Игра по чужим правилам Усачева Елена
Как же она раньше ухитрялась во все это верить? И главное – ловко придумано! Не подкопаешься. Все ложилось одно к одному, как карты в колоде, как выстрелы в пулеметной очереди. Но даже в таких планах бывают просчеты.
– Никита рассказал, что это он звонил мне.
Катя подошла вплотную, выдохнула прямо в лицо.
– Вот и катись с Никитой куда подальше.
За спиной зашипело, словно из кустов на них напал Змей Горыныч. Катя отпрянула, возвращаясь к рюкзаку.
– Кто следит за котелком! – завопил Валера, сокрушенно заглядывая в заметно опустевшую емкость. – И вообще – сколько можно чай пить? Давайте уже что-нибудь пожрем.
– Естественная регуляция уровня огня, – Сергей бросил около подзатухшего костра охапку веток.
На Иру налетел Никодим.
– Зачем ты ей сказала! – Глаза у него были сумасшедшие.
– Да пошел ты! – Лисова сейчас была на удивление спокойна.
– Она же сейчас опять скажет, что бросает меня!
– Не переживай, у нее уже новое увлечение.
Как по заказу, Катя в это мгновение села рядом с Валерой, и он положил ей руку на плечо. Вполне дружеский жест. Или более чем дружеский?
Никодим быстро-быстро задышал, но Ире на него уже было плевать.
Стянула заметно подсохшие джинсы, вынула ледяные ноги из кед. Запасные брюки были мягкие и теплые. Шерстяные носки на голую ногу. Сапоги. Поначалу организм никак не отзывался на перемену внешнего одеяния. Он так же «позвякивал» замороженной кожей, робко реагируя на теплое прикосновение сухой одежды. А потом по телу волнами пошло тепло.
– Мы обратно в город, – вылез из палатки Антон. – У Оли сильный ушиб. Ее надо к врачу.
– Я с вами, – поднялась Ира.
– Э! Куда все? – встрепенулся Валера.
– А ко мне, значит, никто не идет? – все понял Никодим.
– Мы остаемся здесь, – жестко произнесла Катя.
Ник засопел. Ну, теперь у них разговоров на всю ночь.
– До моего дома близко. А здесь будет холодно. – Еще на что-то надеялся Никита.
– Я вас провожу, – Сергей снял с огня никому не нужный котелок. Ага! Бежит с места разборки. Ник без боя не сдастся. Будет ругань. Вон он как нависает над Сергеенко.
– Катись отсюда! – Голос Кати категоричен.
– Я ничего не говорил! – взмолился Никита.
– Проехали!
– О чем речь? – басил Валера.
Домой! Скорее домой! Если Никодим снова появится на ее горизонте, она его убьет. Нельзя быть такой тряпкой.
Ира сгребла вещи, закрыла рюкзак.
– Скажи ты! – кинулся к ней Ник.
– Сам говори! – процедила сквозь зубы Ира. Как он ей надоел!
Вот она – сладкая минута мести.
– Катя, – позвала Ира.
Неужели Сергеенко так ей ничего и не скажет? Неужели их дружба стоит какой-то пустой выдумки?
Катя поморщилась, давая понять, что ни о чем говорить не будет.
Дурацкая ситуация – постоянно у кого-то что-то просить. А решить-то надо одну маленькую проблемку – будут ли они дальше общаться или на этом все, конец? А может, надо решить, хочет ли она общаться? Спроси ее сейчас, ответит: «Нет». Что будет завтра – посмотрим.
– Ну, не уходите! – взвыл Ник, не зная, куда кидаться.
Ира отвернулась. Его было даже не жалко.
Сергей стоял на краю обрыва, нетерпеливо поигрывая котелком. Антон повесил на себя два рюкзака – один на грудь, другой на спину. Оля со страдальческим выражением лица зашагала вперед. Напоследок Ира оглянулась. Нет, ей не показалось. Они все действительно были сами по себе.
В электричке Антон с Ольгой ушли в другой вагон. Ира села около окна. Народа почти не было. Сквозь шум колес был слышен далекий гитарный перебор. Антон что-то пел Оле. Может, ей это помогало пережить боль?
Глава десятая
Все… ничего…
Записи на вырванных листочках:
«Он был новенький. И как новенького, его определили в их группу. К самым сильным. Она с подругой переглянулась, усмехаясь. Новенький казался неуклюжим недотепой, с вечно лохматыми волосами, с отсутствующим взглядом. Сев к ним на лабораторной, он поначалу молчал, все смотрел на нее, на ее руки, на то, что и как она пишет. Подруга уже начала над ними подтрунивать, мол, жених и невеста отыскались. А потом он заговорил. Лабораторную они закончили первыми. Он пригласил пройтись. Согласились обе, одновременно. Он знал обо всем – какая птица поет, что за дерево растет, какую музыку сейчас лучше послушать, какое кино посмотреть. Он приносил стопки книг и дисков, он был всегда весел, словно в груди его сидело маленькое солнышко. А внешне так и оставался лохматым, с отсутствующим взглядом, смешной походкой. И она влюбилась. Если шли гулять, то сначала заходил за ней и только потом за подругой. Пока были вдвоем, она брала его под руку, снизу вверх смотрела ему в лицо.
И вдруг как удар молнии – при встрече подруга стала целовать его в щеку. Он не сопротивлялся. Наоборот, наклонялся, чтобы ей было удобней. Сначала он заходил за подругой и лишь потом – за ней. Она больше не оставалась с ним наедине.
Это было больно. Особенно слушать, как подруга рассказывает о том, как любит его. Они не ходили втроем – теперь только они и – она. Но чаще они без нее. Все так же гуляли, ходили в кино. Ей потом рассказывали – понравилось или нет.
Она понимала, что с этим надо что-то делать. Что сердце не выдержит, что оно сейчас взорвется, заполнив болью весь мир.
Взгляд у него стал грустный. Сам он уже не был так весел, а истории рассказывал все больше с печальным концом. Стал читать Уайльда и Метерлинка.
Она не выдержала, она ему все сказала. Что любит. Что не может смотреть, как они ходят вдвоем. Он кивнул, сказал, что знает. Что сам любит ее, но не может сделать больно подруге, что не в состоянии сделать выбор. Она плакала, он грустил. Подруга злилась. Впрочем, она уже не была подругой, они даже не здоровались. Все стремительно летело в пропасть, а он так и не делал выбора. Говорил, что любит, но продолжал ходить с другой.
Потому что не хотел ее обижать.
Постепенно боль внутри превратился в ледяной комок, в кусочек заколдованного зеркала, застрявшего в сердце. Но вынимать его оттуда никто не спешил».
Хорошо, что у современных телефонов нет экранов. Ира не видела лица Щукина, когда позвонила ему в воскресенье утром и попросила велосипед. Не видела, но хорошо представила.
– Мне надо кое-куда съездить. Я верну.
– Опять?
Он наверняка кривился, изображая всю глубину недовольства.
– Пешком ходить не пробовала?
– Это далеко.
– На автобусе.
– Всего на час.
– Пешком.
– Хочешь, поехали со мной.
– На багажнике?
– Больше не попрошу.
– Чего ты все не успокоишься?
– У меня осталась одна бабочка. Я принесу тебе, ты кому-нибудь подаришь.
– Отдай Сергеенко, она ее на завтрак съест. С майонезом.
Велосипед стал ее идефиксом. Пешком до улицы Хавченко дойти можно было. На велосипеде солиднее. И не так обидно, если она не застанет там черноволосую Лизу. Потому что именно ей хотелось показать фотографию. Уж она-то знает, с кем фотографировалась.
– А ты разве не в поход на Гималаи отправилась? – тянул время Щукин.
– Уже вернулась. Когда к тебе подойти?
Лешка застонал. Он не хотел давать велосипед. И конечно же, не хотел, чтобы Ира к нему приходила.
– Я никого не желаю видеть!
– Видеть необязательно.
– Оставьте меня в покое!
– Все претензии к Курбановой. Я не по этой части.
– И на том спасибо. А то вы когда влюбляетесь, становитесь такими непроходимо тупыми.
– Скажи это Ленке. Когда?
– Я ей это уже сто раз говорил, но она же дерево. Вас не пробьешь!
– Мне очень нужно.
– А мне очень не нужно!
– Я через полчаса буду у тебя.
И сразу положила трубку, чтобы не услышать в свой адрес еще пару неприятных слов. Впрочем, неприятные слова ее сейчас не трогали. Вчера в электричке она пережила настоящий ад – сначала падение в бездну самобичевания, кошмар ненависти ко всем и вся и, наконец, тупое равнодушие. Когда она переступила порог своего дома, то смогла добрести до кровати и упасть. Думала, не уснет, но сон мгновенно завладел ею. А когда проснулась, еще лежа в постели, поняла, что в этой истории нужна точка. И поставит она ее на улице Хавченко в бирюзовом особняке. Она покажет там фотографию и узнает, что это за человек. Идти пешком – нет! Только велосипед. И что она в него уперлась? Может, просто хотелось, чтобы кто-то помог? Хотя бы Лешка. Хотя бы велосипед одолжил. У него хорошо получалось помогать. Неназойливо так. Как бы случайно. Или на самом деле случайно?
Вариантов дальнейшего развития событий насчитывалось несколько. Лешка сбежит, дверь откроет его мама, и никакого велосипеда Лисова не получит. Или не сбежит, а с радостью на мордахе выдаст технику, еще и бантик повяжет. Он может ждать ее на улице с велосипедом. Или распахнет дверь и сообщит, что байк сам собой разобрался на запчасти. Все, кажется, других вариантов не предвиделось. По ходу она зачем-то вспомнила, как представляла себе поход на скальник, воображала, как все будут ее поздравлять с днюхой. Такого расклада, что придется возвращаться и что никто даже не вспомнит про ее праздник, не виделось и в кошмарном сне. Сейчас с Лешкой Ира понимала, что все будет не так, как ей хочется, но еще одной версии придумать не получалось. И как это жизнь ухитряется подстраивать так, что нормальному человеку в голову не придет?
Многоподъездный дом был сер и тих. Кодовый замок отключен. Войдя в холл, Ира услышала грохот. Словно дом, которому порядком надоели жильцы, решил уйти в себя, хлопнуть дверью и больше никогда не возвращаться. На лестничном пролете второго этажа сначала появился велосипед. Знакомый, с синей рамой. Над ним покрасневшая от натуги недовольная физиономия Щукина.
– Это ты мне?
– Себе!
Напирающий велосипед заставил отступить. Лешка прошел мимо.
– Свет вырубили. В лифт сядешь и застрянешь там на всю жизнь.
– Помочь! – Ира торопилась следом.
– Спасение утопающих дело рук самих утопающих!
Велосипед звенел и грохал на ступеньках. Шарахнула не закрепленная замком дверь.
– Ты куда? – побежала за уезжающим Щукиным Ира.
– А куда надо? – Лешка сделал большой круг и остановился.
– Ты мне даешь велосипед?
– Не даю. Садись. Довезу. Тебя одну отпускать нельзя, опять каблук сломаешь.
Ира с сомнением посмотрела на хлипкую конструкцию байка.
Сломается. А как не сломается, так погнется где-нибудь.
Лешка молчал. Он все сказал. Выбор теперь за ней. Наверное, он уже так кого-то возил, раз предлагает. Лику. Вряд ли Ленку.
– Улица Хавченко. Бирюзовый особняк.
Если она приедет с Лешкой, это даже будет лучше. При нем она не раскиснет.
Или лучше все же одной?
– Мы успешно боремся с трудностями, которые сами себе создаем, – тяжко вздохнул Щукин. К этой присказке он как-то особенно прикипел.
– Нет таких препятствий, которые мы не можем себе придумать, – парировала Ира. Злость подсказывала слова. Ну и память тоже не подводила. Кажется, эту фразу она слышала от Парщикова.
Багажник был не самым лучшим местом для сидения. Особенно когда велосипед летит по ухабистой дороге. Но стоять на месте нельзя. Движение – жизнь.
Лешка уверенно катил вперед. Руль особенно не вилял – значит, натренировал ноги, жук-плавунец.
– В тебе сколько килограмм? – Велосипед ехал все быстрее, подпрыгивая на неровностях и вылезших корнях деревьев.
– Сорок.
Щукин кивнул, переключая скорость.
– Копыта подбери.
Они съехали с бордюра, обогнули коляску. Ира сначала вцепилась в сиденье, но амортизаторы скрипнули, отдавив пальцы, и ей пришлось перехватить за Лешкину талию.
– Я щекотки боюсь, – предупредил Щукин.
– А я асфальта.
Лешка попытался посмотреть на нее. Руль пошел в сторону, заваливая велосипед.
– Не доедем! – завизжала Ира, чуть не стащив Щукина с седла.
– Куда мы денемся, – проворчал Лешка, сильнее налегая на педали.
Так, переругиваясь и пытаясь столкнуть друг друга на землю, они добрались до улицы Хавченко.
Лужа, в которой когда-то давно купалась Ира, высохла. Валялись две бесхозные доски. Судя по натоптанным тропинкам, их обходили.
Лешка дышал, как паровоз – хорохорился, хорохорился, а сил все-таки до конца не хватило.
Ира с опаской смотрела на черную дверь, словно из нее сейчас должен был вырваться огнедышащий дракон. Ну, или хотя бы Саша. С Кавказом под мышкой.
– Прилипла? Иди, выясняй, что хотела.
А что она хотела? Из-за неожиданной поездки представить ничего не успела – как будет искать, кого, что скажет. Но сидеть дальше на багажнике было бессмысленно. Она спустила затекшие ноги, сделала пару неуверенных шагов.
– Ты меня подождешь? – робко спросила Лешку.
– Такси оплачено в оба конца.
Ира не очень ему поверила. Скорее всего уедет. С чего он вдруг стал такой добрый? Он не Тимур, и она не команда.
Ладно, скоро все выяснится. Первый этаж открывал небольшой холл. Направо стеклянная дверь, столы, лавки. Похоже на столовую. Направо закуток. Прямо лестница. Упирается в стену. Делает поворот. Наверху шумели. Крики взмывали волнами и затихали.
Ира поднялась на половину второго пролета. Она уже видела небольшую площадку с тремя дверями. Все как в сказке – направо, налево и прямо. Шумели справа.
Направо пойдешь – коня потеряешь, налево – голову сложишь, а прямо богатым будешь. Ничего не перепутала?
И тут внизу хлопнула входная железная дверь.
Ира и сама не поняла, чего испугалась. Замерла на месте. Опять некстати полез в голову образ дракона, который должен откуда-то выползти. Под ногой у него непременно должны хрустеть золотые монеты.
И он вылез в виде лохматого черноволосого парня, что в прошлый раз был представлен как Саша.
– Привет, – кивнул он Ире как старой знакомой. – Ты к нам?
– Мне Лиза нужна.
– Какая Лиза?
Ира вытащила из кармана фотографию.
– Токачева? – соглашаясь, покивал парень, но куда-то идти и кого-то звать не спешил. Вглядывался в снимок, словно налюбоваться не мог.
– А рядом с ней – кто? – Вопрос прозвучал как нельзя кстати и довольно невинно.
– Это Валька Прибрежный. Он из Нижнего. Хороший парень.
– Хороший… – еле слышно согласилась Ира.
Надо было идти, но Саша стоял, изучая фотографию, щурил глаз.
Руки опустились.
– Это где их засняли? В Казани? На Зиланте?
Что-то Сашу задело в этом отпечатке. Он все смотрел и смотрел, забыв об Ире. Она попятилась.
Валька Прибрежный из Нижнего Новгорода… Получается стих. Вот и точка. За ней пустота.
И снова больно, хотя все и так знала. Но пока не было этих последних слов, оставалась хоть какая-то надежда. Оставалась ее любовь вообще. А теперь – кому она нужна со своей любовью? Не для кого ее хранить, не перед кем демонстрировать.
– Эй! Так что с фотографией делать? Лизке передать?
Он свесился через перила. Спасительная дверь была в двух шагах.
– Себе возьмите! – крикнула и скорее-скорее вперед. Не думать! Не видеть!
Вылетела на улицу. Зовут. Кто ее здесь может знать? Хотят догнать и вернуть фотографию? Не надо! Правильно сестра порвала первый снимок, не за чем он ей. Во всем она была права – Иру окружают одни фантазии. А есть еще жизнь. И надо делать, как все делают.
Пошла, держась за стенку дома, обогнула выступ угла.
– Лисова! Куда топаешь?
– Уйди… пожалуй…ста…
Дыхания не хватило. В конце каждого слога она ловила ртом воздух, но он почему-то не входил внутрь, а застревал в горле. Что с ней? Она умирает?
– Лисова! Ты что?
– А что? – На последнем слове икнула. Холодный воздух щиплет раскрасневшееся лицо. Она глубоко вдохнула и закашлялась.
– Тебя чего, били там?
Сначала кивнула, вспомнив задумчивое лицо «не того Саши», но потом быстро замотала головой.
– Все… ничего… Нормально. Теперь совсем нормально. Его нет.
Ну, вот и закончилась история. Надо будет жить, как прежде, без любви. С одним НЛП. Странно, Ира и не замечала, что все это время продолжала надеяться. Нет, не на то, что Катя приведет Сашу. И даже не на то, что она его хотя бы увидит. Она верила, что любовь в мире есть. Это чувство так преданно согревало ее все эти осенние месяцы. А теперь ушло. Тонкой струной оборвалось в небе.
– Кого нет? Умер кто? – Щукин хмурился. Сидел на своем железном коне и изображал недовольного рыцаря.
– Умер, – прошептала Ира. – Саша.
– Значит, он существует?
– Кто? – Воздуха не хватало. Она все еще захлебывалась на словах.
– Курбанова все трепала, что у тебя парень, что записки пишет. Что в поход ты из-за него пошла.
Ира мелко закивала. Да, была жизнь, была цель. А что теперь?
– Ничего, поругались, помиритесь. – Вид у Лешки был похоронный. Словно на улицу Хавченко он доставил драгоценности, а обратно его заставляют тащить металлолом.
– Не с кем мириться, – устало пробормотала Ира.
– Было бы желание, – произнес Щукин зло.
Ира подняла на него глаза. Она не узнавала Лешку. Лицо за мгновение осунулось и потемнело. Он сидел, щелкая ручкой скоростей, смотрел строго перед собой.
– Ты едешь? – сентиментальничать дальше Щукин был не намерен.
– Куда? – устало спросила Ира.
– Туда! Садись! – Лешка схватил Иру за руку. Это неожиданное прикосновение заставило ее вздрогнуть. Щукин отшатнулся, с удивлением глядя на свою ладонь.
– Ну и ладно! – воскликнул он вдруг.
Ира кивнула, ощущая острую жалость к себе, а главное – невозможность всего рассказать. Никому. Все это было как-то нелепо. Ира заплакала, и мир снова поплыл перед ее глазами.
«Щукин! Ты-то хотя бы меня понимаешь?» Он не понимал. Ему не было дела до Ириных мучений. Он недовольно жал губы, щурил глаза, а потом и вовсе уехал, напоследок бросив: «Ну и реви тут! Больно нужно!» Словно не Лисову обидели, а его, маленького несчастного Лешку. Как-то все это было беспросветно.
Ира быстро устала плакать. Навалилась апатия, захотелось поскорее оказаться в своей комнате. Она побрела куда-то туда, где, как ей представлялось, находится ее дом. Осенняя сырость выдувала из нее последнее тепло. Было немного жаль уходящей мечты. Она так и видела Сашу, уезжающего в поезде в сторону гор. За собой поезд не оставлял путей, потому что возвращаться не собирался. Любовь, такая искренняя, такая светлая, вылетала изо рта вместе с легким парком, оставляя Иру на незнакомой улице. Она была одна. Как и все девчонки во все времена. Это только кажется, что они вместе с кем-то. Вранье. Они навсегда одиноки.
И снова Ира шла. Было холодно и тяжело. Лечь бы, закрыть глаза, подождать, когда боль пройдет. А пройдет она обязательно! Только не сейчас, не завтра. Для этого нужна целая жизнь.
Она теперь хорошо видела, как осень крепко взяла всех в свои черные лапы. Промокшие деревья с набухшей от влаги корой стояли, тыча голые ветки в серое небо. Асфальт был темно-сер, в лужах тонули опавшие листья. Дворники уже сгребли все осенние ковры, обнажив грязь земли. Машины разбрызгивали из-под колес мутную жижу. Все вокруг приготовилось к снегу и морозу. Все приготовилось ждать. Весны. Апреля. Апрель – он всё возрождает.
День прошел быстро. Ира слонялась по комнате. Сестра сообщила, что Александрия уснула, сложила свои огромные крылья и не шевелится. Ира кивнула и отправилась в ванную. Потом был вечер и телевизор. За ним пришла ночь. Ира думала, что она будет бесконечной, но неожиданно для себя заснула, и только длинный тяжелый сон вспоминался на следующее утро.
Какой, оказывается, у них большой класс. И как все изменились. Ира давно не вглядывалась в одноклассников. Ее мир на время сосредоточился на Кате, ее рассказах. Класс приливно гудел, делился последними новостями – за выходные их набралось порядочно. Все еще вспоминали Ирин день рождения, гибель бабочек. Курбанова как-то ухитрилась узнать, что Щукин в воскресенье возил Иру на улицу Хавченко, и теперь снова сжигала, как она считала, счастливую соперницу взглядами. Что-то за Ириной спиной пыталась сообщить Анька. Митька быстро записывал все, что наговаривала учительница… химии? Надо же, а у них сейчас, оказывается, химия.
Жизнь слаженным механизмом катилась вперед. Переговаривались на первой парте Алина с Ксюшей. За ними долговязый Дима задумчиво листал учебник, словно не мог понять, что они вообще проходят. Рядом улыбается своим мыслям невероятно кудрявый невысокий Максим. Этот вечно всем доволен. Сзади Вика щиплет его в спину, он передергивает плечами. За Викой Щукин. Поставил перед собой рюкзак, словно ценность какую бережет, прижался к нему лбом. И чего он от Ленки отсел? А, нет, это она сама перебралась за парту к Ваве, что-то они там ваяют, тетрадку друг другу перебрасывают. У доски мается Сережка Липатов. Он всегда мается, с кислой мордой мямлит что-то. Своих слов у него нет, только по подсказкам. Учительница задает вопрос и сама же отвечает. Сережка повторяет. Учительница довольна. Все равно в голове ничего не останется.
Кати не было, некому было ответить на дурацкий вопрос: «Зачем?» Некому было извиняться и пытаться все вернуть – дружбу, веру в человека. А раз нет, то и не надо. Сергеенко не было, и решения не было. Ира опять смотрела на одноклассников, мазала взглядом по лицам. Хихикали Ленка и Вава. Чего они хихикают?
Класс зашевелился. По этому движению стало понятно, что урок закончился.
– Лешик! – пропела Лена.
Даже не смешно. Сейчас Щукин прибежит к ней на задних лапках, тапочки в зубах принесет. Сколько можно?
– Чего уставилась?
– Хочу и смотрю, – дернула плечом, встала. Чего эта Курбанова к ней докопалась?
– Завидно? Своего парня нет, за чужими бегаешь?
Быстро глянула на Щукина. Он стоял рядом, смотрел в сторону, прижимал к себе рюкзак. Его подозвали, он подошел. Его спросили, он рассказал – куда возил, зачем, что было потом. Про «потом» нафантазировал, конечно, но в целом угадал. О том, что никого нет.
– Для кого чужой, а для кого и ничей.
– Это ты о чем?
– О некоторых, что готовы с земли подбирать. – Что говорит? Кому? Слова сыпались из Иры дождем. – Надоел уже зоопарк, что ты здесь устраиваешь.
Лицо Ленки напряглось. Она шевельнула челюстью, словно проверяла сохранность зубов во рту.
– А у тебя жизнь веселая? Оригинальная вся такая со своей придурочной Сергеенко.
Хотелось смеяться. Иру вдруг затрясло от возбуждения. История повторяется. Кто-то ей это уже говорил. Кажется, сестра. А если говорят двое, значит, так и есть.
– Пооригинальней некоторых! – Злые слезы подступили к переносице.
– Ты от Щукина-то чего хочешь?
Громко захлопнул свой ежедневник Парщиков. Лешка кривился. Ему этот разговор не нравился. А о вчерашнем рассказывать Курбановой нравилось? Трепло!
– Пойдем, – попытался прервать разговор Щукин. Но Ленка легко увернулась от его рук.
– А чего пойдем-то? Если ты хочешь с ней остаться – оставайся! Будете вместе сказки придумывать!
Голова стала неожиданно ясной. Ответные реплики подбирались легко. Она ненавидела сейчас Курбанову всем сердцем. Ненавидела за то, что в Ленке, видимо, от рождения была заложена правильная схема, что она могла по ней жить. Ире же ничего такого не выдали. И теперь она шарахается по нехоженым дорогам, обреченная проваливаться в ямы вечных ошибок.
– Не нужно мне твое счастье! Жрите ложками. У Парщикова добавки попроси.
Читать бесплатно другие книги:
