Шатун Шведов Сергей

Глава 22

ПИР БОГОТУРОВ

Торуса отправился к Богдану один, хотя Буривой и Божибор предлагали ему свою поддержку. Однако эта поддержка могла обернуться кровавой бойней, чего Торусе никак не хотелось допустить. В конце концов, кудесница Всемила одобрила решение боготура, а боярин Драгутин с ним согласился, оговорив право в случае неудачи Торусы действовать по-своему.

Богданов двор ничем не выделялся среди дворов старейший. Младший Всеволодов брат был не то чтобы нищ, но и достатком старшего брата Борислава не обладал и в четверть. Торуса плохо знал Богдана, хотя не раз сталкивался с ним в детинце. Если младший брат и завидовал богатству и власти старших братьев, то очень умело это скрывал. О Богдане шла нелестная слава как о человеке простоватом и целиком зависящем от умного и хитрого Борислава Сухорукого.

Во двор Богдановой усадьбы Торусу пустили без помех. Крепкие ворота захлопнулись за его спиной, отрезая путь к возможному отступлению. Боготур хоть и испытал по этому поводу беспокойство, но с коня спрыгнул легко и на красное крыльцо ступил уверенно. Младшего брата Великого князя охраняли чуть не полсотни мечников, облаченных, несмотря на ночь, а точнее, раннее утро, в тяжелую бронь. Не приходилось сомневаться, что в тереме готовились к событиям, которым, к сожалению для хозяев, не суждено было состояться, и не в последнюю очередь благодаря усилиям самого Торусы.

Боготур рассчитывал увидеть Рогволда, но в гридне за столом сидел один Богдан, с красными то ли с перепоя, то ли недосыпа глазами. Здравную чашу хозяин поднес гостю, криво улыбаясь одними губами. Глаза его при этом настороженно следили за Торусой. По этим глазам недоспавшего поросенка боготур определил, что хозяин не столько пьян, сколько притворяется. Дюжина Богдановых мечников толклась у входа за спиной Торусы с явным намерением вмешаться, если гость вздумает нанести ущерб хозяину.

Торуса плеснул хозяйским щурам вина много больше, чем положено было по обычаю, а проще говоря, вылил поднесенное вино на пол, не пригубив. Такое поведение можно было смело считать оскорбительным, но Богдан сделал вид, что не заметил вызова гостя, и повелительным взглядом заставил примолкнуть зароптавших было мечников.

– Слух по городу пошел, что вино в твоем тереме отравленное, – сказал Торуса, присаживаясь к столу.

Богдан захохотал, правда, смех хозяина прозвучал, на взгляд гостя, не слишком искренне.

– Вузлева ты этим вином потчевал?

Лицо Богдана побурело от ярости. Видимо, он никак не ожидал, что гость сразу же возьмет быка за рога, не стесняясь присутствием мечников.

– Ты оглядись вокруг, Торуса, – прошипел Богдан, – тогда, быть может, поймешь, кто в этом доме хозяин и сколь опрометчиво наносить ему обиду.

Младший брат был, что называется, в породу. И ростом, и статью, и даже лицом он был похож на Великого князя Всеволода. Разве что глаза разительно отличались. Виляющими были глаза у Богдана, а Великий князь на собеседника смотрит прямо, даже когда лжет ему.

– Твоих мечников я не боюсь, – холодно заметил Торуса. – За моей спиной вся боготурская дружина, которая ждет только сигнала, чтобы покарать изменников Велесовой правде.

– Ого, – прозвучал за спиной Торусы насмешливый голос, – это кто же нам угрожать вздумал?

Торуса по голосу узнал Рогволда, а потому не стал оборачиваться. Сидел и смотрел пристально на явно воспрянувшего духом при появлении союзника Богдана. Князю Берестеня пришлось обходить стол и садиться одесную хозяина, чтобы взглянуть в глаза старому другу.

– А мы тебя вчера вечером ждали с Богданом, – сказал Рогволд.

– Ждали вы не меня, – усмехнулся Торуса, – и не дождались. А с тебя особый спрос будет, боготур Рогволд. Ты Берестень бросил в тяжкий час.

– Ничего с тем Берестенем не случится, – лениво протянул Рогволд. – Я прибыл в стольный град, чтобы помочь захворавшему князю Всеволоду в его борьбе против даджана, с которым и Вузлев, и ты, боготур Торуса, в сговоре.

– А разве Всеволод сказал свое последнее слово в отношении Драгутина и Вузлева?

– Не во всем Великий князь волен, – хмуро бросил Рогволд.

– Не рановато ли ты в судьи полез, боготур? – насмешливо спросил Торуса. – И Всеволод еще жив, да и охотников утвердиться на великом столе с избытком.

– Я свое место знаю и все делал если не с прямого согласия Всеволода, то ему на пользу.

– Это даже более правда, чем вы с Богданом думаете, – усмехнулся Торуса. – Но вы упустили одно: кому-то ведь придется отвечать за содеянное. Должен же Великий радимичский князь оправдаться в глазах Великого князя Яромира за смерть его сына. Ты, боготур Рогволд, самая подходящая цена за княжий недосмотр. А если волхвы потребуют плату за головы боготура Вузлева и его товарищей, то Великий князь Всеволод, с тяжелым сердцем конечно, вынужден будет казнить брата своего Богдана.

– Все ты лжешь, Торуса, – вскочил на ноги Богдан. – Не замышляли мы ничего худого против брата Всеволода.

– Сядь, – резко бросил в сторону Богдана Рогволд, – не мешай разговору.

– Борислава в стольном граде нет, – спокойно продолжал Торуса, – и тебе, Богдан, достанутся все шишки. Зачем ты вообще полез в заговор, если ты брат Великого князя и останешься им, кто бы ни сидел на великом столе, Всеволод или Борислав? Драгутину известно все о заговоре Сухорукого, и за спиной у даджана рать в пять тысяч воинов. При таком раскладе князю Всеволоду ссориться с ним не резон. Наоборот, как только в детинце узнают, что Драгутин избежал ловушки, там сразу же раскроют ваш заговор, и боготур Скора по слову князя Всеволода разорит твою усадьбу, Богдан, и предаст здесь всех мечу. Просто из предосторожности, чтобы обитатели этого терема не наболтали лишнего.

– Это ты предупредил Драгутина? – прищурился на боготура Рогволд.

– И тем самым спас тебе жизнь, – холодно отозвался Торуса. – Вы с Богданом всего лишь разменная монета в большой игре. Всеволоду действительно мешает боярин Драгутин, но не в интересах Великого радимичского князя война с князем Яромиром.

– Ты клевещешь на моего брата Всеволода! – выкрикнул Богдан.

– Ой ли, – усмехнулся Торуса. – Ты загляни в свою душу, Богдан, много ли там любви к брату, так почему Всеволод должен питать к тебе добрые чувства? Возможно, князь не все знает о ваших с Бориславом намерениях, но знает он достаточно, чтобы повесить тебя с легким сердцем.

В задумчивость после слов гостя впали оба – и Рогволд, и Богдан. Торуса не поручился бы, что все сказанное им за этим столом – правда, ибо чужие мысли он читать не научился. И тем не менее он не считал, что ради спасения Вузлева оболгал Всеволода. Ибо Великий князь был не настолько прост, чтобы поверить показаниям вилявой женки Рады. И даже ревность Всемилы не заставила бы Всеволода начать охоту на даджана, если бы он не видел в этом своего личного интереса.

– Боготуров вином опоили? – спросил Торуса у призадумавшегося Рогволда, который только криво усмехнулся в ответ.

– Отпустите их, – негромко бросил Богдан своим мечникам.

Ждать пришлось недолго. Торуса не успел осушить кубок, как в дверях возникли Вузлев и трое его товарищей, безоружные, но на все готовые. Если судить по лицам, то ярость их просто распирала.

– Вино оказалось слишком крепким, – развел руками Рогволд. – Мы с Богданом только-только очухались. Не иначе какая-то вражина подсыпала в вино сон-травы.

– Ладно, Рогволд, – зло прищурился Вузлев, – сочтусь я когда-нибудь с тобой полной мерой за это вино. А с тобой, Богдан, за запоры.

– Какие запоры? – изумился Рогволд. – Да вы что, боготуры? Я понимаю, ближникам Велеса срамно напиваться до полного бесчувствия, но вины хозяина в этом нет. У вас своя голова на плечах. А если начнете напраслину возводить на Богдана, то я всем скажу, что боготуры Вузлев, Соколик, Любомир и Синегуб два дня беспробудно пили, а после спали. Ныне же плетут непотребное, чтобы срам свой прикрыть и оправдаться в бесчинствах.

На лицах молодых боготуров читалось явное желание пустить в ход кулаки, но Вузлев уже, похоже, сообразил, что объяснение, придуманное Рогволдом, не самый худший выход из создавшейся ситуации и что до поры до времени его следует принять.

– Отдайте боготурам оружие, – распорядился приободрившийся Богдан.

Присесть к столу боготуры наотрез отказались и, разобрав оружие и бронь, направились к выходу. В отличие от них, Торуса любезно раскланялся с хозяином, а Рогволду сказал на прощанье:

– Я бы на твоем месте поспешил в Берестень, а стольном граде тебе делать нечего.

Рогволд открыл было рот для возражения, но Торуса его слушать не стал и покинул гостеприимный Богданов терем вслед за рассерженными боготурами. Садясь на подведенного расторопным челядином коня, Вузлев спросил у Торусы:

– Это Сухорукий нам наворожил?

– Дело не только в Бориславе, но и во Всеволоде, – негромко бросил Торуса.

Вузлев соображает быстро и, надо полагать, без подсказки товарища догадается, зачем князю Всеволоду понадобилось изолировать, а в будущем, возможно, и устранить близких к кудеснику Сновиду боготуров.

– Зачем ты вообще сюда полез? – спросил Торуса, выезжая в распахнутые ворота.

– Рогволд обещал показать нам женщину, которая возвела напраслину на Драгутина. Я ведь Рогволду верил как самому себе. С малых лет кашу хлебали из одного котелка.

– Ныне у каждого каша своя, – горько усмехнулся Торуса.

Вузлев промолчал, тяжело, видимо, переживая измену Рогволда. Сновидов внук самолюбив и неожиданное пленение переживает болезненно. Рогволд, хорошо знающий Вузлева, правильно рассчитал, что старый его товарищ не станет распространяться о своей промашке на каждом углу. И уж тем более не станет требовать у Великого князя наказания обманувших его людей. В создавшейся ситуации Рогволд без труда выведет Вузлева на всеобщее посмешище.

– Скора знал, что мы у Богдана? – спросил Вузлев.

– Знал, – не стал кривить душой Торуса. – Мне он советовал не совать нос в чужие дела.

– А ты все-таки сунул?

– Вспомнил о каше, – усмехнулся Торуса. – Я ведь не князь и на великих столах мне не сидеть.

Вузлев нахмурился, очень может быть, понял, что не только в Рогволдов огород бросил сей камешек Торуса. Вузлевовы родовичи всегда были не в меру горделивы и стремились к первенству в радимичской земле, не считаясь ни с заведенным рядом, ни с вечевым приговором.

– Борислав поднял урсов и привлек на свою сторону старейшин многих радимичских родов, – сказал Торуса. – Ган Митус прислал хазар. Берестень они либо взяли, либо вот-вот возьмут.

– Мы ждали мятеж и готовились к нему, – спокойно отозвался Вузлев.

– Вижу, как вы готовились, – зло отозвался Торуса. – Все рубежи открыты, боготур Вузлев под запором у Богдана, а Великий князь в раздумье, чью голову рубить первой. Печенеги Ачибея на подходе.

– Ган Ачибей не пойдет в набег зимой, – возразил Вузлев.

– По-твоему, Сухорукий с Митусом совсем без ума люди, если заварили эту кашу без надежды на подмогу? Я прошел лесом от своего городца до стольного града за два дня. И печенегам больше времени не понадобится: землю прихватило морозцем, а снежный покров едва ли по щиколотку. Не знаю, как вы считали с кудесником Сновидом и боярином Драгутином, но вижу, что просчитались.

Торуса догадывался, на чем строили свой расчет кудесник и боярин. Мятеж Борислава был им выгоден, ибо позволял обнаружить и подавить тех старейшин, которые были недовольны возвышением Велесовых ближников и в противлении их власти готовились опереться не только на родовых пращуров, но и на пришлых богов. Ну и как же при таких всеобщих ожиданиях не вспыхнуть большой усобице?

– Почему Богдан нас отпустил? – спросил Вузлев.

– Я объяснил и ему, и Рогволду, что ваша смерть обернется их неизбежной гибелью.

– Князь Всеволод будет тобой недоволен.

Ответить Торуса не успел, ибо детинец уже распахнул свой зев навстречу боготурам. Во дворе княжьего убежища суетился потревоженный рассветом служивый народ. Мечники бряцали оружием, а челядины хлопотали с дровами для многочисленных очагов обширного терема, сохранить тепло в котором в зимнюю пору было совсем непросто. Вышедший на красное крыльцо боготур Скора глянул на прибывших с удивлением и досадой, которые не сумел скрыть.

– Попроси Великого князя нас принять, – сказал Торуса ближнему боготуру.

– Недужится князю, – ответил, прокашлявшись, Скора.

– А ты скажи Великому князю, что боярин Драгутин свою рать повел мимо стольного града к радимичским рубежам, навстречу гану Ачибею. И еще скажи князю, что брат его Богдан клянется ему в верности и даже в мыслях не держит, чтобы переметнуться на сторону врагов Всеволода. От таких вестей Великому князю наверняка полегчает.

Вузлев, стоявший рядом с Торусой, ухмыльнулся в светлые усы. Скора тоже обнажил в оскале зубы, но глаза его все так же зло смотрели на боготуров.

– Князь Всеволод давно вас ждет – почему задержались? – спросил Скора у Вузлева.

– Меды в стольном граде больно крепкие, – огрызнулся Соколик. – Чуть до смерти не захмелели.

– Добро, боготуры, – кивнул головой Скора, – о вашей просьбе я скажу Великому князю. А что до пиров, то хмель в ваши годы вреден для здоровья.

Вспыльчивый Соколик добавил еще кое-что в спину удаляющемуся Скоре, но тот сделал вид, что срамных слов не расслышал.

К Великому князю их пустили не сразу, немалое время протомив в гридне. Торуса уже подумывал, что Всеволод и в этот раз уклонится от встречи, но ошибся в своих нелестных для Великого князя предположениях.

Князь Всеволод выглядел хоть и смурным, но здоровым. На боготуров он глянул неласково, а пухлые губы скривились в усмешке.

– От беглых мечников узнаю, боготуры, о бесчинствах, творимых урсами и хазарами в порубежье, доверенном вашим заботам. Не спрашиваю, что делали все эти дни Вузлев со товарищи, ибо немало уже о том наслышан. Но хотелось бы знать, почему боготур Торуса оставил свой городец без присмотра и по какой нужде явился в стольный град? Или иной заботы нет ныне у боготуров, как только меды распивать?

– По твоему зову собрались мы в стольном граде, – не выдержал Всеволодовой лжи боготур Соколик.

– Долго добирались, – отрезал Великий князь. – Нужда в вашей помощи отпала, и более я вас в стольном граде не держу.

– Спасибо за привет и ласку, князь, – сказал Торуса. – Впредь мы будем знать, что в болезни ты забывчив, а во здравии изменчив.

Боготуры засмеялись, а Всеволод побагровел от гнева. Придет время, он припомнит Торусе эти слова. Но достоинства своего Великий князь не уронил, с душившей его яростью совладал и распрощался с гостями почти мирно.

Боготуры сели на коней и выехали из детинца на пока еще малолюдную Торговую площадь. Стольный радимичский град просыпался лениво, по-зимнему неторопливо втягиваясь в хмурый день. Большой беды наступающий день обывателям не сулил, и Торуса, удовлетворенный этим обстоятельством, покинул город почти с легким сердцем.

Глава 23

ОШИБКА КНЯЗЯ РОГВОЛДА

Рогволд засобирался в дорогу сразу же после того, как боготур Торуса вызволил Вузлева со товарищи из слишком уж гостеприимных объятий Богдана. Перед отъездом он навестил Великого князя Всеволода, который свежестью лица и бодростью тела начисто опровергал слухи о своей скорой смерти. Рогволду оставалось только подосадовать на себя за легковерие. Еще каких-нибудь два дня назад и сам Великий князь, и его ближники сочувственно внимали словам Рогволда и готовы были принять за истину все, что говорила Рада о боярине Драгутине. Ныне все изменилось: боготуры насмешливо косились на князя Берестеня, а Всеволод только руками разводил, удивляясь, как опростоволосился Рогволд, поверив лживым словам вилявой женки. Сам же Великий князь наветам на Драгутина не верил никогда, ибо вот уже двадцать лет боярин был его надежным и проверенным другом, соратником в нелегкой борьбе против жадных до почестей и злата ганов – что радимичских, что урсских, что хазарских.

Сказано это было в присутствии не только ближних боготуров, но и многих радимичских старейшин, что сразу же положило конец слухам, порочащим боярина Драгутина. Притихшие старейшины и возликовавшие боготуры внимали Великому князю с усердием, после чего выразили одобрение его словам дружным хором. Был здесь и Богдан, обласканный, к удивлению Рогволда, Великим князем. Причем Всеволод назвал Богдана продолжателем и хранителем своих дел. Заявление это было неожиданным не только для боготуров и старейшин, но и для самого Богдана, который так и застыл с открытым ртом. Эти слова, кроме всего прочего, означали, что никакого взыска ни с Богдана, ни с близких ему старейшин не будет, если, разумеется, они выразят преданность Великому князю и жертвами богу Велесу искупят смущение в умах, которое имело место быть в результате посулов недобрых людей. Речь Всеволода была замысловатой, но и Богдан, и старейшины поняли Великого князя, а потому и поспешили выразить почтение кудеснику Скотьего бога, который стоял одесную Великого князя, опровергая своим присутствием слухи о ссоре, якобы вспыхнувшей между Всеволодом и Сновидом. Рогволд терялся в догадках, что же случилось в детинце такое необычное, что заставило Всеволода круто свернуть с избранного пути. Многое Рогволду объяснил боготур Скора, мудрый толкователь поступков и слов Великого князя.

– Кудесница Всемила изменила свое отношение к Драгутину, – негромко поведал Скора недоумевающему боготуру, – a c нею вместе качнулись в сторону даджана и новгородцы. Князь Всеволод счел неразумным оставаться в одиночестве ввиду грозящей усобицы и возможного печенежского набега. В общем-то Рогволд легко отделался, как прозрачно намекнул берестянскому князю Скора, ибо Всеволод, чего доброго, мог заподозрить его в том, что он, сговорившись с врагами Великого князя, пытался внести разлад в союз трех самых могущественных славянских племен, и это перед лицом угрозы, все более явственно исходящей из Хазарии.

После зловещих откровений боготура Скоры Рогволд почел за благо убраться из стольного града, где обстановка складывалась для него крайне неблагоприятно, прихватив с собой и вполне оклемавшуюся Раду. На Раду он был страшно зол, но расправу над ней решил отложить до возвращения в Берестень.

Женщина лежала со связанными руками в возке, запряженном парой сытых коней, которыми правил Коряга, а Рогволд ехал рядом на гнедом жеребце, прикрываясь рукой от дувшего в лицо ветра. Путь до Берестеня предстоял неблизкий, а утро выдалось морозное.

– Не выгорело твое дело, Рада, у лжи короткие ноги.

– Ты же моим словам поверил, – презрительно бросила женщина. – Вообразил, что можно болью сломить волю жрицы Кибелы.

– Слышал, Коряга? – усмехнулся Рогволд. – Никудышный из тебя получается кат,[31] придется, видимо, другого человека подыскать для пыточных дел.

Коряга обиженно засопел и зло покосился на Раду. И у ката есть, оказывается, своя гордость. В грядущем старании Коряги Рогволд теперь не сомневался, но приходилось брать в расчет, что женка ему попалась твердая, как кремень. Не всякий мужчина способен сознательно и добровольно пойти на пытку, чтобы добиться своей цели. Большая сила ненависти была в этой женщине к человеку, которого она собиралась погубить. А задумка была хороша, настолько хороша, что Рогволд усомнился в авторстве Рады. Наверняка здесь не обошлось без человека, хорошо знающего Великого князя и хорошо осведомленного в его истинном отношении к боярину Драгутину. Проще говоря, не обошлось в этом деле без Борислава Сухорукого, который ловко использовал легковерие Рогволда. А гану Карочею Рогволд еще свернет при случае шею, вилявый скиф дорого заплатит за свою ложь. Хотя нельзя сказать, что князь Берестеня понес большие убытки по вине обманувших его людей. Да, болезнь Всеволода оказалась мнимой, да, великий стол по-прежнему далек от Рогволда, но ведь и годы его небольшие и сил в нем немерено. Все еще может обернуться в выгодную для Рогволда сторону.

Только у стен Берестеня князь вспомнил предостережение боготура Торусы о том, что колдун Хабал точит зубы на его город. Всерьез Рогволд это предостережение не воспринял. Никогда шалопугам не взять город, который защищает сотня мечников, полсотни стражников и несколько тысяч ополченцев.

Рогволд критически оглядел городские стены, но никаких следов недавнего штурма не обнаружил. Берестень был крепким орешком, с высоким тыном и глубоким рвом, опоясывавшим весь город. Со стороны шалопуг было бы безумием даже пытаться взять его наскоком.

Городская пристань была пуста, да по-иному в эту пору и быть не могло: до ледохода, открывающего торговым людям путь из Хазарии на Русь, оставалось еще более месяца. Городские ворота были открыты, и Рогволд успел заметить хвост обоза, вкатывающего за городской тын. Обоз, скорее всего, был торговым, собранным окрестными смердами для продажи нехитрой снеди на городском торгу.

Стражники наверняка заметили с вежей приближающуюся Рогволдову дружину, а потому, опознав князя, не стали закрывать ворота. Еще одно подтверждение тому, что в округе и в городе все спокойно.

Дружина въезжала в родной город без опаски, вполне уверенная, что найдет здесь надежное пристанище после долгого и трудного пути. И ни стражники у ворот, ни безлюдье на Торговой площади не вызвали поначалу у Рогволда никаких подозрений. Вот только Зоря, ехавший одесную князя, вдруг вскинул щит и поймал летящую в цель стрелу. А целью этой была голова Рогволда. Но осознал это князь, только когда все тот же Зоря крикнул во всю мощь своих легких:

– Измена!

Рогволд тут же вскинул свой щит и тем самым спас себя от верной смерти. Три стрелы, пущенные с близкого расстояния, едва не сорвали этот щит с его руки. Из ближайшего проулка в бок Рогволдовой дружине ударили закованные в броню всадники, а от Торговой площади ринулись навстречу князю пешие копейщики. Рогволд обнажил меч и обрушил его на голову ближайшего врага. Врагов было много, но и Рогволдовы дружинники, не раз попадавшие в передряги, не смешались в кучу, не потеряли плеча друг друга и, перестроившись в мгновение ока, ударили сначала на конных мечников, загнав их обратно в проулок, а потом развернулись на пеших ратников, которым трудно пришлось на открытом пространстве под копытами озверевших коней и под мечами осерчавших гридей.

Более всего досаждали лучники, бившие, со стен. За короткий срок они сбросили с коней чуть не треть княжьей дружины. Вся Торговая площадь простреливалась ими чуть ли не до детинца. Рогволд попробовал отступить к воротам, но наткнулся на плотную массу пеших ратников, ощетинившихся длинными копьями. У князя остался только один выход – прорываться к детинцу в надежде на то, что Усыга хоть и потерял город, но последнее убежище удержал.

– Вперед! – крикнул Рогволд и первым поскакал через площадь, расшвыривая конем и мечом пытавшихся ему помешать ратников.

Кажется, надежды Рогволда на твердость Усыги не были напрасными. Со стен детинца никто в Рогволдову дружину не стрелял, и, судя по шуму, доносившемуся из вежи, там уже готовились поднять решетку и открыть ворота. Рогволд перевел дух и огляделся. Пешие урсы не рисковали пока атаковать конных дружинников, а шалопуг Рогволдовы гриди смели с Торговой площади, загнав под навесы и в щели амбаров. Самое время было Усыге подсуетиться с воротами, но в сторожевой веже детинца что-то застопорилось. И только после громкого окрика Рогволда Усыга выглянул в одну из бойниц.

– Открывай ворота!

– Если бросишь оружие, боготур Рогволд, то жизнь будет сохранена и тебе, и твоим мечникам, – отозвался сверху Усыга.

– Ты в своем уме?! – рявкнул на него Рогволд. – На кого пасть разеваешь, собачий сын!

– Волею Великого князя Борислава я ныне в Берестене воевода, – сердито прокричал Усыга. – А если не подчинишься, то пеняй на себя.

– Дурак ты, Усыга! – Рогволд сплюнул сгусток крови из рассеченной губы. – Твоего Борислава вздернут не сегодня, так завтра. Висеть тебе вместе с ним, если вздумаешь упрямиться. Рать Великого князя Всеволода уже двинулась к Берестеню.

– Может, и двинулась, – хмыкнул Усыга, – да только дойдет ли!

Кричал Рогволд не только Усыге, но и шалопугам, которые вновь начали надвигаться со всех сторон на его дружину. Но грозил он без пользы, никого его речи не смутили, а со стен детинца в растерявшихся гридей полетели сулицы и стрелы. Рогволд развернул коня и вновь попытался прорваться к воротам. За ним поскакали лишь около десятка гридей, остальных оттеснили в сторону и прижали к стене детинца без всякой надежды вырваться из железных клещей. Рогволд же и во второй раз прошел через Торговую площадь, как нож сквозь масло, но у Южных ворот напоролся на конных мечников Борислава, раз в пять превосходивших числом его уцелевших дружинников. Рогволд потерял щит и сломал меч по самую рукоятку, конь зашатался под ним и рухнул на землю, но боготур успел высвободить ногу из стремени раньше, чем расторопный Бориславов мечник достал его секирой. Мечник упал, пронзенный в горло Рогволдовым засапожником, а сам боготур, перехватив секиру из ослабевших рук, отступил к угловому амбару, рубя направо и налево, как дровосек в сухостойном лесу. Ему казалось, что он не идет, а плывет по кровавой реке, а рядом тонут его гриди, без стонов и криков о помощи. Последним упал Зоря, и вокруг Рогволда остались только чужие. А потом все исчезло, и кровавый поток накрыл его с головой…

– Вот бык, – скрипнул зубами ган Багун, – еле успокоили! Говорил же, не надо пускать его в город, вон сколько людей покрошил, мясник!

– Сечи без крови не бывает, – равнодушно отозвался ган Карочей.

Скифа боготурская удаль Рогволда скорее восхитила, чем огорчила. Но и гана Багуна он мог понять – более десятка урсов взял с собой боготур в страну Вырай, более сотни ратников порубили его дружинники. Рогволда, конечно, без споров пропустят «белые волки» в Страну Света, а вот по поводу урсов и шалопуг у скифа были большие сомнения. Впрочем, судьба этих несчастных не слишком волновала Карочея ни в мире этом, ни в мире том. Правильно поступил Сухорукий – пролитая кровь, и своя, и чужая, сплачивает ряды.

Появление невесть откуда Рады удивило не только Карочея, но и подъехавшего на белом коне Борислава. Последнего это появление даже, кажется, обрадовало. От женщины ждали новостей из стольного града, но место для разговора было неподходящим, и Сухорукий пригласил вождей в детинец. Пеший Багун тоже двинулся было за новым Великим князем, но его удержала чья-то уверенная рука. Багун узнал Горелуху, которую не чаял здесь встретить, и невольно поморщился:

– Откуда ты взялась, старая?

– Почему ты не рассказал урсам о последней воле Ичала Шатуна?

– Кому надо, тот о воле Ичала знает, – отмахнулся Багун. – Не вмешивайся в чужие дела, старуха.

– Это мои дела, Багун, – посмурнела лицом Горелуха. – Ичал признал Искара Шатуном и благословил его брак с Макошиной ведуньей Ляной.

– Признал, – нехотя согласился Багун. – Но одного Ичалова слова мало. Сын Лихаря должен делом доказать, что предан всей душой Лесному богу и племени урсов, а пока он слишком молод, чтобы вести нас за собой.

– А ты, Багун, зрел и мудр, – усмехнулась старуха. – Настолько мудр, что стал на сторону Борислава Сухорукого, убийцы моего сына Лихаря, и на сторону гана Митуса, сына того самого Жиряты, который предал и погубил моего мужа Листяну Шатуна.

– А ты к чему принуждаешь меня, женщина?! – рассердился Багун. – К миру и согласию с ведунами славянских богов, исконных врагов Лесного бога? Разве не «белые волки» разрушили твой дом и изгнали тебя и твоих домочадцев с принадлежащих вам по праву земель? Разве не боготуры сидят в наших городцах? Разве не радимичи владеют нашими родовыми землями?

– Борислав обещал тебе вернуть наши земли и городцы?

– Сами возьмем, пока у Сухорукого есть в нас нужда. И первым будет Листянин городец. Это час нашего торжества, старуха. Лесной бог встанет с ложа богини обновленным, и он будет не только богом урсов, но и богом всех прочих племен, славянских и неславянских.

– Ты в своем уме, Багун? – покачала головой Горелуха. – Зачем славянам и печенегам боги урсов, когда у них есть свои? И зачем Лесному богу славяне, когда у него есть мы, урсы? Мой сын думал по-иному. Ичал Шатун тоже мыслил не так.

– Оба они мертвы, – хмуро бросил Багун. – Теперь мы с Хабалом будем решать, какую дорогу выбирать нашему племени, и никто не вправе нам мешать, ни ты, ни твой внук.

– Твои и Хабаловы предки не были ближниками Лесного бога, и вы не вправе толковать волю Хозяина, – твердо сказала Горелуха.

– А кто вправе? – огрызнулся Багун. – Последний Шатун нашего племени мертв, а внук твой вырос среди чужих, и доверия у меня к нему нет.

– Ты предал моего сына, Багун, и ныне вновь встал на путь измены.

– Все ты лжешь, старуха. – Ган крепко схватил Горелуху за плечи. – Это твой сын, поддавшись уговорам женщины чужого племени, пошел на сговор с нашими врагами. А теперь ты хочешь, чтобы сын этой Милицы, разрушившей нашу с Лихарем дружбу, стал во главе урсов. Кровь радимичей, текущая в жилах Искара, не позволит ему услышать нашего бога.

– В жилах Листяны тоже была радимичская кровь, но это не помешало ему стать Шатуном.

– Возможно, – хмуро бросил Багун. – Но я признаю Искара Шатуном только тогда, когда уверую в то, что он слышит Лесного бога и верно толкует его волю.

Багун отстранил Горелуху и уверенным шагом направился к детинцу, обходя тела павших, которые в немалом числе лежали на Торговой площади. Не все павшие были урсами, но от этого горечи в душе гана не стало меньше.

В детинце собралась вся головка мятежа: Борислав, Дробень, Хабал, ганы Карочей и Горазд, Усыга, старый Иллурд и хазар Хвет. Слушали Раду, которая рассказывала о событиях, происходивших в последние дни в стольном граде.

– Не решились, значит, на выступление Богдан и старейшины, – разочарованно протянул Усыга.

– Отсутствие Драгутина делало мятеж в стольном граде бессмысленным, – спокойно сказал Борислав, – ибо не против Всеволода должны были восстать старейшины, а против изменника даджана и поддержавшего его кудесника Сновида. Тогда городские обыватели не стали бы вмешиваться в распрю, а Всеволод застыл бы на распутье. Но сказать, что наш замысел провалился, я не могу. Всеволод собрал в стольном граде и около него все свои силы, оголив рубежи, и тем самым развязал нам руки. Теперь следует действовать без промедления. Мы слишком засиделись в Берестене, а ган Ачибей уже на подходе. Пришла пора брать под свою руку городец Листяны Шатуна. С находящегося там ложа Кибелы должен встать новый бог. Устами своего кудесника Хабала он должен благословить нового Великого князя радимичской и урсской земли и нового кагана, берущего отныне под свою длань Хазарию и Русь.

– А как же каган Битюс? – осторожно усомнился Горазд.

– Я получил вести от почтенного Моше, – пояснил Борислав. – У гана Митуса все готово, и сомнений в успехе нет. Почти все скифские и славянские ганы стали на сторону нового кагана и ждут, когда в радимичской земле восстанет новый бог, осененный Словом.

– Что-то я не верю старому хабибу, – покачал головой Горазд. – С чего это он стал строить козни своему богу Ягу?

– У почтенного Моше свои резоны, – усмехнулся Борислав. – К тому же полученные от него сведения подтверждаются из других источников. Я не настолько глуп, чтобы довериться одному человеку, пусть и весьма уважаемому.

Сомнения гана Горазда не ослабили решимости заговорщиков. Здесь же на совете договорились оставить в Берестене Усыгу и Дробня в качестве воевод. Все остальные силы решено было вести к Листянину городцу, где и должна была решиться судьба мятежа. Ган Горазд попробовал было возражать, но его возражения отклонили. Великий князь Борислав высказался в том смысле, что опыт Горазда необходим в походе, но все отлично понимали, что он просто не доверяет гану.

– Что тебе передал ган Сидок? – повернулся к Багуну Борислав.

– Сидок приведет пешую рать урсов в пять тысяч копейщиков к Листянину городцу к завтрашнему утру, – отозвался ган. – К этому сроку мы должны быть там. Я уже послал гонцов к Годуну и Кряжану, чтобы вели туда же полторы тысячи всадников.

Если судить по лицу Борислава, то ответом урса он остался доволен.

– Судислав и Изяслав выведут радимичское ополчение к Листянину городцу к тому же сроку. Числом их будет не менее, чем урсов. Таким образом, сил у нас будет больше, чем у Всеволода. А с подходом Ачибея мы будем превосходить его рать втрое. Это подействует на колеблющихся старейшин и волостных князей, которые еще не решили, к какому берегу приткнуться.

В словах Борислава не было ничего нового для заговорщиков, но произнесенная им цифра впечатлила. То, что еще недавно казалось зыбким и сомнительным, ныне приобретало определенность. Примолк даже ган Горазд, которого точило недоверие к замыслам Борислава Сухорукого.

– Я, пожалуй, поеду навстречу Сидоку, – сказал Багун. – Надо поторопить пешую рать, но и вы не мешкайте, ганы.

– Разумно, – кивнул головой Борислав. – Послезавтра к полудню мы все должны собраться у Листянина городца, и да поможет нам новый бог в благородных начинаниях.

Вожди мятежа разошлись готовиться к выступлению, а ган Горазд остался сидеть у стола, лениво потягивая вино из серебряного кубка. Берестень вновь ускользнул из рук гана, и трудно было сказать, куда его выведет избранная не по своей воле дорога. И кой черт принес в Берестень глупого боготура Рогволда?! Конечно, ган Горазд не участвовал в его убийстве, но и бездействие в данной ситуации тоже могли поставить ему в вину. Кто станет слушать оправдания Горазда, ведь не в оковах же его привезли в Берестень. Очень может быть, что Горазд, прельстившись посулами и золотом Жучина, зря приехал в радимичскую землю. С другой стороны, в Хазарин сейчас тоже, трудно найти безопасное убежище. Если верить Бориславу, то там грядут большие перемены.

Взбодрив мозги еще одним глотком вина, Горазд пришел к выводу, что не ругать он должен Ицхака за свое сомнительное нынешнее положение, а благодарить. Ибо, оставшись в Хазарии, он оказался бы перед тяжким выбором – хранить верность Битюсу или переметнуться к Митусу. И в том, и в другом случае его положение было бы незавидным. Определенность выбора чревата была гибелью, случись так, что Горазд стал бы на сторону побежденных. Здесь же, в радимичской земле, его положение можно считать более удобным, хотя и рискованным. Пока что он находится в рати Борислава и в случае успеха заговорщиков вправе будет требовать Берестень в качестве благодарности за участие в мятеже. Ну а если Борислав потерпит поражение, то Горазд с полным правом может объявить себя тайным соглядатаем князя Всеволода, которого он с большим риском для своей жизни предупреждал о готовящейся измене. И Великий князь не должен забыть об этой его услуге. Хотя он, конечно, может счесть ее слишком малой для признания гана Горазда своим горячим сторонником. Не худо было бы сделать свой вклад в победу Всеволода более весомым.

Для разговора с Глуздом и Брехом ган Горазд спустился во двор, ибо отлично знал, что стены детинца имеют уши. Брех и Глузд, успевшие вернуться в Берестень накануне, пребывали в унынии. Смерть родовича, хотя и откровенно нелюбимого, произвела на них тяжелое впечатление.

– А что я мог сделать? – вздохнул Горазд. – Я сам здесь на положении пленника, разве что руки не связаны.

Говорилось это не только для Глузда и Бреха, но и для родовича Гудяя, который не одобрял поведение своего гана.

– Ведь предупреждал же я Великого князя, что Борислав пойдет на Берестень, или вы забыли ему об этом сказать?

– Не забыли, – отозвался Глузд. – И Всеволоду мы об этом сказали, и Торусе. Боготур Торуса предупреждал Рогволда об опасности, но тот ему не поверил.

– Откуда вы об этом знаете?

– От Зори, – пояснил Брех. – Он хоть и ранен сильно, но жив. Мы его спрятали в доме одного родовича.

– Ну вот, – развел руками Горазд, – кто ж знал, что предупрежденный и князем Всеволодом, и боготуром Торусой Рогволд полезет очертя голову в занятый врагами город? Это же совсем без ума надо быть. Хотя пал он, конечно, как истинный боготур, худого слова о нем не скажешь. Но князю мало одной силы и доблести, надо еще и светлую голову на плечах иметь. Если бы Рогволд оставил город на своего родовича, то Борислав никогда бы не взял Берестень. А он кому доверился? Усыге доверился, а это ж перекати-поле, ему все равно кому служить, лишь бы платили. Или я не прав?

– Кругом прав, – вздохнул Глузд.

– Что за радость будет всем, если шалопужья рать сожжет и разорит Берестень, пустив по миру его жителей? Погибнуть славной смертью мы всегда успеем, но вопрос-то в другом – как спасти Берестень?

Брех с Глуздом согласно закивали головами: здраво рассуждал ган – действуя без ума, можно много дров наломать.

– Рогволд сильно ослабил наш род, положив весь его цвет на мостовые Берестеня, а другие роды дремать не будут, чего доброго, захотят своих старейшин протолкнуть в князья.

Из слов Глузда Горазд заключил, что Рогволдовы родовичи хоть и скорбят о погибшем боготуре, но от гана отворачиваться не собираются, храня надежду на его расторопство и разумение. В создавшейся благоприятной ситуации Горазду никак нельзя было оплошать.

– Поедете втроем к Ицхаку Жучину, – тихо сказал он Глузду, Бреху и Гудяю, – расскажете ему все, как было. И еще передайте, что Борислав поутру покинет Берестень. Силы его собираются в кулак у Торусова городца, где Сухорукого будут выкликать Великим князем. Где вы сговорились о встрече с Ицхаком?

– В ближайшем от Макошина городца сельце.

– Вот и поезжайте, – кивнул головой Горазд. – А Берестень останется за нами, я в этом уверен.

Глава 24

Страницы: «« « ... 1617181920212223 » »»