Терновый венец Екатерины Медичи Гульчук Неля
Пока же преимущество было на стороне фаворитки короля. Все привязанности любвеобильного монарха отступали перед самым сильным и продолжительным чувством к герцогине Анне д’Этамп. Фаворитка, как никто, отвечала всем запросам короля: была чувственной, остроумной и, главное, помимо совершенства лица и фигуры, обладала интеллектом. Она не отличалась скромностью и смирением и считала себя полновластной хозяйкой Франции. Придворные и даже церковные иерархи принимали герцогиню Анну д’Этамп со всеми почестями и церемониями, достойными королевы. Именно к ней с подношениями богатых даров обращались те, кто хотел получить высокий пост в армии, суде или при распределении финансов. Королевской фаворитке были подвластны все, даже маршалы и епископы.
Удивить чем-либо Анну было крайне трудно. Она обожала развлечения: балы, маскарады, игры, была неистощима на выдумки. Екатерина придумала, чем сможет удивить двор и в первую очередь Анну: роскошным балом, где оригинальным будет все, начиная от костюмов, сделанных по ее эскизам, и кончая многоголосным пением в сопровождении небольшого оркестра. Французское музыкальное искусство отличалось от итальянского: многоголосное пение во Франции было еще мало известно. Выступление жонглеров, поэтов, певцов сопровождалось звуками лютни. Музыкальный инструмент аккомпанировал лишь одному голосу. Воспоминания о музыкальных вечерах в Сиенском монастыре помогли Екатерине найти решение, как организовать бал, который удивит всех, даже Генриха, страстного любителя церковной музыки. Она задумала заказать любимому поэту фаворитки Клеману Маро переложить на стихи тридцать первых псалмов из Ветхого Завета и отдать их нескольким исполнителям с хорошими голосами, а придворным композиторам Сертону и Гудимелю написать к этим поэтическим строкам музыку. Один из псалмов она решила исполнить сама в надежде, что и Генрих присоединится к ней.
Не теряя времени Екатерина приступила к воплощению своего замысла. И поэт, и композиторы углубились в работу, а она с раннего утра уединялась в покое, рисовала эскизы для костюмов, отбирала ткани. Самым впечатляющим на балу по ее замыслу должен быть наряд фаворитки. Роскошное платье и будет ее подарком Анне. Она наверняка придет в восторг от того, что увидит.
Работая над эскизом для платья фаворитки, Екатерина не без улыбки рассуждала: «В этом блистательном королевстве милость и опала зависят от прихоти кокетки, которая, будучи замужем, открыто демонстрирует свою связь с королем. А тот, кто удивляется или недоумевает, оказывается чужаком, от которого стараются быстро избавиться. Утешает лишь одно – все без исключения фаворитки подвержены превратностям судьбы».
Как только платье было готово, Екатерина в сопровождении пажей, несущих наряд, отправилась в апартаменты Анны д’Этамп. Она застала ее в обществе самых красивых мужчин королевского двора. Анна имела слабость к молодым и представительным кавалерам. Но, что больше всего удивило Екатерину, в окружение фаворитки попал и семнадцатилетний принц Карл, младший сын короля. Он играл с Анной в шахматы. Анна предложила Екатерине присесть и дождаться, пока закончится партия.
Прима двора, бирюзовое платье которой идеально подходило по цвету к ее глазам и оттеняло белокурые волосы, выглядела превосходно. Больше чем шахматами, она была увлечена беседой с Карлом и кавалерами. Присутствие Екатерины ее нисколько не стесняло, хотя речь шла о Генрихе. Вероятно, она пожелала первой сообщить брошенной супруге всю правду о лицемерной охотнице за ее мужем.
Сделав очередной ход, Анна не без умысла произнесла:
– По-моему вдова сенешаля стала намного ближе к нашему дофину, если не сказать совсем близко, я имею в виду в постели…
– Не думаю, она по-прежнему лишь подруга и наставница моего брата, не более, – сделав ответный ход, возразил Карл.
– А я знаю, что Диана, пока мы все охотились на оленей в Блуа, наслаждалась молодым любовником. Неужели никто из вас не обратил внимания, что, вернувшись из Пьемонта, наш угрюмец носит только черно-белую одежду, как и его несравненная Ориана.
Принц не собирался сдаваться ни в игре, ни в разговоре и продолжал оправдывать брата:
– Поверьте мне, прекрасная Анна, отношения Дианы и Генриха сродни отношениям между матерью и сыном.
– Только на этот раз мать при содействии величайшего из сводников Монморанси стала любовницей взращенного ею сына. И не без умысла, ведь сын вырос и стал дофином. Вы скоро убедитесь, что я никогда не ошибаюсь. Шах, милый Карл, будь внимательнее и проницательнее.
От наблюдательной Екатерины не ускользнуло, что Анна явно заигрывает с молодым принцем.
Она оторвала взгляд от шахматной доски, чтобы посмотреть, как Екатерина отреагировала на ее слова, ведь они были адресованы в первую очередь ей, а уж потом принцу и кавалерам, которые, словно быстроногие скороходы, разнесут эту новость по всему королевству.
Екатерина научилась скрывать свои чувства: ее лицо было безмятежным, словно услышанное ничуть не взволновало ее. Мило улыбаясь, она обратилась к Анне:
– Мадам, надеюсь, что наряд для предстоящего бала, который вы сейчас увидите, доставит вам удовольствие и будет одним из лучших в вашей коллекции праздничных нарядов.
По знаку Екатерины двери распахнулись и пажи внесли платье.
Изумленная Анна была не в силах скрыть своего восхищения.
– Да вы просто волшебница!.. Как вам удалось соединить в одном костюме столь неожиданные цвета?
Яркую зелень шелкового платья подчеркивали нежно-розовые парчовые вставки.
– Я выросла в семье истинных ценителей искусства!.. – с достоинством напомнила Екатерина.
«Оказывается кроткая Катрин не так уж и проста, как кажется на первый взгляд. У нее безупречный вкус. Приближу ее к себе и сделаю своей союзницей. Она по простоте душевной может мне поведать о многом», – решила первая дама королевства.
Простившись с фавориткой короля, Екатерина поспешила в свои покои. Она была встревожена: герцогиня Анна д’Этамп первой среди придворных заподозрила, что между престолонаследником и Дианой де Пуатье что-то происходит, и уже поспешила удостовериться в этом через своих осведомителей, и затем начала распускать слухи, будто считающая себя неприступной добродетельная вдова проводит с принцем приятные ночи. Это не предвещало ничего хорошего. Дамская война может причинить много вреда Генриху.
Екатерина начала рассуждать о неверности мужа. Мудрая Мария Сальвати перед свадьбой по-матерински наставляла ее, неопытную четырнадцатилетнюю девушку: всем мужчинам время от времени свойственно становиться жертвами других женщин и не стоит никогда поднимать шума по столь ничтожным поводам. Однако Генрих позволил другой женщине занять место законной супруги и даже назвал свою незаконнорожденную дочь Дианой. Вскоре о необычных любовниках узнает вся Франция, над ними будут смеяться, – фаворитка короля, несомненно, позаботится об этом. Для себя Екатерина приняла решение сделать вид, что ничего не знает и по-прежнему встречать Генриха, как преданная жена, с нетерпением ждущая своего прославленного воина.
«Моя жизнь, – размышляла Екатерина, – в дальнейшем будет зависеть от Генриха. Станет ли король настаивать перед советом на своем решении оставить меня дофинессой, если дофин посетует на то, что он не может дать короне наследника из-за бесплодия жены? Теперь я не сомневаюсь, что именно Диана де Пуатье удерживает моего мужа от подобного шага, и моя судьба целиком находится в ее руках, как и ее судьба в моих. Она будет пытаться заключить со мной союз и извлечь из этого союза максимальную выгоду для себя. Я тоже постараюсь извлечь выгоду из интриг между любовницей короля и любовницей дофина. Но прежде всего мне надо найти общий язык с Генрихом».
Екатерина прошла в зал, где стояли ее любимые клавикорды. Этот инструмент она привезла из Флоренции. Игра на клавикордах всегда успокаивала ее, дарила радостное восприятие жизни. Она играла на лютне и арфе, но больше всего любила свои клавикорды.
Клавиши из слоновой кости и черного дерева издавали волнующие и таинственные звуки.
На крышке инструмента была изображена сцена, на которой деревья с сидящими на ветках птицами, наклонились, чтобы слушать божественного певца Орфея, дикие животные, ставшие внезапно ручными, улеглись у его ног. Екатерине захотелось, чтобы такая картина украшала одну из стен в этом зале. Она представила, что пройдет несколько лет и, став королевой Франции, сможет, как сейчас Франциск, выбирать и покупать произведения искусства, оценивать достоинства которых ее научили с детства. Если она захочет заказать картину гениальному живописцу, то просто пошлет к нему доверенных лиц, чтобы заключить договор.
Композиторы Гудимель и Сертон переложили на музыку тридцать псалмов Давида и написали ноты для хорового ансамбля, арфы и филистимской лютни, а по просьбе Екатерины написали ноты и для клавикордов к семнадцатому псалму, который она решила исполнить вместе с небольшой группой певцов. Давид «слова сей песни рек в тот дивный день, когда Господь помог ему в беде». Ударив по клавишам, Екатерина запела псалом. Слова, переложенные на стихи Клеманом Маро, хорошо ложились на музыку:
«Возлюблю тебя, Господи, крепость моя! Господь – твердыня моя и прибежище мое.
Избавитель мой, Бог мой, – скала моя, на него я уповаю, щит мой, рош спасения моего и убежище. Призову достопоклоняемого Господа и от врагов моих спасусь».
Пению Екатерину обучали с детства, а потому она могла заставить свой голос звучать радостно, скорбно или выразить сильное негодование.
Растревоженные струны не заглушили звука приближающихся шагов, который мгновенно уловил чуткий слух Екатерины. Она положила руки на клавиши и замерла, пытаясь усмирить свое сердце. К ней приближался Генрих. Он впервые заглянул к ней после своего возвращения из Пьемонта.
Она не вскочила, не бросилась к нему навстречу, не прервала неловкого молчания, когда он подошел к клавикордам и остановился напротив нее. Пусть на этот раз заговорит первым, а она притворится, что нисколько не унижена и его измена с Филиппой Дучче нисколько не ранила ее, а о связи с Дианой де Пуатье она даже не подозревает. Мысли проносились в голове, заставляя сердце биться чаще.
Генрих за время военного похода возмужал. Он стал красивым, мужественным, крепким, похожим на мощный дуб, который может укрыть и спасти от всех бурь и невзгод.
Под пристальным взглядом Екатерины, глаза которой, казалось, прожигали его насквозь, ему было неуютно. Он впервые обратил внимание на ее голос.
– Я тоже люблю петь, но особенно люблю слушать церковное пение. Катрин, ты, оказывается, прекрасно поешь.
Его слова разрядили напряжение, возникшее между ними.
– Анри, а почему бы нам не спеть вместе на концерте перед балом, который я устраиваю в ближайшие дни. На нем французские придворные услышат многоголосное пение. Оно мало известно во Франции. Это так красиво!.. Гудимель и Сертон уже репетируют с певцами.
К ее удивлению и радости, Генрих согласился. Он решил наладить отношения с супругой, ведь она это заслужила, а главное – так повелела Диана, из покоев которой он совсем недавно вышел.
– Она ваша супруга, монсеньор! Вас соединил Бог! – напутствовала своего любовника Диана, настойчиво выпроваживая к жене.
– Диана, не говорите со мной о дофинессе. Или вы хотите сказать, что больше не любите меня?
– О Генрих! Разве я не доказываю вам постоянно свою любовь и нежность?
– Так дайте мне еще более веские доказательства! Давайте снова покинем двор, будем принадлежать друг другу вдалеке от всех, свободные и счастливые! Только Диана и Генрих!
Скромность и таинственность всегда были в духе Дианы. После первой ночи страстной любви она стала приучать Генриха к мысли, что все должны думать: в их отношениях нет места сладострастию, следовательно, на людях Генрих должен быть особенно внимателен и ласков к своей жене. На прощание она нежно привлекла к себе своего верного рыцаря, поцеловала и подтолкнула к поступку, достойному его персоны.
– Генрих, вы никогда не должны так говорить. Мужчина, особенно если он наследник престола, должен вести себя осмотрительно и благопристойно.
В глубине души вдова сенешаля сильно страдала, что лишилась ореола безупречной супруги и, будучи одной из Пуатье, в крови которых присутствовала и королевская кровь, а не кровь банкиров, стала любовницей дофина. Только она, а не ее флорентийская родственница из рода Медичи, должна была бы подарить Генриху законных детей. Вот почему она требовала от Генриха целомудрия и скромности, неведомых придворным короля Франциска.
Безграничная любовь Генриха к Диане затмевала его гордость. За богатырской внешностью скрывалась слабость характера, потребность в нежности, ведь с матерью ему практически не пришлось пообщаться. В ласковых и страстных объятиях своей любовницы, в ее советах он нашел неприступное убежище, где можно было не опасаться презрения отца и скрываться от пылких домогательств навязанной ему отцом супруги. Диана наполняла его силой. Она его околдовывала. И хотя в сердце Дианы проснулись и нежность, и любовь к Генриху, ум ее оставался расчетливым.
На этот раз Генрих удивил Екатерину. Он широко и ласково улыбался ей: впервые после шести лет брака, в течение которых она всеми правдами и неправдами добивалась его благосклонности, после двух измен, которые потрясли и оскорбили ее до глубины души. Она снова очутилась во власти его чар, снова осознала, что любит только его со всеми достоинствами и недостатками. Ни его пренебрежительное отношение к ней, ни измены не смогли убить ее любви к нему.
«Умные люди, – с улыбкой глядя на мужа, подумала она, – а мы, Медичи, безусловно, умнейшие из людей, – умеют выжидать, чтобы оказаться победителями. Чувства должны время от времени отступать перед доводами рассудка».
Тонкие пальцы красивых белых рук снова коснулись клавиш и Екатерина запела: «Воздаст мне Господь по правде моей и по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступишь милостиво, с мужем искренним – искренно».
Она пребывала во власти великих слов Давида. Ее утонченный вкус и голос прекрасно взаимодействовали с внутренним смыслом слов и музыки, словно разыгрывалась драма, звучала ранимая и возвышенная душа.
Генрих присоединился к жене, начал вполголоса подпевать. Голос у него был низкий и приятный.
«С избранным будешь поступать, как с избранным. С чистым – чисто, с лукавым – по лукавству его, ибо ты людей угнетенных спасаешь, а очи надменные унижаешь. Ты возжигаешь светильник мой. Господи; Бог мой просвещает тьму мою».
Наслаждение от пения наполнило их души ощущением прекрасного, а гармоничное слияние двух голосов, завораживающего женского и мощного мужского, неожиданно возникшим почтением друг к другу.
Екатерина почувствовала себя счастливой. «И в самых мрачных тучах наступает просвет», – ликовала она.
Костюмы, изготовленные по эскизам Екатерины, привели в восторг искушенных в таких приятных делах дам и кавалеров, как и устроенный ею необычный концерт перед началом бала.
Для осуществления своего замысла Екатерина пригласила лучших певцов и музыкантов. Певцы-итальянцы тонко чувствовали музыку. Генрих от выступления воздержался, посчитав, что недостаточно подготовлен, да и Диана отсоветовала, но заверил жену, что непременно примет участие в следующих концертах.
Перед выступлением она испытывала невероятное волнение, ведь ей впервые предстояло петь перед взыскательной, недоброжелательной публикой. Екатерина прекрасно понимала, что, несмотря на волнение, петь перед капризным обществом нужно в прекрасном расположении духа, и оно пришло к ней. Как только она запела псалом Давида в сопровождении женских и мужских голосов, на смену волнению пришло вдохновение.
Ее голос – голос страдания, голос, выражающий тончайшие душевные состояния сильной личности, который вдруг становился то приглушенным, то грозным, и в нем начинало звучать демоническое начало, – поразил всех.
«Ты препоясал меня силою для войны и низложил под ноги мои восставших на меня, Ты обратил ко мне тыл врагов моих; и я истреблю ненавидящих меня».
Вслушиваясь в голос Екатерины, наблюдая за выражением ее лица, Диана подумала: «А от нее можно ожидать всяких непредвиденных сюрпризов. Она не так проста, как хочет казаться. Но я заставлю ее кое-что понять. Ей позволят сохранить свое положение, если она полностью подчинится мне».
Мадам д’Этамп сидела возле короля и в отличие от своей соперницы мысленно не снизошла до Екатерины: с ней все было ясно. Она думала о «старухе». Перед концертом Клеман Маро вручил ей написанные по ее просьбе стихи, посвященные Диане, которые запомнила наизусть с первого раза. Память у фаворитки была отменная!.. «Какую ядовитую стрелу выпустил Клеман Маро в мадам великую сенешальшу, – злорадствовала она. – После этого концерта поэт будет в особой милости, его стихи воздадут должное колдунье, получившей от своего дряхлого мужа в знак благодарности эликсир молодости. “Диана, насколько я понимаю, ваша осень и так длится куда дольше, чем весна”. Великолепно, мой неподражаемый питомец муз! Эти слова скоро услышит вся Франция».
А вот Франциска Катрин совершенно неожиданно поразила в очередной раз: она стала первооткрывательницей многоголосного пения во Франции, ведь во французской музыке не было ни одной партитуры, написанной сразу для нескольких голосов, и его композиторы блестяще воплотили ее идею. Клеман Маро тоже оказался на высоте! Но сама Катрин была выше всяких похвал. Ее неповторимый голос и итальянский темперамент пробуждали высокие чувства. Франциск высоко ценил талантливых людей, людей мечты, как он их называл. Но больше всего он ценил тех, кто умел свои мечты осуществлять. Катрин, бесспорно, принадлежала к их числу.
Поклонник итальянской культуры, король по достоинству оценил ее превосходный замысел и первым после окончания концерта подошел вместе с королевой и герцогиней Анной д’Этамп, чтобы поздравить.
– Спасибо, Катрин, за то удовольствие, которое вы нам доставили этим неповторимым концертом. Вы оживили музыку новым звучанием.
– Не я, а певцы Италии и ваши придворные композиторы, сир, – скромно произнесла Катрин.
– Не скромничай, мы все наслаждались твоим голосом, – присоединилась к похвалам супруга королева Элеонора.
– Это неудивительно, ведь Катрин – итальянка. В Италии все поют прекрасно, даже нищие, – опустила их с небес на землю фаворитка короля.
Но никто не обратил внимания на слова королевской дивы, так как присутствовавшие на концерте придворные спешили поздравить Катрин.
Принимая поклоны и поздравления от кавалеров и дам, Екатерина видела в их глазах восхищение, а не равнодушие и презрение, как было совсем недавно, и торжествовала – она правильно вела свою партию, отваживаясь на все более смелые поступки и действия.
На приветствие Дианы де Пуатье, подошедшей к ней вместе с Генрихом одной из последних, Екатерина ответила:
– Ваше поздравление, мадам, мне особенно приятно, так как я считаю вас дамой чести, для которой честь и достоинство превыше всего.
Слова Екатерины удивили Диану, – что это: похвала или упрек? Она словно увидела дофинессу впервые: «У нее гипнотические глаза и голос. Боюсь, что за этой скромной внешностью бьется каменное сердце, но, даже если это действительно так, оно будет поставлено на службу мне или в случае неповиновения выброшено за ненадобностью».
В момент, когда обе соперницы внимательно рассматривали друг друга, из зала донеслись звуки музыки, и все поспешили на бал.
Бальный зал Екатерина приказала украсить розами всевозможных оттенков от белого до темно-красного. На этом необычно ярком для зимы фоне она вознамерилась удивить всех новым сюрпризом.
Сначала все взялись за руки и образовали большой круг, чтобы станцевать бранль. Принцу Карлу, который начинал танец первым, вручили венок из великолепных шелковых роз. Принц надел венок на выбранную им даму, Анну д’Этамп, поцеловал ее и ввел в круг. Венок перешел к следующему кавалеру, и новая пара вступила в танец. Наконец венок достиг короля. Все замерли в ожидании: кого осчастливит король?.. Франциск выбрал Екатерину.
Екатерина танцевала в этот вечер лучше всех. Жесты ее великолепных рук были совершенны. Она не только обладала необходимыми для танцев координацией движений и чувством ритма, но точно знала, когда нужно улыбнуться, поклониться или опустить голову. Она была великолепна.
– Как насчет гальярды, Ваше Величество? – спросила она короля, едва закончился бранль.
Ко всеобщему изумлению король кивнул в знак согласия. Гальярда только входила в моду в Париже, и этот итальянский танец с замысловатыми па и прыжками мало кто еще умел танцевать. Это и был очередной сюрприз Екатерины, которая за несколько дней до бала обучила гальярде короля.
– Гальярда! – повелела она музыкантам.
Музыканты заиграли веселую мелодию.
Франциск и Екатерина начали танец. Дамы и кавалеры с интересом следили за каждым их движением.
Правая пятка, левая, быстрое кружение, прыжок, снова прыжок. Екатерина ликовала – она взлетала так высоко в воздух, как никогда прежде. Она видела улыбающегося Генриха и изумленное лицо Дианы и не сомневалась: сегодняшнюю ночь она проведет в объятиях Генриха.
Каждый прыжок короля, который был намного выше ее, побуждал Екатерину еще выше взлетать в воздух, стремясь превзойти своего августейшего партнера.
Музыканты играли громче и быстрее, и Екатерина взмывала вверх, наслаждаясь устремленными на нее восхищенными взглядами.
Только благодаря стремлению к победе, концерт и бал, организованные Екатериной, стали для нее настоящим триумфом, придворные признали ее царицей бала.
Между тем, завоевав авторитет и симпатию при дворе и радуясь достигнутым успехам, Екатерина сознавала: рано торжествовать победу. Ее угнетало сознание беспомощности в главном своем предназначении – рождении наследника.
Генрих, проведя с ней несколько ночей после бала, вновь появлялся в ее покоях от случая к случаю. Было отчего вновь поддаться отчаянию.
Екатерина изучала всевозможные средства, предлагаемые магами и колдунами, советовалась с астрологами, алхимиками и просто шарлатанами. Она покорно соглашалась испробовать все, что угодно: траву пастушьей сумки и барвинка, истолченных и смешанных с порошком из дождевых червей; пепел сожженной лягушки и кабаньих клыков; послушно выпивала раз в месяц стакан мочи мула, делающий бесплодную женщину плодовитой; пила заячью кровь и вытяжку из вымоченной в уксусе задней левой лапки ласки. Все было бесполезно…
«Всегда борьба, с самого детства, которой нет конца, – с тоской роптала она. – Мне суждено все время бороться, даже за радости материнства. Но уж если обстоятельства вынуждают меня бороться, я буду бороться до победы».
2. Королевы интриг
Жизнь при дворе входила в свое обычное русло. Теперь Франциск думал лишь о мире. Призрак войны на поле брани как будто отступал, но не при дворе.
После возвышения Генриха Анну д’Этамп не покидали дурные предчувствия. Более десяти лет она тонко и искусно управляла королем и через него, как ей казалось, Францией. Генрих тоже оказался во власти женщины, умной, расчетливой, в искусстве интриг не уступающей фаворитке короля.
Взаимная ненависть Дианы де Пуатье и Анны д’Этамп после рождения у дофина дочери, названной в честь любовницы престолонаследника Дианой, достигла апогея.
Запершись в своих покоях, Анна д’Этамп разжигала свой гнев, придумывая, как бы раз и навсегда избавиться от Дианы. Ее план выжить соперницу был предельно прост. Что может быть для женщины оскорбительнее колких шуточек и язвительных острот? Для такого дела у Анны был целый штат влюбленных в нее остроумных рифмоплетов. Одного из них она и решила попросить написать жестокие стихи.
На ее лице играла дерзкая улыбка, когда к ней явился поэт Жак Вуте.
Выслушав герцогиню и получив от нее щедрое вознаграждение, он расплылся в широкой улыбке.
– Я рада, что моя более чем скромная просьба привела вас в такое радостное настроение, – заметила Анна.
– Меня и пустяк может развеселить. Особенно после печального опыта Клемана Маро: теперь «старуха» обвиняет его в ереси. Я бы на его месте выразился точнее: у Дианы де Пуатье не осень затянулась, а холодная зима, леденящая душу.
– Она всех достойных людей в королевстве готова обвинить в ереси и возвести на костер, – Анна от негодования топнула ногой. – Вы испугались?
– Ничуть. Клеман Маро – достойный соперник. Как остроумно и изящно он написал: «Диана, вы никогда, как я слышал, не были так счастливы весной, как сейчас осенью». Постараюсь его перещеголять и, главное, отомстить за него.
– Вот и прекрасно. Только без изящных слов и погрубее. Однако поторопитесь. Нынче все так быстро и неожиданно меняется… – вздохнула герцогиня.
Поэта крайне удивила промелькнувшая в ее словах едва уловимая тень тревоги.
– Неужели Диане де Пуатье удалось нарушить броню вашей веры в счастливую звезду?
– Диана становится слишком опасной, – ответила Анна.
– Разве можно сравнить ее с вами? Она – мрачная черная ночь, вы – солнечный день!.. Спросите у зеркала, что оно об этом думает.
Комплимент, особенно из уст поэта, вернул красавице ослепительную улыбку.
– Естественно, ведь я родилась в день свадьбы Дианы де Пуатье.
Анна, как всегда, забыла, что она моложе Дианы всего лишь на девять лет.
– Поторопитесь! – напомнила она поэту.
Жак Вуте махнул по ковру перьями своей шляпы и удалился.
Поэт не заставил себя долго ждать, ведь вознаграждение, полученное от фаворитки, стоило того. Он сочинил весьма оскорбительные эпиграммы, вскоре ставшие известными всему двору.
Многие откровенно смеялись над любовью Генриха и Дианы.
– Оказывается Диана белится и румянится, а хвастается, что у нее естественный цвет лица, – потешались недоброжелатели высокомерной вдовы.
– Тщетно мажет она лицо румянами, напрасно вставляет искусственные зубы и красит седые волосы. Возраст не скроешь!
– Какой ужасный вывод сделал из всего этого Жак Вуте:
- Раскрашенная наживка не привлекает дичь.
- И даже если бы ты купила все, необходимое женщине.
- Не добилась бы от любовника желаемого,
- Потому что надо быть живой, а ты уже мертва.
– Какие ядовитые стрелы выпустил он в мадам великую сенешальшу. Бедный поэт!.. Что ждет его теперь? Неужели последует за Клеманом Маро в тюрьму? Диана мстительна, – шептались по углам королевского дворца фрейлины из окружения фаворитки короля.
От дам не отставали и кавалеры.
– На что смотрит дофин? На поблекшее лицо и полуугасшие глаза? Мне искренне жаль Генриха. Я бы пренебрег останками того, чем успел насладиться ее муж Луи де Брезе.
Оскорбленная красавица не снизошла до ответа на все эти нападки, вызванные завистью к ее растущему влиянию. Однако в ее безжалостной памяти запечатлевалась каждая эпиграмма, каждая каверза, каждый стих, каждое оскорбление, чтобы в один прекрасный день воздать за все сторицей. Она действовала через своих верных, могущественных друзей осторожно, продуманно, исподтишка, распустив слухи насчет верности фаворитки в надежде, что это взволнует и разгневает короля.
Война между двумя дамами была объявлена.
Но если герцогиня д’Этамп грешила против истины, называя Диану, красотой которой восторгались лучшие придворные художники Приматиччо и Франсуа Клуэ, морщинистой старухой, то Диана не ошибалась, утверждая, что фаворитка изменяет королю.
Однако Франциск был слишком привязан к белокурой герцогине, а потому о разрыве и речи быть не могло, даже под влиянием ревности. Он не винил Анну в том, что она развлекается с красивыми молодыми кавалерами. На ее месте он поступал бы так же. Измены – не грех, а удовольствие, считал король, даже если это касалось его любовницы.
Диана пришла в ярость, осознав, что нет абсолютно никакого шанса разлучить короля с его фавориткой. Не мешкая, она решила перейти к решительным действиям.
Вскоре борьба между любовницей короля и любовницей дофина стала такой ожесточенной, что при дворе образовалось два лагеря. Одни придворные примкнули к пылкой и любвеобильной герцогине д’Этамп, другие – к надменной вдове великого сенешаля. В этом поединке между двумя интриганками принимали участие принцы, министры, дворяне, художники и даже шуты: Бриандис у фаворитки короля, Брюске у любовницы дофина.
Эта женская дуэль разворачивалась во всех областях придворной жизни без исключения.
Екатерина с ужасом ждала, когда соперницы будут домогаться заполучить ее для вовлечения в свои интриги. В том, что и та и другая обратятся к ней за помощью, она не сомневалась и старалась избегать встреч с ними. Она отдавала предпочтение более образованной Анне, чье окружение составляли писатели и художники. Анна, как и они, проявляла интерес к новой вере и страстно желала, чтобы реформистская вера была признана и не гонима во Франции. В этом герцогиню д’Этамп поддерживала и королева Маргарита Наваррская, с которой фаворитка короля, как и Екатерина, была дружна.
Среди союзников герцогини д’Этамп был и адмирал Шабо де Брион. Адмирал являлся не просто ее единомышленником, но и одним из ее любовников, ибо хранить верность одному мужчине, даже если он король, при дворе Франциска считалось дурным тоном. Именно этого всесильного вельможу, который открыто хвастался своей дружбой с герцогиней и королем, и выбрала своей жертвой Диана де Пуатье.
Любовница дофина умела весьма ловко пускать в ход припрятанные козыри, тем более что у нее был прекрасный союзник, непревзойденный мастер по организации при дворе конфликтов и интриг, – главный распорядитель королевского двора, верный ей Анн де Монморанси, сделавший, как и она, ставку на Генриха. Необходимо было срочно удалить Бриона, который зорко следил за политическими событиями и принимал в них самое непосредственное участие, из Королевского совета. Создавшаяся при дворе ситуация в данный момент благоприятствовала подобному предприятию: Монморанси находился как никогда в фаворе, – он не только был главнокомандующим армией, главным распорядителем, ему особым королевским указом после многочисленных побед на полях сражений было поручено управление всеми делами. Франциск мог себе позволить издать подобный указ, ибо его авторитет в королевстве был непререкаемым. Диана не сомневалась, что вместе с Монморанси они решат, как лучше убрать с дороги адмирала и тем самым нанести ощутимый удар герцогине д’Этамп. В том, что коннетабль, человек надежный и прочный, как каменная стена, с радостью поддержит ее замысел, Диана была уверена: адмирал являлся сторонником срочного возобновления войны против Карла V и союза с Генрихом VIII Английским – позиция более чем предосудительная, с точки зрения Монморанси.
Диана сама решила нанести визит главному распорядителю королевского двора, но не в Лувре, а в его недавно отстроенной загородной резиденции. Она приказала подать носилки и в сопровождении двух пажей и охраны заторопилась к своему единомышленнику. Безумная жажда мести своей сопернице бушевала в сердце Дианы, оказавшись великолепным живительным лекарством: благодаря ему разогревалась кровь, тело молодело и наливалось силой, ум работал четко и изобретательно.
Солнце уже скрылось за горизонтом, небо постепенно темнело, и по нему с громким карканьем носились вороны, когда Диана добралась до дворца коннетабля.
Монморанси обрадовался ее неожиданному визиту. Он вышел ей навстречу, поцеловал руку, с участием поинтересовался ее драгоценным здоровьем.
– Добро пожаловать в мой новый дворец, несравненная Диана. Я счастлив, что вы переступили его порог! Но почему в такое время?
– Для важных дел времени не существует.
Мгновенно сообразив, что этот визит связан с решением крайне важного вопроса, он провел ее в зал, украшенный гобеленами из Фландрии с развешанными на них трофеями войны с Испанией, уставленный шкафами с разнообразными предметами роскоши.
Диана была поражена невероятным богатством зала, хотя удивить ее было трудно, она привыкла к великолепному убранству своего замка в Ане, к изяществу королевской резиденции в Фонтенбло и в замках Амбуаза, Шенонсо и Шамбора, где король Франциск любил принимать своих гостей. Здесь, в новом дворце Монморанси, все сверкало от блеска золотых блюд, кресел, задрапированных тканью, почти сплошь расшитой золотой нитью. Монморанси нравилось показывать Диане новые приобретения, но сегодня он почувствовал, что его союзнице было не до этого. Едва опустившись в кресло с высокой спинкой, она положила свою изящную руку на его мощный кулак и тут же изложила цель своего внезапного приезда.
– Монсеньор коннетабль, необходимо немедленно избавить короля от его недостойных фаворитов. У вас достаточно преданных вам людей в Королевском совете. Филипп Шабо де Брион не раз вставал на вашем пути и способствовал падению вашего могущества. Теперь король снова приблизил его к себе, и адмирал снова жаждет рассорить вас с королем и продолжить войну с Испанией. Надо лишить его и герцогиню Анну д’Этамп, союзницу и любовницу, голова которой набита опасным коварством, возможности влияния на короля. Так не может больше продолжаться! Мы никогда не вернем мир королевству, пока эти двое будут удерживать короля в своих руках.
Монморанси некоторое время медлил с ответом. Он глубоко задумался, взвешивая все за и против предложения Дианы. Оно не было для него неожиданным: Диана стремилась к низвержению фаворитки короля, а он сам к свержению своего главного соперника.
Наконец тонкие губы коннетабля сложились в холодную улыбку, улыбку с оттенком угрозы.
– Король, как слепой, снова идет на поводу у Бриона, который вместе с герцогиней д’Этамп, любовницей их обоих, обкрадывает его. У меня для этого есть неопровержимые доказательства. Их алчность сравнима с их ненасытным стремлением его к женским ласкам, ее – к мужским.
– Нужно составить план срочного устранения адмирала, – настойчиво потребовала Диана. – Фаворитку сбросить с пьедестала пока не удастся. Король открыто демонстрирует свою привязанность к ней и даже публично спрашивает ее мнение о государственных делах.
– Оставим пока в покое, думаю, что ненадолго, герцогиню д’Этамп. В том, что я задумал осуществить, она адмиралу не поможет. Да и король, получив от меня неопровержимые доказательства, навряд ли послушает ее.
Разговор между Дианой и коннетаблем длился несколько часов и закончился далеко за полночь.
На прощание Анн де Монморанси произнес:
– Я все еще раз хорошенько взвесил, прекрасная Диана. И не нахожу, что препятствия будут непреодолимы. Когда преследуешь некую цель, знай, что рискуешь, и умей забыть обо всем, кроме намеченной цели.
Как только представился удобный случай, Анн де Монморанси, чтобы удалить Шабо де Бриона из Королевского совета, донес о его злоупотреблениях и растратах. Распорядителю двора удалось убедить короля начать расследование по иску против адмирала.
Возбуждение дела против адмирала Шабо де Бриона, обвиняемого в жульнических махинациях, явилось настоящим вызовом фаворитке. Как гром среди ясного неба произошедшее открыло глаза наименее осведомленным придворным на очевидный рост влияния при дворе Дианы де Пуатье.
Теперь каждый понимал, что коннетабль так вызывающе ведет себя с фавориткой короля, чтобы услужить любовнице дофина.
Герцогиня д’Этамп, несмотря на все ее попытки вмешаться, не сумела спасти своего верного союзника и любовника от этого испытания. Она прекрасно понимала, что в глазах Дианы главный проступок адмирала состоял не в том, что он набивал свои сундуки деньгами из государственной казны, а в том, и только в том, что он был ее тайным любовником и преданным сторонником. Она негодовала, видя, что клан Монморанси торжествует, что Диана де Пуатье на этот раз одержала победу. Фаворитке короля снова пришлось задуматься о мести, на этот раз окончательной!.. Она снова и снова повторяла свой главный девиз: «Жизнь – битва, где хорошо всякое оружие, дремучий лес, где без сожаления необходимо перегрызать горло своему недругу. По отношению к врагу дозволено все».
Она задалась целью опорочить самого Анна де Монморанси.
Франциск до поры до времени старался не вмешиваться в борьбу двух женщин, которые раскалывали его двор. Партия католиков поддерживала Диану. Реформисты объединились вокруг Анны. Только после устранения Шабо де Бриона король понял, что необходимо остановить двух дам от дальнейшей битвы друг с другом и медлить не следует.
На Королевском совете во время вынесения Монморанси приговора адмиралу Шабо де Бриону у Франциска начался сильнейший озноб. С трудом добравшись до спальни, он слег от воспалившегося болезненного гнойника внизу живота. Возникший абсцесс заставил его сильно страдать. Началась череда кровопусканий и примочек, ничего, конечно, не дававших.
Все жили в ожидании грандиозных перемен и начала нового правления.
Пока королева Элеонора, королева Маргарита Наваррская и герцогиня д’Этамп возносили к небу свои мольбы о выздоровлении короля, многие из друзей Франциска, старательно изображая сочувствие, в испуге пытались подобраться поближе к дофину. Каждый торопился не опоздать отрезать для себя кусок пожирнее.
Екатерина впервые всерьез задумалась об оборотной стороне власти, когда в трудные минуты жизни государства большинство придворных не видели вокруг ничего кроме собственных интересов, но не интересов страны. Она издали наблюдала за Дианой де Пуатье, которая все выше поднимала свою тщеславную голову, выказывая непомерное высокомерие, и все реже отпускала к ней Генриха. Екатерина ломала голову над тем, как ей избавиться от соперницы. Ей казалось, что Генрих будет верен Диане всю свою жизнь. Она сожалела, что удача сопутствует любовнице мужа и Анне д’Этамп не удалось изгнать эту неувядающую колдунью с королевского двора.
В эти дни фаворитка короля особенно сблизилась с его любимой сестрой. Они одинаково переживали случившееся.
Уединившись в покоях Маргариты, женщины старались излить друг другу душу.
– Король, слава Всевышнему, все еще жив. Не слишком ли преждевременно многие стараются объединиться вокруг Генриха, его престарелой любовницы и Монморанси? – возмущалась Анна, еле сдерживая слезы негодования.
– Вы правы, Анна, все словно обезумели, готовятся к тому, о чем грех даже думать, – согласилась Маргарита.
– В покоях дофина и апартаментах Дианы постоянно собираются их сторонники и засиживаются далеко за полночь. Интересно, о чем они ведут свои беседы? Не мешало бы поинтересоваться у Екатерины, – вдруг осенило Анну.
– Насколько я знаю, Екатерина никогда не участвует в этих сборищах, да ее и не допустят туда. Она любит короля и, я уверена, ненавидит Диану и Монморанси. Она слишком осторожна и благородна и, надеюсь, никогда не опустится до низменных поступков.
– Даже страшно представить, какую разруху оставит Генрих под неусыпным руководством Дианы после себя. Религиозные войны, вдохновительницей которых, не сомневаюсь, будет эта властная фурия, разрушат при его правлении Францию. Всюду запылают костры. Вот увидите, Маргарита, и вспомните мои слова, – голос Анны дрожал.
– Я этого никогда не увижу, потому что не мыслю своей жизни без Франциска. Все эти люди, которые торопятся предать своего короля, когда он находится в тяжелом состоянии, – она даже не мыслила произнести слова «при смерти», которых боялась больше всего на свете, ибо они касались самого дорогого ей человека, – отвратительны мне.
В эти дни Анна ясно осознала грозящую ей опасность. Жизнь ее держалась на угасающем дыхании Франциска. Еще вчера она заставляла всех дрожать и подчиняться, завтра ее могут избегать, словно зачумленную.
В один из этих тревожных дней Екатерина, прогуливаясь в сопровождении фрейлины Жаклин де Лонгвей в саду, увидела вдали группу придворных льстецов, о чем-то оживленно беседующих с Анной. Вместо того чтобы избежать встречи и немедленно удалиться, она решительно направилась к фаворитке короля, ей захотелось ободрить ее и тем самым на всякий случай заручиться ее дружбой. Приблизившись, Екатерина увидела, что среди кавалеров находится и принц Карл, и услышала слова Анны, обращенные к придворным:
– Монарх, которого вы получите, если вдруг мы потеряем нашего несравненного гуманного короля, будет кем угодно, но только не монархом. Слава Богородице, но король пока еще в сознании и дышит.
Карл с надеждой поинтересовался:
– Мадам, вы хотите сказать, что не все потеряно? Вы верите в чудеса?
– Помимо веры есть надежда!
Все мгновенно обернулись на слова Екатерины, незаметно приблизившейся к ним, и некоторое время смотрели на нее, словно на доброго вестника. Она прервала затянувшееся молчание, своим проникновенным голосом спросила:
– Мадам, простите, что прервала ваш разговор, но мне хотелось бы узнать именно от вас последние известия о состоянии здоровья короля.
Анна вздрогнула. Глаза ее удивленно посмотрели на обратившуюся к ней со свойственной ей кротостью дофинессу.
– Они не совсем приятные, – ответила негромко Анна. – Король попросил последнее причастие.
– Ах какие печальные новости! – воскликнула Екатерина и на глазах ее появились слезы. – Но главное – не терять надежды…
– Благодарю, мадам, этого я никогда не забуду. Вы помогли мне собраться с духом, – с едва заметным поклоном тихо произнесла Анна и ушла в сопровождении придворных и принца Карла.
В тот же день Екатерина еще раз убедилась, что обладает пророческим даром: причастившись, как он думал в последний раз, король почувствовал себя лучше и тут же призвал Монморанси, чтобы тот подробно доложил ему о всех новостях и вопросах, требующих срочного решения.
Монморанси немедленно воспользовался нездоровьем короля для достижения цели, которую он считал победной вершиной своей политики.
Прикованный к ложу страданий король получил от распорядителя своего двора неожиданное сообщение.
– Ваше Величество, вчера утром мне вручили послание от императора. Карл V обращается к вам с просьбой разрешить ему пересечь территорию Франции, чтобы утихомирить мятежных жителей Гента, отказавшихся платить налоги. Все наземные пути для него сейчас закрыты, а длительное морское путешествие во Фландрию поздней осенью чревато штормами и бурями.
Жаждущий мира и порядка Монморанси по выражению лица короля понял, что просьба императора не вызвала в его душе протеста, и тут же поспешил добавить к сказанному:
– Карл V за оказанную Францией услугу обещает передать Миланскую область вашему младшему сыну, принцу Карлу.
Этих слов было вполне достаточно, чтобы усыпить бдительность короля, который к тому же был в восторге от мысли, что сможет проявить свое рыцарское благородство.
Тронутый этим официальным прошением своего заклятого врага, Франциск приказал Монморанси срочно отправить Карлу V пригласительное письмо и дать все необходимые гарантии обеспечения его безопасности.
Коннетабль в восторге заявил:
– Немедленно отправлю ответ Вашего Величества императору. Это величайшее благо для Франции, что император и вы отныне наконец-то сможете считать, что дела одного – это в то же время и дела другого. Мир всегда лучше войны.
– Пусть и наследник трона поручится за безопасность гостя, – приказал король.
Монморанси понял намек: Франциск сомневался в своем выздоровлении. Глядя на лежащего перед ним короля, он подумал, что сказочная мощь этого великана была на поверку лишь кажущейся: король имел множество ранений, полученных при самых разных обстоятельствах, и, кроме того, излишество во всем было нормой его поведения.
И действительно, ночь король проспал спокойно, но на утро ему стало хуже некуда. Он потребовал от своих лекарей правдивого ответа, скоро ли наступит конец его страданиям.
Ему ответили, что надежды более нет. Свой приговор Франциск встретил, как и подобает королю, с поразительным хладнокровием. Жестом он подозвал к себе королеву Элеонору, но был настолько слаб, что не смог сказать ей и двух слов, лишь едва слышное «прости».
Все ожидали последнего королевского вздоха.
Королева Элеонора и королева Маргарита отчаянно боролись с обрушившимся на них горем и предпринимали героические усилия, чтобы не потерять сознания.
Герцогиня д’Этамп безутешно рыдала, стоя у окна возле принца Карла.
В дальнем углу покоев в подчеркнутом одиночестве у иконы Божьей Матери молился кардинал Бурбон.
Во всех храмах Парижа шли нескончаемые службы.
И вот, когда все потеряли надежду, Франциск облегченно вздохнул: нарыв прорвался, вернув тем самым короля в мир живых.
Все обратили свои взоры к распятию, висевшему в изголовье королевского ложа, и осенили себя крестным знамением.
– Хвала тебе, Господи, ты совершил чудо! – тихо произнесла королева Элеонора, сама еще в это чудо не веря.
Свершившееся повергло интригующую клику в лице Монморанси и Дианы де Пуатье в оторопь.
Читать бесплатно другие книги:
