Бозон Хиггса (сборник) Веров Ярослав

– Если судно на ходу, то это очень ценная находка. Наша мобильность возрастёт многократно.

Астроном посмотрел на катер. Полёт над волнами? Солёный ветер в лицо? Заманчиво, но… не сейчас.

– Пока разберёмся, что к чему, – сказал он. – Да и где брать топливо?..

– Сила, ведущая нас, – отмахнулся фон Вернер, – позаботится об этом.

Вот оно как. Значит, пора раскрывать карты.

– Пока есть время, – сказал Олег, подходя к распахнутым воротам эллинга, – неплохо исследовать обсерваторию.

Он указал на хорошо видимые отсюда башни.

– Нет! – хором воскликнули Таис и Ефросинья.

– Почему?

– Перуном клянусь, – побожилась воительница, – нельзя туда. Смотрю и вижу – нельзя.

– А ты, Таис, что скажешь?

– Боги не любят совершенства, – непонятно ответила гречанка.

– Таис, а что сталось с тобой и твоей подругой Эрис? Вы основали своё поселение? Ну, Гесиода, я понимаю, уплыла со своим Неархом…

– Ты провидец? – В голосе невозмутимой гречанки прорезался страх. – Ты… Ты полубог?!

– Полубог? – Олег усмехнулся. – Нет, лучше уж – провидец…

– Чёрт бы вас всех побрал! – не выдержал Дитмар. – Что всё это значит?

– Пойдём на свежий воздух, поговорим, – предложил Олег. – Девушки, когда Иоанн закончит, пусть идёт к нам, а вы помогите Анне. И переоденьте её в запасной комбинезон.

Гауптштурмфюрер и астроном спустились по пандусу. Солнце стояло в зените, ярко освещая купола обсерватории.

– Что за самодеятельность, Олег? – хмуро поинтересовался немец. – Туда идти нельзя. Гиблое место. Я знаю. И откуда у тебя сведения про баб?

– Дождёмся Иоанна. А пока посмотри вот это.

Он извлёк медальон погибшего красноармейца, развернул лист личных данных. Дитмар принял брезгливо, двумя пальцами. Медленно, шевеля губами, прочёл. Небось, учили в школе СС языку противника… Шевельнул бровями, вернул.

– Я таких насмотрелся. Но здесь написан бред.

– Этого бойца никогда не существовало… А вот и Иоанн!

– Звали, братья? – Монах опустился на нижнюю ступень пандуса. – Бедная грешница…

– Грехи её мне известны, – сказал Олег. – Прелюбодеяние да самоубийство. Не люди они, все три наши девы. И тот, в лесу – не человек.

Дитмар и Иоанн молчали – ждали продолжения.

– Это персонажи книг. Солдат – писателя Вячеслава Кондратьева. «Сашка». Я по нему в школе сочинение писал. Анна – Анна Каренина, – знаменитого Льва Толстого. Дитмар, ты-то должен был слышать о таком?

Немец пробормотал под нос что-то неразборчивое, очевидно, ругательство.

– Ну а роман «Таис Афинская» в детстве был моей настольной книгой. Так что догадываться я начал сразу… Про Ефросинью не знаю, не читал.

– Я не разумею, рус! – Иоанн вскочил. – Мыслимо ли писать книгу о человеке, которого не было? Евангелие повествует о деяниях Иисуса. Жития святых – о святых. Есть описания жизни царей. Но измышлять несуществующее, плодить сущности? Это… это богопротивно!

Да, подумал Олег. Объяснишь тебе, пожалуй, что такое беллетристика…

– Для развлечения, святой отец. На потеху. В наше время это было весьма распространено.

– Значит, и спутницы наши – суть ещё одно наваждение. А быть может, и не только они, – рассудил монах и снова уселся, погрузившись в раздумья.

Верно мыслишь, ох верно, святой Иоанн Готский. Хотя фильм «Матрица» ты точно не смотрел…

– Мы, думаю, всё же люди. Все мы воскресли там, где погибли или где должны были воскреснуть, все помним обстоятельства смерти. Статьи астронома Сахновского хранятся в памяти компьютера… и то, я не уверен. Поэтому, Дитмар, надо идти на обсерваторию.

– Не вижу логической связи.

– Объясню. Корпорация «Сигнус Деи», помимо сигнусов и сирен, создала людей, предназначенных для жизни в космосе. Возможно, нами управляют оттуда. И Зов наводят, и э… галлюцинации в виде несуществующих персонажей.

– Я не верю в эту болтовню. Ничего вразумительного. Космос холоден и необитаем. Никакие осколки лун непригодны для жизни! Ты просто пускаешь нам блох в уши, и больше ничего!

– А песни сигнусов? Это же знание, понимаешь ты или нет?! Ван Хофман, или кто другой, передал его через поколения сигнусов в будущее. Ферштейн, герр барон?

– Веришь в невнятные бредни призраков и тупых птиц? Идиот! Наша миссия здесь! Понимаешь – здесь! Не в космосе! На Земле! – Фон Вернер встряхнул астронома за плечи. – Пойми, еврей чёртов, главное – на Земле! Откуда нам знать, какова будет новая раса великанов?

– Сам ты идиот! – выкрикнул Олег. – Мистик задрипанный! Как хочешь, а я иду на обсерваторию.

– Нет. – Голос барона сделался ледяным. – Не идёшь. Я приказываю тебе остаться.

– Приказываешь? Ты? Да я срать хотел на твои приказы! Это ты раньше мог приказывать, это там ты был гауптштурмфюрер. А сейчас ты – говно!

– Пархатый ублюдок, – прошипел эсэсовец. – Думаешь, если офицер СС тебя не прикончил, ты чего-то стоишь? Думаешь, барон Дитмар фон Вернер польстился на твою науку? Да я таких, как ты, в тридцать пятом из Гейдельберга вышибал, чтоб не пудрили мозги арийской молодёжи лживой жидовской космографией!

– Отвянь, нацистская гнида, – сказал астроном Сахновский. Очень спокойно сказал. – От тебя трупом смердит.

– Посмотрим, кусок блевотины, кто из нас труп…

Гауптштурмфюрер медленно поднял универсальный резак. В его глазах не было ничего, кроме ровного синего пламени безумия.

Он сумасшедший, отстранённо подумал Олег. Отлично ориентирующийся в оперативной обстановке, хладнокровный в минуту опасности, здравомыслящий в житейских мелочах, но сумасшедший. Истинный ариец, но не истиннолюдь. Как и я, впрочем. И святой Иоанн Готский…

– Братья мои! – возгласил Иоанн, и это был ещё один новый голос его. Взгляд святого горел, пронзал насквозь, до дрожи. – Братья мои! Я вижу, что вам хочется друг друга убить. Не стану напоминать, что это смертный грех. Скажу иное. Убейте меня. Убейте сколь вам угодно жестоко и медленно. Насладитесь убийством, пусть оно пропитает вас насквозь, каждую частицу вашу, каждый влас и ноготь! Клянусь Господом, гнев ваш уляжется, и вы сумеете поладить. Я же стар, и более не хочу быть здесь… Заклинаю вас, сделайте это сейчас! Господом нашим и всеми святыми заклинаю!

Во взгляде его была теперь мольба – столь искренняя, что Олег вновь содрогнулся. Святой преклонил перед ними колени и опустил голову.

Дитмар попятился. Маска безумия медленно сошла с его лица.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо, еврей. Иди и сдохни.

– Я пойду с ним, – ровно сказал святой.

– И ты, Йоган?!

Фон Вернер круто развернулся, взбежал по пандусу и скрылся в воротах эллинга.

– Идти надо, – произнёс Олег. Слова давались с трудом, словно просеивались через густое сито. Только сейчас он заметил, что сжимает в руке занесённый над головой топорик, и медленно его опустил. – Пока Зова нет. И пока Вернер не передумал. Подниматься недолго. Часа три. Местность знаю.

– С Богом, – кратко ответствовал монах.

Солнце старалось вовсю, но его лучи не могли пробиться сквозь серебристую защиту чудо-костюмов. Правда, голову пекло изрядно, по бровям стекал пот, и Олег жалел, что не додумался поискать в Информатории какую-нибудь чудо-панаму. Наверняка бы нашлась. Иоанн молча, с размеренностью автомата, вышагивал рядом. Прошли место, где когда-то была съёмочная площадка ялтинской киностудии. Вспомнилось, как отец таскал его, совсем ещё мальца, с собой – смотреть, как снимают «Пиратов двадцатого века», а потом, уже позже – «Сказку странствий». Эх, в «Сказке…» он даже в массовке участвовал – трёшка за съёмочный день, целое сокровище, а бородатый режиссёр Митта смешно бегал, размахивал руками и орал: «Я тут перед вами на пупе верчусь, а вы как следует панику изобразить не можете…» Сон. Не было этого и быть не могло. Палящее солнце, безлюдный мёртвый мир, чудовища и чудеса… Было, есть и будет.

Удивительно, местность в Голубом заливе почти не изменилась. Олег держался пока поросших травой и редкими сосенками холмов. Забирались они всё выше, но после полуторачасового подъёма стало ясно, что леса не избежать. На опушке сделали короткий привал – отдышаться в тени буков.

Посидели. Тихо здесь было. Очень тихо. Астроном вслушивался, – ни посвиста хатуля, ни шорохов, ни даже птичьего крика. Мёртвая безветренная тишь. С одной стороны, вроде бы и хорошо. А с другой – странно. Везде, куда ни сунься, зверьё, а здесь прямо заповедник какой-то… для людей.

– Может быть, пройдём легко? – зачем-то спросил он у святого.

На что тот ответствовал:

– На всё воля Божия.

В лесу они сразу наткнулись на хорошо утоптанную тропу, ведущую вроде бы в нужном направлении. Опять же, с одной стороны, удобно, потому что местность сделалась скалистой. А с другой – подозрительно. Если нет зверей, то откуда тропа?

Время шло, тропа петляла, обходя скальные массивы и крупные валуны. Олег прикидывал направление по солнцу. Если так дело пойдёт и дальше, то ещё немного… что там Дитмар болтал о всяких ужа…

Вот оно. Приехали.

Тропа сделала очередную петлю. В десяти шагах от них, на небольшом валуне стояло двое… существ? Пожалуй, существ, отдалённо напоминавших людей. Точнее – австралопитеков. Сутулые, много ниже человека, покрытые бурой свалявшейся шерстью, руки до земли… Странной формы черепа, слишком большие, словно раздутые, больше человеческих, но с мощными надбровными дугами. Клыкастые пасти.

Глаза. Жёлтые. Взгляд – насквозь, навылет. Приказ – безмолвный, но внятный: сюда. Ближе. Астроном и святой одновременно качнулись. Шаг, ещё шаг. Словно в дурном кино. Ноги чужие. Ослушаться невозможно. Ближе. Ещё ближе.

Ш-ш-ш! Откуда? И ещё раз: ш-ш-ш! Плазмоган! Чары исчезли, чудовища покатились с валуна и замерли.

– Дитмар!

– Дитмар! – эхом откликнулся Иоанн.

Тишина, затем шорох – откуда-то сверху. Вот он, Дитмар фон Вернер, с кошачьей своей ловкостью спускается со скалы. Плазмоган уже за поясом, в руке – увесистый дротик, подарок сирен. На голове – капюшон.

– Откуда ты?.. – только и спросил Олег.

– В семействе фон Вернеров трусов не было, – лаконично разъяснил немец. – Вы бы тоже нахлобучки надели. Сейчас начнется.

И, не дожидаясь, пока астроном придёт в себя, взялся за воротник его костюма, потянул – воротник превратился в такой же капюшон. Иоанн, сообразив, справился сам.

– Что начнётся-то?

– Повезло, что твари были вместе. Два – ноль в нашу пользу. Теперь не сунутся. – Вернер похлопал по рукояти плазмогана. – Их гипноз на людей действует только на близкой дистанции. Зато животные…

– Какие животные?

– Сейчас увидишь, – пообещал немец. – Будет хуже, чем в джунглях. По тропе бегом марш.

Да, это было хуже, чем в джунглях. Значительно хуже. Началось с атаки пары нетопырей. Средь бела дня. Одного заколол дротиком Дитмар, второго сразил мечом монах. А дальше… Пауки, гусеницы, какие-то грызуны, ящеры – не столь гигантские, как тот, на которого охотились хатули. Но было и отличие. Если в джунглях животные вели себя естественно, подчиняясь лишь инстинктам, то сейчас проявлялось внешнее управление: очередное чудище выскакивало или вылетало из-за деревьев и набрасывалось с одной целью – немедленно укусить, ужалить, ударить.

«Без костюмов мы бы не продержались и пяти минут», – подумал Олег, разрубая хитин вцепившейся в ногу сколопендры и одновременно прихлопывая ладонью угнездившегося на другой ноге гигантского комара. Гарри Гаррисон, блин, «Неукротимая планета». Что-то хатулей пока не видать… Впрочем, их и так не очень-то разглядишь… так что – не надо… Получай! И ты получай! И ты, дрянь!!!

Всё же они продвигались вперёд. Дважды Олега и Иоанна сбивали с ног крупные твари, и тут уж немец пускал в дело универсальный резак. Экономит заряды. Зачем? Дальше будет хуже? Ох…

Лес закончился внезапно. Ну, конечно. Идеально ровное, словно нарочно расчищенное место. Башни. Купола. Ворота. Огромные. И всего лишь двести метров открытого пространства.

– Туда! – рявкнул барон. – Быстро! Я прикрою!

– А… – начал было Олег, но Иоанн молча толкнул его в спину, и они бросились к обсерватории.

Вовремя.

По всему фронту вдоль опушки лезла крупная нечисть. Фон Вернер открыл веерный огонь из плазмогана. Оглянувшись на бегу, астроном заметил, что барон медленно пятится вслед за ними: увеличивает сектор обстрела, не давая зверью отрезать им путь с флангов. Надолго ли его хватит? Секунды растянулись: одна… другая… третья… Вот олень – гигантский, метров пять – с удивительным проворством ринулся справа, ясно, что он успеет их перехватить. От таких челюстей никакой костюм… кости перемелет… Нет, Дитмар! Ай да стрелок! Успел. Сто метров до ворот. Пятьдесят. Тридцать!

Плазмоган умолк. Олег снова обернулся. Господи! Два ящера сомкнули челюсти на ногах поверженного немца, ни лица, ни тела Дитмара не видно под грудой чего-то мерзкого и шевелящегося, только серебристо сверкает плазмоган в откинутой руке.

Конец. Два – один. И очень скоро счёт вновь изменится не в нашу пользу.

Снова тишина. Почему? Куда делись пауки и ящеры?

Понятно. Бесшумно раздвинулись створы, в проёме ворот обнаружилось ещё одно человекообразное существо. Жёлтые глаза и безмолвный приказ. Но нет уже Дитмара.

Вблизи оно оказалось ещё страшнее. С клыков каплет слюна. Смотрит… Смотрит. Короткий взмах руки, нет, лапы, на руке не может быть таких когтей, удар, и сверхпрочная ткань комбинезона святого разрывается – от шеи через грудь, наискосок.

Конец. Два – два.

Он не смог даже зажмуриться. Сейчас… Сейчас…

– Аксион эстин!

Хриплый голос, нечеловеческий, без выражения. Голос механизма. Он не сразу понял, что слова произнесло существо, и что он снова свободен. А когда понял, неудержимая ярость заставила взмахнуть топориком и опустить его на несуразно огромную башку твари. Существо рухнуло рядом с Иоанном.

Олег поспешно наклонился над святым. Ещё жив, но безнадёжен. Он не медик, но всё ясно. Поломана ключица, торчат осколки рёбер… похоже, разорвано лёгкое. На губах кровавая пена. Но взгляд – ещё осмысленный и по-прежнему строгий. Вот так. Святой Иоанн Готский.

– Иоанн! – Олег с ожесточением вцепился в плечи святого, даже не думая, что причиняет тому боль, возможно, нестерпимую. – Иоанн! Запомни! Ты не в аду, не в чистилище! Ты причислен! К лику святых! Ты – святой! Это испытание! Это всего лишь испытание! Ты будешь в раю, слышишь ты меня, ну, ответь, слышишь?!

Святой шевельнул губами, силясь что-то произнести, но не смог. Тело его сотрясла конвульсия, и взгляд остановился.

Сволочи, подумал Олег, закрывая ему глаза. Какие же вы все сволочи… Аксион эстин, говорите? Посмотрим…

Он вскочил и чуть ли не бегом ворвался в обсерваторию. Ворота за его спиной бесшумно закрылись.

Холод. Холод и незримое присутствие. Чьё? Аппаратура, назначение которой он уже понимал. И уже понимал бессмысленность затеи. Играючи, включил и настроил главный телескоп на поиск ближайшего геостационара. Никаких окуляров не нужно, всё проецируется на экран. Огромный тор – орбитальная станция – яростно сверкает в лучах солнца. УФ-фильтры. Инверторы. Длинные усы – оранжереи. Ближе. Ещё ближе. Существо. Человекопаук. Очередной продукт корпорации «Сигнус Деи». Заточенный под невесомость, блин горелый. Плывёт себе и собирает в корзинку какие-то плоды. И бессмысленный взгляд. Совершенная автоматика станций позволяет обслуживание на инстинктивном уровне. Они так же глупы, как сигнусы и сирены.

Кто, как и зачем. Кто? Как? Зачем? – подумал он.

Однозначный ответ, подумал он, не может быть получен в рамках информационной проекции, именуемой человеческим мозгом. Материальная Вселенная – всего лишь рябь, голограмма на поверхности субквантового океана. Спецификой развёртывания неявленных уровней реальности управляет активная информация. Единственно возможным способом её представления для людей является волновая функция. А этого недостаточно.

Дэвид Бом, подумал он, гениальный сын еврея-эмигранта из захолустного Мукачево. Осмелившийся оспорить не только учителя, Эйнштейна, но и самого Нильса Бора.

Это близко, подумал он, однако в базовом уравнении квантового потенциала Бома имеются скрытые параметры. Поэтому нелокальные эффекты квантового потенциала, когда все точки пространства становятся неразделимыми, и само понятие пространства-времени теряет смысл, людям недоступны. Между тем всё просто. Времени нет. Настоящее не превращается в прошлое, а в виде свёртки уходит на субквантовый уровень. Любая информация сохраняется. ЛЮБАЯ.

Он мысленно написал уравнение квантового потенциала – только теперь ясно видел значения скрытых параметров под гамильтонианами – плотность пакета информации, когерентность информации и степень связности. А потом вывернул наизнанку – переписал для квадратов волновых функций. Действуя матричными операторами, через интегралы связности вывел уравнение материализации. Проще пареной репы.

Понятно – кто. Понятно – как. Зачем? Зачем персонажи? Если можно, по идее Фёдорова, воскресить всех живших когда-либо на Земле?

Уравнение было огромно. Локализация информационного потенциала цивилизации планеты Земля. Несколько мгновений ему понадобилось на то, чтобы сообразить, где тензор гравитации, а где – пространства-времени, а остальное было ясно. Уравнение имело единственное решение – вырожденное состояние. Гибель. Развал.

Критический скрытый параметр, подумал он, – плотность информационного пакета. Если его увеличить хотя бы на два-три порядка…

Но тогда уравнение не имеет единственного решения!

Совершенно верно, причём все решения нетривиальны и ведут к дальнейшему повышению информационной плотности.

Он вывел информационную плотность объекта «Анна Каренина» – как векторную суперпозицию представлений. Уравнение казалось бесконечным, но это было не так. Первый член выделялся явно – авторская фантазия. Прочие вектора шли по группам, причём под гамильтонианами имелись мощные алгебраические матрицы сумм представлений. Сотни миллионов читателей. Иллюстрации. Киноверсии. Спектакли. Фантазии и мечты. Отождествления себя с персонажем. Всё записано на субквантовом уровне. Мене, текел, упарсин.

Он применил преобразование Фурье – ибо оно раскладывает сигнал любой сложности в ряд регулярных волн – и чуть не задохнулся от красоты открывшейся картины… Да, можно понять. Можно.

Неужели у меня нет выбора? – подумал он.

Выбор есть всегда, ответил он сам себе.

Солнечные стрелы били уже из-за яйлы. Сколько времени он провёл там? Иоанн… А чудовище исчезло. Мог ли ты подумать, святой Иоанн Готский, говорил он сам себе, снимая пояс с мечом с неподвижного тела, что Тысячелетнее Царство уготовано не людям, но творениям их фантазий? А ты, Дитмар, говорил он себе, с трудом разжимая пальцы барона, чтобы извлечь плазмоган из его руки, думал ли, что и ты прав со своей расой великанов? Хотя по иронии судьбы, ближе к истине оказался еврей-«лжеучёный» Дэвид Бом. И не вы аксион эстин, но я. Господи, за что? Смотрящий по Крыму. Вергилий. Конечно, я. Учёный. Любитель фантастики. Понять и принять. Дитмар бы не принял. Иоанн – тем паче. А я? Я – аксион ли эстин? И, главное, хочу ли я быть им? НЕ ЗНАЮ!

В цилиндрических магнитных доменах жёсткого диска информация записана в виде ориентации магнитных моментов. Для нас она нематериальна. Но вот некто выбирает файл «Олег Сахновский», жмёт кнопку «принт». Является распечатка – твёрдая материя. Или голограмма, если принтер голографический. Качество – высшее. А почему, собственно, высшее, а не «быстрое черновое»? Откуда мне знать, кто я – сраная, наспех выполненная копия Олега Сахновского или точная? Или улучшенная? Копия-супермен? Нет ответа. У Активной Информации не спросишь. Как и не спросишь – ЗАЧЕМ? Что всё это для неё? Изящный эксперимент? Высокое искусство? А может быть – священный долг? Повышать информационную плотность квантового потенциала?

А я кто такой, чтобы судить? Ведь всё просрали, всё прогадили! Вся планета в развалинах. Наигрались. И снова наиграемся, дай только шанс. Математически доказано, мля. Мене, текел, упарсин… И сейчас в Англии воскресают Холмс и Ватсон, и Оливер Твист, и Джен Эйр… А во Франции – д'Артаньян и три мушкетёра. И Ришелье.

Он расхохотался. Хороший мысленный эксперимент. Воскрешённый НАСТОЯЩИЙ Ришелье встречает Ришелье, придуманного Дюма. Ценного. С информационной плотностью в тысячи раз выше информационной плотности реального великого политика…

Он почувствовал чьё-то присутствие, обернулся. В отдалении, на крутом утёсе сидела она. Царевна-Лебедь. Гордая шея, белоснежные перья. Он пошёл к ней, его мотало из стороны в сторону, он не замечал этого, лишь бормотал: «Не улетай… подожди, не надо, не улетай…» Она ждала.

– Скажи мне, – он не узнал своего голоса, – прошу тебя, скажи мне хотя бы ты… скажи мне хоть что-нибудь, иначе я сойду с ума…

– Тыхоро-оши-ий, – пропела сигнус. – Ноты-ыменя-яуже-енелю-юби-ишь…

И полилась песня. В ней не было слов. Или он не мог их разобрать. В песне была печаль и тоска, и тоска перетекала в надежду, а надежда снова сменялась печалью, а затем голос крылатой певуньи возвышался, и вот уже угроза и гнев слышались в нём, и ярость и страсть… и снова тихая печаль и боль… и надежда.

«Не надо!» – хотел крикнуть он, но не смог. В груди толкнулся Зов. Близко, понял он. Совсем близко. Кацивели, нет, – Понизовка. Что делать?

Закат окрасил облака над морем в пурпур и золото. Что ж. Зов силён, но от этого не удержит. Есть выбор. Есть! В плазмогане Дитмара ещё мерцает индикатор заряда. В эллинге ждут три девушки. Или – информационные пакеты? Или – истиннолюди? Кто-то четвёртый вот-вот явится в мир.

Он поднёс плазмоган ко лбу.

В груди клокотал Зов, в глаза смотрела смерть, и сердце рвала печальная песнь Царевны-Лебедь.

Сигнусадеи…

Сигнус.

Деи.

Лебедь.

Бог.

Лебедь Божий…

У человека всегда есть выбор.