Фавориты Фортуны Маккалоу Колин

ЧАСТЬ VI

СЕНТЯБРЬ 77 г. до P. X. — ЗИМА 72/71 г. до Р. X

Не оказалось рядом никого, с кем Помпей мог бы поделиться новостью, когда в Мутину прибыло письмо от Филиппа и когда в иды секстилия пришло известие о декрете Сената. Помпей все еще пытался убедить Варрона в том, что экспедиция в Испанию будет интересной и весьма полезной для писателя, интересующегося природными и искусственными явлениями. Однако реакция Варрона на многочисленные послания восторженного Помпея оставалась неопределенной. Дети Варрона были уже в том возрасте, когда ему стало интересно с ними, и он не хотел отлучаться из Рима надолго.

Новый проконсул, который никогда не был консулом, очень хорошо подготовился и точно знал, что делать дальше. Во-первых, он написал в Сенат и сообщил, что возьмет три из четырех легионов, принадлежавших сначала Катулу, потом Мамерку, и три легиона своих ветеранов. Война, писал он, которую Метелл Пий вел в Дальней Испании, не была наступательной, и с самого начала внимание Метелла Пия переключилось с Дальней на Ближнюю Испанию. Поэтому Помпей просил Сенат рекомендовать Метеллу Пию отдать ему один из его семи легионов. Свояк сего достойного человека, Гай Меммий, был теперь военным трибуном у Метелла Пия, но на будущий год он уже может по возрасту быть квестором. Реально ли сделать так, чтобы Гаю Меммию позволили выдвинуть свою кандидатуру на выборы in absentia, с тем чтобы потом он был зачислен в штат Помпея квестором в Нижней Испании?

Согласие Сената (ставшего глиной в руках Филиппа) было получено до ухода Помпея из Мутины. Теперь Помпей был убежден: отныне он получит все, чего бы ни захотел. Будучи отцом двухлетнего сына и дочери, родившейся в начале этого года, Помпей оставил Муцию Терцию в своей крепости в Пицене и строго наказал, чтобы в его отсутствие она не ездила в Рим. Он предвидел длительную кампанию и не находил ничего хорошего в том, чтобы его красивая жена подвергала себя искушению.

Помпей собрал тысячу всадников из своей старой кавалерии и намеревался прибавить к ним навербованных в Заальпийской Галлии — одна из причин, почему он предпочел идти в Испанию по суше. К тому же он был плохим моряком, боялся моря и не доверял водной стихии, хотя зимние ветры благоприятствовали плаванию.

Помпей изучил все карты, поговорил с торговцами и другими людьми, часто бывавшими на дорогах в Испанию. Домициева дорога была очень трудной, и Помпей это знал. Отправляясь с остатками армии Лепида из Сардинии в Лигурию и оттуда в Испанию, Марк Перперна Вейентон с большим удовольствием причинил Риму на всем своем пути наибольший вред. В результате все основные племена Заальпийской Галлии подняли мятеж — гельвии, воконтии, саллувии, вольки-арекомики.

Хуже всего было то, что волнения в дальней галльской провинции задерживали продвижение Помпея в Испанию. Ему приходилось преодолевать сопротивление враждебно настроенных и страшно воинственных племен. В конечном успехе он не сомневался, но ему отчаянно хотелось прибыть в Ближнюю Испанию до наступления зимы. Если он хотел сделать так, чтобы не Метелл Пий, а он сам одержал победу над Серторием, он не может потратить целый год на то, чтобы попасть в Испанию. А при наличии волнений в Заальпийской Галлии это казалось вполне вероятным. Все перевалы через Альпы находились под пристальным вниманием того или иного племени, в данный момент мятежного. Саллувии, охотники за головами, контролировали высокие отроги Приморских Альп. Воконтии занимали долину реки Друенции и горный перевал Генава. Гельвии охраняли средние подступы к долине Родана, а вольки-арекомики блокировали Домициеву дорогу в Испанию ниже центрального массива Цевеннского хребта.

[Карта 11 - "Путь Помпея через Альпы"][12]

Если бы Помпей попутно подавил восстания варваров, это добавило бы ему лавров, конечно, — но лавров не слишком высокого качества. Они находились на территории Сертория. Как избежать длительного и опасного прохода в Заальпийскую Галлию?

Ответ пришел Помпею в голову еще до того, как он вышел из Мутины в начале сентября: он избежит обычных дорог, проложив новую. Самым большим из северных притоков реки Пад была Большая Дурия, которая с ревом низвергалась с горных вершин, возвышавшихся между ложбиной, в которой лежала западная Италийская Галлия, и озерами и реками, питавшими восточную часть Длинноволосой Галлии: Леманским озером, верховьями реки Родан и мощной рекой Рен, которая была естественной границей между землями галлов и германцев. Живописная расщелина в горах, пробитая Большой Дурией, получила название долины Салассов, потому что была населена галльским племенем салассов. Когда поколение назад в речных отложениях было обнаружено золото и римские старатели начали добывать его, салассы так яростно противились их вторжению, что никто больше не предпринимал подобных попыток дальше города Эпоредия вверх по долине.

Но в самой верхней части долины Салассов, говорят, имелись два перевала через Пеннинские Альпы. Один представлял собой буквально козью тропу, которая вела через высокие горы в поселение верагров под названием Октодур и затем — к истоку Родана из западной оконечности Леманского озера. Из-за высоты в десять тысяч футов этот перевал был открыт только летом и ранней осенью и представлялся слишком ненадежным для армии. Второй перевал находился на высоте около семи тысяч футов и был достаточно широк для повозок, хотя здесь не имелось мощеной дороги. Путь вел к северному истоку реки Изара и землям аллоброгов, а затем к среднему течению Родана и Средиземному морю. Кимбры бежали через этот перевал после поражения от Гая Мария и Катула Цезаря при Верцеллах, но их продвижение было медленным, и большая их часть погибла далее к западу от рук аллоброгов и амбарров.

В результате первой беседы, которую Помпей провел с группой замиренных салассов, он отказался от мысли о высоком перевале. Его теперь сильно интересовал нижний. Какой бы неровной и опасной ни была эта тропа, она была достаточно широкой для повозок, а значит, он мог пройти по ней со своими легионами и, как надеялся Помпей, с кавалерией. Сезон отставал от календаря примерно на месяц, поэтому он пройдет Грайские Альпы в середине лета, если выступит к началу сентября. Шансы, что на высоте семь тысяч футов выпадет снег, представлялись минимальными. Помпей решил не везти багаж в повозках, надеясь, что он сможет найти провизию и фураж в окрестностях Нарбона в дальней галльской провинции. Там же он реквизирует всех мулов, которых сможет найти, чтобы использовать их как вьючных животных.

— Мы пойдем быстро, как бы трудна ни была дорога, — объявил Помпей Магн своей армии на рассвете намеченного дня. — Чем меньше аллоброги будут знать о нашем продвижении, тем выше шанс не застрять в нежелательной войне с ними. Ничто не должно помешать нам дойти до Пиренеев прежде, чем нижний перевал в Испанию будет закрыт! Заальпийская Галлия фактически принадлежит Домициям Агенобарбам. Пусть так и остается! Мы хотим быть в Ближней Испании к зиме. И мы будем в Ближней Испании к зиме!

В конце сентября армия перешла нижний из двух перевалов в верхней части долины Салассов и, что удивительно, не встретила серьезного сопротивления ни со стороны дороги, ни со стороны людей, которые жили вдоль этой дороги. Когда Помпей спустился в долину реки Изара, на земли свирепых аллоброгов, он застал их врасплох, так что пики варваров полетели лишь в пыль, клубившуюся за римскими войсками, не причинив никому вреда. И только после того как Помпей дошел до Родана, он встретился с организованным сопротивлением. Против него выступили гельвии, жившие на западном берегу большой реки и частично за Цевеннским хребтом. Но с ними Помпей справился легко. Он разбил несколько отрядов, затем взял заложников как гарантию хорошего поведения гельвиев в будущем. Воконтиев и саллувиев, смело выступивших против него в долинах Родана, а также вольков-арекомиков постигла та же участь. Армия Помпея пересекла мощеную дорогу через болота между городами Арелат и Немауз. Преодолев последнюю опасность, Помпей собрал всех заложников — семьсот детей — и послал их в Массилию, где им предстояло жить под надзором.

До наступления зимы Помпей с армией перешел Пиренеи и нашел отличное место для лагеря среди цивилизованных индигетов под городом Эмпории. Помпей находился уже почти в Ближней Испании. Проконсул, который никогда не был ни консулом, ни сенатором, уселся писать в Сенат. Помпей подробно Доложил почтенным отцам о своей храбрости и сметливости: он проложил новый путь через Альпы и с легкостью подавил сопротивление галлов.

В отсутствие Варрона, который всегда редактировал его убогую прозу, Помпей строчил другому проконсулу, Метеллу Пию Поросенку, в Дальнюю Испанию:

Я прибыл в Эмпории и стал лагерем на зиму. Зимой я намерен тренировать войска для предстоящей кампании. Я думаю, Сенат уже приказал тебе дать мне один из твоих легионов. К настоящему времени мой зять Гай Меммий уже должен быть избран квестором. Он будет моим квестором и сможет привести ко мне твой легион.

Очевидно, лучший способ победить Квинта Сертория — держаться нам вместе. Вот почему Сенат не назначил одного из нас старшим над другим. Нам нужно объединиться и действовать сообща.

Я много разговаривал с людьми, которые знают Испанию, и разработал для нас великолепную стратегию на следующий год. Серторий не пойдет в Дальнюю провинцию восточнее реки Бетис, потому что она плотно заселена и романизирована. Там недостаточно дикарей, чтобы Серторий мог ею заинтересоваться.

Тебе, Квинт Цецилий, надлежит смотреть за твоей Дальней провинцией и не делать ничего, что может спровоцировать Сертория войти в твои земли восточнее реки Бетис. Я вышвырну его из прибрежной Ближней Испании в этом году. Для конницы эта кампания не будет трудной, так как в прибрежной полосе растут отличные корма для лошадей. Весной я пойду на юг, пересеку реку Ибер и направлюсь в Новый Карфаген, до которого я должен благополучно добраться к середине лета. Гай Меммий возьмет один из тех легионов, что ты должен мне, и двинется от Бетиса через Ад Фраксин и Элеокроку в Новый Карфаген. Этот город, разумеется, все еще наш, только изолирован от остальной части Ближней провинции войсками Сертория. После того как я соединюсь с Гаем Меммием в Новом Карфагене, мы вернемся к зиме в Эмпории, укрепляя по пути прибрежные города.

В будущем году я вышвырну Сертория из материковой Ближней Испании и погоню его к югу и западу в земли Лузитании. На третий год, Квинт Цецилий, мы соединим наши две армии и сокрушим его на реке Таг.

Получив это послание в середине января, Метелл Пий удалился в свой кабинет в доме, который занимал в городе Гиспалис, чтобы прочесть его без помех. Он не засмеялся. Содержание письма было слишком серьезно. Но все-таки великий понтифик кисло улыбнулся, не зная о том, что Сулла как-то раз тоже получал подобное заносчивое письмо, полное ненужных сведений о стране, которую Сулла знал куда лучше Помпея. Боги, Крошка Мясничок такой самоуверенный! И такой покровительственный тон!

Три года прошло с тех пор, как Метелл Пий и его восемь легионов прибыли в Дальнюю Испанию, и все три года Серторий превосходил его в военном искусстве и разгадывал все его планы. Никто не уважал Квинта Сертория и его легата Луция Гиртулея так, как уважал их Метелл Пий Поросенок. И никто не знал лучше, чем он, как тяжело будет — даже для Помпея — победить Сертория и Гиртулея. Что касалось Метелла, трагедия заключалась в том, что Рим не давал ему времени. Согласно Эзопу, побеждает не торопливый, но упорный. А Метелл Пий как раз и был воплощением не торопливого, но упорного человека. Он зализывал раны, перестраивал свои силы, чтобы компенсировать потерю одного легиона, и потом скрывался в своей провинции, не провоцируя Сертория. Он действовал очень осторожно. Ибо пока Метелл Пий ждал и собирал данные разведки о передвижении Сертория, он размышлял. Он верил, что Сертория можно побить. Просто он считал, что Сертория нельзя побить обычным способом. Метелл был убежден: решение проблемы, по крайней мере частичное, заключается в организации более хитрой разведывательной сети — вроде той, которая сделает для Сертория невозможным предвидеть передвижение его войска. Поначалу кажется, что это трудная задача, поскольку аборигены служили источником информации как для Метелла, так и для Сертория. Но эту задачу можно выполнить! Метелл Пий неспешно придумывал способ.

Теперь в Испанию вступил Помпей, наделенный Сенатом (или, точнее, Филиппом) равными полномочиями и уверенный в своих талантах, намного превосходящих таланты Сертория, Гиртулея и Метелла Пия, вместе взятых. Ну что ж, время научить Помпея тому, о чем Помпей, как очень хорошо знал Метелл Пий, и слышать не хотел. Время и несколько поражений. О, нет сомнения, что молодой человек храбр, как лев. Но Поросенок знал Сертория, когда ему было еще восемнадцать лет, и знал, что Серторий тоже храбр, как лев. Что еще важнее, Серторий был военным преемником Гая Мария. Он понимал искусство войны так, как мало кто за всю историю Рима. Однако Метелл Пий уже начал разнюхивать слабые стороны Сертория и был почти уверен, что слабость Сертория заключалась в его представлении о самом себе. Если разрушить представление Сертория о его собственных великих и необыкновенных способностях, то Серторий будет уязвим.

Но Серторий не станет уязвим только потому, что какой-то Гней Помпей Магн окажет ему сопротивление на поле боя.

В кабинет Метелла Пия вошел его сын, предварительно постучав и получив разрешение войти. Метелл Пий строго соблюдал правила этикета. Сын великого понтифика был всем известен как Метелл Сципион (наедине отец звал его Квинт). Полное его имя звучало величественно: Квинт Цецилий Метелл Пий Корнелиан Сципион Назика. Сейчас ему было девятнадцать лет. Целый год он путешествовал, прежде чем войти в штат отца в качестве контубернала. Метелл Сципион был очень доволен тем, что он — как и его отец до него — мог проходить военную службу под руководством своего отца. Родительская связь не была кровной, ибо Метелл Пий усыновил старшего сына сестры своей жены Лицинии, которая вышла замуж за Сципиона Назику. Почему старшая Лициния была так плодовита и родила много детей, а младшая Лициния оказалась бесплодной, Поросенок не знал. Такие вещи случаются. В подобных случаях муж либо разводился со своей бесплодной женой, либо — если он любил ее, как Поросенок любил свою Лицинию, — усыновлял кого-нибудь.

В целом Поросенок был доволен результатом этого усыновления, хотя, может быть, и хотел бы, чтобы мальчик был более умным и менее заносчивым. Но последнего следовало ожидать. Да, Сципион Назика был очень заносчив. Высокий и хорошо сложенный, Метелл Сципион всегда расхаживал с надменным выражением лица, которое должно было возместить отсутствие привлекательности. Его глаза были серо-голубыми, волосы очень светлыми — он совсем не походил на своего приемного отца. И если кто-то из его современников (например, молодой Катон) и говорил, что Метелл Сципион всегда выглядит так, словно у него под носом что-то плохо пахнет, все соглашались: действительно, он постоянно воротит нос. С десяти лет он был обручен с дочерью Мамерка и его первой жены Клавдии Пульхры, и хотя молодые люди очень часто ссорились, Метелл Сципион был искренне привязан к Эмилии Лепиде, равно как и она к нему.

— Послание от Гнея Помпея Магна из Эмпорий, — сказал Метелл Пий, помахав письмом в воздухе, но не желая, чтобы сын прочел его.

Выражение лица Метелла Сципиона сделалось еще более высокомерным. Он презрительно фыркнул.

— Это оскорбление, отец, — сказал он.

— В определенном смысле — да, Квинт. Но содержание его письма очень позабавило меня. Наше блестящее молодое военное чудо явно считает Сертория тупицей в военном деле! Никто не смеет сравниться с Помпеем Магном!

— Понимаю, — молвил Метелл Сципион, садясь. — Помпей воображает, будто способен справиться с Серторием за одну короткую кампанию, да?

— Нет, нет, сынок! За три кампании, — кротко ответил Поросенок.

Серторий провел зиму в своей новой столице Оске вместе с легатом Луцием Гиртулеем — самым способным из своих людей, с весьма одаренным Гаем Гереннием и новичком Марком Перперной Вейентоном.

Когда Перперна прибыл, сначала дела обстояли не очень хорошо, ибо Перперна автоматически решил, что его подарок — двадцать тысяч пехоты и полторы тысячи кавалерии — оставят под его личным командованием. Но Серторий возразил:

— Я не могу этого позволить.

Перперна возмутился:

— Но они — мои люди, Квинт Серторий! Это мое право решать, что с ними будет и как следует их использовать! И я говорю, что они будут принадлежать мне!

— Почему ты пытаешься подражать Цепиону Консулу, который требовал того же самого перед боем при Аравсионе? — осведомился Серторий. — Даже не думай об этом, Вейентон! В Испании есть только один главнокомандующий и один консул — я!

Этим дело не кончилось. Перперна продолжать говорить всем и каждому, что Серторий не имеет права отказывать ему в равном статусе и отбирать у него армию.

Тогда Серторий вынес этот вопрос на обсуждение в своем сенате.

— Марк Перперна Вейентон желает воевать с римлянами в Испании во главе отдельной армии, со статусом, равным моему, — сказал он. — Он отказывается выполнять мои приказы и не будет следовать моей стратегии. Я прошу вас, почтенные отцы, сообщить этому человеку, что он должен либо подчиниться мне, либо покинуть Испанию.

Сенат Сертория был счастлив сообщить об этом Перперне, но Перперна отказался признать свое поражение. Уверенный в том, что право и обычай на его стороне, он обратился к своей армии. И его люди твердо ответили ему, что Серторий прав. Они будут служить под началом Квинта Сертория, а не Перперны.

Тогда Перперна наконец успокоился. Всем казалось (включая Сертория), что он сдался добровольно и ни на кого не затаил злобы. Но за спокойным фасадом Перперна все еще бездымно тлел, поддерживая угли своего гнева в горящем состоянии. Он до сих пор считал, что статус его равен статусу Сертория: оба они побывали преторами, но никто не был избран консулом.

Не зная о том, что Перперна не унялся, Серторий сообщил: нынешней зимой Помпей прибыл в Испанию и составляет план предстоящей кампании.

[Карта 12 - "Испания"][13]

— Я не знаю Помпея, — равнодушно сказал главнокомандующий. — Но, ознакомившись с его карьерой, я не думаю, что его трудно будет победить. Если бы я считал Карбона способным одержать верх над Суллой, я остался бы в Италии. У него были хорошие люди, например Карринат, Цензорин и Брут Дамасипп, но к тому времени, как он сам дезертировал — и это показывает его истинное лицо, — он оставил полностью деморализованных солдат. Даже если посмотреть на ранние сражения Помпея, становится очевидным: он никогда не встречался с настоящим талантливым военачальником или армией, дух которой нерушим.

— Все это изменится! — ухмыльнулся Гиртулей.

— Конечно, изменится. Как его называют? Крошка Мясничок? Не думаю, что я прославлю его до такой степени, — я буду звать его просто «Крошка». Он самоуверенный и бессовестный человек и не уважает римских порядков. Если бы он уважал их, он не был бы здесь с полномочиями, равными полномочиям старикашки, который сидит в Дальней Испании. Политическими манипуляциями он заставил Сенат поручить ему это командование. Однако Помпей не имеет на это никакого права, какой бы пункт Сулла ни ввел в свои законы. Так что я должен указать Крошке на его место, которое не так высоко, как он думает.

— И что он сделает? Есть какие-нибудь предположения? — поинтересовался Геренний.

— Согласно логике, — весело отозвался Серторий, — он явится на восточное побережье, чтобы отобрать его у нас.

— А что со старикашкой? — спросил Перперна, с удовольствием приняв это прозвище, данное Серторием Метеллу Пию.

— До сих пор он ничем себя не проявил, не так ли? Если приход Помпея придаст ему смелости, мы заставим его остаться в своей провинции. На его западных границах я сосредоточу лузитанов. Это заставит его покинуть Бетис и передвинуться к реке Ана — еще сотня дополнительных миль до побережья Ближней Испании, в случае если он захочет помочь Помпею. Но я не думаю, что он захочет это сделать. Старикашка не слишком предприимчив и чрезвычайно осторожен. И с чего бы Пию закусывать удила и рваться на помощь Крошке, которому удалось выудить у Сената такие же полномочия? Старикашка — сторонник Рима, Перперна. Он выполнит свой долг перед Римом, кому бы ни дали такие же полномочия. Ни на йоту больше. Имея на дальней стороне Аны лузитанов, Пий своим первым долгом посчитает необходимость сдержать их.

Совещание закончилось, и Серторий пошел покормить свою белую олениху. Это существо, таинственное благодаря своей необычной окраске, приобрело огромное значение в глазах его испанских сторонников, которые относились к животному как к доказательству божественной силы Сертория. За прошедшие годы Квинт Серторий не потерял умения обращаться с животными, а к тому времени, как он прибыл в Испанию во второй раз, он хорошо знал, что его способность щелканьем пальцев подзывать к себе диких зверей производит на местных жителей сильное впечатление. Белая олениха, потерявшая мать, пришла к нему два года назад с гор в Центральной Испании. Она была чудесная — маленькая и робкая. Очарованный ее красотой, Серторий упал на колени, даже не подумав о том, что он делает, только желая обнять ее и успокоить. Но испанцы перешептывались и смотрели на своего командира совсем по-другому, не так, как прежде. Потому что они были убеждены: белая олениха — не кто иная, как олицетворение их главной богини, Дианы, которая всегда была особенно благосклонна к Серторию и возносила его над прочими людьми. И значит, Серторий тоже знал, кто была белая олениха, потому что он упал перед нею на колени в благоговении.

С тех пор белая олениха оставалась всегда с ним и следовала за ним, как собака. Она никого не подпускала к себе, ни мужчину, ни женщину, только Сертория. И — что еще более удивительно! — она так и не выросла. Она навсегда осталась грациозным крошечным существом с рубиновыми глазами, которое преданно прыгало вокруг Сертория, прося обнять и поцеловать ее. Она спала на овечьей шкуре возле постели Сертория. Даже когда Серторий находился на поле боя, олениха оставалась с ним. На время сражения Серторий привязывал ее к столбу в каком-нибудь безопасном месте, потому что, если он оставлял ее на свободе, она беспокоилась и рвалась к нему, а он не мог допустить, чтобы олениха погибла. Если она умрет, испанцы решат, что богиня покинула его.

Правду сказать, Серторий и сам начал думать, что белая олениха являлась знаком божественного благословения. И верил в это все больше и больше. Конечно, он назвал ее Дианой, а себя называл папой, когда разговаривал с ней.

— Папа здесь, Диана! — позвал он.

И Диана с радостью подбежала к нему, словно просила, чтобы ее поцеловали. Серторий наклонился и обнял ее дрожащее тельце, поцеловал мягкую, лоснящуюся шерсть, нежно потянул ее за ухо, как она любила. Он всегда удалял ее из дома, когда совещался со своими легатами, и она тосковала, уверенная, что каким-то образом обидела его. Неистовство, с которым она признавала свою вину и раскаивалась, встречаясь после этого, требовалось вознаградить объятием и словами любви. Только после этого она соглашалась поесть. Понятно, командующий думал больше о Диане, чем о своей германской жене и сыне — в них не было ничего от богов. Больше, чем Диану, он любил только свою мать, но ее он не видел уже семь лет.

Белая олениха удовлетворенно уткнула нос в душистое сено (ибо зима в Оске означала снег и лед, а не зеленое пастбище). Серторий сел на огромный валун у задней двери и постарался поставить себя на место Помпея. Крошка! Неужели Рим действительно верит, что Крошка из Пицена способен победить его, Квинта Сертория? Прежде чем подняться с камня, Серторий уже сделал вывод, что Рим и Сенат пали жертвами скрытой игры Филиппа.

Конечно, Серторий сохранял контакт с определенными людьми в Риме. И это были смелые, известные люди. Среди окружения Суллы имелось много скрытых оппозиционеров, и некоторые из них информировали испанского изгнанника. Со времени назначения Помпея содержание их сообщений немного изменилось. Несколько важных людей стали намекать, что, если Квинт Серторий сможет победить нового героя, Рим будет рад приветствовать его как диктатора.

Но Серторий подумал еще кое о чем и призвал к себе Луция Гиртулея.

— Мы должны быть абсолютно уверены в том, что старикашка останется в Дальней Испании, — сказал он Гиртулею, — потому что лузитанов может окажется недостаточно. Я хочу, чтобы весной ты и твой брат привели испанскую армию в Ламиний и обосновались там. Если старикашка решит помочь Крошке, ты задержишь его. Если он попытается вырваться из своей провинции через верховья Аны и Бетиса, ты преградишь ему путь.

Испанская армия состояла из сорока тысяч лузитанов и кельтиберов, которых Серторий и Гиртулей с трудом, но успешно обучили сражаться в стиле римских легионов. У Сертория имелась еще испанская армия, которую он оставил как есть. Она великолепно умела устраивать ловушки и вести партизанскую войну. Но с самого начала он знал: если он хочет побить Рим в Испании, ему необходимо также иметь в своем распоряжении правильно обученные римские легионы. Много римлян или италиков записались в его армию со времени последнего поражения Карбона. Много, но недостаточно. Поэтому Серторий создал свою испанскую армию.

— Ты сможешь справиться с Помпеем без нас? — спросил Гиртулей.

— Вместе с людьми Перперны — легко.

— Тогда не беспокойся о старикашке. Мы с братом сделаем так, что он останется в Дальней Испании.

— Помни, — сказал Метелл Пий Гаю Меммию, когда тот готов уже был отправиться в Новый Карфаген, — что твои войска более драгоценны, чем твоя собственная шкура. Если дела повернутся к худшему, то есть если Помпей не добьется успеха, в котором он так уверен, — укрой своих людей в надежном месте, чтобы уберечь их от нападения. Ты хороший, надежный человек, Меммий, и я не хочу потерять тебя. Но не забывай о своих людях.

С торжественным выражением на красивом лице новый квестор Помпея, к тому же его зять, повел свой единственный легион на восток через страну, считавшуюся самой богатой и самой плодородной на земле, — богаче, чем Кампания, чем Египет, чем провинция Азия. При благоприятном климате, щедрой влаге рек, питаемых постоянным снегом, с аллювиальными землями, Дальняя Испания была житницей, зеленая весной и ранним летом, золотая в период щедрого урожая. Ее звери были жирными и плодовитыми, ее воды изобиловали рыбой.

С Гаем Меммием путешествовали два человека — не римляне и не испанцы. Дядя и племянник почти одного возраста, оба по имени Кинаху Гадашт Библос. По крови они были финикийцами, гражданами большого портового города Гадеса, основанного как финикийская колония почти тысячу лет назад и все еще сохранившего свои финикийские корни и обычаи. Принять правила карфагенян им было нетрудно, поскольку у карфагенян тоже финикийские корни. Потом пришли римляне, и люди Гадеса приняли их тоже. Гадес процветал, и постепенно знатные гадитанцы поняли, что их город неразрывно связан с Римом. Вожди варварских племен стремились укрепить свое влияние на цивилизованное население, жившее по берегам Средиземного моря, и жители Гадеса очень боялись, что в конце концов римляне посчитают, что не стоит сохранять за собой Испанию, и уйдут. Именно по этой причине дядя и племянник путешествовали с Гаем Меммием и его единственным легионом. Они хотели быть полезными Риму и помогать ему, чем могут. Меммий с радостью поручил им отвечать за снабжение и использовал их также как переводчиков. Поскольку ему трудно было произносить их финикийское имя и поскольку оба говорили на латыни, немного шепелявя, новый квестор Помпея прозвал их «Бальб», что означало «затрудненная речь». Хотя Меммий не мог понять почему, но дядя и племянник остались очень довольны своим латинским прозвищем.

— Гней Помпей велел мне идти через Ад Фраксин и Элиокроку, — сказал Меммий старшему Бальбу. — Нам действительно следует пойти этим путем?

— Я думаю, да, Гай Меммий, — ответил Бальб, чей крючковатый нос, высокие скулы и очень большие черные глаза выдавали его еврейскую кровь. — Это значит, что мы будем идти по течению Бетиса до его западных истоков, затем через горы Ороспеда, где они самые узкие. Это территория бассейна реки, но если мы пойдем из Ад Фраксина в Басти, мы выйдем на дорогу, ведущую через речной бассейн в Элиокроку с той стороны. Из Элиокроки мы быстро спустимся на Ковыльное поле, то есть то, что римляне называют равниной контестанов вокруг Нового Карфагена. Другие пути не лучше этого.

— И какое сопротивление мы можем встретить?

— Никакого, пока не перейдем горы Ороспеда. А за ними — кто знает?

— А контестаны за нас или против нас?

Бальб пожал плечами в своей странной манере:

— Разве можно быть уверенным в испанском племени? Контестаны всегда жили вблизи цивилизованных людей. Что-нибудь это да значит. Но Серторий тоже цивилизованный человек, и все испанцы весьма восхищаются им.

— Тогда — что увидим, то увидим, — сказал Меммий и больше об этом не думал: сначала надо дойти до Элиокроки.

Пока Гай Марий не открыл рудники в горах между Бетисом и Аной (впоследствии их назвали Мариевыми горами), горы Ороспеда были главным источником свинца и серебра, эксплуатируемым Римом. Южная часть хребта была покрыта редким лесом. Здесь пролегал путь Меммия. В общей сложности ему предстояло преодолеть триста миль, на двести миль меньше, чем Помпею, но, поскольку дорога была труднее, Меммий вышел немного раньше Помпея, в середине марта. В конце апреля, не торопясь, он спустился с гор Ороспеда к небольшому городу Элиокрока на южной ветви реки Тадер. И перед ним открылось Ковыльное поле.

Пробыв в Испании слишком долго, чтобы доверять аборигенам, Меммий заставил легион подтянуться и осторожно направился к Новому Карфагену, который располагался в тридцати милях юго-западнее. И мудро сделал, как он вскоре обнаружил. Пройдя немного по хорошей рудниковой дороге от Элиокроки, он наткнулся на контестанов. Меммий пообещал Юпитеру Величайшему пожертвовать теленка, если ему удастся сохранить свой легион, достигнув безопасного места. Таким местом явно был Новый Карфаген. Гай Меммий не стал тратить времени на поиски безопасного места где-нибудь вне этого полуострова.

Это были очень длинные двадцать пять миль. Он послал двести имевшихся у него всадников-галлов вперед — охранять подступы к мосту между материком и городом, считая свое положение безнадежным, если контестаны отрежут его в этом самом узком месте. На рассвете он на большой скорости вышел из Элиокроки и, не пройдя и пяти миль, наткнулся на дикарей. Построив легион в квадрат, он двинулся по дороге. Люди, идущие внутри квадрата, менялись местами с теми, кто шагал по краям. Будучи пехотинцами, не приученными к генеральным сражениям, контестаны не смогли разбить такой строй. Когда Меммий дошел до моста, он увидел его свободным и благополучно перебрался на противоположную сторону, сохранив свой легион.

Старшего Бальба он послал в Гадес на корабле, пропахшем острой рыбной пастой гарум, столь высоко ценимой поварами во всем мире. Письмо, которое Бальб вез для Метелла Пия, тоже попахивало, но было важным. В нем Меммий объяснял ситуацию, просил о помощи и предупреждал Метелла Пия, что Новый Карфаген не сможет продержаться до зимы, если не будет продовольствия. Младшего Бальба он послал с более опасным поручением — проникнуть в охваченные волнением племена к северу от Нового Карфагена и попытаться добраться до Помпея.

Помпей покинул окрестности Эмпории в самом начале апреля. Местные консультанты сообщили ему, что к концу апреля вода в реке Ибер спадет и он сможет спокойно перейти ее вброд.

Проблему своих легатов он успешно решил, назначив только пиценов и других италиков, а двумя старшими легатами — Луция Афрания и Марка Петрея. Оба — заслуженные военные, родом из Пицена, они уже много лет служили под штандартами Помпеев. Товарищ Цезаря по Митилене Авл Габиний также был родом из Пицена; Гай Корнелий — не из Корнелиев-патрициев; Децим Лелий не был родственником Лелиев, которые выдвинулись при Сципионе Африканском и Сципионе Эмилиане. В военном отношении все уже доказали свою состоятельность или же подавали надежды. Но в социальном отношении никто из них, кроме разве что Авла Габиния (чей отец и дядя были сенаторами), не мог надеяться на продвижение в Риме без значительной поддержки Помпея.

Все шло очень хорошо. Быстро дойдя до побережья, Помпей и его шесть легионов и полторы тысячи кавалерии фактически достигли Дертозы на северном берегу Ибера, не встретив никакого сопротивления. Но когда Помпей начал переходить Ибер, около двух легионов под командованием Геренния попытались преградить им путь. Они были легко побиты. Грудь Помпея распирало от гордости, и он продолжил путь на юг в хорошем настроении. Не прошел он и нескольких миль, как Геренний вновь появился, на этот раз усиленный двумя легионами Перперны. Но когда солдаты в их авангарде стали падать, они спешно подались на юг.

Разведчики Помпея сработали отлично. Когда он, не останавливаясь, отошел далеко от Ибера, ему сообщили, что Геренний и Перперна укрылись в большом вражеском городе Валентия, почти в ста милях южнее позиций Помпея. Поскольку Валентия находилась на реке Турис, а широкие наносные равнины Туриса были плодородны и интенсивно возделывались, Помпей прибавил шагу. Когда он достиг Сагунта — города возле устья мелководной короткой речки, протекавшей по очень бедной местности, — то узнал от своих верных разведчиков, что сам Серторий находится очень далеко и не может помочь Гереннию и Перперне удержать Валентию. Очевидно, боясь, что Метелл Пий собирается войти в Северную Испанию со стороны истоков Тага, Серторий поставил свою армию в верховьях реки Салон в Сегонтии, где он сможет перехватить Поросенка, когда тот появится из узкой перемычки, отделяющей Таг от Ибера. «Ловко, — самодовольно подумал Помпей, — но тебе, Серторий, лучше бы быть близко от Геренния и Перперны, чтобы прийти к ним на помощь!»

Была середина мая, и Помпей почувствовал, каким невыносимо жарким может быть длинное лето в Испании. Он также узнал, сколько воды могут выпить его люди за один короткий день и как быстро они могут уничтожить продовольственные запасы. Поскольку до урожая оставалось еще несколько месяцев, города, через которые он проходил, покинув Ибер, не могли снабдить их зерном в достаточном количестве. Эта местность, которая выглядела такой богатой на картах и со слов консультантов, не была Италией. Помпей всегда считал Адриатическое побережье бедным и малонаселенным, но те края были куда красивее и многолюднее по сравнению с побережьем Восточной Испании.

Считая себя лояльным к Риму, Сагунт тем не менее не смог дать ему зерна. Пираты опустошили его зернохранилища, горожане голодали. Таким образом, Валентия и равнины Туриса помахали Помпею ручкой. Помпей снял лагерь и ушел.

Вид страшных скал вдали от берега говорил о том, что любой армии будет трудно пройти по Центральной Испании. Серторий, сидя в Сегонтии в начале мая, не сможет выручить Валентию до конца июня — так уверяли Помпея разведчики. Разве что Серторий научился летать! Неспособный поверить в то, что какой-либо полководец сумеет провести свою армию быстрее, чем он, Помпей верил своим разведчикам, которые искренне так считали. (Или, что более вероятно, тайно работали на Сертория.) Как бы то ни было, после дня пути к югу от Сагунта Помпей узнал, что Серторий и его армия уже между ним и Валентной. Сейчас Серторий штурмует город Лаврон, преданный Риму.

Помпей не мог взять в толк, что Серторий знает каждый изгиб дороги, каждую долину, каждый перевал и каждую тропу между Средиземным морем и горами Западной Испании. Серторий может передвигаться с невероятной скоростью, потому что любое селение, которое он встречает на пути, если Серторий попросит продовольствия, отдаст ему что угодно и проводит с любовью, граничащей с лестью. Ни один кельтибер или лузитан не приветствовал присутствие римлян в Испании. Они понимали, что Рим находится в Испании только для того, чтобы эксплуатировать ее богатства. То, что эта яркая, белая надежда, Серторий, сам был римлянином, исконные жители Испании воспринимали как особый дар богов. Ибо кто лучше знает, как драться с римлянами, как не римлянин?

Когда разведчики доложили, что Серторий ведет только два малочисленных легиона, Помпей ахнул. Какая наглость! Какое нахальство! Осадить римский город вблизи шести первоклассных римских легионов и полутора тысяч всадников! Это не поддается описанию! И Помпей рванулся в Лаврон, заранее торжествуя, потому что Фортуна отдает ему Сертория уже в самом начале войны.

С командного пункта, расположенного севернее небольшой равнины, Помпей бросил холодный, равнодушный взгляд на Лаврон и строй солдат Сертория. Этого было более чем достаточно, чтобы укрепить уверенность Помпея. В миле на восток от стен Лаврона расстилалось море, а к западу виднелся высокий холм с плоской вершиной. С точки зрения Помпея, этот холм мог быть идеальным опорным пунктом для проведения операции. А Серторий проигнорировал его! Приняв решение, Помпей поспешно повел свою армию на запад от городских стен с намерением занять холм — и уже считая его своим. На белом, ярко украшенном коне двадцатидевятилетний полководец лично возглавлял свои войска и кавалерию. Он двигался ускоренным шагом, гарцуя впереди всех, чтобы те, кто находился на стенах Лаврона, могли видеть его воочию.

Хотя Помпей смотрел на холм всю дорогу до его подножия, фактически только прибыв туда, он увидел его плоскую вершину, ощетинившуюся пиками. И вдруг воздух взорвался свистом, язвительными замечаниями, мяуканьем: Серторий и его люди кричали Помпею, что ему следует идти быстрее, если он хочет отобрать холм у Квинта Сертория!

— Ты думал, я не догадаюсь, что ты захочешь захватить холм, Крошка? — послышался сверху одинокий голос. — Ты слишком медлителен! Ты думаешь, что ты такой же умный, как Сципион Африканский, и такой же храбрый, как Гораций Коклес, да, Крошка? Квинт Серторий говорит тебе, что ты дилетант! Ты не знаешь, что такое быть солдатом! Но не уходи, Крошка! Позволь показать тебе, что такое настоящий профессионализм!

Не настолько глупый, чтобы пытаться атаковать Сертория на неприступной позиции, Помпей решил отступить. Глядя прямо перед собой и чувствуя, что заливается густой краской, он развернул коня и поскакал прямо сквозь ряды своих солдат. Помпей не остановился, пока снова не оказался на своем прежнем наблюдательном пункте. К этому времени солнце уже миновало зенит, но день был достаточно длинным, чтобы успеть совершить еще один маневр. И гордость требовала, чтобы Помпей совершил его.

С трудом подавляя эмоции, он снова осмотрел панораму. Солдаты пока отдыхали, с жадностью глотая остатки воды из бурдюков, свисавших со спин ослов, разговаривали друг с другом, подставляя свои потные головы под палящие лучи солнца, опираясь на пики или щиты. Говоря о своем симпатичном молодом военачальнике и его унижении, гадали: может, это будет первая кампания, в которой их молодой военачальник не сможет разбить врага? Без сомнения, многие жалели о том, что не успели составить завещания.

Раньше Помпей не хотел видеть ни Афрания, ни Петрея. Даже мысль о более молодых, особенно Авле Габинии, была ему невыносима. Но теперь он знаками подозвал Афрания и Петрея, чтобы они ехали рядом с ним. И когда они пристроились по бокам его общественной лошади, Помпей показал жезлом на панораму, расстилавшуюся вдали. Старшие легаты не проронили ни слова. Они просто ждали, когда Помпей им скажет, что делать дальше.

— Видите, где Серторий? — спросил Помпей. Вопрос был риторическим, он не ждал ответа. — Он сейчас занимается стенами. Думаю, делает подкопы. Его лагерь как раз там. Он спустился с холма, я вижу! Холм ему не нужен, он хочет взять город. Но я на этот крючок уже не клюну.

Все это он проговорил сквозь сжатые зубы.

— Мы должны пройти расстояние в одну милю, чтобы напасть на него. Длина его линии составляет половину мили — он очень растянул свои силы, что для нас выгодно. Если у него вообще есть шанс, он вынужден будет сжаться, когда увидит, что мы подходим. Допустим, он считает, что этот шанс у него есть, — иначе он не был бы здесь. Он может рассеяться на запад или на восток или сразу в обоих направлениях. Лично я думаю, он пойдет в обе стороны, — я бы так и поступил.

Это вырвалось неожиданно. Помпей покраснел, но спокойно продолжал:

— Мы подойдем к нему вогнутой дугой. Кавалерию поставим поровну на обоих концах крыльев дуги, пехоту — по одному легиону на крылья ближе к центру. Когда армия подходит по ровной поверхности, трудно сказать, как далеко от центра расположены фланги. А мы их растянем тем больше, чем ближе будем подходить. Если он не принимает меня всерьез — а он, кажется, не принимает меня всерьез! — он не поверит, что я способен на такую военную хитрость, пока крылья дуги не охватят его с обеих сторон, помешав ему убежать на запад или на восток. Мы прижмем его к стенам — и ему некуда будет деваться.

Афраний осмелился заметить:

— Это сработает.

Петрей кивнул:

— Это сработает.

Это было все, что требовалось Помпею. У подножия своего наблюдательного пункта он велел трубачам протрубить сигнал «стройся в ряд» и оставил Афрания и Петрея, чтобы те передали его приказы остальным легатам и старшим центурионам. Сам он вызвал к себе шестерых конных глашатаев.

В результате к тому времени, как Афраний и Петрей вернулись к Помпею, было уже слишком поздно и слишком людно, чтобы попытаться отговорить его от того, что он уже сделал. В изумлении Афраний и Петрей смотрели на удалявшихся глашатаев, отчаянно надеясь, ради Помпея, что новый его маневр удастся.

Пока армия выходила на марш, глашатаи под флагом перемирия выехали прямо к внешним оборонительным укреплениям лагеря Сертория. Там они огласили свои сообщения обитателям Лаврона, стоявшим на стенах.

— Выходите, все люди Лаврона! — кричали они. — Выходите! Стройтесь вдоль ваших стен и смотрите, как Гней Помпей Магн покажет этому ренегату, который называет себя римлянином, что такое настоящий римлянин! Выходите и смотрите, как Гней Помпей Магн нанесет сокрушительное поражение Квинту Серторию!

«У меня все получится!» — думал Помпей, опять ехавший впереди своей армии. Крылья дуги вытягивались все больше и больше при приближении легионов к стене, но Серторий не спешил отдавать своим войскам приказ бежать на восток и на запад. «Мы их захватим! Серторий и все его солдаты умрут, умрут, умрут! О, Серторий узнает, наконец-то узнает, что значит сердить Гнея Помпея Магна!»