Даниил Галицкий. Первый русский король Павлищева Наталья

Кто ее отец, в городе не знали, сама Анна тоже. А украшений на ней и правда никто таких не видывал, откуда при их бедности?

К Даниилу подъехал Лев, глянул хмуро:

– Шварн сказал, ты из-за какой-то бабы переживаешь? Кто это?

– Это ваша сестра, Лев.

– Кто?! Откуда здесь-то?

– Помнишь, ты меня любушкой укорял давней? Это ее дочь. Сама она от татар погибла, а дочь вот здесь.

– С чего ты взял?

– Перстень у нее мой, я дарил когда-то. С Рюриковым трезубцем.

– Почему же она раньше не появилась?

– А она и сейчас не появилась, Шварн убитую уже увидел, меня позвал. Видно, мать ничего не рассказала.

Лев хмыкнул:

– Так я и поверил…

– А я тебя верить и не прошу! – словно отрезал князь. – Я видел ее и перстень видел. Перстень тот, что я для памяти оставлял, а сама Аннушка точь-в-точь твоя сестра Устинья.

– Тьфу ты! – ужаснулся Лев, но отец не стал больше разговаривать, отъехал подальше и долго смотрел на догоравший Звягель, где по его вине погибла его собственная дочь – последняя память о его единственной любви Злате.

Даниил не стал дожидаться Миндовга, отправился домой.

Когда литовцы все же пришли к городу, то обнаружили только обгорелые стены и бегающих по городу бездомных собак. Ветер разносил по округе запах дыма и гари. Искать на пожарище нечего, помянув недобрым словом обманщиков русских, литовцы отправились грабить окрестности Луцка, не зря же ходили так далеко!

Конечно, Куремса не простил нападения на свои земли, но Куремса не Орда, вывел в поход несколько отрядов, боясь оставить без защиты Переяслав, в котором сидел. В результате получилось не слишком грозно, хотя и неприятно для Галицкого. Хуже всего, что пришел нежданно. Хорошо хоть, что ему до Неврюя далеко, успели принести известие, что татары идут. Князья, не ждавшие такого быстрого ответа, чуть призадумались, часть дружин отпущена по домам, надо собирать, да и ополчение тоже кто где…

На Руси испокон века принято, что при подходе степняков (а от кого еще ждать неожиданного нападения?) один из родственников князя или его воевода остается в городе, а сам князь отправляется собирать подкрепление. Действовало, потому что при толковой обороне город какое-то время держался, а потом осаждающие вдруг получали удар в спину от подошедших свежих сил. Плохо, что не всегда выходило, как задумано.

Но у Даниила с Васильком городов несколько, в каком оставлять кого для защиты? Горожане быстро решили, что отобьются сами, и князья отправились собирать дружины и подкрепление.

Куремса не рискнул оставить за спиной Владимир-Волынский, пройдя сразу к Холму, потому первыми встретили врага именно владимирцы. Правда, Куремса не пошел на город всеми силами, отправил туда отряд. Горожане решили не сидеть за стенами, а вышли навстречу. Битва была яростной и закончилась… разгромом татарского отряда! Ополченцы в отсутствие князей умудрились разбить тех самых страшных татар! Сначала в это не верилось и самим, но отряд отступил и к городу больше не вернулся!

Радости не было предела, горожане ходили победителями, гордясь собой сверх меры. Тиун Евсей даже начал волноваться, как бы чего не вышло из-за этого зазнайства. Ведь Куремса мог вернуться с остальными силами! Но не вернулся, потому что произошло неожиданное…

Даниил с Васильком мотались по округе, спешно собирая заслонные отряды. Ехать за помощью к Миндовгу или даже просто в Галич не было времени, такого быстрого наскока никто не ожидал. Галицкий корил себя за то, что не предусмотрел систему оповещения, нужны наблюдатели, которые издали бы заметили и предупредили о подходе врага, а не тогда, когда он подходит к стенам.

Король набрал уже пару сотен человек, способных держать в руках оружие, малое число, конечно, но еще есть дружина, которая соберется в условленном месте завтра, да Василько приведет людей и свою дружину… Конечно, с Куремсой воевать – это не болоховские города палить, но им бы чуть продержаться, в разные стороны за помощью отправлены гонцы.

Он разглядывал собравшееся ополчение, когда один из парней что-то замычал, показывая рукой за лес.

Обернувшись, Даниил не поверил глазам: над Холмом поднимался не просто дым, это было зарево горящего города! Горел его Холм! Город, который он создал с первого камня первого собора, с первого дома! Город, который вырос по его воле и не принадлежал никогда никому, кроме него!

Зарево над Холмом могло означать только одно – он взят татарами!

Даниил метнулся к городу, он готов был рвать Куремсу и его людей зубами, по одному выкидывать из Холма, своими руками задушить того, кто сжег его город!

Но все оказалось куда проще и глупее, сказывали, что Холм загорелся от какой-то окаянной бабы, мол, то ли угли из печи опрокинула, то ли еще что… Город сгорел дотла, так обычно сжигали взятые города. Зарево оказалось таким, что не один Даниил решил, что Холм взят татарами, большинство дружинников и просто вольных людей поспешили скрыться в лесах, опасаясь ордынцев. Собрать дружину не удавалось.

Что уж там себе подумал Куремса, только он случаем не воспользовался, наоборот, ушел от горящего Холма и непокорного Владимира подальше, осаждать Луцк. Правда, и там ничего не удалось, словно Господь хранил Луцк, поднялся такой ветер, что ни переправиться через реку, ни захватить мост, ни побить горожан из пороков не удалось. Пришлось отправляться восвояси. Куремса явно был неудачником!

Его провал был на руку Берке. Хан всегда терпеть не мог этого военачальника, но при жизни брата приходилось терпеть. Теперь, набрав силу и имея такой повод в руках, как провал карательного похода на Галичские земли, он выкинул Куремсу, как старую собаку, пусть подыхает как хочет! Орде не нужны те, кто не может справиться с врагом. В ответ на сбивчивые объяснения Берке задал Куремсе один-единственный вопрос:

– Если они не погибли, почему вы живы?

Вот теперь было впору не то что напиться, а повеситься. Не успел, не смог. Или начал не так? В чем ошибся, где просчет? Недооценил Куремсу? Нет, его славно побили даже просто горожане без князей. И в Луцке тоже себя в обиду не дали, даже на мост не пустили, потоптался, помучился со своими пороками и убрался восвояси.

Но это было вначале. А потом…

Берке не стал отправлять карательную рать, как это сделал с князем Андреем Батый, наслав на него Неврюя. Новый хан, сменивший внезапно умершего Улагчи, вообще не стал воевать с Галицким, словно и не было того выступления против Куремсы. Верно говорят, если хочешь, чтобы о твоем поражении поскорее забыли, сам забудь о нем. Берке «не заметил» поражения Куремсы, но выводы сделал.

Куремсу заменил куда более твердый Бурундай. Этого темника не впечатлили сила Даниила Романовича и его победа над рыцарским войском у Ярослава, вернее, он попросту этого не знал. Зато знал другое: не стоит сразу бросать в бой своих воинов, нужно сначала сделать вид, что ты и не подозреваешь о сопротивлении. Если князь неглуп, то должен помнить, что бывает, если всадники Орды проносятся по земле с боями.

Бурундай позвал Даниила с собой на Литву! Все очень просто: если ты мне союзник, то иди со мной!

Это было провалом, полным провалом всего задуманного, всего, что еще могло иметь смысл. Снова татарский хан был сильней, снова над ним стоял татарский наместник и диктовал свою волю. И это были не Батый и Куремса, а куда более сильные и безжалостные Берке и Бурундай. Этим не подчиниться нельзя, не пойдешь на Литву, погибнешь сам и погубишь своих близких. А как идти, если там в заложниках у Войшелга сын Роман? Когда отдавал, кто же мог подумать, что придется с Миндовгом воевать?!

Даниил который день пытался найти выход – и не находил. Нашел Василько, он предложил съездить вместо брата.

– Если суждено погибнуть, так погибну. А ты воевать против Миндовга не можешь, Романа убьют.

Пришлось скрепя сердце согласиться. К Бурундаю отправился Василько со своей дружиной. Конечно, они воевали Литву, и конечно, Войшелг этого не простил. Бурундай был на Даниила зол, многое пришлось выслушать его брату и за непослушание Даниила Романовича, и за его корону… Бывали минуты, когда Василько не надеялся и живым вернуться. Поход оказался богатым на добычу, но изловить войско Миндовга не удалось, хитрый король Литвы умудрился спрятать его в болотах и тем спастись. Всю добычу нагло забрал себе Бурундай по праву сильного.

Данила меж тем, забыв об осторожности, разыскивал своего сына. Нашел и отбил с трудом.

Трудным выдался год, но оказалось, что это только начало.

Во Владимире праздник, князь выдавал замуж свою дочь Ольгу за черниговского князя Андрея Всеволодовича. Редкий случай, когда удалось собраться всей семье, пришли не только родные, но и множество бояр, служилых людей, что покрепче…

Свадебный пир был в самом разгаре. Вино и меды лились рекой, на столе красовались десятки самых разных блюд, от мелких перепелочек и голубей в подливе до огромных туш кабанов. Дразнились янтарным жиром здоровенные осетры, красовались лососи, большущие (и где таких только выискали?) щуки, на серебряных блюдах важно сидели румяные поджаристые куры, утки, гуси, лежало просто мясо большими кусками, потому как целых быков выкладывать на стол неудобно… Высились горы пирогов с самыми разными начинками, меж всем этим гости сразу заприметили пузатые ендовы с медами и винами, отдельно в более высоких квасы для запивки… А сколько еще всего готовилось на заедки!..

Русское застолье, тем более свадебное, всегда сверх меры, словно животы у людей больше бурдюков. И ведь что удивительно – съедают! Не все, конечно, но многое. Слуги тоже любят такие пиры, им еды остается вдоволь.

Вино и меды лились рекой, уже уговорили трех громадных осетров, исчезла часть блюд с птицей, поредели горы пирогов, опустели ендовы. Зато выросли горы костей и на столе, и на полу. Но дворский Василька Игнат глядел внимательно, один знак, и слуги унесли все перепорченное, быстро убрали ненужное и добавили свеженького. Пир продолжился.

Даниил смотрел на раскрасневшуюся невесту и думал о том, что уедет Ольга из дома и может никогда не появиться в нем снова. Дочерей недаром зовут отрезанными ломтями, Устинья вон как выпорхнула тогда, так и не виделись… Внуки уже, а дед и не видел.

У Василька сын Владимир женился на дочери брянского князя Романа Михайловича, обещал когда-то Роман, что породнится с галицким князем, и породнился! Теперь вот дочь в Чернигов уезжает, тоже будет родня.

И вдруг к хозяину дома подошел слуга из ближних и что-то зашептал на ухо. У Василька изменилось лицо, как ни старался, а заметили многие. Даниил подозвал слугу к себе:

– Что?

Тот чуть помялся, но, заметив кивок хозяина, поведал, что от Бурундая человек приехал сказать, мол, едет, и если вы союзники, то встретьте меня. А кто не встретит, тот мой враг.

И свет померк в глазах, а дышать стало невыносимо трудно. Зачем он столько лет бился, ставил города, воевал, растил детей, о чем-то мечтал? Чтобы в один из дней явился татарский темник и объявил его своим врагом только потому что не хочет лизать ему сапоги? Даниил Романович прекрасно знал и что Бурундай обязательно постарается унизить, и что значит быть врагом темника.

Стало почему-то совершенно темно, а звуки словно вязли в тяжелом воздухе…

Очнулся он в постели, видно упал прямо на свадьбе, попытался найти глазами кого-нибудь. К постели подскочила девка, подала попить, сказала, что вставать никак нельзя, лечец не велел, мол, едва не помер князь, сердце не выдержало.

Потом он лежал непривыно тихий и задумчивый и размышлял. Это действительно был конец всему, и неважно, сколько дней, месяцев, лет еще он будет ходить по земле. Даниил Романович Галицкий кончился. В ту минуту, когда услышал приказ татарского темника, ни выполнить, ни не выполнить который не мог. Вся его долгая борьба за Галич, многие годы, проведенные в седле, в бою, все победы, походы, хитрость и разумность были разом перечеркнуты.

К Бурундаю в Шумск уехал Василько со Львом и холмским епископом Иоанном. Дары повезли такие, что и Данила к Батыю не возил, но темник все равно остался недоволен. Кричал, грозил, а потом потребовал… разрушить укрепления городов!

– Как это? Ведь мы беззащитными останемся?

– А от кого тебе защищаться, от меня?

Василько не смутился, твердо глянул в глаза:

– Разве один ты нападаешь? У нас и соседей много…

– Кого? Литву побили, на ляхов сейчас пойдем, испугаем так, чтобы и остальные приблизиться боялись. Со мной пойдешь, будут знать, что ты под моей защитой, нападать побоятся.

Вот теперь у Василька потемнело в глазах. Идти вместе с Бурундаем на ляхов или угров значит нажить себе постоянных врагов, а срыть городские укрепления значит остаться действительно без защиты.

Но Бурундай был непреклонен:

– Оставишь укрепления, буду знать, что ты враг.

Василько вздохнул: хватит с них и одного врага, только тем и отговорились, что лежит князь в беспамятстве, недужен очень. Бурундай довольно хохотал:

– Меня испугался?

Лев вдруг подумал, что так и было, но промолчал.

Они срыли укрепления в Данилове, Стожке, Кременце, котрый выдержал даже Батыеву осаду, Луцке, который не смог одолеть Куремса, даже во Львове, но последней каплей был Владимир, где пришлось в знак поражения не только спалить тын, но и сровнять с землей вал. Горожане, когда-то отстоявшие свой город перед отрядом Куремсы, рыдали навзрыд.

Но до этого во Владимир примчался ошалевший от ужаса епископ Иоанн. Вымолвить смог только одно:

– Бурундай сюда идет, Данила Романович, по твою душу. Беги!

Едва вставшему на ноги Даниилу пришлось удирать сначала в Краков, но потом и дальше к Беле, потому что Бурундай снова шел на запад. Теперь он решил основательно повоевать Польшу. И снова лились кровь и слезы невинных людей, снова разрушались города, сжигались посевы, уничтожалось все, потому что нападавшим ничего не было нужно!

И снова Даниил был беженцем, снова скитался по чужим домам и жил нежеланным гостем. Его приютил Бела, хорошо помнивший, что такое бегать от татар, но из-за этой же памятливости Бела Даниила и сторонился, ведь тогда пострадал из-за Котяна, а теперь может из-за Даниила? Бурундай не стал гоняться за Даниилом, ему не был нужен опальный князь, достаточно его исполнительного брата.

После разгрома Польши и ухода Бурундая в свои степи на Волге Даниил смог вернуться домой. Князь сильно постарел, похудел и поседел. Не все сразу и узнавали бывшего грозу галицких бояр. Он двигался с одышкой, совсем не мог ездить верхом, подолгу сидел на крыльце, глядя в никуда.

С севера приходили дивные вести, Миндовг на старости лет точно с ума сошел! Умерла его жена Марта, оставив двух десятилетних сыновей, Генриха и Андрея. Понятно, что горевал, потому как любил сильно, но не с горя же ему вдруг глянулась молодая сестра Марты Агна? Младшая сестра приехала поминать старшую, на свою беду.

Была Агна хороша собой, высокая, стройная, с ясными глазами и длинной светлой косой, впрочем, убранной под головной убор, поскольку была замужем за князем Довмонтом, тоже молодым и тоже красивым. Знать бы Довмонту, что произойдет, не отпустил бы жену из Нальши на похороны!

Агна не была крещена, потому весь обряд для нее был странным, тело умершей сестры не сожгли, а положили в деревянный ящик и закопали в большую яму, а люди в черных одеждах размахивали какими-то сосудами с пахучим дымком, что-то негромко распевали и давали всем целовать большие серебряные кресты. На стенах висели доски с изображенными на них людьми, где в полный рост, где только лицо… Все подходили к этим доскам, долго смотрели на них, кланялись и, вытянув два пальца, подносили руку ко лбу, потом к поясу, поочередно к плечам и снова кланялись.

Агна решила, что это нарисованы уважаемые предки Миндовга, и решила тоже поклониться, только не знала как. Заметив смущение женщины, к ней подошел один из таких вот одетых в черные одежды, поинтересовался:

– Ты крещена ли?

– Крещена?

Агна знала, что есть те, кто принял крещение, то есть забыл свою веру и принял чужую. Такими были и князь Миндовг с женой, то есть ее сестра стала Мартой и запретила звать себя иначе, из-за этого с ней перестали знаться остальные родственники. Сам князь потом от новой веры отказался, а вот жена такой осталась. Агна вдруг поняла, что все эти изображения, поклоны и сладковатый дымок связаны с чужим богом! Ей стало страшно, замотав головой, она бросилась прочь из палаты, в которой находилась. Она боялась незнакомой сестры, лежавшей со сложенными руками в большом деревянном ящике, боялась строгого взгляда ее мужа князя Миндовга, боялась всех этих людей в черных одеждах… Зачем князь хоронит жену по непривычному обряду?

Но она не была решительной, а скорее послушной. Агна не умчалась прочь, она, трясясь от страха, смотрела, как зарывают ящик с телом Марты, потом отправилась вместе с остальными на поминки и там услышала такое… Князь вдруг объявил, что у покойной было последнее желание, при этом он почему-то выразительно посмотрел на Агну. Молодая женщина испугалась, а ну как сестра пожелала, чтобы она тоже приняла нового бога, крестилась?! Как тогда показаться на глаза Довмонту и остальным родственникам? Ее же и в дом не пустят, потребуются жертвы. В голове билась одна мысль: как избежать такого?!

Но то, что услышала, оказалось куда поразительней.

– Последние слова и думы Марты были о детях. Двое сыновей остались сиротами, и чтобы у них не было дурной мачехи, чтобы дети остались в родственных руках, завещала Марта мне взять в жены свою сестру Агну.

Агна вздрогнула, услышав свое имя. Не в первое мгновение она и сообразила о том, что произнесено. Если честно, то замерли все. Миндовгу уже шестьдесят пять, можно бы и остаться вдовцом, и сыновья уж не так малы, им по десять, самое время в дружину взять, если без матери остались. Да и при матери тоже через год-другой пошли бы. Не в последней воле покойной дело, ясно, что князю глянулась красивая свояченица. Но ей лет двадцать, не больше, да и муж не из робкого десятка, нальшанский князь Довмонт своей храбростью известен, хотя и молод совсем.

Но Миндовг в полной тишине обвел всех тяжелым взглядом, и никто не посмел возразить. Сидевшие, даже священники, еще не забыли восьмерых сожженных заживо по приказу Миндовга рыцарей. К чему искушать судьбу, князь всегда был горяч на руку, а теперь его не сдерживала вера.

И Агна поняла, что никто за нее заступаться не будет! А Довмонт далеко и ни о чем не подозревает!

Женщина послушно вошла в опочивальню старого князя, послушно расплела перед ним косы и сняла рубашку… С того дня она стала княгиней, женой Миндовга.

Услышав о произошедшем, Довмонт даже не поверил своим ушам. Конечно, Миндовг князь сильный, все литовцы под ним ходят, но что это творится?! На него легло пятно бесчестья, которое можно смыть только кровью! У князя, тоже Рюриковича родом, отнять жену и не поплатиться за это жизнью нельзя!

Но как бы ни был смел Довмонт, он не безрассуден. Его дружина не столь сильна, чтобы сломить дружину Миндовга, значит, нужно подумать, с кем можно договориться, кого можно взять в союзники против новогрудского князя. Довмонт искал и нашел У Миндовга есть племянники Товтивил и Тройнат, давно мечтавшие разделить дядины земли. Конечно, делить литовские земли Довмонту вовсе не хотелось, но на помощь племянников в том, чтобы поставить на колени заносчивого Миндовга, от которого немало пострадали племянники, он мог рассчитывать.

Довмонт сумел выждать, как охотник в засаде, он сделал вид, что покорился судьбе. Миндовг смеялся, лаская красавицу Агну:

– Вот тебе и твой храбрый муж! Побоялся даже тявкнуть против моей воли. Сидит себе тихонько и переживает. А захочу, и по моей воле воевать за меня пойдет.

Агна решилась возразить:

– Не пойдет, он гордый.

– Гордый?! Куда же он, гордый, делся, когда я тебя себе забрал? На свете одна гордость есть, та, что силой дается! Пока я силен, я и горд. А что толку от гордого Довмонта, ежели у него сил против меня мало?

Прошло меньше года, когда в июле 1263 года Миндовг потребовал, чтобы Довмонт со своей дружиной отправился вместе с остальными на брянского князя Романа Михайловича. Тот вроде покорился, вышел вместе со всеми. Замешкался только жмудский князь Тройнат. Неожиданно Довмонт объявил, что его волхвы против такого похода и пророчат именно ему дурное.

– Гони своих волхвов! – хохотал Дурба.

Но Довмонт предпочел вернуться, остальные решили, что справятся и без него, больше достанется. Конечно, Довмонт шел совсем не домой, он спешил на берег Немана в Налибогскую пущу, потому что люди Тройната уже известили молодого князя, что именно там остался князь Миндовг с малой частью дружины, отдыхая с сыновьями и молодой красавицей женой.

Дружина Довмонта уже знала, куда идет, и горела желанием сокрушить Миндовга, наказать за поруганную честь своего любимого Довмонта. В одном только воины были несогласны со своим князем, Довмонт считал и себя виновным в произошедшем с Агной, в том, что не вызволил ее на следующий же день, а дружинники твердили, что достойная женщина должна была убить себя, но не лечь в постель с другим! Или убить ненавистного насильника!

– Почему она не убила князя? Почему не убила себя? Почему до сих пор жива и ласкает его каждую ночь?

На эти вопросы у Довмонта не было ответов, но он надеялся, что, увидев чистые глаза Агны, воины не будут столь суровы к ней.

Дружинники не соглашались:

– Ты должен убить всех, князь! Насильника Миндовга, его щенков и предательницу! Всех!

Но Довмонт был согласен только на уничтожение змеенышей, чтобы не было у Миндовга больше его семени на земле, чтобы не носила земля Литовская такого зверя! У Миндовга трое сыновей – двое мальчишек от Марты и взрослый уже Войшелг. Пока предстояло разобраться с двумя младшими. Довмонту было бы достаточно их гибели и возвращения домой Агны. Он не совсем представлял себе, как сможет привезти опозоренную жену, и не думал над тем, что лишившийся своих сыновей Миндовг не станет тихо сидеть в своем замке. Главным казалось увидеть его ужас от гибели сыновей и унижение из-за возврата Агны.

Дружина Довмонта налетела на княжий двор перед рассветом. Молодой князь даже не стал дожидаться подхода Тройната, боялся, чтобы не обнаружили стражники Миндовга. Главными были неожиданность и злость людей Довмонта. Напали действительно как ястребы, посекли всех во дворе и бросились внутрь.

Увидев Довмонта, Миндовг понял, что это месть, та самая, о которой предупреждала Агна и в которую он не поверил.

– Щенок, ты хочешь сразиться?! Давай!

Миндовг уже стар, но его руки не отвыкли от меча, а понимание, что это может быть последний бой, придало сил. К тому же Довмонт был слишком зол, а злость хороший советчик при нападении, но не в поединке с опытным противником. Умение Миндовга сделало свое дело, Довмонт понял, что справиться со старым князем будет не очень легко. И тут Миндовг увидел… как на копье поднимают его сына! Мальчик был еще жив, и по двору разносился его визг. Второго сына уже тоже взяли на копье. Отец забыл о Довмонте и бросился к сыновьям на выручку, но его настиг меч Довмонта. Молодой князь с трудом смог разрубить доспехи старого, но Довмонт справился, он зарубил обидчика!

Зато опоздал к другому. Искать Агну оказалось бесполезно, ее раньше нашел кто-то из дружинников Довмонта. Дружина считала женщину предательницей, а потому щадить не собиралась, Агна также была убита!

Довмонт стоял над телом погибшей жены и не мог поверить, что вот эта красивая молодая женщина совсем недавно была его женой, потом стала чужой, а теперь лежит, залитая кровью, уставившись широко раскрытыми глазами в рассветное небо. К нему подошел Дурба:

– Князь, подошла дружина Тройната, как бы чего не вышло…

Довмонт очнулся, и впрямь, если начнется бой и с этими, то можно потерять всех своих людей. Но Тройнат воевать с нальшанским князем, убравшим с дороги ненавистного Миндовга, не собирался, хотя и благодарить тоже.

Судьбы участников этой трагедии были не слишком радостными, дорого обошлось князю Миндовгу его любвеобильность и уверенность в том, что никто не посмеет на него посягнуть. Миндовг и двое его маленьких сыновей были убиты, старший сын Войшелг, опасаясь за свою жизнь, бежал в Пинск, где и сидел до времени. Тройнат, понимая, что брат Товтивил не согласится на его единовластное княжение, послал в Полоцк приглашение приходить и поделить земли убитого Миндовга.

Братцы друг дружки стоили, и каждый задумал убить другого, чтобы остаться на княжении одному. У Товтивила нашелся предатель, предупредивший Тройната о задумке своего князя, Товтивил был убит. Но через год четверо конюших Миндовга отомстили Тройнату за своего князя, убив того по дороге в баню.

А что же Довмонт? Довмонт – это тот самый князь, что отличился при защите Пскова. Когда к власти в Литве пришел враг Довмонта Войшелг, псковичи пригласили воинственного князя к себе и не пожалели. Позже Довмонт крестился и женился на внучке Александра Невского.

В Холм сначала принесли известие об убийстве Миндовга и почти сразу о смерти Александра Ярославича Невского. У Невского не выдержало сердце (а может, и был отравлен, потому что умер, возвращаясь из Орды).

Услышав об этом, Даниил Романович тихо, но отчетливо произнес:

– Я следующий.

Дочь Софья бросилась укорять, мол, что за речи такие, да ты еще проживешь долго, но отец посмотрел на нее каким-то особенным взглядом, словно знал что-то, чего не знал никто, и она замолчала.

Софья заехала ненадолго, тоже были муж и дети, требовали догляда, да и на сносях она, где уж тут по гостям разъезжать…

Уехала, и остался Даниил Романович один, не считая слуг.

Даниил подошел к окну и долго стоял, глядя на медленно падающие крупные снежинки. Снег постепенно скрывал очертания города. Холм – вот что останется после него! Этот город будет ему настоящим памятником на все времена. Король даже улыбнулся, пытаясь представить, как со временем вырастет его любимый Холм, станет больше Киева, больше любого из городов, поднимется множество красивых соборов, будут построены новые дома, придется ставить еще одну крепостную стену, гораздо дальше нынешней… Он так размечтался, что не заметил, как прекратился снег, а пламя в сложенном на западный манер очаге едва не погасло.

Старший сын Лев больше холил свой город, неудивительно, так же когда-то поступал и сам Даниил с Холмом. Но в Холме живет Шварн, он постарается, чтобы Холм стал столицей самого сильного государства – Галицко-Волынского и величайшим городом в Европе!

Даниил Романович не знал, что ничего этого не будет. Галич и Владимир-Волынский останутся небольшими городками, а Холм вообще превратится в польский Хелм и забудет о своей русской истории. И Галицко-Волынская земля будет растащена между соседями и никогда не превратится в мощное государство, а сын Шварн ненадолго переживет отца.

Следующий за смертью Александра Невского год действительно оказался для Даниила Романовича Галицкого последним…