М7 Свешникова Мария
Каждый раз Георгий запоздало отвечал, что получил письмо слишком поздно и, приди оно вовремя, он бы ни за что не проигнорировал встречу. Так не одни каникулы... Не один год... Когда Сабина отправилась в магистратуру в Берлин, то вовсе перестала получать от него письма. Сколько раз Сабина не просила его отправлять письма по новому адресу, конверты все так же лежали аккуратной стопочкой на письменном столе в Москве, а отец, вечно занятой и командировочный, пересылал их далеко не сразу... А спустя удобное ему время...
Но Сабина не имела морального права его винить... Он же работает и зарабатывает... Для них с неблагодарной Летой.
Георгий в письмах уговаривал Сабину влюбиться в кого-нибудь помоложе... Часто объяснял, что он не стоит ее внимания... И просил не очаровываться им так сильно... Уповал на то, что сам не идеальный. И староват для нее. Но Сабина этого уже не слышала. Он же обещал ее обнимать. А все остальное условности.
Георгий часто говорил, что Сабине надо изменить себя... Что ей нужно быть чуть более дерзкой, загадочной, надевать на себя маски, которые мужчины с упоением будут снимать. Не бояться разрушать чужие отношения. Идти до конца. И бороться за свое счастье. Потому что никто в этом мире не стоит того, чтобы жертвовать собственными чувствами. Он пытался заставить Сабину поверить в собственные силы и научить сражаться и бороться, понимая, каким тюфяком она ходит по жизни. Но больше всего он просил ее выбрать самого достойного и географически реального из ее окружения и влюбиться.
После нескольких свиданий с Николаем (еще до его встречи с Кати) Сабина уже приготовилась сообщить Георгию, что влюбилась в другого. Но на тот момент она проходила стажировку в Цюрихе и металась между тем, чтобы остаться в Европе (и тогда зачем упускать возможность заполучить зрелого любовника в Швейцарии) или вернуться в Москву к Николаю... Да к тому же долго не получала ответа от Георгия.
Мужчина юношеской мечты
Еще за неделю до встречи с Кати на автомойке Николай принял приглашение Сабины погостить у нее в Швейцарии. Делать ему в этот обязательный отпуск было нечего, а побывать в другой стране, куда по акциям билеты стоили всего двести долларов, хотелось. Он забронировал отель.
Сабина много раз предлагала Николаю остановиться у нее; не зря же она арендовала не студию, а апартаменты на углу Зильфильд-штрассе и Централь-штрассе за три тысячи франков (что по европейским меркам форменное безумие). Она купилась на кровать с балдахином и паркет из мореного дуба, все мечтала об интиме за гобеленовыми шторами. Однако планов заняться с ней сексом Николай не вынашивал. Да, Сабина вызывала у него вальяжную симпатию тем неприкрытым уважением и восхищением, которым его щедро одаривала, но он не чувствовал к ней животной тяги. Говоря современным языком, не вставляло.
Конечно, если там, в Цюрихе, так сложится, что он ее захочет непременно поддастся соблазну и займется с ней сексом, но пока подобного желания не возникало. Николаю нравилось держать с ней приятельскую дистанцию, которая образовалась после той встречи выпускников, ощущать нежную симпатию и отвечать снисходительной улыбкой. Иногда он подумывал о том, что с такой, как Сабина будет легко и просто она не будет спорить, возникать, совать свой нос в его дела, но и влюбиться в нее, как мальчишка, чтобы голову сносило и гормональный фон зашкаливал, Николай, увы, не сможет. Ведь чувства они сразу, они не могут прийти со временем просто потому, что человек хороший.
Однако в отсутствие других влюбленностей Николаю было приятно проводить с ней время. Однажды он взял Сабину на карточные игры в гости к приятелям. О радостном событии она тут же рассвистела всем подругам и даже думала написать Георгу. «Он пригласил меня на ужин к своим друзьям. И всем официально представил!» щебетала она в телефонную трубку Ленке. Подруга возбужденно кричала во все горло, какой это прекрасный знак и что все у них с Николаем в перспективе получится. Как всегда лгала, льстивая бестия.
Сабина тогда даже несколько раз думала отменить поездку в Цюрих на стажировку, уже сообщила отцу, что никуда не поедет, но потом вспомнила, что Николай не берет трубку уже вторую неделю, а на сообщение ответил коротко: «Прости, занят. Перезвоню». Ближе к своему отпуску он появился и извинился за свое молчание, сказал, не уверен, что получится приехать. Собирался сдать билеты, но никак не успевал заглянуть в авиакассы. Да и с Кати все оставалось для него пока не до конца ясным. В момент, когда еще можно было дать задний ход, Николай не знал, чувствует ли Кати к нему что-то или просто дала слабину в Нижнем Новгороде. А когда накануне его отъезда она призналась, что не знает, что ей завтра делать, если они вечером не увидятся, он понял, что хочет видеть Кати каждый день... В любом виде и настроении. И даже планирует сделать ей предложение. Он понимал иначе ее не удержит. Но в Цюрих поехал. Чтобы проверить свои чувства.
А Сабина для него была не более чем приятельницей, для нее же Николай стал если не целым миром, то его доброй половиной оставшуюся часть она закрепила за мифическим и далеким Георгием. Как же она их ждала. На тот момент Николая больше. Ей казалось, что его приезд полностью изменит тоскливую жизнь.
А ничего не произошло. Как обычно.
И вот он оказался в Швейцарии. Всего на четыре дня.
Николай прилетел веселый, но уставший не привез ни духов, ни цветов, ни шоколадных конфет, ни даже бутылки, купленной в дьюти-фри. Постоянно кому-то звонил, отправлял сообщения, улыбался полученным, несся в номер, чтобы проверить почту а сам включал ноутбук и по скайпу звонил Кати. Он заказывал пиво в номер и часами рассказывал, как сильно скучает и как жалеет, что поехал к своим друзьям «Мартину» и «Густаву», которых, естественно, не существовало в природе. Он несколько раз собирался сказать Кати правду, но было так страшно все испортить она же ни за что не поверит, что он живет в отдельном номере.
Они с Сабиной целыми днями гуляли по летнему Цюриху. Рассказывали друг другу смешные истории, вспоминали школьные годы каждый свои, потому что в школе Николай вспоминал о существовании Сабины, только когда учительница называла ее фамилию, и не сразу понимал, о ком идет речь.
Сабина так и норовила затащить Николая во все самые красивые и дорогие рестораны со звездами Мишлен.
За несколько недель до его приезда она составила список мест, в которые они пойдут, забронировала столики и пометила в органайзере. И первые два дня они честно ходили по всем запланированным заведениям. И Николай везде платил. Он же мужчина, не может же он ударить в грязь лицом и кошельком.
А потом он подсчитал, что еще пара таких походов и он не сможет купить украшений Кати, а он уже заказал браслет с кулонами, на которых выгравированы названия любимых книг и мультфильмов Кати, тех, что она пересматривает и перечитывает по многу раз в год. И кольцо. Он уже присмотрел его через Интернет и даже выведал у Кати размеры пальца. Еще будучи в Москве, позвонил в швейцарский Tiffany и попросил отложить. Размер пальца у Кати был редкий, как у ребенка, самый маленький из всех, официально существующих в природе, во всем вина многолетних терзаний скрипки. Как только Николай очутился в Цюрихе, забежал в магазин, оставил предоплату и утвердил шрифт гравировки. Пусть не сейчас, пусть через полгода но он сделает Кати предложение. Как это делали в ее любимых фильмах.
А тем временем Сабина звонила и назначала встречи в ресторанах и фойе отелей. И Николаю было неловко отказать.
Он все чаще настаива на пеших прогулках и иногда честно сознавался, что хочет один посмотреть город. Потом не выдержал и объяснился. Он, конечно, не стал упоминать, что экономит деньги ради любимой девушки, а просто пожаловался, что скован финансово, мол, бонусы не заплатили, на которые он так рассчитывал.
Сабина сначала расстроилась, что они не смогут покрасоваться в ее любимых местах, но потом поняла это шанс. Пригласила Николая на домашний ужин в игривом сообщении: «Приходи тогда в гости после восьми! Пожарим мясо с кровью, выпьем вина, сидя на широких подоконниках. А потом займемся сексом, м?» Последнее предложение она, естественно, стерла перед отправкой.
Николай приехал, хотя чувствовал себя достаточно неуютно а когда увидел сквозь открытую в спальню дверь постеленную на двоих кровать, и вовсе попытался ретироваться. И дело не в том, что он боялся испортить все с Кати она никогда бы об этом не узнала, но ему правда не хотелось секса с Сабиной. Снять проститутку может быть, но не Сабину. Ей придется потом долго объяснять природу случившегося, да и как он ни старался, желания она в нем не вызывала. Просто друг. Даже не друг, приятель.
Сабина отворила дверь в черном домашнем платье из мягкого кашемира. При достаточно глубоком вырезе она выглядела просто и без претензии на вечерний выход. Чуть растрепанные волосы, легкий блеск на губах и в глазах. Сильно надушенная, она действительно готовилась к этому вечеру. За два дня до его приезда сделала глубокую эпиляцию бикини, фотоэпиляцию «усиков» и провела почти час у косметолога, выщипывая брови, татарские корни сильно давали о себе знать, но это не мешало ей быть утонченной и какой-то мягкой и, в общем-то, теплой. Как ни пыталась она навесить на себя холодную маску роковой соблазнительницы ей это не удавалось. И вот Сабина со всей своей мягкостью и кротостью хлопотала вокруг Николая. Ему по уму, может, и хотелось все переиграть, но он уже любил другую. Не просто был влюблен или очарован уже любил. И сам понимал сложность своего положения, да и Кати касательно серьезности своих намерений в заблуждение не вводил. Выйдя в туалет, напечатал ей короткое сообщение «Мне кажется, я тебя люблю...» Получив его, Кати улыбнулась, но думала она в тот момент о В. и о том, что отдала бы дьяволу душу, недвижимость, весь мир, лишь бы получить эти слова от него. Не от Николая. Но она так боялась остаться одна... Еще более одинокой, чем она уже была. Ах, если бы только можно было развернуть круговорот невзаимности в обратную сторону.
Сабина с Николаем пожарили говядину, выпили по бокалу вина, помолчали. Говядина была жесткой Сабина не умела и не любила готовить, дома этим занимались домработница или отец, а здесь она брала на вынос или обедала в ресторанах. Из чувства приличия он похвалил невкусное мясо и запил его большим бокалом вина.
Поначалу ее не смущало, что он постоянно смотрел на телефон и часы искал повод уйти, отстраниться, встать или отвернуться, когда она подходила совсем близко. За беседой она постоянно пыталась дотронуться до него, взять за руку, а он, будто нарочно, сбегал курить.
При Николае Сабина никогда не курила. Для него она девушка из хорошей семьи.
Знаешь, что было для меня самым страшным в школе? вдруг начала она откровенный разговор. Что ты всегда крайняя, всегда вторая, всегда чья-то подруга, тебя не назовут по имени и не пригласят в комплекте с подругой. И вот ты мечтаешь, как тебя возьмут и позовут не потому, что берут всех, и не потому, что хотят видеть твою подругу Олю, а потому что ты прекрасна.
Но ведь сейчас ты потрясающая девушка, так что, если бы я не учился с тобой в одном классе никогда бы не поверил. Ты знаешь, у меня в старших классах была похожая история. Помнишь моего приятеля Игоря на него все вешались, с ним все самые крутые девушки хотели мутить, он такой «светлячок» все в его сторону оборачивались, стоило только появиться, а ты вроде как просто греешься возле него и хватаешь побочные лавры.
Да ладно тебе. Обманываешь.
Ну немного.
А в институте у меня все было уже по-другому. Здорово, в общем.
И она снова врала.
В институте у Сабины все стало не сильно проще какие-то друзья-приятели появились, но ощущение, что ее никто не замечает, не ушло. До этого ее не замечали вместе с ее школьной подругой Олей. А теперь стали замечать ее подруг не ее. Оля уже давно похорошела. Она покрасилась в насыщенно-рыжий цвет, сменила очки на линзы, а годы подарили ей грудь. Она стала носить яркие вещи оранжевые, фиолетовые, голубые. И с Олей часто пытались познакомиться малоприятные, но все же субъекты. Девушка виделась с Сабиной не часто у Оли были свои подруги, которым общество Сабины было скучно и необязательно. Да и учились они в разных районах Москвы: Оля в Высшей школе экономики на Мясницкой, Сабина на Семеновской, не было им дано территориального единства, что оправдывало редкость встреч.
У Сабины появилась подруга Лена. Лена была хороша. Она действительно обладала неким скромным лучистым обаянием, когда раскрываешься и улыбаешься в ответ. Лена не красила темных волос, прекрасно выглядела при небольшой упитанности и не стеснялась отсутствия редкого и претенциозного вкуса, не стремилась рассуждать на тему искусства, любила американские мелодрамы, читала Паоло Коэльо и обожала танцевать под обычные клубные композиции. Сабине нравилось, что Лена добрая, и ей было стыдно иногда испытывать к ней зависть. А Лена, с природной скромностью, иногда стеснялась рассказать Сабине о только что полученном сообщении от ухажера. Сабина любила тайком заглядывать в ее телефон особенно в отправленные, смотреть, что именно и как она отвечает. Ей казалось, что если научиться вести себя так же так же отвечать, так же называть: «Мой сказочный» и «Мой волшебный», то, может, у нее получится стать счастливой встретить своего сказочного и волшебного.
Мой волшебный, налить тебе еще вина? не сдержалась Сабина, она хотела как-то по-женски заботливо нарушить тишину и холод, возникший между ней и Николаем.
Его подобное обращение задело. И никак не выходили из головы два аккуратно расстеленных одеяла.
Да нет, я уже поеду.
Может, останешься? задала вопрос Сабина, сдавливая воздух между ними в упругую пружину недопонимания.
Николай пытался улизнуть от объяснений, чтобы не отказываться, а просто ретироваться, никого не обидев. Ему искренне хотелось, чтобы она была просто грязной шлюхой, которая, если не возбудила, прекрасно может помыть полы за те же деньги. Ему хотелось прекратить этот вечер и укатить в Москву.
Сабина чувствовала, что в Москве у него есть девушка просто он об этом умалчивает. А если умалчивает, значит, чувствует себя виноватым перед ней. И более того, если, несмотря на девушку, он все же приехал значит, рассматривал вариант уйти от своей девушки к ней. Но в последний момент не решился, может, испугался отношений на две стороны. И теперь ей надо просто вернуться в Москву, и все изменится.
Она решила не отпускать Николая, попросила остаться помыть посуду, выпить чая.
Прости, мне правда надо идти. Завтра увидимся, ладно? Спасибо большое.
Хорошо. Я все понимаю.
Николай действительно ценил это понимание. И ему было действительно стыдно. Но спать с женщиной из чувства стыда последнее дело.
Он нежно поцеловал Сабину в щеку, она обняла его. Они постояли несколько минут в этих объятиях, и он ушел.
С чувством, что глубоко предал Кати. И сделает все, чтобы она никогда не узнала, что он просто кого-то обнимал. Из жалости и уважения.
Сабина закрыла за ним дверь с улыбкой однако с ноги. Зажала тонкими губами сигарету, перенесла в ванную бутылку вина и бокал, включила «Первый концерт для фортепиано с оркестром» Петра Ильича. Сняла платье, аккуратно повесила его в шкаф, пока наливалась ванна, ходила голышом по квартире, останавливалась у зеркал и улыбалась сама себе. А по щекам струились слезы.
Она забралась в ванну, взяла в руки душ, пустила самую сильную струю и начала сама себя ублажать, представляя, что было бы, если бы сейчас Николай передумал и вернулся , не говоря ни слова, повалил ее на пол или просто яростно прислонил к стене. Она мечтала, мастурбировала и плакала. И ей было даже лучше, чем можно представить.
М5. Метаморфозы
Все меняется: партии, президент и погода.
Неизменны лишь воспоминания о детстве, куда невозможно вернуться, и тяга к переменам, которая у нас в крови.
ДД
Метаморфозы добра и зла
Сабина и Георг еще долго переписывались. Она писала ему много писем из Цюриха, он отвечал нежными словами... Говорил, что влюблен и очарован. Она начала отправлять ему фотографии... Чуть более одетые, чуть менее так она дошла до осторожного «ню». Он просил его не компрометировать, говорил, что женат и стар. Сабина снова его не слышала и осенью вернулась в Москву.
Николай перестал отвечать на звонки Сабины. Долго не говорил, что женится... Потом скрывал, что женат. Позволял себе редкие встречи, ужины, обеды... Первое время снимал обручальное кольцо и убирал его в карман пиджака. Потом как-то нашел в себе силы и признался. Скомканно, при ее подруге Ленке. В тот момент, когда Сабина уже начала надеяться, что все наладится. Опять было жутко. Опять хотелось наесться орехов, рыбы, не умереть но сделать всем вокруг больно. Чтобы они расплатились за то, как поступили с ней готовой любить, но не имеющей на то возможности.
А потом пропал и Георг. Спустя месяцев восемь он попросил Сабину быть счастливой. Сказал, что будет ждать от нее только одного письма что она счастлива или влюблена.
«Моя милая девочка!
Я понимаю, что больше не имею возможности тебя держать... Особенно рядом... И пусть мы никогда не виделись... Пусть мы вечно где-то... То ты в Цюрихе, то ты в Берлине... То я в Женеве, то катаюсь по Евросоюзу. Я хочу, чтобы ты встретила того молодого, честного и достойного тебя. И пусть он будет занят борись за свое счастье. Ты несколько писем писала о Николае, может, стоит бороться за свое счастье? Пусть он женат... Да какая к черту разница? Ну, женат... Но он же все равно приехал к тебе в Швейцарию... Значит, что-то заставило сделать это... Не сдавайся, если веришь в свое счастье, борись! Просто будь чуть более жесткой, бескомпромиссной, не жалей никого думай о себе. Помни, что мужчины любят загадочных женщин. Немного холодных, но участливых. Спокойных, внимательных. Не открывайся сразу будь коварнее... Пойми, любого мужчину можно увести из семьи... Если ты действительно этого хочешь. И готова быть с ним счастливой.
Все еще твой, влюбленный в тебя дистанционно, Георг».
Спустя полтора или два года и несколько ничего не значащих курортных романов Сабины вдруг объявился Николай. Ночным звонком. И все завертелось.
Их встречи начали носить регулярный характер. Он дарил ей цветы из мести и жалости. Иногда он подумывал закрутить с Сабиной роман, но Кати стояла недвижимым образом в его голове. И он не мог предать этот образ физически. Хотел, но отчего-то не мог. Или не к месту проснулась щенячья верность...
Сабина научилась засыпать одна. И плакать. Она вообще большую часть жизни прожила одна и не то чтобы полюбила это, но свыклась. Хотя, признаться, свыклась она вовсе не из свободолюбия а потому что не к кому было прижаться.
Многие мужчины испытывали признательность за уважение, которое она им выказывала, а потом жалели потому что не хотели или не могли дать ничего взамен, и становилось жалко эту одинокую девочку. Она не казалась им злой а скорее беспомощной, еще не затвердевшей глиной в форме пустого кувшина. А наполнить его было нечем.
А потом Сабина спустя годы раздумий и игнора решила бороться... и спустя несколько букетов цветов, которые ей подарил Николай, уже будучи женатым человеком, случилась та самая авария... И несколько писем Георга...
Ты и есть тот самый Георг... догадалась Кати, но как же Сабина не узнала твой почерк?
Потому что я от рождения был левшой, но в школе меня активно переучивали, и я до сих пор умею писать обеими руками и разным почерком. Когда я получил первое письмо, мне просто хотелось помочь ей почувствовать себя женщиной. Потом я начал узнавать о ее восприятии нашей семьи... И просто узнавать свою дочь кого я воспитал и вырастил. Пусть даже таким жестоким образом.
По тем письмам она влюбилась в тебя... Жена твоя, Лета, давно большую часть времени проводит на Кипре, а ты, чтобы видеть свою любовницу между командировками, снял ей квартиру на одном этаже... Ты отправлял Сабину учиться, чтобы самому быть счастливым в соседней квартире... Не в супружеское же ложе тащить любовницу... Да ты подонок... Кати посмотрела на Ильдара с едкой ненавистью. Впервые в жизни она была рада, что у нее не было отца. Хорошо, что ее отец ушел. Оказывается, бывает хуже. И за этими лощеными стенами в переулках Таганки не всегда царило счастье. Даже при видимом уюте. И Кати вдруг захотелось выбраться за круг МКАДа за пределы этих кругов ада.
Я знаю, что подонок. Просто прошу тебя помоги мне все исправить. Глаза Ильдара наполнились слезами.
Все девушки скучают по своим отцам, даже если никогда их не видели, не знали или даже ненавидели. Стоит иногда увидеть мужчину бальзаковского возраста, еще без залысин, слегка седого, с отросшими волосами (как будто их забыли вовремя состричь, и те теперь ждут свободного дня), глубокими мимическими морщинами, но еще подтянутым лицом, острыми подбородком и скулами, очками с невидимой оправой и легкими дужками. Когда задумывается о чем-то, соединяет пальцы обеих рук в замок, а потом выворачивает их до хруста, потягиваясь и зевая. И тихо, спокойно, ровно и интересно говорит. Сморщенный лоб, всегда поднятые брови не от удивления, а от эмоций и сказанного. Плохо выглаженная голубая рубашка, серый вязаный свитер, с растянутым воротником, пиджак, который велик, он висел в шкафу лет десять, последний раз он надевал его на защиту докторской диссертации. Везде следы ума, небрежности и, естественно, одиночества. Ведь одиночество главный спутник ума.
Кати скучала по отцу, которого у нее никогда не было. Иногда она встречала в читальном зале Ленинской библиотеки у входа в профессорский зал № 1, куда ее, недоучку, естественно, не пускали, подходящих под этот образ мужчин. Как же ей хотелось прижаться к колючему свитеру и просто заплакать. А он, Мужчина-Отец, гладил бы ее по волосам, не как злой или нелепый соблазнитель, а участливо и бескорыстно. Она бы поцеловала его в лоб с глубокими морщинами и причастилась бы этой мудрости и спокойствия, почувствовала, что ее женская, как будто детская боль, и его тоже. В ней его кровь, его слезы, его морщины. А потом содрогнулась бы от круговорота этой боли как люди страдают от людей и за людей.
Кати похоронила своего отца еще при жизни. Это случилось, когда ей было пять лет, именно тогда отец ушел от матери и несколько лет не появлялся, может, он, конечно, и присылал подарки на день рождения, но мать не передавала, может, он и звонил, но ей никогда не давали телефонную трубку. Может быть, а может и не быть. Тогда она приняла сознательное решение похоронить его в собственных мыслях она представила себе панихиду, скопировав антураж действия из сериала «Моя вторая мама» (было самое начало девяностых, и в дневное время больше ничего не показывали), проплакалась, попрощалась с ним. На занятиях в хореографической школе на вопросы об отце 23 февраля она спокойным голосом ответила, что его больше нет, приняла соболезнования. А мать, услышав третьи за вечер соболезнования в телефонной трубке, не стала отрицать факт трагической гибели в одной из типичных зимних аварий на трассе М7.
Мы ненавидим лишь тех, кого когда-то любили. Есть ненависть-презрение. Это презрение. Есть ненависть-обида, ненависть-боль это не ненависть, это любовь.
Еще этим утром Кати видела в Ильдаре идеального отца, пусть даже чужого. Она его никогда не любила. Но теперь всем сердцем ненавидела.
Лучше бы Лета сделала аборт! Ты сам понимаешь, что ты сдлал со своей дочерью? Ты думаешь, даже если случится чудо и Николай будет с ней, ты сможешь спокойно жить? А если сможешь ты еще больший подонок.
Я просто прошу тебя, помоги мне... просил Ильдар.
Помочь тебе да никогда в жизни. Я хочу, чтобы ты горел в аду, лицемерный козел. Но я сделаю это ради твоей дочери. Пусть я ее не знаю. Пусть она коварно хотела разрушить мой брак. С твоей подачи. Она жертва твоей халатности. Дети всегда расплачиваются за ошибки родителей. Но тебе плевать... Тебе плевать на Сабину... Ты спасаешь свою душу... Грязную никчемную душонку...
Ильдар терпел все оскорбления Кати. Он знал, что заслужил их. Хотя несколько раз ему и хотелось ее ударить. Никто не позволял себе так с ним разговаривать.
Сколько ты хочешь? Просто назови сумму и уходи! не выдержал Ильдар.
Я хочу, чтобы ты заплатил за все, что ты сделал! И чтобы твоя дочь была свободна! Мне не нужно от тебя ни копейки. Чтоб ты в аду горел!
Кати вышла на Николоямскую улицу и присела на корточки. Ей хотелось выть и плакать. Но она впервые в жизни была безмолвно благодарна Богу за то, что тот ее уберег от «отцовской любви». Пусть равнодушие но только не такая любовь. Не быть марионеткой в руках бездушного сучьего потроха.
А Ильдар даже не осознавал того, что сотворил с собственной дочерью. Он просто откупался, как сейчас. Он думал, что заплатит и все сойдет ему с рук.
Метаморфозы далеких мест
Кати шла пешком по Николоямской, потом брела по улице Сергия Радонежского, пока не оказалась у истоков, первых указателей «М7» и не вышла на Шоссе Энтузиастов... Шла по шоссе... Мимо Рабочей улицы... Где они жили с Николаем. Остановилась на мосту в Лефортово. Мысли перекресток железных дорог, стальных путей, их раскаленных ветвей с деревянными жердочками и камнями между рельс. Железнодорожные пути сплетались в жарких объятиях под мостом. Иногда Кати хотелось, чтобы там, под мостом, столкнулись поезда. И, увлекшись далекой трагедией, она на секунду перестала бы думать о В. Кати прошла мимо заводского района, она просто брела по ночному городу без страха и упреков, она шла на восток навстречу солнцу... Час... Два... Она шла на восток... Вот, почти МКАД. Здесь М7 была нулевым километром и трассой всех начал. Кати оставляла за собой свои круги ада, а когда увидела, что впереди зажглась зеленая подсветка окружной, она не выдержала и позвонила В., стоя на пути каторжан, пресытившись собственной каторгой.
Кати скучала по В. животно. Иногда она оказывалась в лифте с мужчинами за сорок, которые своим запахом и спокойствием напоминали то утраченное, что она искала. Но уже не отца а В. Кати зажмуривалась, пытаясь впустить в себя будоражащий воспоминания аромат. И вроде уже начинала представлять, как хорошо было бы его встретить пускай на часок, даже на минуту, хоть на один скользящий взгляд.
Кати не сомневалась, что у ее упущенной возможности уже все хорошо. В мыслях она старила его лет на десять, чтобы отговорить себя вспоминать, представляла, как седина постепенно подступает к вискам, а чуть поодаль начинает прослеживаться небольшая залысина, как морщины, окаймляющие рот по бокам, проникают все глубже, как кожа на скулах становится все более сухой и бледной. Она представляла в самых ярких красках и как полнеет его живот, как под мышками появляются складочки, и становятся еще более развесистыми плечи. Но это ее не пугало и не страшило Кати и сама уже была не прочь потихоньку начинать стареть, рядом с ним... Хотя какие ее годы?
Зачем в мыслях она наделяла его бедами и изъянами? Надеялась, что так оно все быстрее пройдет. И В. перестанет ей сниться, перестанет путать все карты. Сколько раз за эти пять прошедших лет она могла набрать его номер? Или просто снять трубку? Сколько раз она могла свернуть с М7 на светофоре около Горсовета и поехать прямо в направлении железнодорожной станции «Салтыковская»? Пересечь железную дорогу. Вглядываться в шлагбаум, в усталых пешеходов, только что сошедших с электрички, в руках газеты, сумки, тяжелый трудовой день за спиной стекает с их сгорбленных плеч. Открыть окно и вдохнуть прелый и резиновый запах креозота, которым долгие годы пропитывали деревянные шпалы. Этот тяжелый, но родной любому русскому человеку запах, как будто навечно остался висеть над блестящими рельсами, даже ночью, в холод утрат и ветер перемен. Кто мешал ей, вдохнув этот запах, свернуть направо, проехать еще полкилометра, и она бы оказалась рядом, можно было бы просто нажать на дверной звонок и коснуться В., хотя бы взглядом. Что останавливало Кати на этом пути? Почему она не могла просто оставить М7 за спиной и свернуть? Все время проносилась мимо, иногда на красный, вперед, в неведомую ночь, каталась по всем полосам сразу, слушала музыку, плакала, курила, смеялась, говорила вроде и с ним, а оказывалось, что с самой собой.
Потому что он жил в ней. Этот В. все эти годы просыпался и засыпал внутри Кати. А не в двух километрах от М7. Был ли он похож на настоящего В., Кати уже и не знала. И вряд ли была готова к реальности ей жизненно важно было иметь возможность в любое время боли и обиды пуститься в спасительное бегство к воспоминаниям. На берег прошлого. На обочину М7.
М7 скользила многие годы сквозь Кати, как время, которому Владимирка была не подвластна. Придет день, и Кати продаст ее и забудет. Уйдет на запад через центр.
Как Левитан.
Через Москву, стоящую на семи холмах.
Что стало с В.? Кати старалась желать ему счастья. Знала каким-то животным, может, и опрометчивым знанием, что на его руке кольцо, в ушах ночной крик и плач, детский, и может, он этому и не рад уже вовсе, но любовь к детям, ответственность, спокойствие и Бог в помощь. У В. конечно же, Кати была уверена, есть жена. Ей тридцать, она стабильна, добропорядочна и хозяйственна. Она вызывает привыкание, как хороший завтрак или целесообразный для работы режим дня. В. ее любит. В. никогда бы не женился без любви. У В. все по-настоящему. А у нее, Кати, кольцо на пальце и куча проблем, ею выдуманных.
Была ли вероятность, что В. до сих пор один? Была. Что он ждет Кати? Нет. Он никогда ее по большому счету не ждал. Помочь помогал, даже как-то заботился, испытывал симпатию. Но не более, как сейчас понимала Кати. Сейчас ей казалось, что и она его не любила. Что по молодости и глупости приняла болезненно изрезанное самолюбие за чувства. Она уже знала, что любовь не падает сверху и не рождается, в отличие от страсти и влечения она создается годами усидчивой работы над собой, терпением, спокойствием, добродетелью. Но именно сейчас она знала, что они должны были быть вместе. Но этого не сложилось.
И с каждым днем еще сильнее скучала по В. Кати ко многим чувствам относилась с научной точки зрения, принимая их за цикличную звуковую волну. И нехватка человека такое же физическое явление. Волновой эффект поднимаясь на вершину, ты неумолимо будешь катиться вниз, а когда докатишься, тебя будет силой твоего падения тянуть к новой вершине и так будет длиться, пока амплитуда падения и покорения вершин не приблизится к нулю. И тогда все сойдет на нет. И ничего не останется. Но есть и второй, в данной ситуации самый плачевный для Кати вариант, что с каждым падением она будет забираться на новые вершины и раздвигать все возможные пределы собственных чувств. А что там, она не знала, это было за пределами физики. И Кати боялась этого, но неумолимо продолжала скучать по В.
«Верить в сказки и неженатых мужчин за сорок! Глупость какая! Девочка! О чем ты думаешь, говорила она себе тоном В., ты пойми, ты себе напридумываешь всего, встретишься с ним, увидишь, что он про тебя забыл, не помнит уже и имени твоего, и потом, поджав хвост, вернешься в свою ущербную жизнь. А ущербной ты ее сделала сама. Своими самокопаниями и воспоминаниями». Конечно, В. так грубо никогда бы не сказал. Но Кати настаивала на подобном тоне общения с самой собой.
Когда Кати узнала про обманы мужа, ей стало легче дышать. Сначала, конечно, становилось больно, нестерпимо и дико, но когда температура каления начала спадать, она оченьчетко поняла, насколько эти обманы развязывают ей руки. И без всяких мучений совести совершила звонок.
Алло! сонно ответил он.
Это Кати. Пожалуйста. Забери меня. Мне некуда больше идти... И некому позвонить.
Где ты?
Я возле МКАДа... На шоссе Энтузиастов.
Моя хорошая, я сейчас позвоню водителю. Он отвезет тебя в мою квартиру. Меня сейчас нет в городе но он о тебе позаботится. А я завтра вечером прилечу, и мы с тобой увидимся.
Кати услышала его голос и расплакалась. Она присела на бордюр и горько рыдала, что столько лет избегала самого родного голоса. Что столько упустила... Столько обошла... Столько вызовов скинула, сменила столько номеров и мыслей... Но все равно вернулась к В.
Спустя минут пятнадцать к посту ДПС подъехал водитель В. На черном блестящем S500. Он пригласил Кати присесть на заднее сиденье.
Кати была уверена, что он везет ее в дом В. в Салтыковке, и когда он припарковался возле незнакомого ей многоквартирного дома из красного кирпича в Балашихе, открыл ключом дверь подъезда, они поднялись на четвертый этаж, Кати смутилась... Водитель открыл кошелек и протянул ей двадцать тысяч рублей.
Зачем мне это? удивилась девушка.
Просили оставить на непредвиденные расходы. Ключи я положу на комод. Полотенца в ванной. Белье чистое. Вроде все. Ну, я поехал?
Хорошо. Спасибо.
Кати прошлась по квартире.
Квартира В. была холодной, в серо-синих тонах, холостяцкая, свободная, но для женского взгляда пустая... Огромное пространство с кухонным гарнитуром стального цвета, барной стойкой, полукруглым кожаным диваном серого цвета, плазменной панелью и двумя огромными аквариумами от пола до потолка, подсвечивающимися ледяным светом... С огромным количеством рыб... Самых разных: серых, золотых, рыжих, красных, белых и даже цвета сажи...
Кати стояла между двумя аквариумами, обрамленная их светом... И вдруг увидела, как две крупные рыбы пожирают более мелкую сначала они просто ее покусывали, а потом начали раздирать на куски. Спустя час от маленькой рыбешки ничего не осталось. Она ушла из этой жизни бесследно, ее уход в небытие заметила только Кати.
«Что же ты за человек, если у тебя даже рыбы пожирают друг друга!» удивлялась Кати в сообщении В.
«Я сам не знаю, что я за человек. Но я очень рад, что ты объявилась. И я все для тебя сделаю. Только больше не пропадай. Целую тебя», получила она мгновенный ответ.
Кати в темноте открыла шкаф в спальне, сняла с вешалки одну из рубашек и направилась в ванную. Она долго стояла на пороге и пыталась внюхаться в рубашку надеясь почувствовать запах В. Тот, что она так старательно пыталась запомнить в ту последнюю с ним ночь. Принюхивалась, а чувствовала лишь крахмал и кондиционер для белья. Кати еще долго стояла под душем, стараясь смыть с себя прошлую жизнь... Смыть брак, обманы, предательства всех этих лживых людей, которых встретила на пути... Она смывала пот и слезы, смывала московскую гарь... Она смывала все, чем умудрилась покрыться за эти три года... И спустя час под горячей водой Кати надела выглаженную рубашку В. и забралась под плотное одеяло в огромную кровать... Она долго разглядывала одинокую лампочку, свисающую с потолка, и удивлялась, как человек с таким уровнем дохода, машинами и статусом не нашел времени (конечно, времени, а не денег), чтобы повесить люстру. Она не понимала, почему водитель не отвез ее в Салтыковку... Она не понимала многого... Но знала точно, что если в ее «завтра» будет встреча с В., значит, Бог ее услышал. И она наконец снова свободна. И значит, у нее есть причина просыпаться с утра и радоваться солнечному свету. Ведь в ее жизни снова поселилась странная субстанция по имени «Надежда». А «Вера» и «Любовь» придут следом. Или они никогда от Кати и не уходили.
Кати вспомнила, как несколько лет назад сидела в бабушкином саду, полном увядающего детства и отмирающих воспоминаний. Одно за другим они выходили из нее, как разлетаются ночные бабочки, стоит лишь погасить старый ночник на ветхом крыльце. Эти воспоминания слетали с Кати, как осенние листья неслышно опадают с деревьев без надрывов, надломов, а просто по наитию, выполнив свою летнюю роль, возникшие из ниоткуда, они отправляются в никуда.
Кати тогда пыталась поймать несколько воспоминаний, как дети в парках ловят опадающие кленовые листья и, принеся домой, кладут их меж книжных страниц, саму книгу ставят на полку и забывают. И открыв через много-много лет, уже и не помнят, что это был за лист, что это была за осень.
Лет восемь... Хотя какие восемь... Лет шестнадцать назад мир был другой. И поселок Никольское, и сама Балашиха. В конце пятой линии, на которой обитала семья Кати, в самой середине где центральная улица делила ее на две, тогда еще ровные части располагался старый магазин. С дверцами из мутного стекла и плоскими алюминиевыми ручками. За прилавком стояла полноватая и неопрятная дама и развешивала гречку по полиэтиленовым пакетам и больше чем по килограмму на нос не продавала. Бабушка становилась с утра пораньше в длинную и тягучую, как ириска, очередь и покупала свой положенный килограмм, возвращалась домой и высыпала содержимое пакета на фанерный стол, начисто протерев его тряпкой. Звала Кати. И они начинали перебирать, тщательно отметая черные зерна в сторону. И даже сейчас, заметив в тарелке с гречкой темное пятно, Кати знала, что это тот самый осенний лист, выпавший из книги... Да, она уже не помнила, когда именно в последний раз они перебирали крупу, чтобы потом, уже вычищенную, пересыпать в жестяную банку, ярко-красную в желтый горошек с надписью «гречка», она знала, что гречка это всегда детство. Хотя не столько гречка, сколько Балашиха была домом Кати под названием «детство». Она так и не научилась взрослеть.
Кати проснулась раньше будильника В. Не успела раздаться нервная и бодрая трель, а Кати уже чувствовала, как утро захватило пространство, и в смущении открыла глаза. Без одной минуты семь.
Меж полотняных льняных штор в комнату пыталось пробраться лимонно-ванильное зарево, оно сочилось сквозь кухонное окно и текло как будто влажными отблесками по темному паркету в сторону кровати В. терпкое и кислое утро. Казалось, если коснуться этих отблесков кончиком языка, то можно получить суточную дозу витамина С. От ярких красок, наполняющих серо-бежевые стены спальни витиеватыми солнечными зайчиками и другими неизвестными природе зверями, Кати хотелось съежиться, а еще лучше зажмуриться и снова погрузиться в мир снов с перевернутыми вверх ногами предметами и ценностями. Кати силой пыталась закрыть глаза и вернуться обратно в свой распорядок дня, как вдруг ее застало чувство стыда за собственную жизнь. Он ощутила себя выбитой из течения жизни лошадью, которая сначала пыталась в спешке и одышке догнать несущийся по склону табун, а потом просто неторопливо отошла в сторону. Там она и стояла. Смотрела из окна, как люди спешат и бегут, и вряд ли задумываются или выбирают, за них все давно решено, они приняли правила игры системы и не считают важным осознавать свою социальную роль. Кати когда-то мечтала стать частью той самой системы с девяти до шести, с понедельника по пятницу, от кредита до ипотеки. В ее же жизни каждое утро начиналось с разных показателей на циферблате, да и в сутках было неясное количество часов, встреч и никакого кофе. Зачем человеку, свободному от системы, кофе?
Да, с такой грудой мыслей Кати и проснулась, тем самым опередив В. на одну минуту она знала, где бы он ни находился, он всегда просыпается в семь часов по московскому времени. Кати не надо было вставать, собираться и куда-то бежать, ее не преследовало ни одно дело только будильник и солнце. Она отсчитывала тридцать секунд до того, как у В. начнется утро. И она сможет спокойно отправиться обратно в сон. Пять, четыре, три, два, один... Утро... Она не смогла снова уснуть.
Будильник срабатывал внутри Кати, где-то под ребрами, и целую минуту теребил ее дыхание, пока неспешно по однотонному циферблату на восточной стене текли стрелки часов. Часы не издавали ни звука и всегда помалкивали о безысходном течении дней, только серде, только стук.
В том месте, где В. проводил эту ночь, звучала мелодия, похожая на ту, что раздается в начале выпуска новостей. Он перевернулся на другой бок и переставил будильник еще на пять минут, хотя уже проснулся. Он окинул холодным взглядом комнату в поисках очков и почесал переносицу, дыхание женщины на подушке рядом было неслышным, и В. улыбнулся. Эта женщина не знала, что вчера вечером ему позвонила Кати Кати даже не догадывалась, что есть эта женщина и кем она приходится В.
В. почистил зубы, стоя под едва теплым душем, он убавлял температуру градус за градусом. И мог позволить себе не бриться. Ему же сорок три. И уже не так обязательно.
В. иногда мог остаться дома до обеда, но предпочитал подниматься в семь и не терять времени даром, что-то соотносить, за чем-то следить, управлять или просто созерцать всеобщее хаотическое движение. Каждое утро он выезжал в город и в девять часов утра встречался за завтраком и обсуждал все рабочие вопросы. Или просто не хотел есть дома и давно предпочитал газетам Интернет на работе.
Кати не застала ни одного будничного утра В. за те годы, что они иногда ночевали вместе. Никогда не просыпалась с ним рядом и не засыпала в одной комнате, за исключением той далекой ночи... И той ночи выходного дня. Она могла лишь догадываться, как начинается его утро. Думала, как он пьет кофе, сидя за столом в своем одиноком доме, включив новости или взяв в руки газету. Она даже иногда наивно верила, что женщина, помогающая ему по хозяйству, делает ему омлет и яйца всмятку и, только плотно перекусив, он отправляется в очередной день. И не знала, что он отправляется в этот день с женщиной, которую для Кати оставит за скобками.
Окна В. выходили на М7, с ее хаотичными пробками при пересечении с улицей Разина с одной стороны и Советской с другой. Кати стояла и смотрела на сумбурную трассу, на Балашиху, частью которой ей захотелось стать и куда-то нестись естественно, навстречу В. Она прислонилась лбом к едва теплому от солнечного света оконному стеклу, пару раз шмыгнула носом и попыталась понять, как и чем бы ей покормить рыб лишь бы они перестали пожирать друг друга. Этим утром Кати показалось, что подъем в семь утра это маленький ключ к обычному человеческому счастью. Ей захотелось более рационально тратить свое время и снова начать работать, покорить мир или хотя бы этот маленький город-сателлит. Время больше не текло по кругу ее возвращения в детство и к В., часы, года, месяцы, эти отрывки и осколки огромной колесницы, неслись вдаль в неизвестность, в несуществующее пока «завтра» от умершего и навсегда прошедшего «вчера».
Милая! Я заеду за тобой ближе к обеду. Я вернулся раньше, чем планировал, послышался голос В. в телефонной трубке.
Почему вдруг милая? не могла сдержать улыбки Кати.
А что, ты не милая? В. снова шутил, как будто между ними не было никаких лет и расстояний, ошибок и историй.
Столько лет прошло.
Я не думаю, что многое изменилось... Я все так же по тебе скучаю, родным голосом произнес В.
А я по тебе еще сильнее... Ты прости меня, что я тогда так пропала...
Я тебе заранее все простил. И ты это знаешь. Собирайся давай. Скоро заеду. А то ты, наверное, голодная как волк ночь без еды.
Скорее, не как волк, а как твои рыбы...
Я смотрю, они тебе запали в душу.
Метаморфозы родных людей
Кати столько лет представляла эту встречу. Она так хотела просто случайно оказаться с В. в замкнутом пространстве... Среди сотен посторонних взглядов, незнакомцев и холодных рукопожатий, среди людей, ведущих смиренную жизнь и ведущих разговоры о насущном как о чем-то важном... И в этой толпе Кати мечтала встретиться с В. глазами так цепко и хватко, как будто окружающего мира не существовало никогда... Быть красивой, статной рядом с мужчиной с открытыми и добрыми глазами... Сначала Кати посмотрела бы на В. высокомерно... Потом захотела бы растаять... Но она бы принадлежала другому... И метаться... С одного насиженного места на другое.
Жизнь распорядилась иначе.
Кати пришла к В. побитой собакой.
Хоть В. и сказал, что заедет за Кати сам он прислал за ней машину, того водителя, который вчера забрал ее от поста ДПС и доставил в квартиру В. Ее привезли к небольшому французскому ресторану на площади Славы. Хотя вряд ли это можно назвать площадью так, небольшой клочок земли на перекрестке со сквером. В нескольких домах от администрации города. И через улицу от М7.
В. постарел и начал носить костюмы. Черные. Белые рубашки. Туго завязывать галстуки, и перевесил часы с правой руки на левую. Он сидел за столом и с кем-то говорил по телефону. Кати подсела к нему. Он даже не успел обнять ее или поцеловать в щеку.
А почему не в «Руси»? Изменяешь привычкам? улыбнулась Кати.
У «Руси» недавно умер владелец, и теперь всем заправляет его жена. Теперь там и кормят не так вкусно, и вечные накладки. Ресторан, как политика и мясо, не терпит женских рук... Да и неудобно мне уже... Я теперь тут на делах подвязан за пределы Балашихи выезжаю только в вечернее время суток. И то не всегда. Устаю и, кроме как приехать и рухнуть на диван, ни на что не способен.
Слушай, я все утро искала, чем бы накормить твоих рыб. Так и не нашла. Они у тебя исключительно друг другом питаются?
Нет, рассмеялся В., там аквариумы, которые автоматически им корм в воду подают. Такие чудеса техники. Если бы их надо было кормить вручную они бы столько лет не продержались.
Давно ты в Балашиху перебрался? Дом в Салтыковке живой? поинтересовалась Кати.
Дом живой, В. сделал вид, что не заметил первого вопроса.
Чем ты теперь занимаешься? Судя по машинам, водителям и прочим сопровождающим, ты что-то затеял?
Да ничего я не затеял... Так, до кризиса 2008 года активно занялся строительством... Дома строили... Да строим до сих пор с переменным успехом. Хотя... Ну да, впрочем, ладно, о поражениях не рассказывают...
А я бы с радостью послушала о твоих поражениях... Ты для меня человек исключительных рабочих побед.
Кати взяла вилку и стащила из тарелки В. кусок мяса.
Ты мне льстишь.
Конечно, льщу... Посмотри на свой костюм и галстук. Таким людям правду не говорят. Так расскажи мне о своих поражениях.
Я какое-то время назад пытался пробиться в администрацию города...
Метил в мэрское кресло?
Не попал! В. улыбнулся.
Молодой еще. Рано, снова польстила ему Кати.
Надо заметить, что действующий мэр тоже не старик. Ему лет пятьдесят от силы. Может, даже меньше.
И что сделал новый мэр, чего не смог сделать ты?
Построил «Балашиха-Арена», теперь у нас распевают гимн хоккейного клуба МВД, да нет, вообще много чего, он город в порядок привел... Да и потом он не первый срок в этом кресле... И единорос... А я человек ничейный...
Зачем тебе все это? Ты всегда говорил, что политика это самоубийство. Что из политики не уходят из нее выносят. И теперь сам решил в нее податься?
Просто в какой-то момент ты осознаешь, что имеешь деньги и какие-то возможности... И вдруг, с высоты своего опыта, понимаешь, что знаешь как сделать правильно или выгодно... Как сделать хорошо... Я прекрасно понимаю, что политик во многом это посредник между деньгами и народом, но посредником тоже надо уметь быть.
А может, тебе просто захотелось славы? Не славы в прямом смысле слова а чувствовать себя частью города, на котором ты столько лет косвенно зарабатывал деньги. Хотя на чем ты только не зарабатывал.
Все-то ты знаешь.
А что с «Сатурном» и Ахмедом стало?
Понятия не имею, я, когда ты тогда пропала, сам вышел из игры... Мне «Сатурн»-то нужен был, чтобы поплавать зайти.
Знаешь, мне сейчас хочется встать и уйти. Не знаю почему... Кати никогда не видела такого В. Это был незнакомый ей человек.
Во время предвыборной кампании В. часто пытался сделать то, в чем не разбирался... На 9 Мая он закатил пир для ветеранов, гулянки, песнопения, заказал салют... Только вот до саюта догуляли далеко не все ветераны... Водка на жаре, которую ветеранам наливали в дань уважения, сделала свое дело, и гул сирен скорой помощи омрачил этот праздник. В. же не предполагал, что будет под тридцать градусов. В., как и метеобюро, планировал иначе. Он хотел быть для людей хорошим. Да, многие знали, как и на чем он поднялся, весь восток области был завязан на импорте и производстве алкоголя. Позднее на строительстве. Но сильнее всего против В. сыграло отсутствие военного или партийного прошлого. Он был сам по себе. В администрацию города его пустили, но на довольно птичьих правах. Он не строил детских домов, не помогал онкологическому центру, он пытался просто привлечь капиталы в развитие города и, если бы вдруг стал мэром, отдал бы большую его часть под заводы и западные инвестиции, и за этот счет поднимал бы экономику. Балашиха с завидной периодичностью оказывалась в долгах. Как и вся Россия. Город-сателлит, но уже не Москва уже Россия.
Ты меня извини, я поеду... Мне правда надо к маме домой в Москву... Я сказала ей, что ухожу от Николая и приеду... Еще вчера... Она волнуется... Правда... Мне пора... Деньги мне не нужны, есть свои... Немного, но есть... Так что я оставила их у тебя на столе на кухне под перечницей... Я позвоню тебе, как буду еще в Балашихе...
Подожди, не уезжай... У нас неправильная встреча вышла... Я столько всего хочу тебе рассказать, столько у тебя спросить... Давай попробуем еще раз?
Я тебе позвоню, Кати поднялась со стула и направилась к выходу.
Кати! послышался крик позади нее. Подожди минуту.
В., пахнущий дорогими пиджаками и салонами представительских машин, обнял Кати и несколько раз поцеловал в подбородок, потом в щеку, нос и губы.
Я правда скучал! Пожалуй, это самое главное из того, что я тебе могу сказать! И точно самое важное. Я могу тебе чем-то помочь? С работой? Деньгами? Ты же так и не рассказала, что у тебя вчера случилось.
Нет уж. На этот раз я сама всего добьюсь. Без партнеров и добродетелей, Кати неоднозначно улыбнулась, и, взяв двумя руками ладонь В., добавила: Но ты можешь довезти меня до Москвы.
Милая, я не могу у меня тут встреча через сорок минут на великой стройке «Балашиха-сити», тебя водитель добросит.
Прости, я все время забываю, что ты у нас теперь человек занятой, серьезный и место за рулем не твое кредо.
Ну почему же по выходным я сам за рулем. Я позвоню тебе на днях.
Кати села в машину, несущую ее обратно в город грехов и соблазнов по имени Москва, и позвонила Ильдару.
В нашу последнюю встречу ты сказал, что если когда-то мне что-то понадобится, я могу тебя попросить о любой помощи. Наш договор можно изменить? Твоя готовность еще актуальна? переступила через собственную гордость Кати. Она, как политик в душе, понимала для того, чтобы сделать что-то хорошее, иногда нужно уметь быть посредником между добром и злом другими словами, между народом и деньгами.
Да. Конечно. Что тебе нужно? абсолютно спокойно, не держа никаких обид за сказанное, ответил Ильдар.
Должна заметить, что это не меняет моего отношения к тебе. И я все еще считаю тебя последним подонком. Но я хочу, чтобы ты мне помог открыть пару танцевальных студий в Балашихе, просто деньгами.
Почему не в Москве? его удивляло, как мелко Кати берет за разрушенный брак.
Потому что здесь мой дом. Я здесь выросла. И не хочу отсюда уезжать. Я ненавижу Москву из-за таких, как ты и твоя дочь, Кати чувствовала себя до конца правой в этом конфликте и не хотела показаться зависимой от его решения выделять ей деньги или нет.
Ладно, чистое и наивное создание, что кроме денег от меня нужно? Ильдар выпустил в беседу зрелый высокомерный сарказм.
Ответ на вопрос.
Какой?
Сабина счастлива?
Она сейчас уехала на встречу с Николаем. Мы оба знаем, что он с ней сошелся из мести тебе... Но, так или иначе, она счастлива. А ты?
А это не твое дело.
Сколько тебе нужно? вернул он разговор в деловое русло.
Пятьдесят тысяч долларов.
Тебе хватит?
С лихвой.
Как тебе их перевести? На счет или наличными возьмешь?
Из твоих грязных рук? Да никогда. Сейчас пришлю тебе реквизиты, и добавь шесть процентов на обналичку.
Хорошо. Ну, тогда прощай?
Прощай! повесила трубку Кати и выдохнула.
Кати вспомнила старые навыки и написала бизнес-план. Она решила открыть танцевальную школу и студию йоги в одном из крупных торговых центров Балашихи или на проспекте Ленина. Подняла все старые контакты, нашла преподавателей, наняла дизайнера, который нарисовал ей бюджетный проект. Танцевальная школа, в отличие от тренажерного зала, не требовала особых вложений в оборудование главное, просто иметь возможность поставить две душевых кабины в раздевалке, регулировать свет в зале. Кати знала, что вечерами по средам здесь будут при небольших ночниках бордового цвета преподавать стриптиз, по утрам в субботу учить детей балету она уже выбрала балетный станок и зеркала от пола до потолка, по воскресеньям планировала устраивать тематические вечера сальсы и танго... А недалеко от танцевальной школы Кати собиралась открыть небольшую студию йоги такое европейского типа лаундж-пространство, с одним-двумя залами, чайной комнатой и массажным кабинетом. В городах-сателлитах пока еще все верили лишь в силу тренажерных залов. Да, Кати хотелось что-то изменить и у нее было сформированное представление, как это сделать правильно. С атмосферой и четкой специализацией. Кати хотелось зарабатывать, пусть копейки, но свои, расти, развиваться, становиться независимой и самостоятельной. Многие дети растут с мечтой доказать своему отцу, что они не пальцем деланны и своего добьются. Сами. Без чьей-либо поддержки и помощи. У Кати не было такого отца но у нее в жизни был В. И сейчас ей очень хотелось показать ему, как много она может сама. И что, если бы она его не встретила или встретила бы не его «Сатурн» бы был в ее истории. Был бы при любом раскладе. И чтобы В. не чувствовал себя добродетелем всея Руси, а точнее добродетелем всея Кати.
За следующий месяц он несколько раз позвонил. Но Кати так и не смогла пересилить себя и взять трубку. Ей было нечем похвастаться, а жаловаться на свою жизнь она не хотела.
Метаморфозы родных рук
Ближе к весне Кати перебралась жить в дачный дом своей бабушки под Балашихой в поселок Никольское на пятую линию. Необходимо было срочно арендовать помещения и начинать ремонт студий, которые она открывала. Тем более Кати уже зарегистрировала общество с ограниченной ответственностью, встала на учет в фондах, открыла расчетный счет в банке, прошла все юридические согласования на пути к получению заветной печати. Она уже заказала оборудование для массажного кабинета и реквизит для айенгар-йоги, нужно было торопиться, экономить время, деньги и угасающую молодость. Да и душа просила вернуться в родные края. Кати мечтала, что когда начнет достаточно зарабатывать, перестроит старый бабушкин дом и превратит его в свой домашний очаг, а в Москву будет наведываться лишь по острой необходимости.
Читать бесплатно другие книги:
