Мадам Помпадур. Некоронованная королева Павлищева Наталья
Помпадур вежлива и доброжелательна со всеми, даже с теми, кто намеренно распускает о ней слухи и говорит за спиной гадости. Вежлива с королевской семьей, хотя дофины и принцессы ее ненавидят. Почтительна с королевой, которая сама не против фаворитки, но детям шипеть на нее змеями не мешает.
К фаворитке ходят с прошениями и за решением многих вопросов, но ведь она решает то, что король не собрался бы сделать еще полсотни лет. Помпадур во многом заменила его величество там, где королю просто лень задумываться. И ведь неплохо заменила!
Придворные дамы завидуют тому, что она в постели короля? Но ведь не она, так другая, постель его величества не бывает пустой.
Нет, дело не в том. Просто маркиза из Парижа, а не из Версаля, она буржуа. Вот чего не может простить Помпадур двор! И как бы она ни старалась, против всегда будут воевать, составляться заговоры, подобные тому, который только что принес успех глупенькой Шуазёль. Врач знал о заговоре, больше того, ему предлагали участвовать, но Кене отказался. Интриговать против Помпадур в пользу никчемной Шуазёль? Это глупость.
Однако интрига маркизе д’Эстрад и герцогу д’Аржансону удалась, Шуазёль удалось попасть в постель к королю и даже заполучить от него обещание удалить фаворитку. Его величество был настолько очарован, что допустил оплошность: он написал несколько писем своей новой пассии. Хотя почему бы королю не позволить себе это? Если его не упрекает королева, то не посмеет и фаворитка.
Размышляя таким образом, Кене добрался до покоев фаворитки и в очередной раз убедился, что вкус у Помпадур хотя и несколько странный для Версаля, зато отменный. Здесь не было кричащей позолоты, все в меру, все нежных тонов, неясных оттенков, все изящно. В комнатах уютно, обстановка выдержана в одном стиле. Доктор огляделся, да… жаль будет запускать сюда эту Шуазёль, наверняка же испортит все.
И вдруг он вспомнил еще одну тайну, которую знал. Не будет здесь жить Шуазёль, нет, не будет! Но не потому, что сильна Помпадур, а потому… Додумать он не успел, горничная пригласила в спальню фаворитки.
Почему-то Кене вдруг вспомнилась занятная история, связанная с давним учителем фаворитки Кребийоном-старшим. Узнав, что восьмидесятидвухлетний драматург живет не просто скромно, а в бедности, Помпадур постаралась добиться для него пенсии. Растроганный Кребийон пришел поблагодарить свою бывшую ученицу. Но мадам в тот день неважно себя чувствовала и приняла драматурга в спальне.
Старик сидел у ее постели, они вспоминали былые дни, когда в спальню вдруг вошел король. Кребийон ахнул:
– Мадам, я пропал, король нас застукал!
Его величество тогда долго хохотал над уместной шуткой старика.
Сегодня короля уже не столь заботило здоровье фаворитки, у него другие женщины на уме. Жаль…
Жанна действительно выглядела плохо. Доктор прописал несколько успокоительных снадобий, но пускать кровь или делать что-то подобное не стал, он понимал, почему нездорова женщина, это просто душевные страдания вылились в такое состояние. Понял и не смог не обнадежить. Уже собравшись уходить, Кене вдруг склонился ближе к фаворитке, хотя необходимости в этом не было, никто не подслушивал.
– Мадам, вам просто нужен отдых, вы переутомились.
Губы Помпадур чуть дрогнули, она не стала говорить, что это невозможно, вот даже полежать не дают, его величество недоволен, если фаворитка нездорова и не развлекает…
– И все же… А в этот раз вы можете не беспокоиться, дама долго в Париже не пробудет. Она в положении и скоро вынуждена будет уехать.
И все-таки маркиза ответила, она невесело усмехнулась:
– В этот раз…
Решив, что и так сказал слишком много, Кене поспешил удалиться.
Его величество выслушал сообщение о переутомлении фаворитки с недовольным видом, едко заметив:
– Поменьше бы уделяла времени своему театру, не переутомлялась бы!
Отчасти это было верно, но ведь Жанна создавала придворный театр прежде всего ради развлечения своего дорогого Людовика.
Маркиза Шуазёль действительно вынуждена была покинуть Париж, сильно разочаровав своих покровителей, которые и не подозревали о ее положении. Мало того, родив дочку, она умерла, но это случилось позже, а тогда король веселился с новой пассией, а Помпадур лежала в своей спальне и старалась не плакать. Нельзя, красные глаза фаворитки дадут такой повод для сплетен!
Подарок ей преподнесла д’Оссэ. Как ей это удалось, маркиза не объяснила, не рассказывать же, что пришлось привлекать дядю и даже мужа новой пассии. Подарок был странным и очень тяжелым для Жанны, но горничная правильно посчитала, что это необходимо.
– Что это?
– Мадам, возможно, я зря это сделала, но, полагаю, вы должны видеть эти письма своими глазами, иначе не поверите.
Сказала и вышла из спальни. Жанна дрожащей рукой раскрыла одно письмо, потом другое… Это были письма короля маркизе Шуазёль! Ее обожаемый Людовик писал своей крошке, приглашая на свидание и напоминая о каких-то моментах предыдущего.
Рука с письмом бессильно упала на колени. Это был конец, и неважно, что Шуазёль уезжает, найдется другая, если Людовик смог предпочесть ей пустышку, то на что надеяться? Нет, де Бранка не права, царить в уме и сердце короля бесполезно, если его куда больше интересуют альковные страсти.
Маркиза Шуазёль действительно уехала, маркиза Помпадур почти не показывалась, отговариваясь недомоганием. Его величество сам у фаворитки не появлялся, ему было совестно. Одно дело – жарко обнимать молодую красотку и совсем другое – после этого смотреть в глаза Жанне. Людовик чувствовал себя предателем, это его сильно раздражало. Когда-то он просил прощения у королевы после связи с Майи, но это была королева, его супруга, а почему нужно оправдываться перед фавориткой, которая и так ему обязана столькими годами возвышения?
Раздражаясь все больше и больше, Людовик пытался найти не только оправдание самому себе, но и вину Жанны. Почему он затащил в постель Шуазёль? Да потому, что у фаворитки тысяча и одна причина отказать в близости. Король прекрасно знал о запрете врачей вообще заниматься ей любовью, но что же теперь делать ему, стать святошей?
Оправдания получались какими-то куцыми, от этого раздражение только росло. Мало того, из-за отсутствия за столом фаворитки разговоры как-то не клеились, сама по себе беседа не текла, ее требовалось поддерживать. И развлечения почему-то не организовывались, и вообще ничего не получалось, министры приставали с вопросами, посетители с просьбами… Король начал просто злиться: без Помпадур все валилось из рук!
Оставалось одно: идти просить прощения, хотя она ни в чем не упрекала, ничего не выговаривала, Жанна просто болела, не выходя из своих комнат.
В конце концов решив, что так вести себя глупо и надо дать понять, что он волен поступать как пожелает, Людовик отправился к фаворитке.
Прошло всего три дня после отъезда новой пассии, Помпадур никого не принимала, отговариваясь недомоганием. Это привело двор к полной уверенности, что дни ее фавора сочтены. А как же иначе, если король к ней не ходит, сама маркиза не появляется? Заговорщики радовались, пусть с глупой Шуазёль ничего не вышло, но результат превзошел ожидания, королю оставалось только выселить маркизу из Версаля! Двор притих в предвкушении большого скандала, считая, что фаворитки прикидывается больной именно из-за нежелания выезжать.
А Жанна не столько болела, сколько размышляла.
Случилось то, что должно было случиться. Людовику нужна женщина в постели, причем такая, чтобы могла расшевелить его самого. У короля тоже стали случаться «осечки», Жанна просто никому об этом не рассказывала, словно не замечая. Сама она такой женщиной быть не могла в силу болезни и темперамента. Для нее заманчивей платонические отношения с любимым человеком, на что Людовик, безусловно, не согласится, осечки осечками, но обычно их не бывало.
И что теперь, уступать место очередной дурочке, которая сумеет залезть в постель его величества, вовремя уступив его желанию? Жанна поняла, что сделать это просто не сможет по нескольким причинам. Она уже столького добилась не только при короле, но и в Версале! Потратить столько сил в покорении Версаля, вытерпеть столько унижений и пережить столько неприятных минут ради чего? Чтобы все отдать своими руками? Сейчас Жанна прекрасно понимала, почему у Майи не хватило духа уйти от короля, даже когда тот предпочел другую, и почему Лорагэ оставалась даже третьей в постели.
Нет, никакой третьей Жанна быть не собиралась, но задумалась над тем, как сохранить свое место и влияние. В конце концов у нее дочь, и Александрин должна удачно выйти замуж, нельзя, чтобы над ней висело проклятье материнского имени, как когда-то было у самой Жанны. Если для этого придется терпеть в постели у короля очередную Шуазёль, то она вытерпит.
А еще она просто не могла уехать из Версаля и больше не видеть Людовика! Не могла, и все тут. Сердце болело, под глазами легли синяки, все тело охватила слабость, не хотелось ничего, только закрыть глаза и уснуть… навсегда… Если она не нужна Людовику, то не нужна никому. Как тогда жить, зачем? Но сразу приходила мысль о дочери, о том, что ее еще нужно выдать замуж.
Девочке всего восемь, она в монастыре, где учатся и другие девочки лучших фамилий Франции, Александрин общается с отцом, она ни в чем не нуждается… И матери всегда не до нее. Но и мадам Пуассон тоже было не до дочери, ничего, все успела: обучила, воспитала, выдала замуж… И она успеет, только надо что-то решить. А вот что, Жанна не знала сама.
Хуже всего то, что Людовик не приходил проведать, присылал своего камердинера Башелье узнать о здоровье, и все. Это было плохо, очень плохо, это могло означать отставку, опалу, и Жанна пока не могла придумать, как все исправить. Интуиция подсказывала, что спешить не стоит, хотя разум твердил, что нужно немедленно пойти к королю и все выяснить, потребовать… чего потребовать?
Со стороны королевских покоев на лестнице послышались шаги. Она очень хорошо знала эти шаги, это мог быть только Людовик. Но не было сил даже пошевелиться, как сидела в кресле снова с теми же проклятыми письмами в руках, так и осталась сидеть.
Она даже не поднялась навстречу любовнику, только спокойно следила, как он входит в потайную дверь и закрывает ее за собой. Людовик осторожно покосился на фаворитку, начал говорить:
– Мадам, как вы себя чувствуете?
Начал и осекся. Жанна просто протянула ему листы. Ее тонкая красивая рука дрожала, пальцы короля, принявшего письма, тоже дрогнули. Это был решающий миг, Людовик стушевался, но фаворитка не стала ни упрекать, ни даже плакать, она подняла на короля свои удивительные глаза и тихо поинтересовалась:
– Когда мне выезжать из Версаля?
– П-почему выезжать?
– У вас другая…
– Нет, нет! Я пришел сказать, что дарую вам герцогство!
Людовик выпалил это, не задумываясь, ничего такого он не предполагал, но не говорить же, чтобы действительно выезжала?
Король не мог себе представить жизнь без маркизы, эти три дня показали, что без нее не просто скучно, а невыносимо, без нее все разваливалось и не собиралось организовываться, беседы не клеились, шутки не смешили, все вокруг страшно надоели и вообще жизнь разваливалась!
– Какое герцогство?
– Я делаю вас герцогиней.
Такого не ожидал никто, даже сама Жанна. Уже приготовившись получить отставку, она вдруг вознеслась выше, чем раньше.
Больше не любовница
Двор был в шоке: столько мечтали об отставке фаворитки, а она вдруг стала герцогиней! Правда, ни от кого не укрылось, что между возлюбленными отношения все же испортились.
Для самой Жанны главным было то, что, даже изменив, Людовик не смог отказаться от нее, мало того, полностью признал ее влияние, подчинился ее воле.
Но вопрос будущих измен от этого не исчез, Жанна прекрасно понимала, что Шуазёль не последняя и что другие могут оказаться и умнее, и проворней. Эту проблему надо было решать, только вот как – непонятно.
И снова маркиза размышляла, только теперь в своих замках, она решила больше не находиться подле короля днем и ночью. Как выяснилось, если он захочет изменить, то присутствие фаворитки не удержит. Удивительно, но Жанна почувствовала себя намного свободней, словно отпустила от себя что-то тяжелое, не дававшее легко двигаться. Осталась легкая грусть о невозможности прежней жизни, зато возросла уверенность в своих силах. Помпадур знала себе цену и больше не боялась «этой страны».
Из подстроенного провала она вышла не просто сильнее, она вышла победительницей. Жанна перестала подражать Версалю, она заставила Версаль подражать себе. Теперь мадам де Помпадур диктовала свою волю и свои вкусы двору и делала это уже без оглядки на этикет!
Нет, она не будет носить фижмы и тяжелые робы, много приятней платья из легких тканей и к тому же нежных расцветок. Фаворитка и до кризиса в отношениях с королем одевалась так же, но теперь все чаще вынуждала двор принять свою моду.
Она надела туфли на каблуках, что до сих пор делали только мужчины. Объяснение короткое: дамская ножка на каблуке выглядит изящней.
Совершенно перестала пользоваться пудрой для волос и делать огромные прически.
Принимала ванну каждый день, поговаривали даже, что у новой герцогини парик, а под париком лысая голова, мол, потому и не боится испортить прическу. Она не раскрывала секрет, что достаточно обернуть волосы тонкой тканью, и им ванна не повредит.
Пользовалась духами с цветочным ароматом вместо тяжелого мускуса и амбры. И снова Жанна не выдавала тайну, что добавляет в эти духи по капельке… королевского пота. Человеку очень нравится собственный запах, чтобы привлечь короля, нужно хоть чуть-чуть королем пахнуть.
Она много что делала «не так». Строила дворцы и разводила в них розы, покровительствовала художникам, поэтам, архитекторам, скульпторам… не просто как любительница изящного, но как меценатка.
Выплачивала пенсии ветеранам и вдовам, оплачивала обучение женщин профессиям швей, модисток, кухарок… содержала приюты и больницы… издавала книги…
А еще она играла на бирже! Сказалась коммерческая жилка не то де Турнеэма, не то Парисов. Причем играла толково, часто зарабатывая очень большие деньги. Эти средства могли бы составить ее собственный капитал, но мадам отдавала деньги королю, который нуждался в них чаще, чем она сама.
Жанне больше не на кого стало тратить. Сбылось второе предсказание Лебон, о котором Помпадур не знала, – она осталась одна. Брат был где-то далеко за границей, Жанна сама отправила его в Италию учиться уму-разуму в области архитектуры.
Но самая страшная потеря для Жанны случилась летом. Она жила в Бельвю, когда туда вдруг примчался гонец из обители со страшным известием: внезапно от скоротечного воспаления легких скончалась Александрин! Девочка буквально сгорела в страшных мучениях за четыре часа, врачи были бессильны.
Жанна, услышав известие, упала в обморок и долгое время сама была при смерти. Король примчался, чтобы дежурить у ее постели. Были дни, когда надежды на выздоровление мадам не было, но она смогла выкарабкаться, несмотря на еще одно тяжелое известие. Не вынеся смерти своей любимицы, скончался и бывший муж Жанны Шарль Гийом Ле Норман.
С де Турнеэмом отношения как-то разладились, и у Жанны остался только один человек, ради которого она могла жить, – Людовик.
Их отношения сильно изменились, теперь Жанна стала его наставницей, вдохновительницей, советчицей, утешительницей и даже… наперсницей!
И снова Версаль жил в предвкушении изгнания Помпадур! О… это было бы восхитительно… Пикантность ситуации состояла в том, что вытеснила фаворитку не придворная дама и даже не буржуа, а вообще почти дворовая девка, бывшая натурщица, с которой художники рисовали различных богинь. Да, да, в такое мало верилось, но эта особа поселилась в комнатах фаворитки, а та переехала. Конечно, герцогиня Помпадур перебралась в более просторные апартаменты, но дальше от короля, теперь он не мог посещать мадам по ночам тайно.
«Эта страна» с вожделением ожидала, когда же девице будет дан статус фаворитки. Ненавидя Жанну и одновременно заискивая перед ней, двор злорадствовал в предвкушении будущего позора всесильной фаворитки, соглашаясь даже на присутствие среди них девицы вообще непонятного происхождения, мать которой торговала девственностью своих дочерей с немалой выгодой.
И никому оказалось невдомек, что Мёрфи, или, как ее прозвали, Морфиза, попала на глаза короля… с подачи самой фаворитки! Кстати, нимфетку сначала приметил Казанова, сделал своей любовницей, потом передал художнику Буше. Буше написал для Казановы портрет очаровательной нимфетки, лежавшей нагишом на животе. Буше в то время расписывал потолок в одном из дворцов маркизы Помпадур, а с Казановой фаворитка оказалась знакома.
Жанна быстро убедилась, что нимфетка не отличается ни умом, ни даже здоровой хитростью, скорее развратна и туповата, и после обследования красотки врачом решила, что для ублажения короля во избежание всяких Шуазёль эта вполне подходит.
Подсунуть изображение голой Морфизы Людовику не составило труда, постарались камердинеры, и немного погодя, получив за дочь приличную сумму, мамаша Морфизы отпустила дочурку с королем жить в небольшой особняк, позже прозванный Оленьим парком. Теперь маркиза могла быть спокойна, Морфиза оказалась весьма крепкой, она вполне удовлетворяла короля физически.
Но когда отлучки стали слишком частыми и, главное, продолжительными, Жанна сама предложила поселить нимфетку в своих комнатах, а самой выехать в другие. Ничего, что они не сообщались с королевскими, теперь его величество проводил ночи в постели с нимфеткой, а днем уходил к маркизе общаться и выслушивать ее умные советы.
Положение устраивало всех, но Морфиза забеременела. И снова Версаль встрепенулся, как снежный ком росли слухи, что после рождения ребенка король объявит его мать официальной любовницей, а маркизу все же прогонит прочь.
Но снова, в который уже раз, двор обманулся в ожидании провала маркизы Помпадур! Конечно, она переживала, ведь ей самой так и не удалось родить Людовику ребенка, поговаривали о трех выкидышах, которые перенесла Жанна в свою бытность королевской любовницей, но детей-то не было. А тут девица родила сына… И все же не зря маркиза Помпадур интересовалась не столько статями красотки, сколько ее умом. Морфиза допустила ошибку, стоившую ей пребывания в Версале. Так и не будучи допущенной никуда дальше своих покоев, она все же общалась с некоторыми придворными, дававшими красотке ненужные советы.
Вот и в этот раз к ней забежала, якобы убедиться, что родившийся младенец здоров, графиня д’Эстре.
– Ах, какая прелесть! Вылитый король!
Если честно, то утверждать так не стоило, потому что ребенок не был похож вообще ни на кого, ни на Людовика, ни на саму Морфизу, скорее уж он напоминал знаменитого любовника Казанову, но все делали комплименты, внушая королю, что родившийся младенец – его копия.
– Дорогая, теперь вы должны потребовать у короля совсем особые условия.
– Какие? – распахнула глуповатые глаза Морфиза. Она не могла представить, что могут быть более роскошные условия, чем те, в которых она живет. Работать не приходилось, кормили вдоволь да еще какими вкусностями, ела бы да ела…
Юная женщина после родов расцвела и раздалась, от тонкой талии не осталось и следа, а о существовании корсета она не подозревала. Знала, конечно, но утянуться самой не представлялось возможным. Жанна, увидев этакое роскошество тела, даже озадаченно фыркнула: как бы его величеству не расхотелось владеть столь пышным созданием, ищи потом другое.
– Вы мать его сына, значит, должны иметь официальный статус.
Кто бы еще объяснил Морфизе, что это такое. Ей было все равно, какой там у нее статус, главное, что условия хорошие. Но графиня д’Эстре настаивала:
– Нужно заставить короля прогнать от себя эту старуху, которая забирает у вас часть внимания его величества!
Когда графиня забежала еще раз с теми же намеками, Морфиза поддалась ее напору.
Людовик обомлел, услышав от красотки:
– Как там ваша старуха? Скоро вы ее прогоните?
Он даже отвечать не стал, но уже на следующий день Морфизы больше не было в Версале. Его величество не признал ребенка своим, несмотря на все заверения придворных о похожести, он-то хорошо знал, что девственницей, несмотря на все заверения матери, Морфиза не была, мало того, к моменту их встречи она уже явно была беременной! Несостоявшуюся фаворитку выдали замуж за обнищавшего дворянчика, дав приличное приданое. Новоявленный муж признал ребенка своим, но быстро погиб, а сама Морфиза через пару лет вышла замуж за одного из Ле Норманов, дальнего родственника де Турнеэма.
Жанна, сначала даже предлагавшая воспитывать рожденного ребенка, пришла в ужас. Но не потому, что юная женщина оказалась изгнанной, а потому, что недоглядела. Маркиза поняла, насколько тщательно надо подбирать будущих красоток для его величества, чтобы те не рожали детей через полгода и не требовали отставки той, что способствовала их возвышению.
С тех пор девочки в Олений парк поставлялись только нарочно отобранные и обученные, никаких Версалей и фаворитизма, чтобы исключить дурное влияние придворных дам, маркиза Помпадур предпочитала держать нимфеток на расстоянии от «этой страны». И обследование юных красавиц тоже стало более тщательным. Девственницы и только девственницы, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу, как когда-то с дочкой мясника.
Короля вполне устраивало такое положение дел, в его распоряжении всегда была очередная пара нимфеток в Оленьем парке и разумные советы маркизы Помпадур в Версале. Было ли это развратом? Наверное, но король едва ли страдал угрызениями совести и на исповеди в совращении несовершеннолетних не каялся.
А у маркизы появилось новое детище, прославившее Францию на весь мир, – севрский фарфор.
Король, как и сама маркиза, любил хороший фарфор, а Жанна приучила его не только к посуде, но и к статуэткам, что тоже оказалось делом занятным. Но фарфор был у саксонцев, а с императором Фридрихом они давно не дружили. Проведя розыск, Жанна выяснила, что фарфор можно изготавливать у себя на Венсеннской мануфактуре, а потом пошла дальше, уговорив Людовика основать новую в Севре рядом с Бельвю, куда было удобно ездить.
С того времени начались эксперименты, давшие замечательные результаты. Особенно удавались любимые цветы фаворитки, их научились делать из фарфора так, что отличить от живых можно было, только взяв в руки.
Замечательные сервизы король дарил важным иностранным особам, намереваясь их отличить. Только вот спасибо, похоже, маркизе так ни разу и не сказал…
Шли годы, занятая множеством дел Жанна Антуанетта стала настоящей некоронованной правительницей страны, ее волей творилось многое во Франции. Это дало возможность недругам и недоброжелателям обвинить ее во всех политических неудачах страны, в неурожае, голоде и эпидемиях.
В чем только не обвиняли королевскую фаворитку!
В узурпации власти, в дурном влиянии на короля, в огромных тратах, в потакании распутству, в нарушении многих правил придворной жизни…
Наверное, все это было, и власть она сосредоточила в своих руках, и на короля не всегда хорошо влияла, и жила с ним во грехе, и любви к девочкам потакала, и еще много что делала не так, как принято в «этой стране», называемой Версалем.
Но она строила приюты и больницы, жертвовала деньги на обучение неимущих, издавала книги, строила прекрасные замки, а потом отдавала их в казну, собирала коллекции предметов искусства, которые сейчас в музеях, помогала художникам, поэтам, писателям, скульпторам, архитекторам, платила пенсии и пособия из своих доходов, которые, кстати, пополняла, играя на бирже… да, она много тратила на себя, но много и возвращала в казну.
Двадцать лет рядом с королем Людовиком XV была Жанна Антуанетта, урожденная Пуассон, ставшая маркизой, а потом и герцогиней Помпадур. Из них меньше семи лет любовницей, а потом просто советчицей, утешительницей и организатором его жизни, а также некоронованной королевой Франции. Говорили, что она управляла Францией, нет, скорее она управляла королем, чтобы тот мог управлять Францией. Немногим женщинам это удается – родиться так далеко от трона и управлять королем.
Постепенно Жанна потеряла былую привлекательность, стала довольно грузной и солидной, только вот глаза по-прежнему были непонятного цвета.
Всей своей жизнью эта женщина нарушила пресловутый этикет, и смертью тоже.
В Версале не положено болеть и тем более умирать никому, кроме королей. Жанна Антуанетта не любила этикет, она и болела и умерла именно в Версале.
Ей было всего сорок два года, что за возраст для женщины? Но еще Жанна Пуассон не отличалась крепким здоровьем, а маркиза Помпадур его и вовсе подорвала. Слабые легкие уже не давали возможности нормально дышать, ложиться просто невозможно, приходилось спать сидя.
Король знал, что она доживает последние часы на этом свете, но не пришел поддержать ее в последнюю минуту. Людовик страшно боялся смерти всю свою жизнь, был меланхоликом и не желал видеть ничьих мучений, однако он позволил маркизе остаться в Версале, потому что перенести дорогу в любой из замков она просто не смогла бы.
В кресле полулежала слабая, сильно похудевшая женщина, недавно еще всесильная маркиза Помпадур. Удивительно, даже когда она стала герцогиней, ее продолжали звать маркизой, что значительно ниже по статусу. Потому что хотели обидеть? Но и она сама себя называла так. Просто маркизой она стала из любви короля, а герцогиней – в качестве платы за измену, эту любовь оборвавшую.
Священник уже принял ее короткую исповедь, сокрушенно покачав головой, ведь мадам так и не пожелала каяться в прелюбодеянии – сожительстве с королем без благословения церкви. Сама себя она в этом виноватой не считала, она любила Людовика, до последних минут своей жизни любила, даже когда он уже остыл. Много лет терпеливо сносила его трудный характер, его измены, его неблагодарность. Когда-то мадам д’Этиоль пожертвовала своей честью, всем, что у нее было, чтобы стать любовницей короля, и была счастлива. Каяться в своем счастье она не собиралась, кюре остался недоволен.
Слабая, едва заметная улыбка озарила лицо женщины:
– Одну минуту, господин кюре, мы уйдем вместе…
Она умирала на удивление спокойно, точно знала, что ее ждет по ту сторону бытия.
В половине восьмого вечера горничная прошептала:
– Кажется, все…
Действительно, даже слабого дыхания маркизы не было слышно. Маркиза де Помпадур, урожденная Жанна Антуанетта Пуассон, дочь бывшего лакея и содержанки, бывшая пять лет любовницей короля и потом еще много лет его другом и наставницей, женщина, утверждавшая и смещавшая министров, окончила свой земной путь.
Через несколько минут носилки, покрытые простым саваном, уже несли из замка в ее версальский дворец. К королю поспешил гонец с трагическим сообщением.
Конечно, все ожидали этого, слишком слаба была маркиза, но как бы ни готовились к смерти, она всегда неожиданна и трагична.
К Людовику подошел слуга, тихо проговорил что-то, король изменился в лице, оно вытянулось, стало напряженным. Коротко кивнув, его величество поднялся и удалился в свои покои, несмотря на то, что ужин не был закончен.
Хоронили маркизу Помпадур в ненастный дождливый день. По этикету король не должен следовать за гробом придворной дамы, даже если она двадцать лет была официальной фавориткой. Людовик не стал нарушать этикет, но на балкон все же вышел.
Он стоял под дождем без шляпы и смотрел, как уходит в последний путь та, что столько лет была рядом сначала любовницей, потом другом и советчицей. И только стоящий рядом Шанло услышал, как губы короля прошептали:
– Это все, что я могу для нее сделать…
Читать бесплатно другие книги:
