Мадам Помпадур. Некоронованная королева Павлищева Наталья
Дамы мило щебетали, обсуждая последние новости света. Но все, сколько бы их ни было, затмевала одна: раскрыта тайна Незнакомки, с которой имеет связь его величество!
Короля так давно пытались совратить и заставить изменить супруге, что, когда это произошло, многие просто не поверили. Это помогло любовнице, пока не ставшей официальной фавориткой, долгое время посещать Людовика тайно.
При дворе прекрасно знали о заявлении королевы, что ей надоело все время спать с королем, быть беременной и рожать детей, и об обиде короля на эти слова знали тоже. Немедленно немало красавиц предприняли новые атаки на сердце Людовика. Вокруг него закрутилась целая карусель самых очаровательных дам. Понимая, что в фаворитки может попасть кто-то совсем неподходящий для этой роли (а король все еще чувствовал себя стесненным в присутствии красивых женщин), его бывший наставник кардинал Флери, герцог Ришелье, герцогиня Бурбонская и три камердинера короля – Башелье, Лебель и Бонтан – решили немедленно действовать.
Их выбор пал на старшую из дочерей маркиза де Нейля Луизу-Юлию, бывшую замужем за Майи. Саму мадам де Майи поручили готовить к столь завидной роли госпоже де Тансен, известной своими любовными похождениями. Короля в свою очередь принялся убеждать герцог Ришелье.
Но оказалось, что обидеться на королеву – это одно, а завести себе любовницу – совсем другое. Людовик упорно рвался в спальню к супруге. Не смогла ли его принять Мария Лещинская или просто не захотела, неизвестно, но, получив отказ трижды, король согласился на свидание с госпожой де Майи. И снова альковных заговорщиков ждало разочарование – Людовик оказался исключительно робок в общении с красавицей! Если бы тогда кто-то сказал «старателям», что позже король станет едва ли не символом распутства, Флери, Тансен и компания рассмеялись ему в лицо.
Пожалуй, громче других хохотал бы камердинер Башелье, которому на третьем свидании пришлось буквально на руках тащить короля в постель к любовнице. Людовик категорически не желал становиться развратником!
Как бы там ни было, под приглядом окружавших его лиц и в полной тайне король набирался опыта в любовных утехах. Но все тайное рано или поздно становится явным.
– Господин Башелье, не может быть, чтобы вы не знали, кто именно захватил сердце короля! – две дамы брали камердинера буквально приступом. Им надоело быть в неведении, в конце концов, надо же пролить свет на ситуацию. По всем углам Версаля шепчутся о любовной связи его величества, но никто не знает, с кем именно. Это невыносимо – подозревать всех и пугаться при одной мысли о том, что тайной любовницей может оказаться твоя собственная приятельница, а уж тем более та, которую ты терпеть не можешь. Надо же знать, о ком можно говорить гадости, а кого лучше поостеречься.
Башелье только смотрел насмешливо и блестел глазами. Но когда в его руку перекочевал кошелек солидного веса, он чуть призадумался, во всяком случае, изобразил сомнения. Вторая дама добавила еще один. Сомнения камердинера облеклись в слова:
– Я не могу говорить об этом, дал клятву. Но могу сделать кое-что. Будьте вечером в Бычьем Глазу.
Любопытство и денежные траты дам оказались вознаграждены. Башелье сумел не нарушить данного Флери слова, он не проболтался, камердинер просто умудрился скинуть с головы графини де Майи капюшон, когда провожал ее через Бычий Глаз – зал с окном овальной формы, выходившим во внутренние покои короля. Де Майи решила, что этого пожелал сам Людовик, и не противилась, а дамам вполне хватило нескольких секунд, чтобы совершенно разочароваться во вкусе его величества, потому что выбрана оказалась вовсе не та, которую только можно было заподозрить.
На следующий день весь Версаль гудел от новости: фаворитка короля – мадам де Майи!
Королева была в ужасе, а сам Людовик в первый же вечер бросился к супруге просить прощения. Совершенно потерянная, в настоящем горе Мария Лещинская рыдала в своих покоях, не желая даже слышать о близости с мужем. Она немало знала о слишком близком знакомстве мадам де Майи с придворными развратниками, о ее вольном поведении и мигом сообразила, что с помощью короля может попросту подхватить какую-нибудь заразу. Людовик понятия не имел об истинной причине холодности супруги. Он понимал, что Марии известно о его измене, но не знал, что жена боится дурной болезни; мысль о возможности заразиться ему самому почему-то не приходила в голову. Решив, что это просто женский каприз, король вскочил с постели:
– Я здесь в последний раз!
Мария вздрогнула от грохнувшей двери и снова залилась слезами. Мадам де Майи разбила ее счастье раз и навсегда. Теперь она никогда не сможет верить своему Луи так, как верила раньше. Он как все, он способен предать, изменить, способен развлекаться с женщинами, как это делали все короли Франции. Сама королева была снова беременна.
Основательно выплакавшись, она подумала, что, родив сына, сумеет вернуть мужа на путь истинный, но ошиблась. Во-первых, родилась дочь, во-вторых, Людовику понравилось не вполне пристойное поведение.
Злые языки порезвились вволю, в куплетах, которые теперь распевали повсюду, о короле и его фаворитке были только гадости. Но Людовику оказалось безразлично, он нашел себе новое занятие – распутство и, передоверив государство кардиналу Флери (ради чего тот и старался), бросился в вихрь наслаждений со всей страстью, словно наверстывая упущенное за годы примерного поведения.
Отныне поведение короля назвать не вполне пристойным не повернулся бы язык даже у самых завзятых льстецов, оно стало совершенно непристойным. Каждый вечер и следующая за ним ночь, проведенные с мадам де Майи, неизменно превращались в бурные оргии с пьянством, раздеванием дам догола и сексом без разбора. Утром большинство участников попойки оказывались под столами, в том числе и король и дамы неглиже. Уважения к монарху это не прибавляло.
Королю оказалось мало оргий с Майи, Башелье стал тайно приводить ему девушек попроще и посговорчивей. Почему королю в голову не пришло, что сговорчивей они могут быть не только с монархом, непонятно, но одна из таких красоток, дочь мясника Пуасси, наградила его величество дурной болезнью, в свою очередь подцепив ее у другого, весьма прыткого кавалера.
Теперь двор жужжал, как растревоженное осиное гнездо, особенно неуютно чувствовали себя те, кто участвовал в королевских забавах, ведь неизвестно, как давно болен Людовик. Кроме того, на Майи едва не показывали пальцами, вот уж кого король точно наградил этой гадостью. По дворцу ползли слухи: его величество лечат мазями из толченых улиток… его величеству делали припарку из корнишонов… срочно нужны летучие мыши… нет, божьи коровки, а где их взять зимой?
Сама мадам де Майи тоже пребывала в ужасе, она уже корила себя за такие развлечения и была просто не рада связи с его величеством, тем более, что никаких дивидендов от него не имела. Людовик отнюдь не осыпал свою фаворитку дарами или деньгами, обходился с ней грубо. Да и какого уважения могла ожидать женщина, предлагавшая столь «изысканные» развлечения?
Девушке рановато бы посещать салоны, но у мадам д’Анжевилье не было вольностей, потому де Турнеэм и мадам Пуассон решили, что с него можно начать.
Ренет повезло, в тот вечер посетительницей салона оказалась мадам де Майи – фаворитка короля! Жанне понадобились усилия, чтобы не глазеть на королевскую любовницу. Юная девушка уже прекрасно понимала, какого рода услуги оказывает его величеству эта дама, а потому все время сравнивала ее с другими, стараясь найти отличия, повлиявшие на выбор короля. Старалась, но ничего, кроме веселого нрава и душевности, найти не смогла.
Нежная, с приятными округлостями женщина, в повадках которой откровенно проявлялась чувственность, отнюдь не была красива. Великоватый нос, большой рот, довольно грубый голос… и при этом обаяние и веселость, заставлявшие влюбляться в нее с первого взгляда. Даже юная Ренет заметила, сколь неоднозначно отношение к фаворитке со стороны остальных дам, но девушка все же не до конца понимала истинную роль любовницы в превращении примерного семьянина в настоящего развратника и ее к тому времени уже довольно сложное положение. Для Жанны король был королем – самым желанным мужчиной Франции. И о подхваченном им у потаскушки сифилисе девушка просто не ведала.
Большинство дам в тот вечер оказались «не в голосе», и петь совершенно неожиданно пришлось Ренет! В первые мгновения девушка откровенно смутилась, но быстро взяла себя в руки и постаралась просто забыть о том, что ее разглядывают несколько пар придирчивых глаз. Собственно, особенно придирчивыми они пока не были, для собравшихся дам и кавалеров мадемуазель Пуассон никто, а если вспомнить подмоченную репутацию ее матери, так и вовсе смотреть не на что.
Мадам Пуассон ужаснулась, услышав, какой выбор для своего дебюта сделала дочь: арию из второго акта «Армиды» Люлли! Мадам д’Анжевилье тоже чуть недоуменно приподняла бровь: совсем юной девушке распевать о серьезных страданиях и готовности к убийству возлюбленного? Это могло получиться несколько смешно, тем более у Люлли в этой арии хотя и прилипчивый, но довольно сложный речитатив.
Но вот раздались первые аккорды (мадемуазель еще и вполне прилично аккомпанировала себе на клавикордах), полился несильный, но богатый оттенками голос. Ария для сопрано, это соответствовало тонкому голоску Ренет, но уже после нескольких взятых нот присутствующие забыли о том, что перед ними не певица, а юная девушка, так верно та вела мелодию, столько страсти и чувства было в пении.
- «И вот финал! Ты пленник, в моей власти.
- Уснул таинственный мой враг и мой герой.
- Во сне ты будешь предан моей мести,
- Тебя я поражу недрогнувшей рукой».
Речь мстительницы, безжалостной и беспощадной… и вдруг:
- Но чем я смущена?
В этот момент дамы даже забыли выдохнуть, настолько захватили их слова арии. На их глазах в исполнении юной девушки рождалось сильнейшее чувство, разворачивалась борьба между любовью и местью, между Армидой-воительницей и Армидой-женщиной. Как могла почти девочка передать столь сильные чувства, словно испытывала их сама?
Замерли пальцы на клавикордах, замерли звуки, но собравшиеся несколько мгновений сидели молча, с трудом приходя в себя. Это были мучительные мгновения и для мадам Пуассон, и для самой Жанны Антуанетты. Первой опомнилась мадам де Майи, она порывисто поднялась, подошла к смущенной девушке и расцеловала ее!
Что было потом, Ренет просто не помнила, ей не только аплодировали, ее не только хвалили за прекрасный голос, за чувственность исполнения, за умение столь живо преподнести чужие переживания, ее одобрила и даже поцеловала та, которую целует сам король!
А еще у Жанны почему-то засел внутри запах… пота и пудры, исходивший от мадам де Майи. Как ни пыталась она избавиться от ненужного воспоминания, не получалось. Невыносимо хотелось добраться до дома и окунуться в воду. Ренет очень любила мыться, от нее никогда не пахло ни потом, ни пылью, только цветами. Мелькнула мысль предложить мадам де Майи свои собственные духи, в которых использовались лишь цветочные запахи и никакого мускуса или амбры. Получились они нечаянно, пахнуть хотелось, но позволить себе еще и такие просьбы к господину Турнеэму Жанна не могла, а потому просто смешивала во флаконах капли сока, выжатые из разных цветов.
Но предложить ничего не удалось. Зашел общий разговор о музыке, об искусстве, в частности пения, господину Ле Норману, оказавшемуся тут же, посоветовали учить Жанну актерской игре серьезно:
– Девушка может стать выдающейся актрисой, у нее, несомненно, есть талант!
Де Турнеэм согласно кивал, но думал совсем другое: «Никаких актрис! Если играть, то совсем перед другим человеком и совсем другую роль». Сама Ренет думала о том же. А мадам Пуассон и не спрашивали. Мать Жанны оказалась в странном положении, Луизу Мадлен согласны принимать вместе с дочерью, но так, словно ее и нет рядом. Но мадам ради успеха своей дочери была готова потерпеть даже вот такое высокомерное отношение блестящего общества.
На обратном пути прямо в карете между мадам Пуассон и господином Ле Норманом разразился спор, едва не перешедший рамки приличия. О чем спорили старшие, Ренет не понимала, главным аргументом Ле Нормана было:
– Ну, теперь вы убедились?! Ни к чему хорошему это не может привести!
Мать возражала своему любовнику:
– Это не пример, если поступать глупо, можно проиграть в любой ситуации. Нужно знать, как себя вести и с кем дружить.
Девушка не могла расспросить мать о ее споре с де Турнеэмом, как не могла задать вопрос и самому покровителю, приходилось лишь внимательно слушать, сопоставлять и догадываться.
Немного позже Жанна Антуанетта поняла, что речь шла о несчастной мадам де Майи, которой посчастливилось стать королевской любовницей, но которая не только не сумела удержаться в таком завидном положении, не только не извлекла никаких выгод из него, но и умудрилась своими руками привести себе замену.
Дело оказалось в том, что у мадам де Майи было еще четыре сестры, одна из которых, Полин Фелисите де Нейль, находилась в обители Порт-Руаяль. К тридцати годам окончательно убедившись, что стезя добродетели вовсе не для нее, Полин принялась в письмах слезно умолять Луизу позволить жить у нее и быть представленной ко двору.
Полин отличалась завидным упорством и напористостью, вскоре де Майи поддалась на уговоры и выхлопотала у Людовика разрешение на появление сестры в Версале. Знать бы бедолаге, чем все обернется для нее самой! Но Луиза де Майи не была ни особо разумной, ни расчетливой.
К тому же бедолагу мучили приступы совестливости: ведь это она превратила доброго семьянина Людовика в настоящего развратника, да и сама участвовала в оргиях. Делала женщина это по поручению кардинала Флери, но перед Господом отвечать ей самой… А еще Луиза уже серьезно боялась подхватить какую-нибудь гадость от его величества, ведь король не утруждал себя размышлениями об осторожности даже после срочного лечения от сифилиса.
Полин с первых же дней пребывания в Версале начала атаку на сердце короля, отодвигая сестру в сторону. Она объяснила Луизе, что та вела себя как дура, потому что допускала к королю других женщин, подчинялась кардиналу Флери и не требовала дорого оплачивать свои услуги.
– Почему за столько времени ты не удосужилась родить Людовику ребенка?
– Родить ребенка?! – ужаснулась Луиза де Майи. – Как можно? А как же муж? Что было бы с ним?
– Ты глупа! Если муж молчал, пока ты валялась голышом под столом вместе с пьяным королем, то уж рождение сына, за которого можно получить немалые средства и положение, простил бы и подавно. Почему ты не требовала себе отдельного дворца или замка, где драгоценности, полученные от короля? Где земли, кареты, наряды? Где почитание, наконец?! Зачем ты была рядом с королем столько времени?
Де Майи даже растерялась:
– Я люблю его величество…
Некрасивый носик ее сестры досадливо сморщился:
– Да люби, ради бога, кто же мешает. Только к чему путать любовь и положение при дворе и короле? У меня будет все не так! Чем тебе глянулся король? Говорят, ты едва не изнасиловала его сама при первой встрече?
Пораженная таким напором Полин и удивленная ее осведомленностью, Луиза вздохнула:
– При второй, во время первой встречи дальше разговоров вообще дело не пошло. Он был слишком робок.
Полин с сомнением посмотрела на сестру. Неужели все разговоры о сексуальной ненасытности Людовика – простая болтовня?
– Нет, он действительно ненасытен, и даже в душе оказался развратен донельзя, но кардинал Флери воспитал короля в уверенности, что это грешно. Людовик был настоящим примерным семьянином, пока не встретил меня, – вдруг залилась слезами де Майи.
– Ты жалеешь об этом?!
Фаворитка только замотала головой. Как можно жалеть о проведенных с красавцем-королем приятных часах? Только вот она очень боялась божьего наказания из-за своего поведения и тем более из-за того, что совратила примерного семьянина.
Полин вздохнула:
– Твоя ошибка в том, что, разбудив в нем любовника, ты позволила удовлетворять желание с другими.
– Но как можно удовлетворить его самой?
– Я смогу!
– Ты?
– Неужели сидеть и ждать, пока это сделает кто-то другой и нас с тобой просто вышвырнут вон? Не путайся под ногами, теперь король мой.
Полин сдержала свое слово, она действительно взяла его величество немыслимым напором и удовлетворила его сверх меры. Де Майи была дана отставка, а самой мадемуазель Полин де Нейль срочно нашли супруга, который бы отнесся к ее близости к королю с пониманием. За двести тысяч ливров на роль рогоносца согласился внучатый племянник архиепископа Парижского Феликс де Вентимиль. Супругу не позволили провести с новобрачной даже первую ночь, посчитав это совершенно необязательным.
Сумасшедший темперамент мадам де Вентимиль вполне соответствовал темпераменту короля, что пришлось тому по вкусу. А уж оплачивать капризы дамы, столь успешно удовлетворявшей его, Людовик не скупился. Госпожа Вентимиль получила в подарок замок Шуази, который часто и успешно посещал король.
Франция словно сошла с ума, главной темой разговоров теперь стали сексуальные успехи его величества. Слуги короля и служанки мадам Вентимиль зарабатывали очень неплохие деньги, выдавая альковные секреты своих хозяев. Встречи в салонах начинались со сплетен сродни боевым сводкам: «Семь раз… девять раз… мадам устала раньше его величества!». И восторг, похожий на радость от победы над серьезным неприятелем: король оказался сильнее!
Каково при этом было бедной королеве, никто не задумывался. Делать вид, что она ничего не подозревает, невозможно: слишком громким был шепот вокруг. Оставалось спокойно воспринимать это перешептывание. Мария Лещинская прекрасно понимала, что эта фаворитка короля из своих коготков не выпустит, она добьется положения выше самой королевы, стоит только родить ребенка.
Любила ли Людовика сама Полин де Вентимиль, не знал никто, во всяком случае она любила секс с ним, была неглупа и очень изобретательна. А еще она родила-таки королю сына, как две капли воды похожего на отца. Дальше, несомненно, последовала бы война против кардинала Флери, которого новая фаворитка не переносила на дух, вполне справедливо считая ханжой.
Флери был очень стар, ему шел уже восемьдесят восьмой год, но сдаваться кардинал не собирался, он уже прикидывал пути решения этой проблемы, однако вмешалось Провидение.
Послеродовая горячка продолжалась девять дней, 9 сентября 1741 года мадам де Вентимиль умерла в страшных мучениях. Если она и была грешна, то предсмертными страданиями хотя бы часть своего греха искупила.
Король казался безутешным, неизвестно, как дальше, но те два с половиной года, что он провел рядом с этой фавориткой, были счастливыми. Через несколько недель его величество попытался вернуться к мадам де Майи, но ненадолго.
Семья Пуассон, конечно, вместе со всеми слушала и обсуждала сплетни о получившей отставку прежней и новой фаворитках короля. Теперь Ренет уже понимала, о чем идет речь, и делала выводы, никому ничего не говоря. У нее самой тоже началась довольно бурная жизнь.
Вокруг Жанны Антуанетты закрутилась светская карусель, девушка стала бывать в самых изысканных парижских салонах – у великолепной госпожи Жоффрен, у госпожи де Тансен… И везде она прежде всего слушала, наблюдала, впитывая впечатления, как губка воду.
Мадам Пуассон могла радоваться, после стольких лет неприятностей жизнь начала налаживаться. Дочь делала явные успехи в свете, сама Луиза Мадлен получила вдруг сразу несколько небольших наследств, господину Пуассону выхлопотали разрешение вернуться во Францию, а потом и вовсе пересмотрели дело, сняв все обвинения. Мадам Пуассон, хотя и была официально разведена с господином Пуассоном, переехала с детьми в его дом на улице Нёв-де-Пти-Шан, а себе купила дом на улице Ришелье, снесла его и построила новый.
Однако до Версаля оставалось немыслимо далеко, и дочери пусть и оправданного, но все же вчерашнего преступника, буржуа Пуассона и мадам Пуассон, о которой в свете говорили, что ее «подобрали на парижской панели», путь туда был закрыт. Еще не наступили времена, когда король мог себе позволить брать фавориток из продавщиц магазина с репутацией девицы легкого поведения, как будет позже с мадам дю Барри. Тогда само представление ко двору мадемуазель Пуассон казалось невозможными.
Для исправления ситуации подходило только одно: замужество со сменой фамилии. Но, несмотря на все свои совершенства и несомненный шарм, Жанна Антуанетта была партией незавидной, потому именитые женихи толпами порог ее дома не осаждали.
Однако господин Турнеэм вовсе не для того вкладывал столько сил и средств в свою дорогую девочку, чтобы оставить без внимания такой важный вопрос. И, как обычно, действовал решительно, тем более что у него были для этого прекрасные возможности. Обсудив положение дел, господин де Турнеэм и мадам Пуассон пришли к выводу, что лучшая партия для их Ренет – племянник самого Ле Нормана Шарль Гийом д’Этиоль.
Эрве Гийом Ле Норман был вне себя от ярости:
– Ты послушай, что придумал мой братец!
Супруга генерального казначея Монетного двора робко вскинула на мужа глаза. Что такого мог сказать ему де Турнеэм, что так взъярило обычно спокойного Эрве?
– Он находит нужным выдать дочь своей любовницы мадемуазель Пуассон за нашего сына Шарля!
– Но Жанна прелестная девушка, к тому же она явно дочь самого де Турнеэма…
– Наша дочь вышла замуж за графа де Сент-Эстена, а сын должен жениться на незаконнорожденной дочери моего брата?! А если завтра обнаружится, что у него есть дочь от кухарки или вообще торговки рыбой с рынка?
Если честно, то Жанна Антуанетта нравилась Эрве Гийому, но ее происхождение… этот Пуассон, не сумевший избежать участи козла отпущения… мадам Пуассон, о прелестях и альковном темпераменте которой могут рассказать слишком многие…
Но как бы ни бушевал Эрве Гийом, предложение брата было слишком заманчивым. Де Турнеэм давал за Жанной солидное приданое, Пуассон добавлял арендную плату за новый дом на улице Сен-Марк, сами молодожены должны были жить в доме де Турнеэма и за его счет, а после его смерти унаследовать все немалое имущество. Кроме того, в качестве свадебного подарка дядя прощал племяннику большую сумму, которую до того давал в долг для приобретения должности помощника генерального откупщика, и обещал оставить со временем саму должность.
Жанне Антуанетте такое замужество давало вожделенное имя, не испачканное никакими скандалами в отличие от родительского, и соответственное положение в обществе. Пусть она буржуа, а не придворная дама, но все впереди, она молода – всего двадцать лет.
Шарль Гийом, до того видевший невесту еще в совсем юном возрасте, убедился, что девушка расцвела и стала безумно обаятельной, молодой Ле Норман влюбился в свою будущую супругу с первого взгляда и был счастлив таким выбором дяди. Знать бы ему, чем все обернется…
Брачный контракт был подписан, и венчание состоялось в марте 1741 года. Жанна Антуанетта стала мадам Ле Норман д’Этиоль, хотя сам замок Этиоль принадлежал де Турнеэму. Но ведь ни для кого не секрет, ради чьих прекрасных непонятного цвета глаз этот замок вообще строился.
Венчание прошло не слишком шикарно, все же родители Шарля Гийома не были в восторге от такого брака, точно что-то предчувствуя. Сам же молодой супруг оказался от жены просто без ума. Пусть и не первая красавица Парижа, Жанна Антуанетта обладала шармом, позволявшим ей затмевать оказавшихся рядом красавиц. Получившая хорошее образование, живая, доброжелательная, Жанна Антуанетта была к тому же очень наблюдательна. Отчасти эта черта у нее была природной, отчасти положительно сказалось общение с такими корифеями, как Вольтер (хотя тот еще и не был столь популярен), Фонтенель, Монтескье…
Ренет всегда находила особое удовольствие в том, чтобы подмечать малейшие детали происходившего вокруг нее, особенно у окружающих людей, и быстро делать интересные выводы. Постепенно привычка к наблюдениям и способность замечать детали стали привычкой, которой женщина отдавалась совершенно непроизвольно.
Позже еще не раз будет замечено, что она легко умела находить отличительные черты у каждого, с кем виделась хотя бы раз, и так же легко находила общий язык даже со своими недоброжелателями.
Она быстро нашла подход и к своему супругу, и к его родителям, однако не слишком стремясь к частому общению с ними.
Шарль Гийом был супругой искренне восхищен, а уж после женитьбы и вовсе влюблен без памяти. Спокойный, даже несколько флегматичный, погруженный, как и его дядя де Турнеэм, в работу, он, конечно, потерялся на фоне своей красивой и умной супруги, умеющей вести себя в свете. Главным делом жизни Шарля Гийома стало счастье прекрасной Жанны Антуанетты. Сама Жанна едва ли была влюблена в мужа, но относилась к нему хорошо, ничем не выказывая своего превосходства. Пара получилась вполне счастливой.
Тоненький яркий лучик солнца твердо решил пробраться внутрь помещения сквозь закрытые ставни окон. Зачем? Наверное, ему было любопытно, что там поделывает молодая мадам Ле Норман д’Этиоль в то время, когда давным-давно пора вставать. Наконец ему это удалось.
Лучик обнаружил мадам сладко почивающей на большой кровати. Супруг встал много раньше, удалился на цыпочках, чтобы ненароком не разбудить свою красавицу, слуги не совали носы в спальню, чтобы Жанна Антуанетта могла выспаться. Нет, она не бушевала, если ее ненароком будил кто-то не очень ловкий, не ругалась, не устраивала скандалов, но никому не приходило в голову досаждать всегда доброжелательной и приветливой хозяйке.
Луч пробрался по тонкой шее с голубыми прожилками, скользнул по подбородку, задержался на прелестных губках, словно созданных для поцелуев, и, наконец, добрался до носика. Женщина чуть поморщилась и двинула голову. Лучику только этого и было надо! Он ловко скользнул под смеженные ресницы красавицы, заставив раскрыть глаза. Жанна чихнула и со вздохом потянулась.
Ночь была довольно бурной, чего она не ожидала от спокойного Шарля. Держа в объятиях свою жену, тот становился если не львом, то уж во всяком случае не безвольным мямлей. Сама Жанна вовсе не отличалась горячим нравом, и любовный пыл был ей не слишком свойствен, потому Шарля Гийома хватало за глаза, любовники явно не требовались.
Сам молодой супруг этого, кажется, еще не понял, он очень переживал, стараясь соответствовать новым веяниям в свете, согласно которым в постели полагалось быть страстным и неугомонным любовником. Личный пример подавал в этом деле король, правда, теперь не в отношении супруги, а с любовницами. Пока Шарлю соответствовать удавалось.
«Все к лучшему в этом лучшем из миров»… Жанна не помнила, где и от кого услышала эту фразу, кажется, от Вольтера, еще когда в шестнадцать лет играла в его «Заире». Она тогда очень понравилась автору, Вольтер долго хвалил актерское дарование Ренет. Было приятно и лестно, но не больше, становиться актрисой по-настоящему Жанна не собиралась, да ей бы и не позволили ни мать, ни тем более Турнеэм.
Замужество оказалось нисколько не обременительным, оно давало уверенность в будущем, приятные часы в объятьях Шарля по ночам, не менее приятные заботы в качестве хозяйки дома и замка, а главное, положение в обществе.
Еще раз сладко потянувшись, Жанна позвала:
– Луиза!
Дверь немедленно приотворилась, пропуская внутрь спальни миловидную девушку, несущую большой кувшин с водой, явно горячей. Мадам очень любила мыться, чем весьма удивляла многих. Жанна Антуанетта умудрялась принимать ванну почти ежедневно, ее не пугала необходимость подновлять прическу. Мадам д’Этиоль придумала завязывать волосы тонкой тканью, чтобы сохранять основу прически.
А еще от Жанны Антуанетты пахло цветами, потому что в воде всегда были лепестки роз. Приятно пахнущая в отличие от многих других дам жена добавляла Шарлю Гийому восхищения. Ее любимые розы были всюду, и потому их аромат, казалось, окутывал женщину. Что может быть лучше молодой, красивой, умной женщины, пахнущей вместо пота и старой пудры цветами? Шарль Гийом был счастлив.
Замужняя дама. Замок Этиоль
Дядюшка де Турнеэм, как теперь называли счастливого Ле Нормана молодожены, купил особняк на улице Сент-Оноре, где молодые поселились вместе с ним, часть времени проводя в отреставрированном замке Этиоль, стоявшем на опушке Сенарского леса.
Госпожа д’Этиоль блистала всюду, она буквально царила и в доме своего дяди, и в замке, успешно играя роль радушной хозяйки, а также в парижских салонах, доступ в которые теперь был открыт. Очарованный Шарль Ле Норман лишь оттенял супругу, находясь на вторых ролях. Он был влюблен без памяти и готов ради Жанны Антуанетты на все. Сама молодая женщина относилась к мужу с уважением, но ровно, без взрыва чувств.
– Дорогая, больше всего я боюсь, что стану не нужен тебе, вокруг тебя так много умных и галантных мужчин, а я все время занят работой…
Жанна Антуанетта провела рукой по волосам мужа. Она не любила Шарля Гийома, но умела быть благодарной: ведь именно он позволил супруге появляться в лучших парижских салонах, имя Ле Нормана открыло ей двери пока не Версаля, но хотя бы «королевства на улице Сент-Оноре», как называли блестящий салон госпожи Жоффрен. Вход туда мадемуазель Пуассон был категорически нежелателен, для мадам Ле Норман д’Этиоль двери гостеприимно распахнулись. Уже за одно это можно благодарить Шарля Ле Нормана.
– О, ты можешь не волноваться, я умею быть верной.
– Но я так мало вижусь с тобой, боюсь, что ты заскучаешь и станешь мне изменять.
Ответом был веселый смех жены:
– Клянусь, что если и изменю тебе, то не иначе как с королем!
Мадам д’Этиоль, конечно, блистала в парижских салонах, но салоны госпожи Жоффрен, госпожи Тансен, их кузины госпожи д’Эстрад… все же не Версаль. Даже сама д’Эстрад еще только должна быть представлена ко двору… Шарль мог не волноваться, Версаль в ближайшие годы его жене не грозил, и близость к королю тоже.
Он рассмеялся:
– Ну, тогда я могу не волноваться!
Но, глянув в лицо супруги, почему-то забеспокоился:
– Жанна, неужели ты и правда можешь мечтать о том, чтобы стать любовницей короля? Их роль столь постыдна…
Жанне очень хотелось сказать, что при ней все изменится, но женщина вовремя прикусила язычок, ее губы тронула улыбка, а в глазах засветился чуть лукавый огонек:
– У каждой женщины есть свой король. Почему ты решил, что это обязательно Людовик, разве я плохая любовница тебе?
Ле Норман чуть недоверчиво поинтересовался:
– Я уже слышал, как ты говорила нечто подобное в обществе, мол, я изменю мужу только с королем, не иначе. Ответь честно, почему ты так говоришь?
– Шарль, подумай, я окружена вниманием, и мужчин в том числе. Ни отвечать на их ухаживания, ни отказываться я не могу, первое превратило бы меня действительно в неверную жену, а второе оттолкнуло многих. Ни того, ни другого я не хочу. Я не хочу изменять тебе, но и не хочу слыть скучной ледяной статуей. Утверждение, что измена возможна только с королем, заставляет остальных прекратить откровенные ухаживания, оставив лишь комплименты и ненавязчивое внимание. Так лучше и для меня, и для тебя, твоя жена растет в цене.
Д’Этиоль смотрел на жену во все глаза, он прекрасно знал, что она умна, головку Жанны Антуанетты ценили все, но не думал, что настолько. Не в силах что-либо возразить, он лишь поцеловал супругу в лоб:
– Благодарю тебя, дорогая. Я счастлив.
В следующие два года мадам д’Этиоль вынуждена была провести дважды по полгода в замке Этиоль, потому что родила сначала мальчика, а потом девочку. К сожалению, сын оказался слишком слабеньким, ведь и его мать не отличалась завидным здоровьем. Зато дочь была крепенькой и здоровой. Александрина обещала стать таким же обаятельным и умненьким ребенком, какой была ее мама. Сама Жанна Антуанетта была твердо убеждена, как когда-то и мадам Пуассон, в блестящем будущем своей дочери.
Вот когда сказались воспитание и образование, данные Жанне благодаря заботам де Турнеэма. В замке Этиоль любили бывать Монтескье, Фонтенель, Вольтер, Гельвеций… Блестящее общество поэтов, философов, музыкантов, старые друзья Кребийоны – отец и сын, Желиот, Лану… Но туда никак не удавалось заполучить людей из придворного мира.
Ее саму охотно принимали в парижских салонах, делали множество комплиментов, находили очаровательной, но сами ни в замок, ни в особняк на улице Сент-Оноре не приезжали. Главный версальский ловчий Леруа даже в Версальском дворце говорил, что мадам д’Этиоль на полпути между высшей ступенью элегантности и первой ступенью благородства. Что он имел в виду, непонятно, но слова были услышаны королем. И старый брюзга герцог де Люинь, крайне редко хваливший дам, признавал, что мадам хороша собой.
Но восхищаться в салоне госпожи Жоффрен – пожалуйста, признавать, что мадам д’Этиоль – лучшая наездница и музыкантша, что у нее изумительный голос и блестящие актерские данные – возможно, а вот наносить ей визиты… нет, увольте. Мадам из Парижа, а не из Версаля, и этим все сказано.
Супруг мог не беспокоиться – путь в Версаль пока был закрыт. Но только пока, Жанна Антуанетта не забыла пророчества Лебон, она могла сколько угодно увлекаться актерством, вокалом, музицировать на клавесине, философствовать с Вольтером и заниматься еще множеством интересных и нужных дел, но все это было только прелюдией, большой подготовкой к встрече с НИМ. Даже если бы Людовик не был хорош собой и молод, если бы он трясся от старости, ковыляя под руки со слугами, если бы его голос хрипел, а руки дрожали, если бы он был глуп как пробка, мал ростом, кривобок, одноглаз или горбат, Жанна Антуанетта все равно влюбилась бы. Просто, столько лет прожив в предвкушении встречи с Людовиком и готовя себя именно для него, она даже в уроде с куриными мозгами увидела бы идеал.
Но король Людовик XV был высок, тогда еще сухощав, очень красив, он прекрасно держался в седле и умел очаровывать дам. Короля несколько подпортили оргии с мадам де Майи, но молодой организм выдержал даже это. Рослый красавец, облеченный высочайшей властью, не мог оставить равнодушной ни одну женщину, тем более ту, которая всю сознательную жизнь готовила себя к такой встрече.
Жанна Антуанетта, чтобы хорошо выносить и родить здорового второго ребенка, старалась беречься. Большую часть времени она прожила в замке, не ездила верхом, много гуляла по окрестностям, много спала, потакая всем своим прихотям. Собственно, прихотям потакали не только муж и слуги, но и многочисленные гости, которые то и дело наезжали в д’Этиоль. Жанна не скучала, она рада была видеть Кребийона-отца, Желиота, Вольтера, то и дело привозившего кого-то из своих новых друзей. В замке часто собиралось изысканное общество, где редко звучали сплетни, зато было много философских разговоров, музыки, литературных чтений. Время, проведенное в д’Этиоле, сказалось не только на здоровье Жанны Антуанетты, но и на ее развитии. И без того получившая прекрасное образование, беседуя с энциклопедистами, она все больше расширяла свой кругозор.
Карета Шарля Гийома подкатила к крыльцу, когда заходящее солнце уже коснулось верхушек деревьев, торопясь спрятаться на ночь, на открытом пространстве еще было совсем светло, а вот дорожки парка уже прятались в сумерках. Господин Ле Норман так устал за дни напряженной работы, что не рискнул ехать верхом. Он немного поспал в карете, несмотря на тряску, и теперь страстно желал одного: поцеловать супругу и дочку и завалиться в постель еще на несколько часов.
Вышедший встречать хозяина Кристиан кивнул в сторону сада:
– Мадам с гостями там.
Гости… Шарлю вовсе не хотелось никого видеть!
– Кто там?
– Господин сочинитель Вольтер и господин Желиот.
Шарль вздохнул и поплелся приветствовать гостей замка. Язвительному Вольтеру лучше не попадаться на язычок, мигом вставит в какое-нибудь свое произведение, и будешь посмешищем всего Парижа. Хорошо если только Парижа, а то ведь Жанна твердит, что Вольтер непременно будет известен по всему миру, он-де немыслимо талантлив и обязательно станет совестью Франции.
В данный момент будущая совесть Франции желчно рассуждала о недостатках отечественного просвещения. Чуть резковатый голос Вольтера был слышен в тишине парка далеко, но разобрать, что именно с жаром отстаивает философ, Шарль не мог, да и не хотел, он слишком устал.
Увидев мужа, Жанна легко вскочила и направилась ему навстречу:
– Ах, дорогой, как ты поздно, я уже боялась, что не приедешь.
– Дорога была ужасной…
Жанна потянулась к уху супруга, явно желая что-то шепнуть ему по секрету. Гости вежливо сделали вид, что настолько увлечены беседой, что им не до молодоженов. Шарль склонил голову, все же Жанна маленького роста, ей даже пришлось встать на цыпочки.
Чмокнув супруга в щеку, она взволнованно прошептала:
– У меня для тебя очень важная новость… Очень-очень важная.
По тому, как блестели глаза супруги, Шарль догадался, что это за новость, он стиснул ее руки в своих:
– Жанна, неужели?..
– О, да!
– Я счастлив!
Но пора было подходить к остальным гостям, невежливо обсуждать семейные, пусть и самые важные, вопросы тайком на виду у остальных. Конечно, ни Жанна Антуанетта, ни Шарль Гийом не могли вслух объявить, что скоро станут родителями, но никого не обманул блеск глаз господина Ле Нормана. Конечно, гости снова вежливо сделали вид, что ничего не замечают, не понимают и ни о чем не догадываются.
Сонливость Шарля словно рукой сняло. Он поприветствовал гостей и сел в пустующее кресло, нарочно оставленное по распоряжению супруги.
Госпожа де Брийи лукаво покосилась на молодого супруга:
– У вас усталый вид, господин Ле Норман. В Париже было много работы?
– Меня больше утомила дорога. Его величество перебирался в замок Шуази на сезон охоты, и двор с ним. Вереница карет, возов, через которые не пробиться, пыль, бедлам…
Общество принялось обсуждать переезд короля почти в соседний замок, конечно, саму принадлежность Шуази и новую фаворитку Людовика. В общем разговоре почему-то не участвовала хозяйка д’Этиоля. Жанна Антуанетта сидела с задумчивым видом, уставившись широко раскрытыми глазами вдаль. От излишнего внимания к ее персоне Жанну спасло только то, что на парк уже опустился вечер, в сгустившемся полумраке никто не заметил рассеянности хозяйки, к тому же пришло время перебираться в дом, потому что стало слишком темно.
Шарль Гийом, извинившись перед гостями, все же отправился спать. Общество еще поужинало, причем Жанне стоило большого труда быть веселой и поддерживать общий разговор, в то время как ее занимали мысли, далекие от д’Этиоля. Но они были далеки и от ее собственного состояния, то есть от новости, которую счастливая супруга сообщила Шарлю Ле Норману в тот вечер. Теперь Жанну занимал только король, который вдруг оказался совсем рядом, у того же Сенарского леса, где стоял и их собственный замок.
И все же рассеянность заметили, Вольтер осторожно поинтересовался у хозяйки:
– Мадам, вы не слишком хорошо себя чувствуете из-за своего состояния или вас заботит неожиданное соседство его величества?
Жанна не умела врать, потому ответила честно (или почти честно):
– Пожалуй, и то, и другое.
– Замок Шуази теперь принадлежит мадам де Шатору. Эта фаворитка короля своего не упустит.
– О чем вы, господин Вольтер?
Вольтер чуть пожал плечами:
– Так… на всякий случай…
Его умные глубоко посаженные глаза словно читали на лице Жанны все ее тайные, крамольные мысли, которым просто не до€лжно находиться в головке счастливой супруги и обладательницы уютного семейного гнездышка в Этиоле. Не должно, но они находились.
И все же, как бы ни была хороша собой Жанна, как бы ни была умна, образованна, талантлива, никаких шансов попасть на глаза королю, да еще и так, чтобы он не просто скользнул взглядом, а заметил и захотел новых встреч, у нее не имелось.
Нимфа Сенарского леса
Господин Вольтер был прав, у короля появилась новая фаворитка, да еще какая! Казалось, совсем недавно в парижских салонах обсуждали отношения Его величества с мадам де Вентимир, ее требования и смерть от послеродовой горячки. И Жанна, находясь в Париже, несомненно была в курсе изменений в личной жизни короля.
После смерти мадам де Вентимир и ненадолго возобновленной связи с де Майи Его величество обратил взор на следующую из сестер – герцогиню Лорагэ. Вот тут уж для придворных было раздолье для сплетен. Ни скрывать связь, как де Майи, ни селиться отдельно, как сделала де Вентимир, третья из дочерей герцога де Нейль не стала, для этой сестры главной оказалась сама связь с неугомонным королем.
Дамы в салоне госпожи Жоффрен были в ужасе.
– Ах, об этом неудобно говорить… хорошо, что мужчины заняты своим разговором, мы можем чуть посплетничать… Госпожа де Тансен утверждала, что король любил герцогиню… – Головки дам, словно по команде, склонились друг к дружке, потому что следующее сообщалось хорошо слышным всем театральным шепотом: – Прямо на лестнице!
Веера мгновенно прикрыли зардевшиеся лица. Конечно, любовные сцены в Версале не редкость, и даже на лестнице, но не с королем же!
– О боже!
– Да, я тоже слышала, говорила госпожа де Бриж… сладострастные стоны герцогини разносились по всему крылу дворца!
– Ах!
– Все верно, ими уже опробованы все диваны, кресла, лестницы и даже садовые скамьи Версаля.
Казалось, каждая из дам знала больше остальных, создавалось впечатление, что все общество только и делает, что таскается следом за Людовиком и герцогиней Лорагэ и, прячась за портьерами, гобеленами или кустами, следит за любовными сценами его величества и фаворитки. Хотя фавориткой ее назвать тоже нельзя, дама не пользовалась ни своим положением, ни возможностью предаваться любви хотя бы скрытно.
Но на сей раз новость была еще интересней:
– Его величеству попросту надоела столь доступная любовь, он предпочел удалить от себя герцогиню Лорагэ, правда, не слишком далеко, чтобы иметь ее под рукой, если заскучает. Теперь она стала фрейлиной дофины.
– Удобно, и не надоедает, и всегда на глазах.
Дамы не знали, что мужчины обсуждают эти же сплетни, только со своей точки зрения. Каждый пытался припомнить, какова эта герцогиня Лорагэ. Сошлись во мнении, что ничего хорошего, можно бы и получше, а какова она в любви, не ведал никто. Может, и знали, но не рискнули об этом сообщать, слишком уж одиозной оказалась репутация у третьей дочери де Нейля.
Жанна Антуанетта слушала сплетни о короле так, словно они ее вообще не касались, было ощущение, что это все не про НЕГО, что это не Людовик позорит себя и своих дам, доводит до слез королеву и бросает семена надежды в умы претенденток.
Если его величество может так легко менять свои пристрастия, то нужно только завлечь его в свои сети хотя бы на ночь и позволить все. Дамы в ужасе перешептывались, делали круглые глаза, якобы пугались столь откровенного беспутства его величества, но очень многие, кто мог считать себя опытной в любви и не был уродлив, принялись строить далеко идущие планы. Вокруг короля зароились красавицы, его соблазняли и соблазняли…
Тем удивительней оказался следующий выбор Людовика. Теперь он обратил свой взор на четвертую из дочерей де Нейля – маркизу де Флавакур.
Несколько дней двор и салоны Парижа гудели от очередной новости: супруг маркизы вовсе не желал быть рогоносцем даже по милости короля и обещал размозжить жене голову, если та станет вести себя, как ее шлюхи сестры.
Веера снова и снова ходили в руках дам ходуном, такая новость могла озадачить кого угодно. Ай да маркиз! Воспротивиться самому королю и обозвать дочерей герцога де Нейля шлюхами! Что теперь будет?! Не миновать большущего скандала между маркизом и герцогом.
– Я полагаю, герцог вызовет зятя на дуэль и проткнет его шпагой!
Предположение было просто дурацким, потому что и маркиз, и герцог немолоды, толсты, неуклюжи и дуэль между ними была бы сущей пародией, но все согласились. Должен же кто-то призвать маркиза к ответу за такие слова о дочерях де Нейля? Два дня двор и салоны гадали, кто заменит дуэлянтов, пока не выяснилось, что сам герцог де Нейль о своих дочерях того же мнения! Он тоже обещал свернуть дочери шею, если та окажется в постели его величества.
Общество разделилось на две части. Одна отстаивала свободу женщин самим выбирать, с кем им спать, невзирая на замужество, другая считала, что позорить честь семьи не стоит даже в спальне короля. А если уж и делать это, то так, как делала вначале де Майи, – тайно.
В одном были единодушны: хуже всех все равно вела себя де Майи! Как бы ни скрывала старшая из сестер, все равно в общество просочились рассказы слуг о развратных оргиях с королем, в результате и те, кто участвовал в них помимо Людовика и самой де Майи, были серьезно дискредитированы. От старшей сестры де Нейль отвернулись все, словно одна она виновата во всеобщем безумии, творившемся вокруг его величества.
Безутешная де Майи, в одночасье потерявшая и любовника, и честь, всеми покинутая и презираемая, неожиданно нашла утешение в религии. С той же страстью, с какой она чуть раньше развращала короля, дама теперь каялась. Она надела власяницу и целых десять лет до самого конца жизни не снимала.
Как-то герцогиня де Бранка поинтересовалась у своей юной приятельницы мадам Ле Норман, осуждает ли та мадам де Майи. Жанна задумчиво покачала головой:
– Она, конечно, развратна, но если удержать рядом с собой любимого человека другим образом не могла… Если мадам де Майи делала это из любви…
Герцогиня внимательно вгляделась в лицо Жанны:
– Вы полагаете, что ради любви нужно идти на все?
– Нет, я так не думаю, просто не могу ее осуждать за безволие.
Пожилая уже и довольно опытная герцогиня с сомнением покачала головой:
– Будьте осторожны, дитя мое, вы слишком много значения придаете чувствам. Хорошо, что у вас любящий и внимательный супруг, иначе, боюсь, ваше сердечко завело бы вас в опасные кущи…
Читать бесплатно другие книги:
