Счастье бывает разным Гольман Иосиф
— Вов, я не меньше твоего люблю Майку.
— Не сомневаюсь.
— Но она взрослая, понимаешь? И у нее своя жизнь. А у тебя — своя. И у меня тоже. И я не готова посвящать всю свою жизнь потомству. Я ж не лосось какой-нибудь.
— А я, похоже, лосось, — задумчиво сказал Чистов. — Может, ты и права. Но я по-другому не могу. Так устроен.
— Ладно, поехали домой, лосось, — сказала Катя.
Чистов обрадовался. Может, туча прошла стороной?
Хотя он все равно не понимал, как же можно не броситься на помощь своему ребенку при первом его зове? Даже если этому ребенку — давно за восемнадцать.
Он бы и на роды прилетел. Майка упросила этого не делать, сказала, что хочет пережить все сама, что ей это нужно.
Что ж, обдуманное решение — это уважаемое решение.
Но на крестины полетит обязательно.
Майка сказала — месяца через два после родов, когда окончательно придет в себя.
Они уже почти завершили круг, как вдруг услышали красивое и мощное хоровое пение. Навстречу двигался крестный ход.
Впереди несколько священников и монахов несли носилки — с мощами или иконами, необразованный Чистов не понял. За ними нестройными рядами шли не менее полутысячи человек: и церковнослужители, и миряне. Было много детей — кто шел сам, кто сидел на отцовской шее, а кто еще вообще в коляске.
Процессия шла под довольно стройное пение сотен людей, занимая все пространство между двумя рядами старых деревьев.
Катя и Владимир отошли в сторонку вверх по траве, чтобы не мешать шествию.
— По-моему, это крестный ход в честь святого Нила, — вдруг сообразил Чистов, вспомнив какое-то объявление перед главным храмом. — Потому и служба.
Они уже знали, что пещера, в которой все долгие годы жил отшельник, располагается напротив главного входа, но на противоположной стороне острова. Катя с Владимиром совсем недавно прошли мимо останков фундамента церкви, установленной на месте этой пещеры. Ну а кто развалил церковь — понятно без объяснений.
Хотя дальше тоже следовала зловещая связка: из битого кирпича взорванного храма соорудили ту самую дамбу, по которой Чистов и Катя прошли в монастырь и по которой на семьдесят лет раньше провели шесть тысяч бедолаг-поляков. Сначала в эту же сторону, потом — в другую. Последнюю.
И все равно они здорово побродили, несмотря на мрачные отблески прошлого.
Что ж, прошлое ни в одной стране не обошлось без крови, горя и жестокости. Значит, надо уметь наслаждаться настоящим — по крайней мере, так считал Чистов.
На обратном пути съели по мороженому.
Уже сойдя с моста, еще раз обернулись назад, посмотреть на Нилову пустынь.
Вот это и должно остаться в сознании: солнце, голубая вода, блестящие купола и каменное, но какое-то воздушно-легкое здание храма.
А кровь и жестокость — они, конечно, никуда не денутся. Однако не на них надо ориентироваться в правильной жизни.
Потом сели в машину — предстояло отмотать километры в обратном порядке.
— Слушай, Чистов, — спросила Катя. — А ты хочешь, чтоб я вернулась?
— Хочу, — ответил он.
— А как же работа твоя, ответственная?
— Работа останется, — спокойно сказал он.
— Ну и что это будет за жизнь на два дома?
— На один, — терпеливо поправил Чистов. — У меня будет один дом. Как и был. На работу я буду приезжать, в дом — возвращаться.
— Понятно, — зафиксировала разночтения Воскобойникова. — А как быть с собакой? Я их терпеть не могу. Ты сможешь ее кому-нибудь подарить?
— Нет, — улыбнулся Чистов. — Фунтик же не вещь. Но я постараюсь, чтобы он тебе досаждал по минимуму.
— Ты очень изменился, — улыбнулась Катя.
— А по-моему, нет, — не согласился бывший муж. — Я все тот же. Изменились только обстоятельства.
— Слушай, — вдруг взорвалась Катерина. — А ты, раз так меня любишь, хоть жалеешь, что с этой стервой спал?
— Нет, — тихо ответил Чистов. — Что было, то было. Но если ты вернешься — можешь быть спокойна.
— К кому возвращаться? — На глазах Воскобойниковой закипали злые слезы. — К твоей напряженной работе? Или к Фунтику?
— Ко мне, — совсем тихо сказал Чистов. — Работа и Фунтик — просто часть меня.
— Понятно, — взяв себя в руки, сказала Екатерина.
Теперь она снова была спокойной и уверенной.
Совсем не такой, как прошлой ночью.
Чистову вдруг стало так горько, что теперь впору было плакать ему.
Но ведь мужчины не плачут.
Тем более такие взрослые и серьезные.
Да еще по таким странным в его возрасте поводам, как любовь.
Так и доехали до Москвы.
Я сижу в удобном кресле салона первого класса. В нем можно работать. А можно разложить его горизонтально и комфортно вздремнуть. Стоит такое удовольствие очень дорого, но сколько — не знаю, потому как давно уже не покупал себе билетов сам. Да и потом — какая разница? Если дела пойдут не хуже, чем сейчас — тьфу-тьфу, — то скоро билетов покупать вовсе не придется: у компании будет свой «Боинг» или «Эйрбас». А может, «Сухой» или «Туполев»: наши гражданские машины менее экономичны, зато патриотизм нынче в цене. Есть шанс подобным поступком выиграть больше, чем потерять.
Я уже собрался поработать — мы летим в Шанхай, на действительно важную встречу, и Сашка Кудяков аж трясется от нетерпения со своим ноутом. Ничего, подождет: мне захотелось вдруг просто посидеть, посмотреть в иллюминатор. И порассуждать о смысле жизни.
Последнее — шутка.
Да, резво времечко побежало.
До сорока оно тоже не тормозило, но как-то все было поразмереннее. А здесь дней вообще не замечаешь, недели и месяцы пролетают слитным строем, а года хоть и успеваешь отсчитывать, но как-то уж слишком быстро.
Итак, что имеем на выходе? Итог, надеюсь, не окончательный, но уже есть что подсчитывать.
Я знаю, меня за глаза дразнят императором. Кто с уважением и почтением, кто с сарказмом. А мне нравится. Я и есть император. По моей воле строятся заводы и города. По моей воле люди получают образование и работу.
Единственно — я не казню и не милую. Но открыто ссориться со мной умные люди и так не станут, себе дороже. Лучше показать в спину кукиш и выговорить слово «император» с легкой ненавистью. Или с нелегкой.
Ничего, стерпим. Это тоже часть венценосной профессии.
Да, я строю империю, в России, и не только: завтра встреча с перспективным южноафриканцем.
Да, я знаю — империи не вечны. Моя тоже когда-нибудь падет. Даже знаю когда: через несколько месяцев после моей смерти. Куча желающих налетит делить нажитое. Государство, понятное дело, вмешается. Оно же не бесплотное, государство-то. Там тоже люди. И тоже — желающие.
Но, во-первых, это после моей смерти. А во-вторых, создать и руководить империей — пусть даже недолго — куда прикольнее, чем ничего не создать и ничем не руководить. От большинства людей после смерти остается в лучшем случае надгробный памятник.
— Иван Петрович, может, все-таки начнем? — Кудяков не выдержал, подкатил-таки со включенным «Эпплом».
— Я сказал — позже. Через пятнадцать минут.
Императору можно не повышать голоса, и так услышат. Сашка уполз на брюхе, угодливо улыбаясь. Та еще штучка. Вот кто уж точно спляшет на моих костях. Но — чертовски умен и проворен. Один заменяет половину департамента развития. Ловок, циничен и поразительно быстро перенимает все, что умею я. Работать с ним в паре — удовольствие.
Лет через пять он станет реально опасен и придется думать, как избавляться от его общества. Впрочем, пять лет — это очень много. Так что мы еще немало наворочаем с этим самородком.
Ладно, пятнадцать минут вовсю тикают, а мне еще надо успеть подумать о смысле жизни.
Неплохой жизни, скажем прямо.
Жаль, не видят родители, чего добился их сын. Ну что бы им пожить еще лет пятнадцать?
И очень жаль, что не видит чрезвычайный и полномочный.
Иван Басаргин от личного здоровья отвалил бы покойному несостоявшемуся тестю кусок, лишь бы увидеть, как скрытое презрение в его дворянских глазах — даже документы сохранил, не побоялся чекистов — сменится удивлением и подобострастием.
Нет, подобострастием не сменится, однако и удивление в глазах бывшего тестя тоже бы дорогого стоило.
Еще бы неплохо иметь наследников. К сожалению, не сложилось. А может, к счастью. Столько приходилось слышать о беспутных отпрысках своих партнеров и коллег по бизнесу, что черт его знает, как лучше — «иметь или не иметь».
К тому же Катина дочь, скорее всего, сделана с моей помощью, я почти уверен в этом. Жаль, что юная стервочка — характер у нее точно не чистовский — отвергает все попытки сближения.
Впрочем, и так все неплохо.
Вон, аж две женщины за императором бегают.
Одна — олицетворяет прошлое.
А вторая что? Будущее? Вряд ли.
Хотя — сдал я ее вроде как товар, на хранение с правом реализации. А этих узких, ничего не выражающих глаз стало не хватать. Потому как они очень немало выражают. Мне даже кажется, я уже научился чувствовать ту бешеную огненную силу, что скрывается за восточной непроницаемой оболочкой.
Может, обратно позвать?
Она пойдет, я уверен.
Надо сосредоточиться на главном. О чем там думалось несколько минут назад, про памятник? Что от большинства людей больше ничего и не остается. А от меня, Басаргина, останется: заводы, дворцы, пароходы.
Или опять не в этом смысл жизни?
Как-то больше не хочется размышлять на такую скользкую тему.
Закрываем лавочку, тем более что встреча в Шанхае и в самом деле многое может продвинуть.
Он поманил толстым пальцем сразу рванувшего к нему Сашку и приготовился к своей обычной императорской службе.
25
Прошло три недели.
И вновь — Шереметьево.
И вновь — все тот же аэрофлотовский рейс Москва — Нью-Йорк.
Только тогда Чистов летел к беременной дочке, а сейчас — еще и к внуку: через день мальчика будут крестить.
Ну, и, кроме того, есть существенные различия.
В прошлый раз де-факто разведенный отец летел к собравшейся разводиться дочери. Сейчас Майка уже официально свободна, а Чистов свое семейное положение до сих пор не может точно определить.
С тех пор, как они с Катей вернулись из Ниловой пустыни, Воскобойникова ни разу ему не позвонила. Это не значит, что они не общались, — Чистов-то набирал ее номер регулярно. Иногда даже почти дружески беседовали, особенно если Екатерину Степановну не одолевали государственные заботы.
И один раз даже почти встретились, точнее — договорились о встрече.
Как давным-давно — в саду «Эрмитаж»: летом там замечательно. Да и джазовый вечер тоже обещал многое — Чистов с юности любил хороший старый джаз.
Договориться-то договорились, после чего Катя спросила, не собирается ли он взять на свидание свою ужасную собаку. Он ответил, что в данном случае — нет, но Фунтик вовсе не ужасен, она же его совсем не знает.
Короче, слово за слово — и джазовый концерт в летний вечер прошел без них обоих.
Следующая встреча должна была состояться сегодня.
По крайней мере, Чистов купил два билета до Нью-Йорка — Катя вроде бы изъявила желание прилететь на крестины. И вот сейчас он стоит у стойки регистрации, прошли уже все пассажиры, кроме него и Катерины. На звонки ее телефон не отвечает: вне зоны досягаемости.
Еще пара минут — и ему придется лететь одному: не омрачать же Майке праздник!
Владимир посмотрел на часы, потом — на явно недовольную регистраторшу, давно кидающую на него сердитые взгляды.
— Сейчас я подойду, — сказал он ей.
Девушка, не ответив, отвернулась.
Он досчитал про себя до ста и пошел к стойке.
Уже протянув паспорт, все-таки не вытерпел, обернулся.
Катя бежала с максимально возможной для ее каблуков скоростью. Небольшой стильный чемоданчик нес водитель, вышагивавший чуть быстрее, чем она бежала.
— Дождался-таки, — оценила она терпение бывшего мужа. — Молодец.
Вид у нее был сердитый, и Чистов испугался, что следующий вопрос будет про Фунтика. Однако Катя, отпустив водителя, судорожно искала в сумочке свой загранпаспорт. Впрочем, это вовсе не исключало того, что разговор о Фунтике все-таки состоится.
Быстро пройдя паспортный и таможенный контроль — им, задерживающим рейс, помогала сотрудница аэропорта, — Чистов и Катя помчались на посадку. Так и есть — прошли по уже заполненному салону, ловя на себе укоризненные взгляды пришедших вовремя.
Владимир поежился: он терпеть не мог напрягать своими проблемами посторонних людей. Воскобойникова случившуюся ситуацию, похоже, просто не заметила.
— У тебя ничего не случилось? — спросил Владимир, когда они наконец заняли свои места.
— Вице-премьер задержал, — нехотя отозвалась Катя. — Я объяснила про самолет. Его помощник на четверть часа отсрочил вылет.
— Представляю, как вы ехали, — напрягся Чистов.
— По правилам, — отрезала Воскобойникова. Но как-то неубедительно.
Далее пассажирам представился командир корабля. Потом исполнили свой ритуальный танец со спасательным жилетом бортпроводницы.
Все как всегда.
Нет, не все.
Он с женой — не женой едет в Америку к разведенной дочке на крестины внука, которого даже пока не знает как зовут — Майка что-то темнит.
Год назад для Чистова в приведенном перечне все было бы неожиданностью. И, кроме внука, неприятной неожиданностью.
Но что ж теперь поделать.
Он умеет держать удар.
— Ты не возражаешь, если я вздремну? — спросила Катя.
Похоже, она все-таки слегка извинялась, потому что раньше решение о том, вздремнуть ей или нет, жена принимала самостоятельно. Впрочем, она большинство решений в их семейной жизни принимала самостоятельно, вдруг с обидой подумал Чистов.
Вслух же ответил односложно:
— Спи, конечно. Лететь долго.
— Я ночью готовила доклад вице-премьеру. Министр болен, — добавила Катерина.
— Спи, Катюш, — смягчился Чистов.
Видимо, в самолете беседы про Фунтика все-таки не будет.
Ну и хорошо.
Чистов представил себе лопоухую черную морду-чемодан, любящие глаза и хвост-пропеллер. Нет, Катька просто не понимает, как это здорово — иметь такого дружищу. Может, когда-нибудь поймет?
Самолет тем временем взлетел, круто набрал высоту и повернул на северо-запад.
Владимир посмотрел в иллюминатор — земля скрылась за плотными облаками. В Москве шел обложной дождик, а здесь светило вечное солнце.
Он любил такие минуты: старое уже позади, новое еще не началось.
Передышка.
А заодно — время подведения промежуточных итогов. И постановки задачи на ближайшее будущее.
Промежуточные итоги были вполне удовлетворительными.
Экологическая деревня начинала понемногу прорисовывать свои контуры, причем с такой скоростью, что сумела обогнать возможные стремления некоторых чиновников к ней присосаться.
Впрочем, другие чиновники, наоборот, помогали бескорыстно: областное начальство, министерство Воскобойниковой, даже люди из Администрации президента.
То есть корысть в их действиях, конечно, была, но скорее — государственно ориентированная. Опять же, расцвет проекта сулил всем вышеназванным товарищам личный пиар.
Идея развивалась уже самостоятельно.
Цветочные импортеры покупали сотки опытного поля, москвичи-любители по Интернету — кусочки земли от метра квадратного. Заказывали и услуги специалистов, отслеживая за малые деньги рост своих тыкв и гладиолусов с помощью веб-камер.
Да что там — огородники и цветоводы!
Один активный гуманоид попросил, чтобы ему точно дистанционно продали… козу! Причем непременно белую. И чтобы она была его собственностью, под его надзором, чтобы ему — вернее, его внуку — привозили молоко от собственной козы и чтобы он ничего при этом не делал.
Товарищу объяснили, что собственное молочко за сто двадцать километров получится золотым. Тот ответил, что внук у него один, а кроме того, личная коза его радует, а наблюдение за ней отвлекает от мирской суеты.
По его же требованию коза, с помощью опытного ветеринара, вышла замуж за отличного серого козла, и к зиме владелец мог стать обладателем одного или двух чудесных козлят. Это тоже стоило ему денег, но клиент был готов платить.
Все росло, как на дрожжах, и Чистов, хоть уставал чертовски, однако испытывал огромное удовольствие от созидательной работы. Что-то похожее он чувствовал, когда росли его детки. По крайней мере, корень ощущений рос из одного и того же участка сердца.
— О чем думаешь? — это проснулась Катерина.
— О нашем проекте, — ответил Чистов. — С тех пор как Вадька с Майкой выросли, меня ничто так не увлекало.
— Тем более руки освободились, — не удержалась Воскобойникова.
Владимир тему не поддержал — уж очень болезненна. Он не забыл, при каких обстоятельствах стали свободными его руки.
— Ладно, не дуйся, — сказала Катя.
Чистов сразу повеселел: похоже, любимая женщина сегодня в духе. Но он поторопился.
— А с китаянкой больше пообщаться не удалось? — спросила Воскобойникова.
Что ж, каков вопрос — таков и ответ.
— Не удалось, — односложно ответил Владимир.
— Что так?
— Ей не до меня.
— Новое увлечение? — не отставала Катя. В целеустремленности бывшей супруге точно не откажешь.
— Старое, — ответил Чистов. И удивился: не-ужели она не знает?
Как оказалось, Воскобойникова действительно не знала, потому что спросила:
— В каком смысле?
— Я думал, ты в курсе. У Ивана — тяжелый инсульт. Марина взяла отпуск и третью неделю сидит с ним.
— Господи, — поежилась Катерина. Потом, помолчав, спросила: — Он в сознании?
— В полном. Но говорить не может. Левой рукой, одним пальцем нажимает на клавиатуру. И по телефону говорит, если трубку поднести.
— Откуда подробности? — Лицо Кати стало жестким.
— Я к нему ездил.
— Ты? — не сдержала удивления бывшая жена.
— А почему нет? — грустно сказал Чистов. — Мне иногда хотелось его ударить. Но я никогда не желал ему смерти.
— А какие шансы? — после паузы спросила Воскобойникова.
— Иван считает, что на следующей неделе умрет.
— А врачи?
— Тоже так считают, — сказал Чистов. — Иначе думает только Марина. Всех подняла, китайцев привезла с травами, с иглами.
— Думаешь, поможет? — помолчав, тихо спросила Катя.
— Думаю, нет, — так же тихо ответил Владимир.
Больше на эту тему не говорили.
Катя отвернулась к иллюминатору, делая вид, что снова засыпает: Джет Кэт с детства старалась не показывать другим своих слез. Чистов жалел плачущую жену, одновременно боясь до нее ласково дотронуться, и потихоньку думал о том, как странно устроена жизнь.
Меньше года назад этот большой и сильный человек ворвался в его спокойный, обустроенный мир и взорвал его. Теперь этот человек умирает.
А у Чистова появился другой мир. Неспокойный и нестабильный. Но очень, очень притягивающий. В котором единственно чего не хватает — так это Кати.
А чего не хвататает Кате?
И знает ли ответ на этот вопрос она сама?
Потом как-то незаметно заснул, а проснулся уже над Нью-Йорком: до встречи с Майкой и еще ни разу не виденным, но уже таким любимым внуком оставалось не более десяти минут.
26
На выходе в зал прилета их уже ждали.
Майка за синей лентой барьера аж подпрыгивала от нетерпения и изо всех сил махала руками.
Чистов мгновенно ответил — мамуля от открытых жестов любви уклонилась, — а сам подумал, что вот жалость, дочка не взяла с собой ребенка, отодвинув долгожданную встречу с новым родным человеком еще на пару часов.
Оказалось — взяла.
Рядом стоял худой рыжеватый парнишка, явно младше ее, а на шее его висела кенгурушка для переноски малышей. А в ней угнездился самый младший Chistoff — надпись на кенгурушке была крупной и читалась издалека.
Теплая волна захлестнула чистовскую душу. Тыльной стороной ладони он вытер ставшие влажными глаза и еще раз подумал — как бы продолжая старый разговор-спор с женой, — что ради вот таких встреч и имеет смысл седеть и лысеть. А если Катька этого не понимает — она столько теряет, что словами не передать…
Вторым толчком в сознании был вопрос: что это за парень рядом с Майкой и почему маленький чистовский внук — на его худой шее?
— Это — Петя, — после первых поцелуев и объятий перешла к представлению Майка. — Он — комифранцуз.
— Это многое объясняет, — согласился Владимир.
Комифранцуз Петя в ответ галантно раскланялся.
— Это мой папа, — продолжила церемонию дочка. — Самый лучший папа в мире.
— Наслышан, — качнул головой Петя и машинально поправил кепульку на головке спящего ребенка.
«Да у него — опыт», — по этому движению — точнее, по его автоматизму — вдруг понял Чистов-старший. Степень его доверия к щуплому коми-французу сразу повысилась.
— А это — моя мама, — завершила представление Майка. — Она, между прочим, член правительства.
На лице Пети отразилось недоумение и одновременно — священный трепет.
— Можно, я буду звать вас просто по имени-отчеству? — с выражением абсолютной покорности попросил он.
— Петька, гад, что ж ты делаешь? — разозлилась Майка. — Все должны балдеть от твоего юмора? Поссоришься с мамой — легкой жизни не будет.
— Легкой жизни по-любому не будет, — спокойно отреагировала Екатерина Степановна. — А член правительства у меня и самой вызывает странное чувство. И смешно, и нелогично.
Странно, но Чистову показалось, что Кате парень понравился. Хотя, по идее, она не должна была бы одобрить чужое своеволие.
«А может, это только меня касается? — вдруг пробилась свежая мысль. — И ей нравится, когда перечат? Может, она только слабых давит? Ох, Катька, как же с тобой непросто. — Через мгновение он закончил сюжет: — А без тебя — еще хуже».
Читать бесплатно другие книги:
