Советские танковые асы Барятинский Михаил

Любопытно отметить, что о результатах этого неравного поединка рассказывал руководитель советской профсоюзной делегации, председатель ВЦСПС Н. Шверник на массовом митинге в Лондоне в начале февраля 1942 года. Он сказал: «На одном из участков Западного фронта танк лейтенанта Гудзя спешил на поддержку атаки пехоты. Завязался горячий бой одного советского танка с 18 фашистскими. Один против 18. Советский танк методически выводил из строя один танк за другим. Вскоре на поле боя уже насчитывалось 10 сожжённых и подбитых немецких машин. Тем временем наши славные пехотинцы наседали на врага, который не выдержал натиска и побежал. Танк преследовал отступающих, давил их гусеницами и расстреливал из пулемёта. На поле боя осталось до 400 гитлеровских бандитов, которые никогда не увидят не только Москвы, но и Берлина. Несмотря на полученные танком 29 вмятин, героический экипаж машины оставался до конца боя, блестяще поддерживая пехоту».

За этот бой Павел Гудзь был награждён орденом Ленина, лейтенант Старых Дмитрий Антонович орденом Красного Знамени, старший сержант Кирин Аким Сергеевич орденом Красной Звезды, сержанты Саблин Павел Иванович и Тотарчук Филипп Дмитриевич — медалями «За отвагу».

С началом контрнаступления советских войск старший лейтенант П. Гудзь в составе 89-го отдельного танкового батальона принимает участие в штурме Лудиной горы — господствующей над Волоколамском высоты, превращённой немцами в хорошо укреплённый опорный пункт. В ходе этих боёв погиб друг Павла Даниловича — майор Константин Хорин, обезглавленное тело которого красноармейцы извлекли из-под снега после того, как после многодневных кровопролитных атак бойцам 18-й стрелковой дивизии всё же удалось овладеть этой высотой.

Начиная с мая 1942 года старший лейтенант П. Д. Гудзь занимает должность заместителя командира батальона, а после его расформирования в июле 1942 года он — уже в звании капитана — назначается на должность командира 574-го танкового батальона 212-й танковой бригады, входящей в состав войск Донского фронта. В ноябре того же года капитану П. Д. Гудзю присваивают чин майора и назначают на должность заместителя командира 8-го отдельного гвардейского танкового полка прорыва. Однако долго в этой должности П. Д. Гудзь прослужить не смог, так как уже в следующем месяце был ранен.

В одном из боёв танк Гудзя загорелся. К тому же слетела гусеница, и боевая машина застыла на месте. А на броне уже гудело пламя от вспыхнувшей солярки, угрожая проникнуть внутрь машины, начинённой боеприпасами. Подоспевшие танкисты спасли экипаж, а своего командира с шестью проникающими ранениями срочно отправили в госпиталь. После таких ранений в боевой строй не возвращаются. Но майор написал рапорт лично Верховному Главнокомандующему и добился своего. Он был направлен на фронт.

Новым местом службы майора П. Д. Гудзя стал 5-й отдельный гвардейский танковый полк прорыва, входивший в состав войск Юго-Западного (впоследствии 3-го Украинского) фронта, в котором он в мае 1943 года принял должность заместителя командира.

И снова бой за боем. При подходе к Запорожью, чтобы обеспечить стрелковым подразделениям форсирование Днепра, необходимо было захватить плотину ГЭС. Двое суток шла ожесточенная схватка. Когда достигли цели, из засады внезапно выскочил «Тигр». Завязалась пушечная дуэль. Вдруг танк, в котором находился Гудзь, потряс удар огромной силы. Членов экипажа охватило пламенем. Заряжающий и стрелок были убиты. У Гудзя повреждена левая ключица и раздроблена кисть левой руки: она болталась на одной жилке.

«Боль затуманила сознание, и в поле зрения прицела „тигры“ расплылись, как на воде радужные пятна солярки.

— Нож!

Механик-водитель вынул финку.

— Отрезай.

— Не смогу, товарищ подполковник…

А „тигры“ всё ближе, ближе: сейчас они будут давить бегущих по оврагу пехотинцев. А ведь пехота верит, что KB их поддержит.

— Приказываю!

— Лучше расстреляйте!

— Нож. Дай нож!..

Трясущимися руками механик-водитель передал финку, и подполковник Гудзь перерезал себе сухожилие. Кисть — уже чужая, — выскользнула из комбинезона. Теперь всё внимание — „тиграм“. Вот один подставил борт. Послушно сработала педаль спуска. От выстрела танк вздрогнул — и вражеская машина, охваченная пламенем, замерла на песчаной отмели.

— Заряжай!

Щёлкнул клин затвора. Второй „Тигр“ всё-таки успел развернуть свою пушку, и командир увидел её чёрный кружок ствола. „Тигр“ и KB выстрелили друг в друга почти одновременно…

Когда он очнулся, до сознания дошло, что уже вечер и бой идёт в отдалении, а он лежит около танка, в свежей воронке от авиабомбы. Рядом сидит на корточках механик-водитель. На коленях у него автомат. Заметив, что командир пришёл в себя, обрадованно доложил:

— А второго вы тоже…»

У читателя наверняка сразу же возникнет вопрос: а были ли «тигры»? Ведь после Курской битвы причисление едва ли не любого немецкого танка к «тигриному» классу стало в Красной Армии массовым явлением. Что ж, можно сказать твёрдо — «тигры» были! Именно в это время и именно в этом месте, в районе плотины Днепрогэса вёл бои 506-й немецкий тяжёлый танковый батальон. Конечно, KB, скажем прямо, не «тянул» против «Тигра» в танковой дуэли, но поскольку описанный бой вёлся на короткой дистанции, шансы выравнивались. Ну а такому опытному танкисту как Павел Гудзь ничего не стоило поразить «Тигр» с первого выстрела. Так что можно с уверенностью утверждать, что в этом бою он действительно подбил два «Тигра», причём из подбитого танка и с оторванной кистью левой руки! Тот факт, что в журнале боевых действий 506-го тяжёлого танкового батальона мы скорее всего не найдём никакого подтверждения этому, ровным счётом ничего не значит. Как уже упоминалось, немцы учитывали только свои безвозвратные потери, подбитые же танки в их отчётах вообще не фигурируют.

Тяжелейшее ранение не разлучило гвардии подполковника Гудзя с армией. Получив протез руки, он снова вернулся на фронт и стал успешно командовать 5-м отдельным гвардейским тяжёлым танковым полком. А в мае 1944 года он был зачислен слушателем командного факультета Военной академии бронетанковых войск, которую в 1947 году окончил с золотой медалью. После учёбы в адъюнктуре работал преподавателем. Затем был заместителем и начальником кафедры тактики высших соединений, руководил спецгруппой по разработке ряда научных трудов, связанных с совершенствованием боевой готовности бронетанковых войск. В конце 1953 года П. Д. Гудзь назначен начальником кафедры атомного оружия. Как специалист-ядерщик, принимал активное участие в подготовке и проведении учений в Тоцком. Здесь он провёл передовой отряд — танковый полк — через эпицентр атомного взрыва.

В специальной группе Генштаба П. Д. Гудзь разрабатывал проблемы стратегического развёртывания вооружённых сил в случае ядерной войны. Возглавлял межведомственную правительственную комиссию по принятию на вооружение новой боевой машины пехоты.

Самоотверженный труд на благо Родины и её Вооружённых Сил на протяжении 50 лет был отмечен многими орденами и медалями СССР, России и других стран, в числе которых значатся: два ордена Ленина, орден Красного Знамени, орден Трудового Красного Знамени, орден Александра Невского, орден Отечественной войны II ст., два ордена Красной Звезды, орден «За службу родине в ВС СССР» III ст., орден «За заслуги перед Отечеством» IV ст. и др. Однако самой главной своей наградой Павел Данилович Гудзь по праву считает Золотую медаль Героя Советского Союза, полученную им за ратные подвиги в годы Великой Отечественной войны по прошествии нескольких десятилетий после её окончания.

Генерал-полковник в отставке Павел Данилович Гудзь живёт в Москве.

Зиновий Колобанов

Зиновий Григорьевич Колобанов родился в 1913 году в селе Арефене Вачевского района Нижегородской губернии. По окончании восьми классов средней школы учился в техникуме. В 1932 году по комсомольскому набору был призван в ряды Красной Армии. В 1936 году с отличием окончил Орловское танковое училище имени М. В. Фрунзе. Осенью 1939 года, когда началась советско-финляндская война, он командовал танковой ротой в 20-й тяжёлой танковой бригаде.

Бригада эта одной из первых вышла к линии Маннергейма, причём рота Колобанова оказалась на острие удара. Именно тогда Колобанов первый раз горел в танке. В бою у озера Вуокса он снова вырвался со своей ротой вперёд, и опять пришлось спасаться из горящего Т-28. Третий раз он горел при рейде на Выборг. Тогда-то Зиновию Григорьевичу присвоили звание Героя Советского Союза. Только награду не успели вручить. В ночь с 12 на 13 марта 1940 года был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Узнав об этом, солдаты двух ранее противостоящих армий устремились навстречу друг другу для «братания». Не все командиры и политработники смогли удержать своих бойцов от этого шага. Начальников строго наказали. Среди них оказался и Колобанов. Последовали арест, трибунал, лагерь. Вспомнили о Колобанове, когда немецкие войска летом 1941 года уже подходили к Ленинграду. Армии не хватало квалифицированных кадров. Тогда из гулаговских лагерей выпустили многих опытных военачальников и командиров. Попал в список помилованных и Зиновий Колобанов. В офицерском звании его восстановили, но рангом ниже. Фактически из заключения, пробыв на переподготовке всего ничего, он прибыл в 1-ю танковую дивизию Ленинградского военного округа.

Боевые машины танкисты получали на Кировском заводе. Здесь же, на заводе, в отдельном учебном танковом батальоне формировались и танковые экипажи. Каждый из них вместе с рабочими принимал участие в сборке своей машины. Дистанция обкатки была от Кировского завода до Средней Рогатки, после чего машины уходили на фронт.

18 августа командира 3-й танковой роты 1-го танкового батальона 1-й Краснознамённой танковой дивизии старшего лейтенанта Зиновия Колобанова вызвали к командиру дивизии генералу В. И. Баранову. Штаб дивизии располагался в подвале собора, являющегося достопримечательностью Гатчины, которая называлась тогда Красногвардейском.

— Задание я получил лично от командира дивизии Баранова, — рассказывал Колобанов уже после войны ленинградским журналистам. — Он показал мне на карте развилку дорог, идущих на Лугу и Кингисепп, и приказал: «Перекрыть и стоять насмерть». Обстановка под Ленинградом была такой, что приказ комдива я воспринял буквально.

Да, отступать было уже некуда: позади — Ленинград…

Колобанов рассказывал:

«Когда я вернулся в роту, там заканчивали погрузку снарядов. Брали главным образом бронебойные. Два боекомплекта. Дорог, которые следовало перекрыть, было три. Я отдал приказ экипажам, направив их на дороги по флангам, сам решил встать на дороге посредине. С командирами танков мы поддерживали связь по радио».

К вечеру танки были по башни укрыты в капонирах. Для своего KB Колобанов выбрал позицию на наиболее угрожаемом участке — северной окраине г. Красногвардейска. Наступавшие здесь части 1-й немецкой танковой дивизии могли ударить в тыл советским войскам, занимавшим оборону на рубежах Красногвардейского укрепрайона, а затем, выйдя по старинным гатчинским паркам к Киевскому шоссе, почти беспрепятственно продвигаться к Ленинграду.

Снова дадим слово Зиновию Колобанову:

«Дорога шла мимо нас под небольшим углом, отлично просматривалась. Начали оборудовать позицию для засады. А вырыть капонир для KB — это, прямо скажу, тяжкий труд. Да ещё грунт попался крепкий. Но оборудовали и основную позицию, и запасную. Поставили танк, всё тщательно замаскировали».

Для своего танка Колобанов определил позицию таким образом, чтобы в секторе огня был самый длинный, хорошо открытый участок дороги. Кругом в поле виднелись неубранные стога: по обеим сторонам дороги на Мариенбург тянулись обширные заболоченные луга. Было даже небольшое озерцо с беспечно плавающими по нему утками.

Ближе к ночи подошло пехотное прикрытие. Молоденький лейтенант отрапортовал Колобанову, что прибыл в его распоряжение. Опытный танкист понимал: от пехоты в этом бою будет мало толку. Но, опасаясь, что гитлеровцы зайдут KB в тыл и ослепят экипаж дымовыми шашками, приказал разместить пехотинцев позади танка, в стороне, чтобы они присматривали за флангами.

Утром 19 августа на левом фланге раздались выстрелы — на дороге, где держали оборону бронированные машины лейтенанта Ласточкина и младшего лейтенанта Дегтяря. По радио сообщили, что один из экипажей вступил в бой с немецкими танками.

У них же, под Войсковицами, по-прежнему было спокойно. Колобанов вызвал к себе командира боевого охранения и приказал: пехотинцам открывать огонь по противнику только тогда, когда заговорит орудие КВ. Для себя Колобанов и его наводчик (по тогдашней терминологии — командир орудия) Усов наметили два ориентира: № 1 — две берёзы в конце перекрёстка и № 2 — сам перекрёсток. Ориентиры были выбраны с таким расчётом, чтобы уничтожить головные танки врага прямо на перекрёстке и закупорить его, не дать остальным машинам свернуть с дороги, ведущей на Мариенбург.

Во втором часу дня вражеские машины появились и перед позицией танка Колобанова.

Захлопнув люки, экипаж замер на своих местах. Старший сержант Андрей Усов доложил, что видит три мотоцикла с колясками. Последовал приказ командира:

— Огня не открывать!

Немецкие мотоциклисты промчались в сторону Мариенбурга, не заметив замаскированного в засаде КВ. Выполняя приказ Колобанова, не стали открывать огня по вражеской разведке и пехотинцы прикрытия.

Пыль ещё не улеглась, когда показалась колонна. 22 вражеских танка шли по дороге на сокращённых дистанциях, подставляя свои левые борта почти строго под прямым углом к орудию КВ. Люки были открыты, многие немцы сидели на броне. Наши танкисты даже различали их лица, так как дистанция до вражеской колонны была невелика — всего около 150 м. Когда до ориентира № 1 осталось несколько метров, Колобанов приказал Усову открыть огонь. Несколькими выстрелами Усов поджёг два головных и два концевых танка противника. Колонна оказалась в мешке. Манёвр для немцев был ограничен заболоченной местностью по обеим сторонам дороги. Противник не сразу определил, откуда ведётся огонь, но затем обрушил на позицию Колобанова ливень снарядов. Танкисты задыхались от пороховых газов, от ударов вражеских снарядов по броне танка все были контужены. Усов, не отрываясь от прицела, продолжал расстреливать танк за танком.

Понимая, что попали в западню, немцы пытались как-то маневрировать. Но застревали в болоте. На помощь немецким танкистам пришли двигавшиеся вслед за колонной пехотные подразделения. Гитлеровцы выкатили на дорогу противотанковые орудия. Колобанов заметил эти приготовления противника.

— Ориентир два! — закричал он. — Прямой, под щит, осколочным — огонь!

Усов ударил осколочно-фугасными снарядами по противотанковым пушкам. С немецкой пехотой вступило в бой находившееся позади KB боевое охранение. Усову сразу удалось уничтожить одно орудие вместе с расчётом. Но вторая пушка успела произвести несколько выстрелов. Один из них разбил панорамный перископ, из которого вёл наблюдение за полем боя Колобанов, а другой, ударив в башню, заклинил её. Усову вскоре удалось разбить и вторую пушку, но KB потерял возможность поворачивать свою семитонную башню. Теперь довороты орудия вправо и влево можно было делать, только поворачивая весь корпус танка.

Стрелок-радист Николай Кисельков вылез на броню и установил вместо повреждённого перископа запасной. Колобанов приказал старшему механику-водителю старшине Николаю Никифорову вывести танк из капонира и занять запасную огневую позицию. На глазах у немцев стальная махина задним ходом выбралась из своего укрытия, отъехала в сторону, встала в кустах и вновь открыла огонь по колонне. Теперь пришлось усердно потрудиться механику-водителю. Выполняя распоряжения Усова, он раз за разом поворачивал KB в нужном направлении.

Огонь противника постепенно слабел. Наконец, последний, 22-й танк был уничтожен. За время боя, длившегося больше часа, Усов выпустил по противнику 98 снарядов. После боя в KB Колобанова насчитали 156 вмятин от бронебойных снарядов.

В том же бою отличились и другие экипажи KB из роты Колобанова. В бою на лужской дороге экипаж лейтенанта Ф. Сергеева подбил 8 немецких танков, экипажи лейтенанта Ласточкина и младшего лейтенанта Дегтяря по 4, а экипаж младшего лейтенанта М. Евдокименко — 5. При этом Евдокименко погиб в бою, трое членов его экипажа были ранены, а пятый танк механик-водитель Сидиков уничтожил таранным ударом. Всего за 19 августа 1941 года рота Колобанова вывела из строя 43 немецких танка!

За этот бой старший лейтенант Колобанов был награждён орденом Красного Знамени, а старший сержант Усов — орденом Ленина. Когда В. И. Баранов доложил командующему фронтом и политработникам, которые там были, что Колобанов заслуживает звания Героя Советского Союза, ему сказали: «Ты что? Он только что из тюрьмы вышел. Дискредитировал нашу армию на финском фронте».

После боя рота Колобанова была выведена в ближние тылы на пополнение боезапаса и для ремонта. Но починка танка затянулась почти на месяц. Ночью 21 сентября на южной окраине Пушкина рядом с танком Зиновия Колобанова разорвался немецкий снаряд. Старшего лейтенанта швырнуло на землю. В госпиталь его отправили в бессознательном состоянии. В истории болезни Зиновия Колобанова, хранящейся в Военно-медицинском архиве, значится: «Осколочное поражение головы и позвоночника. Контузия головного и спинного мозга». В 1942 году в тяжёлом состоянии его переправили через Ладожское озеро на Большую землю. Затем были месяцы обездвиженного лежания в госпиталях, длительное беспамятство и только потом крайне медленное возвращение к жизни.

Несмотря на тяжелое ранение и контузию, Колобанов вновь попросился в строй. Палку, на которую он при ходьбе опирался, пришлось выкинуть. В конце 1944 года Колобанов снова на фронте, вступил в командование дивизионом СУ-76. За бои на Магнушевском плацдарме он получил орден Красной Звезды, а за Берлинскую операцию — второй орден Красного Знамени.

После войны подполковник Колобанов служил в Группе Советских Войск в Германии. Но в его жизнь вновь вмешался злой рок. Солдат танкового батальона, которым командовал Зиновий Григорьевич, перебежал в английскую зону оккупации… Колобанова допрашивали контрразведчики, ему грозил военный трибунал. Только благодаря солидарности офицеров-танкистов Колобанов отделался тогда сравнительно легко. Его предупредили о неполном служебном соответствии и перевели служить в Белорусский военный округ. Вскоре подполковник Колобанов уволился в запас по инвалидности. О его подвиге постепенно… забыли. Сам же он был человек скромный, помалкивал.

В 1995 году Зиновий Григорьевич Колобанов скончался. Похоронен он на Чижовском кладбище в Минске.

Иван Любушкин

Иван Тимофеевич Любушкин родился 20 июля 1918 года в деревне Садовая ныне Мучкапского района Тамбовской области в семье крестьянина. Окончил неполную среднюю школу. В рядах Красной Армии с 1938 года. Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Свой боевой путь начал в рядах 15-й танковой дивизии.

Отличился Иван Любушкин в бою у села Первый Воин уже в составе 4-й танковой дивизии. В бою 6 октября 1941 года он подбил девять танков противника.

В книге журналиста Ю. Жукова «Люди 40-х годов» есть рассказ И. Любушкина об этом бое:

«Я тогда под Первым Воином получил приказ выйти на левый фланг и занять место для танковой дуэли. Только доехали до назначенной точки — один снаряд попал в мою машину, но броню не пробил. Я сам сидел у пушки, скомандовал экипажу: „Даёшь болванки! Посмотрим, чья сталь крепче“. И начал бить.

Снаряды всё время стучали по нашей броне, но я продолжал огонь. Зажёг один немецкий танк, тут же второй, за ним третий. Снаряды мне подавали все члены экипажа. Ударил в четвёртый танк — он не горит, но, вижу, из него выскакивают танкисты. Послал осколочный снаряд — добил. Потом подбил танк.

В это время всё-таки какой-то гитлеровец ухитрился, ударил мою машину в бок. Этот снаряд пробил броню и разорвался внутри танка. Экипаж ослепило. Чад. Радист Дуванов и водитель Фёдоров застонали. Находившийся в моём танке командир взвода лейтенант Кукарин — он только что вернулся из рейда, ходил с Бурдой — полез к водителю, видит — он оглушён. Кукарин помогает Фёдорову. Я продолжаю вести огонь, но тут слышу, как Дуванов говорит: „У меня нога оторвана“. Кричу Фёдорову — он в то время уже малость отдышался: „Заводи мотор!“

Фёдоров нащупал кнопку стартёра, нажал… Мотор завёлся, но скорости, кроме задней, не включались. Кое-как отползли задним ходом, укрылись за нашим тяжёлым танком КВ. Там перевязали радисту ногу, убрали расстрелянные гильзы.

Надо было бы выйти из боя и произвести ремонт, но тут я увидел в кустах укрытые немецкие танки, которые вели огонь. Ух, очень хорошо они были мне видны, жаль их было оставлять.

У меня основной прицел разбит, но остался вспомогательный. Я говорю ребятам: „Даёшь снаряды! Ещё разок постукаемся“. И начал бить гадов.

Фашисты видят, что наш танк ещё стреляет, — опять начинают нас бить. Один снаряд ударил по башне, не пробил, но внутри от удара отлетел кусок брони и ударил меня по правой ноге, которая была на спусковом приспособлении. Нога стала без чувств. Я подумал было, что её уже вообще нет; теперь всё, отстрелялся навсегда, как Дуванов. Но пощупал — крови нет, цела. Отставил её руками в сторону, стал стрелять левой ногой. Неудобно. Тогда стал сгибаться и нажимать на спуск правой рукой. Так лучше, но тоже не очень удобно.

Кончая этот бой в кустах, я всё-таки зажёг ещё один танк. Другие наши машины рванулись вперёд, а у меня только задний ход. Я и вышел из боя. Сдал раненого санитарам, а моя нога сама пришла в чувство, и машину за два часа отремонтировали. И я ещё раз ушёл в этот день повоевать».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 октября 1941 года за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом мужество и героизм старшему сержанту Любушкину Ивану Тимофеевичу было присвоено звание Героя Советского Союза.

В боях за Москву экипаж Любушкина записал на свой боевой счёт 20 немецких танков.

В мае 1942 года 1-я гвардейская танковая бригада, входившая к тому времени в состав 1-го танкового корпуса, была переброшена на Брянский фронт. 28 июня началось большое немецкое наступление на южном фланге Восточного фронта, известное как операция «Блау». Вечером того же дня 1-й танковый корпус получил приказ нанести контрудар во фланг и тыл вклинившимся частям противника с севера, из района Ливны. К утру 30 июня корпус занял исходное положение и перешёл в наступление. Противник нанёс по атакующим советским танкам мощный авиаудар. Одна из бомб попала в танк Любушкина.

Похоронен Иван Тимофеевич Любушкин в братской могиле № 46 в деревне Росстани Ливенского района Орловской области.

Именем Героя названы одна из улиц города Ливны и Сергиевская средняя школа Мучкапского района Тамбовской области.

Герои — танкисты

Как читатель уже мог убедиться, «танкистов-сотенников», то есть записавших на свой счёт 100 и более побед, в Красной Армии не было. Не слишком много было и танкистов, на боевом счёту которых значатся более 20 подбитых вражеских танков. Иметь крупный счёт могли не многие — на всех у немцев просто не хватало танков. Поэтому ниже пойдёт речь о танкистах, которые не одержали много побед, но тем не менее совершили подвиги. При этом совершенно не важно, чем они сумели отличиться: меткой стрельбой или просто смелыми неординарными действиями.

1941

Советские танкисты вступили в бой уже в первые часы Великой Отечественной войны.

Так, уже 22 июня 1941 года немецкие танки переправились на правый берег Немана в районе Алитуса. Здесь их встретили части 9 и 10-го танковых полков 5-й танковой дивизии 3-го механизированного корпуса Прибалтийского Особого военного округа, спешно выдвинутые в этот район. Из-за неувязки действий и плохой разведки подразделения танковых полков выходили в район боя несогласованно. Первым вышел к мостам 2-й батальон 9-го танкового полка (командир батальона старший лейтенант Вержбицкий), атаковавший переправившиеся подразделения 7-й немецкой танковой дивизии. Чуть позже атаку 2-го батальона поддержал и 1-й батальон, имевший 24 танка Т-28. Из-за того, что эти машины были сильно изношены и практически не имели моторесурса, они использовались для ведения огня с места. Благодаря успешным действиям 9-го танкового полка 5-й танковой дивизии движение немцев через северный мост было приостановлено. В ходе этого боя экипаж танка сержанта Макагона подбил 6 танков противника. Однако и свои потери были значительными: из 24 Т-28 — 16, из 44 Т-34 — 27, из 45 БТ-7 — 30.

Другое соединение ПрибОВО — 28-я танковая дивизия 12-го механизированного корпуса (командир — полковник И. Черняховский, впоследствии — генерал армии, командующий 3м Белорусским фронтом) — во второй половине дня 23 июня, совершив форсированный 50-км марш, вышло в исходный район для наступления. После заправки горючим части дивизии продолжили марш в ожидании встречного боя, продвигаясь на Калтыненяй. В это время они были обнаружены авиацией противника и подверглись бомбёжке, в результате которой из строя вышли 10 боевых машин. Одновременно были обнаружены танковые и моторизованные колонны немцев, двигавшиеся вдоль Шяуляйского шоссе. В первой линии шли средние танки Pz. IV. Полковник Черняховский, не дожидаясь подхода частей 202-й мотострелковой дивизии и действуя без своего мотострелкового полка, принял решение атаковать противника одними танками головного 55-го танкового полка: с фронта — 30, а с фланга — 17 машинами. В самом начале боя, при встречном выдвижении танков, немцам удалось сжечь два танка БТ-7 и три — Т-26. Сам комдив в это время, находясь непосредственно в боевых порядках, руководил боем из своего командирского БТ-7.

Быстро маневрируя в складках местности и уклоняясь от огня немецких танков, БТ-7 Черняховского сближался с противником. В перископ башни комдив увидел, как немецкий Pz. IV примерно с 800 м зажёг танк БТ-7. Развернув башню, командирский танк выстрелил — рикошет. Тогда, обойдя немецкий танк с фланга, с дистанции 400–500 м БТ-7 Черняховского зажёг его. Одновременно БТ-7 сержанта Карло аналогичным образом подбил ещё два Pz. IV. Черняховский тут же по радио отдал приказ командиру полка майору С. Онищуку: «Перед тобой немецкие T-IV. Правильно используй местность, подпускай их на 300–400 м и бей в борта! В борта!» Части 28-й танковой дивизии в этом бою отбросили противника на 5 км и уничтожили 14 танков, 20 орудий и до батальона пехоты противника. Потери полка составили 13 танков. В этом бою геройски погиб замкомандира полка майор Попов.

Авангард полка в составе 17 танков БТ-7, которым командовал майор Попов, атаковал противотанковую батарею врага. Завязалась огневая дуэль. Только майор Попов, лично стреляя из пушки, уничтожил четыре орудия и десятки немецких солдат. Вскоре его танк оказался подбитым. Но, несмотря на это, отважный экипаж продолжал вести огонь по врагу и уничтожил ещё одно орудие. Когда уже весь танк был объят пламенем, вслед за другими членами экипажа майор Попо попытался выбраться наружу, но его сразила вражеская пуля. 25 июля 1941 года указом Президиума Верховного Совета СССР за отвагу и мужество, проявленные в боях с германским фашизмом, майор Борис Петрович Попов был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Он был одним из первых танкистов, удостоенных звания Героя Советского Союза в Великой Отечественной войне.

25 июня вновь отличились танкисты 5-й танковой дивизии. Её командир полковник Фёдоров отдал приказ захватить Ошмяны, после чего двигаться на Вильно. Все оставшиеся в строю машины были сведены в отряд под командованием командира 9-го танкового полка полковника Верхова. В 6.30 отряд атаковал противника с тыла и ворвался в Ошмяны. В этом бою отличился командир роты 10-го танкового полка старший лейтенант Веденеев, который огнём своего танка уничтожил 5 вражеских танков и 4 противотанковых орудия!

Ещё более поразительный результат в этих боях показал экипаж БТ-7 взвода танков командования в составе старшего сержанта Г. Н. Найдина и красноармейца Копытова из той же 5-й танковой дивизии. Обнаружив движение противника, они со своей машиной замаскировались в лесу. Подпустив немецкие танки поближе, огнём орудия подбили головную машину, а затем последнюю. Пользуясь замешательством противника, экипаж подбил и остальные 10 танков!

В самом начале войны в Прибалтике произошёл ещё один, ставший уже хрестоматийным, боевой эпизод. Речь идёт о танке KB, который, по одним источникам, задержал 6-ю немецкую танковую дивизию, по другим — чуть ли не всю 4-ю танковую группу противника. В основе этих весьма преувеличенных оценок лежит реальный факт. 24 июня 1941 года в ходе контрудара 3-го механизированного корпуса один из танков KB 2-й танковой дивизии по неизвестным причинам повернул на северо-запад и вышел к дороге, по которой осуществлялись снабжение и связь с боевой группой «Раус» 6-й немецкой танковой дивизии, которая к тому времени захватила плацдарм на правом берегу р. Дубисса.

Чтобы понять, что же произошло потом, имеет смысл обратиться к свидетельству самого Эрхарда Рауса, который утром 24 июня узнал, что «единственная дорога, ведущая к нашему плацдарму, заблокирована сверхтяжёлым танком КВ-1. Русский танк вдобавок сумел уничтожить телефонные провода, связывающие нас со штабом дивизии. Хотя намерения противника оставались неясными, мы начали опасаться атаки с тыла. Я немедленно приказал 3-й батарее лейтенанта Венгенрота из 41-го батальона истребителей танков занять позицию в тылу возле плоской вершины холма поблизости от командного пункта 6-й моторизованной бригады, который также служил командным пунктом всей боевой группы. Чтобы укрепить нашу противотанковую оборону, мне пришлось развернуть на 180 градусов находившуюся рядом батарею 150-мм гаубиц. 3-я рота лейтенанта Гебхардта из 57-го сапёрного танкового батальона получила приказ заминировать дорогу и её окрестности. Приданные нам танки (половина 65-го танкового батальона майора Шенка) были расположены в лесу. Они получили приказ быть готовыми к контратаке, как только это потребуется.

Время шло, но вражеский танк, заблокировавший дорогу, не двигался, хотя время от времени стрелял в сторону Расейняя. В полдень 24 июня вернулись разведчики, которых я отправил уточнить обстановку. Они сообщили, что, кроме этого танка, не обнаружили ни войск, ни техники, которые могли бы атаковать нас. Офицер, командовавший этим подразделением, сделал логичный вывод, что это одиночный танк из отряда, атаковавшего боевую группу „фон Зекендорф“.

Хотя опасность атаки развеялась, следовало принять меры, чтобы поскорее уничтожить эту опасную помеху или по крайней мере отогнать русский танк подальше. Своим огнём он уже поджёг 12 грузовиков со снабжением, которые шли к нам из Расейная. Мы не могли эвакуировать раненых в боях за плацдарм, и в результате несколько человек скончались, не получив медицинской помощи, в том числе молодой лейтенант, раненный выстрелом в упор. Если бы мы сумели вывезти их, они были бы спасены. Все попытки обойти этот танк оказались безуспешными. Машины либо вязли в грязи, либо сталкивались с разрозненными русскими подразделениями, всё ещё блуждающими по лесу.

Поэтому я приказал батарее лейтенанта Венгенрота, недавно получившей 50-мм противотанковые пушки, пробраться сквозь лес, подойти к танку на дистанцию эффективной стрельбы и уничтожить его. Командир батареи и его отважные солдаты с радостью приняли это опасное задание и взялись за работу с полной уверенностью, что она не затянется слишком долго. С командного пункта на вершине холма мы следили за ними, пока они аккуратно пробирались среди деревьев от одной лощины к другой. (Мы были не одни. Десятки солдат вылезли на крыши и забрались на деревья, с напряжённым вниманием ожидая, чем кончится затея.) Мы видели, как первое орудие приблизилось на 1000 метров к танку, который торчал прямо посреди дороги. Судя по всему, русские не замечали угрозы. Второе орудие на какое-то время пропало из вида, а потом вынырнуло из оврага прямо перед танком и заняло хорошо замаскированную позицию. Прошло ещё 30 минут, и последние два орудия тоже вышли на исходные позиции.

Мы следили за происходящим с вершины холма.

Неожиданно кто-то предположил, что танк повреждён и брошен экипажем, так как он стоял на дороге совершенно неподвижно, представляя собой идеальную мишень. (Можно представить себе разочарование наших товарищей, которые, обливаясь потом, несколько часов тащили пушки на огневые позиции, если бы так оно и было.) Внезапно грохнул выстрел первой из наших противотанковых пушек, мигнула вспышка, и серебристая трасса уперлась прямо в танк. Расстояние не превышало 600 метров. Мелькнул клубок огня, раздался отрывистый треск. Прямое попадание! Затем последовали второе и третье попадания.

Офицеры и солдаты радостно закричали, словно зрители на весёлом спектакле: „Попали! Браво! С танком покончено!“ Танк никак не реагировал, пока наши пушки не добились 8 попаданий. Затем его башня развернулась, аккуратно нащупала цель и начала методично уничтожать наши орудия одиночными выстрелами 80-мм орудия (Раус ошибается, конечно же, 76-мм. — Прим. авт.). Две наших 50-мм пушки были разнесены на куски, остальные две были серьёзно повреждены. Личный состав потерял несколько человек убитыми и ранеными. Лейтенант Венгенрот отвёл уцелевших назад, чтобы избежать напрасных потерь. Только после наступления ночи он сумел вытащить пушки. Русский танк по-прежнему наглухо блокировал дорогу, поэтому мы оказались буквально парализованными. Глубоко потрясённый лейтенант Венгенрот вместе со своими солдатами вернулся на плацдарм. Недавно полученное оружие, которому он безоговорочно доверял, оказалось совершенно беспомощным против чудовищного танка. Чувство глубокого разочарования охватило всю нашу боевую группу.

Требовалось найти какой-то новый способ овладеть ситуацией.

Было ясно, что из всего нашего оружия только 88-мм зенитные орудия с их тяжёлыми бронебойными снарядами могут справиться с уничтожением стального исполина. Во второй половине дня одно такое орудие было выведено из боя под Расейняем и начало осторожно подползать к танку с юга. KB-1 всё ещё был развёрнут на север, так как именно с этого направления была проведена предыдущая атака. Длинноствольная зенитка приблизилась на расстояние 2000 ярдов (около 1800 м. — Прим. авт.), с которого уже можно было добиться удовлетворительных результатов. К несчастью, грузовики, которые ранее уничтожил чудовищный танк, всё ещё догорали по обочинам дороги, и их дым мешал артиллеристам прицелиться. Но, с другой стороны, этот же дым превратился в завесу, под прикрытием которой орудие можно было подтащить ещё ближе к цели. Привязав к орудию для лучшей маскировки множество веток, артиллеристы медленно покатили его вперёд, стараясь не потревожить танк.

Наконец расчёт выбрался на опушку леса, откуда видимость была отличной. Расстояние до танка теперь не превышало 500 метров. Мы подумали, что первый же выстрел даст прямое попадание и наверняка уничтожит мешающий нам танк. Расчёт начал готовить орудие к стрельбе.

Хотя танк не двигался со времени боя с противотанковой батареей, оказалось, что его экипаж и командир имеют железные нервы. Они хладнокровно следили за приближением зенитки, не мешая ей, так как, пока орудие двигалось, оно не представляло никакой угрозы для танка. К тому же чем ближе окажется зенитка, тем легче будет уничтожить её. Наступил критический момент в дуэли нервов, когда расчёт принялся готовить зенитку к выстрелу. Для экипажа танка настало время действовать. Пока артиллеристы, страшно нервничая, наводили и заряжали орудие, танк развернул башню и выстрелил первым! Каждый снаряд попадал в цель. Тяжело повреждённая зенитка свалилась в канаву, несколько человек расчёта погибли, а остальные были вынуждены бежать. Пулемётный огонь танка помешал вывезти орудие и подобрать погибших.

Провал этой попытки, на которую возлагались огромные надежды, стал для нас очень неприятной новостью. Оптимизм солдат погиб вместе с 88-мм орудием. Наши солдаты провели не самый лучший день, жуя консервы, так как подвезти горячую пищу было невозможно.

Однако самые большие опасения улетучились, хотя бы на время. Атака русских на Расейняй была отбита боевой группой „фон Зекендорф“, которая сумела удержать высоту 106. Теперь можно было уже не опасаться, что советская 2-я танковая дивизия прорвётся к нам в тыл и отрежет нас. Оставалась лишь болезненная заноза в виде танка, который блокировал наш единственный путь снабжения. Мы решили, что если с ним не удалось справиться днём, то уж ночью мы сделаем это. Штаб бригады несколько часов обсуждал различные варианты уничтожения танка, и начались приготовления сразу к нескольким из них.

Наши сапёры предложили ночью 24/25 июня просто подорвать танк. Следует сказать, что сапёры не без злорадного удовлетворения следили за безуспешными попытками артиллеристов уничтожить противника. В 01.00 сапёры начали действовать, так как экипаж танка уснул в башне, не подозревая об опасности. После того как на гусенице и толстой бортовой броне были установлены подрывные заряды, сапёры подожгли бикфордов шнур и отбежали.

Через несколько секунд гулкий взрыв разорвал ночную тишину. Задача была выполнена, и сапёры решили, что добились решительного успеха. Однако, не успело эхо взрыва умолкнуть среди деревьев, ожил пулёмет танка, и вокруг засвистели пули. Сам танк не двигался. Вероятно, его гусеница была перебита, но выяснить это не удалось, так как пулемёт бешено обстреливал всё вокруг. Лейтенант Гебхардт и его патруль вернулись на плацдарм заметно приунывшие.

Несмотря на все усилия, танк продолжал блокировать дорогу, обстреливая любой движущийся предмет, который замечал. Четвёртым решением, которое родилось утром 25 июня, был вызов пикировщиков Ju 87 для уничтожения танка. Однако нам было отказано, поскольку самолёты требовались буквально повсюду. Но даже если бы они нашлись, вряд ли пикировщики сумели бы уничтожить танк прямым попаданием. Мы были уверены, что осколки близких разрывов не испугают экипаж стального гиганта.

Но теперь этот проклятый танк требовалось уничтожить любой ценой. Боевая мощь гарнизона нашего плацдарма будет серьёзно подорвана, если не удастся разблокировать дорогу. Дивизия не сумеет выполнить поставленную перед ней задачу. Поэтому я решил использовать последнее оставшееся у нас средство, хотя этот план мог привести к большим потерям в людях, танках и технике, но при этом не обещал гарантированного успеха. Однако мои намерения должны были ввести противника в заблуждение и помочь свести наши потери к минимуму. Мы намеревались отвлечь внимание КВ-1 ложной атакой танков майора Шенка и подвезти поближе 88-мм орудия, чтобы уничтожить ужасного монстра. Местность вокруг русского танка способствовала этому. Там имелась возможность скрытно подкрасться к танку и устроить наблюдательные посты в лесистом районе восточнее дороги. Так как лес был довольно редким, наши верткие Pz.35(t) могли свободно двигаться во всех направлениях.

Вскоре прибыл 65-й танковый батальон и начал обстреливать русский танк с трёх сторон. Экипаж КВ-1 начал заметно нервничать. Башня вертелась из стороны в сторону, пытаясь поймать на прицел нахальные германские танки. Русские стреляли по целям, мелькающим среди деревьев, но всё время опаздывали. Германский танк появлялся, но буквально в то же мгновение исчезал. Экипаж танка КВ-1 был уверен в прочности своей брони, которая напоминала слоновью шкуру и отражала все снаряды, однако русские хотели уничтожить досаждающих им противников, в то же время продолжая блокировать дорогу.

К счастью для нас, русских охватил азарт, и они перестали следить за своим тылом, откуда к ним приближалось несчастье. Зенитное орудие заняло позицию рядом с тем местом, где накануне уже было уничтожено одно такое же. Его грозный ствол нацелился на танк, и прогремел первый выстрел. Раненый КВ-1 попытался развернуть башню назад, но зенитчики за это время успели сделать ещё 2 выстрела. Башня перестала вращаться, однако танк не загорелся, хотя мы этого ожидали. Хотя противник больше не реагировал на наш огонь, после двух дней неудач мы не могли поверить в успех. Были сделаны ещё 4 выстрела бронебойными снарядами из 88-мм зенитного орудия, которые вспороли шкуру чудовища. Его орудие беспомощно задралось вверх, но танк продолжал стоять на дороге, которая больше не была блокирована.

Свидетели этой смертельной дуэли захотели подойти поближе, чтобы проверить результаты своей стрельбы. К своему величайшему изумлению, они обнаружили, что только 2 снаряда пробили броню, тогда как 5 остальных 88-мм снарядов лишь сделали глубокие выбоины на ней. Мы также нашли 8 синих кругов, отмечающих места попадания 50-мм снарядов. Результатом вылазки сапёров были серьёзное повреждение гусеницы и неглубокая выщерблина на стволе орудия. Зато мы не нашли никаких следов попаданий снарядов 37-мм пушек танков Pz.35(t). Движимые любопытством, наши „давиды“ вскарабкались на повержённого „голиафа“ в напрасной попытке открыть башенный люк. Несмотря на все усилия, его крышка не поддавалась.

Внезапно ствол орудия начал двигаться, и наши солдаты в ужасе бросились прочь. Только один из сапёров сохранил самообладание и быстро сунул ручную гранату в пробоину, сделанную снарядом в нижней части башни. Прогремел глухой взрыв, и крышка люка отлетела в сторону. Внутри танка лежали тела отважного экипажа, которые до этого получили лишь ранения. Глубоко потрясённые этим героизмом, мы похоронили их со всеми воинскими почестями. Они сражались до последнего дыхания, но это была лишь одна маленькая драма великой войны».

Что ж, как видим, описание событий более чем подробное. Однако оно нуждается в некоторых комментариях, тем более что диапазон оценок действий неизвестного экипажа колеблется в последнее время от восторженных до скептически пренебрежительных.

Какое же влияние на ход боевых действий в этом районе оказал подвиг неизвестного экипажа? Попробуем разобраться.

В 11 ч. 30 мин. 23 июня части 2-й танковой дивизии атаковали плацдарм группы «Зекендорф», выбили с него немцев и переправились через Дубиссу. Первоначально 2-й танковой дивизии способствовал успех. Разгромив части 114-го моторизованного полка немцев, наши танкисты заняли Расейняй, но вскоре были оттуда выбиты. Всего за 23 июня Расейняй четыре раза переходил из рук в руки. 24 июня бои возобновились с новой силой. Подчеркнём, в течение двух дней боевая группа «Зекендорф» и все части, имевшиеся в подчинении у командира дивизии, вели бой с советской танковой дивизией. То, что немцам удалось устоять, вовсе не их заслуга. 2-я танковая дивизия действовала без взаимодействия с другими частями фронта, без поддержки авиации, в условиях дефицита боеприпасов и топлива. Для отражения контрудара советской дивизии командование 4-й немецкой танковой группы 25 июня направило 1-ю танковую, 36-ю моторизованную и 269-ю пехотную дивизии. Общими усилиями кризис в полосе 4-й танковой группы был ликвидирован. Всё это время боевая группа «Раус» была полностью отрезана от основных сил 6-й танковой дивизии, находилась на другом берегу Дубиссы и пыталась справиться с одним танком! А ведь как раз 24 июня манёвр группы «Раус» по правому берегу Дубиссы во фланг и тыл атакующим советским танковым частям пришёлся бы очень кстати.

Мы никогда не узнаем причину, по которой одиночный танк КВ-1, оторвавшись от основных сил дивизии, вышел на коммуникации боевой группы «Раус». Возможно, что в ходе боя экипаж просто потерял ориентировку. Не узнаем мы и причину, по которой в течение двух дней танк оставался неподвижным. Скорее всего имела место какая-то поломка двигателя или трансмиссии (выход из строя коробки передач на KB был массовым явлением). Это совершенно очевидно, так как танк не пытался ни покинуть позицию, ни маневрировать на ней. Ясно одно — экипаж не покинул вышедшую из строя машину и не попытался скрыться в лесу под покровом темноты. Ничто не мешало танкистам этого сделать — кроме дороги, местность вокруг немцами толком не контролировалась. Неизвестные советские танкисты предпочли гибель в бою бегству и уж тем более сдаче в плен. Вечная им слава!

Возможно, читателю покажется странным столь пристальное внимание к действиям экипажа, не подбившего ни одного вражеского танка. Однако, как уже упоминалось выше, речь шла и будет идти не только о танкистах, отличившихся в борьбе с вражескими танками. Тем более что уничтожить противотанковую пушку или 88-мм зенитку было порой значительно сложнее. Можно привести немало случаев, когда действия одиночного танка наносили врагу немалый урон. Одним из таких эпизодов является прорыв танка под управлением старшего сержанта Д. И. Малько через захваченный немцами Минск.

Дмитрий Иванович Малько был кадровым танкистом. В 1938 году в числе советских добровольцев он сражался с франкистами в Испании, затем, в 1939-м, с японцами на реке Халхин-Гол, участвовал в освободительном походе в Западную Белоруссию и в советско-финляндской войне. Начало Великой Отечественной войны застало его в военном городке, неподалёку от Минска. Там находился склад Наркомата обороны, где Малько уже будучи старшим сержантом-сверхсрочником, заведовал хранилищем автобронетанковых запчастей. Склад обслуживал войска Западного Особого военного округа. В те июньские дни на складе находились два полностью укомплектованных броневика (средний БА-10 и лёгкий БА-20) и поступивший из капитального ремонта танк Т-28.

«Получилось так, что связь со штабом округа была потеряна, — вспоминал Д. И. Малько. — Начальник склада майор Денисковский и его заместитель по политчасти политрук Фещенко, посовещавшись, решили направить меня в Минск, в штаб округа, и выяснить, что делать со складом.

Рано утром 26 июня я на броневике выехал в Минск. Могилёвское шоссе оказалось запруженным колоннами наших войск, двигающихся на запад, и беженцев — на восток. Лишь к середине дня добрался я до Минска. Город было не узнать. Дома горели, улицы завалены битым кирпичом, изрыты воронками. Во дворе штаба округа пылал костёр из бумаг, в помещениях — ни души. Узнал, что все уехали и штаб находится в другом месте.

К вечеру я наконец возвратился в свой военный городок и доложил начальнику склада о результатах поездки. К тому времени он получил уже доставленный нарочным приказ об эвакуации склада. Утром 27 июня майор собрал личный состав и отдал необходимые распоряжения. Весь день мы готовили имущество склада, упаковывали его в ящики, останавливали автомобили, спешившие на восток по шоссе, и загружали наиболее дефицитными запасными частями, резиной. Семьи военнослужащих, детей отправляли на санитарных машинах.

Я попросил у майора разрешения вывести танк Т-28.

— Так к нему же нет экипажа, — возразил Денисковский. — Как ты поведёшь?

— Один справлюсь. Всё-таки более трёх лет служил механиком-водителем. А эта машина хорошая, сильная, жаль оставлять.

Меня поддержал политрук Фещенко. Наконец майор сказал:

— Так и быть, готовь машину! Отвечаешь за неё.

— Есть! — козырнул я и побежал к танку. По пути зашёл домой, позвал на помощь жену, и принялись вместе за работу. Натаскали воды, принесли и установили аккумуляторы, взяли три сотни патронов и зарядили пять пулемётных дисков. Пока жена ходила за комбинезоном и танкошлемом, я успел залить горючим и маслом пустые баки, проверил всё и вывел машину к воротам склада. А там уже выстроилась колонна машин с имуществом — погрузили всё, что можно было взять. Впереди поставили броневики с командованием, замыкающим — мой Т-28».

После короткого прощания колонна двинулась по Могилёвскому шоссе. У райцентра Червень её обнаружил и обстрелял немецкий самолёт-разведчик. Машины рассредоточились, а после того как вражеский самолёт улетел, снова начали выезжать на шоссе. Малько попытался завести танк, однако мотор не запускался. На устранение неисправности ушло больше часа. За это время колонна ушла далеко вперёд, и догнать её было довольно трудно. Малько вывел танк на шоссе и повёл его на высокой скорости.

«Вечером подъехал к Березине. Здесь много было наших войск. Долго я искал свою колонну, но не нашёл, — видимо, она ушла дальше. Решил присоединиться к располагавшейся в лесу у реки части, доложил её командиру, что отстал от своей колонны. По его распоряжению меня накормили, дозаправили танк горючим. В машине я и переночевал. Утром по приказу командира части ходил в разведку. После этого участвовал в ликвидации вражеского десанта.

Командир, отдавая распоряжение на уничтожение десанта, показал по карте дорогу и хутор, куда надо было следовать.

— Разведчики сообщают, что там кружил самолёт и противник высадил десант. В том районе действует местный истребительный отряд. Поможешь ему и возвратишься обратно.

Я направился по указанной дороге…

В роще возле шоссе у меня и произошла встреча, повлиявшая на все дальнейшие действия.

Только выбрался из машины, услышал громкий голос:

— Здравствуйте, танкист!

Я оглянулся и увидел перед собой группу военных — майора и четырёх молодых парней. Майор попросил у меня документы и, удостоверившись, что я и есть старший сержант сверхсрочной службы Малько, сказал:

— По договорённости с командиром части, пославшим вас сюда, вы отныне вместе с танком поступаете в моё распоряжение.

— Есть! — ответил я.

Майор осмотрел машину, обошёл её со всех сторон, даже постучал по броне и удовлетворённо произнёс:

— Ничего себе, коробочка. Т-28?

Я подтвердил.

— На такой воевать можно. Сильная машина.

Пока майор рассматривал машину, я пригляделся к его спутникам. Все они были курсантами. Познакомиться мы так и не успели. Майор поставил задачу:

— Возле Минска, в болоте, застряли три наших учебных танка. Необходимо их вытащить. Заводите машину!

Я уселся на своё место, майор с курсантами тоже забрались в танк, и мы двинулись в направлении к Минску. Но когда подъехали к тому району, где должны были находиться застрявшие танки, обнаружили, что их там нет. Лишь развороченные гусеницами колеи указывали, где стояли машины. Их, видимо, уже вытащили.

Отвели Т-28 в лес, переночевали. Дежурство несли по очереди. Меня сменил в середине ночи курсант с артиллерийскими петлицами. Мне спать не хотелось, и я остался на некоторое время с курсантом. Поговорили с ним, познакомились. Курсант назвался Николаем и рассказал, что перед самым началом войны он прибыл в командировку в Минск. Здесь и застала его война. В штабе, куда он прибыл, его оставили в распоряжении майора, который с группой курсантов готовил к отправке учебные танки. Он тоже не знал своих спутников, потому что дел было много, и тут уж не до разговоров.

Наутро майор с двумя курсантами сходил в разведку, а вернувшись, сказал:

— Кругом враги. Надо пробиваться к своим, а они, по моей прикидке, где-то в районе Борисова.

В ходе дальнейшего обсуждения создавшегося положения возникла идея прорыва к своим не по Могилёвскому шоссе, уже перерезанному немцами, а по Московскому. Для этого было необходимо пробиваться через Минск с боем. Других предложений не поступило, не было и никаких вопросов.

— Вот и хорошо, товарищи, — удовлетворённо заключил майор. — Значит, решение принято. Теперь давайте готовиться. Прежде всего — нужны боеприпасы. Как их раздобыть?

— В военном городке, где наша танковая бригада стояла, — сказал я. — Может, что и найдём.

Городок встретил нас мёртвой тишиной. В здании казармы окна были открыты, возле дверей валялись какие-то тюки, ящики. В длинном здании продсклада двери были сорваны. В нём оказалось много ящиков с консервами и пачками галет.

— Провиант есть! — весело произнёс майор.

На складе ГСМ среди многих пустых бочек, валявшихся на полу, стояли три нетронутые. Я потёр пальцами около пробок, понюхал и сразу уточнил:

— Две с бензином и одна с маслом. То, что надо!

Нашлись и боеприпасы — 76-миллиметровые снаряды и целая гора цинковых коробок с патронами.

Грузились долго, старались взять снарядов как можно больше. Я несколько раз предупреждал:

— Товарищ майор, больше некуда грузить. Кассеты и ниши заполнены.

— Клади на пол, — говорил майор, продолжая подавать снаряды.

Я принял ещё несколько снарядов и снова закричал:

— Хватит! Под завязку…

— Ладно, — согласился майор. — Теперь за патроны.

Начали загружать все свободные места цинками с патронами, набивать ими пулемётные диски. Всего погрузили более шестидесяти снарядов и около семи тысяч патронов. На обратном пути завернули на продовольственный склад и взяли, сколько смогли уложить, консервов и галет.

Отдохнув немного в лесу, мы выехали на Могилёвское шоссе и взяли курс на Минск.

Стоял жаркий полдень 3 июля 1941 года…

Шоссе оказалось безлюдным. Я вёл машину, крепко сжав руками рычаги. В голове — рой мыслей: „Чем встретит нас город? Вряд ли долго удастся оставаться незамеченными — красные звёзды на бортах машины видны издалека, они ярко блестят на солнце. Безусловно, схватки с фашистами не миновать“.

Танк поднялся на взгорок, и я увидел впереди, в серой дымке, Минск. Прямо по курсу возвышались трубы ТЭЦ, заводские корпуса, дальше виднелись силуэт Дома правительства, купол собора. От волнения у меня сильнее забилось сердце. Проехали железнодорожный переезд, пути трамвайного кольца и оказались на улице Ворошилова. Здесь было много предприятий, но все их корпуса стояли теперь полуразрушенными, с тёмными проемами дверей и окон. Потом наша машина поравнялась с длинным тёмно-красным зданием ликёро-водочного завода. Вот здесь мы и увидели первых фашистов. Их было десятка два. Немецкие солдаты грузили в машину ящики с бутылками и не обратили никакого внимания на внезапно появившийся одинокий танк.

Когда до сгрудившихся у грузовика немцев осталось метров пятьдесят, заработала правая башня танка. Николай ударил по фашистам из пулемёта. Я видел в смотровую щель, как гитлеровцы падали у автомашины. Некоторые пытались было вскарабкаться на высокую арку ворот и спрятаться во дворе, но это не удалось. Буквально за несколько минут с группой фашистов было покончено. Я направил танк на грузовик и раздавил его вместе с ящиками водки и вина.

Затем мы переехали по деревянному мостику через Свислочь и свернули направо, на Гарбарную, ныне Ульяновскую, улицу. Миновали рынок (там теперь находится стадион), и вдруг из-за угла улицы Ленина навстречу выскочила колонна мотоциклистов. Фашисты двигались как на параде — ровными рядами, у тех, кто за рулём, локти широко расставлены, на лицах — наглая уверенность.

Майор не сразу дал команду на открытие огня. Но вот я почувствовал его руку на левом плече — и бросил танк влево. Первые ряды мотоциклистов врезались в лобовую броню танка, и машина раздавила их. Следовавшие за ними повернули вправо, и тут же я получил новый сигнал от майора и повернул танк направо. Свернувших мотоциклистов постигла та же участь. Я видел в смотровое отверстие перекошенные от ужаса лица гитлеровцев. Лишь на мгновение появлялись они перед моим взором и тут же исчезали под корпусом танка. Те из мотоциклистов, которые шли в середине и хвосте колонны, пытались развернуться назад, но их настигали пулемётные очереди из танка.

Начался крутой подъём на улице Энгельса. Дома горели, стлался вокруг дым пожарищ. Поравнялись со сквером у театра имени Янки Купалы и обстреляли группу фашистов, скопившихся там. Ведя на ходу огонь, мы вырвались наконец на центральную — Советскую улицу. Повернув направо, я повёл танк вперёд по узкой улице, изрытой воронками, усыпанной обломками зданий и битым кирпичом.

Когда спустились вниз, возле окружного Дома Красной Армии я получил команду от майора повернуть направо. Свернул на Пролетарскую улицу, которая теперь носит имя Янки Купалы, и вынужден был остановиться. Вся улица оказалась забитой вражеской техникой: вдоль неё стояли машины с оружием и боеприпасами, автоцистерны. Слева, у реки, громоздились какие-то ящики, полевые кухни, в Свислочи купались солдаты. А за рекой, в парке Горького, укрылись под деревьями танки и самоходки.

Т-28 открыл по врагу огонь из всех своих средств. Майор прильнул к прицелу пушки, посылал в скопления машин снаряд за снарядом, а курсанты расстреливали противника из пулемётов. На меня дождём сыпались горячие гильзы, они скатывались мне на спину и жгли тело. Я видел в смотровую щель, как вспыхивали, словно факелы, вражеские машины, как взрывались автоцистерны и тонкими змейками сбегали с откоса в реку пылающие ручейки бензина. Пламя охватило не только колонну машин, но и соседние дома, перекинулось через Свислочь на деревья парка.

Фашисты обезумели. Они бегали по берегу реки, прятались за деревья, за развалины зданий. Я заметил, как какой-то спятивший от страха гитлеровец пытался влезть в канализационный колодец. Другой втиснулся в сломанную водозаборную решётку и тоже получил пулю. Всюду врагов настигал огонь нашего танка. Пулемётные очереди косили гитлеровцев, не давая им возможности опомниться, прийти в себя, сея панику.

Почти вся вражеская колонна, запрудившая Пролетарскую улицу, была разметана, будто по ней прошёлся смерч. Всюду валялись горящие обломки машин, развороченные автоцистерны. И трупы, трупы фашистских солдат и офицеров.

Майор дал команду развернуться. Я снова выехал на Советскую улицу и повернул вправо. Проехали мост через Свислочь, мимо электростанции. Здесь справа, в парке имени Горького, заметили новое скопление противника. Под густыми кронами деревьев стояли десятка два автомашин, несколько танков и самоходок. Возле них толпились гитлеровцы. Они тревожно задирали вверх головы, ожидая налёта советских самолётов: со стороны Пролетарской улицы всё ещё доносились глухие взрывы рвущихся боеприпасов, что можно было принять за бомбёжку. Но опасность подстерегала фашистов не с неба, а с земли. Так же как и на Пролетарской, первой заговорила пушка нашего танка, вслед за ней ударили пулемёты центральной и правой башен. И снова, как уже было, начали рваться боеприпасы, вспыхнула факелом бензоцистерна, и густой дым окутал чёрным шлейфом аллеи старого парка.

— Осталось шесть снарядов! — крикнул заряжающий.

— Прекратить огонь, полный вперёд! — скомандовал майор.

Я включил четвёртую передачу, и танк понёсся по улице.

Проехали Круглую площадь, преодолели подъём. Поравнялись с Долгобродской. Укрытые бронёй, мы не могли видеть, как за действиями нашего танка наблюдали горожане. Но мы сердцем чувствовали, что рейд много значит для попавших в неволю советских людей. И всё же я замечал в смотровое отверстие, как кое-где из развалин высовывались наши советские люди, они улыбались и махали нам руками. Танк поднялся на гребень улицы, и я увидел впереди Комаровку — деревянные домики, рынок, развилку дорог. Обрадовался: ведь от Комаровки всего два-три километра до городской окраины. Будет улица Пушкина, а там и Московское шоссе. Мелькнула мысль: „Может, удастся прорваться?“

Но не удалось! В районе старого кладбища я скосил глаза в сторону и в тот же миг заметил у чугунной ограды вспышку выстрела. Вслед за ней почти у самого борта машины плеснулся взрыв. Комья земли, щебень и осколки дождем осыпали машину.

— Противотанковое орудие, — определил я по выстрелу. — Очухались фашисты, поняли, что мы одни, и теперь бьют почти в упор, по борту… Сколько их там?

По вспышкам определил: до батареи. Фашисты стреляли прицельно. Очередной снаряд ударил в башню, но срикошетил. В этот момент я почувствовал, что майор дёргает меня за воротник — просит прибавить газу. Однако прибавлять больше было нельзя. Танк и без того шёл на предельной скорости. Я старался выжать из машины всё, на что она была способна. Отчаянно маневрируя, в кольце разрывов Т-28 мчался вперёд, и, казалось, был заговорённым. Я понимал, что необходимо проскочить кладбище, а там дома помешают артиллеристам вести огонь прямой наводкой.

Мы приближались к Комаровке, и впереди уже видна была спасительная развилка дорог. Ещё минута-другая… И в это мгновение невероятной силы удар потряс танк. Машина наполнилась дымом и смрадом. Кто-то отчаянно вскрикнул, кто-то зло выругался. Я понял, что случилось: снаряд попал в моторное отделение, пробил кормовую плиту и вызвал пожар. Однако танк, даже объятый пламенем и дымом, продолжал двигаться, пока новый удар не заставил его остановиться окончательно.

Перед глазами у меня поплыли разноцветные круги, уши заложило, а по лицу потекла кровь: осколок снаряда скользнул по голове.

— Покинуть машину! — приказал майор.

Я через люк механика-водителя выбрался наружу и осмотрелся. Наш Т-28, поднимая к небу столб чёрного дыма, стоял у самой комаровской развилки. Неподалёку разорвалось ещё несколько снарядов, а слева, со стороны Красной улицы, по танку стреляли автоматчики, и пули цокали по броне, выбивали крохотные искорки на брусчатке мостовой. „Куда же бежать?“ — подумал я. И как бы в ответ на свой вопрос услышал голос майора:

— Живо в огороды…

Я увидел майора, отползавшего от танка и отстреливавшегося из пистолета. Из башни выбрались двое курсантов, но один был сразу убит, а другой, кажется, Николай, пополз к забору. Я тоже побежал через улицу, вскочил во двор какого-то дома из красного кирпича, заметив на нём табличку „Минская юридическая школа“. Во дворе отдышался, присел. Кровь по-прежнему текла по лицу, я стёр её носовым платком и зажал рану. Голова гудела, всё плыло вокруг в каком-то тумане. Последнее, что осталось в памяти, — это сильный грохот в той стороне, где остался наш танк, — взорвались последние снаряды…

Так закончился наш рейд по оккупированному фашистами Минску. Закончился героически и в то же время трагически. Нам не удалось прорваться через город к своим, танк наш сгорел, я не знал, остался ли ещё кто-нибудь в живых из нашего экипажа. Видел в первые минуты после того, как мы стали покидать машину, майора и одного курсанта, но уцелели ли они и удалось ли им скрыться — это мне было неизвестно. Пытался успокоить себя: мол, майор такой смелый, решительный и сообразительный, что выберется из любого положения. Да и Николай, если это он переползал от танка к забору, тоже постарается уйти от врагов, только бы не был тяжело ранен! Остальные курсанты, видимо, погибли в танке при попадании снаряда».

Не лишним будет добавить, что, несмотря на ранение, Д. И. Малько сумел выйти к своим. Ровно через три года, 3 июля 1944 года старшина Малько, уже будучи механиком-водителем «тридцатьчетвёрки», вступит в освобождённый Минск и найдёт сгоревший остов своего Т-28 на восточной окраине города. Уже после войны за этот бой он был награждён орденом Отечественной войны I степени.

Приведённый эпизод доказывает, каким грозным оружием в умелых руках были советские танки так называемых «устаревших типов».

Так, 23 июня 1941 года лейтенант Совик из 93-го танкового полка 47-й танковой дивизии 18-го механизированного корпуса (Одесский военный округ) семь раз ходил в атаку на БТ-7, уничтожив при этом три немецких танка, две автомашины, три орудия и до 200 человек пехоты.

А вот ещё один пример инициативы и смекалки. Во время боёв в районе Тернополя старший лейтенант Андрей Кожемячко, начальник штаба 1-го батальона 10-й танковой дивизии 15-го механизированного корпуса, заметил, как по ночам немцы вызывают свои танки белой ракетой. Он предложил комбату З. К. Слюсаренко выдвинуться на своём KB вперёд, подать ложный сигнал и, как только немецкие танки подойдут, открыть по ним огонь прямой наводкой. Слюсаренко дал добро. Как только сгустились сумерки, танк Кожемячко подошёл к лесу, выходившему к шоссе, и встал в засаду. Немного погодя старший лейтенант выстрелил из ракетницы.

Долго пришлось ему ждать, пока на шоссе появятся танки противника. Он даже стал сомневаться в правильности принятого решения. Но немецкие танки всё-таки появились. Связавшись со Слюсаренко по радио, Кожемячко доложил, что насчитал 10 танков, а остальные из-за поворота не видны. Старший лейтенант решил пропустить колонну полностью и ударить ей в хвост. Однако осуществить это в полной мере не удалось — не выдержали нервы у командира орудия. Первой вспыхнула машина в середине колонны. За ней та, что двигалась немного впереди. По танкам, шедшим в голове колонны, открыли огонь другие KB из батальона Слюсаренко. Только трём Pz. II из шестнадцати удалось уйти.

На следующий вечер Кожемячко решил повторить свой трюк с ракетой, и немцы опять клюнули на эту уловку. Только один его KB в ночном бою уничтожил три немецких танка. А вскоре старшему лейтенанту А. Кожемячко вновь удалось отличиться в боях под Бердичевом. Вот что рассказал на страницах своих мемуаров Дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант З. К. Слюсаренко:

«В этих боях участвовали и танкисты моего батальона. Однажды KB, в котором находился старший лейтенант Андрей Кожемячко, после атаки оказался отрезанным от своих.

— Хлопцы, не унывать. Будем драться, — сказал экипажу Андрей.

Дрались. И как! На них наседали фашисты, но советский танк, маневрируя на улицах Бердичева, отбивался огнём. Вражеский снаряд разорвал гусеницу. Кожемячко и его товарищи — Жабин, Киселёв, Гришин, Точин и Верховский, не подпуская к себе гитлеровцев пулемётными очередями, исправили повреждение. Бой начался с полудня и шёл всю ночь до утра. За это время KB уничтожил восемь немецких танков и десяток вездеходов с автоматчиками. В девять часов утра он, наконец, вырвался из окружения, притащив на буксире исправный вражеский танк.

— Подарочек, комбат, мы тебе привезли, — кивнул начштаба на трофейную машину.

— Спасибо за внимание, — ответил я ему в тон.

В броне KB мы насчитали не меньше трёх десятков вмятин, а у основания башни торчали глубоко врезавшиеся в сталь два огромных бронебойных снаряда».

Что касается «огромных» бронебойных снарядов, то простим Слюсаренко это явное преувеличение. В остальном же всё вышеописанное является примером действий хорошо подготовленного экипажа. К сожалению, таких экипажей летом 1941 года в Красной Армии было немного.

На Ровенско-Дубненском направлении отличились танкисты 19-го механизированного корпуса. Так, экипаж танка 86-го танкового полка 43-й танковой дивизии — командир танка старший сержант П. В. Продан, механик-водитель сержант М. Ф. Смирнов, башенный стрелок красноармеец А. С. Тишкевич — 30 июня, ведя разведку на подступах к Ровно, встретился с четырьмя вражескими танками. Быстро оценив обстановку, командир танка решил огнём из засады уничтожить противника. В течение нескольких минут были подбиты три немецких танка. Но и наш танк от прямого попадания загорелся. Экипаж вынужден был оставить объятую пламенем машину. В течение нескольких часов танкисты огнём из танкового пулемёта отбивали атаки наседавших немцев, а с наступлением темноты благополучно возвратились в свою часть, доставив командованию ценные сведения о противнике.

Помощник командира танкового батальона 85-го танкового полка той же дивизии воентехник 1-го ранга Г. В. Васильев получил задачу возглавить взвод танков KB и атаковать противника на подступах к Дубно. Смело и решительно пошли в бой наши танки, несмотря на сильный артиллерийский огонь врага. Немецкие танкисты не выдержали и начали отступать, преследуя противника, KB огнём и гусеницами уничтожили 10 вражеских танков, 4 противотанковых орудия и до роты пехоты. Успех танков Васильева развили остальные подразделения полка, отбросив немцев на 15 км в юго-западном направлении.

Кстати, стремление уничтожить немецкие танки не только огнём, но и гусеницами, причём в буквальном смысле этого слова, было весьма характерным для экипажей танков KB летом 1941 года. По этому поводу в некоторых частях были даже изданы приказы, предписывавшие танкистам вести по врагу огонь, а не давить его танки. Впрочем, порой это делалось не от хорошей жизни. Вот что сообщалось в докладе командира 43-й танковой дивизии 19-го механизированного корпуса о боях с 22 июня по 10 августа 1941 года: «Преследуя пехоту противника, наши танки были встречены огнём танков противника из засад с места, но (засада) была атакована вырвавшимися вперёд танками KB и Т-34, а вслед за ними и танками Т-26… Танки KB и Т-34, не имея в достаточном количестве бронебойных снарядов, вели огонь осколочными снарядами и своей массой давили и уничтожали танки противника и противотанковые орудия, переходя от одного рубежа к другому».

Три тарана в одном бою 12 июля 1941 года под Лугой совершил экипаж тяжёлого танка КБ под командованием старшего лейтенанта Ушакова (во время боя был убит). Механиком-водителем этого танка был замполитрука старшина Николай Томашевич. Боевая машина входила в состав оперативной танковой группы подполковника Вязникова.

Однако не только на Т-34 и KB пришлось в годы войны воевать советским танкистам.

Так, например, по состоянию на 1 июня 1941 года в Красной Армии имелось 1129 танков Т-38 и 2331 Т-37. В приграничных военных округах, включая Прибалтийский, соответственно — 468 и 1081 танк. Конечно же, не все эти машины пребывали в боевой готовности. По своему техническому состоянию к 1-й и 2-й категориям относились 292 Т-38 и 523 Т-37. Другими словами, только эти танки были технически исправны или, в крайнем случае, требовали мелкого ремонта. Основная их масса была потеряна в первый месяц Великой Отечественной, так и не вступив в бой с врагом. Причём главным образом танки бросили или подорвали свои же экипажи из-за поломок и неисправностей. Лишь в считаных случаях, при грамотном использовании, этим слабым машинам удавалось оказать эффективную поддержку нашей пехоте. Один такой эпизод описал в своих воспоминаниях офицер-танкист Г. Пенежко, командовавший в первые дни войны ротой плавающих танков Т-37, которые он вполне справедливо именует то «танкетками», то «малютками».