Игра по чужим правилам Усачева Елена

Глава седьмая

Цвет ожидания

Записи на вырванных листочках:

«Что-то произошло. Это она почувствовала сразу. Взгляд не тот. Улыбается нервно. Доводит до подъезда, быстро обнимает. Говорит, торопится. Раньше не торопился. Раньше стояли по часу, говорили. Он про компьютерные игры, она – про снегирей за окном, про въедливую математичку. Он – про музыку. Она – про певцов. Это было хорошо. Ноги стыли. Мимо проходили люди, понимающе хмыкали. Он на год старше. Она поначалу боялась поднимать глаза, вздрагивала, когда он говорил. И долго еще не верила – он с ней. Как звенит все тело, когда он целует. Как рвется наружу восторг, раздирая грудную клетку, когда танцует. Как он танцует! Пять лет занятий в клубе. Танцпол пустеет, как только он выходит. Не хотят мешать. Пытаются копировать – бесполезно.

Вероятно, это произошло давно, но заметила она только сейчас. Перестал смотреть в глаза. Мажет взглядом, ни на чем не задерживаясь. А потом она увидела – он не один. Хотелось сказать, что соперница уродка и двигается, как стадо слонов. Но старалась ни о чем не думать. Раз уж так вышло. Раз уж предпочел другую.

Но самое страшное – он ничего не говорит. Молчит. По инерции провожает, кладет руку на бедро, оглядывается, словно пытается заметить прошлое. Которого уже нет.

– Пока! – махнул рукой и пошел.

Она осталась одна. Это было больно. Справедливо – нет, не думала. Стояла и слушала боль. Она была не внутри нее, а разлита в воздухе. Как броня, мешала движениям.

Теперь он танцевал не с ней. Все то, что было только ее, теперь принадлежало другой. Та была старше. Уверенней. Ничего не сделаешь. Кричать, выяснять отношения – все впустую.

– Только не задавай мне вопросов, – попросил он и перестал ее провожать до дома.

Она не задавала. Хоть было больно. Зато появились бессонные ночи, когда без остановки говорила с ним и задавала, задавала, задавала те самые вопросы, которых нельзя произносить вслух.

Школьный дневник говорил, что прошло три месяца. Она не помнила. Жизнь заполнили ее мысленные разговоры с ним. И вдруг…

– Придешь вечером на дискотеку?

Все внутри ее рвануло к нему, хотя головой понимала – ни-за-что. Пережить этот кошмар снова? Опять кидаться головой в омут?

– Я буду ждать. – Он так близко. Те же глаза. Тот же очерк губ. – Только мы не будем ни о чем говорить.

Решила: не пойдет. Поздно. Все умерло.

Как оказалась около клуба, не помнит. Он там был. Взял за руку, вывел в центр. Она смотрела на него, и хотелось умереть, чтобы этого не повторить. Он уйдет. И снова будет больно. И сказать ничего нельзя. Потому что надо молчать…»

Утром одиннадцатого числа вернулась эсэмэс, что была отправлена Саше. Он так и не включил сотовый. А перед этим горохом сыпались сообщения, что набранный номер все еще не активирован, а потому добрые сотовые операторы не могут сообщить о том, что абонент снова в Сети. Он вне Сети. Звучит так, как будто вне жизни.

– Слушай, что с Сашей?

Катя оторвала взгляд от тетрадки. Она теперь все время писала. Чтобы стать Толстым окончательно и бесповоротно, ей оставалось только бороду отрастить.

– Ну да, с днем рождения тебя! – кивнула Катя, и ручка снова побежала выводить по строчке кривые и зигзаги.

– Хотела его в гости пригласить. – Чуть подумала: – У меня сегодня будет красиво.

Катя снова качнула головой. Такие понятия, как «красиво» и «хорошо», казалось, навсегда выпали из ее жизни.

– Я передам ему.

– Он к телефону не подходит.

Ручка замерла.

– Или он все время выключен.

– От преподов скрывается. Мог другой номер завести.

– И как же ты его найдешь?

Раньше Ира не замечала, какие у Кати темные глаза. Не карие, а темно-вишневые.

Она молчала. Их разговоры про Сашу давно превратились в игру разведчиков – кто из кого больше вытащит информации. Иногда Катю удавалось разговорить. Все зависело от настроения.

Сергеенко полезла в рюкзак.

– Я тебе говорила, поехали с нами в Казань, – произнесла она в сторону распахнутой пасти своего чемодана.

– И что Казань?

– Он там был.

На стол легла пачка фотографий. Размытые, нечеткие снимки. Турнир на мечах, дамочки в самодельных платьях в пол. Эльфов изображают. Среди какофонии лиц мелькала довольная физиономия Никодима. Распущенные волосы, улыбка до ушей, в очках отражается вспышка фотоаппарата. Несколько раз появлялась Катя. Смотрит в сторону. Она не любит фотографироваться.

– Вот.

Дамы в шуршащем тюле исчезли, перестали звенеть алюминиевые мечи. Одна фотография была довольно четкая. Парень смотрел прямо в объектив, создавая знаменитый эффект «следящего взгляда» – как карточку ни повернешь, тебе постоянно будет казаться, что снятый на ней человек смотрит на тебя. Круглое пухлое лицо. Полные губы, темные спокойные глаза. Он был весь какой-то спокойный. Вот нужное слово. После дерганых движений, неискренних улыбок, ломаных линий лиц. А здесь человек просто смотрел. Он куда-то шел, в хорошем таком настроении, его попросили сфотографироваться. Он легко остановился, улыбнулся, дождался, когда его ослепит вспышка, щелкнет затвор. Посмотрел, что получилось. Похвалил – он неизменно всех хвалит. Чего ругаться, если жизнь прекрасна?

Еще в лице была некая неуловимая обыкновенность.

Радоваться или нет, что, наконец, Саша обрел облик? Против него в душе поселилось глухое раздражение – ты это или фантом?

На следующей фотографии он был в компании темноволосой полной девушки из клуба. Лиза. Та самая, что ходила звать Сашу, а привела цыгана. Значит, она его хорошо знает, понимала, кого Ира искала. То-то она так улыбалась. На девушке были шаровары и рубашка-размахайка. В таком виде она походила на ведьму. Саша смотрел в ее сторону и снова улыбался. Потом были еще две фотографии. Та же улыбка, тот же спокойный взгляд. Темные волосы падают на лоб, на макушке топорщатся хохолком. Темно-зеленая рубашка, на плече лямка рюкзака.

– Как же он там оказался, если был в другом городе?

– От Катера до Казани всего полдня пути на поезде. На Зилант много народа приехало. И Жека, и Подушка, и Миха Кожаринов.

Катя сорила незнакомыми именами, а Ира не могла оторвать взгляда от фотографии. Она уже забыла, каким представляла Сашу. Тонким эльфом, приземистым богатырем. Как Лешка или как Митька. У нее в голове был образ, похожий на световое пятно. Смотришь на солнце, и на некоторое время сетчатка выгорает, заставляя навязчиво перед собой видеть яркий пятак. Так и Ирина любовь – она просто была. Сашин образ легко менялся в зависимости от того, кем она была в тот момент увлечена. Он невольно начинал походить на известных актеров, на фотографии в журналах, на мелькающих вокруг людей. Но теперь этот калейдоскоп закончился. Все лишнее опало шелухой.

– Специально для тебя сфотографировала.

– А он знал, что ты мне отдашь?

– Сама просила фотку! Я даже распечатала, чтобы тебе удобней было. Рамку только не купила. Но с этим сама разберешься.

Вторую фотографию смотреть не хотелось. Там, где он стоит с черненькой Лизой. Слишком близко. Ее рука то ли обнимает его за плечо, то ли легла на талию – плохо видно. И стоят они как-то уж слишком непринужденно. Ира почувствовала ревность. Обещал встретиться и не выполнил. А с кем-то – пожалуйста. Катя еще пожалеть его просила, мол, бедненький, несчастненький. А какой же он несчастненький? Все при нем. Девушки кругом. Не скучает. У Саши где-то там, далеко, за морями, за лесами, своя жизнь. Он встречается с друзьями, кому-то нравится, отвечает кому-то взаимностью. Кто-то может стоять рядом с ним, положить руку на плечо, слышать его, видеть. Стоит окликнуть, Саша обернется, посмотрит, как на этой фотографии, улыбнется.

Ире показалось, что она уменьшается. Что огромный мир несется на нее, заполняя все вокруг, а она превращается в крошечную песчинку, атом, одну из миллиарда таких же атомов. Ветра , ураганы, мировой океан – мироздание шумит, движется, заставляя шевелиться все вокруг. С чего Ира решила, что она центр вселенной, что мир подчиняется ее желаниям, что для нее светит солнце, для нее текут реки? Все это было до нее и будет после. Что она со своей жалкой любовью? Ходит по маршруту дом – школа – дом. Даже если она и нравилась Саше, то это чувство не заполняло всю его жизнь. Его жизнь больше, там есть Екатеринбург и Толкиен, друзья, увлечения. Есть и эта черноволосая Лиза. Как же хочется, чтобы и ее мир стал таким же большим, чтобы в нем тоже что-то начало происходить. Взрывались бы вулканы, цунами сносили бы пальмы на побережье, ветер рвал облака. Чтобы слова «Екатеринбург» и «Казань» перестали быть точками на карте. Чтобы они стали городами.

Ира провела ладонью по фотографии, вгляделась в отпечатанное лицо. На самом деле его, конечно, нет. Это Ире хочется, чтобы он был. Потому что надо же куда-то деть всю ту любовь, что успела скопиться в душе. Иначе потребуется кровопускание. Чтобы стало легче.

– Приходи сегодня на день рождения.

Ира отложила себе две фотографии. Достаточно. Остальные не нужны.

– А кого ты зовешь?

– Тебя. Лешку с Митькой. Лену. Аню – вот.

Ходасян смотрела на них преданными глазами. Она, как всегда, любила весь мир.

– Хорошо, я приду часам к пяти. Саше передам.

Катя медленно собирала фотографии, зацепилась взглядом за карточку с Ником. Ира сдержалась, чтобы не откомментировать снимок – на общем фоне Никодим смотрелся потрепанно.

– Если он и соберется, то поздно вечером. Ты сможешь выйти на улицу?

Вопрос вновь заставил ее вырасти до размеров вселенной. Человек с такими проблемами, как у нее, не может быть микробом. Микробы живут беспроблемно. А для нее выйти вечером на улицу – уже подвиг.

– Смогу.

Сегодня ее день. И пусть отец дырку в двери проест от ярости, она выйдет на улицу. Никакого Саши там, конечно, не будет. А будет очередная отговорка. Интересно, какая.

– Подарка у меня нет, – Катя сунула фотографии обратно в рюкзак. – В субботу. Ты не передумала идти с нами в Полушкино?

– Не передумала. Но я без рюкзака.

– Мы у Ника возьмем. Он с дачи пойдет, ему не нужен.

Ира снова задумчиво посмотрела на фотографии.

– По-твоему, Саша нормально себя ведет? Ну, что обещает и не приходит?

– Они все такие. – Катя ни секунды не думала. – Никита вечно все путает и забывает.

Дожили – Саша похож на Полуэкта. Этого только не хватало. Может, они близнецы-братья? Или вообще одно лицо?

– Сашка и вправду влюбился, – вдруг зашептала Катя, перегибаясь через спинку стула. – Верный признак – боится встречаться.

– А ты что, со своим парнем боялась встречаться? – Аргумент был странный.

– Чем чаще люди встречаются, тем меньше у них остается любви. Мы с Ником расставались на время. Специально, чтобы он почувствовал, что любит. А то уже в собственность записал и расслабился. Нет, в таком деле надо быть настороже, тогда любовь становится вечной.

Для полноты образа не хватало Кате повязать платок на голову – будет Старухой Изергиль, вещающей нетленное. Но все это Ире было не нужно. Ее любовь норовила превратиться в братскую могилу ожиданий и фантазий. С вечным огнем на плите.

– Ладно, давай к пяти. И пускай мне Саша хотя бы позвонит.

Катя отвернулась. Разговор ее удовлетворил.

– Это он? – прошелестело за плечом.

Незаметная Анечка, как всегда, все хотела знать.

– Двоюродный брат из Кишинева приезжает, – буркнула Ира, пряча снимок. Правильно говорят, что влюбленные – дураки. Чего это она расслабилась? Кругом одни враги!

Аня Ходасян понимающе улыбнулась. У нее братьев был вагон и маленькая тележка. И все из Кишинева.

В классе поздравляли. Ира терпеливо выслушивала дежурные слова. Щукин подтвердил, что придет. Равнодушно принял сообщение о том, что будет Курбанова. Он последнее время все больше молчал и на жизнь класса никак не реагировал. Или это Ира стала внимательней к людям приглядываться? Потому что ждет.

Митька несколько раз уточнил, во сколько собираются гости. Обещал быть. Что-то записал в свой ежедневник. Ленка довольно хихикнула. Она, как пришла с каникул, являла собой пример довольного жизнью человека. Наверное, ее капустой все праздники кормили. Или морковкой. Что еще так сильно повышает настроение?

Пять часов всё не наступали. В два Ира начала накрывать на стол. С родственниками договорилась – придут попозже. Для матери это была не проблема, она и так вечно задерживалась в своем институте. Сестра многозначительно хмыкнула дернула бровью и согласилась посидеть у подружки.

– Ты можешь завтра прийти часов в девять? – остановила Ира отца в коридоре.

– Зачем? – Глаз не поднял.

– У меня будут гости. День рождения.

– Куда ж я пойду? – Вопрос прозвучал наивно и искренне.

– Погуляй. – Вникать в проблемы отца не хотелось.

– Ну, ладно.

Если он не выполнит обещание, между ними вообще все закончится. Никаких отношений! Все слышали? Он согласился.

– Помирились? – незаметно подошла к ней мать.

– И не думала! – раздраженно ответила Ира. – Хочу, чтобы вас завтра не было.

Мать грустно посмотрела на нее, покачала головой.

– Он же не со зла. Переживал очень. Сам в молодости гулял много, знает, что может случиться вечером на улице.

Ире все это было неинтересно. А главное – не нужны ей были ничьи объяснения. Все, что могло, уже свершилось.

Вернувшись домой после школы, она застала пустую убранную квартиру, в двух кастрюлях салаты, чищеная картошка отлеживалась в воде. Оставалось купить хлеб и тортики.

На все это ушло еще полчаса.

Придя с покупками, долго выравнивала скатерть по центру, симметрично расставляла тарелки. Вдруг занялась чисткой вилок, ей показалось, что они некрасиво пятнистые. Зубная паста сделала их блестящими. Потом еще пришлось вытирать воду в ванной. Заказала на пять пиццу, разложила по плошкам салаты.

Четыре. Время остановилось.

Ира еще раз поправила скатерть. Пошуршала пакетом на тарелке с хлебом. Сходила на кухню, проверила шампанское в холодильнике. Включила компьютер, собрала вялый букет повторных поздравлений от одноклассников. Больше в социальной сети общаться было не с кем. Слабая надежда на то, что появится Саша, привычно растаяла, оставив опять же привычный горьковатый оттенок. Как при изжоге. Вроде бы все хорошо, но что-то тревожит, заставляет волноваться. И вдруг поняла – она не хочет, чтобы он появился. Совсем. Не нужны ей эти странные отношения. Вот бы он не пришел. Никогда.

Включила телевизор.

Пять часов взметнулись и отправились в небытие. Никто не появлялся. Ира сидела на диване, глядя в окно. Неожиданно стало все равно. До девяти она будет одна.

В писк домофона сначала не поверила. Показалось, спит, и ей теперь грезится то, что так хочется. Что пришли друзья. Что шумно и весело. Что…

Вылетела в прихожую.

– Да!

– Гостей ждешь? – промурлыкала Ленка.

Жаль, в домофоне нет экрана. Ира так ясно представила довольную физиономию Курбановой, что захотела увидеть все это вживую. Как стоит в подъезде, как открывает дверь.

Вслед за Ленкой в квартиру шагнул Щукин. Он, как всегда, являл вид безучастия. Ленка была сама энергия!

– О! Мы первые! – ворковала она, передавая коробочку с дешевой туалетной водой.

Увидев бабочек, завизжала. Насекомые от ее крика дрогнули и сорвались со своих мест.

– Это тебе подарили? – завопила Ленка и замахала руками, пытаясь кого-нибудь поймать. – Круто!!! – орала она, протягивая руки к мельтешащим под потолком бабочкам. – Какая красота! Щукин, подари мне такое же!

– Всем хочется повторений, – сухо прокомментировал Лешка. – Чтобы было так же, но с перламутровыми пуговицами.

– Черт, это же столько денег! – носилась по комнате Ленка.

– Мир состоит из повторов, ремейков и релизов. Онтогенез повторяет филогенез. Все уже было.

– Вы что, опять вместе? – Щукина жалко. Это наверняка была не его идея.

– Земля круглая, – уклончиво ответил Лешка и странно на нее посмотрел. Во взгляде проскочила какая-то эмоция. Желание, чтобы поняли, участие? Но разобраться Ира не успела. Затрезвонил домофон. Пришла Ходасян. Увидев бабочек, молча застыла на пороге.

Митька появился незаметно – дверь гостеприимно была распахнута. Курбанова все еще прыгала по комнате, взвизгивала, когда утомленная бабочка падала ей на голову. Морфо стойко переносила этот гвалт, устроившись на люстре. За долгий день она смогла переползти туда со шторы по потолку. Интересно, что ей напоминали пыльные плафоны? Тропические цветы, которые она никогда не видела?

– Минус один, – сообщила Ира Митьке. – Остальные все живы.

Парщиков мрачно оглядел свое хозяйство, словно в уме высчитывал убытки.

– Когда заберешь?

Ира боялась, что свои права на бабочек Митька предъявит прямо сейчас, что не вовремя начнет бить двенадцать и карета слишком рано превратится в тыкву. Хорошо бы он не вспоминал, что бабочки для его мамы. Праздник ведь сегодня у Иры.

– Не торопись, пускай летают, – по-царски разрешил Парщиков.

– Пускай попьют человеческой кровушки, – мрачно хмыкнул Лешка. – Бабочки любят кровь девственниц.

– Это если они девственницы, – поддакнул Митька. Вопрос физической чистоты одноклассниц его волновал особо.

Ленка снова завизжала, сбрасывая с руки Александрию. Та рухнула на пол, чуть не пойдя путем Морфо.

– Кажется, пора жрать, – Щукин не менялся, был все так же приземлен.

– Сергеенко еще нет, – напомнила Ира.

Катя опаздывала. Всегда и везде. Ждать не имело смысла. Никто этого делать и не собирался.

– А можно, я с бабочкой пойду? – не унималась Ленка.

– К лету окуклишься, – не преминул вставить слово Лешка.

Гости потянулись в большую комнату.

В их классе установилось негласное правило – на праздники ходили есть. Это главное. Ну а потом уже потусить. Первое, что завтра спросят, чем кормили. Ира к этому была готова. Она заказала пиццу, купила две курицы-гриль, сварила картошку, красиво разложила салаты. В холодильнике томился дорогой торт. Без выкрутасов, конечно, без черной икры, креветок и лобстеров. Но если надо было наесться – добро пожаловать.

– Имаго – взрослая стадия насекомых и некоторых других членистоногих, имеющих сложный жизненный цикл, – Митька кривил губы, наблюдая, как Ленка сажает на кисть черного Эльфа. – У тебя есть все шансы вырасти.

Ленка осторожно подошла к столу, боясь потревожить спутницу. Рядом с природной красотой и сама Курбанова вновь стала красивой. Как в детстве. Как в первом классе. Когда еще не было всех этих ужимок, ухмылок и перекошенных физиономий.

Ходасян уже сидела за столом. Аня все умела делать быстро и бесшумно. У нее была большая семья, одних старших сестер три штуки, вот где нельзя было зевать. Щукин бухнулся рядом и стал накладывать себе салаты. Лена осторожно присела на край стула, не сводя глаз с чернокрылой красавицы. Зрачок чуть съехал к переносице. Вид при этом у нее получился глупый.

Ира пошла за шампанским. Парщиков исчез. Его не было среди бабочек, он не зависал около холодильника. И в туалете тихо. Ира прислушалась к шуму на лестничной клетке. Сердце нехорошо постукивало. Неужели Катя и правда приведет Сашу? Как не хочется!

Сначала она услышала недовольный мявк, потом что-то зашуршало по паркету. От волнения чуть не уронила бутылку, зацепившись за дверцу холодильника.

В прихожей стояла Катя. Даже ради дня рождения подруги она не стала наряжаться – джинсы, свитер, куртка, кроссовки. На коврике около ее ног вертится Цуцка, рвется с поводка, хочет в комнату. Ей тоже понравились бабочки?

– Ты одна? – запотевшая бутылка все еще норовит выскользнуть из руки.

Около лифта послышалось движение, хлопнула дверь между тамбуром и лестничной клеткой.

Цуцка завыла и прыгнула вперед, повиснув на поводке. На стене, вальяжно помахивая желто-белыми крылышками, устроилась Аврора. Собака захрипела. Бабочка не спеша поползла вниз.

За дверью раздались шаги. Ирино сердце замерло. Она подалась вперед. Легкий сквозняк, еле слышный скрип дверных петель.

На пороге нарисовался Парщиков.

Цуцка царапала задними лапами пол – Аврора была на расстоянии одного прыжка.

– Это тебе!

Холодная бутылка неприятно давила на грудь, но Ира продолжала все сильнее и сильнее прижимать ее к себе. О чем Митька говорит? Бабочки он дарит ей? Курбанова сейчас умрет от зависти.

В голове все путалось. Митька смотрел мимо. Не на нее. А в спину Кате.

Сергеенко повернулась. Она сразу поняла, к кому обращаются.

– Бабочки – для тебя, – повторил Парщиков, глядя на Катю. – Давно хотел тебе их подарить.

– Ты же говорил – для мамы. – Обида костром полыхала около переносицы.

– Маме в следующий раз. – На лице у Митьки застыла улыбка победителя. – Это для Сергеенко.

– Опаньки, – выдохнула Курбанова.

Эльф на ее руке заволновался от резкого движения, перебрал лапками, но не удержался и свалился. Огромный черный цветок мягко спланировал на белую шкуру собаки. Цуцка крутанулась. В тишине было хорошо слышно, как клацнули ее зубы. Черное крыло отвесно полетело на пол, а Цуцка, вырвав поводок, уже скакала около зазевавшейся Авроры, втаптывала ее в паркет. Коготки царапнули паркет.

– Стой! – выбежала из комнаты Ходасян.

– Мамочки! – До Ленки наконец дошло, что происходит.

– Останови ее! – помчалась за собакой Ира.

Бутылка грохнула на пол, взорвавшись сумасшедшим фейерверком. Собака завизжала, исчезая в комнате. Ира попыталась наступить на поводок, но попала ногой на осколок, поскользнувшись, упала. Шампанское неприятно пузырилось под ладонью.

Катя стояла на месте. Она улыбалась. Митька побледнел до синевы. Он тянулся вверх и чуть вперед, крепко притиснув руки к бокам, сжав кулаки. Казалось, он сейчас топнет ногой, дом расколется, и Митька провалится в подвал. При этом должен обязательно начаться пожар. И потолок треснуть.

Вскрикнула Аня. Затрещала ткань. Покачиваясь, Ира вошла в комнату. Цуцка висела на шторе, увеличивая и без того хорошую дыру. Ходасян прижимала к себе руку, словно куклу баюкала, – собака ее укусила.

Под потолком совершала свои сумасшедшие кульбиты черная Александрия. Цуцка втирала в ковер затоптанную Морфо, голубая пыльца прилипла к белой шерсти.

– Забери ее!

Ира кулаком врезала Цуцке по спине. Собака быстро повернулась, пытаясь ухватить обидчицу за руку, но потом снова устремилась за добычей.

– Убирайся отсюда, мерзкая собака! – открытой ладонью хлопала обезумевшую псину по тощему заду Ира. Хлопки привели Цуцку в чувство. Она пискнула, поджала хвост и шарахнулась к кровати, унося на себе останки Морфо.

Александрия еще немного пометалась и присела на люстру. Жасмин видно не было.

– Цуцка, пойдем, – впервые заговорила Катя.

Она вошла в комнату, подхватила поводок и повела несопротивляющуюся Цуцку к выходу. На пороге уже никого не было. Все двери были распахнуты. Митька исчез.

Катя даже не посмотрела на устроенный ее собакой погром. Отодвинула ногой пакет с подарком – вручить его она не успела, – и ушла. Ира секунду боролась с нерешительностью, а потом все же сделала шаг в тамбур.

Пусто.

На лестничной площадке?

Пусто.

Лифт молчит. Она сбежала на один пролет, посмотрела во двор через окно. Кусты были увешаны шариками. Из-под козырька подъезда показалась Катя. Цуцка снова замявкала, кидаясь на разноцветную красоту. Лопнувший шарик отбросил собаку в сторону, она обиженно завизжала, прижимаясь к ногам хозяйки.

Шарики? Откуда шарики? Может, это Саша? Катя обещала его предупредить…

Ира побежала вниз, спустилась еще на два пролета, снова выглянула в окно. Катя ушла. Вдалеке еще слышалось мявканье Цуцки. Шарики остались. А что если где-то там стоит Саша? Перед глазами встала фотография – глаза, улыбка, челка. Катя должна была сказать, что он пришел, но не успела. Да, все так!

Первый этаж был темный, вымороженный. Толкнула дверь. Ноябрьская хмарь и слякоть, в воздухе пахнет морозом. Но самой зимы еще нет. Ира передернула плечами и осторожно шагнула к кустам сирени. Налетевший порыв ветра отозвался хлопками лопающихся шариков.

В кустах кто-то стоял. Ира пошла вперед. Она уже ни о чем не думала, ничего не боялась, просто переставляла ноги.

– Ушла? – хрипло спросил Митька. То ли от нехватки света в кустах, то ли шарик какой так на него бликовал – он выглядел серым. Закусил нижнюю губу, оторвал тонкую полоску кожицы и тянул, тянул.

– Это ты шарики вешал?

– Собаку взяла, а бабочек нет.

– Ты чего? При чем здесь собака? – И вдруг, все понимая, ахнула. – Опять влюбился?

– Не твое дело!

– Ты же говорил – я тебе нравлюсь.

– Да кому ты нужна!

– Это ты никому не нужен!

– Ну да, как же, не нужен! Ты бы видела свое лицо, когда Сергеенко ввалилась. Небось подумала, что бабочки – тебе. Дура!

– Сдались мне твои бабочки! Можешь забирать это уродство.

– Хорошо повеселились, – Парщиков тяжело засопел.

– И с шариками ты облажался. День рождения сегодня у меня. А Сергеенко терпеть все это, – она махнула рукой, – и, как по команде, раздался взрыв, – не может. Ты бы ей еще серенаду спел! – захохотала Ира. Экая Митька, однако, сволочь! – Она бы послушала. И своего бы парня привела.

Это был какой-то замкнутый круг повторения. Стандартный набор – цветы, коробка конфет, поход в кино. С Катей ничего стандартного быть не могло, и вот уже Митька усложняет задачу – покупает бабочек, ведь собака уже есть. Вспомнил старую влюбленность… Решил тряхнуть стариной. Интересно, поместится ли он в школьный шкаф? Вряд ли, отъелся, раздался в плечах. Правильно, что Катя его отшила еще тогда, во втором классе. Так ему и надо!

– Они расстались, – заклинанием произнес Парщиков.

– Их любовь вечная! – Как же приятно бить наотмашь, зная, что сдачи не дадут.

– Ага… любовь… У тебя небось такая же «любовь». Что-то парня твоего не видно. Или он привидение?

– Вампир. Жди ночных гостей. За оскорбления надо отвечать.

– А было приятно видеть твою удивленную морду. Влюбленные дуры! Все заканчивается одинаково.