца. Наша уверенность в мгновенной победе на самом деле была гордыней. Гордыня персов вознеслась до неимоверных высот, поэтому мгновенная победа над крошечным войском македонцев казалась нам неоспоримой. Мы даже не потрудились признать в Александре серьезного соперника!»
Дарий вспомнил предостережения Хоридема, смерть Мемнона и неожиданно почувствовал, что земля все больше и больше уходит у него из-под ног. Он попытался собраться с мыслями, начал успокаивать себя: «Мы просчитались. Но мы все поправим. Пока мы сильнее! Войско у нас гораздо больше!.. Мы заманим врага в глубь страны, а потом атакуем и разгромим его».
Внезапно царя пронзила страшная мысль: вдали от правды, которую он осознал только сию минуту в Экбатане, он, Дарий, стал для Персии чужим и ненужным.
И снова его охватило раздумье: «Мы проигрываем. Но почему? У нас сотни тысяч воинов, золото. У противника нет ни золота, ни стен, за которыми можно укрыться. Что произошло?»
Дарий опустился на скамью около фонтана, сидел прямо, как изваяние, каменное, неподвижное, руки его покоились на коленях. И именно в этот момент, когда он почти успокоился, евнух возвестил о прибытии Тирея, слуги плененной царицы, сбежавшего из лагеря неприятеля.
Упав на колени перед царем, Тирей, разрывая на себе одежды, дрожащим голосом сообщил:
– Статира умерла! Умерла при родах!
Когда Тирей осмелился поднять глаза, он впервые увидел царя горько плачущим.
– Статира умерла! Умерла!.. В плену… Царице великого царства не пришлось даже удостоиться почетных похорон, – причитал царь.
Евнух стал осторожно утешать царя:
– До последнего мгновения македонский царь окружал царицу величайшим почетом. Ее труп был положен на золотые носилки, вынесен в поле и обращен лицом к солнцу. Жрец влил ей в ухо гаому, питье бессмертия, и приготовил к вечности. Труп царицы несли к месту погребения солнечным днем. Ее захоронили в Башне тишины.
– Был ли устроен праздник в честь умершей? – отрешенным, полным печали голосом, тихо поинтересовался царь.
– Да. Праздник продолжался, как и полагается, три дня. Около сосуда с огнем сидел жрец и читал из «Авесты» похоронные молитвы. Два жреца сидели друг против друга с цветами в руках и пели гимны, благословляя умершую.
Вдруг лицо царя исказило почти нечеловеческое страдание. Он наклонился совсем близко к евнуху, чтобы его слова не достигли ничьих ушей, и, с плохо скрываемой дрожью в голосе, спросил:
– Статира была наложницей Александра?
– Царица умерла верной и чистой. Добродетель Александра так же велика, как и его отвага.
Царь царей воздел руки к небу и стал молить богов:
– Даруйте мне сохранить и восстановить мое царство, чтобы я как победитель мог отплатить Александру за то, что он сделал для моих близких, если же мне не суждено более быть господином Азии, то отдайте тиару великого Кира не кому иному, как ему.
И тут же ужаснулся своим словам.
– Нет, проклятый македонец! Нет! Ты отнял у меня все самое дорогое. Бесса ко мне!
Дарий снова почувствовал себя владыкой мира.
В знак печали по Статире слуги надели на Дария рубашку темного цвета и разорвали ее от ворота до пояса.
Царь жестом приказал всем удалиться, решив до прихода Бесса остаться в полном одиночестве, чтобы собраться с мыслями.
Великий царь сидел в саду, пронизанном лучами яркого солнца, но все вокруг казалось ему черным. Он мысленно вызывал образ любимой жены и повторял про себя слова из «Авесты»: «Ты была всеми любима за твое величие, доброту и красоту, за твое благоухание и победную силу, ибо и ты меня любила за мое величие, мою благость и красоту. Когда ты видела человека, живущего в легкомыслии, ненависти, скрывающего свой хлеб, то ты садилась возле него и пела гимны и приносила жертвы огню Ахурамазды, а праведного ты ободряла, откуда бы он ни приходил: из близких мест или из дали».
Когда Бесс подошел к царю, одиноко сидевшему в своем саду на скамье, лик Дария был спокоен и полон царского величия.
Царь поднял на царедворца глаза:
– Повелеваю! Завтра же принести пожертвования в честь Статиры по всей Персии, раздать новые одежды жрецам и всем нуждающимся.
Бесс склонил голову в знак повиновения.
Наступила долгая тишина.
Наконец, властелин мира снова заговорил:
– Повелеваю! Не жалеть золота, найти людей, ненавидящих македонского царя. Именно таких много среди афинян. Они должны завоевать его доверие и убить, безжалостно убить царя македонян. Обязательно допроси Тирея, слугу царицы, кто из приближенных Александра мог бы быть нам полезен и исполнил бы нашу волю. А теперь иди!..
На следующий день, едва взошло солнце, по пути следования царя к месту жертвоприношения по обеим сторонам дороги выстроились ряды воинов. За эти ряды никто не смел заходить, ибо нарушающих правило зорко выслеживали биченосцы.
Из распахнувшихся ворот царского дворца первыми вывели великолепных быков, предназначенных для заклания. За быками горделивой поступью следовали великолепные кони, тоже уготованные для жертвы. За конями торжественно шествовали маги, облаченные в белые одежды, несшие огонь в жаровне.
Вскоре вслед за магами появился царь царей Дарий в тиаре и в пурпурном хитоне с белой полосой – никто, кроме властелина мира, не смел носить хитон с такой полосой.
При виде царя все попадали ниц.
Дарий ехал на колеснице, а по обеим сторонам от него двигались четыре тысячи копьеносцев. Следом за ними из царских конюшен вели под уздцы две сотни лошадей, украшенных золотой сбруей. Десять тысяч всадников замыкали шествие.
Когда процессия достигла места жертвоприношения, были заколоты и целиком сожжены жертвенные быки и кони.
– Прощай, Статира! Твоя душа освободилась от зла жизни, и все совершенное тобою зло искупилось, – проговорил тихо Дарий.
Царь поднял глаза и, увидев вздымающиеся к небесам клубы дыма, вспомнил македонского царя, вернее его взгляд, подобный молнии, с которым он встретился на поле битвы при Иссе.
И снова Дарий задал сам себе вопрос: «Каким образом Александру удалось так быстро достичь славы?»
И здесь, на священном месте жертвоприношения, нашел ответ: «Македонец презирает смерть».
Клубы дыма заволокли солнце, но пронзительные лучи светила, упрямо пробиваясь сквозь густой дым, больно слепили глаза царя царей. Ослепленный царь невольно зажмурился.
Солнце – светило эллинов.
Что значит этот знак?
Дарий вздрогнул.
Сад Бесса, раскинувшийся около его дворца, пышностью уступал лишь саду Дария. Сад перегораживали толстые стены, выложенные мрамором, терракотой и причудливой мозаикой, разделяя его на несколько частей, куда можно было попасть через отдельные входы.
Калитки были украшены орнаментом из золота, серебра и драгоценных камней. Над причудливыми водоемами парили стрекозы. Посреди сада, на берегу искусственного пруда, был разбит розарий. С ажурной решетчатой аркады свисали гирлянды вьющихся роз, лозы и листья которых густо переплелись. В их сени скрывались пышные ложа на подставках из глазурованного кирпича.
Бесс сидел в одиночестве, окруженный пьянящим благоуханием цветов, и напряженно думал, вспоминая рассказ Тирея о царе Александре: «Македонец равнодушен к женщинам. Он велел художнику Апеллесу нарисовать портрет своей наложницы Панкасты, а когда тот влюбился в нее, царь подарил рабыню живописцу. Александр отдалил от себя даже гетеру Таиду, хотя был близок с ней и высоко ценил ее ум и красоту. Она снова вернулась к влюбленному в нее Птолемею».
От осведомителей Бесс много слышал о Таиде, знаменитой афинской гетере. Знал, что персы убили ее мать у нее на глазах. Но какая женщина, тем более гетера, тем более еще совсем юная, устоит перед властью золота…
Таида – красавица, гетера, гордость Аттики – вот к кому пойдет с поручением от персидского двора афинянин Персей, служивший при дворе Дария осведомителем.
Бесс ждал прихода богатого афинянина Персея, ярого сторонника партии Демосфена, ненавидевшей Александра, по-прежнему считавшей, что македонская армия не должна вступать на афинскую землю, что в афинские гавани не должны входить македонские военные суда.
Когда Персей вошел в сад Бесса и увидел, что рядом с ним нет ни слуг, ни телохранителей, по спине его пробежал холодок. Последний раз, когда они встречались подобным образом, речь шла о смерти одного знатного македонца из окружения Олимпиады, который должен был отправиться в армию Александра с секретным сообщением, но не отправился… А что сейчас?..
Царедворец молчал, внимательно рассматривал афинянина, хотя давно знал его и пользовался услугами более двух лет… Едва познакомившись с Персеем, Бесс безоговорочно принял его в число особо приближенных исполнителей своих замыслов.
Персей был красивый, представительный мужчина около тридцати лет, из тех, которые особенно нравятся женщинам. Он умел хорошо держаться, был начитан, образован, вежлив, красноречив, обладал даром убеждения и на каждый довод мог привести свой, лучший, аргумент. У него был один-единственный недостаток: фальшивость, и именно поэтому он был незаменим. Персей стоял само внимание и почтительно ждал.
Наконец, Бесс заговорил:
– Я решил предложить тебе должность при дворе. Она принесет тебе богатство и почет, достойные какого-нибудь правителя. Но сначала ты должен для меня кое-что сделать.
Он сказал это так приветливо и мимоходом, словно о незначительной услуге, но Персей внутренне насторожился.
Бесс пристально взглянул на него:
– Ты получишь много денег, очень много денег.
Теперь стало ясно, что речь идет об убийстве. Но кого на этот раз следовало отправить в царство Аида?
– Я вовсе не требую чего-то необычного. В Афины из Египта возвратилась гетера Таида, возлюбленная сводного брата македонского царя Птолемея. Александр на некоторое время тоже приблизил ее к себе и, говорят, что он не равнодушен к ней до сих пор. Против Македонца формируется оппозиция из особо приближенных к нему соратников. Это вполне понятно: им надоело только завоевывать, они хотели бы также воспользоваться тем, что уже завоевали, то-есть нашим персидским богатством и сокровищами. То, о чем я тебя попрошу, будет дружеской услугой царю царей Дарию.
Снова воцарилось молчание.
Персей напряженно ждал.
– Ты должен завоевать любовь и доверие афинской гетеры Таиды. Я думаю, что при наличии золота, это не составит особого труда.
– Как знать! – задумчиво проговорил афинянин. – Таида горда и для многих недоступна.
– Постарайся! – на этот раз приказал Бесс. – Таида же, со своей стороны, должна подкупить кого-то из ненавидящих македонского царя, а их с каждым днем становится все больше и больше, убить его. Причем сделать это надо незаметно. Македонский царь просто должен заболеть. Ты понял меня?
Персей согласно кивнул. Он безуспешно пытался привести в порядок свои мысли. Убить Александра! Ситуация казалась ему почти нереальной. Единственное, что успокаивало его, так это то, что убийство должен будет совершить не он. Слова Бесса, произносимые тихим вкрадчивым голосом, болезненными ударами отзывались в висках.
– Избавив мир от нечестивого македонца, Персия снова обретет покой и прежнее величие.
Задумчиво посмотрев на Бесса, Персей нерешительно проговорил:
– Позволь мне вопрос, повелитель. Представь, что Таида сообщит о наших планах Птолемею, а тот сразу же царю Александру. Разве мы не рискуем при этом? У того, кто сидит на троне, длинные руки.
Бесс неторопливо погладил свою ухоженную бороду. Сверкнули драгоценные камни в перстнях, украшавших его сильные смуглые руки. На его умном и мужественном лице мелькнула легкая улыбка:
– Надо не допустить этого. Тем более что в интригах тебе трудно найти равного. Если же Таида будет сопротивляться, то сделай так, чтобы она исчезла и о ней больше никогда не вспоминали.
– То-есть я должен буду убить ее?
– Я не сказал, что это должен будешь сделать ты.
– А когда все будет закончено, куда ты пошлешь меня потом?
– Потом ты сразу же вернешься в Вавилон. Я нуждаюсь в каждом из своих союзников. А завтра утром ты должен отправиться в Афины. Ни дня задержки!..
– А почему в Вавилон?
– Там будут разворачиваться военные действия.
III
Прибывшие из Египта в Афины Таида и Иола сразу же оказались на вершине земной славы и поклонения. Их тепло и радостно приветствовали на улицах и пирах, но постепенно Таида обнаружила, что стала объектом вежливых и не очень вежливых насмешек тех, кто являлся сторонниками партии Демосфена, по-прежнему ненавидящей македонцев и враждебно относящейся к Александру. Даже блестящие победы македонского царя не смягчили их вражды.
По городу ходили слухи, что Таида возвратилась в Афины, так как Александр категорически отверг ее, предпочтя ей красавца Гефестиона.
Но на самом деле прекрасная афинянка полностью завладела умами и сердцами золотой молодежи. Редкий афинянин не восхищался ею. Это была победа, настоящий триумф. Таида правила Афинами так же, как в свое время правили Аспасия и Фрина – силой ума, грации и красоты.
Афины высоко ценили власть красоты и мудрости, не случайно город был назван в честь богини-девы.
Таида любила Афины, любила, как девчонка, карабкаться по холмам Акрополя и бродить вдоль храмов, блуждать с Иолой по улочкам нижнего города, любила и вылазки в порт Пирей – окно Афин в мир.
Вдвоем с Иолой они находили все новые и новые места, чтобы удовлетворять свое любопытство и страсть к прогулкам.
Жены в Афинах сидели по домам, а на улицу выходили только в случае крайней необходимости. Почтенные матроны, одинаково скучные, необразованные и неначитанные, сосредоточенные только на мужьях, детях и семейных неурядицах, перетекающих в грандиозные скандалы, осуждали гордячек, всколыхнувших сердца афинских мужчин.
Афинцы – эрудиты, умные, сообразительные и мудрые – в присутствии Таиды чувствовали себя возвышенно. Они восхищались не только красотой и обаянием Таиды, но и ее умом и образованностью.
Гуляя с Иолой по своему родному городу, Таида словно излучала счастье молодости, улыбалась прохожим, очаровывала поклонников, посещала храмы и театры и ждала воли богини – ждала вестей от Птолемея и Александра, но богиня умолкла, сразу же как только Таида приплыла в Афины, словно это возвращение было ее единственным желанием.
В один из ярких солнечных дней молодые женщины в сопровождении рабов и поклонников неторопливо шли по улицам. Вскоре они очутились в квартале самых роскошных лавок, которые поражали воображение разнообразием и прихотливостью своих товаров.
Искрясь в солнечных лучах, били фонтаны, смягчая летний зной; оживленные толпы кочевали вокруг лавок; сновали рабы, неся на головах корзины самых разнообразных форм. На мраморных полках рядами стояли амфоры с вином и оливковым маслом, а возле них были ложа, манившие усталого отдохнуть. Это волнующее оживление оправдывало афинское пристрастие к земным радостям.
Беседуя, Таида и Иола остановились перед толпой, которая собралась посреди площади на пересечении трех улиц.
Около одного из портиков собравшиеся слушали оду молодого начинающего поэта.
Иола улыбнулась подруге:
– Греческий язык – сам по себе поэзия, а люди в Афинах не скупятся на похвалы.
– Похвалы так необходимы начинающим поэтам! Помнишь, что сказал Пифагор?
– Что? – поинтересовалась Иола.
– «Фимиам – богам, а похвала – людям.»
Неожиданно Таида обернулась и встретилась взглядом с молодым мужчиной, который пристально разглядывал ее, стоя в тени портика красивого храма.
Менандр, спутник Таиды, подошел к незнакомцу:
– А!.. Что я вижу! Персей вернулся в Афины! Не видел тебя целую вечность!
– Да, меня не было в Афинах довольно долго. Клянусь Афродитой, здесь самый воздух словно напоен любовным зельем. Кстати, кто твои спутницы? С ними навряд ли кто-нибудь может соперничать в Афинах.
– Это Таида, а рядом с ней, белокурая, Иола. Афинские знаменитости! Гетеры!
Персей внимательно, не отрываясь, изучал Таиду:
– Да… Таида действительно не просто красива, не просто привлекательна, она воплощение самих Афин.
И, как бы невзначай, бросил:
– Познакомь нас, Менандр!
– Прямо сейчас?
– Нет, спешка ни к чему. Позже. Я приглашу их обеих на ближайший пир, который я устраиваю в честь своего возвращения в Афины.
Кивнув на незнакомца, Таида задумчиво сказала Иоле:
– Странный человек! Красив! Но такому невозможно заглянуть в душу!..
Когда Менандр вернулся, Таида спросила:
– С кем ты разговаривал?
– Это Персей. Он недавно вернулся из дальних стран. В свое время он задавал лучшие пиры в Афинах. Кстати, Персей богат и, кажется, обратил на тебя внимание.
– Я ничего не слышала о нем.
– Это не удивительно. О нем самом мало что известно, зато о его роскошном доме ходят легенды. А разбогател он несколько лет назад. Стал богат, как Крёз.
– Легенды? – переспросила Таида. – Расскажи…
– Я же сказал, что о нем мало что известно. Могу рассказать только о его доме…
– О доме неинтересно…
– Ну, почему? Его дом похож на дом восточного владыки.
– Восточного? – удивилась Таида.
Она внезапно обернулась.
Персей, продолжая в упор рассматривать ее, склонился в низком поклоне.
В небе тускло мерцали звезды.
Наступающее утро оттесняло ночь.
Персей, бодрствуя в одиночестве, сидел на верху высокой башни, примыкающей к его дому.
Это был самый удобный час для науки, позволявшей читать изменчивые людские судьбы по звездам. Персей отметил на свитке час и знак зодиака, а потом снова устремил взгляд на звезды.
«Опять звезды предостерегают меня! – подумал он. – Звезды указывают, что меня ожидает неожиданная опасность! Но если я избегну опасности, впереди меня ждут почести и успех. Нет, я не покорюсь никогда!»
Персей порывисто встал, подошел к краю башни и снова вгляделся в предрассветное небо. Звезды одна за другой гасли, исчезая в бездонном небе. Постепенно он вновь обрел свое обычное бесстрастие. Взгляд его скользнул по широкому простору, который расстилался внизу. Вокруг ни огонька, лишь кое-где, на колоннах храмов, мерцал отблеск наступающего утра. Сердце притихшего города, которое скоро вновь забьется, наполненное тысячами страстей, сейчас замерло, жизнь не бурлила на улицах, ее поток был скован сном. Над огромным амфитеатром с каменными скамьями, свившимися кольцами, постепенно стелился призрачный утренний свет.
Это был его город, который он вынужден был покинуть и превратиться в человека, лишенного родины, рискующего каждый день жизнью.
И виновником всех его бед был ненавистный Александр, царь Македонский. Персей был из семьи афинских демократов, ярых противников македонских царей. Александр зверски уничтожил его род за то, что ближайшие родственники Персея воспользовались персидскими деньгами, чтобы погубить ненавистную всей Аттике и Спарте Македонию.
У Персея был сложный, противоречивый характер. В этом сыне погибшей династии жил дух неудовлетворенной гордости, всегда обуревавший сильных людей, волею судеб лишенных славного поприща, на котором блистали их предки. Этот дух непримирим, он восстает против общества, он враждебен всему человечеству. Персей свято верил лишь в могущество мудрости.
– Проклинаю тебя, Александр! Пробьет час, и все, завоеванное тобой, будет уничтожено, так же, как и ты, царь Македонский!
Когда Персей произносил эти слова, он казался олицетворением зловещего пророчества. Рассвет окрасил его надменные черты мертвенным оттенком, густые черные волосы развевал утренний ветер, глаза сверкали яростью мщения.
– О, Таида! Твой древний род уничтожили персы, мой – македонцы. Наши пути волею судьбы должны сойтись. Именно ты, прекрасный символ Афин, совершишь возмездие! Или я уничтожу тебя!..
Иола сидела в бездействии на скамье, покрытой козьей шкурой во внутреннем дворике дома Таиды. Она была спокойна. Руки лежали на коленях. Лицо было неподвижным. Глаза опущены. Таида наблюдала за ней. Еще недавно энергия била в ней через край, Иола была веселой и беззаботной. Когда она так изменилась? Может быть, в Афинах она снова научится смеяться. Ведь они вернулись домой.
Таида неслышно приблизилась и встала рядом с Иолой – в льняном одеянии, почти без украшений, лишь несколько браслетов позвякивали на руках. Благоухали дорогие благовония, терпкие и сладкие.
– Мирра? – спросила Иола. – И фиалки… И еще… гвоздичное масло?
– Угадала.
Таида коснулась руки подруги. Она была холодной.
– Знаешь, Таида, – чуть слышно пробормотала Иола, – мне хочется… – И замолчала.
– Быть рядом с Неархом, – договорила за подругу Таида.
Иола засмеялась, но смех ее был невесел.
– Я боюсь, Таида.
– Я тоже, – призналась та.
– Ты? – удивилась Иола. – Ты же никогда ничего не боялась. Мне так хотелось уплыть вместе с Неархом… Но… судьба распорядилась иначе… А теперь мне хочется спрятаться от всех ужасов войны. – Она взглянула прямо в глаза Таиде. – А вдруг я больше никогда не увижу его, Таида?
Об этом было страшно и подумать.
Читать бесплатно другие книги:
