Пиранья. Озорные призраки Бушков Александр

Глава 12

Собачья вахта на Карибах

Вслед за тем не без грации она опустилась на колени и бесцеремонно цапнула Мазура за пряжку ремня. Пряжка клацнула и послушно расстегнулась.

«Буржуазия», – подумал он с превосходством человека, идейно вооруженного самым передовым в мире учением, но очень быстро все посторонние мысли вылетели из головы, как у всякого нормального мужика, с которым подобным образом вдумчиво и старательно балуется очаровательная девица. А старалась она на совесть, чувствовался опыт и одухотворенность. Вся эта сцена согласно законам оптики отражалась в зеркале, занимавшем всю противоположную стену, и Мазур пытался туда не смотреть, зажмурился, гладя светловолосую головку. Самое передовое учение куда-то улетучилось из головы по причине полной своей ненужности в данной ситуации.

Когда все кончилось, как кончается, к сожалению, все хорошее, она выпрямилась – раскрасневшаяся, самую чуточку, растрепанная, но выглядевшая по-прежнему невинно. Улыбнулась как ни в чем не бывало:

– Судя по блаженной физиономии, на меня подавать в суд за изнасилование не будут?

Мазур нерешительно потянулся к ней – нужно же было ответить добром на добро, но она гибко уклонилась, с извечным женским мастерством моментально привела в порядок волосы и платье.

– Не озабочивайся. Для всего остального совершенно неподходящие условия, никакого комфорта. Поехали на яхту?

Мимоходом оглянулась, привел ли он себя в порядок, и энергично отодвинула задвижку цвета золота. Мазур вышел следом за ней, торопливо отвел глаза от направившейся к освободившемуся апартаменту парочки, но тут же воспрянул духом – судя по виду озабоченной парочки и ее алкогольной кондиции, она намеревалась точно так же использовать помещение не вполне по назначению.

Оказавшись в зале, Мазур увидел, что компания увеличилась более чем вдвое – появились какие-то прилизанные и франтоватые молодые люди, гам стоял коромыслом, отсутствия Мазура и Кристины никто, в общем, и не заметил, разве только Гай покосился с понимающим видом и шутовски подмигнул, что Мазура ничуть не смутило.

Он сел на свое место и взял чистый бокал. К Кристине почтительно подкатился бесшумный, как дух, метрдотель и вполголоса сообщил, что ее просят к телефону. Она ушла, сделав Мазуру успокаивающий жест – мол, пустяки и ненадолго.

Он не успел отхлебнуть здешнего дорогущего шампанского – один из восседавших на небольшом отдалении шкафов подошел, навис каменным истуканом и тихонечко бросил:

– Отойдем, поговорим?

– С мордобоем, или как? – усмехнулся Мазур.

– Не дури, мы в приличном заведении...

Мазур встал и отошел с ним на пару метров, заранее продумав, как действовать в случае обострения. Правда, обострения следовало избежать любой ценой – чтобы все же попасть на «Доротею» полноправным гостем...

– Кто, откуда, чем промышляем? – спросил мордатый спокойно.

– А это не будет вторжением в частную жизнь? – спросил Мазур тем же светским тоном, твердо намереваясь не нарываться первым и быть пока что образцом джентльмена.

– Не будет. Я ее телохранитель, и я за нее отвечаю.

– Послушай, парень, – сказал Мазур. – Кто она, в конце концов, такая?

– Не знаешь?

– Представления не имею. Мы, австралийцы, люди незатейливые.

– Австралийцы?

– Ага, – сказал Мазур. – Документы в порядке, в розыске никогда не числился, криминальных намерений нет... Ангелочек, короче.

Массивный субъект взирал на него пытливо, так, словно надеялся каким-то чудом обрести дар телепатии.

– Черт тебя знает, конечно... – сказал он задумчиво. – Вроде бы парень как парень, но, с другой стороны, на внешность и первое впечатление лучше не полагаться... Чем промышляем?

– Вульгарно выражаясь, моряк в поисках судна, – сказал Мазур. – С некоторыми средствами, поэтому могу себе позволить не спешить и развеяться. Кладоискатель, бродяга и все такое прочее – но, милостивый сэр, обращаю ваше внимание, все в рамках закона...

– И отлипать от нее не намерен?

– Никоим образом, простите за прямоту, – сказал Мазур. – Очаровательная девчонка, хоть влюбляйся. Разумеется, если вы потащите из-под полы автомат, я уступлю грубой силе... но, честно говоря, не уверен, что это у меня получится...

– Странный ты парень, – проворчал могучий. – По правде говоря, не вполне подходишь под привычные фигуры, с которыми я прежде сталкивался...

– Так в том-то и дело, милейший, – сказал Мазур. – Нет во мне ни двойного дна, ни потаенных замыслов, мне просто чертовски нравится девушка... Или некоторые вещи категорически запрещены, и будете стоять на своем?

Телохранитель поджал губы, не скрывая досады. Нельзя сказать, чтобы он выглядел особенно враждебно, и Мазур приободрился, придав себе самое невинное и беспечное выражение.

– Вообще-то ее не переделаешь, – задумчиво произнес наконец телохранитель. – Черт с тобой, на фоне того, что бывало, ты пока что и впрямь смотришься вполне приемлемо... Но вот что... Я, уж прости, всегда стараюсь свести риск и неприятности к минимуму. Поэтому слушай внимательно, и не говори потом, что тебя не предупреждали... Если за тобой тянется что-то такое... неправедное, или если у тебя есть какие-то неправильные задумки – лучше сразу отваливай по-хорошему. Иначе получится скверно. Полицию вмешивать не будем, сами вниз головой наладим в океанские просторы, и, будь уверен, нам это сойдет с рук...

– Откровенность за откровенность, – сказал Мазур. – У меня только одна задумка, и я бы ее не назвал неправильной или неправедной... Усек?

– Ну, смотри, я тебя предупредил...

– Эт-то что такое? – форменным образом рявкнули у него за спиной.

Там стояла Кристина и, сердито подбоченившись правой рукой, старательно пыталась прожечь в своем шкафоподобном оберегателе столько дыр, сколько удастся. Это у нее, конечно, не получилось, но телохранитель заметно стушевался, сделал невинную рожу и проворно вернулся за столик.

– Он на тебя давил? – с ходу спросила Кристина.

– Да ничего подобного, – великодушно сказал Мазур. – Просто-напросто поначалу спутал меня с известным похитителем детей, но тут же выяснилось, что ошибся. Он даже извинился.

– Как меня все это задолбало... Подожди минутку.

Она протолкалась сквозь гомонящую компанию к Гаю и что-то энергично потребовала. Он пытался было возражать, робко и вяло, но ее было не переспорить – и он, вздыхая, протянул девушке ключи от машины.

– Отлично, – сказала она, вернувшись. – Полный вперед!

И потащила его за собой так целеустремленно, что Мазур только метров через двадцать смог сообщить о сумке в гардеробе, которую нужно забрать.

На стоянке она уверенно направилась к белому «порше» с откинутым верхом – Мазур только в журналах видел эту дорогую игрушку, по сравнению с его питерским «жугуленком» смотревшуюся космическим кораблем.

– Ремень пристегни, – сказала Кристина, привычно поворачивая ключ зажигания. – Ей-богу, не помешает...

– А ты?

– Обойдусь. Молния два раза в одном место не ударяет, как и снаряд в уже имеющуюся воронку...

В ее голосе прозвучала неприкрытая печаль. Мазур мог бы ей сказать, что, согласно его немалому военному опыту, со снарядами все обстоит как раз наоборот, и он однажды своими глазами видел в воронке не то что еще один разрыв, а целых три – причем дело было не на серьезной войне, а так, на мелкой войнушке и в захолустье. Но он смолчал, в своем нынешнем образе ему никак не полагалось иметь такой опыт...

Она так и не пристегнулась. Взревел мотор, визгнули покрышки. Машина задним ходом вылетела со стоянки в лихом «полицейском развороте», лихо обогнула аварийно затормозившее такси, заехав при этом левыми колесами на тротуар, влилась в поток и помчалась, словно на пожар.

Мазура мотало и швыряло то к Кристине, то к дверце. Он уже понял, что водит она отлично – но лихачит на ночной улице сверх всякой меры, обгоняя справа и слева, моментально втискиваясь в образовавшийся меж попутными машинами промежуток – а то и создавая таковой отчаянными виражами, сигналя, включая дальний свет. Они неслись, оставляя за собой неумолчный визг тормозов и отчаянные гудки. Справа вякнула полицейская сирена – но Кристина втоптала газ, немыслимым разворотом вогнала«порше» в узенькую боковую улочку, промчалась мимо прохожих, рассыпавшихся и жавшихся к стенам домов с испуганными воплями, попетляла по задворкам-закоулкам, вновь выскочила на широкую освещенную улицу и погнала по ней в том же стиле. У Мазура как сперло в зобу дыханье, так и не отпускало. Он лишь подумал мельком, что погибнуть в такой вот дурацкой ситуации было бы для него крайне унизительно – но выбора нет, приходится положиться на судьбу...

Крутой вираж – и справа объявился спокойный ночной океан со стоящими у длинного пирса судами. Кристина сбросила газ лишь самую чуточку, пронеслась по пирсу, как крылатая ракета, затормозила у роскошного трапа «Доротеи», выключила мотор и с любопытством уставилась на Мазура:

– Что-то ты не особенно бледный, а я так старалась...

– Бывало и похуже, – сказал Мазур, только теперь с невыносимым облегчением осознав, что гонки без правил окончились.

Кристина фыркнула, хлопнула дверцей:

– Пошли. Или тебе, быть может, предварительно нужно побродить под звездным небом, романтично держась за руки?

– А зачем?

– Вот именно, совершенно незачем...

На палубе обнаружился шкаф номер три, бдительно вставший из раскладного кресла. Если его не считать, корабль казался пустым, вымершим, словно «летучий голландец».

– Вольно, – сказала Кристина, проходя мимо. – Остальные скоро прибудут, поскольку, как обычно, от меня километров на пять отстали...

По лицу охранника, ярко освещенному ближайшим фонарем на краю пирса, видно было, что у него есть свое мнение по поводу лихих привычек хозяйки, но он его благоразумно держит при себе...

Мазур спустился следом за девушкой по широкой белоснежной лесенке и оказался в коридоре, сверкавшем полированным деревом и надраенным металлом. Она мимоходом привычно щелкала выключателями, заглядывала в двери:

– Ага, свободно... Бросай сумку сюда, теперь это твоя каюта, ради соблюдения тени светских приличий... Повесь пиджак на стул, чтобы сразу видно было: здесь уже обитают.

Мазур задвинул сумку под узкую, но роскошную койку, с нешуточным сожалением проводив ее взглядом: он предпочел бы вовсе с ней не расставаться, но это было не реально, приходилось рисковать. В голове вновь заработала расчетно-наводящая приставка, он старательно запоминал расположение помещений, переходов, прямо-таки фотографируя мысленно шикарную внутренность судна, поскольку ему это должно было пригодиться в самом скором времени.

Кристина нетерпеливо притопывала каблучком в коридоре, и Мазур вышел, бросив последний тоскливый взгляд на сумку, где в нескольких пакетах покоились самые безобидные по отдельности компоненты, в грамотном сочетании способные натворить нешуточных дел – правда, никто здесь, кроме него, не владел таким искусством. Оставалось надеяться, что пьяная компания задержится в городе надолго, и никто не сунет носа сдуру в его пожитки...

Каюта Кристины оказалась, как и следовало ожидать, побольше и роскошнее, чем однотипные помещеньица для многочисленных гостей – но, в общем, не такие уж хоромы, это была все же яхта, а не личный лайнер.

– Садись. Вон там – бар.

Она сбросила туфли и расположилась в кресле напротив. Мазуру показалось, что она чуточку изменилась, войдя сюда – стала спокойнее и проще, без прежней дурашливости. Какое-то время они сидели, умиротворенно переглядываясь, без малейшей неловкости, потягивая из бокалов.

Параллельно Мазур изучал обстановку – незаметно и зорко, он это умел. Ровным счетом ничего необычного или тревожащего – просто-напросто роскошная каюта, где обитает загадочная девушка, которую всерьез титулуют «вашей светлостью». Красный купальник небрежно болтается на приоткрытой дверце шкафа, стопка журналов, парочка книг, шикарный музыкальный центр...

Потом он увидел фотографию на столике – в скромной, но прекрасной работы серебряной рамочке. Очень красивая женщина с чуточку грустными глазами, судя по некоторым деталям, снимок относится годам к шестидесятым.

В голове у него стала понемногу складываться из отдельных кусочков уже не головоломка, а скорее мозаика – у Мазура были хорошие инструкторы, знавшие свое дело, чтобы притворяться за рубежом зарубежным же человеком, нужно накрепко вызубрить много всяких тамошних реалий, меньше, конечно, чем требуется разведчику-нелегалу, внедряемому на долгое оседание, но тем не менее... Есть вещи, которые обязан знать вдоволь пошатавшийся по свету бродяга – чтобы ввернуть где-нибудь для поддержания разговора, правдоподобия для...

– Кто это?

– Мать, – сказала Кристина. – Она погибла. Давно. Ну, это неинтересно, не та тема...

Она отставила бокал, присела на широкий подлокотник Мазурова кресла и требовательно обняла его за шею. Прежде чем притянуть девушку к себе, он успел бросить последний взгляд на чертовски красивую женщину, снятую лет двадцать назад на фоне какой-то роскошной белокаменной лестницы.

Все окончательно встало на свои места, он уже прекрасно знал, с кем так неожиданно ухитрился подружиться. Никак не ребус...

Действительно, самая натуральная принцесса, ваша светлость. Дочка самого взаправдашнего правящего князя, наследница престола, как самая старшая. Престол, правда, не особенно серьезный, в некоторых смыслах опереточный – потому что эту, с позволения сказать, державу можно обойти пешком за четверть часа. Но все же это настоящая европейская страна, пусть и крохотная, прославленная исключительно своими знаменитыми на весь мир игорными домами – и князь настоящий, и наследная принцесса Кристина...

Теперь Мазур уже ничему не удивлялся и не видел никаких странностей в происходящем. Он про нее кое-что читал в тех самых глянцевых журналах – и про позирование для парочки мужских журналов, и про дебют в качестве певицы, и про вольный образ жизни, весьма даже вольный. Принцессам из более обстоятельных, что ли, монархий о такой свободе и таких эскападах и мечтать нечего, а у нее как-то получалось.

Ну да, все правильно. Она нисколечко не врала – просто-напросто не уточняла иных деталей. Трудный, избалованный ребенок, которого, в принципе, и не воспитывали вовсе. Мать, знаменитая некогда голливудская актриса, разбилась на машине где-то на горной дороге – вот что Кристина имела в виду, когда говорила про молнию и снаряд...

Кристина вдруг отстранилась, заглянула в лицо:

– Что-то не так? Ты на секундочку вдруг зажался...

– Поясница, – сказал Мазур непринужденно. – Осьминог когда-то хватил щупальцем, а сейчас повернулся неудачно...

– Ври больше, – фыркнула она, успокоившись. – Ты мне еще про морского змея начни... Расстегни «молнию». Ага, вот здесь.

...Некий хитроумный механизм в голове, какого у нормальных людей не бывает, просигналил, что оттягивать больше нельзя, что самое время.

Мазур, разбив это движение на несколько этапов, высвободился из объятий Кристины, бесшумно устроился в кресле и закурил, пуская дым в приоткрытый иллюминатор, откуда доносилось едва слышное шлепанье невысоких волн и струилась ночная свежесть. На спящего человека не следует смотреть пристально, есть риск разбудить – и он сконцентрировал взгляд на казавшейся сейчас смутным белым пятном фотографии давным-давно разбившейся кинозвезды, слушая спокойное дыхание Кристины. Не походило, что она в ближайшее время собирается проснуться – давно уснула, сон ровный, спокойный, будем надеяться, что это ее обычное состояние. А впрочем, на дело уйдет не так уж много времени...

Он выкинул сигарету в иллюминатор, взял стоявшую тут же на столике бутылку и плеснул на волосы щедрую дозу, чтобы от него на километр разило спиртным. Выскользнул в коридор, голый, как Адам. При нужде следует притвориться пьяным до остекленения лунатиком, незнамо куда бредущим по роскошному кораблику – надо думать, вполне обычное для этого кораблика зрелище, житейские будни, никто ничего не заподозрит. К тому же народу на борту маловато: пребывающий где-то в плебейских недрах экипаж, дежурный охранник на палубе... вот, пожалуй, и все, если не считать сладко дрыхнущей Кристины. Хозяин и прочие гости так на «Доротее» и не объявились, развлекаются где-то в городе...

Проскользнув по темным коридорам, как натуральный призрак, он нашел свою каютку, просочился внутрь, обнаружил сумку совершенно нетронутой. Вытащил ее на середину помещеньица и, не теряя времени, принялся за дело, чутко прислушиваясь.

Алюминиевую пудру – неплохо постарался Лаврик, мозоли, должно быть, от напильника заработал – смешиваем с безобидным удобрением для садов-огородов, тщательно перемешиваем деревянной палочкой, добавляем пару горстей порошка, который вам без малейшего удивления продадут в любой аптеке хоть пару мешков, снова перемешиваем, столь же тщательно, до однородной массы, теперь можно уже и руками, горстью, пальцами, потому что с добавлением третьего компонента к ладоням больше не липнет, выливаем две бутылочки аптечной жидкости, употребляемой нормальными людьми в самых что ни на есть мирных житейских целях, прилежно месим, как тесто, только в сто раз старательнее, чем гражданская повариха, потому что цели у нас несравненно более важные, чем у любой кухарки... Вот так. Терпенье и труд все перетрут. Получился ком величиной самую чуточку поменьше футбольного мяча, опять-таки к рукам не липнет, потому что пропорции выдержаны идеально, ай да мы... Запихать его в двойной, прочный пластиковый пакет...

А вот теперь начинается самое ювелирное, сложное, опасное. Ошибешься – в клочья разнесет вместе с каютой или сработает прежде времени, и громыхнешь в воде, опять-таки в кусочки разлетевшись на радость водяной живности...

Крохотную ампулу – хорошо еще, без тонюсенькой шейки – старательно обмазать вязкой субстанцией, упаковать в пластиковый мешочек, завязать... Опустить его в другой, наполненный темной жидкостью с резким запахом, завязать и этот. И – в третий его, наполненный порошком...

По лбу, по шее, по спине ползли дорожки крупного пота – все мы люди, все человеки, напряжение нешуточное, а мастерить приходится в темноте, на ощупь...

Ну вот и порядок. Готов сюрприз. Точно известно, за сколько времени порошок разъест пластик, а потом, смешавшись с жидкостью – второй мешочек, за сколько эта адская смесь покончит со стеклом ампулы, а потом... А потом не будет никакого «потом», будет взрыв. Для каждого этапа есть, разумеется, временной допуск, но и он достаточно хорошо известен – точка зрения пессимиста, точка зрения оптимиста, все учтено...

И засиживаться больше нельзя. Процесс пошел, остановить его практически невозможно, разве только выдрать взрыватель из тестообразного шара и выкинуть в море – но мы же не для этого старались...

Мазур взял в зубы тяжелый пластиковый пакет с необходимыми причиндалами, подхватил второй, гораздо объемистее и тяжелее с бомбой, внутри которой уже вовсю шел процесс (не столь уж и головоломный, любой студент средних способностей начертит полдюжины формул), выдвинулся в коридор и, не производя босыми ногами ни малейшего шума, направился к выходу на палубу.

Время настало самое подходящее – та скверная пора незадолго до рассвета, что именуется моряками «собачьей вахтой». Ночь уже на исходе, а утро еще не наступило, у любого, самого прилежного и бдительного часового поневоле слипаются глаза, и в сон клонит со страшной силой, он, как ни бдит, впадает в некое чуточку измененное состояние сознания. И люди понимающие именно это веселое время стараются использовать к своей выгоде. Обычно, знаете ли, как раз и получается...

Палуба. Тишина и сырая свежесть, волны чуточку пошлепывают о борт. Замерев в проеме, сгорбившись, Мазур обернулся на какое-то время живым подобием локатора – включились чувства, каких у обычных людей не бывает, а бывают они лишь у моральных уродов вроде него, не имеющих никакого отношения к тому, что считается нормой...

Сколько бы раз это с ним ни случалось, он никогда не понимал, что чувствует и как. И никто не понимал, никто не мог потом описать словами, хоть сам Верховный Главнокомандующий прикажи.

Часовой – он же вахтенный, он же телохранитель – на посту все же наличествует, но он, докладывают обостренные чувства, подремывает в шезлонге у трапа, ага, посапывание слышится, спокойно ему, комфортно, ничего ведь так и не произошло за все время стоянки у пирса...

Пригибаясь, чтобы оказаться ниже иллюминаторов надстройки – ни в одном не горел свет, но таков уж был рефлекс – Мазур означенную надстройку миновал, все так же скрючившись, пробежал к корме, положил ношу на чистейшую палубу, привязал к перилам светлый нейлоновый канатик, специально выбранный под цвет борта прилежным Лавриком. Выбросил бухточку за борт, обеспечив себе быстрое и комфортное возвращение домой. Подхватил пакет, покрепче стиснул зубы, зажимая второй – и выпрыгнув за борт, полетел навстречу темной воде, на которой еще слабенько искрились колышущие отражения бледнеющих звезд.

Погрузился без малейшего всплеска, его этому неплохо научили. Вода сомкнулась над головой, сильным рывком ног Мазур на секунду оказался на поверхности, глотнул воздуха под самую завязку, чтобы хватило на весь путь – и, загребая левой рукой да обеими ногами, уверенно двинулся к цели, держась примерно в метре от поверхности.

Морской живности округ не ощущалось – дрыхла, надо полагать, беззаботно. Время от времени лица и тела неприятно касался разнообразный плавающий мусор – любой порт в этом отношении ничуть не лучше прозаической помойки, у самого берега и вода омерзительная на вкус, если ненароком случится глотнуть, и болтается в ней столько всякой гадости...

Он привычно скользил в полутьме, ни на что не боясь наткнуться – глубина, точно известно, у самого берега приличная, что сейчас только на руку. Своя ноша не тянет – и оба пакета его не особенно и удручали, благо возвращаться придется совершенно налегке, оставив подарок в гостях. Такие уж мы воспитанные ребята, коли в гости – непременно с подарком...

Мазур поднялся чуть повыше, почти касаясь теперь затылком колышущейся, неуловимой кромки, отделявшей воду от воздуха. Темнота впереди характерным образом сгустилась, и он понял, что достиг цели. Перед ним был борт «Виктории».

Медленно, осторожно, чутко он поднялся над водой так, что она достигала подбородка, прижав ладонь к шероховатым, скользким доскам обшивки, прислушался к окружающему.

Вокруг простиралась совершеннейшая тишина, даже из недалекого города не доносилось ни звука – полное впечатление, что он оглох в одночасье, что, разумеется, никак не соответствовало реальности: едва слышно плескалась вода, справа резко крикнула какая-то здешняя ночная птица, а еще...

Ага! У себя над головой, гораздо левее, Мазур, напрягая слух, все же расслышал тихие шаги – кто-то, судя по звукам, неторопливо прохаживался по палубе на некотором расстоянии от планшира. Часовой, разумеется. Гораздо более ответственно относившийся к своим обязанностям, чем телохранитель на «Доротее». Оно и понятно: у этих, на шхуне, задача была гораздо более сложная и серьезная.

Вот только Бешеный Майк и те ребятки, которых он обычно нанимал, достоверно известно, от подводного плавания в любых его видах были далеки примерно так же, как от ядерной физики. Типичные сухопутчики, подумал Мазур с ноткой кастовой спеси. Самое большее, на что способны – на моторках налеты устраивать. Ручаться можно, там, за пахнущими прелой сыростью досками, нет сейчас ни одного индивидуума, знающего на опыте, что такое морской комплекс противодиверсионных мероприятий. В их профессиональном опыте имеется зияющая дырища. И прекрасно.

Ну что же, некогда прохлаждаться, время не ждет, и в увесистом мешке, ощутимо тянущем пловца ко дну, уже вовсю идут незатейливые, но смертельно опасные химические реакции...

Столь же бесшумно, как проделывал все прежде, Мазур поплыл вдоль борта к корме. Остановился. Вода по-прежнему достигала подбородка, вокруг самую чуточку посветлело, шаги часового на палубе слышались гораздо тише.

Работка была нелегкая, но ему случалось проделывать штуки и почище... В пакете, который он зажимал зубами, словно собака поноску, нашлось абсолютно все необходи– мое. Главное, не производить ни малейшего шума...

Если разобраться, не столь уж сложная задача для тренированного народного умельца. Всего и следовало, что прикрепить этакую авоську из прочного канатика, в которой покоился пакет с бомбой, к борту – двумя дюжинами длинных, острейших шурупов с удобной головкой, большой и плоской, пересеченной глубокой поперечной щелью. Как ни поноси западный мир, но есть у него одно, между нами, достоинство: располагая деньгами, можно в два счета раздобыть именно то, что тебе в данный момент необходимо...

Мазур трудился, как автомат. Он подозревал, что по лицу у него течет пот, но, сидя в воде по уши, нельзя в этом быть абсолютно уверенным. Ага, глаза защипало – точно, пот...

Все приходилось делать на ощупь – и в темпе, в темпе, поджимает времечко... И не производя ни малейшего шума.

А в общем, ничего неподъемного, какие там подвиги Геракла. Шурупы под напором отвертки входили в старые, трухлявые доски легко, как алкоголик в пивную, вот уже можно отпустить бомбу, она надежно повисла на борту, оставшиеся шурупы загонять гораздо проще...

Все! Мазур попробовал руками. Бомба встала на место так надежно, словно ее сюда присобачили еще на верфи. Он не зря установил ее в корме: так к пробоине будет гораздо труднее подобраться, а то и вовсе невозможно, потому что в корме – двигатель, баки с горючим, вал винта. Дизельное топливо вряд ли рванет, на такие последствия бомба не рассчитана, но все равно, пробоина получится знатная, никто ничего не успеет и не сможет предпринять...

Мазур разжал пальцы – и пакет с инструментами ушел на дно, добавившись к тому хламу, которого немало накопилось за время мореплавания. Свалка, должно быть, грандиознейшая...

Набрав полную грудь воздуха, он погрузился. Обратный путь преодолел вовсе уж в рекордном темпе, на сей раз его никакая поклажа не отягощала. И по канатику он взлетел на палубу, что твоя мартышка по пальме. Дернул узел, тот мгновенно развязался, и прикрепленная к свободному концу металлическая гирька проворно утянула канатик на дно. Улик не осталось ни малейших.

Скрючившись, он вновь пробежал под иллюминаторами надстройки – телохранитель дремал, обормот – бесшумной тенью просквозил по коридору, в своей каюте заранее брошенным на койку полотенцем обтерся вмиг. Еще один коридор. Дверь притворилась без малейшего скрипа...

Услышав шевеление в постели, он побыстрее плюхнулся в кресло, чиркнул зажигалкой и безмятежно выпустил дым. Расслабился каждой клеточкой, наконец-то избавившись от сумасшедшего напряжения тела и сознания.

– Ты где? – сонно спросила Кристина.

– Здесь, – преспокойно ответил Мазур.

– А что там делаешь?

– Курю.

– Деликатности какие, иди сюда...

Мазур забрался с сигаретой в постель, где к нему тотчас же прильнули самым нежным образом. Кристина тут же приподнялась, уже окончательно проснувшись:

– Что с тобой?

– Ничего, – сказал Мазур. – Совершенно.

– Как же ничего, когда ты холодный... – она прижалась щекой к его груди, явно пробы ради, подняла голову, протянула чуть одурманенным со сна голосом: – Точно, холодный...

Глазастая, с неудовольствием подумал Мазур. Побыстрее натянул на себя одеяло, чтобы принять температуру окружающей среды, обнял девушку за шею и преспокойно сказал:

– Ты знаешь, со мной к утру всегда так. Я ж мертвец, если честно. Меня тут при абордаже пристукнули двести пятьдесят лет назад, с тех пор на дне и валяюсь. А иногда выхожу на бережок, чтобы повеселиться, девчонку неосторожную утащить. На дно, мне ж там скучно одному, спасу нет… Готовься, сейчас я тебя в иллюминатор протолкну – и пойдем на дно...

Она зевнула, потянулась и без всякого страха прижалась к нему покрепче:

– Вот за что ты мне нравишься, так это за умение без малейшей подготовки рассказывать сказки... Как ни ломаю голову, никак не пойму, кто ты такой.

– Я же говорил.

– Верю. И все равно... Понимаешь ли, есть в тебе что-то решительно мне непонятное. Все вроде бы на месте, все правильно – и тем не менее полное впечатление, что ты в окружающий мир не вполне вписываешься. Ты откуда-то не отсюда.

– Ага, – сказал насторожившийся Мазур. – Я тебе, так и быть, открою последнюю, страшную тайну. До сих пор были сказки, а теперь – доподлинная правда. Я – инопланетянин. Веришь?

– Ни капли, – сказала Кристина лениво. – И все равно, хотя я и не могу описать свои ощущения, они присутствуют... Я не понимаю, как это назвать и описать, но ты, положительно, не отсюда. Есть окружающий мир, а есть ты. Есть окружающий мир, а есть еще человек, который словно бы – не его часть... Черт, не могу я это объяснить, но душой чувствую...

Мазуру это направление беседы крайне не понравилось. Не зря говорят, что женщина даст сто очков вперед любому контрразведчику. Самое смешное, что она совершенно точно проникла в суть дела – хотя и не поняла, в чем загадка, будем надеяться, и не поймет – с чего бы вдруг ей догадаться? А вообще, в тех самых журналах про ее покойную мать писали, что она была то ли телепаткой, то ли провидицей, чем-то таким обладала...

– Вот это меня в тебе и привлекло, если честно, – сказала Кристина. – Стоит самый обыкновенный парень, но с окружающей реальностью категорически не совмещается...

– Хочешь знать мое мнение? По-моему, не нужно было мешать шампанское с кокаином, да и вообще следовало бы поменьше этой дряни пользовать...

– Моралист?

– Нет, просто мы, в Австралии, ребята старомодные...

Он помаленьку начинал чувствовать растущее профессиональное возбуждение – по всем прикидкам, подступал срок, пора было этой невообразимой каше из химикатов проесть пластиковую ампулку...

– А может, ты еще и проповедник? – со смешком поинтересовалась Кристина.

– Бог миловал, – искренне сказал Мазур.

– Ну, хорошо хоть ничего не имеешь, святоша, против плотских радостей...

Ее рука с неприкрытым намеком стала озорничать под одеялом. Мазур даже расслабиться не успел – тут-то и сработало.

Грохнуло на совесть, от души громыхнуло, иллюминатор, даром что выходил на противоположную от «Виктории» сторону, озарился ярким, мгновенным, зловещим, честное слово, сиянием, а в следующий миг Мазур безошибочно определил по донесшимся звукам, что это рушится высоко взлетевший столб воды – бомба взорвалась примерно в метре под поверхностью...

Настала относительная тишина. Совсем рядом Мазур увидел в рассветном полумраке расширившиеся глаза Кристины.

– Война? – прошептала она. – Это где-то рядом...

Снаружи послышались крики и топот. Кристина выскочила из постели, подхватила халатик и, влезая в него на ходу, кинулась в коридор, влекомая, должно быть, уже не страхом, а могучим инстинктом любопытства. Запрыгнув в трусы и прихватив рубашку, Мазур направился следом чуть медленнее – как-никак имел полное право, ни в чем не будучи заподозренным, полюбоваться делом рук своих.

Все три телохранителя торчали у борта – часовой одет полностью, а остальные двое примерно в том же виде, что и Мазур, совершенно по-домашнему. Но пушки все трое держали наготове.

Кристина вцепилась в его локоть. Совсем рядом, метрах в двадцати, тонула «Виктория». Пожар на ней так вроде бы и не вспыхнул – не видно пламени, и дым ниоткуда не валит – но она на глазах опускалась кормой в воду, медленно, однако неотвратимо. На ее палубе, прекрасно различимые на фоне посеревшего рассветного неба, метались люди, перекликаясь, как удалось расслышать, на нескольких языках сразу. Судя по голосам, кто-то один – скорее всего, Бешеный Майк – пытался распоряжаться, но вряд ли ему удалось бы сейчас отдать нужные команды. Ну что тут можно придумать, кроме «Спасайся, кто может!» Вряд ли на «Виктории» найдутся нужные причиндалы – и уж наверняка никто из мечущихся там прохвостов не сумеет грамотно завести пластырь на пробоину. Да и пробоина такая, что подручными средствами с ней не справишься.

Корма оседала все глубже, шумно плескала вода, на поверхность, громко лопаясь, взлетали громадные бульбы выходящего в пробоину воздуха. Беготня на палубе тонущего кораблика становилась из хаотичной гораздо более упорядоченной – несмотря на окрики Майка, его подчиненные драпали на нос в едином порыве, перепрыгивали на пирс.

Над головой у них, в рубке, послышалась беготня, там вспыхнул свет, где-то внизу послышался мягкий рокот мотора. Один из телохранителей затопотал туда, вопя, что нужно на всякий случай уводить «Доротею» к чертовой матери подальше, пока еще что-нибудь не рвануло. Он взлетел в рубку, напоследок крикнув что-то о несомненных террористах.

Вскоре из рубки проворно ссыпался на палубу матрос, бросился к кнехту и принялся проворно распутывать швартовочный трос. За кормой уже бурлила вода. «Доротея» стала отваливать от пирса, сходу разворачиваясь носом в открытое море.

Мазур еще успел во всех деталях рассмотреть, как злосчастная «Виктория» уже поднялась над морем под углом чуть ли не в сорок пять градусов – корма полностью под водой, с вибрирующим звоном лопнул, к чертовой матери, швартов, последние перепрыгнули на пирс и стоят там кучкой, оторопело таращась, как погружается шхуна со всем добром на борту. Слышались яростные семиэтажные ругательства на разных языках.

Кристина так и стояла молча, крепко сжимая его руку – а Мазур подумал не без законного самодовольства, что справился отлично, знай наших. Оружие и боеприпасы, можно считать, уже на дне морском. Положение Бешеного Майка осложнилось самым трагическим образом – и винить в происшедшем он, без сомнения, будет наглючих местных бандитов, ни с того ни с сего возведших на него напраслину касаемо торговли наркотой. Много времени пройдет, прежде чем забрезжит истина. Судьба переворота – под большим вопросом. Его как минимум придется отложить, а тем временем многое может случиться...

И еще он подумал, что пора уносить отсюда ноги, как с самого начала предусмотрено. Делать тут больше решительно нечего.

Кристина прижалась к нему, вздрагивая то ли от утренней прохлады, то ли от запоздалого страха. Мазур заботливо обнял ее покрепче, но она уже была чуточку нереальной, отодвигалась куда-то невозвратно, как обычно с его прошлым и бывало. Ощутив прилив мимолетной симпатии – славная девочка, в общем – Мазур постарался побыстрее его подавить: у него в этом отношении был большой опыт, и многое получалось едва ли не само собой. И все же эта симпатия и легкая жалость были чем-то новым, чтоб им провалиться...

Глава 13

Будни кинематографа, взгляд изнутри

Настроение у Мазура отчего-то было сквернее некуда.

Так иногда случается: без всяких поводов и причин, ни с того ни с сего накатывает неприятная смесь уныния и злости, и отделаться от нее никак не удается. И на стену не лезешь, и особо не переживаешь, просто-напросто впадаешь в некое спокойное, устойчивое отвращение ко всему на свете.

А поводов не было, вроде бы. Лазурный небосвод радовал взор идеальной синевой, сверкало море мириадами солнечных искорок и большой белый катер под названием «Альбатрос», у руля которого стоял Мазур, скользил себе по океанской глади, подчиняясь малейшему движению руки. И управлять этой посудиной оказалось проще некуда – минимум рычагов и кнопка, никакого моториста, Мазур особых усилий и не затрачивал.

Одним словом, все прекрасно, спокойно и безоблачно. А вот поди ж ты, на душе смурно, и все тут. Он решил поначалу, что это очередное дурное предчувствие – бывало в его профессии, чуял заранее – но скоро вынужден был признать, что ничем подобным тут и не пахнет. Просто хандра.

А так – все сложилось великолепно. Завтра наверняка предстоит вернуться во Флоренсвилль, куда уже сдернул Лаврик, как всегда в таких случаях и бывает (они, сговорившись предварительно, должны были сматываться из того места, где крупно нашалили, поодиночке, разными дорогами). Благо было кому понаблюдать украдкой со стороны, что станет делать дальше неожиданно лишившийся всего своего добра Бешеный Майк.

Так что совершенно права была взбалмошная принцесса, хоть и сама того не знала – рассеянно поцеловав его на прощанье, она посмотрела пристально и сказала с непонятным выражением лица:

– У меня такое чувство, что больше мы не увидимся...

Мазур, конечно, ухмыльнулся беззаботно и сказал, что все это глупости – но про себя-то прокомментировал: так оно и обстоит, в точку, то ли от матери ей и в самом деле достались непризнанные официальной наукой способности, то ли просто женское чутье...

Пожалуй, все дело было в принцессе. Совершенно непонятно отчего он начал хандрить из-за нее – нельзя сказать, чтобы особенно зацепила, сквозь все его фальшивые жизни просквозила масса людей, с иными из которых связывали эмоции и посильнее, он прекрасно умел выкидывать прошлое из памяти. И все равно...

Это точка, подумал он. Нечто похожее в свое время подробно развивал доктор Лымарь: бывает, мол, в жизни точка, когда любой пустяк вышибает из колеи, потому что подошла пора захандрить. И никуда не денешься, этим всего-навсего надо переболеть, не придавая особенного значения.

Доктору все же было полегче – хотя бы оттого, что, когда на него накатила его собственная точка, как нельзя более кстати случилась та заварушка в далекой знойной Африке, и они всей оравой принялись пресекать происки, крушить и разносить вдребезги. Нет лучшего лекарства от хандры, кроме как побегать с ручным пулеметом посреди хорошей заварушки, когда по улице несутся броневики, паля из всего бортового, горят дома, бухают разрывы, в панике разбегается президентская гвардия, и нужно в сжатые сроки эту поганую ситуацию переломить самым решительным образом. Какая тут хандра...

А у него все обстояло мирно и благолепно. Стоял в чистенькой рубке, сверкавшей никелем и белой пластмассой, крутил штурвал и следил за немудреными приборами. В качестве капитана корабля ему даже ни разу не пришлось ни на кого рявкнуть. Порядок на борту царил безукоризненный. Мазур, сначала увидев, что на суденышко грузится та самая компания, с которой Гай в вволю оттянулся в «Ацтекской принцессе», решил, что веселье и в море продолжится на полную катушку уже в открытом море. И с садистским предвкушением приготовился при первой возможности навести дисциплину: коли уж наняли капитаном, извольте слушаться...

Однако получилось наоборот. Народ выглядел слегка удрученным после вчерашнего, но никто не делал попыток не то что пуститься в разгул, но даже и чуток опохмелиться, хотя видно, что всем этого хотелось. Сидели себе смирнехонько кто на палубе, кто в салоне, покуривали и попивали прохладительные.

Мазур уже совершенно точно убедился, что такое положение не само собой сложилось – безукоризненный порядок на борту быстренько навел режиссер. Вульгарный тип, чертовски легкомысленный на вид, но дисциплину, как выяснилось, поддерживать умел, что Мазуру понравилось. Никакой тебе богемы, верится, что плывут работать...

На призрачно-зеленоватом круге радара возникла белесая ломаная линия – впереди был остров, судя по карте, тот самый, к которому они и стремились. Переложив штурвал чуть вправо, Мазур подумал: это все из-за того, что она принцесса. Душа подсознательно просила сказки на старинный манер. Увы, в реальности принцессы, как выяснилось, нюхают порошочек, употребляют боцманские словечки и черт-те что вытворяют в туалетах дорогих кабаков. Двадцатый век, какие там сказки... И непременно нужно уточнить, что сам он в сказочные персонажи не годится нисколечко, а потому не стоит сетовать на то, что принцесса не вполне правильная...

В рубку на цыпочках вошел Гай, с уважением покосился на браво манипулировавшего штурвалом Мазура и присел в уголке. Мазур и ухом не повел. Как-никак судно гражданское, владелец, он же суперкарго, имеет право присутствовать всюду...