Клуб заграничных мужей Жукова-Гладкова Мария
Я ворвалась в баню, застала в коридоре еще пару молодцев, мне незнакомых, в красных ливреях, и попыталась просочиться мимо них. Но эти стояли крепко. Я вперила руки в бока, проинформировала парней о своих намерениях, сообщив прямо, что сделаю кое с какими частями их тел, если они не допустят меня к аналогичным Лешкиным. Парни переглянулись, но ответить ничего не успели: в предбанник вышел Алексей Петрович собственной персоной, закутавшийся в простыню.
– Все-таки приехала? Прости, я не одет.
– Да я тебя во всех видах видела, – рявкнула я в ярости. – Со всех сторон и концов, – добавила двусмысленно.
Тут в коридор высунулась голова Вовчика, для которого одной простыни, конечно, не хватило, и он ее не очень ловко придерживал сбоку.
– Добрый день, Светлана Алексеевна, – сказал он робко, что вызвало удивленные взгляды двух охранников в ливреях. – Вы попариться?
– Я Алексею Петровичу шею намылить, – ответила я.
– Лана, ну зачем ты так? – пробурчал Лешка, по-моему, быстро трезвея, подхватил меня под руку и потянул куда-то по коридору, бросив парням через плечо, чтобы больше никого не впускали. Вовчик поплелся следом.
Афганец провел меня в уютно обставленную и обшитую деревом комнату с накрытым столом посередине. Стол ломился от яств. В углу на тумбе стоял огромный электрический самовар, в этой же комнате имелся гриль внушительных размеров и шашлычница (все электрическое), в которой как раз подходили шашлыки. Не найдя вешалки, я бросила Веркин плащ на первый попавшийся стул.
– Может, перекусишь, Ланочка? – спросил Лешка, плюхаясь за стол. Вовчик оказался гораздо вежливее и даже придержал мне стул. Я одарила его обворожительной улыбкой. Но тут случился казус: пока Вовчик придерживал мне стул, он не мог придерживать простыню, прикрывавшую естество. Простыня упала на пол. Вовчик нагнулся за ней, но не учел, что сзади стоит шашлычница с вращающимися шампурами, – или просто забыл про свои габариты, или не соразмерил их с размерами комнаты, не предназначенной для поворотов молодых слонов.
В общем, Вовчик задел шашлычницу задом и она слетела со столика, на котором была установлена, вилка из розетки тоже выскочила. Вовчик взвыл благим матом, ошпарившись. Пара шампуров каким-то образом вылетела из установки, но – удивительно! – они никуда не воткнулись, остальные, правда, удержались. Но так как шашлычница все равно прокатилась по полу, мясо и пол были запачканы.
Вовчик скакал, как внезапно взбесивший слон (в смысле ошпаренный), Афганец вопил что-то непонятное (я разбирала только матерные слова и пока не врубилась, чем он-то недоволен). Сама я быстро выскочила в коридор и крикнула молодцам, прислушивающимся к происходящему в трапезной, чтобы быстро тащили сюда аптечку. Сама заскочила назад, схватила початую бутылку водки, подумывала уже для начала использовать ее, как средство успокоения Вовчика (в смысле по лбу), но воздержалась: Вовчика было жалко, да и пострадал он за свою вежливость. За это вообще следовало наградить его поцелуем.
– Вовочка, – дотронулась я до руки больного слоника, – ляг на лавку. Я же медсестра как-никак.
Услышав меня, Афганец хмыкнул.
– А ты бы лучше шашлычницу поднял, – рявкнула я. – Расселся тут, как барин. Живо оторвал задницу от стула!
Мои последние слова услышали охранники, нарисовавшиеся в трапезной и с любопытством оглядывавшие помещение. Я тут же переключилась на них, спросив, где аптечка. Парни попытались что-то проблеять, я отдала им приказ отправляться за директором бани, менеджером или кто тут есть.
– Валяйте, – лениво махнул рукой Афганец. – Делайте, что она говорит. Лучше сразу выполнить. А то Светлана Алексеевна разгневается – хуже будет. Вон Вова у нас знает, что вытворяет Светлана Алексеевна в ярости.
Я внимательно посмотрела на Афганца и поняла, что он пьян вусмерть. Чего это он так нажрался? Парни же, как-то странно на меня посмотрев, испарились. Вовчик прекратил верещать, я подхватила его под руку и потащила к широкой деревянной лавке, стоявшей с противоположной стороны. Лавка, конечно, не предназначалась для таких больших мальчиков, как Вовчик, так что ноги его свешивались с другой стороны.
Я осмотрела ожог на пятой точке «двустворчатого шкафа» и не нашла ничего серьезного. Мужики, как я заметила, гораздо хуже переносят боль, чем женщины, и любят делать из мухи слона. Возможно, он просто хотел показать шефу, как сильно страдает за дело.
Тут вернулись охранники с директором бани, аптечкой и уже знакомым мне «рогатым» Олегом Анатольевичем.
– Ой, Светлана Алексеевна, – пискнул Олег Анатольевич, рассматривая меня выпученными глазами (он был даже пьянее Афганца), – и вы тут? Или вы за Алексеем Петровичем приехали?
Директор бани вежливо представился, с интересом меня рассматривая, и уточнил, какая помощь требуется.
– Я сама справлюсь, спасибо, – сказала я, в свою очередь, рассматривая содержимое аптечки.
Это был чемоданчик средних размеров, где имелся широкий выбор противоожоговых препаратов, а также сердечных, желудочных (предполагается, что моющиеся обожрутся? Хотя в такие бани мыться никто не ходит, сюда с другими целями прибывают), средства против опьянения, давления, презервативы и прочие, совершено необходимые в бане вещи.
Мужики, за исключением Афганца, налившего себе стаканчик виски и в одиночку его посасывающего за столом, стояли над душой, наблюдая за тем, как я обрабатываю ожог Вовчика, разговаривая с ним, как мама с маленьким мальчиком.
– Светлана Алексеевна, а меня не полечите? – проблеял Олег Анатольевич и тут же скинул простыню, в которую был завернут, демонстрируя всем собравшимся свои увечья и рассказывая о чудовище женского пола, которое их нанесло.
Трезвые охранники и директор бани выслушали его внимательно, Вовчик на лавке затих, Афганец посмеивался, ничего не комментируя, я же заметила, что обрабатывать Олега уже поздно, теперь все заживет само.
Мне стало жарко, я скинула свитер, в котором была, оставшись в Костиной рубашке еще советского производства, при виде которой у директора бани на лице изобразилось удивление. Пожалуй, он привык видеть господ и в особенности их леди в шмотках от Версаче, Армани или, по крайней мере, Зайцева с Юдашкиным. Мои же поношенные джинсы, старый свитер и клетчатая хлопчатобумажная рубашка вызывали массу вопросов, первым из которых был: кто я такая? Но задать его вслух директор бани не решился. Наверное, Афганец был частым и ценным клиентом. Не исключаю, что вся баня, включая ее директора, принадлежала Алексею Петровичу.
Я тем временем взяла из аптечки пару «трезвящих» порошков, чемоданчик закрыла и вручила директору бани. Охранникам велела поднять шашлычницу (Афганец так и не удосужился) и подтереть пол. Олегу сказала, что он может остаться с нами, только желательно все-таки одеться. После чего я повернулась к Лешке и рявкнула:
– Хватит пить! Дел невпроворот, а ты нажрался как свинья!
После чего я совершено спокойно поинтересовалась у директора бани, где тут у них ближайший кран с холодной водой.
Мужик откашлялся, глянул на Афганца, с невозмутимым видом посасывающего виски, затем снова откашлялся. Охранники вели себя так, словно ничего не слышат (правда, они уже водрузили шашлычницу на место, а Лешка им бросил фразу: «Материя едина, сожрем»). Вовчик спокойно лежал кверху голым задом и в обсуждении не участвовал. Олег Анатольевич тоже только прислушивался, выпучивая глаза. Надо отдать ему должное, он снова прикрылся простыней.
Директор бани не знал, как себя вести. Мне это надоело, я схватила свою сумку, вырвала из нее «пачку сигарет» и в мгновение ока превратила ее в пистолет, который направила на директора бани.
– Живо! Где кран с холодной водой?
– Э… э… э… – выдавил тот, завороженно глядя на крохотное дуло.
Мужик оказался слабым, покачнулся и грохнулся в обморок, уронив чемоданчик-аптечку, который держал в руках. Афганец, Вовчик и Олег разразились диким смехом. По глазам Вовчика, на меня непрерывно оборачивавшегося, я поняла, как он радуется, что на этот раз дуло направлено не на него. Охранники же быстро закончили с уборкой и испросили моего разрешения удалиться. Я кивнула. Парни тут же исчезли, тихо прикрыв за собой дверь. Я спокойно собрала пистолет, придав ему форму пачки сигарет, убрала в сумку, открыла чемоданчик и теперь занялась уже директором бани, которого быстро вернула в сознание нашатырем, думая, что уж больно слабый у нас мужик пошел.
Придя в чувство и увидев первым делом меня, он опять глазки закатил, но на этот раз, как я поняла, больше притворялся.
– Кузя, – обратился к директору бани Афганец, – запомни раз и навсегда: надо сразу же, сра-зу же, – повторил он по слогам, – выполнять то, что говорит Светлана Алексеевна. У Светланы Алексеевны бога-атый боевой опыт, который она начала приобретать еще в Афгане. Можешь как-нибудь на досуге поинтересоваться у Вовчика.
«Двустворчатый шкаф» мгновенно закивал.
Директор бани посмотрел на меня удивленно. Я кивнула с обворожительной улыбкой, а Афганец продолжал петь мне дифирамбы. Наверное, потому что был пьян, решила я, обычно от него похвалы не дождешься. Тут же он представлял меня воительницей-освободительницей, сражающейся за правое дело трудового народа. Кого он имел в виду под последним словосочетанием, не представляю.
После сольного Лешкиного выступления директор бани, принявший сидячее положение, вежливо у меня поинтересовался, не желаю ли я попариться, и стал расписывать все достоинства вверенного ему заведения. Я все с той же обворожительной улыбкой заявила, что для начала должна намылить шею Алексею Петровичу, а затем решу, что мы будем делать дальше.
Директор бани поднялся на ноги самостоятельно и попятился к двери, заявив, что если он нам понадобится, то мы всегда можем его позвать. Так и не показав мне, где находится кран с холодной водой, он удалился. Я не стала его задерживать, меня гораздо больше волновало приведение в чувство Афганца, чем я и занялась. Ближайшие краны показал Олег, Афганец моим манипуляциям не сопротивлялся, потом беспрекословно выпил разведенный в воде порошок. Пока мы ждали начала его действия, я перекусила (в компании с Олегом и Вовчиком, принимавшим пищу стоя), по ходу дела выяснив, что сегодня привело всю честную компанию в баню.
Мне пояснили (Вовчик), что в их компании периодически бывают подобные банные дни, когда нет никаких дел. Снимают баню целиком и расслабляются по полной программе. Никаких деловых переговоров, партнеров, только отдых, в смысле выпивка и девочки.
– Ты, как обычно, все испортила, – пробурчал Афганец.
– А что случилось, Светлана Алексеевна? – спросил Вовчик, поняв, что я приехала не просто так и не для того, чтобы вытащить Афганца из женских объятий.
Я поведала, как провела сегодняшний день. Слушая меня, Лешка посмеивался. Олег Анатольевич выкатывал глаза, Вовчик не выражал никаких эмоций.
– Я так и знал, что стоит мне только упомянуть про баб, как тебя понесет их спасать, – растягивая слова, заявил Лешка.
– Сам же хотел, – заметила я, конечно, понимая, что цели у Афганца были совсем другие.
– Даже без моего хотения тебя бы все равно куда-нибудь в ближайшее время повело, как паршивого кота за куском мяса. Я просто указал тебе нужное направление. Только ты, как всегда, перегнула палку.
– Вообще-то говорят «повело кота за салом», – поправила я.
Афганец махнул рукой, сказал, что смысл я все равно поняла, и уточнил:
– А от меня ты чего хочешь?
– Светлана Алексеевна, а вы правда гранату… ну того… – проблеял Олег.
– Можешь не сомневаться, – сказал ему уже почти протрезвевший Афганец. – Я удивлен, что она все те дома не взорвала.
– Там Сашка и Верка, – напомнила я.
– Это – единственное, что ее удержало, – заявил Лешка, обращаясь к своему подчиненному, потом снова повернулся ко мне: – Что именно тебе нужно?
– Ты хотел, чтобы я разворошила осиное гнездо?! – рявкнула я.
Лешка заметил, что я его не разворошила, с его конкурентами не разобралась, а еще вдобавок потеряла сына и подругу.
– Ты хочешь сказать, что я сама во всем виновата? – взревела я.
Но Лешка решил больше не искушать судьбу, зная, что мое терпение лопается довольно быстро, а поэтому велел Вовчику принести трубку и принялся названивать по каким-то телефонам. Беседы вел долго, после чего грохнул локти на стол, отложив трубку в сторону, и уставился на меня внимательным волчьим взглядом. Я порадовалась, что он, по крайней мере, полностью протрезвел.
– Ну что, чеченская террористка? – спросил он. – Знаешь, на сколько лет сегодня подвигов насовершала?
Я изобразила из себя кающуюся Марию Магдалину.
Афганец – деловой человек, он не стал больше тратить время на ехидство. Конечно, основной причиной была его заинтересованность в том, чтобы убрать с дороги соперников, претендующих на те же лакомые куски, что и он.
Лешка только что созвонился со знакомыми сотрудниками правоохранительных органов, от которых получил весьма любопытную информацию. Нам предлагалось в самое ближайшее время прибыть в злосчастный дворик, из которого выехали практически все жильцы (за исключением самых дремучих пьяниц, оставленных по непонятным причинам) и в котором почти все квартиры (опять же за исключением квартир пьяниц) принадлежат четырем лицам, фотографии которых недавно вручил мне Алексей Петрович. Он, правда, дал мне пять фотографий, но американец Сэм владельцем недвижимости в Петербурге не являлся.
– У ментов на них что-то есть? – уточнила я.
– Ничего, – ответил Лешка. – Чисты ясные соколы, как только что выпавший снег. Но ведь раскрытое дело никогда не помешает, не так ли, Ланочка? Почему бы мне не помочь людям, когда они, в свою очередь, помогают мне? Раскроют дело, которое еще не заведено.
– Поехали. – Я первой поднялась из-за стола.
Афганец отправился одеваться, Вовчик с Олегом тоже, и вскоре мы все в компании с охранниками, дежурившими на улице, отбыли в направлении известного мне двора. Судя по звукам, доносившимся из чрева бани, в ней осталось немало друзей Афганца, а также юных леди, по всей вероятности, трущих им спинки.
Милиция прибыла даже раньше нас и состояла из двух лиц в штатском, вежливо поздоровавшихся с Алексеем Петровичем и его окружением. Один показался мне знакомым. Он сам напомнил, что мы встречались после неудачного покушения на мою персону. Я хотела уточнить, какого именно, но постеснялась. И вообще не хотелось зря тратить время, вспоминая их все. Эти строки моей биографии никогда не приносили мне особой радости.
Двор уже, конечно, не был оцеплен, и там, как и сегодня утром, не встретилось ни одного человека. Первым делом мы прогулялись до парадного, где прогремел взрыв. На чердак в связи с отсутствием части лестницы подняться не смогли, но, как сообщили нам представители правоохранительных органов, террористы, устроившие взрыв, принесли неоценимую помощь этим самым органам и законопослушным гражданам, так как погибшие во время взрыва господа находились во всероссийском розыске за неоднократно совершенные деяния, не согласующиеся с обликом строителя светлого будущего.
Раз уж мы находились в подъезде, где жил один мой знакомый, я решила его навестить, для виду (играя комедию для представителей родной милиции) подергала попадающиеся на пути (то бишь на первом этаже) двери, а на втором с легкостью отворила ее в берлогу Николая Васильевича. Тюки, естественно, заинтересовали представителей правоохранительных органов, и они, судя по доносившимся до меня обрывкам фраз, намерились сюда вернуться со своими товарищами.
Николай Васильевич спал сном праведника, разбудить его мы не смогли, правда, особых усилий не прилагали. Судя по стоявшим у кровати бутылкам, он после моего появления здесь просыпался и добавлял лекарства внутрь.
Его квартиру мы покинули быстро, после чего отправились в «точку», которая у меня, признаться, вызывала наибольшее любопытство. Сотрудники правоохранительных органов, не задавая Лешке лишних вопросов, интересовались «больничкой», из которой я прыгала вниз (о чем им было неведомо). Про нее они узнали от Лешки, а он свой источник (меня) не выдал. По всей вероятности, господа лелеяли надежду отыскать наркотики.
Пока мы перемещались по двору, у всех создалось впечатление, что дома полностью расселены.
Парадная дверь в «точку» была раскрыта, и там, как и в подъезде Николая Васильевича и всех остальных, никаких кодовых замков, домофонов и сигнализаций не имелось. Типичный образец российской безалаберности или все сделано преднамеренно? Только с какими намерениями облегчается проход незваных гостей?
У сотрудников правоохранительных органов и у Лешкиных подчиненных нашлись фонарики (я свой оставила в машине, не демонстрируя боевую готовность), при помощи которых мы быстро отыскали выключатель на первом этаже и включили свет на лестнице. Освещение, к моему удивлению, было довольно ярким. Еще больше меня удивили так называемые токоведущие шины на потолке (я, признаться, ожидала обычные вкручивающиеся лампочки). В здании был сделан дорогостоящий ремонт.
Подергав пару дверей, мы нашли две (на втором этаже) открытыми. Сотрудников правоохранительных органов почему-то совсем не беспокоило несанкционированное проникновение на чужую территорию. Остальные-то ладно, про себя я вообще молчу, но эти-то? Правда, вслух я ничего не сказала.
Оба открытых помещения оказались офисами, оформленными стильно, но без изысков.
Нигде ни души. Почему-то в каждом офисе за входной дверью на стене висела аптечка. Раньше мне что-то не доводилось видеть подобного дизайна стен.
– Ты уверена, что Сашку с Веркой сюда затащили? – посмотрел на меня Афганец.
Я глубоко задумалась. Я не видела, чтобы их заводили в «точку»: такого обзора у меня с чердака не было. Их вполне могли вывести на улицу и усадить в машину. Я ведь не видела арку полностью, только правый угол…
– А где те двое, которых сегодня арестовали? – Вместо ответа Афганцу я посмотрела на сотрудников органов.
Мне ответили, что арестовали гораздо больше людей (я ведь тоже это видела, только сейчас думала о хорошо одетых мужчинах). Правда, один из ментов вдруг решил кому-то позвонить, поговорил, потом стал похохатывать, затем связь отключил и с хитрым видом взглянул на Лешку.
– Развлечься не желаете, Алексей Петрович?
Я превратилась в одно большое ухо.
Мужик сказал, что делать нам тут сейчас все равно нечего, да и в любом случае следует покинуть частную территорию (наконец-то вспомнил, порадовалась я), и предложил проехать к одному из ИВС, перед которым жена задержанного сегодня типчика (именно здесь) в одиночестве устроила митинг, требуя освобождения невинного мужа и угрожая всеми карами тем, кто осмелился поместить Мишеньку в застенки. Даму уже пытались увещевать, но ничего не получилось. При попытке увести ее силой дама пригрозила самосожжением. Мишенька, сидящий в ИВС, сказал персоналу учреждения, что будет вечно им благодарен и окажет спонсорскую помощь, если его драгоценную супругу задержат за хулиганство (а еще лучше дадут пожизненное заключение) или упекут в психушку, которая по ней плачет. Ради одной сумасшедшей жены взвод ОМОНа, конечно, вызывать не стали, да и народ потешается, как сотрудники, так и задержанные, смотрящие на происходящее сквозь решетку.
– Если кто-то даму и успокоит, то только Светлана Алексеевна, – многозначительно посмотрел на меня Афганец.
Мы всей командой поехали к месту действия. Уже при подъезде создалось впечатление, что заключенные устроили бунт. На самом деле одна женщина лет пятидесяти, прилично одетая, усиленно требовала немедленного освобождения мужа.
Поодаль притулилась милицейская машина, рядом с которой паслись два сержанта. Сопровождавшие нас сотрудники правоохранительных органов от нас предусмотрительно отделились при подъезде к учреждению и теперь встали с сержантами. Мы притормозили, проехав мимо входа чуть дальше: первым встал «Шевроле Блейзер» Афганца, затем моя «БМВ» и последним еще один джип с охраной.
Перед зданием также собралась довольно внушительная группа людей с кинокамерами, снимавших сольное выступление дамы. Тут все переключились на нас.
Дама на мгновение замолкла (она распевала революционные песни, держа в руках плакат с криво написанными буквами: «Свободу политическим узникам!»). Самый большой интерес всех собравшихся вызвал процесс появления Вовчика: он пока не мог сесть на нужное место и располагался в джипе Афганца в лежачем положении, а вылезать стал поврежденным местом вперед (правда, обтянутым брюками), но все равно процесс впечатлял, и несколько репортеров засняли его для потомков.
Первым к нашей компании подскочил иностранный журналист, на плохом русском задавший нам вопрос об отношении нашей компании к произволу властей.
– Отрицательное, – сказал Афганец.
Журналист не мог успокоиться и прыгнул к Вовчику, интересуясь, как он пострадал от репрессий.
– Задницей, – вместо Вовчика ответил Афганец.
Журналист захотел получить ответ именно у Вовчика, который, судя по его виду, был избит сотрудниками правоохранительных органов. Вовчик не успел ответить: из джипа сопровождения вылез «рогатый» Олег, и иностранец вместе со своим оператором тут же рванул к нему, по всей вероятности, потому, что эту жертву политических репрессий можно было гораздо выгоднее продемонстрировать телезрителям в каком-нибудь тихом уголке Европы (судя по акценту, я решила, что журналист представляет одну из скандинавских стран).
Олег скромно сказал, что на него напали бандиты. Учитывая рожу и пудовые кулачищи моего знакомого, это звучало комично, но только для отечественного уха. Иностранцы же (в толпе журналистов оказался и американец) набросились на «рогатенького», аки коршуны. Наши же, как выяснилось, хорошо знали, кто такой Алексей Петрович, снимать его без разрешения не решались, только робко поинтересовались, не сделает ли господин Карташов заявление для прессы.
– Я категорически против политических репрессий, – сказал Лешка в камеру, потом велел все отключить и другим тоном добавил: – Живо. Что тут произошло?
Глава 10
10 мая, понедельник
Несколько журналистов с готовностью выложили Алексею Петровичу версию случившегося. Такая подобострастность была непонятна иностранцам: по всей вероятности, они просто не представляли, кто такой Афганец, какое влияние имеет в городе и сколько человек трудится на его предприятиях.
Журналистам позвонили «источники» или кто-то из собратьев, уже направлявшихся к месту действия. В городе в последний день майских праздников не происходило ничего интересного («А как же дела в печально известном мне дворе?» – вертелся на языке вопрос, но я не стала его задавать вслух), а завтра требовалось публиковать или представлять на голубых экранах хоть что-нибудь, кроме отчета о праздновании Дня Победы.
Вот все и примчались к отделению милиции, где и наблюдают бесплатный концерт жены задержанного, пытающейся вызволить мужа из застенков при помощи не адвоката, а личного героизма. А может, она просто хотела увидеть свое лицо на первой полосе газет или по ящику, раз представилась возможность, выпадающая раз в жизни? Ведь и такого варианта нельзя исключить.
Тем временем дама, к которой все временно потеряли интерес, придвинулась к нашей компании и громким голосом, перекрывшим всех говоривших, поинтересовалась у Лешки, кто он такой. Афганец медлил с ответом, не решив, как представиться. Но дама ему помогла.
– Ты – слуга народа?
Афганец откашлялся. Журналисты стали от нас понемногу отстраняться.
– Депутат? – рявкнула дама. – Или баллотироваться собираешься? Очки себе набираешь? Ну, признавайся, кровопивец!
Далее тетка высказала свое мнение (утверждая, что выступает от имени народа) об этих самых слугах и избранниках, которые народу совсем не нужны, в особенности лютовала по поводу местных советов. Здесь я с ней, кстати, полностью согласна: очередная кодла чиновников, появившаяся неизвестно для чего. Также она заметила, что всех чиновников (или девяносто девять из ста) следует гнать поганой метлой (и в этом я с теткой абсолютно солидарна), тогда, может, один оставшийся заработает как следует и не будет воровать и брать взятки, чтобы не пополнить уволенных. Также мы узнали, что дама думает о губернаторе и почему-то о собесе.
Тетка Лешке быстро надоела, и он повернулся ко мне. Дама, заметив, что у Лешки – лицо создателя финансовых пирамид, проследила за направлением его взгляда и переключила свое внимание на мою скромную персону, теперь решив выяснить, кто я такая.
– Борец за правое дело. Активный. Даже слишком, – сказал Афганец, что вызвало неподдельный интерес журналистской братии, которая тут же направила свои камеры и фотоаппараты на меня. Это мне совсем не требовалось, требовалось другое.
Поэтому я сделала два шага в сторону дамы, подхватила ее под ручку и потащила к своей машине, шепотом говоря, что могу ей помочь. На мужиков рассчитывать не следует.
– Правильно, все они – сволочи, – громогласно заявила дама, оборачиваясь через плечо. За нами устремился только Вовчик, остальная компания (люди Афганца во главе с самим Алексеем Петровичем и журналисты) осталась что-то обсуждать. Представители правоохранительных органов к нам не приближались.
– А это кто такой? – Дама ткнула в сторону Вовчика плакатом, который успела свернуть по пути к машине.
– Он – большой, но безобидный, – сказала я. – И вообще его пожалеть надо: он сегодня попу обжег.
Дама непонимающе уставилась вначале на меня, потом на Вовчика, стоявшего с видом великомученика. Я, кстати, подумала, что он поперся за нами по двум причинам: чтобы охранять меня от дамы (хотя бы своим внешним видом) и чтобы донести Афганцу, который не мог бросить журналистов (тщеславен, оказывается, Алексей Петрович), о чем мы беседовали.
Я же, как обычно, решила немножко поразвлечься:
– Вова, покажи тете, как ты обжегся, а то она не верит.
И подмигнула телохранителю Афганца. Не долго думая, Вовчик повернулся к даме обожженным местом и в самом деле показал. Наши журналисты, увлеченные беседой с Алексеем Петровичем, очень сокрушались, что не смогли заснять процесс. Иностранцы успели.
– Так что вы видите, что мы – люди приличные, – продолжала я, обращаясь к обалдевшей даме, – сами страдаем от рук бандитов.
Вовчик (уже снова в штанах) слушал с выражением лица как у ангела, только очень большого. Я тем временем открыла «БМВ», затолкала так пока и не пришедшую в себя особу на переднее место пассажира, затем помогла Вовчику устроиться сзади на животе (вернее, на коленях и руках), что было очень неудобно, сама заняла водительское место, но никуда не поехала.
– А вы вообще кто? – опять поинтересовалась тетка.
– Правозащитница, – после недолгих размышлений ответила я.
– Это адвокат, что ли?
– В некотором роде, – ответила я, а затем резко приступила к допросу дамы, чтобы по возможности выудить из нее побольше информации, не предоставив ей никакой.
Вначале я спросила, каким образом она узнала, где находится ее муж, причем так быстро. Дама таинственно улыбнулась и заявила, что мужика, как козла, надо держать на длинной веревке и регулярно проверять, совпадает ли реальное место его пребывания с тем, которое названо жене. У Мишеньки после тридцати трех лет совместной жизни с Анной Павловной (так звали мою собеседницу) они всегда совпадали (он уже хорошо знал, что представляет собой женушка), но та все равно время от времени проверяла, не собьется ли Мишенька с пути истинного.
К счастью для Мишеньки, сегодня Анна Павловна решила устроить очередную проверку и поехала к его офису, расположенному по известному мне адресу (дама назвала координаты «точки»). Мишенька, как мне сообщили, очень много работает, даже в выходные и праздники.
– И где вы там его караулили? – уточнила я.
Анна Павловна была знакома с рядом аборигенов (а именно с Зинкой, собутыльницей Николая Васильевича) и обычно навещала ее, заодно выспрашивая, не замечала ли Зинка или ее мужики чего-то за Мишенькой. Зинка исправно докладывала обо всем происходящем во дворе. Конечно, не за спасибо: Анна Павловна всегда появлялась с исконно русской твердой валютой, действующей во все времена, несмотря на реформы и кризисы.
Из Зинкиной квартиры открывался великолепный обзор на вход в «точку», где располагался офис.
Сегодня в процессе наблюдения Анна Павловна усекла трех женщин (вернее, двух женщин и девушку), странно рыскавших по двору. (К моей великой радости, она меня не узнала, да ведь я сейчас была в Веркином кожаном плаще и накрашена.) Анна Павловна заинтересовалась: если это претендентки на Мишеньку, следовало мужа спасать и возвращать на путь истинный, пока он в очередной раз с него не сбился. Но по совету Зинки, сменившей с десяток мужей, Анна Павловна не стала мгновенно срываться с места, а решила подождать развития событий. Вдруг мы все-таки не к ее драгоценному? В офисах ведь много людей работает. Мы могли и наниматься прийти, невзирая на выходной. Сейчас не советские времена, люди каждый день работают. А портить Мишеньке репутацию Анна Павловна не хотела. Она его обычно воспитывала дома, с глазу на глаз.
Дальнейшие события оказались слишком бурными даже для нее.
«Точка» закрывала от нее место, где мы встали, когда Верка решила покурить, не видела Анна Павловна и процесса общения Верки и Сашки с двумя хорошо одетыми мужчинами (одним из них и был Мишенька, появившийся из «точки» с исключительно деловым видом на пару с партнером Димой). Но Анна Павловна стала свидетельницей захвата одной женщины и девушки Мишенькиными охранниками. Верная супруга терялась в догадках, строя версии: известные воровки, наводчицы, террористки? А Мишенька проявил бдительность? Оправдалась террористическая версия: прогремел взрыв. Анна Павловна тут же позвонила в «ноль-два», чтобы сообщить о случившемся, и описала террористок, сказав, что две из них захвачены в плен бизнесменами и их охраной. После чего стала ждать прибытия правоохранительных органов.
Те вскоре прибыли вместе с медиками и пожарными. Вообще понаехала куча народа. Но вместо того, чтобы арестовать террористок, представители правоохранительных органов надели наручники на Мишеньку, его компаньона Диму и всю их охрану и вывели со двора. Куда делись террористки, она так и не поняла. Анна Павловна пыталась убедить милиционеров в неправильности их действий (я этого не видела и не слышала, так как находилась на улице, а Анна Павловна старалась во дворе, где было много шума), но у нее ничего не получилось. Мишенька не особо удивился, увидев супругу поблизости, но почему-то решил, что это она все подстроила, и обвинил ее во всех смертных грехах. Анна Павловна, конечно, обиделась, но тем не менее рванула вслед за милицейскими машинами на своей «шестерке» и увидела, куда доставили Мишеньку.
После этого она вернулась домой, оделась потеплее, наскоро нарисовала плакат (поэтому буквы и получились кривые), лично обзвонила все газеты, выпуски которых имелись в доме (правда, не везде ей ответили), связалась с американским и шведским консульствами, телефоны которых у нее были, после чего рванула к стенам отделения милиции, где и стала выражать протест против ареста мужа и политических репрессий в целом.
– Если он в чем и повинен, то только в супружеской измене, – сказала мне Анна Павловна с надрывом, – но с этим я сама разберусь. А сейчас Мишеньку надо вызволять! Вы мне поможете?
Я ответила, что постараюсь, и еще раз уточнила, куда делись Верка с Сашкой, конечно, не называя сына и подружку по именам. Анна Павловна снова твердо заявила, что охранники увели их в «точку», где располагаются офисы Миши и Димы, и они оттуда не появлялись. Анна Павловна выдвинула версию: эти проститутки успели переспать со всеми милиционерами, и поэтому их оставили на свободе.
У меня, признаться, было другое мнение.
– Кстати, а почему вы все-таки появились с политическим лозунгом? – поинтересовалась я.
– Это эффектнее, – ответила Анна Павловна. – Тем более тут иностранные журналисты. Вот если бы Мишенька еще был евреем… Я давно ему говорила, что нужно сменить национальность. Неужели в роду не найдется ни одного еврея? Вот одна моя подруга отыскала прабабушку, так уже три года живет в Израиле. Знаете, как там заботятся о пожилых людях? А Мишенька не чешется. Я-то свою родню до шестого колена прошерстила. Представляете, ни одного еврея! И о чем я думала, когда выходила замуж?
Мне хотелось взвыть, Вовчик на заднем сиденье странно крякал, но Анна Павловна, по всей вероятности, относила издаваемые им звуки на счет его бедственного положения. Она как раз уточнила, кем мне приходится Вовчик.
– Родственник в некотором роде, – ответила я, но не стала углубляться в дебри наших семейных отношений по кошачьей линии.
Анна Павловна схватила меня за руку и потребовала ответа: когда освободят Мишеньку? Если не предъявят никакого обвинения, то крайний срок – в четверг днем, ответила я. Я, правда, не была стопроцентно уверена, что максимальный срок содержания под стражей без предъявления обвинения сейчас составляет семьдесят два часа, но Анна Павловна этого тем более не знала, а Вовчик словесно в разговоре не участвовал.
– А почему не сегодня? – взвыла Анна Павловна.
– С этим вопросом не ко мне.
Анна Павловна стала что-то верещать, но я пресекла порыв в зародыше: мне требовалось еще выяснить, чем конкретно занимается Мишенька. Как я предполагала, другой такой возможности не представится.
Мишенька поставлял в Россию продукты питания. Их состав время от времени менялся – в зависимости от спроса, таможенных пошлин и так далее.
– Чем он еще занимается? Хобби у него есть какое-нибудь?
– А зачем это вам? – прищурилась Анна Павловна.
– Хочу разобраться, за что ему могут предъявить обвинение.
Лучше бы я этого не говорила: пришлось лишние минут пятнадцать выслушивать, какой Мишенька хороший и честный. Он просто не мог участвовать ни в чем противозаконном. Я хотела заметить, что полностью законного бизнеса в нашей стране нет и быть не может, но вовремя сдержалась.
– Куда он еще ходит, кроме работы? Или только в этот свой офис, где его арестовали?
Анна Павловна задумалась, а потом ответила:
– В церковь ходит. И даже сам проповеди читает.
Вовчик на заднем сиденье опять издал какой-то странный звук. Мне страшно хотелось показать ему кулак, но сделать это при Анне Павловне я не могла. К счастью, она не обратила внимания на телохранителя, занятая мыслями о своем Мишеньке.
Сохраняя невозмутимое выражение лица, я уточнила у Анны Павловны, где находится церковь и как она называется.
– Какого-то святого, я точно не помню. А находится в Красносельском районе, при выезде из города. Пожалуй, это уже даже не Петербург…
И Анна Павловна сообщила мне точные координаты, добавив, что добираться удобно, даже если нет своей машины: недалеко останавливаются маршрутка и автобус. Мишенькина супруга там, конечно, неоднократно бывала, проверяя, какие такие проповеди произносит ее благоверный. Убедилась в благопристойности занятия и, главное, поведения мужа. Ей, конечно, не очень понравилось, что подавляющее большинство прихожанок – женщины, но что поделаешь? В любой церкви встретишь гораздо больше женщин, чем мужчин.
Анна Павловна была очень рада, что Мишенька занялся богоугодным делом: в молодости он только по бабам бегал. Она пришла к выводу, что раз он ударился в религию, то с женщинами покончено. Не станет же пастор оприходовать прихожанок? Я с этим вслух согласилась, но в душе уверена не была. Мне также захотелось посетить данное заведение. И, пожалуй, еще разок встретиться с Леной Сойко, чтобы выспросить у нее и про злосчастный дворик, и про церковь в Красносельском районе. И почему Лена называла дворик церковью Святого Дона Жуана? Или у них по всему городу филиалы, неизвестные Мишенькиной супруге? Хотя от такой разве скроешься…
Но сейчас мне следовало заканчивать беседу. Я, пожалуй, узнала все, что могла. По-моему, Афганцу следовало бы подключить к делу официальные органы (он их, конечно, уже подключил, но стоит дать более конкретные задания). А может, никаких действий и не потребуется. Если эти самые «проповедники», или кто они там уже есть, хоть немного напуганы… Ведь Афганцу-то нужно, чтобы никто не лез на его священную территорию и делился.
А мне нужно вызволять Сашку и Верку. Они для меня важнее всех деловых интересов Алексея Петровича и самого Алексея Петровича со всей его свитой. А раз мои находятся в той злосчастной «точке», с нее и следует начинать. Убьем двух зайцев: и моих освободим, и «проповедников» постращаем… Заодно выясним, чем они там с женщинами занимаются. Тут наши с Лешкой интересы совпадают.
– Анна Павловна, сегодня вы тут больше ничего не добьетесь, – сказала я женщине. – Идите домой, выспитесь. А завтра с утра вашего Мишу, возможно, освободят.
– Но вы же обещали отпустить его сегодня! – завопила Анна Павловна истошным голосом.
– Я не обещала. И я не освобождаю.
Анна Павловна еще немного повопила, а потом, к моей великой радости, опять, раскрыв плакат, бросилась искать поддержки у журналистов, так пока и не покинувших свои посты. Вместо нее к моей машине приблизился Афганец.
– Поехали отсюда, – сказала я ему.
– Куда? – уточнил он.
– К «точке».
Лешка посмотрел на Вовчика, так и корчившегося на заднем сиденье.
– Ее ребенок и Верка, наверное, там, – сказал Вовчик.
Лешка крикнул своих, все быстро распределились по джипам, и мы сорвались с места. В зеркало заднего вида я заметила, что Анна Павловна хотела рвануть за моей машиной, размахивая плакатом, но как ей угнаться за «БМВ»? За нами также последовали знакомые сотрудники правоохранительных органов.
Следующее наше общее совещание состоялось перед въездом в злосчастный двор. Как выяснилось, Вовчик вел запись нашей милой беседы с Анной Павловной, которую и включил для собравшихся. Сотрудники правоохранительных органов были категорически против очередного проникновения на чужую территорию. Лешка тоже, в общем, не горел желанием туда лезть. Его бойцы молчали, в прениях не участвуя. Исключение составил Вовчик, поддержавший меня. Он считал необходимым спасать Верку и Сашку, с которыми был знаком лично и тесно.
Я придерживалась мнения, что моего сына и подругу держат не в здании, а под ним и нам следует поискать вход в подвал.
– Делать тебе нечего, – буркнул Лешка и добавил: – Как обычно.
Я поняла, что ему лениво заниматься поисками Верки и Сашки: этим его собственные проблемы не решить, а на моего сына и подругу ему плевать с высокой колокольни. Более того, я не исключала, что во время моей беседы с Анной Павловной он решал кое-какие свои вопросы, например, при помощи знакомых журналистов. Да и сотрудники правоохранительных органов, состоящие у него на дотации, помогут с доведением начатого дела до нужного Афганцу конца. Двое бизнесменов, претендовавших на Лешкины территории, уже в ИВС, а был бы человек – статья найдется. Поработают с этими, еще одного питерца и москвича привлекут, там Сэм из Америки с очередным визитом прибудет, с ним поговорят… Вот Лешка и получил то, что хотел.
– Если ты не идешь со мной искать подвал, то я пойду одна! – рявкнула я.
Лешка закатил глаза и, бурча себе под нос что-то на тему «связался на свою голову с этой сумасшедшей. Кто бы меня видел», тем не менее за мной потащился. Подчиненные почти полным составом (за исключением водителей) последовали за нами. Сотрудники правоохранительных органов остались перед аркой. На шухере, что ли?
– Веди, Сусанин, – ехидно сказал Лешка, когда мы оказались перед «точкой».
– Мальчики, – обратилась я к людям Афганца, – все-таки еще разок проверьте квартирки, а мы с Алексеем Петровичем и Володей будем исследовать первый этаж.
Парни отправились вверх по лестнице, а я предложила Лешке с Вовчиком заглянуть под лестницу.
– Вовчик там не поместится, – ухмыльнулся Лешка, но за мной поперся, опять ворча, что такой ненормальной бабы в жизни не встречал.
Его поведение, несмотря на постоянное выражение недовольства, доказывало, что Алексей Петрович испытывает ко мне некие чувства, которые никак не решается выразить словами (или просто не умеет). В общем, я тешила себя надеждой. И поведение Лешки несколько подсластило горечь пропажи сына и подруги.
Через час мы с бойцами Афганца снова встретились перед «точкой». Наши поиски не дали никаких результатов. Скорее всего, в этом доме не было ни подвала, ни потайных комнат, имелся лишь чердак, который также был оборудован под офис.
– Ну что, довольна? – спросил у меня Лешка.
– Конечно, нет! – рявкнула я. – Сашку-то не нашли! И Верку тоже!
– Жди звонка, – невозмутимо заметил Афганец.
– Какого еще звонка?!
Лешка пояснил, что с меня, скорее всего, потребуют выкуп. Мне следует соглашаться на условия, тут же связаться с Алексеем Петровичем, он, в свою очередь, свяжется с дружественными органами (вернее, их сотрудниками), они совместно разработают операцию и вызволят Верку с Сашкой. Более того, раз два представителя местного бизнеса находятся в застенках, с ними будет проведена соответствующая работа (как сотрудниками органов, так и сокамерниками), за чем лично проследит Алексей Петрович (догадываюсь, с какими целями в первую очередь).
– В общем, Лана, давай по домам, – сказал Лешка устало. – Попариться как следует ты мне сегодня не дала, напиться не дала, дай хоть выспаться. И ведь у тебя завтра рабочий день, если не ошибаюсь?
Я поняла, что мне от Лешки больше содействия не добиться, да и он прав, пожалуй. В этом здании Сашки с Веркой нет. Негде их тут держать. Прочесывать еще четыре дома, стоящие неровным прямоугольником? Почему-то мне казалось, что мы сына с подружкой и там не найдем. Наверное, их успели куда-то вывезти. Возможности имелись. В самом деле, наверное, придется ждать или звонка, или результатов допроса Мишеньки с Димой, находящихся сейчас в ИВС.
– Спасибо, Леша, за помощь, – сказала я.
– Хоть благодарности дождался, – усмехнулся Афганец, лично довел меня до машины, но провожать до дома не поехал.
Глава 11
Ночь с 10 на 11 мая,
с понедельника на вторник
– Ну что? – спросил Костя, когда я переступила порог.
Но ответить я ничего не успела – заметив, что я вернулась одна, Костя заорал:
– А Сашка где? Ты что, опять ему разрешила к Вите пойти на ночь глядя? Ты помнишь, что ему завтра в школу?
Я не успела ответить и на эти вопросы: Костя перешел на жалобы – почему я не привезла к нам Верку, я совсем не думаю о брате и его чувствах. Мало того что он сидит в четырех стенах, ни света белого, ни людей не видит, в казино я ему ходить запретила, в выпивке ограничиваю, так еще и лишаю единственной радости, которая заключается в общении с моей подружкой.
Слушая Костю, я разделась, повесив и свою штормовку (которую принесла в руках), и Веркин плащ на вешалку, и отправилась в ванную, чтобы встать под горячий душ: я устала за сегодняшний день, да и настроение было отвратным. Костя продолжал что-то бурчать под дверью, но я была не в состоянии ему отвечать.
Правда, он к моему выходу из ванной согрел ужин. За едой я и поведала о случившемся.
– Надо было осмотреть все дома, – твердым уверенным голосом, совершенно ему несвойственным, сказал Костя. – Почему ты отпустила Афганца?
Читать бесплатно другие книги:
