Мария-Антуанетта. С трона на эшафот Павлищева Наталья

Дочь

19 декабря 1778 года Мария-Антуанетта не раз вспомнила мать, но не только потому, что роженицы кричат «мама!». В ее жизнь снова вмешался проклятый Этикет. Как удалось Марии-Терезии не допускать во время родов в свою спальню толпу придворных? Наверное, для этого все же надо обладать силой воли и авторитетом именно Марии-Терезии.

У ее дочери такого не было, да и слишком долго ждали этого дня в Версале, чтобы можно было противостоять Этикету. Людовику тоже в голову не приходило, что в данном вопросе от принятых норм можно отступить хоть на шаг.

Поэтому в спальне Марии-Антуанетты, едва только у нее всерьез начались схватки, собралась добрая половина придворных. Были такие, кто устроился на возвышении, встал на кресла и пуфы, чтобы было видно сам процесс. Сначала королева начала злиться, но потом решила, что здоровье будущего ребенка важнее, и заставила себя просто забыть о присутствовавшей толпе.

К удивлению всех, самым толковым и спокойным оставался король. У Людовика хватило сообразительности приказать укрепить большущие шпалеры, которые загораживали саму кровать, иначе любопытные просто свалили бы их на Марию-Антуанетту. Антуанетта вспоминала крики Терезы и дала слово не кричать, чтобы не выглядеть недостойно. Она тойко переносила боль, никому не жалуясь.

В родильной было неимоверно душно, потому что окна давно закрыты на зиму и тщательно запечатаны во избежание сквозняков. Множество собравшихся людей ничуть не задумывались над тем, что роженице просто нечем дышать из-за пудры от париков, запаха помады для волос, духов, пота и спертого воздуха. С последним усилием Антуанетта просто потеряла сознание.

Заметили это не сразу. Когда Людовик повернулся к жене, счастливо блестя глазами, он увидел, что королева не дышит, закатив глаза. Крика, чтобы разошлись, просто не услышали из-за множества восклицаний. Поняв, что жене срочно нужен свежий воздух, он рванулся к окну. Королю помогли и, сорвав гвозди, распахнули хотя бы половинку окна. Новорожденного ребенка спешно унесли в другую комнату, чтобы запеленать.

Очнувшись, Антуанетта некоторое время беспокойно оглядывалась, понимая, что родила, но придворные и врач молчали, и несчастная королева решила, что родила мертвого ребенка. Наконец кто-то сообразил сказать, что девочка здорова и вполне жизнеспособна. Слезы ручьем хлынули из глаз Марии-Антуанетты. Наконец-то она стала матерью!

Бедная маленькая девочка, ты – не тот, кого так ждали, но для меня не менее дорога.

Жалел ли о том, что родилась дочь, король? Наверняка, ведь, появись у него сын, заткнулись бы все недоброжелатели. Но все равно, рождение ребенка говорило о том, что у родителей все в порядке, значит, могут быть еще дети и, конечно, среди них сыновья. В глубине души у Антуанетты осталась обида за поведение Людовика, как он ни был толков и разумен во время самих родов, он просто забыл поблагодарить ее за рождение дочери! Нет, потом король преподнес положенные подарки, но ей были куда важнее первые минуты.

Антуанетта лежала в темноте, глотая слезы… Все снова было совсем не так. Вместо долгожданного сына родилась дочь, Луи явно недоволен, потому что даже не подошел к жене, граф Прованский во время крещения маленькой принцессы, которую назвали в честь ее крестных Марией-Терезией Шарлоттой, устроил весьма мерзкую сцену, громко выговорив епископу, что имена и титулы родителей ребенка не были достаточно полно произнесены во время крещения. За фальшивой заботой о дословном выполнении обряда крещения все прекрасно заметили грязный намек на сомнения в отцовстве Людовика.

Королева усмехнулась, теперь она понимала, кто если не пишет, то, по крайней мере, распространяет грязные сплетни и памфлеты о них с мужем.

Было обидно, немыслимо обидно, она так старалась, вынашивая эту кроху, ограничила себя во многом, чтобы не навредить плоду, так ждала и любила малышку еще тогда, когда она только начала шевелиться внутри, так ждала ее появления. Придворные не услышали истошных криков матери при рождении ребенка, не увидели безобразных сцен. По какому праву может сомневаться в отцовстве Станислав, если не сомневается сам Луи? Да и в чем сомневаться?

Антуанетта злорадно подумала, что у самого графа Прованса с его мерзкой лживой Жозефой детей вообще нет, хотя они живут уже довольно долго.

А у нее принцесса, замечательная маленькая принцесса, с которой будет так забавно играть, учить ее ходить, говорить, наряжать малышку, украшать ее волосики… При одной мысли о дочери Антуанетту просто захлестывала волна любви и нежности. Это хорошо, что дочь. Сын принадлежал бы Франции, он дофин, наследник престола, а девочка будет принадлежать ей, и только ей! Это ее ребенок. Первый, выстраданный, а потому особо любимый. Нет, Антуанетта давала себе слово, что будет одинаково любить всех детей, у нее не будет любимцев, но пока нет следующего, вся копившаяся годами материнская любовь готова была выплеснуться на крошечное создание, сладко посапывавшее в своей кроватке.

Королева настояла, чтобы ей позволили кормить малышку самой. Конечно, долго ей этого делать не дали, но все же первые месяцы, прикладывая дочь к груди, королева радовалась, как дитя:

–Ты моя девочка, только моя!

Дверь открылась, не скрипнув, Людовик сам следил, чтобы все дверные петли и замки смазывались регулярно. Решив, что это кто-то из служанок, Антуанетта прикрыла глаза, не хотелось лишних вопросов, почему не спится, не нужно ли чего-то? Но по шагам поняла, что это муж. Людовик мог сколько угодно смазывать петли, ходить от этого легче он не стал.

Король склонился к жене, поцеловал в лоб:

–У меня не было возможности сказать тебе спасибо за дочь. Ты родила прекрасную здоровую девочку, надеюсь, мы сумеем быстро добавить ей братцев и сестриц?

–Луи, вы жалеете, что это девочка?

Конечно, он жалел, но сказать этого Марии-Антуанетте было равносильно удару наотмашь. Король сумел скрыть свои подлинные чувства:

–Я жалею только, что она пока одна. Обещайте мне, что у нас будет много детей.

–Я обещаю, но и вы должны постараться, Луи.

–Мы будем очень стараться вдвоем.

Но стараться пришлось нескоро. Дело в том, что королева заболела корью в очень тяжелой форме. Король корью в детстве не болел, а потому Антуанетту срочно изолировали, но в качестве места изоляции она предпочла свой горячо любимый Трианон.

Это была очаровательная болезнь! Находиться в Трианоне, да еще в окружении веселой компании…

–Мадам, я буду вас охранять! – первым объявил герцог де Куарьи, считавший, что у него с королевой флирт. Конечно, она родила дочь от короля, но от кого же еще рожать королеве?

Его немедленно поддержали еще двое – герцог де Гин и граф Эстергази. Эти титулованные бездельники сопровождали Антуанетту в Париж на самые разные мероприятия, иногда весьма сомнительные. С собой решено было взять и барона де Бессенваля. Четыре кавалера заявили, что они составляют рыцарскую охрану прекрасной дамы своего сеньора.

Не могла остаться в стороне и принцесса Ламбаль, а прослышав о предстоящем веселом приключении, с восторгом присоединилась и графиня Прованс. Интересно, что сам Станислав ненавидел и Людовика, и Антуанетту, первого – за то, что стал королем, а вторую – за явное предпочтение младшего брата Артуа и неприятие его самого в качестве объекта для флирта. Зато его супруга, нимало не смущаясь отсутствием детей, старалась ни в чем не отставать от королевы. Жозефа уговаривала Розу Бертин шить себе такие же платья, как и Антуанетте, заказывала такие же драгоценности, пыталась подражать походке и манере держаться. Получалось плохо, это про нее Роза Бертин сказала:

–Чтобы выглядеть как королева, надо быть ею.

Но графиня не оставляла попыток научиться светскому лоску у Антуанетты и была постоянно рядом. Она ничуть не позавидовала рождению у королевской четы дочери, в отличие от Антуанетты, Жозефа детей не любила и о них не мечтала.

Веселая компания, когда-то уже переболевшая корью, прибыла в Трианон для развлечения бедной больной. Им приходилось ночевать в Большом Трианоне, потому что Антуанетта в Малом нарочно сделала одну-единственную кровать, и то односпальную, это был ее мирок, ее прибежище.

Отсутствие спальных мест не смутило веселую компанию, и выздоровление королевы проходило успешно.

Но злопыхатели усмотрели в этой шутке неприличное поведение и обвинили королеву во всех смертных грехах. Антуанетте бы задуматься, откуда авторы пасквилей знают все, что происходит у нее даже в Трианоне, куда чужие вообще не допускались. Во-вторых, почему почти в распутстве обвинили только ее и Ламбаль, хотя с ними была и графиня Прованс?

При дворе взахлеб принялись обсуждать, что будет, если заболеет король, отправятся ли четыре верные дамы утешать его в болезни?

От желчи и злости Антуанетту спасало только природное легкомыслие, королева изначально не могла долго задумываться над чем-то, особенно если вопрос оказывался не из приятных. «Я поразмышляю об этом потом…» Но это «потом» обычно не наставало, хватало забот и без прошлых проблем. Несмотря на огромное количество лжи и клеветы, широко распространявшихся в Версале и Париже, Антуанетта не превратилась в желчную особу, она оставалась жизнерадостной, беспокойной и немного бесшабашной.

Был здесь и один минус. Ей бы все же подумать, почему ее поведение вызывает столь бурную реакцию. Народу был в известной степени все равно, где и с кем проводит свои ночи королева, за время правления Людовика XV парижане так привыкли к веселому времяпрепровождению двора в Версале, что одним балом больше, одним меньше – никто бы и не заметил. Красивая женщина любит наряды? Кого этим удивишь в Париже, который жил продажей роскоши? У королевы немыслимые запросы и выдумки? Но они давали работу очень многим, а значит, и возможность жить тоже. Парижан блеск Версаля если и касался, то совсем не огорчал, потому что многие им кормились. Королева заказывала новые наряды, новые шляпки, новые перчатки, веера, корзинки и всякую дребедень? Но за ней следовали и другие молодые дамы двора, а значит, салон Розы Бертин и многие другие салоны нанимали новых швей, вышивальщиц, разрастались шляпные мастерские, перчаточные… Париж в известной степени жил Версалем и его модой.

Но этот же Париж наводняли листки с насмешками над королевой, вводимой ею модой, которая действительно была далеко не всегда разумной, мерзкие выдумки об их с Людовиком личной жизни. Никогда прежде парижане не знали столько подробностей о делах в королевской спальне и тем более о его интимных проблемах.

Кто-то усиленно и старательно приучал парижан к мысли, что Францией правит недотепа-король с королевой-иностранкой, готовой кинуть всю казну Франции в топку своих безумных капризов.

«Она разорит страну!»

«Королева отнимает хлеб у нищих!»

«Они даже не могут произвести на свет наследника!»

Какой только гадости ни печатали и ни распространяли о королевской чете! И распространяли в Версале тоже.

Будь Антуанетта серьезней, а король внимательней не только к своим занятиям и охоте, они задумались бы, кому так нужно их опорочить. Почему при появлении на публике народ их приветствует, а на следующий же день снова и снова появляются пасквили? Но Людовику было некогда, а будь Антуанетта серьезней, она не была бы Антуанеттой. Королева предпочитала порхать, как прекрасная бабочка, словно забыв о том, что за летом может прийти осень и даже зима.

–Ваше Величество, вы только посмотрите! – принцесса Ламбаль показывала куда-то за окно.

Антуанетта выглянула наружу и обомлела, в малом дворике Трианона стоял король. Она метнулась к окну, торопливо открыла и замахала руками:

–Ах, Луи, вам нельзя сюда, вы можете заболеть!

И вдруг ее осенило, что муж мог приехать из-за несчастья, случившегося с дочерью. Королева страшно побледнела и заорала вниз:

–Что с Марией-Терезией?!

–Ничего… – удивился Людовик.

–А… а почему вы здесь?

Король чуть растерянно развел руками и тихонько сообщил:

–Я соскучился…

И эти простые слова были куда дороже любых объяснений в любви. Сердце Антуанетты захлестнула волна нежности и благодарности к мужу, не побоявшемуся явиться в Трианон к больной жене, только чтобы увидеть ее.

В это время со стороны послышались веселые голоса кавалеров королевы. Но умная Ламбаль быстро увела всех прочь, пусть супруги поговорят наедине.

Они говорили недолго, за королем приехали, но остаток дня Антуанетта ходила под впечатлением этого неожиданного жеста мужа и ночью тоже думала о нем. Луи, конечно, полный, неуклюжий, ему так много не хватает, чтобы быть приятным кавалером и блистать в веселой компании, но он столь искренен в своих чувствах… Королева мысленно дала слово никогда не изменять мужу.

Однако тут же вспомнилось умное, вдохновленное лицо знакомого шведа, Акселя графа Ферзена, который снова появился в Париже. Пару лет назад они встретились на балу в опере, где Антуанетта была, как и другие члены королевской семьи, в маске. Граф, конечно, не знал, с кем разговаривает, а потому держался очень свободно, он был умен, красив, как бог, блистал остроумием и явно слегка в нее влюбился. Но всему приходит конец, маску пришлось снять, и на этом общение закончилось. Антуанетта узнала, что Ферзен уехал в Англию сватать наследницу престола. Сватовство не удалось, девушка просто не захотела покидать родину, и граф с удовольствием отступил.

Тогда отношения Антуанетты с супругом были далеки даже от хороших, каждый проводил дни и ночи отдельно, встречаясь лишь изредка в постели и то по разные стороны большой кровати. Но потом приехал Иосиф, что-то насоветовал Луи, и все изменилось. Счастливая Антуанетта забыла обо всех графах, вместе взятых! Она родила очаровательную дочь, надеялась на сына и не нуждалась ни в каком любовнике.

Еще будучи беременной, на одном из приемов королева снова увидела приехавшего в Париж Ферзена, но сердце даже не дрогнуло. А теперь под окном стоял ее муж, пусть неуклюжий, но такой влюбленный и добрый, но вспоминался почему-то стройный, элегантный Аксель Ферзен. Сердцу не прикажешь, но Антуанетта все равно попробовала приказать!

И на время ей это удалось.

Мария-Терезия родилась маленькой, но росла очень крепкой девочкой. Ее развитие явно обгоняло развитие детей пары д’Артуа.

Из детских комнат доносился топот и смех короля. Малышка-принцесса, которой недавно исполнилось восемь месяцев, топала в ходунках и кричала: «Папа… папа… папа…», вызывая бурный восторг Людовика и аплодисменты матери. К удивлению всех, Антуанетта вовсе не обижалась на малышку за то, что та первым словом сказала «папа», а не мама, как все дети. Королева возилась с дочкой каждую свободную минуту и очень радовалась, что король старался делать то же. Было опасение, что рождение дочери, а не сына оттолкнет Людовика от ребенка, но этого, к счастью, не произошло. Король любил рослую красивую малышку.

–Мадам, мадам! – с восторгом звала королеву принцесса Гемене – гувернантка Детей Франции. – Вы только посмотрите!

Она показывала на улыбавшуюся во весь рот маленькую принцессу.

Первым, несмотря на свой солидный вес, к дочери подскочил Людовик. Голубоглазое сокровище действительно улыбалось, показывая целых четыре зуба, вылезших за ночь! А ведь малышке всего одиннадцать месяцев. И никаких капризов, слез, высокой температуры. Когда по одному лезли зубы у детей Терезы д’Артуа, весь Версаль слышал детский плач и знал об этом. К тому же у Марии-Терезы никогда не было ни красноты, ни прыщиков на лице, цвет ее лица повторял материнский, то есть был изумительным и природным румянцем здоровья.

Но один ребенок, да еще и дочь, для королевской семьи явно мало, двор и особенно Мария-Терезия ждали продолжения и желательно мужского пола. Однако «генеральша Кроттендорф» продолжала наносить свои нежеланные визиты королеве ежемесячно. К тому же всю зиму она сильно болела, то одолевала простуда, то обострялся гастрит, то начинались женские проблемы… Впрочем, из-за холодной зимы болел весь двор. Кажется, эпидемия не затронула только двух братьев – Людовика и Станислава. Принцесса Ламбаль шутила, что таких больших мужчин эпидемии просто не одолеть.

Прекрасно перенесла зиму и малышка Мария-Тереза, ребенок удался в папу и в год выглядел на два. Счастливый Людовик, хохоча, носил дочку на руках и всем демонстрировал, насколько они похожи. Это было так, и болтуны заткнулись по поводу отцовства, но только не по поводу самой королевской семьи. Теперь предметом обсуждения было отсутствие дофина.

И снова король и королева не задумывались над авторством и причинами столь упорного пасквилянтства. А стоило бы…

Антуанетта, выросшая при четком разделении публичного и личного, которое давно ввела у себя императрица Мария-Терезия, еще не забыла об этом разделении. Королева обожала публичное, обожала блеск Версаля, роскошь его апартаментов и балов, обожала быть на виду, ловить восхищенные взгляды, знать, что завтра ее прическу постараются повторить десятки модниц, а модистки собьются с ног, пытаясь создать наряд «как у королевы». Она чувствовала себя в этом как рыба в воде. Мешал только пресловутый Этикет. И королева попыталась его изменить, вызвав просто бурю возмущения у старых дам.

Особенно старались тетушки короля – бывшие наставницы самой королевы – Аделаида, Виктория и Софи.

Тетушки, обиженные на королевскую чету, переселились в Белль-Вю. Их ничуть не смущало то, что раньше он принадлежал ненавистной им маркизе де Помпадур. Конечно, они убали бюст маркизы, стоявший в парке, оставив второй – короля Людовика XV, своего отца.

Там, где когда-то в зимнем саду восхищенный изящной выдумкой своей фаворитки король Людовик, попытавшись сорвать цветы, с изумлением обнаружил, что они из Севрского фарфора с налитыми для аромата в чашечки духами, теперь бродили три старые фурии, со вздохом вспоминая прежнюю жизнь, когда все было так понятно, потому что было по их правилам.

Прогуливаясь по террасе с видом на Сену, Аделаида, самая старшая и решительная, с возмущением вспоминала, как прибыла в Версаль «эта австриячка… эта кокетка… это ничтожество, не умевшее даже присесть в реверансе как положено!».

–Да, да! – поддерживала ее толстуха Виктория.

–Мы научили ее всему, образовали, подсказывали, как поступить в любом случае!

–Да, да! – соглашалась третья сестра, Софи.

Дочери бывшего короля и тетки нынешнего, так и не вышедшие замуж, считали себя столпами Версаля. Раньше без них не обходилось ни одно представление при дворе, их побаивался даже король. Когда он заболел так серьезно, что мог умереть, именно набожные дочери настояли на спешном удалении прочь из Версаля его любовницы. С ними король долго боролся, чтобы иметь возможность представить ко двору мадам Дюбарри, это никак не получалось, потому был придуман обходной маневр. Старые дамы возмутились донельзя и объявили бойкот этой последней любовнице монарха.

И вдруг такая удача – Луи женили на маленькой австрийской эрцгерцогине! Совсем девочка Мария-Антуанетта легко попала под влияние тетушек. Три знатока Этикета с удовольствием взяли под свое крылышко дофину. Первая дама государства была наивна и совершенно не разбиралась в подводных течениях и закулисных играх Версаля. Да и чего ожидать от четырнадцатилетней девчонки, которой впору играть в куклы.

Тетушки дофина воспрянули духом и науськали юную дофину на мадам Дюбарри. Это оказалось совсем несложно, девчонка, воспитанная в Вене в традициях строгой морали, оказалась серьезной противницей фаворитки и долго, очень долго подчеркнуто не замечала Дюбарри. Антуанетту не пугал даже гнев короля. Но она испугалась гнева своей матери и все же сказала ту знаменитую фразу про большое число собравшихся в Версале.

Конечно, мадам Дюбарри почувствовала себя победительницей, а тетушки плакали от обиды и злости. Но дальше дело не двинулось, маленькая дофина оказалась кремнем и больше с фавориткой не общалась. Тетки снова почувствовали себя ревнительницами строгого Этикета. Им усиленно помогала графиня де Ноай, которой девчонку поручили прямо на границе, чтобы взяла под строгое наблюдении и воспитывала как дочь.

Ну кто же тогда мог подумать, что эта несносная австриячка так изменится в одночасье?! Кто ожидал, что под внешней кротостью кроется такое самовольство, готовность повернуть все по-своему, да еще как повернуть. Негодная австриячка покусилась на святое святых Версаля – Этикет!

Не помешало ни то, что у королевской четы долго не было детей, ни леность и нерешительность короля Луи. Версаль очень быстро помолодел, и там оказались не нужны старые ревнительницы старых порядков.

Кому же понравится чувствовать себя выброшенными на свалку за ненадобностью? Тетушки, обидевшись, удалились в Белль-Вю. Первое время они скучали втроем, вспоминая прежние прекрасные дни, когда к ним на поклон являлись придворные, чтобы поздравить с праздниками, о чем-то попросить, когда от их слова зависели судьбы многих. Теперь все в прошлом. И из-за кого?! Той, которую они приняли всем сердцем, в которую вложили столько своих мыслей и чаяний! Девчонка, став королевой, посмела забыть наставления тетушек, забыть Этикет. Она посчитала себя вправе что-то менять в устоявшихся традициях придворной жизни!

Довольно скоро к страдалицам присоединилась «мадам Этикет» – графиня де Ноай, тоже страшно обиженная на королеву, посмевшую отказаться от ее услуг и советов.

Постепенно круг престарелых дам, которых не приглашали в Трианон, а иногда забывали позвать даже в Версаль на какое-нибудь веселое празднество, расширялся. «Ненужных» оказалось довольно много. Двери Белль-Вю для таких были гостеприимно распахнуты, недовольных королевой принимали с распростертыми объятиями. Те, кто не так давно плевался ядовитой слюной в фавориток короля, теперь жили в покоях, созданных по велению одной из фавориток, и шипели на королеву. Отжившее старое вовсе не хотело уходить добровольно, даже оказавшись изгнанным, вернее, вежливо отстраненным в сторону, оно не желало сдаваться.

По дорожке сада к сестрам спешила графиня де Ноай, главная соратница сестер. По тому, как торопилась старая графиня, становилось понятно, что у нее есть новости, требующие немедленного обсуждения.

–Ах, дорогая, как мы рады вас видеть!

–Да, мы рады! – подтвердила София.

–Рады, – это уже Виктория, которой из-за излишней полноты ходить становилось все труднее.

–Я безумно соскучилась по приятному общению. Ныне в Версале так тяжело… ну, вы же знаете, там просто не с кем поговорить! То ли дело раньше…

Это был пароль, после которого следовало не меньше часа вспоминать прежние благословенные времена, когда соблюдались правила Его Величества Этикета, причем соблюдались неукоснительно, а следили за всем как раз четыре фурии, встретившиеся на дорожке сада.

Но новость, которую принесла графиня де Ноай, не терпела отлагательства, потому долго вспоминать не стали, отправились на скамейку, чтобы выслушать и обсудить. Рассевшись в очаровательной, сплошь обвитой плющом беседке, по задумке вовсе не предназначавшейся для проведения подобных «совещаний», три дамы превратились в слух, а четвертая начала вещать.

–Ужас!

–Ах?! – воскликнули тетушки, хотя графиня де Ноай не произнесла еще ни слова.

–Вот именно, – добавила она, упиваясь ожиданием совсем еще недавно всесильных дочерей короля Людовика XV. – Королева позволяет на свои вечеринки дамам приходить без фижм!

–А?!.. – тетушки разом приложили руки к щекам, а потом принялись обмахиваться веерами, словно предотвращая обмороки. За много лет постоянного пребывания вместе жесты их стали настолько похожими, что, видя одну, можно было не смотреть на остальных, с той лишь разницей, что на мгновение раньше жест начинался у старшей Аделаиды, а две другие – Виктория и Софи – тут же повторяли. – Без фижм?!

–Да, почти без пудры на волосах!

–Без пудры?! – дыхания у тетушек просто не хватало.

–И почти без румян! – довольная графиня де Ноай позволила старым дамам прочувствовать ужас нововведений, сделав паузу.

Когда к оскорбленным до глубины души таким святотатством королевы тетушкам наконец вернулось дыхание, графиня добила их еще одним заявлением:

–А мужчинам позволительны фраки!

–О, нет!

Фраза получилась несколько растянутой, потому что, когда Аделаида уже тянула «Не-ет», младшая Софи только начинала ей вторить с «О-о». Снова ходуном заходили веера, снова покрылись и без румян румянцем возмущения щеки старых дев. Так попирать основы основ…

У графини де Ноай тоже заплясал в руках веер, она принялась частить, теперь уже выдавая собственное отношение к происходящему в Версале беспределу:

–Королева ходит в муслине!

–Ах?!

–Что ни вечер, то спектакли, причем с мужчинами вместе!

–Ах?!

–А в театре рядом с Его Величеством… графиня де Полиньяк!

Несколько мгновений было просто тихо, даже слышно щебетание птиц. Тетушки переваривали последнюю информацию. Две младшие смотрели на старшую, ожидая ее реакцию, было ясно, что она будет возмущенной, но вот насколько. Просто ли ахнет Аделаида или попытается изобразить обморок?

–Какое распутство! Но Луи в этом не виноват!

–Не виноват! – эхом согласилась Виктория.

–Виноват, – подхватила Софи, совершенно не заботясь о том, что смысл получился противоположным.

–Бедный доверчивый мальчик, попавший в лапы к австриячке!

–Бедный!

–Доверчивый!

–Его надо спасать! А этой самозванке на троне дать отпор!

–Да!

Четыре головы по знаку Аделаиды пригнулись друг к дружке, словно в беседке сада их кто-то мог подслушаь. Старые дамы принялись обсуждать, как можно «показать ее место» этой австрийской зазнайке, забывшей все доброе и правильное, чему ее учили столько времени в Версале.

С какой стати Мария-Антуанетта вдруг стала самозванкой, никого не волновало, главное – дать отпор, дамы были готовы встать грудью на защиту несчастного племянника! Неважно, что груди давно нет (разве что у Виктории, которая скоро не сможет пройти в дверь из-за своего аппетита), неважно, что племянник вовсе не был несчастным, скорее напротив, неважно, как встать, главное определено. Королеве-нарушительнице Этикета объявлена негласная война.

Было решено:

–в знак протеста не посещать никаких ее вечеров!

–ни при каких условиях не посещать ненавистный Трианон, даже если королева будет уговаривать;

–не посещать театры, где ставят аморальные пьесы и танцуют тощие, как щепки, актрисы…

И так далее, и так далее…

Список содержал пятнадцать пунктов полного бойкота.

Тетушки принялись выполнять свой план рьяно, правда, королева этого, кажется… не заметила!

Трианон

Конечно, беседы, проведенные Иосифом, чтение оставленных им «Размышлений» повлияли на королеву, но только в небольшой степени и ненадолго. И Мария-Антуанетта нашла выход. Таковым оказался ее Малый Трианон!

Привыкшая дома в Вене к разделению публичной и личной жизни, Антуанетта сильно страдала из-за невозможности уединиться хоть на час. Трианон дал такую возможность. К тому же там устраивалось все по ее желанию. Правда, желания эти обходились подчас весьма дорого.

Дело было не в перестройке дворца, тот оказался невелик и расширению не подлежал, иначе он потерял бы свою камерность. Зато переделывались окрестности. Вот здесь холмик… там прекрасно смотрелся бы небольшой горбатый мостик… через журчащий ручей, например.

Негде взять воду? Глупости! И воду провели по трубам из Марли. Злопыхатели сразу заявили, что по ним течет золотая вода. Пусть, зато как очаровательно она журчит. И мостик появился. И пригорок над водой… И еще много-много очаровательных видов.

Если не знать, что это работа человеческих рук и человеческого ума, ни за то не догадаешься. Художники сначала делали эскизы, потом выполняли макеты и только после утверждения все переносилось на местность.

Красиво: холмы, перелески, полянки, ручей… птичий щебет, журчание воды… весной и летом птичий щебет, соловьиные трели, осенью тихий шелест падающих листьев… Все было – ее любимые розы, множество самых разных цветников, словно выросших без участия человека…

Но чего-то не хватало.

Мария-Антуанетта долго размышляла над этим, а потом вдруг поняла – сельский пейзаж без села!

И тогда на пригорке появились домики, как положено покрытые дранкой или вообще соломой, с местами ободранными стенами, мычанием коров в хлеву, блеяньем овец, даже навозными кучами… Близко к природе, близко к сельской жизни.

Только жили в этой деревне нанятые люди, занимавшиеся, конечно, хозяйством, а в домах была удобная мебель (вдруг хозяйка зайдет?), в хлеву все вымыто и вычищено, а коров и овец водили вместо привязи на голубых ленточках.

А главное – в Трианон не допускались «чужие», люди, не принадлежащие близкому кругу королевы. Даже король появлялся только по приглашению. Попасть в этот ближний круг считалось высшей привилегией двора и ценилось как особое доверие и близость к монаршей особе. Удавалось не всем, что вызывало немало домыслов и сплетен, от которых Антуанетта легкомысленно отмахивалась и за которые потом горько поплатилась.

В Трианоне было весело, устраивались бесконечные праздники, ставились спектакли, звучали музыка, смех, веселые голоса, легко и непринужденно общались очаровательные женщины и мужчины. А те, кто не мог туда попасть, пускали за спиной сплетни и рассказывали небылицы.

Нет, Мария-Антуанетта не ходила в одеянии пастушки, как часто говорили о ней, но она с удовольствием играла таковых в спектаклях. И все запросто, без тяжелых нарядов и пышных приемов этикета, как об этом мечтала еще четырнадцатилетняя Антуанетта, только что приехавшая в Версаль к своему супругу дофину Франции. Теперь она была королевой, и ей позволено то, что не позволено другим. Позволено, но не простительно, а разницы между этими понятиями Антуанетта пока не делала.

«Ах, дорогая Мадам, не могу выразить, насколько любопытно познакомиться с вашим новым стилем, о котором столько наслышана… В ближайшее время у отца большой судебный процесс в Париже. Несмотря на беспокойства за дела милого папа и его непременную занятость, мы договорились ехать с ним, чтобы побыть в Париже и увидеться с вами…»

Этих слов от давней подруги принцессы Шарлотты Гессенской было достаточно, чтобы в ответ полетело восторженное приглашение:

«Вся твоя семья, дорогая Шарлотта, может не сомневаться в моей любви, а что касается тебя самой, то не могу даже выразить глубину своих чувств».

Королева давала понять, что будет очень рада принять Гессенских и помочь, чем сможет. Гессенские приехали большой семьей, и пока отец принцесс Георг Вильгельм занимался делами, Антуанетта развлекала подруг. В первый же день она пригласила Шарлотту на театральное представление в Версаль в свою ложу.

Больше всего принцессу поразило даже не само приглашение, хотя оно было знаком высочайшего благоволения, в королевскую ложу попадали очень немногие, а собственноручная приписка Антуанетты. Дело не в корявом почерке королевы, та так и не научилась писать красиво подобно мужу, а в содержании:

«Прошу не одеваться официально».

Что значит «не одеваться официально»? Шарлотта почувствовала новизну. Знающая дама объяснила:

–В театр Ее Величество не надевает фижм.

Пришлось срочно изыскивать новые платья, но помогла сама Антуанетта, она, прекрасно понимая возникшие у гостьи трудности, прислала той свое платье, извинившись за такой жест и упомянув, что платье ни разу не было использовано.

Шарлотта крутилась перед зеркалом, с восторгом попискивая, двигаться без огромных фижм было немыслимо удобно и легко. Какая же Антуанетта умница! Фижмы, несомненно, хороши на приемах, когда нужно выглядеть почти памятником самой себе, но только не в ограниченном пространстве маленькой театральной ложи.

Дальше больше, оказалось, что также запросто можно быть одетыми и на закрытых вечерах, где присутствует королева, а мужчинам (о, ужас!) даже позволялись фраки!

Приписки о неофициальных нарядах были постоянными во все время пребывания семейства в Париже. На прогулку в ландо не стоило надевать больших шляп, мужчинам практически везде, кроме официальных приемов в Версале, разрешались фраки.

Из Парижа во все столицы летели описания новых нарядов и новых правил поведения при французском дворе. Но далеко не все были с такими новыми правилами согласны, прежде всего, потерявшие свой непререкаемый авторитет тетушки. Теперь, чтобы быть представленным ко двору, оказалось вовсе не обязательно представляться и получать разрешение у пожилых дам, мало того, этих бывших законодательниц мод и поведения все чаще самих забывали пригласить на то или иное мероприятие! А уж в вотчине королевы – Малом Трианоне они не бывали вовсе.

В Трианон вообще редко попадало большинство придворных, только окружение королевы, даже король ездил по ее приглашению. Это не могло не вызвать бурю негодования и потоки желчной зависти отверженных, за что позже Антуанетта жестоко поплатилась.

Из троих братьев только граф д’Артуа бывал частым гостем Трианона, потому что входил в близкий круг Ее Величества. Станиславу ход туда был просто заказан. Правда, средний брат имел подле королевы свою шпионку – супругу Жозефу, которая тоже входила в ближний круг, правда, далеко не из большого желания Антуанетты, а просто потому, что была настырна и отвязаться от нее оказалось слишком трудно. Королеве бы сообразить, кто снабжает памфлетистов информацией, но Антуанетте всегда было не до слухов и сплетен, а жаль, могла бы многого избежать. Кстати, брат Иосиф предупреждал сестру в свой приезд, чтобы была осторожней с графиней Прованс, но у Антуанетты, как обычно, в одно прелетное ушко влетело, через другое вылетело, ее головка была забита совсем другими неимоверно важными делами.

Дела действительно были важными.

Королевская пара была необычной, прежние королевы тихо жили своей жизнью, почти не показываясь на люди, присутствовали только на приемах, в остальные дни, уступая место подле короля любовницам. Когда умер король Франциск I, мало кто вспомнил, что королева Элеонора еще жива, у трона просто прошла смена фаворитки одного короля фавориткой другого, а следующая королева – Екатерина Медичи – вынуждена была на много лет просто подвинуться и терпеть рядом Диану де Пуатье. Так было всегда, к моменту приезда во Францию юной Марии-Антуанетты уже мало кто в Версале помнил о существовании Марии Лещинской, хотя королева умерла всего за два года до этого. Но она жила тихо, как мышка, зато имена фавориток короля, особенно мадам де Помпадур и мадам Дюбарри, были у всех на слуху и после смерти самого короля.

Зато у нынешнего короля Людовика XVI любовницы не было вовсе, он спал исключительно со своей женой и, хотя это долго ни к чему не приводило, менять свои пристрастия не собирался. Нонсенс – у короля не было любовницы! Причем не только всесильной фаворитки, способной задвинуть в дальний угол эту австрийскую гордячку, но и даже амурных приключений тоже! Таких королей Франция несколько столетий не знала.

Вакантное и очень заманчивое место пустовало, двор был решительно настроен его заполнить. При этом мало интересовались мнением самого Людовика, король должен иметь любовницу!

За карточным столом собралось приятное общество, это одна из обязанностей, выполнять которые не очень трудно, потому Антуанетта легко с ней мирилась. Напротив короля случайно оказалась дочь графини Бриони. Неимоверно близорукий Людовик, без лорнета не узнававший никого и в трех шагах, поинтересовался, кто это, чтобы не попасть впросак. Стоявшая рядом Иоланта (Жюли) де Полиньяк тихонько шепотом ответила. Король не расслышал, но переспрашивать не стал, не желая смутить подругу жены, он просто навел лорнет на визави.

О… по залу не просто пролетел шелест, множество голов склонились одна к другой, и новость понеслась дальше:

–Его Величество разглядывал… вы слышали? Да-да… в лорнет!

Десятки дамских сердец, вовсе не лежавших к довольно неуклюжему и совсем не очаровательному королю, в тот момент упало и разбилось. Неужели будущая любовница?! Но уже в следующую минуту большинство сердец возродилось с надеждой, дальше этого разглядывания дело не пошло. Людовик категорически не желал никого, кроме своей супруги!

Еще через неделю король пришел в спальню возмущенным.

–Что случилось, Луи?

–Ты будешь на меня сердиться, если я скажу.

О, господи, неужели что-то неприятное в политике, направленное против Австрии? Антуанетта боялась этого больше всего, кроме таких известий, ее волновала только маленькая Мария-Тереза. Но с дочерью все обстояло благополучно, да и ругать мужа за дочь было не за что, он обожал принцессу и баловал ее, в отличие от матери. В результате Мария-Тереза больше любила отца.

–Я не буду сердиться, обещаю. Что случилось?

Людовик с досадой опустился в кресло, хотя опустился – это неверно сказано. Кресло с трудом выдержало бросок огромного тела, жалобно скрипнув.

–Этот герцог де Фронсак!

Так… дело не в Австрии, герцог де Фронсак интересовался чем угодно, но только не политикой, скорее он известный сводник… Небось, Луи расстроен новым пасквилем? Какая ерунда, если обращать внимание на все нацарапанное грязными писаками, то радоваться жизни будет некогда.

–Что герцог де Фронсак, чем он тебя так разозлил?

–Он предложил мне свою любовницу!

У королевы глаза полезли на лоб, но не от предложения герцога, эка невидаль, попытался подсунуть королю свою пассию с далеко идущими расчетами, неужели Луи не видит, что вокруг него это делается ежедневно, все, кто только оказывается рядом, норовят подсунуть королю все новых и новых красоток. Слава богу, король столь близорук, что просто не замечает, что это каждый раз новая!

–Кого?

–Какую-то актриску, «малышку Захари».

Мысленно Антуанетта ахнула, эта актриса была весьма опасной соперницей, не будь ее супруг таким увальнем. Она живо выскочила из постели и опустилась на колени перед сидящим в кресле мужем, обняв его колени:

–Это красивая женщина. И что ты ответил?

Король пылал негодованием на Фронсака и одновременно был смущен жестом супруги:

–Я сказал: «Убирайся прочь, Фронсак! Понятно, чей ты сын…»