Загадка Александра Македонского Гульчук Неля

– И Александр один на всех!

– Нам придется жить под сверхчеловеческой властью.

– Надо остановить его на пути безумия!

Клит больше не мог сдерживаться. С криком, похожим на рычание льва, он ворвался в убежище заговорщиков. Они на секунду оцепенели от неожиданности. Но за эту секунду Клит успел вырвать факел из рук предводителя. И при нападении ловко орудовал факелом и мечом…

Двое упали замертво. Опомнившись от неожиданности, шестеро попытались пробраться к выходу, оказывая сопротивление на ходу. Но Клит метким ударом нанес двум сопротивляющимся тяжелые раны. Оружие выпало у них из рук. Двигаться к выходу, тем более в темноте, они уже не могли. Четверых Клит настиг у выхода и молниеносным приемом обезоружил. Приказал вернуться в гробницу. Привязав к ним их собственными плащами мертвых товарищей, тем самым лишив возможности к бегству, он заставил заговорщиков двигаться к выходу. Двое раненых тоже были подняты на ноги.

Шестеро заговорщиков, подгоняемые Клитом, двигались в темноте к царскому дворцу. Клит в ярости шептал:

– Презренные псы, вы ответите за свои черные замыслы!

Его называли «черным», потому что у него были очень темная кожа и волосы.

Клит, молодой начальник дворцовой стражи, приходившийся братом кормилице Александра Ланике, стал первым его товарищем.

С тех пор как Александр смог стоять на ногах, можно было видеть, как он бегает по анфиладе дворцовых залов в Пелле за Клитом.

В течение четырех лет, с двухлетнего до шестилетнего возраста, Александра все время видели с Клитом, чистил ли тот лошадей в дворцовых конюшнях, начищал ли до блеска оружие или разгружал повозки с трофеями, присланными Филиппом с войны. «Твой отец – великий полководец!» – всегда говорил ребенку Клит.

Он научил маленького царевича подолгу ходить по каменистой дороге, пить сырую воду из родника, валяться в свое удовольствие на зеленой траве.

Временами молодой воин, полный сил, стыдился оставаться в мирной столице, когда далеко, за пределами Македонии, сражались его товарищи.

Прорицатель Аристандр, любивший Клита, утешал его:

«Клит, хватит на твою жизнь сражений и побед. Тот, кто сегодня в славе, еще позавидует тебе. Но снискать славу, которая навеки осенит твое имя, тебе суждено не подле Филиппа, а подле этого ребенка, который спотыкается о твои ноги».

Александр нежился в горячей ванной. Легкая приятная дремота обволакивала его. Теперь его окружали золотые флаконы с благовониями, сосуды с душистыми маслами и притираниями. Он все больше привыкал к персидской роскоши.

Эту приятную тишину нарушил громкий голос Клита:

– Александр, я схватил заговорщиков и заключил их под стражу.

Тут же вслед за Клитом на пороге показался Метрон, один из юных телохранителей царя. Юноша с трудом переводил дыхание, голос его дрожал от волнения:

– Царь, тебе грозит опасность! Тебя хотят убить!..

Александр выскочил из ванной:

– Где заговорщики?

– В оружейной.

Метрон накинул на царя льняную простыню, сбивчиво стал рассказывать:

– Юный Никомах не решился прийти сам, заговорщики убили бы его по дороге. Он все рассказал своему брату Кебалину.

– Что рассказал? – нетерпеливо перебил царь.

Телохранитель поспешно одевал царя, опоясал его ремнем, на котором висел меч.

– Про Димна.

Глаза Александра стали жесткими.

– Идем!..

Сопровождаемый Клитом и телохранителями царь прошел в оружейную.

Юный Кебалин стал рассказывать, что узнал от брата:

– Димн без памяти влюблен в Никомаха.

– Рассказывай о главном, – нетерпеливо перебил его царь.

– На днях Димн назначил брату встречу и рассказал, что многие известные своим мужеством и подвигами македоняне вступили в заговор и уже скоро они будут свободны от власти тирана. Никомах возмутился. Он восхищается твоими подвигами, царь. Но Димн попытался сломить его верность тебе угрозами и сказал, что заговорщики убьют его, если он выдаст их. Никомах, расстроенный, вернулся домой и все рассказал мне.

– Сколько времени твой брат знал об этом, прежде чем открылся тебе?

– Нисколько. Он тут же нашел меня.

– Значит, все это случилось сегодня?

– О нет! Это было два дня назад!..

– Два дня? И ты все это время молчал? Арестуйте его.

Стражи подскочили к юноше. Голос Кебалина сорвался на крик:

– Царь, я отправился к тебе в ту же минуту. Но в приемных покоях не было никого, кроме Филоты. Я умолял его незамедлительно рассказать обо всем тебе.

Клит в сердцах воскликнул:

– Я чувствовал, что от Филоты исходит опасность! Чувствовал давно.

Александр тяжело опустился на скамью.

– Вели арестовать Димна! – приказал он Клиту. – И приведи ко мне Филоту.

Едва Димн увидел стражников, пришедших его арестовать, он мгновенно пронзил себя мечом, но умер не сразу. Его успели на носилках доставить к царю.

Видя истекающего кровью Димна, Александр тут же спросил:

– Почему ты решил лишить меня власти? Чем не угодил я тебе? Неужели Филота более достоин древней короны македонских царей?

Умирающий молчал и, не в силах перенести пронзительный взгляд царя, отвернулся и испустил дух.

Вскоре ближайшие друзья царя собрались расследовать заговор.

Филота вошел в приемную царя с высоко поднятой головой. Он спокойно выдержал холодный взгляд Александра, не удостоил своим взглядом ни Гефестиона, ни Клита, ни Кратера. Только на Птолемее, которого почитал как тонкого политика, Филота задержал свой взор.

Александр обратился к вошедшему со словами:

– Кебалин заслужил смерть лишь за то, что в течение двух дней скрывал правду о готовящемся покушении. Он обвиняет тебя в том, что именно ты вынудил его, против его воли, хранить преступное молчание. Что ты можешь сказать в свое оправдание? Только длительная дружба, которую я всегда питал к тебе, заставляет меня искать доказательства твоей невиновности.

Филота, не смутившись, ответил:

– Александр, мальчишка попросту поссорился со своим любовником. Вполне обычное дело. Я думал, ты поднимешь меня на смех, если я расскажу тебе об этом!.. Зачем тратить твое драгоценное время.

Царь указал Филоте на окровавленное, мертвое тело Димна.

Тот нахмурился.

– Согласен, я виноват в молчании, но сердце мое никогда не давало согласия на участие в заговорах против тебя. Вспомни все мои деяния и наши совместные битвы с врагами, и ты не увидишь ничего, что позволило бы меня в чем-либо подозревать.

Александр встал, подошел к Филоте и протянул ему руку в знак примирения.

– Приходи сегодня на ужин, – пригласил он его.

Всегда решительный и находчивый в битвах, уверенный в себе Филота был выдающимся военачальником. Вся конница подчинялась ему, а конница в македонской армии была решающей силой, силой, способной свергнуть царя.

Едва Филота покинул приемную, друзья горячо стали убеждать Александра не доверять ему. Ненавидящий его Гефестион воскликнул:

– Невозможно ничем оправдать его поведение! Его надо предать пыткам и заставить выдать сообщников.

Филота же был уверен, что вернул к себе расположение царя, не подозревая, что торжественный званый ужин будет последним в его жизни. Ему было позволено беседовать с царем, а тем временем принимались меры к аресту заговорщиков, многих из которых выдали воины, захваченные Клитом. Среди заговорщиков оказались и афиняне. Птолемей предположил, что здесь не обошлось без вмешательства Персея. По всем дорогам, ведущим к Дрангиане, были разосланы конные разъезды, чтобы помешать кому-либо предупредить Пармениона, отца Филоты, командующего мощным македонским войском в Мидии.

Вернувшись к себе, Филота, уверенный в добром расположении к нему Александра, спокойно заснул в объятиях рыжеволосой гетеры Антигоны.

Но Александр в эту ночь не мог сомкнуть глаз. Подобно тяжело раненному зверю, царь метался по своим покоям.

– Филота!.. Филота!.. Что ты натворил!.. – повторял как в бреду царь.

Гефестион с тревогой и болью молча наблюдал за ним.

Александр посмотрел в глаза самому преданному и самому любимому из друзей:

– Он тебе никогда не нравился… Что ж, ты был, как всегда, прав.

– Да, прав! На этот раз мы должны узнать от него все.

– Да, – согласился царь.

Александр присел на край ложа, обхватил голову руками.

Гефестион подошел к другу, положил руку на плечо:

– Успокойся, Александр! И не принимай близко к сердцу. Он не стоит того.

Осторожно, боясь причинить Александру боль, Гефестион спросил:

– Твои чрезмерные благодеяния развратили многих. Иные считают, что могут сравниться с тобой, царь.

– Так неужто меня хотят убить за благодеяния?

– Нет, не за это. Просто зависть.

Страшная догадка исказила лицо Александра. В отчаянии он произнес:

– Неужели они хотят лишить меня жизни только для того, чтобы стать более знаменитыми, чем я?

Александр снова заметался по комнате, выкрикивая:

– Я сын Зевса-Амона, и простым смертным не одолеть меня!

Гефестион снова ласково коснулся плеча царя, стараясь успокоить его и уложить спать:

– Завтра решим, как покарать заговорщиков. Нужна ясная голова. Ложись и усни.

Александр доверчиво посмотрел на Гефестиона, мгновенно, как ребенок, успокоился и послушно лег.

– Ты не оставишь меня, Гефестион?

– Нет, я всегда буду рядом с тобой, – улыбнулся Гефестион.

Помолчал, раздеваясь, подумал про себя: «Если позволят боги!»

Когда Гефестион лег рядом с ним, Александр, крепко прижавшись к нему в поисках тепла, спросил:

– Скажи, что любишь меня, так как без тебя я просто не смогу жить.

В этот момент Александр как никогда нуждался в любви Гефестиона. И тот отдался ему со всей нежностью и страстью. Наслаждение от близости с другом оказалось столь пронзительным, что Александр скоро успокоился и заснул. Гефестион коснулся губами его затянувшейся раны на плече, затем встал, оделся и тихо вышел.

Александр нуждался в любви, как растение в живительной влаге. Всю свою жизнь он ждал любви от воинов, от покоренных народов, от друзей и не мог насытиться. Он был беззащитен перед изменой близких к нему людей. Измена Филоты потрясла его.

Ранним утром царь проснулся, вскочил с ложа. Нервно заходил взад и вперед. От прежней нерешительности не осталось и следа. Это снова был повелитель мира, грозный и непоколебимый в своем величии.

– Никто не остановит меня на пути к Океану, на пути создания единого государства без границ, на пути объединения народов!

Вскоре посланные Александром воины взломали двери, ворвались в покои Филоты, подняли его с ложа и тотчас же заковали руки и ноги в железа.

Судебный процесс был проведен со всей строгостью македонских законов. Приговор выносило войско. На площади перед царским дворцом собралось около шести тысяч воинов.

Царь долгое время хранил молчание. Лицо его было печально. Стояла напряженная тишина, все ждали. Скорбь царя, подавленность военачальников – все это потрясло закаленных в боях македонян.

Наконец Александр поднял глаза и, обратившись к воинам, произнес:

– Еще немного, и вы навсегда лишились бы своего царя! Группа предателей готовила покушение на мою жизнь. Воины, взирая на вас; меня охватывает гнев к заговорщикам, ибо, умерев от их руки, я лишился бы возможности отблагодарить вас за верную службу.

Воины прервали его речь криками одобрения, у многих на глазах выступили слезы.

Царь продолжил свою речь:

– Каково будет ваше изумление, когда я назову имена предателей. Это Парменион, старейший из наших военачальников. Сын его Филота, сплотивший вокруг себя многих из воинов, в том числе и Димна, тело которого вы видите перед собой.

Крики негодования вторили скорбному голосу царя.

Александр поднял руку, призывая к тишине:

– Могут сказать, что Димн перед смертью не назвал Филоту среди заговорщиков. Но разве это может доказать его невиновность? Когда я сообщил Филоте, что оракул в Египте провозгласил меня сыном Зевса-Амона, он имел дерзость ответить мне в письме, что поздравляет меня с принятием в сонм богов, но горько оплакивает судьбу народов, вынужденных жить под властью человека, уверовавшего в свое превосходство над остальными людьми. Уже тогда мне следовало наказать его за такую наглость. Дерзость его перешла в предательство. Меня решили низвергнуть те, кого я возвысил более всех других смертных. Если вы все со мной, я должен быть отомщен.

Прежде чем представить Филоту перед собранием воинов, Гефестион, Кратер и Кен вырвали у него в тюрьме признание.

При виде ужасающих орудий пыток сын Пармениона, привыкший к роскоши и неге, не смог сдержать крика:

– Убейте меня, но не пытайте! Я сейчас же признаюсь во всем!

Но Гефестион приказал подвергнуть его самым изощренным истязаниям. Филота не выдержал страданий и сказал все, что от него хотели:

– Да, это я стоял во главе заговора. Вы знаете, что отец мой был дружен с Эгелохом, убитым в последнем сражении. Именно он стал главным виновником нашего несчастья. Узнав, что царь решил почитать себя сыном Зевса-Амона, Эгелох страшно разгневался: «Неужели мы будем признавать царем того, кто отказался от своего отца Филиппа? Мы все погибнем, если допустим такое. Опьяненный успехами походов, этот безумец Александр думает лишь о возвеличении одного себя. Необходимо избавиться от безумного владыки. Этим мы освободим вселенную от тирана, угнетающего ее, и сами возведем себя в ранг богов!» Таковы были гневные речи Эгелоха на пиру. Услышанное взволновало нас с отцом. Но в тот момент замыслы Эгелоха показались отцу несвоевременными. Дарий был еще жив, и нужно было подождать с исполнением намеченного. Тогда убили бы Александра не для себя, а для Дария. Но когда Дарий будет уничтожен, было решено в награду убийцам Александра отдать всю Азию и весь Восток.

Палачи снова приступили к пыткам и заставили Филоту признать и сговор с Димном.

Филоту вывели со связанными за спиной руками. Голова его была закутана старым изношенным гиматием.

– Какая перемена судьбы дня самого богатого человека в государстве после царя, еще вчера бывшего в фаворе и милости! – воскликнул один из воинов.

Царь огласил признание Филоты, отдал его на суд войска и ушел.

Воины в ярости закидали заговорщиков дротиками.

Александр знал, что суд войска будет беспощаден.

Птолемей, издали наблюдавший за казнью, подумал: «Действуй Александр великодушней, он непременно вскоре пал бы жертвой крепнущего заговора. Надо обо всем предупредить Таиду, чтобы она была осторожней, и обеспечить ей незаметную охрану, которая всегда сможет ее защитить».

Вскоре многие из воинов, которые не задумываясь, без расследований лишили жизни заговорщиков, вина некоторых даже не была доказана, вспоминали лишь их трагический конец. Кое-кто раскаивался, что столь жестоко обошлись с Филотой, мужество в битвах и воинские способности которого заслуживали более счастливой участи, вспоминали его слова, сказанные перед казнью: «Я часто входил в покои царя с мечом в руках. Почему же тогда я не совершил преступления?»

После казни Филоты верный Гефестион советовал царю срочно избавиться от Пармениона.

– Парменион, подобно царю, правит в Мидии. Окруженный собственным воинством, он не боится ни ареста, ни суда. Виновный или же невинный, он бросится вершить кровную месть, едва получит весть о казни сына.

Их беседа была тайной.

Александр лежал, опустив голову на согнутую руку. Он долго молчал, потом сказал:

– Меня будут упрекать за совершенное зло и ныне живущие, и потомки. Но я не мог поступить иначе.

– Чтобы ты ни сделал, ты – царь, сын Бога.

Гефестион всегда был рядом, особенно когда в нем крайне нуждались, всегда находил нужные слова.

Успокоившись, Александр прикрыл воспаленные глаза.

На следующее утро ближайший друг Пармениона Полидам был срочно доставлен к царю.

Царь восседал на троне в персидской одежде, окруженный вооруженными телохранителями, говорил сдержанно, сухо, властно:

– Мне известно о твоей давней дружбе с Парменионом. Но даже дружба, которую я высоко ценю, ничто, когда речь идет о преданности своему царю. Отправляйся немедленно в Экбатаны и доставь мне голову Пармениона, своего друга…

Парменион неспешно прогуливался по тенистым аллеям в садах персидских царей. В его распоряжении были многочисленные войска, запасы продовольствия для содержания армии, неисчислимые сокровища из Суз, Персеполя, Пасаргад, доставкой которых в Экбатаны он и занимался. Парменион, словно царь, владел несметными богатствами, но печаль съедала его сердце. Старый полководец думал о любимых сыновьях: Гектор утонул в Ниле, Никанор умер от болезни. Остался один Филота, выдающийся военачальник, не знающий поражений, опора и надежда отца.

Увидев в конце аллеи Полидама, Парменион бросился ему навстречу. Друзья крепко обнялись. Они не виделись несколько месяцев. Вскоре к ним подошли еще трое македонян. Парменион сердечно приветствовал их, узнав каждого. Это были Клеандр, Ситалк, Менид.

Полидам, посетовав на трудности дальней дороги, ведь им пришлось преодолеть путь через пересохшие озера, высокие барханы, солончаковые пустыни, горные перевалы, передал другу два письма – одно от царя, другое от сына Филоты. Парменион, сломав печать, первым начал читать письмо Александра. В это время Клеандр пронзил его мечом в сердце. Когда старый полководец пошатнулся и упал, остальные нанесли ему множество ран, затем обезглавили тело, чтобы Полидам передал голову Пермениона своему повелителю.

Глядя на окровавленную голову друга, Полидам воскликнул:

– Это был великий полководец, когда-либо родившийся под македонским небом. Его так любил и ценил царь Филипп, отец Александра!

Зреющий заговор был уничтожен. Теперь никто не смел ослушаться нового царя царей, царя всех стран света, сына бога!

Едва отступили зимние холода, армия Александра направилась в Мараканду, раскинувшуюся на землях Согдианы. Здесь пересекались торговые пути из разных стран, слышался многоязыкий людской говор. Сюда заходили со своими караванами купцы из неизвестной страны, именуемой Китаем, о которой Александр услышал впервые. Глаза царя осветились радостью, едва он узнал о существовании новых народов.

– Значит, за пределами Великого Океана существует не только Индия! – воскликнул царь. – Птолемей, узнай все подробнее об этой стране.

Царь долго рассматривал тончайшие шелка из неведомой страны с дивными рисунками экзотических птиц, драконов, пейзажей.

В Мараканде все располагало к отдыху измученного длительными походами войска. Зеленая долина раскинулась вдоль реки у самого подножия гор с белоснежными пиками вершин. Природа просыпалась от зимней спячки. В садах набухали почки на фруктовых и миндальных деревьях.

Александр поселился в роскошном царском дворце. Его окружали персы самого высокого ранга. Персов, которым была оказана честь стать сатрапами Александра и быть приглашенными в его свиту, с каждым днем становилось все больше. Среди них был и брат персидского царя Оксафр, и Мизей, и даже Назарбан, один из убийц Дария, пришедший к Александру с повинной и подаривший ему юного евнуха, красавца Багоя, совсем недавно услаждавшего Дария своими изощренными ласками…

– Надо же, этот персидский мальчик перекочевал из постели Дария в постель Александра! – возмущались македонцы. – Как мирится с этим Гефестион?

Теперь македоняне вынуждены были скрывать свою ненависть и презрение к недавним смертельным врагам и даже оказывать им почести. Отныне побежденные и победители были уравнены в своих правах. Теперь им всюду часто приходилось быть вместе: во время застолий, при обсуждении важнейших государственных дел… Вели же себя побежденные подчас высокомерно и снисходительно по отношению к победителям. Все это было невыносимо для свободолюбивых македонян.

Александр все больше и больше перенимал обычаи персидского двора. Отныне вход в его покои охраняли два копьеносца, требующие даже у ближайших сподвижников называть свои имена, чтобы быть допущенными к царю. Это новшество вызвало бурю негодования среди македонцев. Особенно возмущался Клит, отменный воин, неизменно проявлявший мужество в гуще сражений. Всякий раз, когда ему на глаза попадался перс, охраняющий царские покои, на лице его выражалось сожаление, что он убил их меньше, чем следовало бы. Письма Александр теперь запечатывал перстнем, снятым с руки убитого Дария. Одевался царь все чаще в персидские одежды: в пурпурно-белый хитон, подпоясанный расшитым золотой нитью поясом, а лоб повязывал лентой.

С каждым днем Александр все меньше оставался македонянином и все больше превращался в перса. Ему по-прежнему нужны были его сородичи, но нужны были и те, кого они победили.

Все чаще Александр стал думать о персидском обычае приветствовать царя. Он твердо решил установить среди своих соплеменников ритуал падения ниц – проскинесис.

В один из дней после жертвоприношений и гимнастических состязаний на царском пиру собралась вся македонская и персидская знать. Македонцы чувствовали себя чужими в зале, убранном с истинно восточным размахом и роскошью. Персы держались надменно.

Птолемей, Кратер, Пердикка стояли в окружении знатных македонцев. Клит, сумрачный и встревоженный, разговаривал с Каллисфеном, стоя у одной из колонн.

– Слава невозможна без толпы хвалителей и льстецов, – кивнув в сторону персов, мрачно заметил Клит.

– Сколько льстецов слетелось на пир! – в сердцах воскликнул Каллисфен. – Мне страшно за Александра!

Каллисфен подумал: «Ведь я тоже один из низкопоклонников. Сколько льстивых рассказов сочинил я в своей «Истории» об Александре. И он, благодаря мне, поверил в свою исключительность».

Клит воскликнул с горечью:

– Редко кто из нас скупился на похвалу ему!..

Каллисфен вспомнил, что даже суровый Кратер не удержался от восхваления царя. Когда они охотились в Киликии, Александр вступил в единоборство со львом и убил царя зверей. Эту сцену охоты, заказанную Кратером скульптору Лисиппу, тот отослал в священные Дельфы.

Любезно кланяясь, приветствуя собравшихся в зале, среди гостей появился Гефестион, одетый в роскошный персидский наряд. Гости одаривали всемогущего друга царя подобострастными улыбками. Но взгляд Гефестиона искал Каллисфена и Клита. Гефестион знал, что убедить этих двоих отдать царю земной поклон будет трудно.

Сопровождая Александра на Восток, Каллисфен как очевидец описывал историю его похода. В своих описаниях он представил Александра доблестнейшим из полководцев и справедливейшим из правителей. Сначала царь и историк были дружны между собой. Но постепенно их отношения изменились. Будучи племянником Аристотеля, гордый эллин следовал заповедям философа, что с варварами следует обращаться как со зверями или растениями, быть повелителями над теми, кому на роду написано оставаться в рабах вечно.

Подойдя к Каллисфену и Клиту, Гефестион обратился к ним с просьбой:

– Я искал вас, чтобы убедить отдать Александру земной поклон.

– Я не признаю этого варварского обычая, – возмутился Каллисфен. – Проскинесис унижает человека. Я – свободолюбивый эллин!

Клит поддержал Каллисфена:

– В битвах мы встречали врага лицом к лицу и не сгибались под персидскими стрелами.

Гефестион настойчиво продолжал доказывать:

– Александр завоевал государство Ахеменидов. Он стал царем всей Азии. Азиатские народы привыкли обожествлять своих повелителей. Мы просто покажем царю свою преданность и готовность служить ему.

– Мы уже не раз доказывали это в битвах, рискуя жизнью, – напомнил Клит.

– Старинный персидский ритуал будет похож на богохульство, если ему последуют македоняне, – Каллисфен с трудом сдерживал возмущение. – Я не могу превратиться в варвара, даже если об этом просит царь.

– Клянусь непобедимым Зевсом, у восточных народов есть чему поучиться, – не сдавался Гефестион.

С щемящей душу грустью Клит произнес:

– Земные поклоны, например… Да, кстати, персидское одеяние тебе к лицу!

Гефестион пропустил замечание друга мимо ушей, пристально посмотрел Клиту в глаза. Клит не отвел взгляда и, усмехнувшись, сказал:

– Если для осуществления великой цели нужно стукнуть лбом у подножия трона, я исполню это гимнастическое упражнение.

Взяв за руку Каллисфена, Клит вместе с ним удалился вглубь зала.

Гефестион проводил их тревожным взглядом и подумал:

«Хватит ли у Александра сил подчинить своей воле друзей?»

Верный своему царю-другу, Гефестион внимательно прислушивался к настроению в зале. Многие македонцы роптали, перешептываясь между собой:

– Сегодня он хочет заставить и свободных эллинов кланяться в землю…

– И это наш царь, сын доблестного Филиппа…

– Его тщеславие переступает все границы дозволенного!..

Большой зал пиршества был освещен множеством светильников. Длинный стол стоял посреди зала, представляя сказочно-великолепное зрелище, поражая богатством покрывавшей его посуды и разнообразием изысканных персидских яств.

Старший стольник при помощи нескольких благородных жезлоносцев указывал гостям их места за пиршественным столом.

Когда все уселись, трубные звуки возвестили приближение царя.

Окруженный почетными стражниками, чьи длинные копья были украшены золотыми и серебряными яблоками, в зал вошел Александр в пурпурных, расшитых золотом персидских одеждах, на голове – высокая тиара.

Македонцы поднялись со своих мест и приветствовали своего владыку громовым, непрестанно возобновлявшимся кликом: «Победа Александру Великому!»

Пурпурный ковер был постлан по направлению к царскому трону.

Александр с истинно царским достоинством поднялся по ступеням, сел на золотой трон.

Персидские вельможи, подойдя к ступеням, упали ниц перед царем.

Все чего-то ждали. Старший стольник внес в залу прекрасную золотую чашу персидской работы, наполненную до краев вином, и передал ее в руки Александру.

Царь отпил из чаши и протянул ее Гефестиону, чье ложе, было справа от него. Гефестион отпил вино, передал чашу старшему стольнику и поднялся со своего ложа. Подойдя к Александру, он пал перед ним ниц, затем поднялся на ноги и подошел к царю. Александр обнял его за плечи и расцеловал. Они с благодарностью улыбнулись друг другу. Когда Гефестион вернулся на свое ложе, стольник отнес чашу Птолемею. После восточного приветствия царь подарил другу поцелуй.

Вскоре чаша пошла по кругу.

Некоторые сидели, хмуро понурив головы.

Неожиданно Александр, обладающий чутким слухом, уловил слова:

– Сильнее, сильнее бей головой о землю!

Лицо Александра вспыхнуло от гнева, в бешенстве он крикнул:

– Значит, я, царь, кажусь тебе достойным насмешки?

Македонский военачальник с достоинством ответил:

– Ни царь не достоин насмешки, ни я унижения!

В последнее время Александр не терпел возражений. Приказав стражникам поставить вельможу на колени, он, посмотрев сверху на коленопреклоненного, хмуро произнес:

– Так ты выглядишь умнее!

Затем отрывисто приказал:

– Взять под стражу!