Счастье бывает разным Гольман Иосиф
— А иерархия Маслоу? — вопросом ответила Ли Джу. — Ведь мы же знали бы, что это фэйк.
Так и не решив этот философский вопрос, поспешили к причалу.
Перебравшись через залив — по пути любовались черной блестящей водой и мерцающими на ней отражениями, — решили поужинать. Долго выбирали место, пока не остановились в… «Макдоналдсе».
— Надо же было так далеко уезжать, — проворчал Чистов, усаживаясь в до боли знакомых интерьерах.
Начинала чувствоваться усталость.
После легкого перекуса пошли домой.
Он проводил девушку до ее номера.
Она медлила.
— А если я к вам приду, вы будете рады? — наконец спросила Марина.
— Буду, — ответил он.
Похоже, опять все решено без него.
Но решение ему нравилось.
Минут через десять Марина пришла.
Без стука открыла незапертую дверь номера.
Чистов сидел в кресле, напротив расшторенного окна.
Рядом стояло второе кресло. Пустое.
Они молча сидели в почти полной темноте, смотрели на мерцающий залив и движущиеся огоньки кораблей.
Потом Марина легко поднялась и вышла в ванную.
А когда вошла — они больше не смотрели на залив.
Он поднял ее на руки — это было несложно. И бережно положил на широченную кровать.
В полумраке обнаженная Марина по-преж-нему казалась очень хрупкой и маленькой. Но — абсолютной женщиной. Педофилией здесь и не пахло.
Потом они долго лежали, обнявшись.
Чистову, несомненно, было хорошо.
Но он точно знал, что если бы сейчас так же обнимал свою Катюшку — было бы несравнимо лучше.
16
Утром Чистов проснулся непривычно трудно.
Вспомнив предыдущий вечерок, усмехнулся: старый конь, может, борозды и не портит, но все же несколько отличается от коня молодого, и, к сожалению, не всегда в лучшую сторону. Впрочем, лучше в эту тему не углубляться. А прикрыть ее.
Чистов задумался, чем бы ее прикрыть. Наконец понял: лучше, чем пятикилометровая пробежка, от нехороших утренних мыслей ничто не отвлечет.
Но сначала нужно предупредить Ли Джу.
Он постучал в дверь ее номера. Она открыла сразу, будто ждала.
Вежливая доброжелательная улыбка. И не более того. Будто и не было ничего вчера. Будто и не выдыхала она протяжно и сладко в его руках и под его телом.
Вот ведь женщины…
А может, оно и к лучшему.
Ему очень нравилась Марина.
Если с Натальей было лишь влечение соскучившегося по женскому теплу мужчины, то с Мариной — все иначе.
Но даже с ней — даже в ней — он не забывает о другой.
А значит — пока не надо.
Потом — видно будет. А пока — не надо. Причем, похоже, Марина для себя решила так же.
— У нас ведь есть еще время? — спросил Чистов.
— Почти весь день, — улыбнулась Марина. — На выставку мы больше не пойдем, я думаю — все, что надо, уже получили.
— А как насчет пробежаться? — спросил Владимир. И не слишком удачно добавил: — Я один не люблю. В Москве-то я со Слюнявым бегаю…
Он испугался, что девушка откажется или вообще обидится, но Ли Джу засмеялась и согласилась.
— Постараюсь заменить вам Слюнявого, — сказала она. — Только не судите строго.
Солнышко спряталось за плотными тучами, зато было не жарко. Лишь бы дождь не пошел, пока не вернутся.
Они быстро добрались до парка — был выходной, и машины почти не досаждали. Здесь, по посыпанной мелкими округлыми красными камешками и достаточно широкой для двоих дорожке, неспешно побежали среди деревьев.
Сначала молча — Чистов боялся, что непривычная к спорту девушка собьет дыхание, потом, быстро поняв, что она еще и ему фору даст, как-то разом заговорили.
Беседа была вроде бы ни о чем, но Чистова все время не оставляла мысль, что сейчас, вот-вот, будет сказано что-то важное.
И оно было сказано.
Просто — чуть позже.
Дорожка кончалась небольшим пятачком на вершине поросшей соснами горы. Точнее, сосны были с трех сторон. С четвертой — некрутой обрыв и — на сколько хватает глаз — море, окаймленное такими же зелеными берегами.
На пятачке, также засыпанном красными камешками, они были не одни: немолодая пара занималась китайской гимнастикой. Чистов уже подумал уйти, чтобы не мешать, но те, видимо, закончили и скоро покинули тихое местечко.
А еще на пятачке — лицом к морю — стояла одинокая небольшая скамейка на двоих, деревянная и даже не крашенная. На нее Чистов с Мариной и присели.
— На море можно смотреть бесконечно, — сказала Марина. И тут же виновато добавила: — Ну почему хочешь сказать то, что остро чувствуешь, а получается банальность?
— А мне кажется, банальность — не всегда ругательство, — спокойно заметил Владимир. — Вон у костра в походе поют одинаковые песни. Да еще по многу лет. И это не мешает испытывать чистые и искренние эмоции.
— Может быть, — согласилась Марина. И тут же, без всякого перехода проговорила: — Про вчерашний вечер забываем.
— Это вопрос или утверждение? — уточнил Чистов.
— Предложение, — улыбнулась Ли Джу.
— Ладно, — согласился Владимир. Он как-то так и предполагал. — Хоть не жалеешь? — спросил он.
— Ни капельки. — Вот теперь она улыбалась так, как и должна улыбаться молодая красивая женщина. — Еще раз убедилась, что он — дурак.
— Кто? — сначала не понял Владимир.
— Басаргин, — коротко ответила Марина.
Слегка потрясенный, Чистов некоторое время молчал. Потом все же не выдержал — видать, наболело:
— Что ж вас всех так к нему тянет?
— Опять банальность получится, — ушла от ответа Ли Джу.
— И все-таки? Я как-никак тоже пострадавший.
— А в этом весь и фокус. Я-то пострадавшей себя не считаю.
— А что же ты выиграла? — не понял Чистов.
— А вы бы хотели вычеркнуть из своей жизни Екатерину Степановну? — вопросом ответила та.
— Нет, — твердо ответил он. Ничего, связанного с Катей, он вычеркивать из своей жизни не хотел.
— Вот и ответ, — заключила Марина. — Вы мне очень нравитесь. Вы порядочный и умный. А еще вы ласковый и нежный, — улыбнулась она. — И не толстый. И не храпите.
— Ну, это ты еще не знаешь.
— Басаргина никому не переплюнуть. Особенно если вечером хорошенько выпьет.
— Так зачем ты мои блестящие качества перебирала?
— Затем, что они у вас есть. А у Басаргина — нет. Но люблю я его, а не вас.
— Это как раз понятно, — тяжело вздохнул Чистов. — Где-то я это уже слышал. Но я-то пытаюсь понять — почему? Ведь, если я начну храпеть и скупать высших чиновников, ты же меня все равно не полюбишь?
— Не обижайтесь, пожалуйста, — расстроилась Марина. — Вы и в самом деле замечательный.
— Так почему замечательных бросают, а за незамечательными бегают, как собачки?
— Во-первых, не как собачки, — не обиделась, а просто поправила Ли Джу. — А во-вторых, сейчас опять пойдут банальности.
— Валяй, — согласился успокоившийся Чистов.
— Сердцу не прикажешь, — проговорила Марина.
— Принято, — сказал он.
— Мужчины хотят быть завоевателями. Женщины хотят быть завоеванными, — продолжила она.
— Наверное, так, — вздохнул Чистов. — Это все истины?
— Нет, есть еще одна, — улыбнулась девушка.
— Давай до кучи, — разрешил Владимир.
— Любовь зла, — закончила Марина.
— В общем, ничего нового, — подытожил Чистов. — И утешительного.
— Только не в вашем случае, — сказала Ли Джу.
— Почему же?
— Потому что Екатерина Степановна вряд ли захочет быть завоеванной. То есть подсознательно она, возможно, и хочет.
— А когда в сознании? — улыбнулся Владимир Сергеевич.
— Короче, Басаргину ее не одолеть. И вы без нее не сможете, и она без вас.
— Твои бы слова — да богу в уши! — не очень поверил ей Чистов. Но — в дальний угол заложил. В конце концов, даже такой умный человек, как Ефим Аркадьевич, тоже предрекал Катино возвращение. Да и Майка что-то на эту тему говорила.
Уже когда подходили к гостинице, запел мобильный Ли Джу.
Она о чем-то поговорила по-китайски, после чего дала отбой и перевела Чистову:
— Нас ждут в здешней экологической деревне. Думаю, это важнее сувениров.
Чистов тоже так думал. Единственно, его кольнуло, что Ли Джу — теоретически его подчиненная — договаривалась о встрече, даже не поставив в известность начальника. Неужели он у всех женщин вызывает желание доминировать? Нет, это явно следовало изменить. Причем не откладывая в долгий ящик.
Через час за ними пришла машина — конечно же, электромобиль — и отвезла недалеко за город.
Дождик все же начал накрапывать, что, впрочем, не помешало гостям из России облазить все построенное экологически продвинутыми китайцами, — а посмотреть здесь было на что.
Например, содержимое коровьих желудков попадало в генераторы биогаза, отдавая солнечную энергию в виде легкосгораемого топлива. Оставшаяся масса смешивалась с торфом и грунтом, становясь новой плодородной почвой.
Ветряки работали не только для выработки электроэнергии, но и для подачи воды на делянки. Транспортом служили несколько лошадок с разнокалиберными повозками, грузовые электротележки и… множество велосипедов. Причем не только двух-, но и трех-, и даже четырехколесных.
А еще были велогибриды. То есть, кроме мускульной силы, имелся электромотор, он же — на спусках, местность-то холмистая — электрогенератор.
А еще — тепловые насосы.
А еще — синие и черные крыши домиков и построек: в качестве кровли использовались солнечные батареи и тепловые коллекторы.
А еще — компьютерные системы управления отоплением и кондиционированием, которые вместе с современными теплоизоляционными материалами уменьшали энергопотребление домиков в три (!) раза.
С удивлением Чистов узнал, что работают здесь всего семь штатных сотрудников. Остальные двадцать восемь — либо волонтеры, работающие за жилье и еду. Либо… спонсоры, тоже работающие за жилье и еду, но еще жертвующие деньги на развитие деревни. Их имена на медных табличках гордо сияли на доброй половине сооружений.
Государство тоже выступало своего рода спонсором. Оно ничего не платило напрямую, но каждый ватт чистой энергии, уходящей в сеть — летом были даже излишки, — оплачивался по двойному тарифу. Налогообложение тоже было весьма льготным.
Конечно, Чистов был очарован и поражен увиденным. Но — они обсуждали это на обратном пути в машине — им хотелось большего. Масштабы не те — вот чего не хватало широкой русской душе Чистова. И не менее широкой полукитайской — Ли Джу.
Они, не сговариваясь, почти поклялись, что их проект будет использовать все, что сегодня видели. Однако если ограничиваться гонконгскими рамками, то лучше вообще не начинать.
Кстати, из деревни они поехали вовсе не в свой отель и даже не на званый обед — это тоже было, но позже. Их ждали представители предприятий — производителей экологического оборудования из Гонконга и из континентального Китая: встречу организовала Ассоциация промышленных экспортеров Гонконга по просьбе все той же Ли Джу.
Здесь Чистову пришлось пережить еще одно потрясение.
Оказалось, что киловаттный ветряной двигатель-генератор можно было приобрести за три-четыре сотни долларов. Причем агрегат после установки практически не требовал к себе внимания, лишь раз в год нуждаясь в смазке.
И вообще много чего ранее недоступного и дьявольски дорогого предложили предприимчивые китайцы. Размытые очертания их с Мариной мечты явно становились все ярче и отчетливее.
Последним приветом из Поднебесной было прямое предложение сотрудничества — и в виде коммерческой аренды территории будущего экологического центра, и в виде субсидий, конечно, не деньгами, а оборудованием и технологиями. В конечном счете дарители ничего не теряли, в России рано или поздно это все будет востребовано. А значит — кто первый пришел, того и тапки.
— А еще у нас будет много животных и собственная ветеринарная клиника, — сказала Марина, перед тем как уйти в номер собираться к вылету.
— А как же с запретом отца? — улыбнулся Чистов. — Ты же по его рекомендации сменила ветеринарию на бухгалтерию.
— Отец — тоже завоеватель, — не совсем в тему ответила девушка. — Только я ему не жена.
Впрочем, Чистов мысль понял.
С отцом Ли Джу он увиделся очень скоро — в пекинском аэропорту, когда они вновь ждали пересадку.
Марину на этот раз на границе никто не мучил.
Они сели с отцом и Чистовым в кафешке. Ли Джу-старший заказал всем троим какой-то необыкновенный чай. Чистов деликатно хотел оставить их наедине, но отец Марины попросил его остаться. Владимир даже подумал, не в курсе ли он про их вчерашнее приключение.
Однако дело было в другом.
Во время чаепития Ли Джу-старший долго и внимательно смотрел на Чистова.
Потом извинился за бесцеремонность и объяснил, что хотел составить собственное мнение о человеке, от которого будет зависеть значительная часть жизни его дочери.
А потом неожиданно добавил, что готов вложить в дело какую-нибудь не слишком умопомрачительную сумму. Ну, для начала миллионов пять-семь.
Все накручивалось так стремительно, что Чистов начал сомневаться в реальности происходящего. И лишь сияющие глаза Ли Джу убеждали его в том, что проект, совсем недавно начатый с полушутливого предложения профессора Береславского, вдруг стал расти стремительно и неуклонно.
Уже в самолете, глядя в иллюминатор на белые, подсвеченные солнцем облака, Чистов понял истинную причину овладевшей им в последнее время какой-то тихой радости.
Он почувствовал себя немножко завоевателем.
И — если это ему не показалось, — может быть, не только в экологическом проекте?
Меня все же здорово напрягла эта ситуация с «обменом» женами.
Дьявольский ход Басаргина был понятен изначально. Но мне казалось, что это все-таки невозможно: Чистов не согласится или Ванькина восточная красавица.
Хотя, с другой стороны, какое мне до них дело, если я сама, без давления и приказов, сожгла за собой мосты?
И опять же сама очень бы переживала, останься мой бедолага Чистов в одиночестве и в слезах. Хотя его сложно представить в слезах — Вовчик обладает пусть скрытой, однако несомненной жизненной силой, которую, надо отдать ему должное, он в полной мере сумел передать нашим детям.
В общем, я рада, что он не сломался с моим уходом.
И черт побери, не рада, что он так быстро нашел мне замену.
Вот такие парадоксы.
Впрочем, это, наверное, уже пошли женские штучки. Изрядно бы удивился наш министр, узнав, о чем я думаю над утренней чашкой кофе.
Он-то уж точно считает меня железной леди без чувств и сомнений.
А железная леди, похоже, не в производственной части просто обычная взбалмошная дура. Ровно такая же, каких массами демонстрируют всегда презираемые в нашей семье ублюдочные телесериалы.
Теперь же, оставшись в неясном семейном положении, я сама их посматриваю. Благо на ночь телевещание не прекращается, и если заснуть не выходит, то проще всего пощелкать пультом.
Мне вдруг пришло в голову, как мы познакомились с Ванькой.
Инициатором была я.
Он стал мне интересен, едва появившись. Он же — вот же сволочь — абсолютно не обращал на меня внимания. Все обращали, он — нет. Весь курс бегал за мной, да и с других курсов тоже. Даже преподаватели украдкой позволяли себе откровенные взгляды.
А этот деревенский увалень с амбициями африканского царька открыто выказывал безразличие.
Я дождалась, пока он остался один, и спросила, чего это он так выделяется. Заодно слегка прошлась по нему.
Он мне ответил.
По существу.
Никто в жизни мне так не отвечал, ни до, ни после.
Выслушав мою уничижительную тираду, он оглядел меня снизу вверх. А потом — сверху вниз. После чего процитировал ранее неизвестную мне народную, но от этого не менее похабную частушку: «Кака барыня ни будь — все равно ее …буть».
Самое печальное в этой неприличной цитате, что все в ней — правда.
Даже если барыня с двумя высшими образованиями, умна как черт и трудится членом правительства огромной страны.
И все же Ванька не совсем прав. Я отличаюсь от описанной им барыни.
Многим.
Хотя бы тем, что сейчас допью свой утренний, собственноручно — никаких автоматов! — сваренный кофе, припудрю покрасневшее от слез лицо и пойду решать… Хотела сказать — судьбы страны, но звучит как-то претенциозно: Чистов наверняка бы иронически улыбнулся.
Ладно, просто пойду работать. И там часов десять-двенадцать — а то и поболее — мне точно будет не до сериалов и не до личной жизни…
17
Все-таки Нью-Йорк — жаркий городишко.
Вроде и оделась подходяще — легкий бело-оранжевый сарафанчик сверху почти ничего не скрывает, хотя снизу — наоборот: скрывает очень даже. Зато широченный — с ним и в Африке будет комфортно.
Впрочем, все так изменилось: папик по телефону сказал, что в Москве вполне себе африканская жара. Да еще с запахом гари: как всегда, внезапно загорелись когда-то осушенные торфяные болота.
В Нью-Йорке, слава богу, торфяных болот нет, зато есть по утрам хочется не меньше, чем на родине.
Майка задумалась, куда бы зайти позавтракать. Проще всего — в какой-нибудь кошерный фастфуд, благо в бруклинском Кронайтсе их достаточно. Здесь недорого, жутко вкусно и гарантированно качественно. Но она отчего-то застеснялась: местные тетеньки открытого не носят и плечи, и коленки прячут, не говоря уж о таком лихом декольте, как у нее.
Хотя, с другой стороны, чего стесняться? В каждом кошерном фастфуде почти наверняка найдешь чернокожего из соседнего квартала, а их девчонки одеваются очень даже смело. Однако не стала себя ломать — вышла в соседний, смешанный, квартал: ей даже перед Дворой-Леей неудобно было отсверкивать в своем пляжном сарафанчике, хотя та уж точно ничего осуждающего не скажет.
Неудобно — и все.
Впрочем, одеться позакрытее было бы неудобнее еще больше. Она же каждый шаг теперь делает, как спортсмен, с отягощениями. Килограмм на семь уже отяготилась. И врачи говорят, что живот еще больше вырастет. Вот же ужас — растить внутри себя такого башибузука. И чего люди не размножаются отпочкованием?
Майка подумала и отозвала собственную мысль обратно.
Никакой не ужас. Будет такой классный сыночек! Она его уже сейчас обожает. Своя ноша не тянет. Или все-таки тянет?
Майка почувствовала, что, кроме усиливающегося голода, испытывает жгучее желание где-нибудь присесть. Желательно — в тени. А еще лучше с кондиционером. В итоге нырнула в первое попавшееся — рядом с их станцией сабвея — заведение. Здесь был прохладный полумрак. У единственного расшторенного окна в солнечных лучах метались пылинки. Негромко играла классическая музыка — Майка в этом плохо разбиралась, — и народу было по утреннему времени довольно много: у стойки оставалось всего два пустых места.
Майка села под солнышко — в кондиционированной прохладе оно никак не напрягало, наоборот — радовало. Она никогда не понимала людей, предпочитавших работать в затемненных кабинетах, хотя за одного такого даже замуж вышла. Впрочем, он предпочитал затемненные кабинеты, а не работу.
Но не будем о грустном.
Майка приготовилась сделать заказ, однако бармен ее словно не замечал. Он ловко управлялся то с миксером, то с шипящей кофемашиной, в первую очередь обслуживая, видно, постоянных клиентов.
Зато ее сразу заметил какой-то молодой парнишка. «Совсем молодой», — с легкой грустью отметила Майя. Может, лет двадцать. В общем-то, не так уж и отличается от двадцати трех. Если, конечно, за эти три года не влюбиться, выйти замуж, почти развестись и почти выносить ребенка.
Вот тогда возрастная разница становится заметной.
— Девушка, а у вас есть визитная карточка? — Молодой человек приступил к делу, во-первых, по-русски, а во-вторых — как-то неожиданно.
Майка даже растерялась.
Если первое еще объяснимо — она отвечала на звонок у входа в кафе, — то второе поразило новизной. Вот почему она послушно залезла в свою маленькую сумочку, тоже бело-оранжевую, и достала визитку: ей буквально вчера напечатали на работе, признали право на рабочее место.
А юноша, взяв ее и внимательно изучив текст, дальше повел себя не менее оригинально. А именно: он составил из трубочек для коктейля длинную тонкую сосиску и, нацепив на край Майкину визитку, стал медленно покачивать ею перед глазами бармена. Тот просто не мог не обратить на это внимание и рассмеялся. В итоге заказ был принят.
Майка получила свою холодную диетколу и круассан с шоколадом.
Конечно, гораздо приятнее был бы кофе и гораздо полезнее — зеленый чай.
Но кофе Майке не советовал пить врач Борткевич. А зеленый чай у нее с детства вызывал отвращение. Так что выходит — кола.
— Спасибо за помощь, — сказала она парнишке.
— Не за что, — разулыбался он. — Всегда обращайтесь. — И нагло уставился на нее своими глазищами с прямо-таки рекламными ресницами.
«Вот ведь ему — ни к чему, — вздохнула Майка. — А какая-нибудь девчонка убивается с редкими и короткими. Нет в жизни счастья. Или есть, но неправильно распределено».
Сделав столь печальный вывод, она откусила изрядный кусок круассана — а ведь доктор Данько не советовал — и запила хорошим глотком диет-колы — ее, несмотря на название, тоже вряд ли причислили бы к по-настоящему диетической еде. Но настроение от всего этого безобразия сразу поднялось.
Допив и доев, Майка собралась встать — теперь она не просто вставала, а предварительно собираясь.
Парень, заметив ее намерение, вдруг обиженно заявил:
— Э-э, а меня, что, ждать не будем?
У Майки от удивления глаза аж квадратные стали.
— А с какой стати я должна тебя ждать?
— Ну, мы же дружим, — нагло заявил он.
Ну, дает пацан! Даже не знаешь, что ответить.
В итоге ответила то, что думала.
— Рано тебе еще со мной дружить, — сказала Майка.
— Тоже мне, бабушка нашлась, — фыркнул парень. — А про акселерацию ничего не слыхала?
— Бабушка не бабушка, — веско произнесла Майка, — но почти мама. — И наконец аккуратно слезла с высокого стула.
Парень, раньше слегка ослепленный контровым солнечным светом и дезинформированный широким сарафаном, теперь разглядел Майкин живот.
— Вот это фокус, — расстроенно протянул он.
— Это не фокус, — поправила его Майка. — А нормально протекающая семимесячная беременность. Тьфу-тьфу, конечно, — суеверно добавила она. И пошла к выходу — дела на утро, пусть и не очень важные, имелись.
Через минуту услышала топот шагов за спиной. Не особо испугалась — в этом районе ограбления были большой редкостью, но все равно обернулась.
Вот уж чего не ожидала!
За ней вдогонку мчался кафешный знакомец. Или, точнее, — незнакомец.