«Черный археолог» из будущего. Дикое Поле Спесивцев Анатолий

– …Таким образом, создастся впечатление, что крайне непрофессионально задуманное покушение удалось чисто случайно, из-за невероятного выверта судьбы.

– А эта группировка… М-м-м… Она точно подходит для такого дела? Вы абсолютно уверены? Ведь последствия…

– О да! Совершенные отморозки. Знающие, впрочем, свое место, иначе их давно бы зачистили. Но они успели натворить столько, что все посчитают инцидент делом их рук. Тем более только они до сих пор пользуются оружием времен Второй мировой. Все остальные давным-давно вооружились чем-то посовременнее. А у этих идиотов, представьте, даже гранаты, выкопанные под Войсковом, иногда идут в дело.

– Самоубийцы. Странно, что их не списали в расход. Группировка небольшая?

– Совсем небольшая. Но в том поселке нет ничего, что могло бы привлечь стоящих людей.

– Не было ничего.

– Что? Ах, простите, не было до последнего времени ничего стоящего. Вот им и позволяли там резвиться. А теперь там кое-что скоро появится, и их интересы придут в противоречие…

– Неужели они настолько отморозки? С трудом верится: это дерьмо в городе пустили на мясо еще в девяностых.

– То в городе. Нет, не думаю, что они в действительности решились бы. Поорали бы спьяну, погрозились бы показать кузькину мать и успокоились бы. Но после происшествия, да с такими следами…

– Не слишком ли много следов, не подозрительно ли, что все следы ведут именно к ним?

– Нет. На редкость неинтеллектуальная публика там подобралась. Думать они не умеют, да и не хотят.

– Но ты сам сказал, что они знают свое место. Следовательно, хоть одна извилина на всех там имеется.

– Нет-нет. Осторожность у таких идет не от ума, а от инстинкта самосохранения.

– Оружие, надеюсь, выведет куда нужно?

– Обязательно выведет. На эту самую группировку. Его привезет прямо к месту преступления один из их поставщиков. Стволы, естественно, мы используем свои. Сам он, правда, в группировку не входит, но их тесные отношения ни для кого не секрет. Он давно черной археологией балуется, раскопанное реализует. Боеспособное оружие продает им. С существенной скидкой, за покровительство. Ему обещан очень жирный куш за своевременную доставку стволов и патронов. Патронов, естественно, не из раскопок – я знаю, у него есть знакомый, способный украсть ящик-другой. Будет на процессе важным свидетелем.

– Этот черный археолог, он не успеет?…

– Нет, конечно. Будет одним из двух бандитов, убитых мужественной, но неудачливой охраной. Вместе с помощником пахана. Еще один уже лежит под кайфом в укромном месте. Он достанется охране живым. Все равно рассказать что-нибудь связное или хотя бы вспомнить последние сутки он не сможет, даже если будет очень стараться.

– Ну… вроде бы… но что-то меня продолжает беспокоить. Какое-то нехорошее предчувствие.

– Не беспокойтесь. Все под контролем, никаких сбоев не предвидится. Да их просто не может быть!

В городе надо было быть к четырем, на дорогу требовалось не более часа, если, конечно, охранники высокопоставленного визитера не перекроют весь Днепр, а не только центр. Что крайне маловероятно. Не то сейчас положение у этой крякозябры, чтоб вытворять подобное. А соваться с ТАКИМ грузом к зданию облсовета Аркадий не собирался.

«По уму надо бы на всякий случай подъехать к месту встречи пораньше. Но не хочется. Уж если быть честным с самим собой, на эту встречу не хочется ехать совсем. Сколько бы за товар ни обещали. Чуе серденько, дело пахнет керосином».

Однако хочешь не хочешь, а если нарушишь контракт в таком деле, платить придется собственной головой, Аркадий это понимал и увиливать не собирался.

«Но можно же провести время до передачи груза в свое удовольствие? Возражений не слышно. Значит, можно. Благо тут невдалеке курганчик подозрительный есть. Как бы не скифских времен… Вот его разведаем».

Аркадий, мучимый плохими предчувствиями, даже забыл, что ранее этот самый курган вызывал у него сильнейшее отторжение. И он еще в прошлом году решил для себя, что его трогать не стоит.

«Видно, в нем шаман какой-то захоронен. С таким связываться – себе дороже. И Шилов об этом писал, в «Путях Ариев». Про раскопки могилы Тимура сразу вспоминается…» – тогда подумал он и от мыслей о раскопках отступился. Но тревога от предстоящей встречи по передаче товара напрочь выбила это благоразумное решение из его головы. Вылез из машины, достал из багажника миноискатель, лопату и сумку с товаром – береженого Бог бережет. Характерно, что о бессмысленности миноискателя при раскопках кургана он почему-то не подумал. На глубоко закопанный металл этот прибор сработать не может. Пока возился в багажнике, сначала легкий, потом окрепший ветерок вызвал озноб. Щегольскую курточку пачкать на раскопках не хотелось. Нацепил, не застегивая, потрепанный полушубок, валявшийся в багажнике. «Пар костей не ломит!» – и двинулся, без всяких предчувствий, к недалекому курганчику. Совсем неброскому, оплывшему, метра полтора высотой.

Кряхтя – невеликое удовольствие тягать на плече тяжеленную сумку, – забрался на вершину. Сбросил громко звякнувшую сумку на землю, включил миноискатель. Прибор, опровергая здравый смысл, сразу запищал, будто обнаружил копию саркофага Тутанхамона. Аркадий – и куда только плохое настроение делось! – с азартом и самыми радужными надеждами копнул середину холмика.

С ясного неба грянул гром, глаза ослепила вспышка, и он потерял сознание.

– …Вы хоть понимаете, КАК вы меня подставили?!! Зимой президентские выборы! Вы хотите, чтобы ЭТИ снова пришли к власти и начали всех нас трусить?… Ваш хваленый археолог, – последнее слово было произнесено с убийственно ядовитой иронией, – попросту не приехал! Отморозков перебила охрана, менты уже нарыли что-то весьма для нас неприятное, объект жив-здоров, а Она, – тычок пальцем в потолок, – крайне недовольна! Я подчеркиваю – крайне! Вы понимаете, что это означает для нас с вами лично? Ментов я заткну, не проблема, а вот как быть со всеми остальными? Нами недовольна Она, и объект уже стукнул своему кандидату!.. Бл…ь… Заткнись, ты, урод безмозглый! Сам знаю – пора активировать некоторые счета за бугром…

– …И еще его святейшество выразил свое опасение новым усилением позиций империи.[1] До него дошли сведения из Польши, что несколько магнатов уже выразили желание прийти на помощь католическим войскам в борьбе с еретиками. Он считает, что это может вызвать нежелательный для нас поворот дела. Тяжелая польская конница крайне опасна на поле боя, протестанты могут не выдержать ее ударов. Он выразил уверенность, что мы – слышишь, сын мой Петр – мы не допустим такого. После гибели северного богатыря их позиции и без того ослабли.[2]

– Но, монсеньор, что мы можем сделать в этой далекой стране?

– Католической стране. Или ты сомневаешься во власти папы над католиками, дарованной ему Богом?

– О нет, нет! Но беда в том, что куда более сильные позиции, чем Ватикан, там занимают иезуиты. Вы же знаете, что наша власть над ними условна, они действуют в интересах Габсбургов.

– Да, воистину эти проклятые интриганы – наказание нам за наши грехи. Но его святейшество выразился ясно и предельно четко: империя не должна получить подкрепления из Польши! Наше дело, как это воплотить в жизнь.

– Однако после… хм… подозрительно скоропостижной смерти не болевшего Сикста V[3] идти на прямой конфликт с этими змеями подколодными… не хочется. Или его святейшество?…

– Его святейшество не сошел с ума. Никаких столкновений с иезуитами или их хозяевами. Впрочем, там теперь черт ногу сломит, выясняя, кто хозяин, а кто слуга. И так ему, нечистому, и надо! Но указание его святейшества должно быть выполнено!

– Ума не приложу, как можно это сделать.

– Не кокетничай! Тебя для этого держат здесь, осыпая милостями на мой взгляд, не всегда заслуженными. По части интриг ты иезуитам не уступишь. Вот и придумай что-нибудь! За что мы тебе такие деньги платим, награды выдаем? Или ты уже считаешь, что получаешь недостаточно? – в голосе кардинала прорезалась сталь. Та самая, из которой делают очень острые смертоубийственные предметы, наподобие кинжала убийцы или топора палача.

– О нет-нет! Я доволен получаемой платой и счастлив служить престолу и семье Барберини! – голос заметно старшего, чем собеседник, сынка, звучал предельно искренне.

– Тогда шевели мозгами и не трепли попусту языком.

– Слушаюсь, монсеньор. Мне тут подумалось: раз мы не можем из-за иезуитов впрямую воздействовать на тех полных греховной гордыни магнатов, может, нам их и использовать?

– Не понял, кого их, иезуитов или панов?

– И тех, и других.

– И как мы это сделаем?

– Иезуиты полны похвального стремления нести свет истинной веры в заблудшие, не освещенные ею души. А в Польше большая часть населения по-прежнему придерживается схизматических заблуждений. Прямое указание об усилении борьбы со схизматиками они примут к исполнению. Даже если оно будет исходить из Ватикана.

Кардинал Барберини, молодой вельможа, блиставший шелками и парчой одежды, золотом и драгоценными камнями креста и украшений, задумался. Окинул невидящим взглядом собственный роскошный кабинет, потом совсем закрыл глаза. Через несколько мгновений стал внимательно рассматривать собеседника, невысокого, полного мужчину средних лет в скромной коричневой сутане. Некрасивое, совсем не аристократическое лицо которого было полно почтения к нему, родственнику папы.

– Ну и что ж? Нам-то какая от этого выгода?

– О! Но, воплощая это вполне богоугодное указание в жизнь, они еще сильнее надавят на схизматиков, без того крайне недовольных попытками их приобщения к истинной вере. Учитывая, что своих войск у иезуитов нет, они привлекут для репрессий против непокорных отряды магнатов. Которые сейчас собираются воевать со шведами, подстрекаемые теми же иезуитами.

– Много ли надо войск для наказания крестьянского быдла?

– Если у крестьян есть оружие и они умеют им пользоваться, а на Украине это не редкость, то немало. Впрочем, главным противником наших крестоносцев будут не крестьяне, а казаки. Вот против них войск понадобится действительно много. Больше, чем у поляков есть сейчас.

– Ты уверен? Пусть воинственные, но дикие казаки против блестящего рыцарского войска? Тебе не кажется, что надолго дикарей не хватит?

– Простите, монсеньор, я уверен, что воинственные магнаты надолго застрянут в скифских степях. Своими ненасытностью и гордыней они настроили против себя все население восточных областей Речи Посполитой, в ближайшее время там обязательно полыхнет война. А казаки, хоть и дикие, не осененные светом истинной веры, – прекрасные воины. Вот и пускай немедленно магнаты начинают вести заблудшие души в истинное стадо Христово, под руку единственного настоящего пастыря Господнего. В своих подлинных интересах и… в соответствии с пожеланиями его святейшества об их неучастии в военных действиях в Европе.

В беседе возникла короткая пауза. Кардинал обдумывал предложение, его собеседник подчеркнуто почтительно ждал вердикта.

– Ну… что ж, я нахожу твое предложение достаточным и разумным. И знаю, как подстегнуть братьев из ордена Иисуса Сладчайшего к поступкам, ведущим к нашей цели. Будем надеяться, что ты не ошибся в воинских достоинствах этих еретиков. Во имя Господа нашего да будет так!

– Аминь!

Если кто вообразил нечто вроде Грановитой палаты, то вынужден его (ее) разочаровать. Светелка в деревянном здании смотрелась просторной разве что в сравнении с хрущобными помещениями. И украшена была, по меркам новых русских, скудно до безобразия. Если, конечно, исключить многочисленные иконы в дорогих окладах. Не поражал в этот вечер государь Михаил Федорович и роскошью одежды. Выглядел очень скромно, неброско. Впрочем, многие, даже из тех, кто имел доступ на торжественные приемы царя, очень дорого дали бы, чтобы попасть на место царского гостя, князя Черкасского.

– Слыхал я мнение боярина Шереметева. Очень он умен и осторожен. Только в этом случае я с ним не согласен. Нельзя нам, великому государству, Третьему Риму, опоре православной веры в мире, уподобляться пуганой вороне, которая, как известно, куста боится. Все знают, что донские казаки или там запорожские черкасы, живут сами по себе, никого не слушают и власти вашей, государь, над их землями нет. Чего нам бояться, если они на кого-то нападут, кого-то пограбят?

– Так султан же нам же и цидулу пришлет, с жалобами и угрозами. А вдруг и вслед за тем войной пойдет?

Князь, сидевший на краешке лавки, встал и поклонился государю поясным поклоном.

– Воля твоя, государь, да только как же он на нас пойти войной сможет, если в Персии завяз, с их шахом воюючи? Нет, Михаил Федорович, светлый государь, не пойдет он на нас войной. Вон недавно казаки с черкасами многие его города пожгли-пограбили, уж как он злобился, а на нас войной не пошел. И сейчас не пойдет. Наших-то стрельцов и детей боярских под этим городком, Азовом-то, не будет. За что на нас войной идти? Про разбойную суть казаков и черкас кто только не знает! Они и нашим землям немалый урон приносили.

– Так порох, еду, снаряжение всякое мы казакам посылаем. Вот и скажет султан, что это по нашему указу казаки Азов, его городишко, захватили. И пойдет войной. А нам сейчас воевать – нож острый. Сам знаешь.

– Ох знаю, великий государь! – князь, было присевший на краешек скамьи, опять встал и поклонился собеседнику. Тот махнул рукой, призывая родственника, можно сказать друга, сесть, что князь и сделал.

– Ведаю, великий государь, что никак мы после несчастной последней войны не оправимся, убытки не возместим. И про волнения среди москвичей хорошо наслышан. Так и не будем мы воевать. Биться с турками и татарами, нехристями погаными, казаки будут. С них и спрос. Осерчает султан, на них войной пойдет. Нам-то какая беда, если он в степях пустых брань начнет, с разбойниками и ослушниками? Мы за их разбои ответа не несем. А если что и посылали им, так мы и татарам проклятым посылаем откуп. Чтоб свои земли и людишек от набегов предохранить.

– Так султан же нам писать будет! Нас обвинять!

– Ну и пускай бумагу пачкает. Бумага все стерпит. А замахиваться на наше государство, да во время тяжкой рати с Персией, он не посмеет. Хоть и нехристь, да не дурак. Поостережется. Сцепится с казаками? Так нам до разбойников какое дело? Если и сгонит их с городка, нам убыток невелик, а прорух чести, так совсем нет. А пока с татарами тот городишко осаждать будет, на наши окраины набегов меньше татарва проклятая совершит.

– Э-э-э… в твоем толковании все глядится как-то иначе, чем у Шереметева. Вроде бы и действительно, убытков больших нам не предвидится, а польза может выйти немалая.

Князь снова встал – не вскочил, а именно степенно, не спеша встал – и поклонился в пояс царю.

– Так разрешаешь ли, великий государь, отправку пороху и прочего снаряжения на Дон?

– Разрешаю! – махнул рукой Михаил. – Убедил. Но и с тебя, если что, спрос будет.

– Ради Отчизны и Богом данного помазанника Божия завсегда умереть готов! – по-воински гаркнул Черкасский и поклонился государю до земли.

– Не надо умирать. Обещанное выполни.

– Выполню, великий государь, что б ни случилось, выполню.

– А-а-а-а!..

– Закрой пасть, сын шайтана, ты ее при зевании так открываешь, что ворона может залететь, не задев твои гнилые зубы ни единым перышком! Хотя в такое вонючее место и помойная ворона нагадить побрезгует.

– Спать хочу! Накануне допоздна засиделись с кривым Хуссейном за нардами, толком перед стражей не поспал, вот и тянет на зевоту, сил нет… а-а-а-а!.. А вороны ночью не летают.

– Зато летают боящиеся дневного света демоны. В такую большую пасть сможет залететь самый большой и вредный демон, вот тогда тебе станет не до зевания. И вони, даже такой, как у тебя изо рта, демоны не боятся.

– Будто из твоей пасти пахнет розами и женскими притираниями.

– Нет, из моего рта розами не пахнет. Из него вообще ничем не пахнет. Потому что я туда разную вонючую гадость не сую и рот каждый день полощу.

– И я полощу. Иногда. И чего ты к моему рту прицепился?

– А ты не зевай и не воняй, тогда цепляться не буду.

– Выдумываешь ты все. Ничего я не воняю, иначе кому б эту вонь ощущать, как не мне? А я никакой вони не чую.

– О Аллах, Всеблагой и Милосердный! Вразуми этого дурака! Внуши ему хотя бы капельку любви к чистоте, о которой говорил пророк Мухаммед.

– Ты что, Расул, мулла, чтоб знать, о чем там говорил пророк? А-а-а-а!..

– Да не зевай же! Тихо! Кто-то идет.

Действительно, в ночной тиши раздались шаги, и мимо двух часовых у дверей гарема прошел юзбаши[4] Мурад в сопровождении двух аккюлахлы,[5] таких же капуджи,[6] как они сами. Мехмед и Расул попытались стать так, чтоб выглядеть погрозней и понастороженней. Шайтан силен, доносы на нерадивость могут сильно испортить жизнь, а то и совсем ее прервать. Когда шаги затихли, диалог, спасавший их от засыпания, продолжился.

– Очередного красавчика к валиде-ханум[7] повели. Сколько их здесь уже побывало… Эх, будь у меня в штанах все, что предусмотрел Аллах…

– Размечтался… Кто бы нас здесь поставил, будь у нас порядок в штанах? Да и имей ты ослиные причиндалы, валиде-ханум тебя бы не выбрала. В зеркало давно смотрелся? Морда – как печеное яблоко, от волос почти ничего не осталось, на батыра ты и в молодости похож не был, а уж сейчас…

– Так ей же по ночам не красивая морда, а нечто совсем иное нужно. Вот бы иметь это…

– Валиде-ханум умнейшая женщина, ей от мужчины не только постельные скачки нужны. А у тебя, Мехмед, в пустой голове ветер так порой свистит, что мне трудно команды капуджи-баши услышать.

– Уши от грязи чистить надо, тогда лучше слышать будешь. А валиде-ханум, действительно, умнейшая женщина, да пошлет ей Аллах долгой и счастливой жизни. Может, даже умнее великого визиря. Хотя, конечно, Мехмед-паша тоже умнейший человек, да продлятся его годы. Заметь, что этого достойнейшего человека зовут так же, как меня.

– Заметил, заметил, а заметил ли ты, что у него, хоть он, безусловно, достойнейший человек, появились трения с великолепной валиде-ханум? Она требовала отправить пополнение в Персию, где наш падишах, великий и непобедимый повелитель правоверных, сотрясатель вселенной, добивает жалких вояк шаха, а он отправил целых две тысячи в какой-то городишко на краю султаната.

– Городишко-то, может, и на краю, да противостоит проклятым гяурам, бандитам-казакам. Сам знаешь, как опасны эти собаки.

– Но как отнесется к сообщению своей матери повелитель? Не сомневаюсь, что оно уже отправлено. Войска, пусть и не непобедимые янычары, а азапы,[8] лишними не бывают.

– Аллах велик! Разве дано нам, убогим, предугадать поступки столь больших людей?

– Воистину велик! Согласен, не дано. Будем радоваться, что живем в таком государстве, первом из всех в мире.

Империя и император

В Вене новый император принимал дела. Собственно, не все еще формальности были соблюдены, не везде Фердинанд III был уже легитимным правителем, предстояли еще кой-какие процедуры, но ни у кого не могло возникнуть сомнения в их успешном завершении. Император умер, да здравствует император!

Империя… Как гордо и грозно звучит это слово. В начале XVII века в Европе была одна империя – Священная Римская империя германской нации. То есть и государство Османов называли Оттоманской империей, но правильнее его называть халифатом или султанатом.

Глянув на название, легко заметить неувязки. Если Священная Римская, то при чем здесь германская нация? К тому времени германцы на Апеннинском полуострове давно растворились в местном населении. И почему императора выбирают? Пусть уже 200 лет выборы заканчиваются победой Габсбургов и никто не ожидает иного их исхода, но… неувязочка. При внимательном рассмотрении устройства этой империи удивление продолжает нарастать. Все крупные ее составляющие фактически – самостоятельные государства, нередко враждебные политике, проводимой империей.

Поэтому обычно, говоря об империи, имели в виду прежде всего Остмарку, Австрию, со столицей в Вене. В те времена это было мощнейшее государство Центральной Европы. От политики императора зависело очень многое. В начале XVII века Европе не повезло. Трон в Вене унаследовал наследник третьего сына императора Фердинанда I Фердинанд II, правитель Штирии.

Будущий император, Фердинанд II, сын младшего брата Максимилиана II, эрцгерцога Карла и супруги его принцессы Баварской, родился 9 июля 1578 года. Потеряв отца еще в детстве, Фердинанд был отдан матерью на воспитание герцогу Вильгельму Баварскому, ее родному брату. Герцог заботился о племяннике, как о родном сыне, дал ему прекрасное образование в Ингольштадтской академии, в которой преподавали отцы иезуиты.

Вынужден сделать отступление. Вне всякого сомнения, именно иезуиты тогда давали самое лучшее образование в Европе. В их ордене дело образования и воспитания молодого поколения было поставлено хорошо как нигде. Однако, увы, в этом яблоке познания была ядовитая начинка. Иезуиты старались воспитать из учеников фанатиков католицизма. Не всегда это им удавалось, Хмельницкий тому пример, но удавалось часто.

Возможно, кого-то это позабавит, но жалкого штирийского герцогишку в Вене и Москве всерьез рассматривали как жениха для дочери Годунова. Однако испанский король стал резко возражать, да и сам Фердинанд переходить в православие, что выставлялось непременным условием, не желал категорически.

Далеко не блистательно одаренный от природы, Фердинанд стал истовым ненавистником всего некатолического. И, имея для этого возможности, обратил свою ненависть на протестантов. Уже как правитель Штирии он проявил эту черту характера. Когда же после смерти императора Матвея он сел на опустевший трон, все поняли – быть беде.

Именно католический фанатизм Фердинанда послужил поводом чешским панам для попытки отделения от империи. Они мечтали жить в таких же условиях шляхетных вольностей, как польские, и поплатились за это жизнями и имуществом. Но к ним, протестантам по вероисповеданию, поспешили на помощь их единоверцы из других частей империи, а также и из других стран. Разразилась Тридцатилетняя война. Весьма вероятно, что будь император государем терпимым, не склонным к репрессиям на иноверцев, такого бы не случилось.

В этой войне войска империи одержали немало славных побед, но и неоднократно были жестоко биты. То император был готов возвестить об окончательной победе, то враги прорывались к Вене, разоряя все вокруг. Германия и Чехия местами превратились в дикие, безлюдные территории, сильно пострадали и собственно австрийские земли, а война продолжалась и не видно было ей конца.

Планы Габсбургов по наведению своего порядка в Европе не вызвали понимания даже в Риме. Главу католиков всего мира габсбургское властолюбие пугало так, что он не скрывал симпатий к воюющим с империей протестантам.

Воспитанный как фанатик, Фердинанд не только истово верил в Бога, он и его католическим служителям доверял безмерно, заявляя, что если ему ангел небесный и монах будут советовать разное, то он последует совету монаха. Этим умело воспользовался знаменитый Ришелье, прислав на переговоры к императору своего «серого кардинала», отца Жозефа. Умнейший, хитрейший человек, тот смог весьма качественно заплести примитивные мозги Фердинанда.

В результате в историю император Фердинанд II вошел как разжигатель страшной войны и преследователь за инакомыслие. Государство при нем заметно потеряло как в экономике, так – уже после его смерти, но именно из-за его действий – и территориально. Выиграло ли при этом католичество? Судя по разрешению папы после конца Тридцатилетней войны на многоженство – однозначно нет. И число католиков заметно уменьшилось, и влияние тех же иезуитов упало.

23 февраля 1637 года – император Фердинанд II скончался, завещая престол и дальнейшее кровопролитие сыну своему Фердинанду III. Сын не унаследовал его фанатизма, но война имеет свои законы. Она продолжалась.

Об опасности несанкционированных земляных работ (докопался)

«Пусть шерсть давно начала седеть и посветлела, ноги бегут по-прежнему быстро и неутомимо. Момент, когда я промахнусь, еще далек, и отбитый от стада жеребчик тарпана обречен».

Пожухшая давно от жары трава послушно стелилась под ноги. Степные запахи (обычному человеку никогда не понять, какое это счастье – обонять мир) давали волку радостную картину. От тарпанчика несло страхом и обреченностью. Чуткий волчий слух уже улавливал сбои в его сумасшедшем паническом галопе. Бежать долго он не сможет. Скоро выбьется из сил и свалится.

Дурашка в ужасе от страшной опасности понесся через поселение байбаков, чего ценящий свои ноги никогда не сделал бы. Но молодым идиотам часто везет. Под возмущенный свист местного населения жеребчик пронесся вихрем сквозь полное ям место.

«Не-ет, мы пойдем другим путем. Опытный волчара не стесняется идти в обход. Все равно никуда ему не убежать от меня».

Волк наддал ходу, дугой оббегая поселение байбаков. Где-то в ее середине он унюхал чужеродный запах со стороны и инстинктивно повернул на бегу голову, пытаясь выяснить его причину. Нет, он не собирался менять цель охоты, на такое способны разве что совсем неопытные щенки. Однако все необычное может таить опасность.

«Вонючие подлые убийцы. Трусливые и слабые, но опасные своим умением метать смерть издалека. Не для таких, как я, опасные, – оскалился волк и, краем глаза уловив мышиную норку в месте, куда летела его нога, дернулся вбок всем телом, одновременно поджимая ноги под себя. – Проклятые вонючки!»

Делать такие выбрыки на бегу – весьма необдуманный поступок, чреватый серьезной опасностью. Однако попавшая в нору лапа грозила верным переломом. Прокатившись по траве, кувыркаясь самым причудливым образом (ох, как больно!), волк застыл, приходя в себя. Боль ушла из тела довольно быстро, а поначалу-то показалось, что переломано-покалечено чуть ли не все. И, отдышавшись, волк и ухом не повел в сторону убежавшего жеребчика. Хотя и сейчас вполне был способен его нагнать. Нет, теперь его интересовали только виновники чуть было не случившегося с ним несчастья.

«Посмотрим, почему вы посмели оказаться на моем пути. И будете ли вы доброй заменой сбежавшему жеребчику».

Отряхнувшись от пыли, волк неспешной рысцой двинулся к новой цели. Куда более опасной, но и несравненно более интересной.

Аркадий оцепенел до такой степени, что воспринимал происходящее как кино. Или, точнее, как авангардистский театральный спектакль с участием зрителей в действе. Нет, как дурной сон, который почему-то не кончается. Хотя давно бы пора. Боль от арканов легкой назвать мог только законченный мазохист. Да и ссадин при волочении по земле успел наполучать в достаточном количестве. Однако и боль не побуждала его к действию.

«Этого просто не могло быть!» – Но было. Именно с ним и сейчас. Мозги не могли быстро переключиться на новую, сверхнеобычную, реальность. И ступор продолжался.

Ох не напрасно ему не хотелось копать этот курганчик! Ох не напрасно… То, что там таилось, оказалось очень опасным. Стоило подцепить лопатой какую-то хрень, лежавшую близко к поверхности, как что-то сверкнуло, громко бабахнуло, в голове помутилось, и он выпал в осадок.

Пришел в себя быстро. Если верить наручным часам. Весьма добротной гонконгской подделке «Омеги» (ну не надевать же, идя на такое сомнительное мероприятие, швейцарского «Мюллера»). На которые не сразу догадался посмотреть из-за жуткой головной боли. Впрочем, какие там часы! На автомате встал с земли, на которую грохнулся, потеряв сознание, отряхнул пыль с джинсов и рубашки. Некоторое время тупо пытался сообразить, чем это его шандарахнуло.

«Мина? – Глянув на свои ноги, обнаружил, что они целехоньки. – Даже самой слабой хоть одну ногу, да оторвало бы. Не, точно не мина! Тогда что?»

На всякий случай осмотрел подошвы обувки. Естественно, никаких следов взрыва не выявил. Из-за головокружения и сильнейшей, до позывов к рвоте, головной боли чуть при этом не упал. Да и рассмотреть подошвы смог не без труда – зрение, обычно великолепное, после странного происшествия работало плохо. Глаза резало, они слезились и видели… не лучшим образом.

«Может, молнией жахнуло? Кажись, сверкнуло что-то сверху».

Аркадий задрал голову. Даже в нынешнем состоянии не заметить ярко-голубого, совершенно безоблачного неба он не мог.

«С чистого неба вроде молнии не бьют. Кажется. А облаков, даже самой завалящей тучки, не видно. Господи, ну почему мне так хреново?!»

Однако никаких идей о причинах падения и плохого самочувствия ему не приходило.

Потом, когда очухался в достаточной степени, чтобы оглядеться и рассмотреть окрестности, возмутился пропажей автомобиля. Даже эту пропажу заметил не сразу, до того плохо было. И первым делом порадовался, что товар прихватил с собой. Сумка покоилась рядом с ним на том самом проклятом курганчике. Заказчик выглядел так, что обманывать его не хотелось категорически. Хотя, казалось бы, мужик среднего роста, среднего возраста, не качок, без особых примет, голос не повышал, встретишь через неделю – не узнаешь, если сам не обзовется, но глаза… и голос… На хрен, на хрен, с таким хочется быть честным и исполнительным. И вообще встать по команде «Смирно!» и щелкнуть каблуками.

Потом сообразил, что что-то в окружающем мире явно не то даже помимо исчезновения личного автотранспорта. Мозги после странного происшествия работали… условно. Поэтому, наверное, он с немалой задержкой осознал, что, хотя ландшафт почти не изменился, растительность вокруг стала кардинально иной. Никаких зеленеющих пшеничных полей. Впрочем, может, ячменных или овсяных. Исчезли и лесополосы. Вокруг расстилалась степь, покрытая высокой пожухлой прошлогодней травой. Хрен ее знает, как называвшейся. Ботаником Аркадий не был ни в каком отношении.

В растерянности он встал и начал оглядывать окрестности с вершины треклятого курганчика (чтоб его!), временами привставая на носочки и тщетно всматриваясь вдаль. Пытался определиться, понять, что с ним случилось. Дополнительную тревогу вносило то, что джипиэска, несмотря на недавнюю смену батарейки, связь со спутником установить не могла. И оба мобильника в унисон сигнализировали об утере связи. Чтоб не разрядились, отключил их на хрен.

«Черт, черт, хотел же купить «Самсунг» с джипиэской!» – расстроился Аркадий. О его способности соображать свидетельствовала эта бредовая мысль. Если уж отказали его «Сони-Эрикссоны» и специализированная джипиэска, то вероятность срабатывания «Самсунга» выглядела вовсе маловероятной.

Пытаясь сообразить: «Что же, черт побери, случилось?!» – он потоптался на вершине «своего» кургана, силясь хоть что-нибудь рассмотреть в окрестностях. Не преуспев, совсем растерянный, сел на сумку с товаром и стал старательно, но совершенно безуспешно приводить в порядок мысли. Не было в голове ничего, что пусть с натяжкой, но можно было бы назвать мыслями. Сплошной сумбур и бардак. Ну вылитая Верховная рада в первый день распределения кормных местечек. Хорошо, полушария друг с другом физически выяснять отношения не начали. Драка внутри черепной коробки определенно была бы фатальным перебором.

Бог его знает через какое время один из обрывков упомянутого сумбура с бардаком был успешно отловлен и признан «мыслей удачной».

«У меня же в сумке цейссовский бинокль!» – вопреки совершенно определенному заказу, Аркадий и патронов двойную норму положил, и бинокль в прекрасном состоянии совершенно кстати прихватил. Вообще-то нетрудно было прикинуть… что-то к чему-то: зачем ТАКОМУ человеку старое оружие. И от этих прикидок у Аркадия сразу портилось настроение: уж очень был велик шанс стать нежелательным свидетелем. И назад уже поздно сдавать. Но он пессимистические мысли гнал прочь, надеясь на извечное русское авось. Может, пронесет? Не в смысле расстройства желудка. Для самоуспокоения и лишний, не заказанный товар прихватил. Вдруг за дополнительную плату возьмут и их? Вот и пригодились. Пусть не для продажи.

Трясущимися руками, гоня нехорошую, вполне целостную мысль о переносе во времени – альтернативки любил и читал очень охотно, достал бинокль и начал осматривать окрестности уже через оптику. Прекрасное и надежное изделие немецких мастеров (сколько лет в земле пролежал, а видимость дает, как будто новенький!) рассмотреть что-нибудь более интересное, чем редкие курганы, не помогло. Но соображал уже настолько, чтоб заметить: место вроде бы по рельефу походило на то, в котором он получил привет из прошлого. Разве что курганов и курганчиков стало явно больше. Что неудивительно, степь-то нераспаханная.

«Курганчиков больше, а местность вроде та же. Вот бы покопаться в них, столько можно… – тут он вспомнил, каким образом сюда попал, и от души приложил себя ладонью по лбу. – Черт! Сильна же жаба, воистину именно она – символ национального характера. Докопался уже, так нет… Курганы теперь пусть другие копают, я с этим завязал окончательно, а то провалишься в юрский период, налаживай там отношения с динозаврами…» – зарекся он, вопреки известной поговорке, не рекомендующей это делать.

Аркадию захотелось вдруг закурить. ОЧЕНЬ сильно. Хотя он с седьмого класса в рот сигареты не брал, да и особого желания это сделать в последние годы не испытывал – «…нет, определенно фантастики перечитал. Или вчера в чате альтернативщиков пересидел. Называется: сбылась мечта идиота. Мечтал оказаться в прошлом, изменить течение истории? Получи перенос, расписываться не обязательно».

Аркадий изо всех сил зажмурился, задержав невольно дыхание, и, открыв глаза, обнаружил, что не имеющая видимых признаков цивилизации степь никуда не делась. Попытка надавить себе на глаз (вспомнился эпизод приключений Привалова)[9] дала тот же результат. Давить сильно не решился – начинать новую жизнь с одним глазом не хотелось. А попытка ущипнуть себя (больно!) в будущем аукнется ему синяком на бедре. Мысль оказаться героем альтернативки ему, в нынешних обстоятельствах, уже не казалась привлекательной. А ведь столько раз мечтал… Скорее, наоборот, хотелось вернуться в свой, может, несовершенный, но привычный мир. О монгольском нашествии или Гражданской войне лучше все-таки читать. Впрочем, ни о каком ХХ веке не могло быть и речи. Здешние места начали активно осваивать еще в середине века девятнадцатого. Если не раньше.

Его кинуло в пот, и он снял полушубок, свернув, положил на сумку, присел на свое имущество.

«Так что о теплом ватерклозете можно забыть. И об электричестве, автомобилях и многом-многом другом». – Некоторое время он перебирал предметы и привычки, от которых придется отказаться. Возможно, навсегда. Список рос так стремительно, забывать следовало столь о многом, что показалось – «Жизнь уже кончилась, жить больше незачем. Не жизнь будет, а сплошные мучения». – Сильно способствовали пессимизму не ослабевавшая головная боль и временами накатывавшие приступы тошноты.

Будь вокруг люди, может быть, он куда быстрее собрался бы с силами и мыслями. Но строить из себя крутого мэна было не перед кем, и Аркадий позволил себе даже пустить слезу. Очень стало ему себя, бедненького и разнесчастненького, жалко.

А мог бы сообразить, что углубляться в самокопание и саможаление в подобных условиях весьма рискованно и чревато опасностями, вплоть до фатальных. Но не был он супергероем, подобно главному действующему лицу любимой альтернативки, «Попытки возврата» Конюшевского. Ему об этом быстро напомнили.

Услышав конский топот, он обернулся и обнаружил трех всадников менее чем в сотне метров от себя. Они бодро рысили на небольших лошадках, оставляя за собой весьма заметный пылевой хвост. Где, спрашивается, были его уши и мозги?

Посомневавшись – неудобно все-таки рассматривать людей внаглую, через бинокль; хрен их знает, как отреагируют, колдовством посчитают, стрелами напичкают, расстояние для лучников вполне подходящее, – поднял бинокль. И убедился, что самые нехорошие предчувствия начинают сбываться. Рожи у всадников были азиатскими и откровенно бандитскими. А одежда… Опять-таки, хрен знает, как это называется, но к одежде ХХ века их шмотки отношения не имели. Их и тряпками-то вряд ли можно было назвать – сплошная кожа и овчина.

Аркадий задергался. Доставать оружие прямо на глазах дикарей не хотелось, могли расценить такой жест как враждебный. С другой стороны, не достанешь – они тебя мигом захомутают и на продажу погонят. Да и, в конце концов, они могут не знать, что это за штука такая – пистолет. Помявшись еще несколько мгновений, он нагнулся, расстегнул сумку, покопался в ней, извлекая из-под тряпок «ТТ». Слишком поздно.

Еще когда копался в сумке, услышал какой-то новый звук, то ли свист, то ли гул. Это кочевники раскручивали арканы, один из которых и сдернул его с курганчика, как только он выпрямился. При этом прочно зафиксировав руки прижатыми к телу.

Когда говорят, что степь ровная, как стол, знайте: врут самым бесстыдным образом! Если тебя, беспомощного, волокут по ней на аркане, очень быстро узнаешь, что на поверхности множество холмиков, покрытых жесткой, режущей кожу травой, засохших до твердости обожженной глины комочков почвы, неведомо откуда взявшихся в степи камешков… и никакой возможности (конечно, если ты не супер-пупер-мен голливудской выпечки) выбраться из этого ужаса самому.

Видимо, степняки соскучились по развлечениям и появление новой игрушки решили обыграть на все сто процентов. Посему они первым делом не сумку бросились ревизовать, а занялись игрой с новым пленником. Впрочем, потом сумка была обнаружена притороченной к примитивному седлу одной из лошадок. Один степняк волок его на аркане, а остальные двое скакали рядом. Все трое весело перекрикивались явно на тюркском (татарском?) языке, громко ржали и временами залихватски посвистывали. Уже много позже Аркадий понял, что тягали его мастерски, осторожно, с минимальными шансами на серьезную травму у пленника.

Затем они решили сменить игру. Лошади остановились, и его попросили встать на ноги. Не словами, а меткими, очень болезненными, но также не наносящими серьезных травм, ударами нагаек. Он сильно пожалел, что снял полушубок, но сделанного назад не вернешь. (Или, учитывая фантастичность ситуации?…)

Вы пробовали встать с привязанными к телу руками с земли? Не такое уж это легкое дело. Особенно если вас сдергивают обратно на землю под совершенно жеребячий хохот, как только у вас что-то начинает получаться. Один Бог знает, сколько продолжалось это развлечение, но и оно степнякам наскучило. Аркадия подняли на ноги, набросив на него еще один аркан. Если первый сжимал его в районе талии, то второй захватил тело и руки выше локтей, на груди. Третий кочевник продолжал подбадривать попаданца нагайкой.

Следующим пунктом развлечения стало испытание Аркадия на разрыв. Один скот на лошади тащил его влево, другой – вправо. Вообще-то так вполне можно разорвать человека пополам. Не двумя мини-лошадками, но и они удавить человека могут без труда. Сволочи, сидевшие на лошадках, об этом прекрасно знали и действовали осторожно. Живой пленник стоил денег, которых у нищих пастухов не было.

Махавший нагайкой, видимо, решив, что на его долю развлечений достается меньше, чем надо, что-то своим друзьям скомандовал. Они опять дружно загоготали и прекратили тащить его в разные стороны, ограничиваясь теперь удержанием пленника в стоячем, но беспомощном состоянии. И тогда Аркадий очнулся. От того, что третий, соскочив с лошади, начал щупать его зад. Даже в бессознательном состоянии он сразу сообразил, что ему уготовано. Только изменить что-либо теперь ему было затруднительно.

Мысли забегали, как пришпоренные, ища выход из унизительнейшего положения. Но всадники твердо держали арканы, начисто блокируя даже тень шанса на освобождение. Половой разбойник тем временем вышел из-за спины и, откровенно издевательски скаля зубы, что-то произнес. Ростом он был Аркадию (зазор между землей и темечком ровно 191 см) по подбородок, широкоплеч, гнилозуб, немыт и жутко вонюч. Поиграв с пленником в гляделки, татарин полапал красивый, усеянный бляшками ремень, поцокал довольно, но расстегнуть сразу не смог. Озадаченно сделал шаг назад, рассматривая его. Чем Аркадий и воспользовался. Дикари, вероятно, не имели представления о возможности нанесения убойного удара ногой. Аркадий вложил в удар все сохранившиеся силы, злость и отчаяние, попав носком кроссовки в самое уязвимое для мужчины место.

Тот даже закричать не смог, молча склонился, теряя сознание от боли, инстинктивно схватившись руками за место ушиба. Аркадий от души добавил носком другой ноги в удачно подставленную челюсть. Послышавшийся хруст прозвучал для него приятной музыкой.

«Этот ублюдок уже не только желать кого-нибудь не сможет, вряд ли вообще встанет. Хрустнула вроде бы шея, а не челюсть. По крайней мере, хочется так думать. Приятно, что с собой на тот свет хоть одного смог захватить. Жаль, не очухался раньше».

Пистолет он выронил еще на том курганчике, а двое других дикарей его к себе вплотную не подпустят, никаких шансов победить или убежать у него нет. Иллюзий о возможности одолеть врагов он не питал. Поэтому неожиданное ослабление натяжения слева и, тут же, справа стало для него приятнейшей неожиданностью. Негодяй справа опрокинулся спиной на круп собственной лошади с торчащей из груди стрелой, оперенной серыми перьями. Другой из седла выпал и еще дергался, стуча по земле ногами. Аркадию приходилось видеть агонию, и это была она, родимая. Удивительно, но лошадь от умирающего хозяина не драпанула. Нетрудно было догадаться, что и его сразил не инфаркт миокарда. Аркадий покрутил головой, ища спасителя.

«Стрелы сами по себе не летают, их человеческая рука выпустить должна. Или там эльфийская, если в мир фэнтези попал».

Искать долго не пришлось. Возникнув будто из пустоты, из воздуха (лежа же из лука стрелять нельзя! Или все-таки можно?), к нему подходил здоровенный казарлюга. В вышиванке, выглядывавшей из-под какого-то грязно-зеленого жупана, стиранных явно не в этом году не менее грязных шароварах, сапогах, не обнаруживавших знакомства с сапожной щеткой, с оселедцем и длинными, свисающими до груди усами. В руке он держал небольшой лук, хотя из-за пояса торчала рукоять пистолета. Старинного, естественно. Еще два пистолета виднелись у казака на бедрах, в кобурах непривычного вида. Разница с картинными запорожцами была не только в чистоте одежды, но и в степени бритости как лица, так и головы. Их покрывала модная в XXI щетина. Судя по ее пегости, казак был уже далеко не мальчик. Рассмотреть количество морщин на дубленой коричневой коже при слепящем глаза солнце было невозможно. Не говоря о бессмысленности такого дела – рассматривания морщин у мужика. По степени сомнительности внешнего вида сгинувшие татары выглядели, по сравнению с их убийцей, сущими младенцами.

О пользе вегетарианства

Плохое настроение не покидало Ивана с самого начала этого дурацкого предприятия. Шли на святое дело, кстати, и наверняка прибыльное. И таились, будто занимались чем-то срамным. Объявили, что поход в Персию, на помощь шаху против султана. Нет, ничего против набегов за добычей к врагам православной веры он не имел. Чем, спрашивается, иначе казаку жить? На паперти подаяние просить? Так если не калека, подавать плохо будут. И к персидскому шаху относился без предубеждения. Он поганой веры, конечно… но раз враг турок, значит, иметь с ним дела можно. Платит шах щедро, пограбить там опять-таки есть кого. В другое время, считал Иван – Cам Господь не против был бы похода на такое дело. Но сейчас, когда волнуется все Поднепровье, закипает Волынь, беспокоятся русские земли в Литве, готовы встать на бой с клятыми ляхами и казаки, и гречкосеи, отвлекать от святого дела освобождения Руси немалую силу было неразумно. А то и преступно. Даже для реальной цели похода, о которой в отряде не знал почти никто. Включая наказного гетмана, руководившего войском.

Иван невольно стиснул зубы, вспомнив, кто сумел пробиться в наказные гетманы. У них с чертовым вылупком Пилипом Матьяшем была старая и сильная вражда. И его внезапная активность по организации похода в Персию поневоле настораживала.

«Если правдой были подозрения о связи Пилипа с иезуитами, то спрашивается: зачем им-то такой поход нужен? С турками-то у чертовых святош отношения были на зависть хорошие. Непонятно. Следовательно, ломать голову бесполезно. Надо иметь такие же вывихнутые, как у самих иезуитов, мозги, чтоб догадаться об их намерениях. Но самому придется спать вполглаза, ходить с величайшей осторожностью. Пилип, к бабке не ходи, попытается меня, лютого своего недруга, извести. Если не выйдет с первого раза, не поленится повторять попытки вновь и вновь».

Иван хмыкнул вслух и вызверился, что у него означало улыбку.

«Ну мы еще посмотрим, кто кого. Я тоже предпочитаю вспоминать о своих врагах, как о мертвых. Увидим, кому на чьих поминках пировать придется».

К расстройству характерника, казаки его собственного куреня встретили предложение о походе в Персию с радостью. Получалось, что страдания селян их не так уж и волнуют, хотя добрая половина была из села и хлебнула лиха от панов.

Иван не хотел самому себе признаваться, но его задело – и весьма сильно – решение совета характерников отправить в этот странный поход именно его. Несмотря на возражения. Пилип, выбранный наказным гетманом, мол, хоть и немалый талант имеет, да легко с правильной дороги съезжает. Есть в нем какая-то гнильца. А тезку, Сирка, оставили в Запорожье. Хотя по возрасту он ему, Васюринскому, почти в сыновья годится.

«Боже милостивый, что ж это деется? Эх, нет в мире справедливости!»– пришел к «свежему» и «оригинальному» выводу казак. И решил развеяться, думы печальные разогнать. Поохотиться, добыть свежину, порадовать себя на обед молодым мяском. Побаловать брюхо, если с радостью для души не складывается.

День, что ли, задался для казака неудачный или по какой другой причине, но и охота окончилась бог знает как. Наткнувшись в погоне на следы татар, Иван без колебаний переключился на них. Плохое настроение требовало выхода, татары подходили для его выплеска куда лучше, чем невинная животина.

«Пусть живет и растет. Авось и мне на том свете это зачтется. А вот татарам жить после встречи со мной уже вряд ли суждено, – оскалился Иван. В такие моменты от него шарахались и опытные казаки, черта лысого не боявшиеся, но в этот раз свидетелей не было. А Черт под седлом, вороной, без единого белого волоска жеребец, нравом был под стать хозяину. Недаром на Запорожье про них, всадника и коня, ходили самые дикие слухи. Будто он, Иван, то ли настоящего черта где-то поймал и за необливание святой водой договор о службе в виде коня с ним заключил. То ли, встретив черта, под залог души в карты с ним сел играть и обыграл вчистую. Бедняге (нашлись сочувствующие и черту) пришлось даже к характернику под седло идти.

Иван ухмыльнулся в свои роскошные казацкие усы. Несколько раз после хорошей выпивки самой отчаянной храбрости казаки даже выспросить его пытались о подробностях договора с чертом. Слава Богу, никто не сомневался (по крайней мере, вслух, попробовали бы…), что свою душу он нечистому не продавал.

Он на все подобные вопросы прямого ответа не давал, отделываясь междометиями и неопределенными жестами. Такие слухи его никак не позорили, да и характерникам в целом были полезны.

К татарам подъезжал шагом, чтоб не насторожить их шумом или пылью из-под копыт. Вплотную подошел, точнее, подкрался на своих двоих. Трех пастухов для себя он опасными не считал, но не хотел дать кому-нибудь из них шанс сбежать. Поймать в степи татарина – и для характерника не всегда посильная задача. Увлечение нехристей редким для них развлечением дало ему возможность подойти незаметно на уверенный выстрел из лука.

Тем временем события приобрели неожиданный оборот. Иноземец и заарканенный сумел отправить в ад (туда ему и дорога!) одного из своих мучителей.