Тигр в колодце Пулман Филип
Салли не могла думать ни о чем другом, как об этой новой угрозе. Что она будет делать, если Голдберга схватят? Чувство страха вновь начало давить на нее — он что, преступник?
— Это политика… не преступление… — Моррис Катц пытался объяснить, хотя он и сам не был в курсе дела. — Они сказали, что он в этой стране нелегально… Надо было подать документы… Не знаю…
— Но смертельный приговор? — Салли едва могла говорить.
— В Англии из-за политики людей не убивают. В других местах… На вас навесят любое преступление, не важно, из-за чего оно произошло.
— Но они сказали, что он убийца…
— Они все что угодно скажут. Голдберг не такой. Борец — да, но…
Тут Салли вспомнила, что Ребекка как раз хотела что-то рассказать, когда приехала полиция. Она молниеносно повернулась к ней.
— Ребекка, когда они приехали, ты рассказывала о том, что сделала. Сказала «Abgesehen Von» — разве что…
— Abgesehen von… Ah! Der Tzaddik, ja? [13]
— Да, точно. Ты сказала, что тебе не удалось ему отомстить, разве что… И тут приехала полиция, помнишь?
Салли очень хотела узнать побольше от Ребекки, потому что, даже переживая за Голдберга, чувствовала, что добралась до чего-то важного и это важное уже где-то рядом.
— А! Вспомнила. Я сказала, что ничего не получилось. Однако, когда я была в доме Цадика, перед тем как сбежались люди, я увидела его багаж.
— Это я помню. И?
— На сумках были наклейки. Я взяла одну. Даже не знаю, почему забыла об этом. Я привезла ее с собой, она здесь, в кармане.
Через секунду Ребекка вытащила клочок бумаги. Наклейка была мятая и потрепанная, но буквы еще можно было различить: X. ЛИ, ЭСКВАЙР, ПЛОЩАДЬ ФУРНЬЕ, 12, СПАЙТАЛФИЛДС, ЛОНДОН.
— Значит, это его имя, — сказала Ребекка. — Или одно из них. Ли. Эсквайр — это не часть имени, нет? И адрес — Спайталфилдс…
Она странно произносила это имя — как-то чудно шевеля губами, не так, как говорила обычно. Но Салли не заметила этого. Она сжала кулаки и ударяла ими друг о друга, будто пытаясь что-то вспомнить.
— Салли? В чем дело?
И тут она вспомнила! Ведь мистер Байуотер рассказывал ей о судебном деле, о котором ему поведал приятель: Ли против Белковича, как Ли отстранил Белковича от бизнеса и управляющим поставил Пэрриша. Она вспомнила: мистер Байуотер говорил, что, видимо, за Пэрришем стоит этот Ли. Как она могла забыть? И адрес — площадь в Спайталфилдс с каким-то французским названием, начинающимся на Ф…
— Это он! Значит, это он!
Салли начала объяснять, каким образом замешана в этом деле; рассказала про Харриет, Пэрриша, свой побег и про то, как нашла убежище в миссии. Рассказ занял много времени, и, после того как она закончила, Ребекка начала смотреть на нее с большим пониманием. Но в этом взгляде одновременно с сожалением сквозила и зависть. Салли вспомнила, что у Ребекки тоже был ребенок, которого она потеряла.
Но все это время у нее в голове вертелась новость о Голдберге. Салли была напугана. Закончив свой рассказ, она тут же вернулась к этой теме:
— Мы должны найти адвоката. Надо помочь Голдбергу, чтобы его не выслали из страны. У него есть адвокат? Вы что-нибудь о нем знаете, мистер Катц? Я сама почти ничего… Но мы должны найти адвоката.
Моррис Катц пожал плечами:
— У меня есть знакомый на Дин-стрит в Сохо, но знает ли он адвокатов…
— Мистер Вентворт! — Салли вспомнила имя адвоката, о котором ей говорила Маргарет Хэддоу, он помог в офисе с бумагами. Когда же это было? Вчера?
Она встала — слишком резко, отчего у нее потемнело в глазах и пришлось схватиться за руку Ребекки. Та тоже поднялась со стула.
— Я найду адвоката мистеру Голдбергу, — сообщила Салли, когда голова перестала кружиться.
Она поблагодарила мистера Катца за помощь и надела плащ и шляпку. Все вокруг происходило слишком медленно, ее пальцы неуклюже возились с пуговицами, Салли чувствовала, будто холод парализует ее.
Ребекка подошла к двери. Они крепко обнялись и поцеловались, как сестры.
Бенгал-Корт в свете луны казался старинным и зловещим местом. Тень, словно огромный занавес, скрывала половину улицы. Салли не решалась ступать в эту тень, но выхода не было. Она повернула ключ в замке.
Поднялась по знакомой лестнице в полной темноте и прошла в кабинет. Затем зажгла свечку, взятую в архиве, и быстро нацарапала записку Маргарет. Может ли компаньонка сказать мистеру Вентворту, что Салли хочет встретиться с ним как можно скорее по делу чрезвычайной важности? Она будет ждать его (в офисе нельзя, поскольку за ним все еще могут следить) в… — Салли поколебалась пару секунд — в церкви Святого Диониса неподалеку отсюда, на Фенчерч-стрит.
Встречаясь с ним, она очень рискует. Салли знает: адвокат будет настаивать, чтобы она явилась в полицию. Но это они обсудят позже. Сейчас главное — договориться с мистером Вентвортом насчет Голдберга.
Она оставила записку на столе, посмотрела по сторонам и заметила на стене карту Лондона. Довольно быстро нашла площадь Фурнье — площадь находилась через одну-две улицы от того места, где она была сегодня вечером, в доме Морриса Катца. Справочник, который Салли отыскала на полке, подтвердил: в доме номер двенадцать на площади Фурнье жил X. Ли, эсквайр.
И что ей это давало? Лишь большую осведомленность. И мелькнувшую в голове мысль, от которой ее снова бросило в дрожь. Она задула свечку и сидела в полной темноте, все обдумывая. И чем больше размышляла, тем страшнее ей делалось и на сердце становилось невыносимо тяжело.
Немного погодя Салли тихо вышла из конторы и направилась в миссию. Когда она подходила к дому, часы ближайшей церкви пробили два раза. Харриет отказалась вылезать из теплой постели и идти умываться, она, как всегда, начала что-то бурчать и морщиться, и в этом было что-то такое знакомое и дорогое для Салли, что она заплакала, и не из-за опасений за Голдберга или страха перед таинственным X. Ли, а от любви к своему ребенку. Страх и опасения пришли позже, во сне.
Церковь Святого Диониса была одним из творений Кристофера Рена [14]: высокая, темная, величавая, в девять утра она была еще пуста. Салли привела Харриет с собой, они сели на скамью в задних рядах и начали читать надписи на ближайших надгробных плитах.
Ждать пришлось недолго — несколько минут. Дверь церкви отворилась, и вошел низенький потрепанный человек. Он снял шляпу, быстрым шагом направился в их сторону и присел рядом на скамью.
— Мисс Локхарт, я Вентворт. Это Харриет? Доброе утро, Харриет. Что-то сегодня много полицейских на улице, заметили? Хм. Итак, вы решили, что будете делать?
— Дело не во мне, мистер Вентворт. Мое дело какое-то время может подождать. Это касается другого человека.
Он понимающе кивнул, широко раскрыв глаза, словно птица. Харриет смотрела на него как завороженная. Он был похож на гнома, некрасивый, с широким ртом, кустистыми рыжими бровями и такого же цвета волосами, но выражение его лица было таким ясным и живым, что совсем не казалось уродливым. Вентворт сел поудобнее и заложил руку за спинку скамьи.
— Продолжайте, — велел он.
— Если кого-то обвиняют в преступлении в другой стране — гражданина другой страны, — а ловят здесь, его должны отправить на родину?
— В какой стране?
— В Венгрии?
— Да. Между Британией и Австро-Венгерской империей существует договор об экстрадиции.
— А если он невиновен? Если обвинение сфабриковано и его хотят выслать по политическим мотивам?
— Суд здесь не может решать, виновен он или нет; этим должен заниматься венгерский суд. Но если станет очевидно, что обвинение политическое, экстрадиция будет неправомерной.
— Вы хотите сказать…
— Ее не применят. В таком случае его не имеют права высылать из страны.
Салли почувствовала огромное облегчение. Она откинулась на спинку и прикрыла глаза, осознавая, как же нервничала все это время. Когда она вновь посмотрела на мистера Вентворта, то увидела, что адвокат спокойно наблюдает за ней.
— Хорошенько подумайте, прежде чем что-либо говорить мне, — предупредил он. — Помните, что я сам обязан подчиняться законам.
Салли пристально оглядела адвоката. Она заметила, что у него истрепанные манжеты и грязный воротник, но глаза его — ясные и спокойные — излучали уверенность, которую Салли всегда ощущала рядом с людьми, знающими свое дело.
Она вздохнула и рассказала все, что знает о Голдберге. Он молчал, лишь изредка переспрашивал о чем-либо и записывал все карандашом в видавшем виды блокноте.
Когда рассказ был закончен, мистер Вентворт резко захлопнул блокнот и взглянул на Салли, его лицо, похожее на лицо гнома, было серьезным.
— А другое дело, ваше? Вы уверены, что не хотите ничего предпринять?
— Я… Мне сначала нужно кое-что выяснить. Думаю, я знаю, кто стоит за всем. Но если начать дергаться сейчас, можно его спугнуть, тогда он найдет другой способ разделаться со мной.
Адвокат скептически смерил взглядом свою собеседницу. Салли продолжала:
— Это человек, который обманывает и эксплуатирует иммигрантов. И… И вовлекает девушек в проституцию. Я познакомилась с мистером Голдбергом, потому что он как раз расследует это дело.
— Хм… — Адвокат на секунду задумался. — Я повторю то, что сказал мисс Хэддоу: я не могу помочь вам, пока вы скрываетесь от полиции. Если быть откровенным, должен сообщить: полиции выдан ордер на ваш арест за похищение ребенка, и, если я не донесу на вас, меня могут привлечь к ответственности как соучастника. Я не донесу, хотя должен. Хорошо, вы знаете, где находится мой офис. Вот моя визитная карточка, если понадобится разыскать меня дома. Я пока полистаю свои книги и изучу законы, касающиеся экстрадиции. Если что-нибудь случится, скажем, если Голдберга арестуют, свяжитесь со мной, и мы предъявим иск, сославшись на Habeas corpus. [15]
— При чем здесь habeas corpus?
— Закон обязывает доставлять задержанного в суд для рассмотрения вопроса о законности его ареста. Если суд решит, что оснований для этого было недостаточно, его отпустят. В нашем случае это поможет затянуть процесс и выиграть время, чтобы установить политическую подоплеку дела.
Он встал и торжественно пожал руку Харриет.
— Кстати, как я уже говорил, — обратился он к Салли, — сегодня на улицах что-то слишком много полиции. Вот и все.
Адвокат пожал ей руку, кивнул и вышел так же стремительно, как и вошел. Салли вдруг подумала, что он ни разу не обмолвился о том, каким трудным будет это дело и как ему неловко за него браться, и о том, что она причиняет ему кучу неудобств. Он был полной противоположностью беспомощному мистеру Эдкоку.
Помня о его предупреждении, она выскользнула из церкви через боковой выход и осмотрелась по сторонам, прежде чем свернуть налево на Лайм-стрит и отправиться в сторону Спайталфилдс.
В миссии Салли ждала работа. Принесли большой ворох старой одежды, и Анжела Тернер хотела, чтобы кто-нибудь рассортировал ее и выбрал вещи, которые еще можно носить. Пока Харриет сосредоточенно играла рядом, Салли занималась разбором этих тряпок, думая о мистере Вентворте, экстрадиции и habeas corpus, но главным образом кое о чем другом.
Пообедав хлебом и сыром, помыв затем тарелки за тремя-четырьмя женщинами и детьми, которые трапезничали с ними, Салли отвела Харриет в комнату поспать. Когда девочка уже лежала в постели, она села рядом с ней и погладила по голове.
— Хэтти?
— М-м?
— Ты очень хорошая девочка. А ты будешь смелой девочкой?
Харриет молча смотрела на нее, держа большой палец одной руки во рту, а другую руку приложив к уху, — она обычно спала в такой позе. Салли опустилась на колени, положила голову рядом с головкой дочки и зашептала:
— Когда мама была маленькой девочкой, как Харриет, папа водил ее в лес высоко в горах, мы жили в палатке, готовили еду на костре и пили воду из ручья. Нам приходилось быть очень смелыми — в лесу водились тигры, змеи и дикие обезьяны. Но даже когда мама не видела своего папу, она знала, что он где-то рядом, и ей не было страшно. Хэтти, радость моя, ты будешь такой же смелой? Потому что маме придется ненадолго отлучиться. Но мы отведем тебя к другу, который за тобой присмотрит. Мамы не будет рядом, но она все равно будет близко. А после этого скоро мы поедем домой…
Харриет уснула. Голос Салли дрогнул. Она нежно убрала волосы с лица дочери и смотрела на нее около минуты, пораженная сосредоточенностью ее личика. Даже во сне сосредоточенность была очень свойственна Харриет. Салли хотела бы разглядеть в ней черты своего отца, но их не было, потому что он вовсе не был настоящим отцом Салли, как она узнала лишь после его смерти. Все, что останется Харриет от него, — воспоминания Салли. И фирма, которую она основала на оставленные им деньги.
Однажды… Когда? Может быть, скоро.
Салли тихо поднялась, написала две записки — Анжеле Тернер и мисс Роббинс, и ушла в ванную.
— Салли, что ты сделала? Dein shones Haar… [16]
— Решила изменить внешность. Но просто подстричься недостаточно — цвет тоже надо изменить. Ты мне не поможешь?
Ребекка повернулась к миссис Катц и ее дочери Лее, державшей за руку Харриет, и они быстро заговорили по-немецки. Салли расслышала слова «Mit Henna farben » [17], миссис Катц закивала головой и вышла.
— Хна? Я не знаю этого слова. — Ребекка снова обратилась к Салли: — Миссис Катц покрасит твои волосы в рыжий цвет. Темно-рыжий. Да, мы можем тебе помочь. Но зачем? Зачем тебе все это?
Увидев, что Харриет увлеклась игрой с маленькой деревянной собачкой, Салли заговорила вполголоса:
— Твой рассказ навел меня на мысль. У меня появилась идея, только надо хорошенько замаскироваться. И оставить Харриет в надежном месте. На миссию я надеяться не могу — там все слишком заняты, некому будет за ней приглядывать. Но я подумала, может, вы за ней присмотрите… Миссис Катц и Лея так добры… Я не люблю просить об одолжении, но больше мне в голову ничего не приходит.
Первый раз в жизни Салли попросила кого-то об услуге, не имея возможности заплатить за нее. Она чувствовала себя голой, и не только из-за коротко остриженной головы. Ребекка взглянула на Лею, и та, маленькая и живая девушка, похожая на птичку, тут же кивнула.
— Конечно, — сказала она. — Конечно, мы поможем. Но что вы собираетесь делать?
Салли содрогнулась. Каждый раз, когда она думала об этом, ей становилось дурно, но она уже приняла решение и не пойдет на попятную.
— Я собираюсь проникнуть в дом Цадика. Хочу сама увидеть его. Если я могу что-либо сделать, чтобы остановить его, то я это сделаю. Но нужно выглядеть по-другому. Он знает меня в лицо, а если нет, то знает Пэрриш — они не будут ждать кого-то с темными волосами. Они вообще никого не будут ждать. Так что… Вот это я и собираюсь сделать.
Девушки молча смотрели на Салли. Ей даже показалось, что они ничего не поняли, но Лея хорошо говорила по-английски, к тому же Салли сама пыталась переводить по ходу того, как говорила. Нет, они все прекрасно поняли.
— Но как? — спросила Лея.
— Пока не знаю. Как-нибудь. Это может занять какое-то время, поэтому…
Она взглянула на Харриет, которая не замечала ничего вокруг, кроме деревянной собачки. Ребекка нагнулась, подняла девочку и посадила к себе на колени.
— Малышка будет в безопасности, — сказала она. — Мы за ней присмотрим. Но вы действительно приняли решение?
Теперь они понимали друг друга лучше — половину говорили по-немецки, половину по-английски. Салли кивнула:
— Приняла. Я должна это сделать. Не только из-за себя и Харриет, но и из-за мистера Голдберга. Я все обдумала. Зачем им вдруг арестовывать его именно сейчас? Он не скрывался, он журналист, к тому же известный. Только сейчас, когда он стал расследовать дела Цадика, за ним начала охотиться полиция. Пойми, Ребекка, я обязана это сделать. Но мне нужно, чтобы ты рассказала мне все, что помнишь, — каждую деталь — о нем, о его слугах, о привычках, — словом, все.
Миссис Катц вошла в комнату с тазом, наполненным горячей водой, с полотенцем и коричневым бумажным пакетом. Она что-то сказала Лее, и девушка перевела:
— Это займет два часа. Мама сказала, что придется терпеть горячую воду. К тому же у вас волосы слишком светлые, поэтому они могут не очень сильно потемнеть. Но мы постараемся. Приспустите платье и оберните полотенце вокруг шеи, чтобы не осталось пятен.
Харриет с любопытством наблюдала, как Салли нагнулась над тазом, и миссис Катц принялась за дело. А Ребекка тем временем рассказывала все, что могла вспомнить. Служанка, с которой она познакомилась, была из России и работала лишь в одном доме, не будучи личной служанкой Цадика. Тот, как король, путешествовал со свитой. В нее входили: секретарь, немец по фамилии Уинтерхалтер, повар — француз, имени которого Ребекка не знала, личный врач, доктор Штраус — тоже из Германии, кучер и слуги, которые помогали ему передвигаться, и старший над ними — Мишлет.
В обязанности Мишлета входило одевать и мыть Цадика, а также заботиться обо всех остальных личных нуждах своего хозяина. В доме Мишлет был самым главным, не считая самого Цадика. Ребекка считала, что слуга этот человек тщеславный, пыталась вспомнить, что она о нем слышала: своенравный, толстый, любитель шоколада, всяких сладостей и ароматных сигарет. Он был единственным в доме, кто мог совладать с обезьянкой, которая безнаказанно кусала всех, кого захочет. Однажды она впилась зубами и в его руку, а он, вместо того чтобы попытаться отдернуть ее или разжать челюсти обезьяны, спокойно затянулся сигаретой, а потом затушил ее о голову зубастой проказницы. Та закричала, убежала и с тех пор боялась к нему подходить.
А что до самой обезьяны…
— Это сущее зло, — сказала Ребекка, втирая Салли в волосы что-то не очень приятно пахнущее. — Мне все равно, что там говорят о животных — мол, это невинные существа, не знающие, что такое добро и зло, Адам и Ева, дерево познания и все такое прочее. Эта обезьяна не невинное существо. Она знает, что такое зло, и она творит зло. Если бы я верила в весь этот фольклор, в дибуков и големов, я бы подумала, что это и есть злой дух, а не живое существо из плоти и крови. Порой, когда Цадик хочет наказать кого-нибудь из слуг, он приказывает обезьяне напасть на него, что та и делает. И они не смеют защищаться, за исключением того случая с Мишлетом. Та служанка, Ольга, рассказала мне еще кое-что. Она сказала, что обезьяна стареет. Цадик пытался заменить ее и тренировал молодых приматов, но ничего не получалось. Придет время, когда она совсем состарится и не сможет выполнять своих обязанностей, а потом умрет, и что он будет делать тогда, одному Богу известно… Так, теперь опять надо смыть. Наклоните голову над тазом…
На Салли израсходовали почти всю хну, миссис Катц и Ребекка втирали, промывали, потом снова намазывали волосы густой массой и опять смывали. Мистер Катц вошел в комнату в разгар операции, поднял руки, показывая, что не смотрит, вышел, но потом вернулся снова, поиграть с Харриет.
Через некоторое время они поужинали супом со свеклой и соленьями, закусили черным хлебом, а затем Салли (со все еще обмотанной полотенцем головой) отвела Харриет наверх и уложила на раскладную кровать, которую поставили в комнате Ребекки. Мистеру Катцу было не впервой укрывать беглецов; его бизнес процветал, и он мог позволить себе помогать нуждающимся в помощи. К тому же он любил детей.
Салли оставили наедине с Харриет, чтобы они могли попрощаться. Девочка хотела спать, и ей уже не было дела до полотенца у матери на голове.
— Спокойной ночи, моя дорогая, — прошептала Салли. — Помнишь, что мама говорила тебе о смелости?
— Тигры? — вспомнила Харриет.
— Точно. Даже если ты не видишь маму, знай, что она рядом. А теперь закрой глаза, моя малышка. Будь умницей. Будь смелой девочкой…
Салли поцеловала дочку в лоб, лотом в обе щечки и крепко обняла. Когда она устраивала ее поудобнее, несколько слезинок упали на подушку рядом с девочкой, но Харриет ничего не заметила.
Потом Салли спустилась по лестнице, полотенце сняли, и на всеобщее обозрение были представлены темно-рыжие подстриженные волосы. Она даже не узнала себя в зеркальце, которое ей вручила миссис Катц.
— Спасибо, — поблагодарила всех Салли. — Это… Это именно то, что я хотела.
— Die Augenbrauen! [18] — вдруг вскричала Ребекка. — Брови должны быть темнее. У вас светлые брови — это ведь странно. Светлые брови с темными волосами. Они должны подходить по цвету.
Лея нашла карандаш, Салли послюнявила его и подрисовала брови. Теперь она была абсолютно на себя не похожа. И тут же подумала, что ей нужно и другое имя.
— Луиза Кемп, — сказала она. — Так я себя назову. Я служанка, могу выполнять любую работу. Вроде того. Спасибо вам всем.
— Салли, не забывай, что он опасен. Он убивает людей, — напомнила Ребекка.
— Сколько нам ждать, прежде чем идти на выручку? — спросила Лея.
— Я как-нибудь дам знать. Если нет…
— А что с Голдбергом?
Салли поколебалась, потом пожала плечами.
— Если он объявится… Не знаю. Скажите ему, что я встречалась с адвокатом… Присмотрите за Харриет.
— С ней все будет в порядке, — успокоила ее Ребекка.
Они поцеловались. Салли надела плащ, шляпку и вышла.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава двадцать первая
Слуга
Начался дождь.
Он лил упрямо и обильно. На южную Англию опустилось уныние; тучи висели низко над Лондоном, ближе к земле превращаясь в туман, обволакивавший возвышенности — Крауч-Хилл, Стритхэм-Хилл, Хэмпстед и Хайгейт, и обильно изливаясь в канавы, водостоки и почву.
Новая канализация под Лондоном была спроектирована так, чтобы справиться с сильными ливнями. Когда вода прибывала слишком быстро, из основной системы через дамбы она переливалась в систему дополнительную, а оттуда устремлялась в Темзу. Эти дамбы стояли в руслах старых рек, которые пересекали Лондон под землей: Флит, Стэмфорд-брук, Уэлбрук, Тайберн и так далее. Большинство из них были хорошо известны, хотя мало кто из пешеходов, кучеров и их пассажиров знал, что эти реки протекают прямо под ними.
А в старых частях города находилось несколько совершенно забытых источников. Главным образом, это были хилые ручейки, но некоторые переносили существенное количество воды, особенно после ливней, когда влага успевала просочиться через грунт. И все эти речушки и ручьи сливались в сотни, если не в тысячи, старинных сточных труб, некоторые из которых были засорены и развалились, другие все еще работали, но все они были переполнены нечистотами и грязью, в них жили жабы, крысы и угри.
Одна из таких забытых рек называлась Блэкборн. Она брала свое начало в Хэкни — месте, где когда-то стоял монастырь, а сейчас находилась фабрика по выпуску различных маринадов и солений. Извилистая речка текла на юг и впадала в Темзу где-то недалеко от Тауэра. К XIII веку она превратилась в открытую канализацию, по которой плыли не только мусор и дохлые собаки, но и отходы бумажных фабрик, кожевенных заводов и мыловарен, расположенных по ее берегам, поэтому название Блэкборн стало синонимом невыразимой грязи. В XVII веке речку закопали и застроили, и она пропала из вида, но продолжала течь, и в 1646 году после сильных ливней в нее провалились три дома. Пятнадцать человек утонуло, а троих вообще так и не нашли в этой зловонной жиже. Вскоре ее опять застроили и окончательно забыли.
Но речка не иссякла. По заброшенным сточным канавам в нее по-прежнему текли нечистоты, множество предприятий опорожняли себя в речушку, ( от чего она, естественно, не делалась чище. В ней было все, что только можно себе вообразить. Из-за протекающей трубы под скотобойней в Степни сотни литров крови попадали в канализацию, а затем и в Блэкборн. Завод лакокрасочных изделий в Шордиче избавлялся от химических отходов посредством ямы на заднем дворе, которая благодарно принимала их и препровождала в ту же речушку. Кирпичная стена, воздвигнутая около 1665 года для того, чтобы поддерживать одну из стенок общей могилы умерших во время эпидемии чумы, постепенно разрушалась, и Блэкборна, ко всему прочему, достигали гнилостные флюиды нескольких десятков чумных трупов. В общем, это было крепкое варево, и в сухую погоду оно медленно текло под землей, просачиваясь сквозь разваливающиеся кирпичи и расшатанные плиты в сотни подвалов и наполняя их непередаваемым смрадом. Мало-помалу поднимаясь после обильных дождей, река размывала и известковый раствор, и цемент, из которого были сделаны фундаменты большинства зданий.
Под землей ее можно было услышать.
— Что это за шум, Чарли? — спросил маляр своего друга, когда они убирались после работы.
Чарли прислушался.
— Похоже на какой-то рокот, — наконец ответил он. — Это все гидравлическая система. — Он ткнул пальцем в новенькую трубу, по которой под давлением подавалась вода из «Лондонской гидравлической компании». Эта вода приводила в движение лифт в подвале, где они работали. — Я им не доверяю.
— Нет, это не гидравлика, — покачал головой его товарищ. — Звук идет из-под земли. Послушай…
Он деловито опустился на колени и приложил ухо к паркету.
Раздался скрежет, отъехала в сторону железная дверь лифта, и герр Уинтерхалтер, секретарь Цадика, вошел в помещение. Он взглянул на коленопреклоненного рабочего.
— Вы закончили? — жестко спросил он.
— О да, простите, сэр. Мне показалось, я слышу шум.
Маляр поднялся на ноги, и пришедший дал обоим по несколько монет.
— По-моему, именно о такой сумме мы условились, — сказал он. — Похоже, вы справились. Когда краска высохнет?
— Нужно подождать тридцать шесть часов, — ответил Чарли. — Подвал ведь не проветривается. Лучше оставьте двери открытыми.
Рабочие собрали инструменты и стали подниматься по узкой лестнице — на лифте им, очевидно, ездить было запрещено. Как запрещено было пользоваться и парадным входом, поэтому они вышли через боковую дверь.
Салли наблюдала за ними со стоянки кебов, находившейся на другой стороне площади. Дом словно ожил: в каждом окне горел свет, слуги сновали туда-сюда, одни что-то носили, другие поправляли занавески. Вскоре ей придется сделать ход.
Сжимая в руке корзину, она подобрала плащ и побежала под хлещущим дождем к боковой двери. Она не забыла свою легенду? Теперь вниз.
Свет из кухонного окна освещал маленький дворик, находившийся ниже уровня мостовой, стекло запотело, и никто не выглянул в окно, когда она постучала.
Не дожидаясь, пока ее кто-нибудь остановит, Салли открыла дверь, шагнула внутрь и встала, протирая глаза от дождевой воды.
— Вот…
Полная женщина глядела на нее из-за большой кастрюли, которая стояла на плите. Служанка с подносом грязных тарелок остановилась на полпути. Лакей глазел на Салли из дверей, в которые как раз собирался внести большое серебряное блюдо.
— Remuez! Remuez! [19] — раздался голос хмурого человека в белом поварском колпаке. Он прекратил разбивать яйца в миску и смотрел на женщину с кастрюлей. Та недоуменно глядела на повара. — Remuez! Remuez! Женщина обратилась к своей кастрюле, но слишком поздно: соус начал переливаться через край и шипеть на раскаленной плите. Салли учуяла горелый запах.
Повар-француз стал отчаянно ругаться, но не мог ничего сделать, потому что в обеих руках держал яйца. Это была возможность для Салли. Она увидела рядом посудное полотенце и кинулась вытирать соус с плиты, позволив полной женщине повернуться к повару и вступить с ним в перебранку.
Служанка унесла поднос в помещение для мытья посуды, лакей вышел, и обстановка разрядилась. Поругавшись с поваром, тучная женщина вернулась к Салли.
— Спасибо, милая. Я доделаю. Идиот поганый. Никак не пойму, чего он от меня хочет. Ты из агентства?
У Салли была секунда, чтобы подумать. — Да.
— Тогда ставь свою корзину. Позже подберем тебе форму. Посмотри, может, чем-нибудь подсобишь нашему месье. Я не могу понять, чего ему надо.
— Конечно, мэм. Я немного говорю по-французски. В доме, где я служила до этого, повар тоже был из Франции.
Почему-то Салли заговорила с йоркширским акцентом. Она решила его оставить, радуясь, что все сложилось так удачно.
— Слава Господу, — приободрилась женщина. — Я-то его не понимаю… Идиот какой-то.
Отложив в сторону плащ и шляпку, Салли пошла поговорить с поваром. Через пять минут она уже сделалась незаменимым человеком, передавая его отрывистые распоряжения полной женщине (которая, как она узнала, являлась кухаркой-горничной, и звали ее миссис Уилсон) и служанке. Это было самое суетливое время дня: видимо, в доме собрались какие-то важные гости, и на втором этаже происходил ужин. Повар, месье Понсот, придирался ко всем по любым пустякам из-за соусов и пирожных, причем в довольно грубой форме, чем ужасно раздражал миссис Уилсон, с которой Салли уже успела обменяться несколькими сочувствующими взглядами. Как же ей повезло прийти сюда именно сейчас! Как этим воспользоваться? И что это за агентство?
Мало-помалу в перерывах между переводом команд повара, взбиванием теста, подогреванием чего-нибудь на плите и молкой кофе Салли пыталась разобраться, за кого же ее здесь принимают.
— А когда вы запрашивали агентство, миссис Уилсон? — спросила она во время небольшого перерыва.
— Сегодня утром. Прежнюю девушку нам пришлось уволить. Она пила.
— О боже…
— Поэтому я и удивилась, увидев тебя. Мы думали, до завтра никто не появится.
Это было облегчением. Значит, в ближайшие пару часов ее не разоблачат.
— Вообще-то, — неуверенно начала Салли, — просто так получилось, что я в тот момент оказалась здесь, понимаете ли.
— Откуда ты?
Салли обрадовалась, что выбрала йоркширский акцент. Любые неточности не будут бросаться в глаза лондонцам. Но думать надо быстро.
— Из Брэдфорда. Но я служила у дамы с господином, которые много путешествовали, поэтому провела какое-то время за границей.
— Личная горничная? Но мы посылали за обычной служанкой.
— Да, я работала личной горничной, но мне больше по душе широкий круг обязанностей.
— Это хорошо, потому что женщины в этом доме не живут.
— Правда? — Салли подумала, что впору проявить немного любопытства. — А кто хозяин?
— Господин, которого зовут мистер Ли. Очень богатый. Парализованный. Пошевельнуться не может.
— Правда? Как ужасно…
— Здесь у нас два вида прислуги. Есть мы, которые подчиняемся мистеру Клеггу — дворецкому, и есть слуги хозяина. Самый главный — его личный слуга, мистер Мишлет. Он сопровождает мистера Ли повсюду.
Она говорила спокойно, но в голосе слышалась неприязнь к этому Мишлету. Салли поняла это очень отчетливо.
Она собиралась было порасспрашивать миссис Уилсон еще, но тут распахнулась дверь, и вошел мрачного вида человек. Его лицо выражало отвращение, и казалось, что с ним он родился на этот свет. По одежде Салли приняла его за дворецкого, и, если не ошиблась, он был очень недоволен притоком новых хороших слуг, таких, как миссис Уилсон.
— Значит, вы новенькая?
— Луиза Кемп, мистер Клегг.
— Рекомендация?
Салли была готова к этому. Ни один слуга не мог получить места без рекомендации от прежних хозяев.
— До этого я служила у лорда и леди Айслип, и, будь хозяин здесь, он несомненно написал бы рекомендацию, мистер Клегг. Но я сама виновата, все мои вещи сгорели при пожаре. Просто раньше я работала на агентство, и оно занималось такими вещами, а потом такое дело…
— Лорд и леди Айслип, — повторил он, записывая что-то в блокнот. — Адрес?
Салли назвала. Лорд Айслип был старшим братом Чарльза Бертрама, партнера Вебстера Гарланда. Салли знала, что он поможет, но все равно нужно было первым делом написать ему или послать телеграмму. Ладно, этот вопрос надо будет решить, как только появится время, а пока нужно держаться скромно и вежливо.
Миссис Уилсон рассказала дворецкому о том, что Салли знает французский, и тот кивнул.
— Это может пригодиться, — сказал он. — Фостер, — мистер Клегг кивнул в сторону служанки, — отведет вас в вашу комнату после ужина. Кстати, ужинаем мы сразу после слуг хозяина. Так что придется подождать. Но ничего, это полезно. Правила: самое главное — не подходить к хозяину, пока он сам не пришлет за вами. Всеми его нуждами занимается мистер Мишлет, его личный слуга. Поэтому все дела — уборка и так далее — выполняются, только пока хозяина нет рядом. Если вас вызывают — звонком или еще как-нибудь, — вы не стучитесь и входите, а стучитесь и ждете. Мистер Мишлет расскажет вам подробнее, надо думать. Помните, хозяин не жаждет вас видеть. Ему приходится весьма нелегко — уверен, миссис Уилсон вам уже все рассказала. На его долю и так выпало немало страданий, не усугубляйте их.
Салли кивнула, стараясь выглядеть уважительно и скромно.
— Значит, вы говорите по-французски? Что ж, это весьма полезно. Думаю, мистер Мишлет захочет с вами побеседовать.
Она не поняла это последнее замечание, но решила, что, наверное, это очередное проявление вражды между слугами и «свитой» хозяина.
Ужин был быстрым и простеньким, подавали его кухарка и самый молодой лакей. Всего в кухне собралось одиннадцать слуг. И хоть вели они себя по отношению к Салли довольно сдержанно и формально, ей показалось, что все они люди довольно честные. Они ничего не знали или же просто предпочитали не распространяться о бизнесе хозяина; все, что ей удалось выведать, — мистер Ли много путешествует и проводит в этом доме примерно один месяц из трех.
Мало-помалу Салли начала понимать суть конфликта между прислугой. Когда мистер Ли был у себя, его личный слуга пользовался комнатой мистера Клегга, отчего дворецкому приходилось сидеть с остальными слугами на кухне. Салли подумала, что именно в этом причина напряженных отношений между ними. Мистер Мишлет был хмурым, невеселым человеком, рядом с которым чувствуешь себя неуютно, даже если он пытается быть дружелюбным. Одна из служанок шепнула Салли, что у него ужасно вспыльчивый характер и что ей нужно хорошо продумать свои слова, прежде чем идти говорить с ним.
Салли немного знала о жизни слуг, поэтому постоянно напоминала себе, что стоит вести себя осторожно, скромно, тихо и вежливо по отношению ко всем. Похоже, это помогало; ее мало кто замечал, не считая заинтересованных взглядов слуг-мужчин, которые открыто пялились на ее фигуру. Салли понимала, что, явись она в этот дом в качестве гостьи, никто из них не посмел бы так смотреть на нее.
Еще кое-что она выяснила после ужина, когда другая служанка, Элиза Фостер, повела ее в комнату, которую им предстояло делить. Элиза была простой, коренастой девушкой с веснушчатым лицом. Как только они вышли из кухни, Элиза, несшая свечу, шепнула:
— Поосторожней с этим мистером Мишлетом.
— Почему? Что он за человек?
— Любит распускать руки. И не только руки. Поэтому Люси и пришлось уйти.
— Той служанке? А миссис Уилсон сказала, что она пила.
— Не будет же она тебе все рассказывать.
Когда они поднялись на второй этаж по черной лестнице, Элиза внезапно остановилась и прислушалась. Ее глаза округлились, и она поднесла палец к губам:
— Ш-ш! Он идет…
Внизу открылась дверь, и оттуда вышел кто-то в лампой в руках. Элиза поспешно бросилась наверх по лестнице, но снизу раздался голос:
Читать бесплатно другие книги:
