Легендарный Василий Буслаев. Первый русский крестоносец Поротников Виктор

– Пойдет ли за тебя Любава после всего, что было? – засомневался рассудительный Домаш.

– Пойдет, никуда не денется, – самоуверенно заявил Василий. – Завтра же сватов зашлю. Сватами пойдут Фома и Костя!

Амелфа Тимофеевна одобрила выбор сына, но при этом удрученно завздыхала:

– Слыхала я, что кто-то уже посватался к Любаве в позапрошлом месяце и будто бы помолвка состоялась.

– Помолвку и расторгнуть можно, не велика препона, – сказал Василий тоном человека, которому море по колено. – Чай, не кто-нибудь, а я у Любавы руки просить буду. Отец ее, как только подарки мои увидит, враз отдаст мне Любаву.

Однако оружейник Улеб не принял подарков от Василия и сватов его на порог не пустил. Вернулись ни с чем Фома и Костя. Они же сообщили Василию, что Любава в самое ближайшее время замуж выходит. Василия расстроило не то, что красавица Любава выходит замуж, но то, за кого она выходит замуж – за Гришку-кузнеца, первого недотепу во всем тамошнем околотке!

– Значит, ни во что меня не ставит Улеб Иванович, коль променял на такого женишка! – сквозь зубы проговорил Василий. – Ну, не я буду, коль не отплачу ему за это!

– Как мстить-то будешь? – с усмешкой спросил Потаня.

– Ворота дегтем вымажу, – ответил Василий. – Пусть весь город узнает, что Улебова дочка потеряла невинность свою еще до свадьбы!

– Про ребенка Любавиного и от кого он, я думаю, и так все знают, – сказал Потаня. – Люди скорее одобрят отца Любавы, чем твою выходку с воротами. Этот квас не про нас, друг Василий. Проглоти обиду и забудь. А не можешь забыть – терпи молча, но вида не подавай. Эдак и взрастет в тебе величие духа.

Ничего не ответил Василий Потане, но в душе согласился с ним. Нелегко перекраивать себя на новый лад, а придется.

Вечером того же дня пришел Василий к Гришкиной кузне. Стояла она за городским валом рядом с прочими кузнями, покосившаяся и закопченная, вся заросшая лопухами. Из оконца, затянутого бычьим пузырем, пробивался свет, но стука молота по наковальне слышно не было.

Василий без стука дернул дверь на себя, вошел в духоту и тесноту Гришкиной кузни.

Хозяин явно не ждал гостей. Он стругал большим ножом толстую деревяшку, по всей видимости, рукоятку для молота. Увидев Василия, кузнец выронил нож и медленно поднялся с низкой скамеечки. В глазах у него была растерянность. Был Григорий старше Василия лет на пять, а по внешнему виду и на все десять. Длинные, давно не чесанные космы рыжевато-русых волос придавали этому низкорослому, коренастому человеку довольно дикий вид. Волосы свешивались ему на глаза, темные, как омуты, и будто нацеленные на кончик собственного носа.

– Здрав будь, Григорий, – дружелюбно произнес Василий и протянул ему руку.

Кузнец облегченно осклабился, сверкнув белыми зубами, и крепко пожал протянутую руку. Чувствовалось, что сила в нем немалая.

В Василии шевельнулось нечто похожее на невольное уважение: сильные всегда уважают сильных.

– Доброго здоровья, Вася, – сказал кузнец. – Зачем пожаловал?

Любопытство так и перло из простодушного Григория.

– Да вот, услышал, что ты жениться надумал на Любаве Улебовне. Хочу посодействовать тебе в этом.

– Как это «посодействовать»? – не понял кузнец. – Любава и так согласна выйти за меня.

– Я про то, что уж больно красивую невесту ты себе выбрал, друже, – пояснил Василий и подбросил на ладони мешочек с деньгами. – А красивый камень дорогой оправы требует. Уразумел?

– Да уж… – смущенно пробормотал кузнец. – Живу я небогато. Домишко у меня старый и кузня совсем развалилась.

– Бери! – Василий протянул туго набитый мешочек Григорию. Видя, что тот не решается взять такое богатство, Василий сам вложил деньги в его загрубевшие ладони. – Тут тебе и на новый дом, и на кузню хватит, еще и останется. Это не в долг, а в дар. Все равно я прогуляю, ты же это серебро в дело пустишь. Любаве только об этом не говори. Виноват я перед ней, и прощения от нее мне уже не видать. Будь счастлив, Григорий! И… – Василий собрался уходить, но задержался на пороге, – будь с Любавой поласковее, она ведь такая нежная!

Что-то промелькнуло в темном лице Григория, словно на миг оно превратилось в зеркало, в котором вдруг отразилась сердечная печаль Василия. Влажно заблестели глаза кузнеца.

Григорий хрипло поблагодарил Василия и столь же хрипло пробормотал, что будет любить Любаву всем сердцем.

«Проговорил, как заклинание, – усмехался про себя Василий, шагая по темной дороге к городским воротам. – Да и что он смыслит в любви! Эх ты, Гришка – пьяная отрыжка!»

Потаня похвалил Василия за такую щедрость, но сам Василий не испытывал никакого удовлетворения от своего благородного поступка. Вместо радости на сердце у него лежал камень.

– Как подумаю, что эдакий дурень станет обнимать такую паву, просто зло берет! – признался Василий Потане.

Спустя день-другой всполошила, встревожила Новгород весть о чудище лесном – оборотне, – вновь объявившемся в приильменских лесах. Из пересудов Василий узнал, что с прошлого лета ничего о нем не было слышно.

– В то лето загрыз оборотень мальчонку и двух девиц, что в лес за ягодами ходили, – поведала Анфиска Василию. – Мальчонку после сыскали бездыханного, с откушенной головой, а девичьих тел так и не нашли. Зато видели самого оборотня. Был он как человек, но с волчьей головой!

– Что же не убили его, коль видели? – спросил Василий.

– Что ты, Вася! – замахала руками Анфиска. – У какого мужа смелости достанет с такой нечистью схватиться?

– У меня бы достало, – невозмутимо сказал Василий.

Задумал Василий поймать оборотня и непременно живым его в Новгород привезти народу на обозрение. «Вот и прославлюсь!»

Друзья-побратимы обрадовались лишний раз удалью своей похвастаться. Осторожный Потаня и тот загорелся желанием поймать живого оборотня.

– Сколь живу на свете, а дива такого не видывал, чтоб человек мог в зверя превращаться, – сказал он.

Сборы в поход у Василия всегда были короткие, а когда что-то невтерпеж – и подавно.

Вечером Василий сообщил матери о своем намерении и на другое утро уже выступил в путь. Поохала Амелфа Тимофеевна, но удерживать сына не стала, зная нрав его, дала лишь камешек-оберег.

Выехали молодцы верхом на конях, вооружившись копьями, ножами и луками со стрелами.

Осень только началась, еще не опала листва с деревьев. По обочинам дороги зеленела трава. По небу тянулись на юг клинья журавлей и гусиные стаи.

Проскакав несколько верст, лихие наездники свернули в деревеньку, притулившуюся возле кромки дремучего леса. Стали спрашивать у жителей, не шастает ли в здешних местах получеловек-полуволк.

– Пока Бог миловал! – отвечали на расспросы крестьяне. – Вы дальше езжайте, молодцы. До Гуселькова доедете, там скажут, где видали оборотня. А лучше бы назад вам вернуться, ибо нечистую силу ни копьем, ни ножом не одолеть, но токмо молитвой или заговором.

Посмеялись молодцы и поскакали дальше.

Село Гусельково лежало между землями боярина Твердилы и монастырскими владениями. Смерды из окрестных вотчинных деревень поговаривали, будто среди гусельчан имеются волхвы и колдуны, которые и натравливают на своих соседей разную лесную нечисть. В позапрошлом году и в нынешнем оборотень не тронул никого из жителей Гуселькова, хотя они ходят в лес не меньше вотчинных смердов.

– Вон оно – Гусельково! – показал рукой старик пастух.

Василий и его дружки спешились и посмотрели вниз с косогора на большое село, избы которого стояли плотно одна к другой в излучине неширокой речки. Оттуда доносилось мычание коров и тявканье собак.

– Не ходите в это село, – предостерег пастух, видя, что молодцы глазами обшаривают речку, отыскивая переправу. – Переветники живут в Гуселькове, околдуют вас – беды не оберетесь.

– Что значит «переветники», дедушка? – поинтересовался Потаня.

– С нечистой силой они переведываются: с лешими, с русалками да оборотнями, – ворчливо ответил старик. – И село-то свое поставили так, что с трех сторон вода. Понятное дело, у воды и колдовать легче, вода и следы любые скрывает. По весне, бывало, разольется река, – где огороды затопит, где мост снесет, – а селу переветников хоть бы что, стоит себе, как на острове!

– Как же нам на ту сторону перебраться, дедуня? – спросил Василий. – Моста я нигде не вижу.

– Не ходим мы на ту сторону, – отрезал старичок, – и переветники к нам ни ногой. Зачем нам мост?

– А брод здесь есть?

– В двух верстах отсель. – Старик махнул рукой в сторону осинника, пламеневшего осенней листвой. – Там село мое находится, Макеевкой зовется. Возле него и переправа. Вам туда дорога.

Василий вскочил на своего саврасого жеребца и кивнул друзьям: «Поехали!»

– Благодарим, дедуня, – сказал Потаня, взбираясь на смирного буланого конька.

В Макеевке про оборотня знали все от мала до велика.

Хозяйка, на дворе у которой остановился Василий с друзьями, приглушенным голосом поведала о свирепом страшилище, угощая нежданных гостей нехитрым обедом:

– Наслали на нас оборотня переветники-нехристи, прости Господи, в отместку за скошенные луга у Нечаева озера. Долго спорили переветники с монастырем за эти луга, но князь повелел три года подряд косить на тех лугах сначала нашим мужикам, а уж потом гусельчанам. И так меняться впредь. Но переветников это не устроило, скота-то у них много, не то что у нас. Вот и началась пря.

Поначалу-то переветники мор на скот наш напустили, но мы святой водицей коровушек наших окропили, а на коровники обереги повесили – прошел мор. Тогда переветники засуху на поля наслали и пожары на деревни, натерпелись мы в тот год мучений. Теперь вот оборотень злобствует!..

– Кто из ваших сельчан видел этого оборотня? – нетерпеливо спросил Василий.

– Многие видели, – ответила хозяйка. – И я видела, только издали.

– И какой же он?

– Он бывает то в виде волка матерого, то в образе человека, но с волчьей головой. Я вот каким его видела прошлым летом. Вечерело уже. Выхожу я из бани, а он через изгородь перебирается – у меня ноги так и подкосились! Хорошо, спиной он ко мне был, а то бы не убежать мне. Хотел, видать, по деревне порыскать, да собаки лай подняли и спугнули его.

– Чудище, а собак боится? – удивился Домаш.

– Он и скопища людей боится, – сказала хозяйка, – и света дневного, и огня. Нападает либо вечером, либо ночью, иногда на рассвете. Подстерегает девиц или отроков у реки, на лесных тропинках, в огородах. Отроков убивает сразу и рвет на части. Отроковиц бесчестит так, что иной насильник ужаснется, коль увидит такое. Потом тоже жизни лишает. – Хозяйка перекрестилась, прошептав: – Храни нас Господь!

Василий переглянулся с друзьями.

Вечером, сидя тесным кружком, молодцы решали, как им сподручнее поймать оборотня. Для этого им понадобится девица не робкого десятка, которая должна приманить к себе чудовище, а дальше…

– Дальше наша забота, – промолвил Фома Белозерянин.

– А коль заприметит нас оборотень раньше срока? – засомневался Потаня.

– Мы же не станем ходить за девицей, как пришитые, – ответил на это Фома, – схоронимся где-нибудь до поры до времени.

Еще больше Потаня засомневался:

– А коль оборотень всадит зубы в девицу раньше, чем мы успеем добежать до него, что тогда? Я думаю, в проворстве ему не откажешь. Да и вечером он видит лучше нас. Его и девица-то может не заметить, как окажется у него в лапах.

– Что ты предлагаешь? – спросил Василий.

– Уж коль и рисковать, так нам самим, – сказал Потаня. – Я полагаю, подкрадывается оборотень в волчьем обличье, а нападает, обернувшись человеком с волчьей головой. Выслеживать волка по лесам – пустая затея. Легче выследить получеловека-полузверя, ведь он сам выходит к деревням, когда стемнеет.

– Где же его выслеживать? – спросил Фома. – У деревни, что ли?

– А где еще? – ответил Потаня. – Днем будем спать, а вечером – в дозор.

– Ежели кто из села днем в лес пойдет, что нам делать? – подал голос Костя Новоторженин.

– Кому-то из нас тоже придется в лес пойти, иначе никак, – ответил Потаня. – Оборотень и днем напасть может, в лесу-то он как у себя дома!

Василий задумался.

На медведя он в своей жизни охотился, ходил и на кабана, и на лося, поэтому повадки этих зверей ему ведомы, а вот на оборотня охотиться не приходилось. Но Василию непременно надо поймать это чудовище, хотя бы встретиться с ним один на один, а там будь что будет.

– Ладно, – сказал Василий, – без приманки обойдемся. Потаня прав. Будем ждать, авось нечисть сама объявится где-нибудь.

– Конечно, объявится! – усмехнулся Фома. – Для оборотня вся деревня – приманка.

Томительным было ожидание. Дни проходили за днями, а оборотень не появлялся, словно чувствовал опасность. Вся Макеевка кормила и поила пятерых молодцев, прознав об их стремлении изловить чудовище.

Зарядили дожди. Размокли дороги. Поредевший осинник терял последние пурпурные листочки. Ночи становились все длиннее и холоднее.

Василий весь извелся, ожидаючи встречи с оборотнем, представляя ее на разные лады. То он набрасывался на оборотня с дерева и валил его наземь, то подбирался к нему огородами и они боролись, катаясь по мерзлой свекольной и морковной ботве, то Василий гнался за оборотнем по лесу или прямо по деревенской улице…

На самом деле все вышло иначе.

Когда закончилась пора дождей и вся природа будто замерла в ожидании первого снега, среди бела дня из соседней деревни прискакал в Макеевку отрок на взмыленном коне. Деревня та называлась Боровая. Там тоже знали про удалых молодцев. Сообщил отрок, что похитил оборотень дочку их ратайного старосты – «вышла Млава к колодцу за водой, а чудище тут как тут!» – и потащил к лесу.

Сердце ретивое так и взыграло в груди у Василия. Растолкал он спящих друзей, сам же наперед их оделся потеплее, сунул нож за голенище сапога, схватил лук со стрелами – и во двор. Вывел из конюшни саврасого, вскочил в седло, не касаясь стремян.

– Показывай дорогу! – крикнул отроку.

Мальчишка нахлобучил посильнее треух на голову и, ударив пятками в конские бока, поскакал через село, гиканьем разгоняя баб и ребятишек. Василий скакал следом, не слушая возгласов своих замешкавшихся во дворе побратимов.

До Боровой было меньше трех верст.

Юный наездник, не доезжая до деревни, свернул в поля. Конь под ним хрипел и спотыкался. Наконец измученное животное остановилось.

– Вон дом ратайного старосты, на отшибе, – крикнул отрок Василию и показал рукой. – Вон колодец! Оборотень туда побежал! – Рука отрока метнулась в сторону леса. – Там есть овраг. К нему, видать, он и спешил.

– Прыгай ко мне, показывай дорогу, – велел Василий.

Малец, не раздумывая, перескочил на саврасого. Василий дал шпоры коню.

Возле оврага Василий натянул поводья. Дальше шли сплошные заросли, через которые было не продраться верхом. Но и оборотень, обремененный добычей, вряд ли ушел далеко. Василий направил коня вверх по склону.

Вокруг росли березы: светлый, чистый лес. Обзор был широкий. Саврасый, шурша опавшей листвой, шел размашистой рысью вдоль оврага.

– Гляди в овраг, а я по сторонам глядеть буду, – сказал Василий отроку.

Извиваясь змеей, овраг выходил на широкую луговину, протянувшуюся до соснового бора, раскинувшегося невдалеке на пологих холмах. В низине шелестел метелками высокий тростник.

Василий замедлил бег коня.

– Как мыслишь, братец, куда оборотень подался – в болото или в лес? – спросил он у мальца.

Отрок ответил по-взрослому:

– Верное дело, к лесу. Он ведь волк, а не кабан.

– Ну, тогда ему от нас не уйти! – произнес Василий, переводя жеребца в галоп.

До бора оставалось с полверсты, когда отрок узрел своими зоркими глазами что-то белое на пожухлой траве. Это был женский платок.

– Млавин плат! – воскликнул малец.

В сердце Василия затрепетала жестокая радость – недалеко уже оборотень, по верному следу они идут!

«Пособи, Господи, – мысленно взмолился Василий, – не дай чудищу затеряться в чаще леса!»

Вот и опушка бора, запахло густым сосновым духом.

Саврасый несколько раз споткнулся об выступающие из земли корневища деревьев.

Под широкими кронами могучих сосен день будто померк, враз погасли его краски. Бурые и желтоватые стволы рябили в глазах у Василия. Он наугад направлял коня вперед, нетерпеливо шепча отроку, сидевшему перед ним возле луки седла:

– Гляди, братец! Гляди! Тут он где-то… Где-то тут!..

Вдруг из глубины леса донесся девичий крик, короткий и жалобный. Он оборвался на самой высокой ноте, словно кто-то зажал несчастной рот ладонью.

Василий резко повернул коня на этот звук, отголосок которого несколько кратких мгновений еще витал в безмолвии леса.

Бор становился мрачнее и гуще; заросли дикой малины цеплялись за ноги саврасого, попадались поваленные трухлявые деревья. На одном из них Василий увидел нитку красных бус, приняв ее сначала за капли свежей крови. Василий нагнулся с седла и подобрал бусы.

– Млавины… – промолвил отрок.

Василий слегка ударил его пальцем по губам.

– Тс-с, братец! – прошептал Василий отроку на ухо. И знаком велел ему спешиться.

Наложив стрелу на тетиву лука, Василий дальше двинулся пешком. Отрок шел следом, ведя коня в поводу.

Прошли они так недолго.

Заметив впереди между деревьями какое-то движение, Василий махнул рукой отроку, мол, стой, где стоишь! Сам же стал подкрадываться от дерева к дереву, от коряги к коряге…

Взору его открылась маленькая лужайка, поросшая густым мхом. На этом мягком лесном ковре лежала девушка лет шестнадцати с завязанными глазами и ртом, со связанными за спиной руками. Ее пушистые русые косы были растрепаны. Над связанной девушкой возвышался ОН – широкоплечий детина с волчьей головой. На нем был полушубок из волчьей шкуры и меховые штаны, на ногах кожаные поршни. Руки у оборотня были самые обыкновенные, человеческие.

Оборотень держал в правой руке нож, которым вспарывал платье на своей жертве. Рядом валялась разрезанная на куски девичья овчинная шубейка, можно было узнать оставшиеся от нее рукава и воротник.

Василий слышал, как трещит льняная ткань под ножом. Слышал он и хриплое дыхание оборотня. Страх холодной струйкой стал просачиваться в его сердце. Вот оно – чудовище! Не сказочное – настоящее! Попробуй, возьми его живым!

Чувствуя, что ладони начинают потеть, Василий решил сначала ранить оборотня, а потом попытаться связать его или оглушить кулаком.

Прицелившись в ногу, Василий пустил стрелу.

Со столь близкого расстояния стрела насквозь пробила оборотню бедро, войдя в него по самое оперение.

Оборотень завопил от боли. Обрубив у стрелы наконечник, он выдернул окровавленное древко из сквозной раны. В этот миг перед ним предстал Василий, на тетиве его лука лежала другая стрела.

Оборотень громко выругался человеческим голосом, чем несказанно изумил Василия. Схватив девушку за косы, оборотень поставил ее на ноги, прикрываясь ею, как щитом.

– Брось нож, а иначе… – угрожающе произнес Василий.

Но оборотень перебил его, выкрикнув диким голосом:

– Лук на землю или ей не жить! – Острие ножа уперлось девушке в горло. – Ну! Живо!

Оборотень явно нервничал. Он, вне всякого сомнения, боялся Василия!

Раздумывать было некогда. Василий резко спустил тетиву…

Стрела, пущенная уверенной рукой, пробила чудовищу горло, пригвоздив его к сосне. Нож выпал из его страшной руки, не причинив девушке вреда. Сама девушка свалилась наземь. Бросившийся к ней Василий не успел ее подхватить.

Избавленная от пут и повязок на лице, она по-прежнему не приходила в себя. Василий, не на шутку встревожившись, приложился ухом к ее обнаженной груди. Сердце девушки билось.

«Натерпелась, сердешная!» – подумал Василий, накрывая полунагое девичье тело своим теплым кафтаном.

Крикнув несколько раз зычным голосом в ту сторону, где он оставил отрока с конем, Василий подошел к пригвожденному к дереву оборотню. Чудовище не подавало признаков жизни.

«Как ловко я его уделал!» – ухмыльнулся Василий и выдернул стрелу из убитого оборотня.

Мертвец рухнул к ногам Василия. Из его чрева вылетел не то хрип, не то слабый стон.

Наклонившись, Василий слегка ударил оборотня по оскаленной морде. Морда съехала набок. Из-под нее выбилась черная борода. Догадка, мелькнувшая в голове у Василия, подтвердилась, когда он рванул посильнее волчью морду на себя. Личина осталась у него в руках, а под нею оказалось… обыкновенное чернобородое лицо!

Вглядевшись в мертвые распахнутые глаза, Василий узнал в мертвеце Оверьяна, брата боярина Твердилы.

«Вот так сумасшедший! – думал пораженный Василий. – Человек, а зверствовал хуже зверя лютого. Ну, держись, Твердило, теперь твой черед!»

Усадьба боярина Твердилы Олексича стояла на перепутье. Одна дорога мимо нее шла к реке Мсте и дальше в Суздальскую землю, другая поворачивала к реке Ловать и вела через леса до самого Пскова.

По эту сторону Ильменского озера почти все пахотные земли и лесные угодья принадлежали боярину Твердиле. И, как бельмо на глазу, вклинивались во владения Твердилы поля и пастбища вольных землепашцев из села Гусельково. Уже многие годы не отступаются гусельчане от своей вольности, не желают идти в кабалу ни к боярским тиунам, ни к монастырю. Силой отнять земли у вольной общины ни монастырь, ни боярин не могут по закону, оставалось только козни строить.

Монастырская братия раструбила на всю округу, что грешат вольные смерды напропалую. Младенцев крестят не всех, не желая платить за это определенную плату, скоромное в пост едят, гаданья бесовские устраивают у реки, волхованием занимаются. Но ежели разобраться, то в какой деревне ныне не без этого?

Поэтому боярин Твердило стал действовать хитрее и коварнее. Брата своего он излечил от помешательства, но держал это в тайне. Наряжал его оборотнем и напускал на деревни, что вокруг Гуселькова. Макеевка пострадала от оборотня, держал он в страхе Боровую, Подсечную и Волошин погост. Люди видели оборотня и в Пехтах, и в Крутом Яру… Только Гусельково обходил оборотень стороной.

И невзлюбили зависимые смерды вольных землепашцев, будто и впрямь с нечистой силой те были связаны.

А Твердило знай посмеивается втихомолку! Ждет, когда его смерды в помутнении гнева нападут на вольное село и подпалят его со всех четырех сторон.

Задумка, полагал Твердило, была верной, а то, что грех тяжкий на душу ему ложится, ну так первый человек – Адам – греха не миновал, и последний из людей этого не минует. И такую верную задумку испортил Оверьян-недоумок!

Однажды поутру заявился в усадьбу к брату прямо в обличье оборотня! Псы цепные так лаем и зашлись. Сторож от страха в курятник залез, всех кур переполошил. Челядинка, открывшая дверь «оборотню», завизжала как резаная – и по лестнице бегом на второй ярус терема.

Твердило в одном исподнем из спальни выскочил, схватил Оверьяна за руку и в дальнюю светелку утащил. А там уж дал волю своему гневу! И так и эдак обругал он своего братца, сравнил его и с пнем трухлявым, и с котлом железным, и с гусаком безмозглым! Тот хоть бы что! Сидит на стуле, головой из стороны в сторону качает и ни слова в ответ.

– Ты сдурел, что ли?! Чего эдак-то заявился! Забыл мои предостереги! Недоумок проклятый! – тряс Твердило брата за плечо. – Язык сглотил, что ли? Отвечай, дурень!

«Дурень» в ответ ни гу-гу, лишь головой в волчьей личине кивает.

– Да ты не пьян ли? – пуще прежнего рассердился боярин.

Твердило сдернул с головы брата колпак в виде волчьей маски. А сдернув, испуганно попятился – вместо Оверьяна перед ним сидел Василий, и холодная усмешка играла у него на устах.

– Здрав будь, боярин, – негромко произнес Василий. – Как видишь, и я решил в ряженых поиграть. Да ты сядь, не трясись.

У Твердилы руки ходили ходуном, отвисшая нижняя челюсть никак не вставала на место. Он пятился бы и дальше, но наткнулся на скамью у окна и сел. Волчья голова выпала из его дрожащих рук.

– Где брат мой? – пролепетал боярин.

– Душа его ныне далеко, а тело недалече отсюда, – ответил Василий. – Поплатился жизнью Оверьян за гнусности свои! И ты поплатишься, боярин. Затем я и пришел к тебе.

– Васенька, не губи! – простонал Твердило, становясь на колени. – По гроб жизни Бога за тебя молить стану. В долгу не останусь, Васенька! Отвалю серебра, сколько пожелаешь, и мехов, и камней самоцветных… Не губи!

– Вспомни, боярин, о душах христианских, загубленных твоим братом с твоего ведома, – зло проговорил Василий.

– Отмолю, Вася! Отстрадаю! Щедро пожертвую на упокоение душ невинно убиенных. Покаюсь! На хлебе и воде сидеть буду! – лепетал Твердило и на четвереньках полз к Василию.

Дальнейшее произошло быстро, почти молниеносно.

Твердило, делая вид, что хочет поцеловать ноги Василию, опрокинул его на пол вместе со стулом. Сам навалился сверху и вцепился руками Василию в горло, накрепко вцепился, не оторвешь. Зашумело в голове у Василия, красные круги поплыли у него перед глазами. Кое-как дотянулся он до ножа засапожного и всадил в живот Твердиле по самую рукоятку. Тот обмяк и со стоном повалился набок. Василий приподнялся и, не раздумывая, вторым ударом ножа добил боярина. Потом отдышался, вытер нож об исподнюю рубаху убитого Твердилы и как пришел, так и ушел с волчьей маской на лице.

Друзья-побратимы дожидались Василия в лесу в полуверсте от боярской усадьбы. Ими была вырыта могила, на дне которой лежал мертвый Твердилин брат, завернутый в рогожу.

– Чего один? – обратился к Василию Фома. – Я думал, ты сюда Твердилу приведешь. Здесь бы и судили его своим судом. Вместе с Оверьяном и погребли бы.

– И впрямь, Вася, почто не привел Твердилу сюда? – спросил Потаня. – Ведь собирался привести…

– Убить мне пришлось Твердилу, – стаскивая с себя волчий полушубок, угрюмо ответил Василий. – Так уж вышло, други. Не серчайте.

– Ладно, чего там! – махнул рукой Костя Новоторженин. – Давайте зарывать этого.

Могилу Оверьяна забросали мерзлой землей, сверху насыпали небольшой холмик и вбили осиновый кол. На всякий случай.

– Конец оборотню, – удовлетворенно проговорил Домаш, отряхивая ладони.

– Теперь прославимся, коль не расскажем истину, – промолвил Фома.

– Прославимся, нет ли, но на том свете нам это зачтется, – задумчиво произнес Потаня.

Порешили молодцы не открывать всей правды, дабы не возбуждать злобу против себя друзей и родственников убитых ими братьев-злодеев. Пусть люди думают, что одного оборотня они убили, а другой оборотень, возможно, в отместку убил боярина Твердилу.