Азартная игра Фрэнсис Дик

Эпилог

Через шесть недель мы с Клаудией отправились на похороны Геба Ковака, которые должны были состояться в крематории Хендона. Коронер из Ливерпуля наконец-то выдал разрешение.

Всего присутствовали пятеро скорбящих, считая нас с Клаудией.

Из Чикаго прилетела Шерри, собиралась забрать прах брата и увезти его в Штаты. Накануне мы с ней посетили нотариальную контору «Парс Бин энд К°», что неподалеку от Флит-стрит, чтобы получить копии письменных показаний под присягой для суда, который затем должен был утвердить изменения в воле покойного. После чего уже не я, а она, его сестра-близнец, должна была стать единственной наследницей его состояния и имущества. Уверен, Геб хотел бы именно этого. Что до меня, то я оставался его душеприказчиком – с тем чтоб завершить сделку по продаже квартиры и предпринять еще целый ряд шагов, довольно необычных.

Я написал всем американцам по адресам, найденным в темно-синем рюкзаке Геба, уведомляя их о безвременной его кончине. А также о том, что их хитрая схема по использованию его кредитных карт для ставок в Интернете приказала долго жить. Я также заверил их, что они могут не беспокоиться, к властям я обращаться не стану, и они уже больше не услышат обо мне до конца своих дней. И еще я не забыл предупредить их, что также не желаю больше о них слышать, пусть даже деньги, выплаченные ими авансом Гебу, теперь пропали навсегда. Затем я потратил наличность, обнаруженную в рюкзаке, оплатив все долги по кредиткам, и, используя полученное от коронера письменное распоряжение, закрыл все счета.

Из Мерсесайда на похоронную церемонию прибыл старший инспектор Томлинсон, в часовне он расположился перед Клаудией и мной, одетый все в тот же скверно сидящий костюм, который был на нем в день нашего знакомства, в конторе «Лайал энд Блэк». С тех пор не прошло и трех месяцев, но мне казалось – целая вечность.

Компании «Лайал энд Блэк» больше не существовало.

Грегори Блэка довольно быстро выпустили, полиция не имела к нему претензий, но он предпочел пораньше выйти на пенсию. Без Патрика ему не хватало ни сил, ни инициативы продолжать бизнес. Он прислушался к совету своего врача-кардиолога и окончательно осел в Суррее, в собственном доме с большим садом.

Я же поспешил уволиться еще раньше, прежде чем меня уволят, и в последний раз вышел из здания по Ломбард-стрит, 64 еще до того, как прибыли врачи «Скорой», отскребать безжизненное тело Патрика от тротуара.

Я так до сих пор еще и не понял, чем займусь дальше, продолжал жить на свои сбережения и заботиться о Клаудии.

Все дружно поднялись со своих мест пропеть гимн «Господь – мой пастырь», и я взял Клаудию за руку.

Нелегкими выдались для нее последние шесть недель. Она прошла два курса химиотерапии и совершенно облысела. А потому пришлось ей сегодня накинуть на голову шаль, просто чтоб любопытные не пялились. Сколь ни покажется странным, но больше всего огорчала ее не потеря волос на голове, а потеря роскошных густых и длинных ресниц, которые тоже выпали.

Тем не менее мистер Томик, онколог, был доволен прогрессом в лечении и уверял, что двух курсов химиотерапии вполне достаточно. Последний раз на осмотре он заявил нам следующее: «Мы же не хотим, чтоб теперь ваша способность к деторождению пострадала, верно?»

Так что нам оставалось лишь ждать и смотреть, как пойдет дальше. Когда у человека рак, никаких гарантий не существует.

Пятым скорбящим на церемонии оказалась миссис Макдауд, она прибыла буквально за минуту до того, как работники похоронного бюро внесли в часовню простой дубовый гроб с телом Геба. «Интересно, – подумал я, – откуда она узнала о похоронах? Впрочем, наша миссис Макдауд всегда все знала».

Я поднялся на возвышение сказать о Гебе несколько слов. Казалось неправильным, что он сейчас уйдет от нас навсегда, и никто не отметит, какой след он оставил на этой земле.

Я изо всех сил пытался представить лицо человека, лежащего сейчас передо мной в закрытом деревянном гробу. Разгадка тайн его жизни странным образом сблизила нас, и теперь, после смерти, Геб казался мне большим другом, чем был до этого.

Вообще-то, я не слишком понимал, что положено говорить в таких случаях, а потому произнес несколько банальных фраз на тему того, как Геб любил жизнь, как старался помочь другим, менее удачливым, чем он. Правда, не стал упоминать о том, что этим «другим» он помогал довольно оригинальным образом, нарушая закон Соединенных Штатов, запрещающий азартные игры и ставки по Интернету.

Вся церемония заняла меньше двадцати минут. Шерри тихо плакала, все остальные встали и молча наблюдали за тем, как священник нажал на потайную кнопку, и красные шторы задвинулись, скрыв из вида гроб с телом моего коллеги, друга, моего расточительного и одновременно алчного товарища.

А потом все мы впятером вышли из часовни под теплые лучи июньского солнца.

Клаудия и миссис Макдауд, как могли, утешали Шерри, мы же с инспектором отошли в сторонку.

– Европейский Союз начал внутреннее расследование, – сказал Томлинсон, – всей этой истории с электроламповым заводом в Болгарии.

– Арестовали кого-нибудь? – спросил я.

– Пока нет, – ответил он. А потом добавил: – Только между нами. Не думаю, что вообще кого-то арестуют. У меня была встреча с администратором Европейского суда аудиторов. Из его слов я понял: он считает, что сто миллионов евро – не такая уж и большая потеря, чтоб о том стоило беспокоиться. Ну, как вам это нравится? На сто миллионов евро можно построить новую больницу в Ливерпуле, несколько новых школ.

– А кстати, что слышно о Шеннингтоне? – спросил я.

– Без изменений, – ответил Томлинсон. – И лично я сомневаюсь, что наступит улучшение. По словам врачей, он вошел в так называемое «стабильно-вегетативное состояние». Ну, нечто среднее между полукомой и полубодрствованием.

– И каковы прогнозы?

– Они считают, что улучшение вряд ли возможно, а потому предстать перед судом он не в состоянии. В случаях сильного повреждения мозга за пациентом обычно наблюдают в течение года. И если признаков улучшения не просматривается, врачи, как правило, рекомендуют близким больного дать согласие на отключение искусственного питания и позволить человеку умереть.

«Так что Бену Робертсу предстоит через несколько месяцев принять нелегкое решение, – подумал я. – Все же интересно, как повлияют поступки отца на его планы сделать карьеру в политике? Ведь вскоре, раньше, чем предполагалось, он сможет унаследовать титул графа Бэлскота».

– Вам удалось установить личность убитого стрелка? Это ведь Димитр Петров, верно? – спросил я.

– Все еще работаем над этим, – ответил старший инспектор. – Похоже, Димитр и Петров – очень распространенные в Болгарии имена и фамилии.

– Тогда, возможно, поможет Юрий Джорам из Брюсселя?

– Судя по всему, он категорически отрицает свою причастность к этому делу, – покачал головой инспектор. – Твердит, что адрес его электронной почты наверняка использовался кем-то другим.

– Неудивительно, – пробормотал я. – Скажите, а удалось вычислить громил Шеннингтона, которые гонялись за мной в Челтенхеме?

– Ничего, ни единой зацепки, – ответил он. – Думаю, как только их босс оказался в больнице, они бесследно растворились в ночи.

И тут я вспомнил о Билли Серле, которого уже выписали из больницы и отправили домой долечиваться с фиксатором на сломанной ноге. Официально он продолжал утверждать, будто понятия не имеет, кто сбил его с велосипеда, но в частной беседе признался мне, что «хмырь» по фамилии Шеннингтон имеет к этому самое непосредственное отношение. «Рад, что этот мерзавец получил по заслугам» – вот что он сказал мне, когда я сообщил, в каком удручающем состоянии пребывает теперь Шеннингтон. И Билли громко расхохотался и несколько раз взмахнул кулаками.

Мы с инспектором догнали остальных.

– Представляешь, Розмари только что сказала, что потеряла работу, – сообщила мне Клаудия. Она явно сочувствовала бедняжке.

– Все в «Лайал энд Блэк» потеряли, – с горечью произнесла Розмари Макдауд.

В голосе ее звучали укоризненные нотки, и я принял этот упрек на свой счет. «Интересно, – подумал я, – почему так часто получается, что во всем винят не преступников, а человека, их разоблачившего?»

Уж кого-кого, но только не меня должна была винить миссис Макдауд за потерю работы в фирме. Скорее уж Патрика Лайала, ну и, возможно, Грегори Блэка, который не слишком успешно управлял семейным трастовым фондом Робертсов.

И у меня было больше оснований сердиться на нее, нежели vice versa[19].

Ведь, в конечном счете, именно она проболталась Патрику, что я нахожусь в доме матери, после чего они с Шеннингтоном подослали туда убийцу.

– И чем же теперь займетесь? – спросил ее я.

– Представления не имею, – холодно ответила она. – А вы?

– Думаю попробовать свои силы в кинопроизводстве, ну или в театре, – ответил я. – Уже написал в несколько компаний, предложил свои услуги в качестве финансового консультанта, который будет помогать им искать деньги на продюсирование фильмов и театральных постановок. Мне кажется, занятие весьма увлекательное.

– Но в каком-то смысле смахивает на азартные игры, верно? – заметила она.

Я лишь улыбнулся в ответ.

Когда у близкого человека рак, сама жизнь похожа на азартную игру с рискованными ставками.

Выпадет орел – выиграешь, выпадет решка – умрешь.