М7 Свешникова Мария

Кати же боялась делать первый шаг из страха все испортить. А вдруг не заладится? Что тогда? Ей придется уходить с работы? Бросать все и начинать с нуля? Когда же у нее налаживалась личная жизнь где-то и с кем-то, В. начинал с позиции старшего товарища объяснять Кати, что кандидат выбран неверно, расставлять акценты на недостатках и все чаще появляться в нерабочее время возле Кати.

Так продолжалось практически два с половиной года.

Мечты о любви: несбыточные

2006 год

В разные годы мы пели разные гимны, раскрашивали разные флаги. Но что любви до флагов и слов... Ведь мы любили сквозь секс и масштабную порнографию, потому что нам дико хотелось любить...

ДД

Когда Кати отворяла легкие и податливые двери «Сатурна», порой сама не верила, что приложила руку к тому, что стало с безликим заброшенным зданием. Ведь в бассейне, где еще вчера хранились оптовые партии резины для «Жигулей», теперь крикливо и радостно бултыхались дети, учились плавать, фыркали и шмыгали от попадающей в нос хлорки. Дамы постарше заходили посмотреть на молодняк, играющий в одинаковых облегающих плавках в водное поло, повспоминать себя в двадцать, завидовать молодым дочерям, натянуть потуже резиновую шапочку и плыть. От бортика до бортика. От дня рождения к пенсии.

Кати царственно восседала на одном из лежаков, расставленных по периметру бассейна, и составляла расписание инструкторов на праздничные дни согласно нововведениям в середине июня страна отдыхала пять дней подряд. И снова нужно было менять планы, ставить замены и выкручиваться... У Кати же не существовало праздников и выходных.

Как давно она развязно танцевала под игривую латиноамериканскую музыку или спала до обеда, отправив телефоны в корзину с грязным бельем? Когда в последний раз гуляла с друзьями по Лефортово, добредая до Басурманских склепов? А раньше она так любила усадебно-дворцовую Москву, легенды о Франце Лефорте и тишину Введенского кладбища. Кати разглядывала все происходящее в «Сатурне», как будто делала это в последний раз, и это странное ощущение вызвало тахикардию и испуг. Опять эти бабские предчувствия беды они охватывают изнутри, зажимая нити чувств клешнями, как будто неясная сущность забирается на плечи, и легкость, которая была еще несколько минут назад, вдруг сменяется смятением, предвестиями и страхом. Страхом неизвестного.

Кати пыталась отбросить прочь эти мысли и снова погрузилась в работу, лишь иногда вздрагивая и пытаясь стряхнуть с плеч тяжесть нашептанных неведомой Пифией прорицаний.

Спустя пару минут, в которые Кати показалось, будто липкий вязкий воздух наполнил помещение, в «Сатурн» подтянулась Сашка, та, с которой три года назад они исхаживали все Никольское вдоль и поперек до самой М7 и мечтали именно об этом моменте работы и свободы, который сейчас уже воспринимался как обыденность. Время утекло сквозь пальцы, туда же просочилась отрада от сбывшейся и сотворенной своими руками мечты. Они стали реже созваниваться по личным вопросам, оставляя все больше места работе как-никак теперь Кати решала, что и кому из них вести, а это всегда давит на больное самолюбие былых подруг.

Так случилось и с этим разговором. Какие-то споры и капля воспоминаний.

Да не могу я поставить детскую группу раньше, чем на два часа. Тем более что она от семи до двенадцати. Кто из детей в летние каникулы встает раньше одиннадцати? Кати пыталась объяснить свою позицию. Пока позавтракают, доедут.

Но ты же знаешь, что у меня еще занятия в «Планете Фитнес»! А по пробкам мне ехать-собираться-парковаться как минимум минут двадцать.

Сань, я тебе давно говорила на двух стульях одной жопой не усидишь, тем более твоей. Или толстей или выбирай.

А нельзя тогда на четверг перенести детскую группу?

И что мне из-за тебя все расписание менять? недоумевала Кати.

Можешь еще звезду почета и орден дать. Ладно, давай на час позже никак.

И все два часа без того, чтобы отпускать пораньше? Кати требовалась четкость.

И даже без опозданий, разбрасывалась обещаниями Сашка, пока не отвлеклась на В.

* * *

В. сегодня не работал в городе и потому, проплыв несколько километров в бассейне, облачился в пушистый махровый халат с ярко-желтой эмблемой «Сатурн» и теперь вальяжно семенил в сторону сауны. Кати навсегда запомнила, как привезли полотенца, халаты и тапочки их спортклуба именно тогда она почувствовала, что все случившееся реальность, а не просто разработанный в голове бизнес-план. Проходя мимо Кати, В. как-то наполовину по-отечески, наполовину по-мужски поцеловал ее в темечко, улыбнулся и, не проронив ни слова, ушел.

Слушай, давно хотела спросить, у вас роман-то есть? не могла сдержать своего любопытства Сашка.

Нет

А почему? Ее действительно ввел в ступор ответ Кати.

Сама не знаю.

Не нравится, что ли? Или женат?

Не женат. И нравится. Просто я его боюсь а он меня близко не подпускает. Так и живем на расстоянии вытянутой руки.

Странно. Он же тебе и машину купил, и вон посмотри вокруг: тебе двадцать один а ты директор спортивного клуба. Благодаря его участию, кстати.

Во-первых, не директор, а управляющая, а во-вторых, ты только не строй из него добродетеля он все-таки имеет свои сорок пять процентов клуба и прибыли. И машину я взяла у него в кредит.

Да, но мог бы иметь все сто и заниматься этим без тебя.

Да, мог бы, но со мной же веселее?

Или нет? А правда? Почему В. не мог заниматься «Сатурном» без Кати? Тем более что этот доход капля в море в финансовой истории В.

В тот вечер Кати не могла уснуть, ворочалась с боку на бок и спустя час перебралась с одного конца кровати на другой. А терзали ее вопросы вроде «Почему у них с В. никогда не было даже банального секса?» Он же мужчина в самом расцвете сил, она молодая, приятная девушка. Да, несколько раз были ситуации, когда, казалось, вот-вот он ее поцелует или это сейчас так вспоминалось. Когда около двух ночи вопросы стали размножаться в геометрической прогрессии, Кати накинула на себя первое попавшееся платье и прыгнула в машину. Несколько раз она думала позвонить В. и предупредить о своем приезде. Сказать, что ей всего-то нужно пять минут, чтобы поговорить и все выяснить. Но она и сама не заметила, как, держа в руке телефон, оказалась у ворот его дома в Салтыковке.

* * *

Далекий лай собак разрезал позднюю ночь на обрывки чужих снов. От шума мотора проснулся спящий в теплое время года во дворе алабай В. по имени Грант. Он лаял грозно, как будто отправлял Кати по всем нецензурным направлениям, но та не сдавалась: начала мигать дальним светом прекрасно зная, что окна спальни В. выходят на уличную сторону.

Не подействовало.

Тогда Кати, взъерошенная, в длинном трикотажном платье, напоминающем халат, вышла из машины и начала нетерпеливо теребить звонок на высокой чугунной калитке.

Грант стих, а возле крыльца загорелся свет, калитка с щелчком открылась, и Кати направилась в сторону дома В. стоял в дверях в пижамных штанах на голое тело.

Что-то случилось? сонно спросил он, пытаясь сообразить, который час.

Да. Случилось. Прошло три года. Я так больше не могу. Я думала, любовь живет три года но моя слишком живучая. И я сейчас лежала в кровати и думала, почему у нас не было романа. Почему у нас с тобой до сих пор не было ничего, даже секса? А потом поняла, что у нас с тобой никогда и не будет романа. И в этот момент мне стало так обидно, что я лежала, переживала, била кулаком подушки...

И ты решила меня разбудить? Чтобы не одной обидно было? В. жестом показал, что с подобными речами лучше пройти в дом или на террасу в глубине двора.

Я с тобой серьезно. А ты все время шутишь.

Да не шучу я. Просто я такой, В. подошел к бару, налил бокал вина, потом кинул взгляд на Кати, перелил содержимое в большой резной стакан из бледно-лилового стекла и, заполнив его доверху, протянул ей для успокоения.

И такой ты мне нужен. Кати покорно взяла стакан и подняла взгляд на В. Он присел на корточки и ладонями обхватил руку Кати.

Мне сорок, тебе двадцать один... И пусть почти двадцать два все равно между нами практически двадцать лет разницы. Зачем я тебе нужен? Мы с тобой находимся по разные стороны от молодости я уже давно перешагнул на сторону заката, в то время как ты гуляешь по предрассветному туману. Найди себе молодого и будь всегда неправа. В чем проблема-то? Кто мне рассказывал, что ищет прекрасного принца с ужасным характером? Я уже слишком стар, чтобы быть принцем. Ты молодая у тебя еще вся жизнь впереди.

В чем проблема?! Кати перешла на крик. Проблема в тебе. Что стоит мне кого-то найти, ты сразу натягиваешь свой поводок. Начинаешь звонить, шутить свои шутки про то, какие у нас красивые будут дети. Заявляться ко мне в три часа ночи с бутылкой вина, сидеть молча или рассказывать про свою молодость, а потом в четыре часа, нелепо обняв, сбегать спать в гостиную на диван! Это ты ведешь себя, как будто тебе двадцать один. А мне сорок. Вот скажи мне прямо сейчас ТЫ МНЕ НЕ НРАВИШЬСЯ! Произнеси это вслух. Озвучь может, тогда мне полегчает.

Ты мне нравишься, и ты это знаешь.

Тогда уже я спрошу, в чем проблема? Почему у нас никогда ничего не было?

Проблем у нас не было именно потому, что у нас ничего не было. Ну что, мне надо было обязательно спать с тобой? В. поднялся и перебрался в кресло.

Ну хотя бы да! возмущенно выпалила Кати.

И зачем? Секс в нашем с тобой случае ведет к отношениям.

И-и-и-и-и-и-и-и...

А я в отношениях ценю простоту и удобство, комфорт. Ты пойми, чувства, эмоции это все здорово, классно... Но это иногда не для жизни... Да, ты вызываешь во мне массу переживаний и чувств. С тобой весело, интересно, здорово но я уже прекрасно в силу возраста понимаю, что мы не сможем комфортно для нас обоих сосуществовать, если будем вместе... Что ты сама же сбежишь через две недели, потому что яркие краски да, но в остальном я человек взрослый и бездушный, я не готов размениваться и переживать по мелочам. Я хочу свободы. А ты пока вряд ли меня поймешь люди не принадлежат друг другу, и все, что можно получить от человека это ровно то, что он готов тебе дать. А ты не готова мне дать молчаливый комфорт и уют. Ты не готова быть той, кто просто молчит и не задает вопросов. Да, я эгоист. И я не хочу, чтобы ты сейчас окунулась во всю пучину разочарований, пусть еще попрыгают перед тобой те, кто верит, что миром правит любовь, будут готовы к сценам, скандалам, всем этим краскам... Ты на самом деле не готова быть со мной. С тем, кто я есть на самом деле. Вот с этим, В. показал на себя, человеком, которому, как это ни мерзко звучит, уже практически все в этой жизни параллельно. Я не романтик. И мне уже не двадцать один. Повторюсь, тебе это не надо.

Откуда ты знаешь? Ты что, меня настолько хорошо выучил, что можешь с уверенностью сказать, что я чувствую и что мне надо по жизни? Кати практически залпом осушила стакан и, приподняв его, показала, что не откажется от повторения.

Ты мне сейчас не поверишь но именно так!

Внутри Кати все смешалось: злость, недоумение, слезы.

У тебя есть сейчас женщина? как будто всеведующая Пифия, расположившаяся на плече, снова шепнула Кати тайну, а та ее вмиг озвучила.

Ну, есть и что это меняет? Если тебя это утешит я ее не люблю, по крайней мере, в твоем понимании любви. В. присел к Кати и скользнул взглядом по ее лицу.

Он оказался совсем близко с ней и попытался обнять, но Кати неоднозначно и нервно увернулась.

Ты пойми, я вообще не уверен, что мне это все надо чтобы кто-то маячил у меня перед глазами каждый день. Это сначала тебе кажется, что ты готов вытерпеть все только потому, что ты любишь. Но потом ты понимаешь, что любовь со временем уходит вместе с терпением. И начинаются измены, ругань но зачем мне все это тебе рассказывать. Ты ж потом замуж не пойдешь? В. смеялся, и теперь Кати становилась ясна природа его шуток, а то, что с каждым последующим словом его голос становился все более убаюкивающим, начинало ее злить.

Если ты все знаешь, поведай, что со мной будет дальше?

Ты выйдешь замуж за молодого и будешь всегда неправа.

Твои слова да Богу в уши. Вот ты мне тогда скажи, на фига было проводить со мной столько времени? Видеться через день, звонить через час, помогать мне во всем, быть рядом, держать за руку... Ты мне ответь, когда ты тогда приехал ко мне в три часа ночи с бутылкой вина это был дружеский визит?

Мы оба знаем, что не существует дружбы между мужчиной и женщиной.

Ты мне так и не ответил, зачем? Кати в силу возраста встала в позу и пыталась изо всех сил прижать В. к стенке, раздвигая ненужные границы откровенности. Она знала, что за эими границами лежит боль. Боль, способная ее излечить и уберечь от бездушной, немой и неразделенной любви.

А разве у всего на свете есть причины? Разве не бывает так, что люди просто хотят и делают? Только не надо мне сейчас петь про ответственность, что я должен был понимать, что ты можешь влюбиться. Я же не говорю, что я холодная глыба без чувств. Кстати, будь я именно таким я бы поимел тебя еще в первый день. В. взял пример с Кати, подошел к бару и налил себе бокал рома со льдом.

Тогда я уже ничего не понимаю. Кати вышла на задний двор и присела на ступеньки крыльца. Но ты же меня ревнуешь.

Ревную, и это неправильно. Но я же мужчина. В. последовал за ней и присел рядом. Он обнял Кати и еще несколько раз поцеловал в висок.

Вот! Ты опять это делаешь! Кати встрепенулась. И как будто взвизгнула, выпустив эмоции на волю.

Да что именно я делаю?

Ты допускаешь нежность. Притягиваешь к себе. А потом разворачиваешься и уходишь! Вот так каждый раз.

Но я не разворачиваюсь и не ухожу. Я сижу тут рядом.

Посмотрим, на сколько тебя хватит. Кати готова была расплакаться, но глотала слезы с обидой залпом. А в мыслях крутилось только одно: «Он меня не любит. Когда мужчина любит женщину он сделает все, чтобы быть с ней рядом. Но он же рядом... Как просто человек... Но не как мужчина...»

Ну зачем ты решила сейчас все это поднимать со дна и выяснять? Ты выдернула нас из спокойного добродушного мира без сложностей и упреков. Мы наслаждались тем, что было, и не требовали ничего взамен. В. хотелось вернуть события во вчерашнее русло до этого разговора, когда все казалось ясным, четким, как ровная геометрическая фигура на экзаменационном чертеже. Да... Ясным... Но ясным лишь для него.

А не ты ли меня учил, что, когда оторвал мухе одно крыло, гуманнее ее добить. Помнишь, мы с тобой возвращались в Москву и уже здесь, на Вишняковском шоссе, машина перед нами сбила пса, такого черного и мохнатого... с висящими ушками... В кризисных ситуациях в голове Кати всплывали все незалеченные раны от впечатлений юности. Вся жестокость жизни наполняла ее до верха и яростным порывом вырывалась на окружающих.

Ты даже запомнила, какие у него были уши... Зачем? В. терпеть не мог жалостливых разговоров о несправедливости мира.

Так вот, помнишь, когда его сбили и я кричала: «Давай остановимся и отвезем в больницу», он же еще визжал тогда... Что ты сказал? Ты сказал, что гуманнее его добить и что он все равно умрет по дороге у меня на руках.

Ты же понимаешь, что я просто не хотел, чтобы потом ты две недели ревела и винила себя. В. начинал раздражать тот факт, что Кати в силу возраста не понимала банальных жизненных истин.

Но я и так винила, что мы не остановились. И вот сейчас я следую твоему совету. Я пытаюсь добить свои сбитые чувства, лежащие и визжащие на обочине. Расставить точки, стереть вопросы и дать возможность себе найти счастье. Если рядом с тобой его для меня нет.

Но я тебя не держу.

Нет, ты держишь! Кати настаивала на своем и отказывалась прислушаться к В. жажда противоречий и затухающая надежда на любовь давали о себе знать.

Ты просто сама до этого момента не искала поводов уйти.

Кати встала с крыльца и направилась в дальнюю часть дома, где было темно и не проявлялись, как на негативе, слезы. Она заметила, насколько опрятно и чисто было прибрано в доме, как будто черти вылизывали. Часы били полночь. И больно били.

Ты куда? спросил В., с одной стороны, понимающий этот спонтанный молчаливый уход, он же сам его спровоцировал, с другой не ожидавший, что это произойдет именно в эту минуту. Он не хотел ее отпускать, но еще больше не хотел давать поводов остаться.

В старый бабушкин дом, в Никольское, зализывать раны.

Но ты уже выпила. Не надо за руль, случится что оба будем жалеть. Собаку черную не заметишь... Потом всю жизнь винить себя будешь, что уехала.

Ты снова играешь реквием. По самым больным точкам и нотам.

Давай закажем такси, настаивал В.

Нет! Кати отпиралась как могла. Они до утра будут ехать.

Давай ты ляжешь у меня в комнате, я на диване или в гостевой, а завтра спокойно поедешь домой, когда проспишься.

Спать с тобой в одном доме?

Тебе не привыкать. Пойдем я тебя уложу.

Что за абсурд! изрекла Кати, но согласилась.

* * *

Кати не плакала, когда ее бросил отец. Мать все удивлялась, куда она спрятала эти слезы и переживания, в какой ларь или сундук заперла, какой кружевной шалью прикрыла. Кати нашла свой концентрат горечи и слез, когда забралась в одной из футболок В. под плотное тяжелое одеяло. Открыв настежь окна, она вглядывалась, как глаз бередят первые бордовые всполохи рассвета, и ждала, что кровавые нити начнут прошивать небо как лоскутное одеяло. На место синего вдруг придут желтовато-розоватые пятна, которые потом отвоюют у ночи всю сферу над головой, наступит утро и станет легче.

Комары, павлиноглазки, летучие мыши, о которых судачили соседи, стрекотание и цокот с заднего двора не вызывали в Кати никаких переживаний и рефлексий она вообще уже ничего не боялась, крепко вцепилась во взбитую накрахмаленную подушку и училась беззвучно рыдать, не шмыгая носом.

Подушка пахла В. мужчиной, которого Кати будет искать в появляющихся в ее жизни случайных и незначительных, его будет пытаться сделать из всех, кто по молодости и неопытности влюбится в нее, запах этой подушки она будет искать в лифте и поездах, его голос будет выслушивать в каждой толпе и, засыпая, представлять, как В., похрапывая, мог бы лежать рядом. Она поместила его как фантасмагорию в цитадель памяти, положила образ в коробку от обуви, прикрыв фамильным кружевным платком, повесила в мыслях на распятие, назвала звезды и города в его часть, во снах решила бродить по запустелым переулкам и высматривать на табличках знакомые имена. Почему бы ей в ее же выдуманном мире не назвать в честь своего кумира пару улиц и не накропать каллиграфическим почерком на гранитном камне: «Здесь жил В.». Придумала, домыслила, сохранила образ любимого в сердце, увесила камнем, пошла ко дну, а все потому, что, увы, спасение себя от этого образа Кати оставила на потом...

Ну почему она не могла родиться на десять лет раньше и встретить его молодого и бедного?! Она бы полюбила его любого драного, пьяного, голодного, в армейской форме или спортивном костюме, стреляющим деньги по салтыковским ларькам.

В. лежал в плотно зашторенной гостевой комнате и в мыслях перебирал старые фотографии, перелистывал одну за другой, вспоминал свою семью. В. был из тех людей, кого сразу именовали циничным и малодушным: если пробивал чей-то судный час и тот покидал бренный мир, В. удалял телефонный номер, вычеркивал из ежедневника день рождения и начисто закрывал этого человека в мыслях. Как считал сам, давал умершим покой.

Когда-то В. был женат на стенографистке Оленьке, она работала в Басманном суде, ездила на электричке, любила играть в «Эрудит» и часто замирала возле часов Якова Брюса на Старой Басманной, в перерыве звонила домой, спрашивала, как сын Никита, как уроки сделал, сердилась, хмуря лоб, потом сразу потирала его и улыбалась своему страху морщин. В. часто просил Оленьку уволиться и родить дочь, та отнекивалась, отбрыкивалась: «С меня хватило одного декрета. Давай лучше на море!» О загранице речи тогда не шло, да и Оленька была условно выездная, сошлись на Батуми. В. выкупил им целое купе, посадил в поезд, расположил чемоданы на верхних полках, заставил проверить деньги, аптечку, поцеловать только Оленьку забыл. Проводник ходил и ругался, выгонял провожающих чуть ли не ссаными тряпками, а В. был уверен, что подъедет спустя неделю и все наверстает, а пока поработает вдали от детских криков, выпьет коньяка с братвой, в сауну наведается, Милене с Первого Просека позвонит, давно же не виделись. И поезд сошел с рельс... Жены и сына не стало.

В. пил почти год. Не водку, не пиво а просто все, что попадалось на глаза, захаживала Милена, приносила горячую еду, завернуту в детское одеяло, чтобы не остыла, рыдала, молилась, била кулаками по стене, просила одуматься. Когда в белой горячке В. начал выкидывать фотографии жены и сына, спрятала несколько под пальто и в нагрудный карман, вынесла тайком и зареклась отдать будущим детям В. Чтобы помнили.

Спустя год В. взял себя в руки и начал жить. Свыкся с одиночеством и не был готов брать за кого-то ответственность. Да, В. до сих пор винил себя, что не поехал с Оленькой и что в тайне мечтал отдохнуть от семьи, а еще неистово хотел свободы и в сауну. Ему же никакие Пифии не докладывали, что отдыхать от семьи придется всю дальнейшую жизнь, а та сауна сгорит через полгода.

* * *

Когда в жизни В. нарисовалась Кати, в нем вспыхнул отцовский инстинкт, замешанный с влечением странная и пугающая смесь. Просто тела, которыми В. баловал себя, позволяя похоти вырываться наружу, не шли в сравнение с Кати. Он захотел сохранить ее в своей жизни, может, до лучших времен, а может, для кого-то более стоящего.

Молодая, добрая, человечная, в меру простая и не по возрасту зрелая, такой он видел Кати, стараясь не заглядывать вглубь ее моментной меркантильности и жестокости.

Но, когда В. понял, что Кати исчезает из его жизни, как песок ускользает сквозь пальцы, и что, вместо того чтобы схватить ее и удержать, он спокойно смотрит ей вслед, отцовский инстинкт вдруг угас, и мужская жажда обладания взяла верх.

В. поднялся с кровати и зашел в гостевую комнату, Кати крепко спала, сжимая в руках подушку, и никак не отреагировала на его присутствие. В. осторожно присел на край кровати, провел пальцами по ее плечу с тонкой кожей, рассматривал, как венки проступают маленькой сеточкой, скинул с лица русые волосы, которые Кати разбросала по всем подушкам, потрогал чуть прохладные руки, лег рядом, приобнял ее, поцеловал в нос. Кати поморщилась, но так и не проснулась. В. пролежал рядом до семи часов утра, дождавшись, пока кровавые всполохи полностью прорисуют утреннее небо. И уснул рядом.

* * *

В. не слышал утренних распевов петухов и взятых ими бодрых октав, не разбудил его и грозный лай Гранта, пугавший всех без исключения проходящих мимо ограды соседей. А когда открыл глаза где-то возле полудня, Кати уже не было. Она исчезла. Съехала с его квартиры, оставив ключи консьержке, выключила телефон. Переоформила свою долю «Сатурна» на Ахмеда. И пропала.

В. искал ее год или даже больше, искал в Интернете, приезжал к ее старому дачному домику в поисках знакомого голоса. Обзванивал всех ее подруг, но те разводили руками и говорили, что сами давно ничего о Кати не слышали.

Спустя еще одну зиму он наткнулся в Интернете на ее страничку Кати была замужем. За молодым. Вечно неправа. И, как надеялся В., счастлива. Иногда он подглядывал за ней в Интернете, но что такое Интернет картинки, образы, все за стеклом, за туманом сплетен и тайн.

Кати осталась для него тайной. Хотя до той ночи, когда Кати исчезла, В. был уверен, что знает ее как свои пять пальцев.

М2. Маршруты

В России есть две беды: дураки и дороги.

Жизнь

Маршрут: в Никуда и Нижний Новгород

Когда наутро Кати исчезла, она оставила позади все: мечты, чувства, «Сатурн», В., мать, а главное, она оставила свои скомканные и противоречивые воспоминания о детстве и девяностых.

Говорят, это было время, когда люди издевались над людьми. Чего только стоило слезное письмо отчаявшейся бабульки в редакцию «Московского комсомольца»: она писала, что боится умереть, так и не узнав, чем закончится «Санта-Барбара». Но никто в редакции не был осведомлен, что станет с героями. Кажется, съемки просто прекратили. Или все замерло. И ответить было нечего. Забавно, мы жили в эпоху «Санта-Барбары», но так и не узнали, чем она закончилась.

Передав ключи от квартиры В. консьержу и запихнув все свое прошлое в несколько спортивных сумок и полиэтиленовых пакетов, Кати прыгнула в машину и совершила свой роковой побег. Решила бежать на восток по М7 к родине солнца, истоку лучей, глубинке России... Кати рассматривала в зеркале заднего вида дымное очертание Балашихи, и ей казалось, что кроме дороги ничего больше не существовало ни прошлого, ни настоящего. Лишь движение.

М7 была трассой ее судьбы Кати родилась у ее основания на Таганке, училась в английской школе в 5-м Котельническом переулке, пила «Балтику № 9» в подъезде высотного дома. А если двинуться от Котельнической набережной по указателям «М7», проехав километров пятнадцать, можно оказаться в Балашихе там, уже за пределами города Кати проводила лето и каникулы, на одном из ответвлений трассы заклеила столбы теми злосчастными объявлениями о продаже «Бьюика», встретила В... И вот сейчас она катилась в никуда и вспомнила, что в этом «никуда» живет ее бабушка. Дочь военного, она хранила и берегла ту квартиру на проспекте Ильича в Автозаводском районе, где прожила все годы Великой Отечественной войны.

Однажды во время бомбардировок снаряд попал в соседний подъезд, и, выбравшись наутро из бомбоубежища, бабушка собирала уцелевшие соседские вещи, которые раскидало по всему двору: детские панталончики, чуть покоцанный патефон, пластинки Анастасии Вяльцевой и даже тяжелый чугунный утюг. Вещи собрали, дом перестроили, воспоминания и квартира остались.

Кати задумалась о судьбе дорог, о Левитане с его «Владимиркой», в какой-то момент сквозь нее проходили, гремя кандалами, сотни и тысячи каторжан, где-то в районе Гороховца ей даже померещился кровожадный Кудеяр со своей собственноручно сколоченной ватагой, будто снова вышел грабить обозы, а завидев икарусы и фуры, метнулся прочь. Кати по этой трассе гнала жизнь... И редко давала возможность свернуть. По ее щекам струились слезы, с уст срывались слова не высказанных кем-то молитв. Возможно, много лет назад жена декабриста недомолилась, и вот сейчас эти прошения так и вставали добрым призраком внутри Кати. Снова возвращаясь в мыслях к Кудеяру, Кати начала читать молитву Животворящему кресту, слов которой, как была уверена, не знала, а тут они сами одиноко выносились из глубин ее души, наполняя салон чуть видимым светом, или то просто была дымка, просочившаяся сквозь щелочку в окне. Кати ощутила конечность всего происходящего, ведь пройдет день или два, а может, пара веков, и построят новую дорогу скоростную, платную, объездную, а может, просто переименуют М7 в имена новой России, а может, уже и не России, и кто-то властный и алчный погубит людей. И М7 нигде не останется, кроме картины Левитана и пары книг, которые, наверное, когда-то напишут фанатичные историки. И лишь Кудеяр будет иногда показываться на обочине трассы в поисках Беловодья, былых обозов и дороги в рытвинах, ныне покрытой асфальтовой гущей.

Да, еще М7 останется на паре разодранных в клочья старых карт, которыми кто-то холодный, голодный и бездомный укроется, а потом, чтобы согреться, попросту сожжет. Потому что будет холодно. А в России холодно будет всегда. Или почти всегда но это покажет лишь время.

* * *

Пока Кати душила и губила себя грустными мыслями, шум гладкой дороги давно превратился в грохот, а дымка автострад в прохладный туман. Сотрудники ГИБДД перевели взгляд с черной копоти от выхлопных труб массивных грузовиков на толстые или даже худощавые кошельки легковушек высматривая московские номера для наживы. Кати все время гнала, обгоняла: она же сбегает, спешит прочь от своей любви. И, не скупясь, платила за скорость отдаления от Москвы и Балашихи.

В детстве Кати часто задавалась вопросом «Где ночуют грузовики?» Тогда ей было невдомек, что тот маленький, плохо освещенный съезд с дороги под буквой «Р» и есть таинственная спальня для фур. Она остановилась на одной из них, чтобы пару часов вздремнуть. Днем, спрятавшись от солнца за упитанным туловищем грузовика. Не было ни беспросветных туч, о которых она мечтала, ни ливня, смывающего следы людей и их бегства, не выдалось едкого дождя, прибивающего пыль к земле, не было слышно н сумрачных раскатов грома на задворках неба, ни тонкого голоса надежды на свежее послевкусие грозы, где вместе с пылью и жаром остынет ее обида на... на погоду? На дорогу? На В.? На всех вокруг, включая родителей и воспитательницу детского сада, отругавшую ее за первую в жизни нецензурную брань? Или обиду на себя, что позволила поверить, понадеяться и обмануться? Кати была обижена на жизнь. И даже вопроса «За что?» она не задавала. Знала, что ответа не будет. И это чувство безутешной обреченности мешало ей уснуть. Более того, именно оно мешало ей двигаться дальше. Куда-то пропало желание скорости и поспешного бегства. Багаж прошлого она увезла с собой в воспоминаниях.

На тот момент у Кати с жизнью были взаимно безответные отношения. Полоска черная, полоска белая, пунктир, сплошная.

К вечеру Кати въехала в Нижний и спустя несколько минут, поражаясь отсутствию пробок, пересекла Оку и очутилась в районе «Автозавод». Всего за пять часов слезного бегства она добралась до бабушки, позвонила в старую, потертую, обитую черной кожей, деревянную дверь. Своим появлением Кати чуть не довела бабушку до инфаркта та в последнюю очередь ожидала увидеть в дверной глазок внучку, сонную, уставшую, с красными заплаканными глазами. В квартире удушливо пахло старостью и хозяйственным мылом.

Чай, сушки с маком, вафельный торт бабушка выгребла на стол все содержимое серванта. Она последние годы жила очень скромно, не бедно, но около того, уехала из Москвы, потому что чувствовала себя лишней: ей казалось, что она мешает дочери с внучкой тем, что занимает целую комнату в небольшой двухкомнатной квартире. Она подгадывала время, чтобы быстро разогреть еду (никак не могла справиться с микроволновой печью) и уйти в свою комнату, ведь на кухне работала мать Кати. И когда она вернулась в свою старую квартиру в Нижнем Новгороде, то с облегчением выдохнула: здесь она сможет спокойно повспоминать прожитые годы, разбирать накопленные за жизнь фотографии по альбомам для правнуков, которые, верила, скоро появятся, и однажды спокойно умереть, не доставляя этим неудобств родным и любимым. Она вела в старых зеленых тетрадях по две копейки, оставшихся с далеких времен, учет расходов. Не более ста рублей в день. Когда Кати увидела прожиточный минимум бабушки неистово расплакалась, переживания о В. показались настолько малодушными и ничтожными, что вместо разъяренного чувства обиды пришло родное чувство вины. Почему эти три года, что Кати трудилась и зарабатывала, ей в голову не пришло помочь бабушке? Матери она помогать пыталась, но та все время отказывалась, говорила, что у нее все есть, и пыталась из последних средств одарить на день рождения Кати чем-то нужным и полезным.

Маршрут: направо, в брак

Мы ходили налево. Мы совершали ошибки, и иногда наши ошибки были самыми верными решениями.

ДД

В свое первое утро в Нижнем Кати проснулась ровно в девять с ощущением, будто это была ее самая первая минута жизни первый вздох, первый свет, пробивающийся сквозь плотно затянутые и как будто завязанные узлом тюлевые шторы. Первая чашка растворимого кофе его капли обжигали, как будто она никогда раньше не касалась губами кипятка. Первые птицы горланили так звонко, что Кати чудилось, что всю предыдущую жизнь она провела в берушах, а выглянув на улицу сквозь старое, скрипящее, трудно открывающееся окно, удостоверилась она не только научилась заново слышать мир, но и прозрела.

Все в первый раз. И до этого дня ничего не существовало. Какие-то прошлые жизни, Кати их забыла при новом рождении она реинкарнировала. Новая Кати перестала завязывать волосы в хвост, выписывать цитаты из книг в серый блокнот и волевым решением завязала с чтением трагической поэзии Симонова.

Позавтракав с бабушкой оладушки с яблоками и вишневым вареньем, растворимый кофе с молоком, сахар кубиками, мысли домиком Кати отправилась в кино. Одна. На самый утренний сеанс. В незнакомый кинотеатр заметив его по дороге на мойку и решив, что там переждет, пока автомобиль вычистят от напоминаний о В., вроде волос, упавших с его головы и сигаретных окурков, пепел с которых падал и разлетался по всему салону.

Григорьева, ты?

Кати обернулась к мужчине, садящемуся в черный блестящий автомобиль возле входа на мойку и зачем его мыть? Кати редко разделяла мужской педантизм.

Вообще-то я уже пару лет как просто Григ, но когда-то была Григорьева. Коль, ты? Обалдеть! Глазам не верю! Ты как?

Коля, теперь, правда, уже Николай, а для близких Николя, учился в одной школе с Кати на два класса старше, в той самой английской спецшколе в 5-м Котельническом переулке на Таганке. Учился он класса до десятого, потом родители забрали его в частную школу «Сотрудничество» двумя километрами ближе к промзоне за внешней стороной Садового кольца. Почти десять лет назад их захлестнул подростковый роман. Кати была его первой любовью он ее первым парнем. Вещи, как оказалось, разные.

Ты что тут делаешь? полюбопытствовала Кати.

Да я по работе приехал, у меня тут отец думает купить завод по производству полиэтиленовых пакетов даже не спрашивай... Та еще муть... А ты что забыла в этих краях?

А я к бабушке сбежала. Устала от Москвы.

Николай несколько минут молча изучал Кати ту, что когда-то бродила в кедах по жизни, не пыжилась и не выдавливала из себя искусственную женственность. И только сейчас Николай начинал понимать, что женщина живет во взгляде, а не во внешних атрибутах. Кати была из тех, кто пах телом, а не синтетикой даже на большом расстоянии, избегала тяжелых духов, загара и лжи.

Поехали позавтракаем где-нибудь! Николя мигом вспомнил их прогулки по Котельнической набережной, бордовые закаты, редкие зеленовато-лимонные рассветы, когда Кати сбегала из дома, убедившись, что мама и бабушка крепко спят. А если было совсем туманно и холодно, они покупали бутылку «Арбатского» и два пластиковых стаканчика, проникали в один из подъездов высотного дома в те годы коды от домофона можно было вычислить по стертым кнопкам забирались на верхний этаж, садились на широкие подоконники, смотрели на вечно праздный и хаотично движущийся город и слушали в кассетном плеере Guns N`Roses «Knocking On Heaven`s Door», разделяя наушники поровну. Тогда казалось, что рай был как никогда близок нужно было просто выбрать одну из дверей и постучать.

Однако они прошли мимо во взрослую жизнь.

Поехали. Можно взять еду с собой и сесть на Стрелке, где Волга сливается с Окой оттуда вид открывается на город. Ты же знаешь, я урбанистка, предложила Кати.

Забавное слово.

Ага.

«Нельзя же так быстро из одной любви в другую, но, говорят, клин клином вышибают. И В. надо вышибать», думала Кати. И вышибала. Встречами с Николаем, разговорами, спустя пару недель цветами, ужинами глупостью, бутафорией, всем тем, что она раньше считала лживым зазыванием в постель, и теперь это отвлекало ее от мыслей, делало необходимой и желанной. Не важно ради чего секса, любви, отношений, дружбы, какая разница, если потом в одночасье все это сплетется воедино или просто исчезнет. Зачем искать название тому, что происходит, оно уже происходит. «Живи. Не соотноси это с привычными нормами, не классифицируй», уговаривала себя Кати.

Здесь, в Нижнем, Кати поняла, что все города устроены по единому принципу: где-то в камни, ограды и заводы заколочены огромные бюджеты, где-то архитектурных изысков больше обычного в любом городе есть проспект Ленина и памятник ему на центральной площади. Везде есть мэры, нелегальных дел мастера, кормящие эти города, везде есть бедные, уставшие и славные, пьяные, весельчаки и трезвенники везде есть люди.

Кати с легкостью могла бы найти счастье в маленьком городке, если бы кто-то, искренне заботящийся о ней, предложил ей спокойную жизнь вдали от трасс и столицы она бы, не думая, согласилась жить даже на отшибе или в крохотном доме довоенной постройки, без лифта какая разница где. В Москве лишь чаще стирать шторы и смахивать слезы. А люди, любовь се такое одинаковое...

* * *

Николай был молодым. Не принцем, но молодым. Молодость, отсутствие багажа трагедий, возможность все начать с чистого листа завораживали Кати. Сложно поверить, но у них за три недели в Нижнем, проведенные бок о бок, не случилось ни поцелуев, ни секса просто разговоры, встречи, имена, воспоминания, надежды. Кати даже привела его на ужин к бабушке, и та еще долго говорила много лестных слов о воспитании и манерах Николая и уговаривала Кати не разбрасываться ухажерами и поскорее выходить замуж. В свои годы прекрасно понимающая, что у ее внучки будет далеко не один брак. С таким характером, как у Кати, с первого раза точно не сложится, но надо начинать и надо пробовать. Однако в ее бабушке тлела надежда, что чем раньше Кати выйдет замуж, чем меньше успеет попробовать и изведать, чем меньше сравнений допустит, тем больше вероятность, что случится «раз и навсегда», пусть даже не с первой попытки.

«Раз и навсегда» чаще получается, когда не допускаешь сравнений и сослагательного наклонения, не знаешь, как могло бы быть иначе. С другим. Или как кошка, гулять по крышам сама по себе.

Женщинам нельзя привыкать к одиночеству. Одиночество это диагноз. И лечит его лишь чудо или любовь. Ведь любовь и есть чудо, и если вам довелось любить это навсегда, настоящая любовь не проходит со временем, не остывает и не угасает она проникает в каждую клетку тела, минуту жизни и существует внутри нас. Все остальное любовь придуманная, безопасная, с аварийными выходами, посадками и штампами в паспорте. Женщины предпочитают выходить замуж за тех, кого любят здоровой и отстраненной любовью, без слияния и поглощения, а тех, кого любили страстно и самозабвенно, пытаются забыть в никчемной безопасной любви.

Николай был чуточку полноват отъелся после перестройки. Первое время Кати нравилось щипать и хватать его за небольших размеров пузо а вроде всего-то двадцать пять лет. Немного пухлый, уютный, домашний, Николай быстро становился родным для женщин он редко говорил правду и старался на словах оправдывать людей, в душе гнобил и винил, но виду не подавал.

Да Кати и сама не была настроена заглядывать к нему глубоко в душу. С нее за последние годы хватило погружений. Ей хотелось легкости. И воздуха. В последнюю их ночь в Нижнем, гуляя по закрывающимся один за другим ресторанам, Николай с грустью сказал, что на следующей неделе уезжает в Цюрих к друзьям. Что будет скучать. Они брели мимо нижегородского Кремля. Кати семенила в сандалиях, постоянно слетающих с ног, приходилось останавливаться, и в одну из этих остановок она нашла ригельный ключ, напоминавший тонкую алюминиевую пластинку с зазорами. Кати подняла его с брусчатки, отряхнула и протянула Николаю:

Я их собираю. Я вообще собираю ключи самые разные, я их нахожу или покупаю, а этот пусть останется у тебя. На память. Как код к воспоминаниям об этом вечере.

Николай покорно взял. Потерял, правда, дня через два... Но об этом Кати никогда не узнала, так что не велика потеря.

Когда я вернусь, давай куда-нибудь улетим вместе. Можем с отдельными номерами. Просто скроемся, м? предложил Николай.

Наутро он возвращался в город грехов и соблазнов по М7. Кати же оставалась в Нижнем еще на неделю, а когда упаковывала свои вещи, вынула со дна сумки половину скопленных за время работы в «Сатурне» денег и аккуратно спрятала в бабушкину тетрадку с ведением расходов. В записке попросила не откладывать на потом, а тратить. И уехала. С чувством безумного стыда, что не сделала этого раньше.

А дальше жизнь Кати понеслась по туристическому путеводителю: в июле она первый раз за жизнь пересекла океан и очутилась в Мексике вместе с Николаем, ближе к августу попробовала омерзительно кислый вкус молодого вина в Абруццо, гуляла по закатному Риму, застывая перед Базиликой Сан-Онофрио на холме Яникуле, бегала босиком по горячему песку Арубы, спускала его деньги в дубайских торговых центрах в районе Шарья, скучала во время пересадок в Дохе и даже приобрела подушку для сна в самолете в мадридском аэропорту. Некоторые последние путешествия с Николаем Кати вызывалась оплатить и тратила бездумно накопленные деньги, догадываясь, что он, показывая ей страны и горизонты, уже давно влез в долги чего только стоила их поездка на Санторини. Ближе к весне во время прогулки по Брюгге Николай сделал Кати предложение. В бурю и грозу.

* * *

Кати, как и все женщины, хотела замуж. Не сказать, что поддалась всеобщей пандемии или подцепила заразный вирус белых платьев, который заставляет клетки мозга синтезировать глупые мысли, нет, Кати хотела замуж, как и все, из страха. Из страха смерти и бесцельности собственной жизни, из страха болезней, одиночества, сумасшествия она хотела заботиться о ком-то, быть нужной кому-то и любить в ответ из благодарности за спасение самой себя от себя же самой. Ей хотелось быть такой же, как все: готовить, стирать, ругаться, даже ненавидеть но убежать, скрыться из поля зрения одиночества, в темноте которого таилось столько опасностей. Тогда она еще не понимала, что быть рядом с мужчиной не значит не быть одинокой. А зачастую, то самое одиночество приходит именно в браке, и сбежать от него намного сложнее...

Николай взял Кати в жены из страха потерять. «Пока горят глаза, надо брать в охапку и нести в берлогу», вспоминал он слова своего деда. Не то чтобы ему сильно хотелось тащить Кати к себе в берлогу или лишать себя холостяцких удовольствий, свободных ночей, приходить раньше, вставать по будильнику, отдавать половину бюджета на тряпки и одинаковые баночки в ванной комнате в количестве ста штук, но его пугало, что кто-то другой предложит все это Кати, и она уйдет, вильнув хвостом.

А так всегда будут обязательства Кати всю ее сознательную жизнь губили последовательность действий и действенность слов. Если она сказала, что выйдет замуж, значит, выйдет.

В день свадьбы у Кати сосало под ложечкой, не сказать что она передумала или искала момент, чтобы улизнуть и спрятаться в темноте спальни одного из сиюминутных любовников, одинокого владельца музыкального салона, к которому так ревновал ее Николай, она просто знала, что лучше там, замужем, не будет. Что отношения не станут идеальными под действием волшебных колец. И Николай не изменится, и она она тоже не изменится! Это же фарс! «Ты не веришь тому, что происходит, но делаешь это! Абсурд!» думала Кати, но продолжала ломать комедию своей жизни.

И ей было смешно. Кати улыбалась всему происходящему, сдерживалась, чтобы не засмеяться в голос. «И об этом мы мечтаем с самого детства, ради этого живем. Сколько девушек идут набираться ума-разума и получать профессию не для того, чтобы этим пользоваться или с интересом учиться, а для того, чтобы понравиться потенциальному мужу. Они расфуфыриваются, аляповато одеваются, говорят мягким струящимся голоском только чтобы в конечном итоге выйти замуж, не ради себя а из страха проиграть жизненную гонку и остаться вроде как не у семейных дел! А где же характер, где же изъяны, где же, в конце концов, индивидуальность хоть какие-то следы эволюции и развития?!» кричала Кати в голос самой себе. Кричала и не слышала.

Кати искренне и тщетно хотела и старалась любить Николая. Но, как бы ни было прискорбно это осознавать, она его не любила...

Маршрут: взлеты и падения

2008 год

Николай довольно быстро запретил Кати работать, несмотря на все ее порывы и поползновения. Зная историю с В., кусками, отрывками и скомканными образами, он не мог позволить ей вернуться в «Сатурн». А кроме как управлять провинциальным спортивным учреждением, Кати ничего не умела, институт она бросила давно, не завершив и трех курсов на заочном, так что все, на что могла рассчитывать новоиспеченная жена Николая, девушка на ресепшене или хостес.

Разрешить Кати стоять за стойкой у входа и кому-то прислуживать Николай не считал возможным. Из чувства больного самолюбия. Его родители, друзья никто бы не понял, он зависел от мнения окружающих и часто искал стороннего уважния, а еще лучше зависти. И он настоял, чтобы Кати пошла учиться. Девушка, цепляясь за воспоминания о В. и пытаясь повторить его тернистый и извилистый путь, чтобы хоть душой, хоть образом жизни пусть не сравняться, но приблизиться к нему хотя бы в мыслях, поступила в Академию народного хозяйства на специальность «Национальная экономика». А также из никчемного патриотизма, от безделья и чтобы хоть куда-то выходить из дома, иметь цель или причины просыпаться. К слову, о доме...

Спустя год после свадьбы Николай сильно разругался с отцом на почве совместного ведения дел и остался практически без денег. У Николая очередной бюджет на развитие компании утекал сквозь пальцы непонятно зачем, он снял трехсотметровый офис на Гончарной улице, еще не набрав всех сотрудников, и несколько месяцев помещение пустовало, арендная плата шла, все ссорились, спорили, обвиняли Николая в неразумности и безответственности.

Кати внутри была согласна с ругающими Николая, но в его дела не лезла.

Лень было.

Им пришлось выехать из квартиры его родителей в высотке на Котельнической и перебраться в съемную однушку на Рабочей улице недалеко от железнодорожной платформы «Серп и молот».

И тут Николай спохватился, денег не было, а за квартиру, пусть скромную на двенадцатом этаже прямо под крышей, приходилось выкидывать тридцать тысяч рублей, ровно те деньги, которые он выделял Кати на бензин, встречи с подругами, телефон и иногда сапоги.

Начались ссоры.

Николай мог забыть оставить Кати с утра деньги. Спешил, опаздывал, в общем, не до того было. Увидев, что из еды лишь гречка и банка йогурта (колбасу и остатки вчерашнего ужина Николай привычно уминал на завтрак, пока Кати спала, как-то не задумываясь, что будет есть она), она звонила ему, иногда кричала Николай отвечал, что, если ей так нужны деньги и она так хочет есть, пусть приезжает к нему в офис сама. На метро. Бак-то пустой, и, чтобы заправить машину, снова нужны были все те же хрустящие бумажки с водяными знаками.

Кати наскребала мелочь на проезд, ехала наземным или подземным транспортом, забирала деньги, возвращалась, заправляла машину и ненавидела всем сердцем избалованного, не привыкшего ни о ком заботиться Николая. Его же, правда, потом, ближе к ночи, по наитию прощала. А с утра все повторялось. Она списывала его оплошности на возраст, отсутствие опыта и иногда даже на погоду.

Так отношения забрели в тупик.

* * *

Кати и Николай практически не виделись. Да и не особо стремились. Николай появлялся в их мрачной квартиренке ближе к полуночи и падал спать, часто даже отказываясь ужинать, а Кати старалась, готовила, ждала. Каждый божий день она надеялась, что он просто появится дома вовремя, как обещал. Она звонила ему ровно в восемь, Николай говорил, что уже выезжает, в девять писал сообщение, что стоит в пробке, в десять переставал отвечать на ее звонки. И, рисуясь в полночь на пороге, искренне удивлялся, почему Кати не встречает его с улыбкой, а в руках театрально держит сковородку. Уже вымытую и пустую. А она не понимала, в чем проблема честно сказать, что много дел и он вернется поздно. Или не дел. Просто соврать про отчеты или переговоры и не давать липовых обещаний.

Кати старалась поменьше пересекаться с ним, уходила на кухню, когда Николай ложился спать, и в комнату, когда он направлялся к холодильнику. Она стирала ему носки, белые от черных отдельно, с вечера выглаживала рубашки и успокаивала себя мыслью, что когда-нибудь Николай это оценит ее молчаливую заботу. Сколько женщин проживают свою молодость в ожидании благодарности. Сколько мужей ежедневно ждут одной-единственной улыбки на пороге дома, в который они, порой того не желая, возвращаются.

Привет!

Привет! Есть будешь? в один из дней прошептала Кати, стоя с улыбкой на пороге (все же пересилила себя).

Нет, я в городе поел.

Скажи, а тебя вообще не интересует, как я живу? Что я чувствую? Счастлива ли я? Ты месяц не спрашивал, как мои дела.

Думаю, если бы что-то случилось ты бы уже сообщила, нет? Николай устало почапал в ванную смыть с себя тяжелый день.

Тебе не кажется, что мы с тобой живем, как незнакомые люди? Соседи, снимающие одну квартиру на двоих и покупающие продукты вскладчину.

Ты же сама все знаешь. В стране кризис. Меня сократили. Я начал свое дело, как ты сама меня уговаривала. Пойми, мне правда сейчас очень сложно. И нет у меня сил копаться в твоих душевных терзаниях.

Давай я пойду работать. Да хоть хостес в ресторан. Кати была готова к сотрудничеству и содружеству.

Закончи хотя бы три курса. Хватит с тебя одного заброшенного образования. Он захлопнул за собой дверь в ванную.

К ночи у Кати разболелся зуб мудрости. Поднялась температура. Она пила одну таблетку обезболивающего за другой. Не помогало.

Мне нужно к зубному. Дай мне денег! уныло сказала Кати, заходя к Николаю на кухню. Он сидел, уткнувшись в ноутбук, и что-то разглядывал на экране вряд ли читал, иначе бы так не улыбался.

Кати, ну нет у меня сейчас денег. И до пятницы не будет. Ты не можешь дотерпеть до утра и пойти в районную поликлинику? Ты же прописана на Таганке, а в центре вроде с этим проблем нет.

А ты давно был в районной поликлинике?

Ну был когда-то.

Ага. В детстве. Только уже много лет лечишься в МИДовской блатной шараге на Мосфильмовской. Да и страховки покруче тебе родители подкидывают ты же у нас блатной. А я обычная баба из народа... Должна лечиться в районной. Так получается?

А я что могу сейчас сделать? Я же не виноват, что у тебя разболелся зуб, декларировал Николай.

Ты что можешь сделать??? Ты же мой муж!!! Ты обещал обо мне заботиться! Ты понимаешь, что у меня температура под тридцать восемь? Займи у кого-нибудь денег!

Ну у кого я тебе сейчас займу? Тем более посреди ночи.

Позвони отцу.

Я с ним не разговариваю. Да он и не даст.

Что значит не даст? Он не одолжит нам денег на лечение зуба? Кати подобные заявления приводили в состояние хаоса и раздрая.

Я сказал, что отцу звонить не буду. Точка. Он захлопнул крышку ноутбука и закурил прямо на кухне, хотя Кати просила этого не делать особенно зимой.

Ах, эта твоя долбаная гордость. Ты скорее доведешь меня до больницы, чем позвонишь отцу.

Если у тебя так болит зуб езжай в ночную бесплатную поликлинику. Он затушил бычок в фарфоровом блюдце, но тот тлел и дымил, еще больше провоцируя Кати на поножовщину.

Но даже там анестезия за деньги! практически кричала Кати.

Я дам тебе пятьсот рублей.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Убийца Свирид, не чуждый литературы; опасный сумасшедший сектант Выморков, дьявольский Ферт, философ...
Каждого владельца автомобиля помимо опасностей на дороге, ежедневно подстерегают мошенники, воры, гр...
«…пунктуальный Лев все-таки ответил на звонок.Ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он выслуши...
Какие только роли не приходилось играть полковнику Льву Гурову за долгие годы работы в МУРе! Но вот ...
«Белокурые амбиции» – это доступное и остроумное пособие о том, как вести безупречный образ жизни де...
Некоторым кажется, что черта, отделяющая тебя – просто инженера, всего лишь отбывателя дней, обожате...