Шатун Шведов Сергей

Богдан, младший брат Всеволода, хоть умом и не блистал но в данном случае проявил несвойственную ему прозорливость и предусмотрительность. Не ко времени поднятый мятеж мог сыграть на руку как кагану Битюсу, так и ведунам которые в случае неудачи заговора сделают все возможное чтобы свести на нет права и влияние родовых вождей и в радимичской земле, и в Хазарии.

– Замысел гана Митуса таков, – понизил голос Карочей, – стравить Битюса с Великим князем Яромиром, и когда Большая каганская дружина вступит в Полянские земли, ударить ей в тыл, опираясь на недовольные действиями Битюса скифские и славянские роды. Кагана Битюса объявят изменником и разрушителем завещанного богами и пращурами ряда и устранят.

– А нам какая от этого будет радость? – возмутился Богдан. – Смерть кагана приведет к усилению влияния божьих ближников. Ведуны будут править во всех славянских землях, а старейшинам родов останется только облизываться, на них глядя.

– Вот потому и нужно сделать все от нас зависящее, чтобы в радимичских землях правил не Всеволод, а ган Борислав, который получит булаву не из рук Велесовых волхвов, а из рук кагана Митуса и родовых старейшин. А на волостные столы взойдут назначенные ганом Бориславом наместники из мужей достойных, чьи предки немало пролили крови за величие радимичей и славян. А что до волхвов и ведунов, то они должны знать свое место. И если хотят жертвовать богам, то пусть жертвуют, но толковать волю богов к своей пользе мы им не позволим. Ныне голос родовых ганов совсем не слышен на славянских землях. Суд в городах и весях вершат ведуны, а где суд, там и власть. И в Хазарии дела не лучше. Каган Битюс родовых и племенных старейшин ни во что не ставит, вершит дела единовластно, опираясь на плечи ближников, хабибу и наемных мечников без роду без племени. Так неужели мы и дальше будем отмалчиваться, ганы, неужели позволим затоптать правду, завещанную нам дедами и прадедами?!

– Вот за это надо выпить, – сказал Богдан, побежденный красноречием скифа.

Братина пошла по кругу не только в знак одобрения словам Карочея, но и как символ единения всех присутствующих за столом вокруг идеи братства лучших людей Хазарии и Руси.

Глава 7

СМЕРТЬ ШАТУНА

Искар покинул постоялый двор под утро, ведя в поводу вороного коня. На городских улицах еще веселились самые неугомонные из обывателей, которым мало оказалось пьяной ночи. Искар личину снял, дабы не пугать высыпавшую поутру детвору, но Торговую площадь решил обойти стороной, дабы не быть узнанным ни доброхотами, ни княжьими мечниками.

– От меня не спрячешься, – вдруг услышал он у самого уха жаркий девичий шепот. По голосу он без труда распознал Ляну, которая хоть и была обряжена отроком, но смотрела на Искара все теми же зелеными бесовскими глазами. На Ляну Искар был в большой обиде, ибо нисколько не сомневался, что ведунья обвела его вокруг пальца с Листяниными схронами. Тем не менее он позволил ей крепко ухватить себя за руку, поскольку имел на нее свои виды. Так вдвоем они и дошли до городских ворот, которые стражники держали открытыми с прошлого вечера, поджидая загулявших в окрестных полях горожан. Стольный град был велик, заполнен вооруженными людьми и случайных наскоков не боялся.

– Куда путь держишь, странник? – спросила Ляна, когда они вышли за ворота.

– Шатуна хочу повидать, – отозвался Искар, усаживаясь в седло.

– Это тот оборотень, который личины менял – то старцем перед Осташем представал, то мужем средних лет?

Ведунья посмеивалась над простодушием Осташа, а Искар ей насмешничать не мешал. Уж конечно Ляна догадывалась, а скорее всего знала наверняка, что Шатунов было двое.

– Я тоже хочу перемолвиться словом с Шатуном.

– Садись, коли так, – протянул ей руку Искар. – Вороной выдержит двоих.

Ляна с готовностью угнездилась за спиной Искара на крупе коня. Отрок свистнул и пустил коня в полный мах, благо утоптанная за ночь тысячами ног поляна позволяла это сделать Впрочем, у подножия холма Искар придержал вороного. Путь предстоял неблизкий, а запалить коня, несущего двойную ношу, труда не составит.

– Сведи меня с Горелухой, – сказал Искар, оборачиваясь к Ляне.

– Горелуха живет в Торусовом городце.

– А из Макошиной обители ее что, изгнали? – удивился Искар.

– С чего ты взял?! – возмутилась Ляна.

– Так ведь Горелуха путалась с Листяной Колдуном.

– Всемиле это и прежде было известно. Нет вины старухи в том, что ее девушкой отдали в логово Шатуна. А к Дарице старуха ушла потому, что та беременна, а лучше повитухи, чем Горелуха, в округе нет. Она и у моей матери роды принимала.

– А отец твой какого роду-племени?

– Не знаю, – нехотя отозвалась Ляна, – а Всемила не скажет. То, что было в жизни простой ведуньи, для кудесницы уже не важно. Теперь Всемила воплощение богини Макоши на земле и живет ее хотениями.

– Боярина Драгутина, значит, выбрала в тайные мужья богиня Макошь, а не кудесница Всемила? – спросил с ухмылкой Искар.

– Помолчи, ерник! – возмутилась Ляна. – Не тебе судить о деяниях богов и их ближников.

Искар не стал спорить с Ляной. Он вообще не обратил бы внимания на этот слух, если бы не дикая ярость Рады. Женка прямо взбесилась, узнав о тайном браке богини Макоши с боярином Драгутином. Хабал пытался ее урезонить, но она твердила одно: убью обоих. Якобы Всемила с Драгутином, чтобы прикрыть свои давние шашни, осквернили священное ложе. Странная женщина эта Рада. Искара сомнение брало: славянских ли она корней? Подозрительные людишки крутились вокруг нее в Хабаловом стане. Сначала Искар думал, что они посланцы Ицхака Жучина, но потом понял, что ошибся в своих предположениях. Люди эти кланялись богу со странным именем Кибела.

– Что это за бог такой? – спросил Искар у ведуньи.

– Это не бог, а богиня, – пояснила Ляна. – Кибела – это одно из воплощений богини Макоши.

– А Аттис?

– Бог Аттис – это сын и муж Кибелы, одно из воплощений бога Велеса.

– Что ж они так в родстве путаются, – осудил богов Искар. – И зачем им столько воплощений? Родился Велесом, так и живи им. Выходит, боги меняют обличье, как оборотни?

– Ты соображай, что городишь, недотепа! – Ляна стукнула Искара по спине кулаком. – Боги не меняют обличье, просто обличье бога недоступно пониманию человека, а потому люди воплощают в камне или дереве только отдельные их черты, которые способны ухватить, и даже имена богов слышат по-разному. Но боги этому не противятся, поскольку во всех своих воплощениях остаются богами.

– И каждый волхв считает, что именно он понял бога правильнее других, – сделал вывод Искар, – а иных-прочих считает дураками и неумехами. А мужи той Кибеле служат?

– Кибеле служат скопцы.

– Не нравится мне такая служба, – покачал головой Искар.

– Будешь путаться с кем ни попадя – много неприятностей наживешь.

– Макоши, значит, скопцы не служат? – уточнил существенное Искар.

– Макоши нужны мужи сильные, как туры, свирепые, как волки, и горячие кровью, как бояре. И не оскопления она от них требует, а здорового потомства. Понял?

– По-моему, ведуньи Макоши правильнее понимают суть богини, чем ведуньи Кибелы.

– Не тебе об этом судить, – рассердилась Ляна. – Слушайся ведунов и доживешь в довольстве и счастье до седых волос, окруженный чадами и внуками.

Усадьба, к которой вороной подвез Искара и Ляну, сохранила только малую часть ограды, а жилище, стоящее в глубине двора, было изрядно попорчено пожаром. Да, по правде сказать, и не было уже жилища, а были три стены, прикрытые навесом. Навес, видимо, соорудили шалопуги, облюбовавшие это место за близость к стольному граду. Летом здесь еще можно было пожить, но в зимнее время Искар никому бы не советовал оставаться здесь надолго без крайней нужды. Тем не менее его не удивило, что сегодня вокруг полуразваленного жилища собрались в немалом числе люди.

– Кто это? – испуганно спросила Ляна.

– Урсские ганы, – спокойно отозвался Искар. – Ичал Шатун уже, наверное, приехал.

В жилище Искар прошел без помех, хотя сторожившие ганских коней урсы с подозрением косились на незнакомого отрока, за которого они приняли зеленоглазую ведунью.

Под жидким навесом, сквозь жерди которого проникал свет, в дальнем углу жилища на грубо сколоченном ложе лежал человек. Искар узнал его сразу по длинной седой бороде и выбеленным временем бровям. Выделанный медвежий череп скалился сбоку от старца, а белая рубаха, прикрывавшая грудь Шатуна, была алой от крови. Вокруг Ичала стояли с обнаженными головами урсские ганы, среди которых Искар опознал Сидока и Годуна.

Годун, плечистый молодой урс, с копной ржавых волос и хищным ястребиным носом, негромко ответил на немой вопрос Искара:

– Кто-то встретил Ичала на пороге жилища ударом меча в грудь, а более мы ничего не знаем.

– Пусть подойдут, – прозвучал вдруг из полутьмы слабый голос.

Ганы удивленно переглянулись: глаза старца были закрыты, да и сам он до сего мгновения не проронил ни слова. Всем казалось, что он отойдет в мир иной молча. Рана его была смертельной, и собравшиеся в жилище урсы это хорошо понимали. Ганы расступились, давая Искару дорогу. Ляна попыталась осмотреть рану старца, но тот удержал ее руку.

– Не ладили мы с Листяной, даром что он был женат на моей родной сестре, – глухо произнес Ичал. – Но это счастье, что наша с ним кровь в тебе пришла в согласие.

– Отрок не тот, – мягко подсказал Ичалу Годун и кивнул головой в сторону Искара, стоящего чуть поодаль.

– Пусть подойдет Искар, – приказал старик, открывая глаза. – И снимите с моей груди божий знак.

Ганы, которых было шестеро, повиновались: двое приподняли старика, а самый старший по возрасту из присутствующих, ган Сидок, снял с его шеи золотую пластину, очень схожую с той, которую Искар нашел летом в полуразрушенном схроне. Недолго думая, Искар снял ее с груди и вложил в руку старца. Ичал поднес к глазам обе пластины и прошептал что-то понятное только ему одному.

– Никто не держал прежде эти знаки в руках одновременно, – хрипло произнес Шатун. – Одна пластина была дана моим предкам, другая – предкам Листяны. И в каждой из этих пластин лишь половина души и имени Лесного бога. Вы поняли меня, ганы? Бог с нами во всей своей силе без изъятия, только когда мы вместе.

– Мы тебя поняли, Ичал, – ответил за всех ган Сидок.

– Пусть эти знаки отныне будут на твоей груди, Искар, и на твоей груди, Ляна, – громко и четко произнес Ичал. – А в ребенке, вами рожденном, пусть сольется кровь наших щуров. И быть вашему сыну первым ближником нашего бога. И пусть потомки щуров, давших этому ребенку свою кровь, никогда не поднимают друг на друга мечи в междоусобицах. Именем бога моего – быть по сему!

Вскинувшаяся было к небу рука Шатуна бессильно упала, а следом с последним хрипом отлетела и его жизнь. Ган Сидок взял медвежью шкуру и покрыл ею холодеющее тело первого ближника Лесного бога.

Из жилища вышли молча, и уже здесь, на свежем морозном воздухе, ган Годун растерянно произнес:

– Темно говорил Ичал. Зачем он двоих отроков повязал именем бога?

– Не отрок перед тобой, ган, а девушка, – усмехнулся в седеющие усы ган Сидок. – Не разобрался ты в полумраке.

Ганы сдержанно посмеялись над промахом товарища, хотя, если по лицам судить, на сердце у всех было тяжелее тяжкого.

– А коли девушка, то чья в ней кровь? – продолжил ган Годун. – И против чьих потомков я не должен выносить свой меч?

– В беспамятстве был Ичал, – прокашлялся ган Багун, которого Искар не сразу заметил. – А потому и речь его вышла несвязной.

– Знак на шею девушке он надел собственной рукой, – возразил ган Кряжан и косо глянул на Ляну. – Не мог он сделать этого в беспамятстве. И имя бога он произнес вслух, прочитав его по знакам на пластинах. Нет, Багун, Ичал был в твердой памяти.

– А что это за девушка? – спросил Годун у Искара.

– Макошина ведунья.

– Не в беспамятстве действовал Ичал Шатун, – поднял палец вверх ган Кряжан. – Он с помощью этих пластин принуждал Макошь и Лесного бога к сближению. Разве не про то же самое говорит Хабал? Рождение нового бога предрекал Ичал Шатун, а по-иному его слова вряд ли истолкуешь.

– Пожалуй, – поддержал Кряжана ган Багун. – Беру свои слова насчет беспамятства Ичала назад. Старец в миг смерти видел много дальше нас, но для того чтобы его понять, нужно иметь ум гана Кряжана. Но если ган Кряжан истолковал нам последнее пророчество Ичала Шатуна, то, возможно, он знает и ответ на наши сомнения, который первый ближник Лесного бога унес с собой в могилу? Наши друзья и союзники ждут его от нас.

Пятеро собравшихся у смертного ложа Ичала урсских ганов устремили свои взоры на слегка растерявшегося Кряжана. Ган, однако, быстро овладел собой и произнес, похоже, именно те слова, которые ждал от него Багун:

– Я скажу твердое «да» нашим друзьям и союзникам – и от своего имени, и от имени Ичала Шатуна.

– Быть по сему, – твердо сказал седоусый ган Сидок. – Готовьтесь к большим свершениям, ганы, и да не оставят нас Лесной бог, наши щуры и светлая душа Ичала Шатуна.

Искар не понял, о чем сговорились урсские ганы, хотя ему показалось, что ган Кряжан неверно истолковал последнее пророчество старца. Про Кряжана Искар знал, что тот близок к Хабалу и Раде, во всяком случае, он не раз встречал его в стане колдуна. Ростом ган Кряжан был невысок, но сбит плотно и силой обладал неимоверной. Искар собственными глазами видел, как ган подсел под коня и вскинул его на плечи. Такие вот удальцы встречаются среди урсов.

– Ты куда путь держишь? – спросил Багун, свешиваясь с седла.

– Дядьку решил навестить, – неохотно отозвался отрок.

– Добро, – кивнул головой ган, – я найду тебя на выселках. Девушку береги, она нам еще пригодится.

– А кому это – нам? – фыркнула Ляна вслед удаляющимся ганам, но отвечать на ее вопрос было уже некому.

Если судить по лицу Ляны, то поняла она из того, что услышала в полуразваленном жилище, еще меньше, чем Искар. Даром что Макошина ведунья. Корить ее, впрочем, отрок не стал, а лишь спросил, садясь на коня:

– Со мной поедешь?

– А как же старец? – кивнула она в сторону жилища.

– Урсы не оставят тело. – Искар показал на мрачноватых людей, которых ганы отрядили для печальной работы. – А живым надо жить, так уж заведено богами.

Как ни торопился Искар, как ни старался продлить время пути с помощью факелов, а все же пришлось им заночевать на снегу, под лапами огромной ели, которая чиркала верхушкой по засеребрившемуся небу. В торбе Искара нашелся припас и для утомленного коня, и для приунывшей Ляны. Мороз к ночи окреп до такой степени, что грозил заледенить члены Искара. А Ляна холода словно бы не замечала, сидела нахохлившись в своем белом кожухе и смотрела не мигая на огонь.

– Хорошая жена из тебя бы получилась, – сказал Искар, обнимая зеленоглазую и притягивая к себе.

– Ты чего это? – насторожилась Ляна.

– Так теплее, – пояснил Искар. – А то ошуюю меня огонь палит, а одесную мороз прошибает.

– Может, из меня жена получилась бы и хорошая, а вот из тебя муж никакой, – рассердилась девушка. – Используешь меня то как грелку, то как заслонку.

– А зачем еще жены нужны? – засмеялся Искар.

– Для любви, – сказала Ляна с вызовом, – а без любви все в этом мире зачахнет и превратится в тлен, а то и выстудится от мороза. Только любовь способна принести плоды и растопить снег.

– Насчет плодов не скажу, – насмешливо протянул Искар, – а вот снег вряд ли растает, если мы с тобой любиться начнем.

– Ой, темный! – покачала головой Ляна. – Это делается усилиями очень многих людей. И пока существует любовь между мужчинами и женщинами, их общими усилиями совершается круговорот в этом мире и на смену зимнему холоду приходит весеннее тепло. Чем, по-твоему, питаются Даджбоговы кони?

– Овсом, наверное, – пожал плечами Искар.

– Жаром людских сердец они питаются, – сердито возразила Ляна, – тем жаром, который дает только любовь. А за любовь в этом мире отвечает только богиня Макошь. Без ее помощи Даджбоговы кони давно бы сошли с круга и наступила бы в наших землях вечная тьма. Вот почему мужи славянские не греться должны подле своих жен в зимние ночи, а страстью пыхать, дабы жар, зажегшийся в их крови, поднялся до небес и Даджбоговы жеребцы напитались бы тем жаром.

– Ну, допустим, разожгла ты жар в моей крови, и что мы теперь делать будем? – спросил Искар, глядя в глаза ведунье.

Вопрос, похоже, застал Ляну врасплох, во всяком случае, она не то чтобы отстранилась от Искара, но напряглась, словно собралась подхватиться на ноги.

– Не знаю, – только и сумела она произнести растерянно.

– Я так и думал! – рассердился Искар. – То – пылай страстью на радость Даджбоговым жеребцам, а то – не знаю. А еще ведуньей называешься.

– А ты много знаешь?

– Видел я, как живность спаривается, – сказал Искар. – И результат всегда один – приплод. А если случка без приплода, то кому она вообще нужна.

– У, медвежья порода! – прошипела Ляна. – «Приплод»! Что ты вообще знаешь об этом мире.

– Если ты много знаешь, то объясни, а еще лучше – покажи.

– Ничего я тебе показывать не буду, – рассердилась Ляна. – В любви каждое движение и слово должно идти от сердца, а если у тебя вместо сердца ледышка, то нечего ждать от тебя любви.

– У меня ледышка, а у тебя что? Сидишь как снежная баба и дышишь холодом. Взыщет с тебя Макошь за твое равнодушие. Плохо ты ей служишь и плохо ее науку знаешь.

– А откуда мне ее знать, если у меня ни с кем ничего не было?! Я бы и с тобой не стала связываться, если бы не воля богини.

– Значит, не только Ичал Шатун, но и Макошь прочит тебя мне в жены?

– Я должна спасти твою душу, – пояснила Ляна, – не допустить, чтобы она оказалась в Стране Забвения. Я стану твоей женой, когда ты начнешь жить по правде богов славянских. А до этого можешь не пыхать в мою сторону, на страсть Шатуна я отзываться не буду.

– А если я тебя обману? Скажу, что я печальник богов славянских, а сам отшатнусь в другую сторону?

– Богиню Макошь ты не обманешь, ибо все меж нами будет вершиться на ее ложе.

– Это то самое ложе, которое в Торусовом городце стоит? – спросил Искар.

– Ты что, решил попробовать?

– Страшновато, – честно признался Искар. – Вдруг отцовского во мне больше, чем материнского, и богиня меня отринет? Мне не за себя страшно, а за тебя. Тебе-то с какой стати пропадать.

Ляна только вздохнула в ответ и прижалась теснее к Искару. Все-таки что ни говори, а вдвоем теплее, чем одному. Может, всего снега своим теплом они не растопят, но друг друга согреют, а это уже немало в морозном зимнем лесу.

В Торусовом городце явившихся нежданно гостей приняли не то чтобы враждебно, но с настороженностью. Сам хозяин был в отъезде, а хозяйка лишь днями разрешилась от бремени сразу двумя детьми, мальчиком и девочкой. Ревун, оставшийся в городце за старшего, ворота перед Макошиной ведуньей открыл, но на Шатуненка косился с опаской – как бы не сглазил новорожденных звериным зраком.

Искара дальше первого яруса не пустили, а Ляна поднялась наверх, к хозяйке, дабы посмотреть на младенцев, зачатых на Макошином ложе. То, что родилась двойня, было, конечно, особым знаком расположения богини Макоши к ведунье Дарице и Велесову боготуру Торусе. Так толковала рождение сына и дочери их мать, и Ляна с ней охотно согласилась. Тем более что дети родились здоровыми и без малейшего изъяна. Вокруг ложа Дарицы суетились мамки и няньки, хотя особой нужды в них не было. Милостью богини, рожала Дарица легко и сейчас, по прошествии двух суток, чувствовала себя совершенно здоровой. Однако распоряжавшаяся всем в горнице Горелуха вставать ей с постели отсоветовала. Не тот Искар гость, чтобы его привечала сама хозяйка. Ляна поддержала Горелуху, сославшись на то, что дни стоят трудные и нечисть бесчинствует вовсю.

Горелуха сошла вниз вместе с Ляной, чтобы поздороваться с гостем и ответить на его вопросы. А вопросы у Искара к старухе были, и он не замедлил их задать.

– Ты знаешь, чей я сын и внук?

Старуха ответила не сразу, а посмотрела сначала на Ляну, которая сидела на лавке чуть в стороне. То ли Горелуха боялась ведуньи, то ли спрашивала у нее разрешения.

– Отцом твоим был мой сын Лихарь, а дедом – Листяна Урс, прозванный Колдуном.

– А почему его так прозвали?

– Предки Листяны были волхвами Лесного бога. Всегда считалось, что волхвы эти – оборотни. Да они и сами поддерживали людей в этом заблуждении. Когда радимичи воевали с нашим племенем, то в первую голову они убивали волхвов-шатунов, чтобы без их догляда племя урсов утратило связь с Лесным богом и распалось. После смерти Листяны и сына моего Лихаря у урсов остался только один волхв – Ичал Шатун. По его слову многие мои соплеменники живут и по сию пору.

– Горестную весть принес я тебе, старая, – сочувственно вздохнул Искар. – Нет больше на свете Ичала Шатуна, пал он от предательской руки и умер на наших с Ляной руках. Свидетелями тому были урсские ганы.

Горелуху потрясла смерть близкого человека. Лицо ее побледнело, а губы затряслись от сдерживаемого рыдания. Однако старуха справилась с собой, и переполнявшая ее сердце боль не прорвалась наружу слезами и криком. Не первая это была потеря в жизни Горелухи, и свои горести она научилась нести с достоинством.

– Ичал перед смертью снял со своей груди тайный знак Лесного бога и повесил его на шею Ляны, – продолжал рассказ Искар. – Почему он это сделал, я не знаю. Пророчество его было темным. Кряжан слова Шатуна в свою сторону истолковал, но, сдается мне, толкование гана было ложным. Ичал сказал, что потомки щуров и пращуров, кровь которых сольется в рожденном Ляной от меня ребенке, не должны поднимать мечи друг на друга.

– А что же тут темного? – удивилась старуха. – Если в вашем с Ляной ребенке смешается кровь полян, новгородцев, радимичей и урсов, то, значит, они не должны устраивать меж собой усобиц.

– Кряжан толковал слова Ичала по-иному, – нахмурился Искар.

– Предки Кряжана никогда не ходили в волхвах Лесного бога, – сверкнула глазами Горелуха, – и не ему толковать слова Ичала Шатуна.

Искар снял с груди золотой знак и протянул старухе:

– Можешь мне сказать, что эта пластина означает и кому она принадлежала прежде?

Видимо, Горелухе эта пластина была знакома, во всяком случае, рука ее дрожала, когда она рассматривала замысловатую вязь на ней.

– Откуда она у тебя?

– Я нашел ее в тех самых схронах, к которым ты нас вывела. Я отдал пластину Ичалу Шатуну, но он мне ее вернул и собственной рукой повесил на шею.

– Этот знак принадлежал Листяне Шатуну, – сказала дрогнувшим голосом Горелуха. – Очень многие люди пытались им завладеть, но в руки он дался только тебе… И если Ичал его тебе вернул, значит, все свершилось по воле бога. Твое слово, Искар, отныне будет отзвуком слова высшего. Вам с Ляной теперь предстоит найти дорогу, по которой пойдут урсы.

В голосе старухи была такая убежденность, что Искар даже слегка пригнулся под тяжестью, которую она взвалила на его плечи. Он в себе еще не успел разобраться, а от него уже требуют указать дорогу целому племени.

– Я ведь только человек и могу ошибиться, – покачал головой Искар. – А потом, кто мне скажет, что будет с душой моей матери, если ее сын станет Шатуном?

– Милица из рода Молчунов по доброй воле пошла за моим сыном, – твердо сказала старуха. – И богиня Макошь одобрила их союз.

– А у нас в сельце говорят по-иному.

– Люди часто заблуждаются, когда судят и прошлое, и настоящее, а то и по злобе или из выгоды пытаются его переиначить, – вздохнула Горелуха. – Но воля богов превыше людских наветов, и воля эта ясно выражена тем, что вы с Ляной сидите сейчас передо мной рука об руку и в сердцах ваших имена богини Макоши и Лесного бога. А Милица из рода Молчунов нашла дорогу в Страну Света, Искар, и дорога эта была прямой. Но если в твоем сердце сомнение, то взойди на Макошино ложе вместе с Ляной, и милость богини к вам будет подтверждением моих слов.

Горелуха не была ведуньей, и уверенность ее стоила немного. А Искару предстояло решить непростую задачу: мстить ли ему за смерть отца своего Лихаря или счесть его смерть карой богов за убийство Веско Молчуна и смерть Милицы. Многие люди тянули и толкали его в разные стороны, понуждая к действиям, выгодным для себя. Но эта их личная выгода могла обернуться разором и смертью для многих людей. А красно говорить умели все – и Драгутин, и Хабал, и ган Багун, и Рада, и даже Горелуха. Вот только была ли божья правда в их красивых словах и как много было той правды?

Глава 8

ПОДОЗРЕНИЕ

Боготур Торуса уехал домой, не дождавшись окончания Даджбоговых празднеств. Честь он князю Всеволоду оказал, долг боготурский выполнил, пора было вспомнить о долге мужа, ибо оставил он дома беременную жену, которая вот-вот должна была родить. А тут еще и сомнения замучили боготура. Если верить Садко, то кудесница Всемила, так и не открывшись ни Сновиду, ни Солоху, ни князю Всеволоду, все эти дни провела в купеческом доме, где остановился боярин Драгутин. Не открыла Всемила лица даже перед спасителями, которые, рискуя жизнью, отбили ее у наемных убийц. Мечника Садко прибежавший к шапочному разбору Божибор щедро наградил, но повелел молчать о случившемся. А второго защитника Всемилы опознать не удалось, хотя Садко утверждал, что это, скорее всего, был Шатуненок.

– Разве ж обычный человек способен броситься на четверых вооруженных мечами и облаченных в бронь убийц с одним ножом в руке, – покачал головой мечник. – И ведь одолели мы их, вот что удивительно. Ну и кто он после этого, как не оборотень?

Положим, Торусе не было дела до того, чем занимались в купеческом доме боярин и кудесница. Но в последнее время у него появились серьезные подозрения в отношении человека, называющего себя Драгутином. Первой каплей яда, упавшей на сердце боготура, был Шатуненок, который своим сходством с боярином навел Торусу на мысль о связях даджана с медвежьим капищем. Потом побывавший в капище Клыч принес боготуру солярный знак из тех, что дают только самым ближним к Даджбогу ведунам. Такими вещами не разбрасываются. Правда, Торуса поначалу решил, что Драгутин всего лишь ступил в след истинного Шатуна с целью проникнуть в замыслы врагов, и это его предположение вроде бы подтвердилось тайным браком боярина и Макоши. Если Драгутин и провинился перед славянскими богами, то с этого ложа он поднялся чистым. Но вот объявился в радимичских землях ган Карочей с утверждением, что существует некий оборотень по имени Лихарь, и это именно он приходится отцом Шатуненку. Кроме того, Торусе показалось, что переодетый в женскую одежду знакомец гана Карочея опознал боярина Драгутина. Во всяком случае, смотрел он на него с ненавистью. Клыч, проследивший чужака, утверждал, что тот скрылся в доме купца-персиянина, издавна живущего среди радимичей.

Нет слов, Драгутин действовал успешно, но действовал он далеко не всегда к пользе князя Всеволода, которого все чаще оттирали в сторону при решении многих вопросов, да к тому же пытались рассорить с каганом, что могло привести к новым печенежским набегам на радимичские земли. Приезд кудесника Солоха в стольный град не был, конечно, случайностью. Даджаны тем самым давали понять радимичским старейшинам и хазарским ганам, что не оставят союзников в беде. Но Торуса в последнее время не верил уже и кудесникам. Взять ту же Всемилу – только слепой не увидел бы ее бабьей страсти к боярину. Торуса имел все основания полагать, что не столько волею Макоши оказался Драгутин на священном ложе, сколько хотением ее первой ближницы, которая принудила богиню к этой связи, чтобы избавить своего любовника от возможных подозрений со стороны волхвов Велеса, а, возможно, и Даджбога. То, что боярин не моргнув глазом сначала возлег на священное ложе, а потом с него поднялся целым и невредимым, говорило, что он либо чист как слеза младенца, либо за ним стоят небесные силы, с которыми вынуждена считаться даже гневливая Макошь. Последнее предположение было, конечно, из ряда вон выходящим, но ведь и поведение Драгутина не укладывалось в Торусовы представления о том, что допустимо для божьего ближника, а что нет.

В воротах родного городца Ревун порадовал Торусу доброй вестью: Дарица разродилась от бремени двумя детьми сразу. При виде новорожденных Торуса испытал радость, но к этой радости примешивалась и доля тревоги, которую он попытался скрыть от жены. Однако Дарица, успевшая изучить мужа, эту тревогу заметила и глянула на Торусу с удивлением:

– Что случилось?

– Пока все в порядке, – улыбнулся боготур. – Да пребудет над нашими детьми благословение Велеса и Макоши.

Дарица сама взялась кормить мужа, не передоверяя эту обязанность челядинкам. При этом она время от времени поглядывала на Торусу, словно ждала от него объяснений.

– Зачем Шатуненок приезжал в городец? – спросил боготур.

– Я его не видела, ко мне поднималась только Ляна.

– Давно хотел тебя спросить – ведь Ляна дочь кудесницы Всемилы?

– Дочь, – подтвердила Дарица, – но об этом не принято говорить вслух. У простой ведуньи могут быть дети, но кудесница обязана отринуть все земные связи.

– Наверное, присутствие Ляны возле матери вызывает пересуды среди ведуний богини?

– Не пойму, к чему ты клонишь?! – рассердилась Дарица.

– Ответь мне на вопрос – если тайным мужем богини Макоши станет отец ведуньи Ляны, то это ведь упрочит ее положение среди ближниц Макоши? Никто не посмеет сказать, что кудесница идет против воли богини, ибо и Макошь, и Всемила любят одного и того же мужчину. Рожая Ляну, Всемила выполняла тайную волю богини, которая в поисках мужа, достойного своего ложа, давно уже обратила внимание на Драгутина. Таким образом, Ляна плод любви не только Всемилы, но и богини Макоши к одному мужчине. У ведуньи Ляны в связи с этим появляется право не только жить рядом с кудесницей на правах дочери богини, но и со временем занять место первой Макошиной ближницы. Кому же быть кудесницей, как не дочери богини Макоши?

– Ну и что?

– Боярин Драгутин, используя любовь к нему кудесницы Всемилы, расставляет женщин из вашей семьи на самые ближние к богине Макоши места.

– Ты забыл, что Драгутина поддерживает кудесник Сновид.

– Недавно я узнал, что боготур Вузлев, которого считают внуком Сновида, берет в жены дочь князя Яромира, тоже Макошину ведунью, а боярин Ратибор, ваш с Драгутином братан, в свою очередь женится на единокровной сестре Вузлева Синильде.

– И что здесь плохого?

– Плохо здесь то, что кудесник Сновид, способствуя возвышению своей семьи за счет родства с Великим князем Яромиром, хочет ущемить интересы и права Великого князя Всеволода.

– А тебе до этого какое дело?

– Я присягал Всеволоду и данной клятвы не нарушу.

– Прежде чем присягать князю, ты присягнул Велесу-богу, – сердито отозвалась Дарица. – И прежде чем думать о княжьем интересе, ты должен подумать о божьей правде. Каган Битюс не только сам кланяется пришлому богу, но и принуждает к этому ганов Хазарии и Руси. Радимичские старейшины колеблются. Князь Всеволод слаб: еле-еле удалось уговорить его отречься от родовича Твердислава, предавшего Велесову правду. У Всеволода только один сын, да и тот слаб здоровьем. А о братьях Великого князя доброго слова не скажешь, это ты знаешь не хуже меня. Никто на власть Всеволода не покушается, но волхвы славянских богов не имеют права допустить, чтобы на великом столе радимичской земли утвердился Борислав Сухорукий.

После слов Дарицы до Торусы наконец дошло, в чем суть игры, которую ведут с помощью боярина Драгутина кудесники славянских богов. Смущал его, правда, Шатуненок. Торуса уже успел выяснить, что урсы числят Искара в сыновьях и внуках ближников Лесного бога, которого прежде кудесники и волхвы относили к нечистой силе, а ныне, похоже, решили возвысить до уровня славянских богов, чтобы утихомирить вечно бунтующих урсов. Подобные действия кудесников Торуса готов был одобрить – худой мир лучше доброй ссоры. Другое дело – всегда ли интересы боярина Драгутина совпадают с интересами кудесников славянских богов, или у него есть еще и своя тайная цель?

– Хочу тебя о брате спросить – вы ведь разными матерями рождены?

– Разными, – кивнула головой Дарица. – Драгутин меня на двадцать лет старше. Первый раз я его увидела, когда мне было десять лет.

– Ты что, взаперти жила?

– Почему взаперти? – засмеялась Дарица. – Просто в пору моего младенчества Великим князем был брат моего отца Богуслав. Между Яромиром и Богуславом шла страшная распря, и Драгутин вынужден был скрываться в чужих краях. Именно в ту пору он познакомился с Всемилой. А вернулся Драгутин уже после смерти Богуслава, когда на великий стол взошел наш отец Яромир.

По прикидкам Торусы, отсутствовал мятежный боярин долгонько – лет десять. За эти годы можно было поменяться не только ликом, но и душой. Чем занимался Драгутин в чужих землях, с какими людьми общался и какие обязательства на себя брал?

– Ты откуда знаешь Раду? – спросил Торуса и, похоже, застал врасплох свою разумницу жену.

– Была она близка к моему брату, но виделись мы мельком и только однажды. Рада выдавала себя за ведунью из Макошиной обители, разрушенной каганом Битюсом.

Причин сомневаться в словах Дарицы у Торусы не было, но и верить ей безоглядно тоже не следовало. Дарица – ведунья Макоши и уже в силу этого обстоятельства не может быть до конца искренней с мужем.

– Тебе Искар никого не напоминает?

– А кого он мне может напоминать? Его мать умерла почти двадцать лет назад. Отец, урс, сгинул в то же время. Не веришь мне, так расспроси Лепка, он подслушал разговор Горелухи с Шатуненком о событиях тех давних лет.

С Лепком Торуса, разумеется, поговорил. Вилявый тивун клялся, что рассказал все боготуру как на духу, но подозрений Торусы он этим не развеял. Скорее всего, Лепок рассказал только то, что позволила ему рассказать Дарица. Правда, боготур узнал много интересного о Листяне, сыне его Лихаре и об урсах.

– Листяна Колдун восстал на ближников славянских богов, но «белые волки» Перуна его покарали. Сын его Лихарь тоже силился посчитаться с ведунами, но с тем же успехом. И Слово им не помогло. Скорее всего, они просто не смогли разобраться в знаках, его составляющих.

– Но ведь Лихарь искал, наверное, людей, в тех знаках сведущих?

– Конечно, искал, – с охотою поддержал предположение боготура Лепок.

Глаза у приказного преданнее преданного, отвечает не просто с охотою, а с подобострастием, но Торуса точно знает, что Лепок всю свою жизнь служит семье князя Яромира, с которой связан родовыми узами, а потому и искренности его цена куна.

– Но в наших землях он таких знатоков не нашел, – продолжал Торуса, – а потому и подался в чужие земли.

– Горелуха говорит, что ее сын пал от злой руки.

– Как же это он так оплошал? По слухам, Лихарь был оборотнем, я даже знаю людей, которые собственными глазами видели, как он превращался в зверя.

– Слабо верится, – ласково улыбнулся Лепок. – Я жизнь прожил длинную, а оборотней не встречал.

– А ты случайно не сопровождал боярина Драгутина в его скитаниях по радимичской земле двадцать лет тому назад?

– Я тогда при князе Яромире жил, – вильнул глазами в сторону Лепок.

– Выходит, я больше тебя знаю, – усмехнулся Торуса, – Лихарь не погиб на болотах, он ушел сначала в Хазарию, а потом в Персию. Искал, видимо, ключ к Слову. Мне рассказал об этом ган Карочей, которому в свою очередь поведал историю о Лихаре-оборотне человек по имени Бахрам.

Торуса готов был поклясться, что Лепку это имя хорошо знакомо, во всяком случае, тивун, услышав его, сначала дернулся, а потом побледнел.

– Я ведь не случайно завел этот разговор, – продолжал Торуса. – Видел я в стольном граде человека неславянской наружности, который присматривался к боярину Драгутину. Недобро присматривался. Мне надо было предупредить боярина, но я ведь не знал, что боярин подолгу жил в чужих землях и оставил там след.

Лепок промолчал, чем косвенно подтвердил подозрения Торусы, что далеко не все чисто вокруг Драгутина. Боярину есть что скрывать и от кудесников, и от Всемилы, и от своей сестры, не говоря уже о Торусе. А Горелуха вполне могла петь с голоса Драгутина. Очень может быть, что боярин, прятавшийся в то время в радимичских лесах, устранил Лихаря и под его именем отправился в Хазарию, а потом и далее, прихватив с собой Лепка. Лепок, конечно, о тех похождениях Драгутина не скажет даже под пыткой. Верный человек и, несмотря на внешнюю льстивость и угодливость, крепкий как кремень. Жаль, что тивун не столько боготуру служит, сколько боярину. А еще жальче, что Драгутин, скорее всего, такой преданности недостоин. В любом случае Торуса должен предупредить кудесницу Всемилу, что Шатуненок, возможно, единокровный брат ее дочери Ляны, которую ему прочат в жены. Смешение крови столь близких по отцу людей вряд ли будет угодно богам.

Глава 9

ГОСТЬ КНЯЗЯ РОГВОЛДА

Князь Рогволд, пребывавший в отвратительном состоянии духа, отмалчивался всю дорогу. Зато гана Карочея, не ко времени навязавшегося в гости, прямо-таки распирало от хорошего настроения. Болтал он без умолку. Рогволд в душе ярился на гана, но хранил на лице беззаботную ухмылку, дабы не ронять себя в глазах дружинников. Сердиться на Карочея было глупо, ибо никакой вины за скифом не числилось. К тому же рассказы гана были занимательны. Он рассказывал о кагане Битюсе, о его ближниках, о хазарских городах. Рогволд, увлеченный против воли болтовней скифа, потихоньку отходил мыслями от неудачного поединка и внимал Карочею со все большим удовольствием. В Берестень они прибыли почти друзьями. А друзей следует привечать соответственно статусу. Рогволд закатил пир на весь Берестень, благо суматошные Даджбоговы празднества еще продолжались. Озорничали они на пару с Карочеем столь усердно, что ближнему мечнику Зоре пришлось унимать расходившихся молодцов. Рогволд, хоть и был сильно пьян, увещеваниям мечника внял, тем более что и гость начал давать слабину.

Выбивать застоявшийся в головах хмель князь с ганом отправились в баню, прихватив расторопных холопок, бывших в банном деле большими мастерицами. Вместе с хмелем улетучилось и хорошее настроение Рогволда, а в сердце вернулась обида на кудесника Сновида, который вздумал покровительствовать смерду.

– Прежде о таком и не слыхивали, – поддакнул хозяину гость, – чтобы из смердов – в боготуры.

– Без даджана здесь не обошлось, – вздохнул князь, прикладываясь к ковшу с квасом. – В короткое время он всех охмурил, даже Сновида, не говоря уже о кудеснице Всемиле.

– Кудесницу он уже давно охмурил, – лениво протянул ган, – еще двадцать лет назад.

– Быть того не может!

– В Хазарии об этом знает каждая собака. Драгутин и Всемила склонили к согласию своих отцов, Яромира и Гостомысла.

– А князь Всеволод?

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

Еще вчера Юлия была женой состоятельного человека и у нее не было сомнений в будущем своей дочери и ...
Вы умеете ездить верхом и без промаха стрелять из пистолета? Разбираетесь в бухгалтерии, бизнесе и в...
В южной суверенной республике назревает переворот. Перед Кириллом Мазуром и его напарником Лавриком ...
Это – лучшее, что создал Асприн....
Это – лучшее, что создал Асприн....
Это – лучшее, что создал Асприн....